Путешествия в тропики за самоцветами

Изумруды колумбийских джунглей

Маршрут поездки в изумрудоносный район Колумбии

На 47-й улице Манхаттена в Нью-Йорке, между 5-й и G-й авеню, носящей звучное название «авеню Амери-кас», — царство ювелиров. И прохожие, прилипнув к витринам, с восхищением обозревают массивные кулоны, кольца и броши, увенчанные сверкающими брильянтами, кроваво-красными рубинами, голубыми сапфирами и прочим великолепием из мира самоцветов. В некоторых витринах тут же таблички с ценами. Все это сотни и тысячи долларов, что доступно только дельцам да звездам кино и телевидения, когда они на подъеме.

А вот смотреть, особенно с улицы, можно сколько хочешь, и любопытные переходят от оконца к оконцу, любуясь красочными творениями ювелирного искусства. Трудно сказать, где еще в мире можно увидеть такую разнообразную и богатую выставку ювелирных изделий с драгоценными камнями, как на 47-й улице Нью-Йорка. К концу рабочего дня выставка закрывается. Осторожные хозяева собирают изделия из витрин в пузатые чемоданчики и куда-то уносят их. Оставлять такие ценности в Нью-Йорке в витрине на ночь было бы верхом легкомыслия.

Внутри ювелирный магазин на 47-й улице чаще всего напоминает улей. Ряды разделенных на секции прилавков заполняют большое торговое помещение. У каждой секции свой хозяин. Обмахивает пыль с витрины, перекладывает с места на место свои сокровища, с достоинством расхваливает товар. Солидная цена, солидный покупатель, нужно уметь показать товар лицом так, чтобы покупатель поверил, что он делает очень выгодное вложение капитала.

Когда в Секретариате ООН мне поручили заняться проблемой геологического обоснования поисков новых месторождений изумрудов в Колумбии, я тоже несколько раз прогулялся вдоль ювелирного квартала 47-й улицы. Очень хотелось, хотя бы поверхностно, познакомиться с колумбийскими изумрудами, пусть уже побывавшими в руках у ювелиров. Однако сразу оказалось, что, несмотря на относительную близость Колумбии к Нью-Йорку, найти хороший изумруд среди сотен самоцветов, игравших различными цветами в наружных и внутренних витринах лавок, вовсе не так просто. Здесь, пожалуй, я впервые на практике усвоил известную со студенческой скамьи истину, что высококачественный изумруд — это редкий драгоценный камень. Особенно ценился у ювелиров неправдоподобно яркий изумруд из месторождения Музо, в зелени которого просматривался едва заметный голубоватый отблеск. Цифры с тремя, а то и с четырьмя нулями украшали конвертики, в которых хранились изумруды, когда-то добытые в Музо. Очень мало по цене, правда, от них отличались и камни, которые, по словам ювелиров, происходили из колумбийских месторождений Чивор и Пепья-Бланка. Но не цена — предмет хищнической спекуляции самоцветами, обычный для мира собственников[5], поражала в этих камнях, каждый из которых имел свою историю, а их яркая, ни в какие оценки не укладывающаяся красота. Нельзя было не залюбоваться этими выхваченными у природы и искусно ограненными кристаллами, в мерцании которых виделась зелень тропических лесов Колумбии, пронизываемых лучами южного солнца.

Когда видишь кристаллы колумбийского изумруда, добытые и ограненные неизвестно когда, всегда чувствуешь, что за каждым камнем скрыта длинная история, часто сложная, иногда трагическая, и уже никто, никогда о ней ничего не узнает. Особенно это чувствуется, если представить, что среди тысяч и тысяч изумрудов, рассыпанных по миру, до сих пор путешествуют камни, вывезенные из Колумбии еще конкистадорами. И при мысли об этом невольно как бы встают картины прошлого, описанные в старинных исторических трактатах, которые мне приходилось штудировать перед поездкой в эту экзотическую страну. Ведь изумруды в Колумбии были известны задолго до вторжения испанских завоевателей и, по дошедшим до нас сведениям, можно достаточно точно представить, как испанцы «открыли» месторождения драгоценных зеленых кристаллов, скрытые в девственных джунглях самого восточного из горных хребтов Колумбии.

