Путешествие с дикими гусями

Черная дыра. Германия

Лачо забрал нас с вокзала сразу после шести. Радости моей не было границ. Сейчас бы я не только сожрал желтую комковатую кашу, я бы еще и миску после нее вылизал. А потом залез бы в обжигающе горячий душ, чтобы смыть с себя кислый запах чужого пота и спермы, который, казалось, пропитал меня насквозь. Даже вонь и грязь Франкенштейнова логова меня больше не пугали: ведь там поджидал мягкий матрас, на котором можно свернуться в комочек, притвориться, что этого дня просто не было, и забыться сном.

Но Лачо поехал от вокзала другой дорогой. Немного покружив по улицам, он остановился у метро, заскочил в первую попавшуюся забегаловку и вернулся в машину с чем-то вроде шавермы – для нас, пацанов. Казалось, за всю жизнь я не ел ничего вкуснее! Хряпал завернутую в лепешку зелень с привкусом мяса так, что за ушами трещало. Даже не заметил, что нас уже снова везут по забитым машинами перекресткам, потом по узким улицам, пока Лачо не загнал машину в темный двор. Там он оставил нас запертыми, а сам скрылся в неприметном здании, исчезнув за стальной дверью.

Шаверма уже переваривалась в желудке, делать было нечего. В сытости и тепле салона меня так разморило, что несмотря на слабо шевелящуюся под ложечкой тревогу, я задремал. Проснулся, когда лицо мазнуло холодным воздухом, а в куртку вцепилась рука, выволакивая из машины. Я споткнулся и чуть не растянулся на асфальте, но Лачо поймал меня и подтолкнул в нужном направлении. Плохо соображая со сна, я щурился на серую стальную дверь и открывшийся за ней коридор – черный, как кишка негра, слабо освещенный хитро спрятанными под потолком лампами.

Мне это место напомнило подвал сатанистов из ужастика, такой, где они пытают и приносят в жертву невинных девушек и младенцев: а кто еще будет красить пол, потолок и даже стены в черный цвет? Кто еще будет тусоваться в помещении, где нет окон? Я уже давно не был невинным, но может, для психов нет особой разницы? Мне вовсе не хотелось, чтобы меня зарезали при свете свечей на столе, покрытом черной скатертью в стеариновых пятнах.

В общем, я затормозил на пороге, но Лачо пихнул меня промеж лопаток, и я влетел внутрь. Пахнуло влажным теплом, в носу защекотало от смеси пряных запахов – то ли парфюма, то ли каких-то курений. Откуда –то из глубины подвала неслись приглушенные звуки музыки: бухающие басы и завывания, ну точно, будто бесов вызывают. В музыку вплетались голоса, по стенам скользили тени, но людей видно не было.

Наверное, привези Лачо меня сюда сразу из логова, я бы пачкал штаны с каждым шагом по жуткому коридору. Но после вокзала все чувства вроде как притупились, даже боялся я теперь вполсилы. Цыган стукнул в стену, толкнул, и она открылась: черную дверь на черном я не сразу различил. За дверью оказалась тесная комнатушка, которую освещал только большой экран на стене. На экране старательно трахались два парня. Узкий диванчик – единственную мебель в комнате – занимал полуголый мужик, очевидно, посматривавший порно для разогрева. А теперь Лачо подал ему основное блюдо – меня.

Цыган вышел, а у меня в башке вдруг всплыла старая детская страшилка: «В чёрном, чёрном городе есть чёрный, чёрный переулок. В чёрном, чёрном переулке есть чёрный, чёрный дом. В чёрном, чёрном доме есть чёрная, чёрная комната. В этой чёрной, чёрной комнате есть чёрный, чёрный диван. А на чёрном, чёрном диване сидит белый, белый мужик. Мужик поднимается с дивана и говорит: "Снимай штаны!"

Когда я отработал свои полчаса, фраер остался отдыхать на диванчике под охи-ахи гомиков на экране, а я быстренько оделся и выскочил в коридор. Блин, ну и куда тут идти – налево или направо? Хоть убей не помню, а вокруг все черное и одинаковое. Музыка то ли отражается от стен, то ли тут динамики всюду понатыканы. Ладно, попробуем левый коридор.

Не успел я сделать и пары шагов, невидимая дверь в стене открылась, напугав меня чуть не до усрачки. Оттуда вышел парень-араб в одних джинсах, босой, скользнул по мне взглядом и потопал дальше по коридору. Я пристроился следом – куда-то же этот тип меня выведет? А то одному в жопе у негра как-то не по себе.

Он и вывел. В небольшой зал, где было полно открытых дверей, ведущих в комнаты, подобные той, где я только что «посмотрел кино». Косяки подпирали педики всех фасонов и мастей, за столиком в углу увлеченно сосалась парочка. Араб скользнул в нишу, где приютился сортир, а я остался один в черной-черной комнате под жадными взглядами черных и белых людоедов. Блин, я явно свернул не туда! Где же этот гребаный выход?! Заметив мое смятение, один из мужиков, смахивавший фигурой на Бобика, что-то сказал и протянул ко мне лапищу. Я увернулся, но меня тут же сгребли в охапку сзади.

