Пустыня

Глава 13 ДЕНЬ ОТДЫХА И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ

Кондиционеры жужжат и тужатся. За окном плюс сорок три в тени. У нас — комфортные двадцать пять. Значения беру по ощущениям, на глазок. Может, и не сорок три, а все сорок пять. Пока возвращался от шейха Дахира Шаид Дилани, выпил всю воду из фляги. Ничего, ученье — свет, и ангелы простирают крылья над тем, кто стремится к знаниям.

В ресторане — почти все шахматисты. Фишера нет, и Андерсена. А остальные здесь. Развлекаются, как могут. Ну не в одиночку же в номере сидеть, а чем ещё заняться? Из гостиницы выйти в такую жару? Пример Андерсена не пускает, даже если кому-то бы и захотелось. Да ведь не хочется.

Ну, а в отеле… Пива нет. Вина нет. Водки нет.

Есть кофе, и хороший. С рахат-лукумом, щербетом и прочими сладостями вприкуску. Но сколько можно выпить кофе? Мне хватает одной чашечки, и то не каждый день. В чашке кофе, что здесь готовят, сто миллиграммов кофеина — опять же на глазок. То что нужно, чтобы взбодриться на три-четыре часа. Но постоянно жить в пришпоренном состоянии не стоит, судьба загнанных лошадей известна.

Есть сок. Апельсиновый или гранатовый. Прямо на глазах, прямо из фруктов. Мне больше по душе гранатовый. Да и многим по душе. Можно представить, что это не сок, а вино.

Мне самообман ни к чему, к вину я равнодушен. Но гранатовый сок приятен, опять же витамины, которые в жару требуются в двойном количестве, или в тройном. Мы на гигиене ходили в горячий цех, видели — там и автоматы с дармовой газировкой, и витаминные драже. Наукой доказано — помогает! А тут не просто газировка, а свежий сок. Газировка, впрочем, тоже есть.

Сидим, потягиваем, кто сок, кто кофе, кто просто воду. Сидим, между прочим, порознь. Друг от друга в двух, в трех метрах, Шахматы вообще дело одинокое. А на турнире, да ещё на таком турнире, высвечивается звериный оскал капитализма: человек человеку волк, шахматист шахматисту волчище! Нет, все стараются держаться в рамках, улыбаться, говорить «спасибо» и «пожалуйста», но прав, прав Данинг: нет такого преступления, на которое ради огромной наживы не рискнёт человек в мире капитала. А нажива огромная, потому всякому хочется забраться повыше, оттеснив конкурента вниз, хоть бы пришлось и по головам идти. Как не идти? Седьмой приз — сто тысяч долларов, а шестой — двести. А разница, может, будет в половинку очка. Значит, цена этой половинки — сто тысяч! Огромные деньги в мире, где все меряют долларами, фунтами, франками и марками.

То ли дело у нас… Вот я и спокоен. Видом своим подаю пример друзьям по социалистическому лагерю, да. Хотя нас, посланников стран социализма, большинство. Но не все ещё крепки духом, сильны в некоторых странах пережитки. Оттого и в ГэДэЭр, и в Венгрии, и в Чехословакии стоят наши войска. Пример показывают.

Это я так… Репетирую встречу со школьниками. Ведь придётся после турнира выступать с лекциями. Обязательно придётся. Встречи со школьниками, со студентами, с колхозниками, со строителями, с работниками правоохранительных органов, с работниками связи, с торговыми работниками… А ещё армия и флот.

Мекинг, бразильский гроссмейстер, допил свой кофе, встал и побрел к выходу. Именно побрел, устало, даже чуть пошатываясь, словно не кофе пил, а марафон бежал. С другой стороны да, кофейный марафон — четыре пустые чашки на столе. Для меня это много. Но кто их в Бразилии, знает, Бразилия кофейная страна.

Мекинг качнулся сильнее, взмахнул рукой, удерживая равновесие — и сбил бокал с гранатовым соком, что стоял на столе Горта. Да так сбил, что большая часть сока оказалась на костюме чехословацкого гроссмейстера. Костюм светлый, бежевый, и Мекинг его убил. Столько свежего сока… Химчистки, кончено, творят чудеса, но где химчистка, далеко химчистка.