В конце 1550 г. конкистадор Гарсиа де, Паредес, направленный наместником короля Испании из города Санта-Фе-де-Богота для завоевания территории воинственных индейцев музо, был наголову разбит свободолюбивыми племенами музо и наурас и отступил, оставив на поле боя множество убитых. Испанская корона не зря протягивала руки к землям этого племени. Еще со времени первого покорения Центральной Колумбии конкистадором Хименесом Кесадой было известно, что где-то в этих районах находятся месторождения драгоценных изумрудов, по качеству превосходящих изумруды Египта.

12 марта 1537 г. считают датой, когда Хименес Кесада впервые увидел изумруд у захваченного в плен индейца. С этого момента, т. е. еще до основания Боготы, началась охота за колумбийскими зелеными самоцветами, длившаяся до конца испанского владычества в Колумбии. Направленный Кесадой на поиски изумрудов капитан Педро Ферпапдес де Валенсуэла добрался до района Чивор и будто бы принес своему командиру образцы изумрудов. По его описанию, попавшему в летопись, с вершины хребта, на котором он нашел изумруды, через глубокую седловину между двух гор можно было хорошо видеть покрытые джунглями низменные равнины (льянос), простиравшиеся от подножия Анд к востоку. Эта примета, как мы узнаем позже, сыграла большую роль в преддверии двадцатого столетия при поисках заброшенных и забытых изумрудных копей Чивор.

Прошло более двух десятилетий, пока испанцы завладели еще одним рудником изумрудов — Музо, в настоящее время наиболее известным месторождением изумрудов в мире.

…Я смотрю на прозрачный ярко-зеленый искусно ограненный, вспыхивающий искорками кристалл, и мне видятся картины далекого средневековья.

…Усталый отряд тяжело вооруженных всадников, преодолев очередной подъем, начал спускаться в ярко-зеленую, всю заросшую густым тропическим лесом долину реки Итоко. Уже прошло шесть долгих недель, как капитан Хуан де Пенагос с группой из тридцати опытных солдат отделился от основной колонны конкистадоров, возглавляемой капитаном гвардии короля Испании Карла V по имени Луис Ланчерос, с тем чтоб по повелению наместника испанского короля в Колумбии Диеза Венера де Лейва разведать загадочные территории в бассейне р. Тап-и-Акар (Зеленых камней), о которых среди местных индейских племен ходили заманчивые легенды. Индейцы говорили о священном зеленом камне, который делает воина неуязвимым в бою, но что это за камень — было не ясно. Ходили слухи о драгоценном эсмеральда (по-исп. — изумруд), но они нуждались в подтверждении. Многие солдаты, да и сам де Пенагос видели издали сверкающий на солнце ярко-зеленый кристалл, вправленный в увенчанную перьями туканов и попугаев золотую тиару неистового в бою вождя индейцев племени музо. Вождь действительно был неуязвим, и никто из испанских солдат, видевших этот кристалл вблизи, уже не мог свидетельствовать о нем на этом свете. Не привели ни к чему и пытки пленных индейцев. Без исключения они замыкались, как только речь заходила о зеленом камне, и ничто, казалось, не могло вырвать слова из их уст.

Солдаты устали от жары и долгого перехода. Побрякивали стремена и медные кованые бляхи на уздечках. Солнце постепенно скрывалось за поднимавшимся на западе зеленым хребтом, свежий ветерок, дувший вдоль долины, навевал желанную прохладу. Пора было выбирать место для привала.