– Помо... – успел выдохнуть я, прежде чем чья-то ладонь зажала рот.

– Шат ап, бич, – прорычал над ухом голос Лачо.

Он о чем-то заспорил с культуристом, потом сдавил мою руку повыше локтя и потащил обратно в тот коридор, из которого я пришел. Мы молча пронеслись по черной кишке и вывалились в темноту. Начался дождь, стекла в машине, где остались Шрам и Беззубый, запотели.

Лачо проволок меня вокруг капота и швырнул на переднее сиденье. Вернулся и залез на место водителя, по-прежнему, не говоря ни слова. Только дверцу захлопнул так, что чуть стекло не вылетело. Я съежился на сиденье. Вид вздувшихся на шее цыгана жил и играющих на скуластом лице желваков мне очень не нравился. Шраму, по ходу, тоже – он затих сзади, стреляя в сторону хозяина блестящими в полумраке салона глазами. Я видел его в зеркальце, а вот Беззубого в машине не было – наверное, развлекал фраера в одной из черных комнат.

Лачо все еще пялился в запотевшее стекло прямо перед собой, когда свет в салоне автоматически погас. Рука цыгана молниеносно дернулась. Удар под дых отнял у меня дыхание и согнул пополам. Лачо рявкнул что-то, и мои локти схватили, заламывая за спинку сиденья. Шрам! Он держал меня сзади так, что я не мог шевельнуться, а Франкейнштейн младший молотил без разбору по плечам, груди и животу. Я так растерялся, что даже не кричал. За что?! Что я такого сделал?! Наконец хлынули слезы, и я завопил, но Лачо тут же натянул ремень безопасности и пережал им мое горло. Я хрипел, мотая башкой, но освободиться, конечно, не мог. Цыган затянул ремень туже. Кровь тяжело застучала в горле, отдаваясь в висках. Голова запрокинулась на спинку сиденья. Перед глазами заплясали черные точки.

Лачо принялся втолковывать мне что-то на жуткой смеси языков. Смешной! Мне его почти не слышно. И уж совсем ничего не понятно. За запотевшим стеклом мелькают тени – кто-то проходит совсем рядом с машиной, закрывая на мгновение свет фонарей. А может, это перед глазами плывут уже не точки, а пятна.

Лачо ослабляет удавку. Я снова могу дышать, и его слова медленно проникают в мозг. Кажется, цыгану не понравилось, что я зашел не туда. Мне не полагалось свободно шляться по черному дому. Мне следовало дождаться хозяина.

Может, Лачо решил, что я собрался по-тихому срубить капусты в собственный карман. А может, что решил сбежать. Но его здорово выбесило тогда, что я зашел в крусинг-зону без его ведома. Потом я разобрался, что наши ребята работали в приватном коридоре, в видео-кабинах.Проституция-то в Германии узаконена, но с восемнадцати лет. Никто из фраеров не желает быть застуканным с малолеткой. И хоть все знают, что делается в том коридорчике, двенадцатилетний пацан, в открытую шастающий по крусингу, может и клиентов распугать. А цыганам проблемы с администрацией «Дыры» не нужны.

Не помню уж, как мне тогда удалось убедить хозяина, что я все понял, и буду тише воды, ниже травы. Я вообще ту ночь плохо помню. Мне дали немного отлежаться в машине, а дальше пошли видео-кабинки и потные мужики. Долбили мы «Дыру» до самого закрытия. В логово Франкенштейна я добрался уже никакой. Мечты о горячей ванне давно забылись. Все, что мне и остальным ребятам было надо – тупо плюхнуться в койку и отключиться.

Я вырубился прежде, чем погас свет. Проснулся среди ночи, потому что в пятки словно ножи вонзили. Приглушил вопль подушкой – отведать еще и палки совсем не хотелось. Проклятый котяра! Это животное приперлось спать на мой матрас и, разнежившись, выпустило когти прямо в беззащитные ноги. Выпинать оборотня с належанного места я не решился. Он так на меня глазами зыркал, что я понял – без боя не дастся, сволочь. Натянул кеды и с той ночи спал так – не раздеваясь и в обуви.

Понятно, что через пару дней несло от меня, как ото всех прочих обитателей логова. Да и выглядел я не чище. Единственная попытка постирать свои тряпки, которые обкончал один фраер-урод, закончилась тем, что их сперли прямо из сушилки. Я мог бы показать пальцем, кто, но знал, что, если стукну Франкенштейнам, пацаны устроят мне темную. А потому покорно натянул обноски Беззубого.