Горт смотрел на себя, надеясь, что это наваждение, морок, что сейчас он моргнет, вздохнет, чихнёт — и всё рассеется, сок будет в бокале, а костюм — без пятнышка.

А — не вышло.

— Brazilsky blazen! — в сердцах сказал он. Я чешский язык знаю чуть-чуть, по Дечину, но тут и так понятно.

Мекинг же, прикрыв глаза, смотрел куда-то вниз, словно искал на полу ушедшее счастье.

Ну, разумеется! Всё сходится!

А Горт не унимается. Салфеткой попытался стереть сок, но вышло только хуже. Добро бы апельсиновый, а ведь гранатовый — ну, точно кровь… И теперь он стоял перед Мекингом, словно раздумывая — сразу убить или дать помучиться?

— Я возмещу… возмещу… — бормотал Мекинг.

— Да только что толку? В чем я ходить буду? Итальянский костюм, семьсот долларов!

Насчет цены Горт погорячился. Костюм и в самом деле хорош, но семьсот долларов? В «Березке» я его видел вдвое дешевле, а «Березка» — то ещё место. Другое дело, что тут такого костюма не купишь. В чем ходить-то, в самом деле?

— Co tě nezabije, to tě posílí, soudruhu velmistře! — в Дечине я заучил с полсотни крылатых выражений, на все случаи жизни, и вот, пригодилось.

— Как же выйду я завтра играть в этом, — Горт показал на свой костюм. Он говорил по-русски довольно чисто, хотя и с небольшим акцентом.

— Отдайте в химчистку, ну, а пока купите местную одежду. Долларов пятнадцать, много двадцать, а удовольствия на все сто, — сказал я, всем видом своим показывая, как я доволен.

И в самом деле доволен. — Хотите, вместе сходим в лавку? Присмотрите что-нибудь по сезону.

— Вы человек молодой, а мне это как-то… — но Горт сел в задумчивости.

— Как солнце пойдет к закату, так и сходим, я куплю себе ещё пару комплектов. Дома такое поищи — настоящее, ливийское. Завидовать будут.

Я повернулся к Мекингу. Тот всё стоял очи долу.

— Амиго Энрико, тебе бы полежать нужно, отдохнуть, — говорил с ним я, по-английски. Ну, за исключением слова «амиго». Но вдруг и он знает русский язык?

Он всё стоял. Я взял его за руку и повел, и он покорно шёл.

Довел до номера, а внутри спросил:

— Амиго, зачем ты пьешь кофе, да ещё так много? Кофе для тебя хуже керосину.

— Какого керосину?

— Это так… русская идиома. Нельзя тебе кофе. Кофе усиленно выводит из организма калий, а он нужен, калий, особенно в такую-то жару. Ты сильно устаешь?

Мекинг колебался. Признаваться в усталости сопернику по турниру? С другой стороны он уже знал, что я медик, если и не врач, то рядом. А, главное, он себя скверно чувствовал.

— Устаю. От жары, от нервов, и время тут неправильное. Потому и пью кофе.

Ну да, здесь десинхроноз у бразильца. У всех, кто из западного полушария.

— Разница во времени — это очень серьезно. Но бороться с этим нужно не кофе, а отказом от кофе. Научный факт, наши космонавты на себе испытали. Там, в космосе, семнадцать космических зорь за сутки, там всё серьёзно. И они не пьют кофе. Никогда. Мой научный консультант, профессор Петрова, готовила меня к матчу с Фишером, в Лас-Вегасе, и один из пунктов подготовки — никакого кофе! Это я, амиго, по секрету говорю. Не для разглашения. Тебе ведь в Маниле в межзональнике играть, там разница во времени с твоей Бразилией даже больше, чем здесь. Потому отвыкай от кофе. А пей сок. Гранатовый, апельсиновый, какой нравится. Я пью гранатовый, и отлично себя чувствую. И ещё финики, чернослив, черешня. Здесь с черешней не получится, но финики неплохие, — и я ушёл, не дочитав лекцию о содержании калия в продуктах. Не нужно навязывать и навязываться.