Наконец, капитан дал команду. Солдаты еще громче загремели уздечками и оружием, спешились, и каждый стал заниматься каким-то своим давно уже привычным в походе делом. Немедленно было выставлено охранение, часть солдат занялась лошадьми, несколько человек с бурдюками побежали к речке за водой. Кто-то под смех окружающих притащил мешки с трепыхавшейся внутри живностью и стал выкидывать оттуда кур с перевязанными ногами, награбленных в деревушке, лежащей в устье реки Итоко, которую конкистадоры с небольшими для себя потерями внезапно прочесали сегодня утром. Мужчин по какой-то случайности в деревушке почти не было, и испанцам удалось запастись провиантом на несколько дней вперед. И вот теперь дежурные повара, орудуя ножами, чистили куриные тушки и насаживали их на вертела, поджидая, когда сборщики топлива, промышлявшие вдоль берега реки, поднесут материал для костра.

Внезапно возглас изумления заставил повернуть головы всех, находившихся поблизости от импровизированной кухни. Высокий с проседью в курчавых волосах испанец, заросший густой бородой и голый по пояс, стоял и внимательно рассматривал что-то лежащее в его мозолистой и довольно грязной ладони. Внезапно он захлопнул ладонь и, продолжая держать сжатый кулак впереди себя, громко закричал: «Сеньор капитан!»

Де Пенагос отозвался не сразу, он уже дремал в походном шатре, ожидая жаркое. Услышав, что его зовут, командир моментально выбрался из палатки, готовый к любой неожиданности. «Ну, в чем дело, Игнасио?» — обратился он к возбужденному бородачу. «Вот, посмотрите, что я нашел в зобу у курицы», — задыхаясь, произнес тот и разжал кулак.

На коричневатой грубой ладони старого солдата лежал маленький, с горошину, ярко-зеленый, почти прозрачный кристалл без единой трещинки. Он имел форму шестигранного столбика, и к одному из его концов прочно приросла крупинка черной породы. Несмотря на то, что солнце уже скрылось за хребтом, кристаллик как бы вобрал в себя весь свет угасающего дня и блестел как игрушечный зеленый фонарик. «Эсмеральда», — шепотом выдавил из себя де Пенагос[6]. Он бережно спрятал зеленый кристаллик в кошелек на поясе. «Молчи», — приказал солдату и вернулся в палатку.

Новость необходимо было тщательно обдумать. Находка могла обозначать только то, что месторождения зеленых драгоценных кристаллов находятся где-то поблизости. Но как к ним подойти?

Следующий день 30 августа 1562 г. обещал быть особенно жарким. Отряд капитана де Пенагоса, приняв все необходимые меры против внезапного нападения храбрых индейских воинов из племени музо, вышел к месту впадения в р. Тап-и-Акар (ныне река Минеро) ее западного притока — р. Итоко. Как это часто бывает, на месте их слияния образовалась довольно ровная площадка, на которой и разместилась деревушка, ограбленная вчера конкистадорами. Судя по всему, мужчины еще не вернулись или, может быть, прятались в джунглях. Довольно большой отряд, которым командовал капитан де Пенагос, должен был вселять осторожность в гораздо хуже вооруженных индейцев.

Де Пенагос приказал тщательно обыскать все хижины индейского поселка и все необычное приносить ему. Вещей в домах почти не было, и обшарить их особого труда не составляло. Повыгнав наружу женщин, детей и подростков, солдаты рассыпались по Хижинам. Вскоре перед де Пенагосом лежало несколько праздничных головных уборов, украшенных яркими перьями попугаев и тукана, ритуальные набедренные повязки с головами тукана, вооруженными огромным клювом, примитивные топоры и многое другое, но он не обращал на принесенные вещи ни малейшего внимания.

Наконец, его ожидание было вознаграждено. В одной из хижин, принадлежавшей, судя по обстановке, служителю культа, солдаты нашли обломки черной, довольно мягкой породы, пронизанные ярко-зелеными шестигранными кристаллами. В некоторых из них зеленые кристаллики группировались в белых прожилках, пересекавших черную породу. «Эсмеральда», — опять прошептал капитан. Он приказал бережно завернуть обломки породы с зелеными кристаллами и упаковать их в добротный кожаный мешок, которые конкистадоры всегда возили с собой на случай встречи С золотом. Немедленно был назначен солдат, ответственный за наблюдение за этим мешком. Правда, один из образцов черной породы де Пенагос положил в карман.

