Пустыня

Глава 11 УЧЕНЬЕ — СВЕТ!

Струны рояля удерживает в натянутом состоянии чугунная рама, прочная и массивная. Но и чугун, и, особенно, струны не идеальны. Со временем они деформируются, устают, и степень натяжения изменяется. Влияет и температура: всяк знает, что при нагревании предметы расширяются, а при охлаждении наоборот. Поэтому рояль приходится настраивать. Не сказать, чтобы часто, но и не то, чтобы совсем уж редко.

Этот рояль был настроен хорошо. Средних размеров, салонный, он и стоял в музыкальном салоне гостиницы. Я подсел к инструменту. Неделю как не касался клавиш. А тут — коснулся.

Играл минут сорок. Начав с «Турецкого марша» Моцарта и закончив «Караваном» Эллингтона. Получилось на удивление неплохо. Может, пустыня тому причиной?

Вчера играли первый тур. Я встречался с Хюбнером. Оба играли аккуратно, но я оказался аккуратнее, и потому к сороковому ходу получил неудержимую пару проходных пешек. Победа. Спасский выиграл у Георгиу, Фишер — у Портиша, Карпов отложил партию с Бирном в лучшей позиции, и теперь доводил её до победы. Остальные сыграли вничью.

Регламент щадящий до чрезвычайности. Масса времени на восстановление. Особенно для тех, кто не откладывает партии. Ничего, мешающего остроте, глубине и ясности шахматной мысли — ни спиртного, ни доступных женщин, ни прочих соблазнов. Почти монастырская жизнь. Возможно, организаторы считали, что это позволит создать партии невиданной красы и глубины. Или рассчитывали на то, что к Ливии будет приковано внимание всего шахматного, а затем и нешахматного мира. Или просто в пустыне живут неспешно. Как тысячу лет назад. Куда торопиться, если мир вечен? Живут и нас хотят приобщить к этой жизни.

Ну да, ну да. Чего только не придумаешь в условиях покоя. А тут, и в самом деле — покой. Относительный, конечно. Но. Не нужно никуда идти — потому что идти некуда. И телевизора, пожирателя времени, тоже нет, равно как и других зрелищ. Есть газеты, их доставляет самолет, и местные, и европейские. Европейские — с опозданием в три дня. Но читать нет желания. Весь мир отсюда настолько далек, что кажется, будто его и вовсе нет, внешнего мира. А есть только то, что есть. Вот этот рояль, например. Рояль в пустыне.

Отозвалось робко. Издалека. Но я запомнил, да.

Запомнил и прошёл в ресторан. Не голоден, но чашка кофе меня подбодрит. Здесь хороший кофе. Даже отличный. К тому же — даром! Волшебное слово — даром!

Тут меня и нашёл Спасский.

— Скучаете? — спросил он.

— Нисколько, — ответил я. С чего бы мне скучать, в самом деле? Находясь в центре шахматного мира? С настроенным роялем? С томиком Гоголя? Ну, хорошо, допустим, скучаю, но зачем признаваться? — Я, Борис Васильевич, чувствую себя космонавтом на дальней станции в ожидании встречи с пришельцами.

— И кто же здесь пришельцы?

— Так нет их пока. Потому и ожидаю.

— Понятно… — протянул Спасский.

И тоже взял кофе.

— Вы обещали мне дать журнал, — сказал он мне.

— Он у меня в номере. Можем прямо после кофе и пойти.

— Я слышал, вы его и издаете, журнал «Поиск»?

— Принимаю посильное участие. Первый читатель.

— Но, говорят, весь ваш гонорар за матч с Фишером ушел на этот журнал?

— Положим, не весь, но да, часть гонорара.

— Однако вы ведь не собственник журнала?

— Ни разу. Я советский человек, Борис Васильевич, какая может быть собственность.

— И, чисто теоретически, вас могут уволить, и всё?

— Чисто теоретически — могут, да. Конечно.

— А вот если бы вы издавали такой журнал в Париже, то были бы полновластным хозяином. Теоретически.