Конечно, дело не только в десинхронозе, даже совсем не в десинхронозе. У Мекинга почти наверное миастения. Избыток кофеина спровоцировал манифест. Если последует моему совету и прекратит пить кофе, состояние улучшится. Не последует — будет ухудшаться. Но говорить сейчас о том, чем он болен — нет, не стану. Он, верно, и не знает, что такое миастения, чем она грозит. А если я начну рассказывать — либо не поверит, и решит, что я его запугиваю, либо поверит и впадет в депрессию. Такие вот тонкости. Он — один из фаворитов, обоснованно рассчитывает на высокое место, возможно, даже на победу, и он лидирует вместе с Фишером, у обоих по четыре победы и ничья. У меня — три победы и ничья, партия с Андерсеном перенесена. Вся борьба впереди.

А миастения… Мышцы очень быстро устают, вот что такое миастения. Устают ходить, устают сидеть, устают поднимать веки, устают жевать, устают глотать, а под конец устают и дышать. Но это в самом тяжелом случае.

Необходимо плановое обследование спортсмена. Спортивная медицина. Если бы его, Мекинга, перед турниром осмотрел толковый врач, он бы распознал болезнь и назначил лечение. Для начала запретил кофе, назначил калий и посоветовал местную одежду. Как у меня, закрывающую от солнца.

Я вернулся в ресторан, допить сок. Горт ушел в печали отдавать костюм в бенгазийскую химчистку, а остальные — на своих местах. Что ж, у них было маленькое представление, но до мордобития дело не дошло.

А могло бы дойти? Сейчас нет, не думаю. Инерция социального поведения сохраняется.

А недельки через две, через три, как знать.

Я, наконец, допил сок. Он, сок, тоже требует меры. Бокал, и хватит. Хорошо, два бокала, один утром, другой днем. А то дорвётся человек до апельсинов, а потом крапивница, понос и прочие прелести. Не наш фрукт апельсин. Да, скифы мы, да северяне мы. Морошка, клюква, яблоки — это наше. Морковку и горох не забыть.

И я прошёл в музыкальный салон. К роялю.

Шахматы в пустыне… Заунывная, тягучая тема, но под спокойной и даже тоскливой пеленой таится ад.

Подтянулись слушатели. Те же гроссмейстеры, кто же ещё. Допили кофе или сок, и пришли. А персонал отеля свое место знает, персонал отеля работает.

Я перешел на классику. Чайковский, Рахманинов, Моцарт. Минут сорок поиграл — и хватит. Концерт окончен.

Гроссмейстеры вежливо похлопали. Аплодисменты, аплодисменты.

Люди, видя, что дальше представления не будет, разошлись, осталась лишь русская фракция: я, Спасский и Карпов.

— Вы, Миша, прямо как Марк Евгеньевич играете, — сказал Спасский.

— Я стараюсь, но до Тайманова мне далеко, — скромно ответил я.

Тайманов — пианист известный, профессионал, консерваторию окончил, с концертами выступает. Я более знаком с его сестрой, Ириной Евгеньевной, она мою оперу ставила в Мариинском театре.

— Кстати, вы знаете, за что Марка наказал Спорткомитет? Он валюту пытался провести, гульдены. И книгу Солженицына. А на таможне проверили багаж и нашли. Вы не боитесь таможни?

— Не очень. Сколько ездил, ни разу меня не проверяли. Ни туда, ни обратно. Да и гульдены — зачем мне в Союзе гульдены?

— Марка тоже не проверяли. Не проверяли, не проверяли, а потом взяли и проверили. И — гроссмейстерскую стипендию сняли, звания Заслуженного Мастера лишили, и турниры только внутри страны. Очень местного значения, — продолжал Спасский. Видно, жалко ему меня, хочет наставить на путь истинный. Навострить лыжи — и в Париж.