Кликнув нескольких сопровождающих, он вскочил на коня и поехал к месту слияния двух рек. Трех солдат он послал вдоль берега Итоко вверх по течению, а трех — вдоль берега большой реки, принимавшей в себя Итоко. Им было дано однозначное задание — искать на берегу в гальке и щебенке черную породу, похожую на ту, что содержала в себе зеленые кристаллы. Буквально через тридцать — сорок минут со стороны Итоко прибежал запыхавшийся солдат, в руках он держал несколько обломков черного сланца. Было нетрудно убедиться, что порода, включавшая зеленые кристаллы, как две капли воды похожа на черные обломки, принесенные солдатом. Поиски вверх по течению р. Тап-и-Акар положительных результатов не дали. Напрашивался естественный вывод, что породы, в которых, судя по найденным в индейской деревне образцам, встречались кристаллы изумруда, находились где-то выше по течению реки Итоко. Через короткое время отряд уже был готов к выступлению.

Река Итоко пробивалась через заросшие густыми джунглями невысокие горы, вырываясь в широкую долину реки Зеленых камней пенистым шумящим потоком. Зеленая чаща тропического леса вплотную подходила к кромке воды. Местами неведомые ползучие растения, цепляясь за крутой берег, качались над речными бурунами, как диковинные зеленые занавески. С берега на берег над водой свисали черные змееподобные лианы. Кое-где, в наиболее крутых участках, на самом берегу из-под зелени выступали омываемые водой выходы черной породы.

Подниматься вверх по течению в общем можно было только по воде. Прорубать конную тропу на крутом склоне в джунглях и думать было нечего. Впрочем, река не была глубокой, и движение по воде особого труда для опытных наездников не представляло. Лишь попадавшиеся на пути маленькие водопады затрудняли движение. Иногда их приходилось обходить лесом, и это отнимало много времени. По приказу де Пенагоса солдаты внимательно осматривали все встречавшиеся по пути выходы горных пород черного цвета, пытаясь увидеть на темном фоне камня зеленую искорку драгоценного эсмеральда, слух о котором уже обошел весь отряд удачливого капитана.

Через три часа карабканья по скользким валунам, омываемым быстрыми струями воды, отряд выбрался на более пологое место. Здесь, выбиваясь из густой зелени, в реку впадал ручей, сквозь прозрачную, чуть коричневатую воду на его дне были видны пластинки смоляно-черного сланца. Но что это? За ручьем на крутом склоне виднелся, по-видимому, небольшой оползень, обнаживший черную мокрую, как все здесь в лесу, породу. Но это не только оползень. Кажется, кто-то копался рядом с этим сползшим пластом почвы еще до того, как произошел этот оползень.

Де Пенагос в сопровождении нескольких всадников, пришпорив своего коня, начал взбираться по крутому склону к обнажившемуся черному обрывчику, в плоскости которого виднелись пересекавшие его белые прожилки. Подъехав поближе, он спешился и вскоре с сопровождающими подобрался к почти отвесной стенке из черного сланца. В пластинах сланца и пересекавших их белых прожилках тускло поблескивали золотистыми гранями мелкие кристаллики пирита, знакомые ему с детства по играм в каменоломнях родной Кастильи. Больше ничего не было видно. Вытащив палаш из ножен у одного из солдат, капитан отковырнул небольшой пласт черного сланца. Опять ничего. Еще несколько кусков с шумом скатились вниз, обнажив переплетение тонких белых жилок, сбившихся как бы в узел. И в этом белом гнезде, соперничая по яркости зеленой окраски с окружающей листвой, ярко выделялись два полупрозрачных столбчатых кристалла. «Эсмеральда», — хором воскликнули стоявшие поблизости испанцы. Да, это был первый изумруд во владениях индейцев племени музо, найденный европейцами непосредственно в месторождении.

