Максим решил двигаться дальше. На этот раз он «заказал» будущее этого мира через десять-двадцать лет. И утром проснулся на какой-то потрепанной раскладушке в тесной комнате, без окон, освещенной тусклым светом одинокой лампочки. «Не понял, — удивился он, — это что, коммунизм что ли такой?».
За дверью коридор, с такими же лампочками на потолке. В нем царил полумрак. Повсюду металлические двери. Из одной вышел мужчина в какой-то мешковатой одежде. Только сейчас парень заметил, что одет он точно так же.
— Что тормозишь, Макс? — спросил незнакомец, — давай быстрее в туалет дуй, а то будет очередь, и зубы не успеешь почистить.
Пронин побежал справлять утренние гигиенические процедуры. Стоя перед заржавевшим умывальником, он попытался добраться до памяти своего двойника. Оказалось, что это мир постапокалипсиса, и здесь Максим живет в бункере, потому что снаружи свирепствует ядреная зима.
— Дерьмо! — выругался парень.
— Что-то не так? — спросил сосед, который тоже чистил зубы в умывальнике рядом.
— Да нет, все в порядке. Жизнь дерьмо.
— Ну да, с этим я согласен, — усмехнулся тот.
Потом завтрак, состоящий из безвкусной каши с маленькими кусочками мяса: это все, что можно было изготовить из продукции, даваемой подземной фермой, где выращивали злаки и пищевых кузнечиков.
«Неужели такое будущее ждет СССР?» — грустно размышлял парень, рассеянно орудуя ложкой. Он вспомнил урок истории, которые рассказывали старшие товарищи. Учебников тут не было, поэтому и приходилось довольствоваться такими вот рассказами.
Все произошло в то время, когда в СССР ускоренными темпами строился коммунизм, а по телевизору говорили, что «СССР догнал и перегнал Америку». Судя по тому, что русские уже слетали на Марс, а американцы еще нет, это было правдой. А потом, буквально внезапно, случилась ядреная война. Те, кто выжил, были вынуждены прятаться в бункере, потому что жить снаружи оказалось невозможно.
Максим работал в механическом отделе. Он чинил различные устройства, большинство которых были изношенные и ржавые. А в перерывах между работой, когда выдавались редкие минутки отдыха, размышлял о том, почему в одном мире после ядерной войны на поверхности можно было жить, а в другом наступила ядерная зима. «Наверное, все дело в том, какое количество бомб было взорвано», — наконец сделал заключение парень.
— О чем задумался? — спросил напарник.
Максим оторвался от чистки ржавой железки, поднял глаза на лысого мужчину в промасленной черной робе.
— Да вот думаю, сколько нам еще в подземелье сидеть…
— Нам — до конца жизни, — грустно проговорил тот, — а вот наши внуки, может быть, и смогут потихоньку выползти на поверхность. Хотя… если тебе не терпится, запишись в добровольны. Побываешь снаружи, посмотришь, как там. Обещаю, выходить больше не захочешь.
— Был уже, — ответил Пронин, вспоминая грязные сумерки под серым небом, смог, через который едва пробиваются солнечные лучи, снег, ветер и лютый холод, от которого едва спасает скафандр.
— Ах да… и что, хочется еще раз туда?
— Да не особо.
Дальше они работали молча, лишь изредка обмениваясь фразами по делу, если кому-то надо было подсобить.
Незаметно настал вечер. Это было видно по большим часам на стене. Рабочий день закончился, и Максим отправился ужинать в общую столовую. Женщина со спутанными волосами в промасленном фартуке положила ему еду. С полной тарелкой парень сел на скамейку. Рядом пристроился его напарник, с которым он недавно работал в мастерской.
— Что-то ты какой-то не такой сегодня, Макс, — озабоченно проговорил тот.
— В смысле «не такой»?
— Да как будто тебя подменили. Еще вчера ты был веселый, верил в то, что когда-нибудь зима кончится. А сейчас ты пессимист, утверждающий, что жизнь — дерьмо.
— Потому что так и есть. Ты сам сказал, что зима при нашей жизни не кончится… проклятые американцы. Желаю им сдохнуть от рака!
— А они и сдохли. Наши Сарматы долетели. Правда, никому уже от этого не легче.
После ужина Максим вернулся в свой отсек. Он грустно лежал на кровати, ожидая отбоя. Наконец, лампочка погасла. Все погрузилось во тьму. Засыпая, Максим твердо решил вернуться обратно, в мир СССР.