— Я понял, Борис Васильевич, понял. Если будет угодно Аллаху и я хорошо выступлю на этом турнире, то…

— То? — или ему и в самом деле дали задание переманить меня в Париж? Вряд ли. По-моему, он искренне считает, что счастье там, в Париже, в Лондоне, в Рио-де-Жанейро.

— То я постараюсь замолвить словечко за Марка Евгеньевича. Мы, шахматисты, должны стоять друг за друга.

Видно было, что Спасский ждал от меня другого. Но уж что есть, то есть, а чего нет, того нет.

— И всё-таки есть в этом турнире что-то странное, — сказал Анатолий. — В Триполи или в Бенгази у турнира были бы зрители, была бы международная пресса, радио, телевидение, а тут? Огромные деньги, и такая слабая отдача!

— Положим, необычного здесь немало, это так. Но я играл в Лон Пайне, тоже местечко и небольшое, и уединенное. И мотельчик там куда скромнее нашего. Здесь и рояль, и номера, и гостеприимство, и вообще — я показал на потолок, на стены и на уши. По умолчанию в любой зарубежной гостинице нас подслушивают, это говорили на инструктажах перед поездкой на любой турнир за пределами Союза, и, думаю, говорили верно. Другое дело, что и в наших гостиницах тоже могут подслушать, особенно в первоклассных, но это уж издержки комфорта, красивой жизни.

— Но почему без тренеров? Анализ партий — дело серьёзное, и вдвоем всегда лучше анализировать, чем одному, — продолжил Карпов.

— С целью уравнять шансы, я думаю. Ну, и чтобы жизнь мёдом не казалась. Расписание щадящее, есть время отдохнуть и подумать…

Мы помолчали.

Помощь тренера-консультанта — болезненная тема. Брать тренером шахматиста заведомо слабее себя — какой смысл? Разве только для решения оргвопросов, ну, и чтобы надежный товарищ был рядом. Вот как Антон. Брать тренером шахматиста своего уровня? Во-первых, где такого взять, а во-вторых, с этим тренером ведь придется встречаться за доской. И если это принципиальный турнир, тем более матч? За шахматную корону? А он, тренер, тебя изучил вдоль и поперек? Опасно.

Второе опасение — боязнь утечки, того пуще — предательства. Твой тренер тебе помогает, а сам тайком передает данные сопернику. Хочется верить, что среди наших, среди советских шахматистов такое невозможно, но само подозрение способно отравить душу игрока. Ты играешь необычный для себя дебют, а соперник к нему готов, нет ли тут утечки, не завелся ли в команде казачок-стукачок?

— В будущем, думаю, роль тренера-консультанта, тренера-аналитика возьмут на себя ЭВМ, — сказал Анатолий.

— Это в очень далеком будущем, — возразил Борис Васильевич. — Нам в ту ужасную пору жить, по счастью, не придётся.

— Почему же ужасную?

— Если электронно-вычислительные машины станут играть в силу гроссмейстера, зачем тогда нужны будем мы?

— Велосипеды, мотоциклы, автомобили куда быстрее человека, но ведь все мы болеем за Борзова, — сказал Карпов. — Я даже билеты взял на Олимпиаду, на спринт.

— А вы, Миша, на Олимпиаду поедете? — невинно поинтересовался Спасский. Опять намекает, что живи я на Западе — вольно бы ездил куда захочу, а так — куда пошлют.

— Вряд ли, Борис Васильевич, вряд ли. Нам, простым смертным, нужно отбираться, — и в самом деле, параллельно с олимпиадой будут проходить межзональные турниры, победителей и призеров пустят играть в матчах претендентов на шахматную корону. Карпову, понятно, это ни к чему, он и так чемпион ФИДЕ, хозяин золотого трона. Спасский попадает в число претендентов без отбора, по результатам прошлого цикла. А мне играть. Мне, Мекингу, Портишу, Горту — да, в общем, всем остальным участникам Турнира Мира, кроме Карпова, Спасского и Фишера. Фишер — Абсолютный Чемпион, владелец трона бриллиантового.

— Вот вы, Миша, играли с чемпионом среди ЭВМ, с «Каиссой». Как вы считаете, сможет ли машина догнать и обогнать человека не только на дороге, но и за шахматной доской?