— Я уверен, что если бы «Поиск» издавался в Париже, у него было бы десять подписчиков. Или сто. В лучшем случае — тысяча-другая. Парижанам, всей Франции нет дела до современной советской фантастики. То есть издание было бы заведомо убыточным. А у нас — у нас за подпиской гоняются. Подпиской на журнал награждают отличников. И журнал приносит приличную прибыль. Практически, а не теоретически.

— Но что вам до прибыли?

— Во-первых, прибыль идет государству, чему я, как сознательный гражданин, только рад: деньги стране нужны. На школы, на больницы, на стадионы, да много на что. Во-вторых, у нас внедрены элементы хозрасчета, и сотрудники заинтересованы в прибыли материально. Заработная плата в «Поиске» выше, чем в других журналах. Заметно выше. И я тоже получаю там зарплату.

— Действительно, — сказал Спасский, но как-то странно сказал. — И велика ли зарплата, если можно спросить?

— Да можно, чего уж. Нормальная зарплата. Хотя, конечно, не она основной источник моих доходов, но заработанный рубль есть заработанный рубль. Ценится особо.

— Но все-таки Париж есть Париж.

— Не поспоришь. А Москва есть Москва. А Сосновка есть Сосновка. У всякого места своя прелесть. Возвращаясь к Парижу: я изучал материалы по «Континенту», парижскому литературному журналу. Так ведь он на дотации, этот «Континент», сто тысяч долларов в год выплачивают через Шпрингера известные антисоветские силы. Зачем мне такое? Нет, нет и нет. И не уговаривайте.

— Да я и не уговариваю, — смутился Спасский.

— Ну да, ну да. Просто добрые знакомые попросили провентилировать вопрос, не так ли?

— Не то, чтобы добрые…

— Вот-вот. Так и скажите им, мол, Чижик пока не готов, Чижик глуп и ограничен, Чижик считает, что ему и так очень хорошо живётся, — я допил кофе и откланялся.

Вид на жительство, а то и гражданство Франции — дело непростое, и если тебя просят о пустяковой услуге, ну там склонить Чижика к смене флага, как отказать? Франция любит шахматистов-чемпионов. Александру Алехину дала гражданство, теперь вот Спасскому обещает гражданство, ну, и впрок заготовить бы неплохо местечко для Чижика. Оно ведь ничего не стоит, мы, шахматисты высшего полета — граждане выгодные. Одних налогов сколько платим…

Но всё-таки такое внимание настораживает. Как настораживает хорошо настроенный рояль и боржом. Без лишней скромности понимаю, что я известный шахматист. Но и только. Не физик-ядерщик, не ракетчик, не специалист по чуме или сибирской язве.

Или просто так сложилось — с боржомом? Минералка известная. Хрущеву, читал, американцы подарили ящик кока-колы, он отдарился боржомом, и с тех пор за границей боржом — статусный напиток.

Не знаю.

В своем номере я пробыл недолго. Только-только послушать радио, верный «Грюндиг». В диапазоне FM, понятно, ничего — своей станции или ретранслятора в Джалу нет, а до Бенгази далеко, FM ловится только в прямой видимости антенны передатчика. AM — это вечером, а днём прохождение неважное. И, наконец, короткие волны. Наше всё. В диапазоне пятнадцати метров и Би-Би-Си, и «Голос Америки», и, конечно, «Московское радио». На английском языке.

Вот!

Под Черниговым разбился самолет «Ан-24», рейс «Винница — Москва». Погибли все, более пятидесяти человек. Об этом сообщали и американцы, и британцы. Московское же радио сообщило о завершении посевной в Смоленской области. Тоже новость, конечно.

И ещё — коротенько — что в Ливии начался международный шахматный турнир, а в Израиле — шахматная Олимпиада. Большего от всемирных новостей ждать не стоило. Уже то, что упомянули — достижение шахмат.

Я выключил приемник. Из экономии. Как здесь с батарейками, не знаю. «Кроны» хватает на пятнадцать часов, если негромко. Немецкие или американские батарейки работают подольше, но у меня только наши. В Триполи возможности купить не было. Есть парочка запасных, на обычный турнир хватило бы за глаза, но на десять недель? Придется экономить.