Очень быстро кристаллы вместе с куском породы упаковали в мешок и приторочили к седлу. Отряд был готов продолжить свой поисковый маршрут. Однако попытка продвинуться вверх по ручью закончилась неудачей. Не успел де Пенагос вновь сесть на коня и отдать команду выступать, как охнул сопровождавший его солдат. У него в плече сидела стрела с оперением из ярких синих перьев тукана. Сейчас же другая стрела впилась в руку самого де Пенагоса. Судя по вскрикам и ругательствам, в отряде были еще раненые. Вот кто-то сполз с лошади, стрела попала ему в шею. Нападающих же не было видно. Стрелы летели из изумрудного мрака джунглей. Стрелять в ответ было просто некуда. Нужно было отступать. Отряд поспешно повернул назад и, отстреливаясь наугад, растянулся вдоль реки, пытаясь использовать ее крутые берега в качестве временного укрытия.

Через два с половиной часа де Пенагос вывел оставшихся людей к устью реки Итоко. Многие из уцелевших, в том числе и он сам, были ранены. Но поход можно было считать удачным. На седле самого капитана в переметных сумах лежали мешочки с изумрудами. Для конкистадоров цель всегда оправдывала средства. Остатки отряда де Пенагоса повернули в сторону Боготы.

И вот, в своем отчете королю Испании Карлу V, отправленном 1 января 1564 г. из города Санта-Фе-де-Богота, его наместник в Колумбии Диез Венеро де Лейва докладывал, что в 30 лигах (лига примерно 5,5 км) от этого города с божьей помощью после его прибытия в поселке Ла-Тринидад провинции Музо были открыты копи изумрудов, из которых он посылал королю несколько образцов. Далее де Лейва сообщает королю, что проникновение на земли, богатые изумрудами, оказалось очень трудным из-за крайне пересеченной, покрытой густыми джунглями, местности и яростного сопротивления индейских племен музо. Индейцы, вооруженные луками, разили пришельцев отравленными стрелами, и попытки захвата их земель стоили жизни многим испанцам. Далее де Лейва сообщил Карлу V, что для овладения землями, содержащими изумруды, он посылал в трехмесячный вояж в провинцию Музо опытного открывателя и завоевателя капитана Хуана де Пенагоса, способного вести трудные переговоры с целью овладения землями, на которых были открыты месторождения драгоценных камней.

Историю открытия изумрудов в районе Музо капитаном де Пенагосом помог нам рассказать колумбийский историк Улисес Рохас, изучивший такие документы из архивов генерал-губернаторства индейских колоний, как «Аудиенсиа Санта-Фе; дело 188$ Архив генерал-губернатора Индии, Севилья».

После формального покорения индейцы племени музо неоднократно восставали и нападали на рудники изумрудов, находившиеся во владении испанцев. И этот район за всю его более чем четырехсотлетнюю историю со времени завоевания Колумбии испанцами никогда не был спокойным, неспокоен он и в настоящее время. А вот изумрудные копи Чивор, разрабатывавшиеся испанцами до 1675 г., затем были заброшены и совершенно забыты. Густые джунгли очень скоро укрыли все следы разработок, и месторождение Чивор было полностью утеряно, просуществовав в забвении более| двух столетий.

В 1896 г. колумбийский горный инженер Франсиско Рестрепо, изучая архивные документы конкистадоров, установил, что рудник Чивор был расположен в таком месте внешнего хребта Восточной Кордильеры, из которого между двух гор можно ясно видеть заросшие лесом равнины бассейна р. Ориноко (льянос). После долгих поисков в джунглях краевого хребта Восточной Кордильеры он со своим отрядом наткнулся на остатки древнего акведука, который привел поисковый отряд на вершину хребта. С наиболее высокой его точки, в У-образный промежуток между двумя горами Рестрепо увидел вдалеке внизу бескрайнюю зеленую равнину, покрытую густым лесом, и понял, что во второй раз в истории открыл месторождение Чивор.