— Это смотря какого человека, Борис Васильевич. «Каисса» и сейчас выиграет у девяти человек из десяти. Гроссмейстеры, мастера и кандидаты ведь лишь малая часть шахматных игроков, основная же масса, девяносто процентов — это третий разряд и ниже. Их «Каисса» обыграет.

— А посерьезнее? Мастера спорта?

— «Каисса» — вряд ли. Я как-то разговаривал с одним из творцов программы. Для развития, для усиления игры на ступеньку-разряд нужна новая ЭВМ, мощнее раз в десять, а лучше в сто. Это дорого.

— А как дела у Ботвинника? — спросил Карпов. — Он уже давно обещает создать нечто необыкновенное.

— Не знаю. Мне он сыграть партию с его программой не предлагал.

— Михаил Моисеевич человек серьезный, — сказал Спасский. — Как играет его программа, никому не известно, но зато она кормит, поит, обувает и одевает и самого Ботвинника, и его сотрудников.

Мы бы и ещё поговорили, но тут в салон заглянул Горт.

— Вы, Михаил, кажется, собирались в магазин одежды? — спросил он меня.

— В лавку, — поправил я. — Но одежда там неплохая. И недорого, если поторговаться. Уже иду.

И мы пошли.

Энрике Мекинг, бразильский гроссмейстер, чуть моложе Карпова и чуть старше Чижика, в семидесятые годы входил в десятку лучших шахматистов мира, горячие головы считали его бразильским Фишером или шахматным Пеле. Наивысший результат — третий номер в рейтинг-листе. В РИ диагноз миастении был поставлен в следующем, 1977 году, болезнь быстро прогрессировала, и в 1979 году Мекингу пришлось сняться прямо с межзонального турнира.

Но он победил болезнь. Это заняло несколько лет, сам Мекинг считает, что ему помог Иисус. Он, дотоле атеист, стал ревностным католиком, и написал книгу «Как Иисус Христос спас мою жизнь», выдержавшую несколько изданий и в Бразилии, и за рубежом. В девяностые годы Мекинг вернулся в шахматы, и играет по сей день, правда, на самую вершину пробиться ему не удалось.

Марк Евгеньевич Тайманов, гроссмейстер и пианист, одно время входил в советскую и мировую шахматную элиту, известный шахматный практик и теоретик. После разгромного проигрыша Фишеру в 1971 году — шесть партий, шесть поражений! — по возвращении у Тайманова при досмотре на таможне обнаружили некую незадекларированную сумму в валюте и книгу «Раковый Корпус» Солженицына. Последовало лишение звания ЗМС, снятие со стипендии и прочие невзгоды. В современной литературе можно найти утверждения, что ему запретили участие в международный турнирах, но это не совсем так: уже в семьдесят втором он играл в международном турнире, правда, в Сухуми, а с семьдесят третьего стал вновь регулярно выезжать на заграничные турниры. Правда, в суперэлиту не вернулся. То ли поражение так повлияло, то ли возраст брал своё.

Тайманов был профессиональным пианистом, давал концерты записывался на пластинки, в том числе и за рубежом.

Был четырежды женат!

Умер в 2016 году в возрасте девяноста лет. RIP.

Великий чемпион Михаил Ботвинник с конца пятидесятых годов стал продвигать идею электронного шахматиста, созданию программы, которая могла бы соперничать с лучшими игроками мира. Имея огромный шахматный авторитет и будучи доктором технических наук, профессором, он добился того, что во Всесоюзном научно-исследовательском институте Электроэнергетики открыли тему по шахматному программированию. У него в подчинении было несколько сотрудников-программистов, выделялись очень крупные суммы на исследования (сотни и сотни тысяч рублей при цене автомобиля в пять-восемь тысяч), было множество интервью и публикаций как в центральной прессе, так и специализированных изданиях. В то время, когда остальные программы сначала играли в силу новичка, потом среднего любителя, потом третьего разряда, Ботвинник обещал, что его программа не просто станет электронным гроссмейстером, но и позволит постичь тайны творчества. И второе: если обыкновенные шахматные программы перебирают сотни, тысячи и десятки тысяч позиций, прежде чем сделать третьеразрядный ход, то его программе понадобиться оценить позиций двести или около того.

