Путешествие с дикими гусями

Самого главного глазами не увидишь

На полках у Ника я откопал ту самую книгу – «Преступление и наказание». Начал читать с самого начала, а то, на чем там остановился, не мог вспомнить – видать, температурил уже тогда, в башке только бред какой-то отпечатался. Проглотил я роман за три дня. Делать все равно особо было нечего, а читаю я быстро. И вот нефига не понял – зачем Раскольников старушенцию замочил? Да еще сестренку, божьего одуванчика, до кучи угрохал? Цацки все равно не взял, а жизнь себе искалечил, да еще Соню, путану эту недоделанную, за собой потащил.

Не, я понимаю, хочется тебе кого кокнуть, ну оттянись на подонке каком-нибудь, который живет – землю коптит и над людьми изголяется. Тогда и совесть мучить не будет, да еще и спасибо тебе скажут. Взял бы вон и зарубил кого из тех мужиков, кто с Соней его спал за бабки. Небось тоже все такие, с женой и детишками, а мяса молодого хочется. Или Лужину бы дал по репе, которому сестра чуть не продалась. Свидригайлов тоже прям-таки топора просил. Так нет! Бабульке раскроил черепушку. И какой в этом кайф? Какое превосходство? Жесть одна, короче.

В общем, я своими мыслями с Ником поделился. Не, на самом деле, он сам ко мне прикопался: «Ты что, Достоевского читаешь? Ну, даешь, старик. А не рано ли? И как тебе? А все понятно?» Блин, чо тут непонятного-то. Что студент этот – идиот? А Ник мне: «Про идиота – это другой роман. А тут дело в моральном законе, который внутри каждого человека». В общем, начал он меня грузить, даже Библию, блин, цитировал, хотя креста на шее я что-то не заметил. С трудом от него отвязался, а то бы меня еще в церковь потащил. Даром что тоже студент.

Попросил у него другую книжку, только чтоб нормальная была, без всяких там закидонов со старушками. Ник дал мне «Маленького принца». Я сказал, что сказки вообще не очень. А он: это типа не сказка, а взрослая книга. Ну, по толщине вроде да так. Ладно, начал ее листать. И сам не заметил, как втянулся. Только тут все тоже кончилось плохо, даже еще хуже, чем у Достоевского. Потому что пацанчика этого, Принца, укусила ядовитая змея. Не, ну ежу ясно, что парнишка помер. Так зачем втирать, что он типа улетел на свою планету с розой и баобабами? Красиво, конечно, типа будешь смотреть на звезды и смеяться, вспоминая меня. Не, а что пацан должен был этому летчику сказать? Я мамке и папке не нужен, вот меня в пустыне и выкинули, и настолько мне все уже поперек, что пойду лучше к змеям, какая-то да укусит?

Жалко пацана, конечно, фантазия у него – позавидуешь. Чего только стоят все эти короли, фонарщики, географы. А вот пьяница – это наверняка его папаша. Только когда парнишка до этого места в истории дошел, летчик уже так запутался, что тоже решил, что это выдумка.

Не, мне больше всего понравился Лис! Я бы тоже такого хотел, честно. Он гораздо лучше собаки. И не только потому, что говорящий. Он хоть и зверь, а много чего в жизни понял. Это Лис сказал: «Зорко только сердце. Самого главного глазами не увидишь». И про дружбу все объяснил. Как люди становятся друг для друга единственными, и почему важно кого-то приручить. Вот только я и сам не заметил, как Ася меня приручила. Наверное, слова для этого действительно лишние. Она просто стала нужна мне. А я... я нужен ей?

В общем, книжка эта помогла мне закончить картину – ту, что я начал в Ахмедовой рамке рисовать. Космос там, астероиды всякие. А на одном, маленьком таком, в самом центре – стоит девочка. Стоит и ждет. В белом платье, а лицо Асино. Вокруг четыре крошечных вулкана, парочка баобабов и барашек у ног. Нику картина очень понравилась. Он ее даже сфотографировал. Сказал, я настоящий художник, хоть сейчас выставку делай. Ага, собрать все мои портреты и вывесить на стенде «Их разыскивает полиция».

Асе я больше не писал. Нет, заходил на ее страничку каждый день – просто чтобы проверить, что с ней все в порядке. И песни к себе на стену репостил. У нее вообще там много хорошей музыки русской было, которой я не знал. А она мне писала. Извинялась за то, что на меня наорала – хотя, как можно наорать, в чате-то? Просила не пропадать, мол, волнуется за меня. Ну я и не пропадал. Она же видела, что я онлайн. Не отвечал ей только. А что я должен был сказать? Добавить мне было нечего. Правильно вот Лис заметил: «Слова только мешают понимать друг друга».