Быть может, катастрофа «Ан-24» мне и привиделась? Стюардессу перевели на внутренний рейс? Или у неё там летела сестра или близкая подруга?

И как её, катастрофу, я мог предотвратить? Самолеты падают. Нечасто, но регулярно. Не один, так другой. Единственное, что реально сработает — просто отказаться от полетов. Категорически и повсеместно. Но разве это выход? И я не Император Вселенной.

Я переоделся в костюм от Лисы и Пантеры. Морской, да. В пустыне он особенно к месту. Ткань прочная, немаркая, для прогулок в самый раз.

И я пошел прогуливаться.

Вместо бескозырки у меня был берет с помпоном, на французский манер. От перегрева защищает, помпон — если его смочить водой. Сам собою дошёл, собственным умом.

Городок невелик. Совсем невелик. Каборановск куда больше. Да что Каборановск, Сосновка тоже больше. Но выглядит Джалу чистенько, опрятно, светло.

Прохожих мало. Видно, без дела по солнцу ходить здесь не принято. Плюс сорок — и то в тени.

И я тоже старался идти тенистой стороной. Зашел в лавку. Продают здесь всякие нужные местным жителям товары, а на туристов нет, не рассчитано. Я достал из кармана батарейку, «крону», показал хозяину, мол, вот что мне нужно. Тот покачал головой с сожалением — нет у него, увы. Я спросил, а где бы найти, но тот опять покачал головой, не понимает. Хорошо, спросил на немецком — опять не понимает. А по-русски? И по-русски не понимает. Жаль. Хотя если бы я в Сосновке стал спрашивать продавщицу сельпо по-английски, по-немецки и по-арабски, она бы тоже не поняла. Да и нет в сельпо батареек «крона». Нет, они не большой дефицит, в Чернозёмске, в радиотоварах есть почти всегда, но вот в нашем сельпо отсутствует. Спроса нет. А батарейка «крона» товар прихотливый, свежую люблю, старую нет.

Увидел длинную рубашку, в которой обыкновенно ходят здесь. Белая, хлопок. Достал долларовую банкноту, показал пальцем на рубаху, потом на доллар.

Двадцать — ответил хозяин лавки. Два раза растопырил пальцы обеих рук. Ага, ага. Пять — показал я. Пятнадцать — показал торговец. Пять, показал я. Торговец помотал головой, мол, не пойдет. Я развернулся и пошел прочь. Уже однажды торговался, опыт есть. Молнией торговец нагнал меня. Десять!

Семь — ответил я.

Сделка!

Ещё я купил куфию, красную шапочку-шашию, кожаные сандалии и местные штанишки. Гулять, так гулять.

Тоже поторговались, как без этого. Нужно же чем-то заняться. И хозяину лавки развлечение.

С обновками я вернулся в гостиницу. Кстати, названия у гостиницы нет, во всяком случае, я его, название, не знал. Нет, вывеска была, но с арабской вязью.

И так — десять недель?

Я опять выпил чашечку кофе. Чашечки здесь небольшие, на сто граммов. Чёрный кофе без сахара, но есть щербет, рахат-лукум и ещё с полдюжины сладостей. Я предпочел рахат-лукум. Чуть-чуть, граммов пять. Умеренность и аккуратность.

А потом пошёл к директору турнира.

Главный арбитр, просто арбитры на Турнире Мира немцы. Их пригласили организаторы, чтобы всё было как положено на шахматных турнирах. С главным судьей, господином Шмидтом, я даже оказался знаком — он судил Дортмунд. Но директором был господин Бадави, ливиец лет тридцати. В штатском.

К нему я и зашёл. Не на авось, нас просили по всем вопросам обращаться именно к господину Бадави.

Господин Бадави тоже пил кофе — и предложил мне. Я поблагодарил и отказался, мол, только что выпил чашечку.

Чему он обязан радостью лицезреть меня, спросил господин Бадави.

Я бы хотел учиться арабскому языку, ответил я. Не мог бы господин Бадави порекомендовать учителя?

Господин Бадави если и удивился, то виду не подал. Просто сказал, что вот так сразу ответить он не может, но через самое непродолжительное время я узнаю, получится ли это здесь. Джалу — небольшой город, объяснил он, а в небольшом городе учителя найти труднее, чем в большом.