Шли годы. Проводились чемпионаты мира среди ЭВМ. Первым чемпионом стала «Каисса», через три года Ботвинника с его программой приглашают в Канаду, на чемпионат мира среди ЭВМ. Ботвинник едет, но без программы. Просто посмотреть.

Побеждает американская программа «Chess».

Нашему читателю объясняют, что программе Ботвинника, гроссмейстеру, делать среди программ, игравших в силу первого разряда, максимум — кандидата в мастера делать просто нечего. Ну, и она совсем немножечко неготовая. А неофициально отсутствие «Пионера» (так после многих лет работы окрестили программу) есть следствие его невероятной ценности, а, следовательно, и секретности. Нельзя вывозить код на вражеский Запад!

Время шло. Появились специализированные шахматные компьютеры, выполненные в виде шахматной доски, игравшие в силу третьего или второго разряда. А на больших и дорогих ЭВМ программа «Chess» выиграл партию у шахматного мастера Леви, проиграв, впрочем, матч.

Лаборатория Ботвинника работает день за днём.

Деньги выделяются солидные.

1982 год: комитетом по науке и технике выделено дополнительно шестьсот тысяч рублей на машинное время, 1985 год — еще шестьсот тысяч рублей, кроме того, поступают гранты из-за границы.

1987 год: «нужно написать подпрограмму составления цепочек».

На Западе программы пишут для персоналок.

1989 год: «надо сделать более экономный вариант программы».

1991 год: Ботвинник получает звание «Заслуженный деятель науки и техники РСФСР».

«Пионер» делать не будем. Будем на его основе делать другую программу, «СНЕSS COMPUTER SAPIENS».

1994 год. На интеловском турнире с хорошими призами чемпион мира Гарри Каспаров проиграл программе «Гениус» и выбыл из борьбы. Программа была установлена на персоналке с процессором «Пентиум-90». И программу, и персоналку мог купить любой желающий.

1995 год: в возрасте восьмидесяти трех лет умирает Михаил Ботвинник. Проект создания шахматной программы закрывается, да и не до научных шахмат в бурные девяностые годы.

Итак, что в сухом остатке?

А ничего. То есть совсем ничего.

Десятилетиями люди ходили на работу с восьми до пяти, писали научные статьи, защищали диссертации, народу же обещали: скоро, скоро, скоро… ещё немножко, чуть-чуть…

И за это время программа не сыграла ни одной партии.

Повторю капсом: СОЗДАВАЕМАЯ ДЕСЯТИЛЕТИЯМИ ШАХМАТНАЯ ПРОГРАММА, НА КОТОРУЮ УШЛИ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ МИЛЛИОНЫ, НЕ СЫГРАЛА НИ ОДНОЙ ПАРТИИ.

Как? Почему? Обыкновенно объясняют так: Ботвинника подвели плохие подчиненные. Или не было в СССР хороших ЭВМ. Или он просто настолько опередил время, что мы не в состоянии понять величие замысла.

И так далее, и так далее.

Моя версия такова.

Ботвинник был умным, упорным, целеустремленным человеком, стремящимся любой ценой достичь поставленной цели.

Он её и достиг. Только целью Михаила Моисеевича был не результат, а процесс. Результат — ничто, процесс — всё. Десятилетиями он заведовал лабораторией, руководил подчиненными, получал замечательную по советским меркам зарплату, выступал на ученых советах, в прессе, на лекциях, выезжал в загранкомандировки, пользовался всеобщим вниманием и уважением. Это и была его цель.

Остап Бендер изображал из себя художника два дня, написал для тиражной комиссии плакат, после чего его раскусили и выбросили с парохода.

Михаил Ботвинник изображал из себя создателя Великой Шахматной Программы десятилетиями. Программы, которая никогда не играла.

Это нужно уметь.

Ну гений, гений, гений…