Ник спросил меня насчет Нового года. Друзья из боксерского клуба его пригласили на тусу. Бедный студент, наученный горьким опытом, вежливо спросил, хочу ли я туда пойти вместе с ним, или лучше мы тихонько отметим праздник дома? Я предложил, чтобы он пошел в клуб, а я дома остался – не хотел кайф студенту ломать. Но Ник уперся рогом. Типа ребенок не должен сидеть дома один в Новый год. Ладно, я же не какое-нибудь чмо неблагодарное. Сказал, пойду с ним. Пусть парень с друзьями оттопырится, а я уж пересижу в уголке, ничего со мной не случится.

Вечером тридцать первого, перед тем, как выйти из квартиры, я отправил Асе поздравление с Новым годом. Ничего особенного, типа желаю счастья. И приложил фотку своей картины, которую Ник в комп с телефона скинул. Послал – и сразу все выключил. Потом потихоньку сунул в карман нож, взял Бандераса под мышку и попер за Ником на лестницу. Скаутский нож я в последние дни всегда таскал с собой, когда выходил на улицу. Так мне было спокойнее. А под кофтой все равно никто ничего не заметит.

Собаку мы завезли Никовой маме. Бандерас боялся стрельбы, от фейрверков у него был стресс. А боксеры, предупредил меня студент, собирались устроить знатный тарарах. Ник вытащил из машины накачанного собачьим успокоительным песика. Я остался сидеть на месте. Видеться с родственниками Ника желанием не горел.

Для тусы сняли молодежный клуб, принадлежавший той школе, где проходили тренировки. Когда мы туда приехали, внутри уже бухала музыка, и толпился изрядно поддатый народ. К моему удивлению, девушек было довольно много, только я не понял – они все боксерки или подружки боксеров? Мне даже неловко стало, что бедный Ник притащил на буксире меня вместо какой-нибудь хорошенькой скандинавской блондиночки. Пришлось утешаться тем, что тут, по крайне мере, у него будет возможность кого подснять. Хотя он весь такой правильный, что наверняка боксерку в квартиру не потащит. Ну как же, там ведь ребенок! То есть я. Не в уборной же ему трахаться, в самом деле? Не, как я ни напрягал воображение, представить студента долбящим кого-то в сортире, не мог. Ну не такой он был, Ник, и все тут. Кстати, а где он?

Вот, казалось, только что представлял меня каким-то корешам со сломанными носами – издержки профессии – а теперь нет его, будто толпа проглотила с концами.

– Денис! – Один из горбоносых неформального вида – тату на весь лысый череп – шлепнул мне ладони-лопаты на плечи и стал проталкивать к центру зала, где стоял длинный стол.

Дискотечный шар под потолком метал пятна света по серпантиновой паутине, безумным шляпам и покрытым блестками волосам. Доведя меня до пластиковых стульев, неформал счел свою задачу выполненной и растворился. Я заозирался по сторонам, но, не увидев Ника, решил, что безопаснее будет присесть – пока меня не затоптали.

– Виль ду?...

О, кстати о скандинавских блондинках. Один великолепный и в меру бухой экземпляр сидел как раз напротив меня, протягивая мне банку пива. Я машинально покачал головой. Девица надула губы, умело откупорила банку и сунула мне. Я не разобрал, что она сказала, но смысл был ясен и так. «Ты что, хочешь, чтобы девушка пила одна?» Действительно, невежливо как-то получается. Тем более, что блондинка-то очень даже ничего. Волосы длинные до попы и такие светлые, пепельные почти. Огромные голубые глаза и кукольное личико. Прямо Барби: только во взгляде, несмотря на улыбку, боль. Я такое сразу вижу, меня не обмануть. Наверное, Кена своего где-то потеряла, и в ней что-то сломалось. Ну, я взял и глотнул пива. Не то, чтобы в первый раз пил, но нажираться нам Ян никогда не позволял – много ты бухой наработаешь? Да я, в общем, и сейчас не собирался. Так чисто, компанию составить.

Тут на стул рядом со мной плюхнулся Ник. Не знаю, откуда его принесло, но пиво у меня в руке он углядел сразу. Напустился, как коршун:

– Это у тебя что такое?!

– А чо, не видно? – Я сунул полупустую банку ему под нос.