Как ни странно, мой жалкий вид работал на руку цыганам. Некоторые фраеры, по ходу, еще не совсем потеряли совесть, и они пытались откупиться от моих синяков, выпирающих ребер и безразмерных одежек чаевыми. «Кауфен зи зих этвас, юнге», – говорили они, гладя мои взъерошенные волосы и суя мне в ладонь десятку, а то и больше. Чаевые, я, конечно, отдавал Лачо. Мне не хотелось расстаться с передними зубами подобно заныкавшему как-то пару евро Лусиану: так на самом деле звали паренька, который теперь таскал мои тряпки. В свои четырнадцать он был настолько худой и низкорослый, что вполне мог втиснуться в размер двенадцатилетнего. Еще бы, с кукурузной-то каши. По ходу, хозяева пацанов специально впроголодь держали – чем моложе выглядит мальчик, тем лучше на него клюет клиент.

Постепенно я узнал, что все шестеро пацанов из логова были румынскими цыганами, как и их хозяева. Многих в рабство продали собственные родители. Они пахали на Франкенштейнов по пятнадцать-семнадцать часов в сутки потому, что часть их заработка шла домой – на прокорм многочисленных братишек и сестренок. Наверное, именно поэтому они выдерживали такую жизнь, не пытаясь броситься под поезд с платформы. А может, ребята просто слишком отупели, чтобы сознавать, в каком аду оказались и по какому дну ползали.

Я чувствовал, как тоже тупею и теряю ощущение реальности. Виной тому были не только голод, побои и унижения, но и постоянный недосып. Я старался поспать всегда и везде, где только удавалось. Дремал на вокзальной скамейке, дожидаясь своей очереди делать фраера. Кемарил в машине, по пути в «Дыру». Снова дрых в паузах между клиентами. Один раз даже поймал себя на том, что сплю, обнимая толчок, пока очередной мужик долбит мой зад. Все они к этому времени стали для меня на одно лицо. Да я и перестал смотреть на лица.

Возвращался в реальность я только, когда сталкивался с чудаками. У Яна мы так называли клиентов с особыми требованиями. Водились такие и на станции, и в порно-киношке. Один, заполучив меня в кабинку уборной, принялся лапать, а потом впился в мой член ртом так, будто хотел заглотить живьем. Я испугался до усрачки: вдруг этот придурок останется недоволен результатом? И так мне, чтоб хоть как-то конец поднять, приходилось закрывать глаза и думать о Ките. Об Асе мечтать в таком смысле было невозможно – настолько это представлялось мне низким и грязным. А с Китом я хоть целовался. И, в общем, это не вызывало отвращения.

Ну вот, стою я, чудачок у моего паха чмокает. Вдруг выпускает хозяйство изо рта, тычет в себя пальцем и говорит:

– Писсен ауф мих!

Я глазами хлопаю на этого типа, а он сидит на толчке со спущенными штанами и смотрит на меня преданно снизу вверх, как пес, который ждет, что его поведут погулять – разве что хвостом не виляет. Правда, собаки при этом не дрочат себе. В этом большая разница.

На самом деле, ссать по приказу не так-то просто – особенно, если на тебя при этом пялятся. В общем, минут десять я промучился, прежде чем там хоть что-то потекло. Так этот гад тут же и обкончался. Вот после него мне и пришлось джинсы с футболкой постирать – а потом я их только на Беззубом и видел. Мужик этот, которого я Ссыкуном прозвал, еще раз как-то вокруг нас обтирался, но выбрал, к счастью, не меня, а Лусиана – есть все-таки в жизни справедливость.

И еще раз я конкретно проснулся в «Дыре» – да так, что потом долго спать не мог без кошмаров. Там один фраер затоварился в их секс-шопе и решил на мне новые игрушки опробовать. Но дело не в этом. Просто фоном он один фильмец пустил по Теме. Ну, торкало мужика, что я в процессе должен был смотреть, как над пареньком чуть постарше меня издеваются. Беднягу связали так, что он стал похож на ветчину в сетке, и пороли плеткой и чем-то вроде теннисной ракетки. Я сразу вспомнил Учителя, но тут все выглядело жестче – перец с плеткой подходил к делу серьезно. Зад у пацана светился, как красный сигнал светофора, а по тому, как бедняга выл и рыдал, становилось ясно, что удары по яйцам – это не игра на камеру.

Потом оператор стал обходить вокруг несчастного, чтобы зрители нечего не пропустили, и у меня кишки скрутило. Я узнал родинку у пацана на боку. Форма у нее была особенная – как галочка на полях школьной тетради или летящая птица. Такую я уже видел раньше. У Кита.

Его лицо успело попасть в кадр прежде, чем я зажмурился. Если бы я мог еще и уши зажать! Меня колбасило так, будто я сам корчился на экране. Я ничего не понимал. Куда подевался тот любящий спонсор? Неужели Ян продал Кита кому-то другому? Зная, что с ним будут делать такое? Хотя... Какая Яну разница, если ему хорошо заплатили.

Слушать, как мучают Кита, было невыносимо. Этот гад, что его бил, еще и ржал над парнем и глумился по-всякому. В общем, я сделал все, чтобы фраер поскорей от меня отвязался. Отказался от чаевых и выскочил из кабинки, как будто за мной гнались привидения – точнее одно знакомое привидение. К счастью, больше фильмов с участием Кита я не видел. Хотя пересмотрел всякого дерьма за время в «Дыре» немало.