И мы расстались.

Верно, будет звонить в Триполи. Такие вопросы требуют согласия высшего руководства. Ну, и у нас, думаю, захоти какой-нибудь иностранец вот так изучать русский язык, наши тоже позвонили бы Куда Нужно.

И я отправился примерять обновки.

Глупо? Не думаю. Если бы араб, оказавшись в Чернозёмске, решил сменить традиционную арабскую одежду на нашу — показалось ли бы это нам глупым? Нет, не показалось бы, наоборот. Особенно в крещенские морозы.

А здесь жара. Нужно доверять народу, он знает, что и как носить в плюс сорок в тени. Или сорок пять.

Глаза меня не подвели, одежду я выбрал по размеру. Только переоделся, как стук в дверь.

Думал, вестник от господина Бадави, ан нет. Спасский и Карпов!

Я открыл дверь. Спасский поначалу даже отшатнулся, видно, принял за араба. А Карпов нет. Не отшатнулся.

— Можно войти? — спросил он.

— Конечно, — я распахнул дверь, приглашая. — Боржом? Другого не держу.

— Боржом будет в самый раз, — согласился Анатолий, улыбаясь.

Расположение духа свидетельствовало о том, что у Бирна он выиграл. Да я и не сомневался.

Я достал из холодильника минералку, разлил по стаканам. Сообразили на троих.

— Ах, да, журнал, — я взял с полочки «Поиск», передал Спасскому.

— Непременно верну, — ответил десятый чемпион мира.

— Я перед отъездом виделся с твоими родителями. У них все в порядке. Более-менее.

— Отца уволили?

— Уволили, — сказал я. Отец Карпова работал на режимном заводе, и да, его уволили. На пенсию. Производство на заводе считалось вредным, и потому Евгению Степановичу пенсию начислили. В полном объеме.

— И как он?

— Бодр. От денег отказался, сказал, что на жизнь вполне хватает, — я предлагал их отцу Анатолия, говорил, что от сына, мы, мол, сочтемся, но он не взял.

— Ничего не просил передать?

— Сказал, что у каждого своя игра. Главное — не оказаться в цугцванге.

Похоже, эти слова что-то значили для Анатолия. Он задумался. А Спасский раскрыл журнал, посмотрел выходные данные. Там, где указывается и тираж, и основные сотрудники. Главный редактор, исполнительный директор, специальный редактор-консультант. Редактор-консультант — это, конечно, я. Так в трудовой книжке значится. А то «первый читатель» может в будущем вызвать вопросы: что за профессия такая — читатель?

Ну, и тираж увидел. Сто шестьдесят тысяч. Это вам не «Континент».

— А тебя… тебе за встречу со мной ничего не будет? — спросил Карпов.

— Интересно, откуда они узнают, это первое. И нет, не будет, даже если узнают, это второе.

И мы пошли обедать. Я не переоделся, так и остался в местном. Только куфию снял. На всякий случай, чтобы не испачкать.

А после обеда ко мне подошел бой и сказал, что господин Бадави просит зайти к нему.

Зашел.

Тот опять не выказал удивления, теперь моим видом. Спросил только, христианин ли я.

Я ответил уклончиво, что вырос и воспитан в христианской культуре. Так меня учили отвечать на инструктаже. Мусульмане не очень любят христиан, но атеистов не любят гораздо, гораздо больше. А нам нужны хорошие отношения с арабами. Очень нужны.

А нет ли у меня мысли перейти в ислам?

Я интересуюсь исламской культурой, опять уклончиво ответил я.

А не хочу ли я вместе с арабским языком изучать Коран?

Хочу. Как можно изучить культуру, не изучив Коран?

Тогда, сказал почти торжественно господин Бадави, завтра в Джалу прибудет шейх Дахир Саид Джилани, который вызвался учить меня.

Кто такой шейх Дахир Саид Джилани, я не знал, но, склонив голову, сказал, что высоко ценю оказанную мне честь.

Господин Бадави просиял.

Очень ему понравился мой ответ.