– Откуда это у тебя?

– Меня угостили. И ты, между прочим, не моя мама.

Кто угостил, объяснять я не стал, но Ник сам Барби вычислил – вокруг и не было больше никого, а эта губка уже вторую банку сосала. В общем, что он там ей впаривал, я только догадываться мог, но наверняка что-то вроде, что она ребенка спаивает, а он, мой доблестный опекун, этого не допустит. Только Барби смеялась – очень, кстати, миленько, похрюкивая, – и по ходу, слала его лесом. И правда, что мне будет-то, от одной банки?

Боксеры и боксерки постепенно усаживались вокруг стола, кто-то приглушил музыку – видно, подошло время жрачки. Но вместо еды два парня с длинными заячьими ушами из плюша раздали всем целую гору разных хлопушек, которые полагалось взорвать – как можно громче и желательно прямо в морду соседу, засыпав его конфетти и серпантином. Из некоторых хлопушек кроме всего прочего вылетали сюрпризы, и здоровые качки с перебитыми носами лезли наперегонки под стол, чтобы подобрать с пола бумажку с предсказанием или пластиковый волчок. Наконец, когда все заволокло сизым дымом, из него появилась еда. Ветчину с вареной картошкой я съел. Зеленый соус, по словам Ника, из гренландской капусты, потихоньку выплюнул – он был сладкий, как мерзопакостная селедка. Липкие коричневые шарики, оказавшиеся картошкой, жареной в сахаре, сложил горкой на краю тарелки. Надо же додуматься до такого извращения?! И вообще непонятно, как у даков жопа не слипается, столько сладкого жрать?!

Одно было хорошо – градус вокруг крепчал, и никто не обращал внимания, ем я ножом, вилкой или просто руками. Мне потихоньку тоже плехнули вина – уже не Барби, а неформал с татуированной лысиной. А я выпил. Не потому, что мне вино нравилось, а чисто Нику назло. Нечего тут изображать заботливую мамочку. Когда все поели, снова стали палить из хлопушек, так что у меня на башке под конец образовался целый парик из разноцветного серпантина. Откуда-то появились смешные пластиковые пистолетики, со страшным грохотом стрелявшие вонючими пистонами. От легкой артиллерии плавно перешли к тяжелой.

Народ втиснулся в куртки и повалил на улицу. Ник нахватал целую охапку шутих и принялся бросать их под ноги девчонкам. Шутихи пронзительно визжали, вертелись, мигая яркими огоньками, и метались, как бешеные, заставляя девушек с визгом бросаться в разные стороны. Кто-то сунул мне в руку зажженный бенгальский огонь и какой-то коктейль. Кто-то поджег целую батарею фейерверков, и небо, грохнув, расцвело лилово-золотистыми фонтанами. Я вспомнил свой первый новый год в Берлине, но гром и цветные молнии смели картинки из прошлого в один шуршащий ворох, а бенгальский огонь подпалил его. Кто-то, визжа, попробовал вскарабкаться мне на руки. Кто-то обхватил сзади и попытался поднять в воздух меня. Я запустил пустую коктейльную банку высоко в небо и заорал что-то, чего не мог разобрать даже сам за непрерывной канонадой. Казалось, грохотал и взрывался весь город вокруг, воздух стал густым от дыма и остро пах порохом.

И тут я заметил Ника, который странно застыл на фоне сияющего искусственным звездопадом неба. Я проследил за его взглядом. Блин, а эта-то что тут делает?! Ах да, кривозубая же тоже член клуба. Вот и приперлась, как ни в чем ни бывало. Кстати, выглядит жирнее, чем на фото. А что это за хмырь, на которого она вешается?

Я подошел к Нику:

– Все нормально? – Пришлось орать, чтобы он меня услышал.

– А? Да, – он не отрывал глаз от Магды и ее дружка.

– Хочешь набить ему морду? – Поинтересовался я.

– Да. А? – Студент заморгал и, по ходу, вернулся в этот мир. – Ну что за дикость ты несешь? Мы же цивилизованные люди.

– Хочешь я набью ему морду? – Предложил я. – Мне все равно ничего за это не будет.

– Денис! – Ник вцепился в особенно жестко стоящий по случаю праздника хохол.

Ага, так меня зовут уже четырнадцать лет.

– Мы никого бить не будем, ясно?! Все, мне надо выпить! – И он потопал в клуб.

Я вздохнул и пошел за ним. Надо проследить, чтобы кое-кто не нажрался в дымину.