Месторождения изумрудов Колумбии группируются в виде широкой (порядка 50–60 км) полосы, пересекающей хребты Восточной Кордильеры в северо-западном направлении. Действительную протяженность изумрудоносной полосы никто не знает. По зарегистрированным в официальных документах случайным находкам изумрудов в кальцитовых и кварцевых прожилках, а то и просто в осыпях ее можно проследить на расстоянии более 100 км. Однако действительные контуры этого удивительного пояса месторождений прекрасных ярко-зеленых самоцветов можно будет нанести на карты только после проведения специальных геологических исследований. Учитывая, что вся территория изумрудного пояса покрыта тропическими лесами и мощным слоем латеритных почв, эта задача не такая простая. До последнего времени все находки новых месторождений изумрудов в Колумбии можно смело отнести к категории случайных. Вот крестьянин, бредущий со своим мулом вдоль каменистого ложа горной речушки, вдруг увидел среди темной гальки яркую зеленую искорку — осколок кристалла. И через день уже десятки старателей ковыряют заступами и кайлушками черные, разрушенные выветриванием сланцы, мечтая добраться до беленькой кальцитовой жилки, несущей драгоценные изумруды. В других случаях (об одном из них несколько лет назад поведала колумбийская газета «Эль Тьемпо») простой оползень на крутом склоне у проезжей дороги внезапно обнажает сетку мелких снежно-белых прожилков кальцита с чудесными маленькими кристаллами, казалось впитавшими в себя всю сочную зелень колумбийских гор. Очень часто первая находка изумруда оказывается и последней, и неделп изнурительного труда под жарким экваториальным солнцем не приносят успеха.

Лишь немногие из найденных месторождений оказывались достаточно продуктивными для длительной эксплуатации, и в пределах Восточной Кордильеры существуют сотни заброшенных старательских закопушек, в каждой из которых похоронены чьи-то надежды, мечты, а иногда и жизни. И, как ни странно, наиболее богатыми участками этой обширной территории, дающими основную массу добываемых изумрудов, остаются известные еще в доиспанское время, т. е. более 500 лет назад, месторождения Музо и Чивор. И, хотя небольшие количества Этих драгоценных камней время от времени добывались в различных точках изумрудного района, только три новых месторождений — Коскуэз, Пенья-Бланка и Гачала— добавились после 1900 г. к изумрудной сокровищнице Колумбии. Если нанести на карту все места находок этих самоцветов, составляющие изумрудоносный пояс Восточной Кордильеры, то окажется, что на его юго-восточном окончании находятся месторождения Гачала и Чивор, где-то ближе к центральной части расположены копи Музо и Коскуэз и на крайнем северо-западе — Пенья-Бланка — одно из наиболее интересных и совершенно не изученных месторождений изумрудов Колумбии.

Между этими месторождениями под покровом джунглей и мощных тропических почв, наверное, есть и Другие кладовые сверкающих ярко-зеленых самоцветов. Но как их найти? Нужны какие-то особые методы, которые позволили бы геологам распознавать изумрудоносные зоны. И вот мне посчастливилось заняться этой волнующей проблемой.

В июле 1970 г. я уже в Боготе, в которой приходилось ранее бывать: уютный отель «Комейдадор», поездки по городу и ежедневные беседы с колумбиискймй друзьями о задачах посещения изумрудного района Музо — Коскуэз. Наконец, программа разработана и в одно прекрасное утро на машине ГАЗ-69 мы отправляемся в сердце провинции Бойяка к таинственным изумрудным копям Музо. То, что мы едем на нашей советской машине, кажется мне добрым предзнаменованием, и от этого настроение в это солнечное утро особенно бодрое и энергии — хоть отбавляй.

На границе провинций Кундинамарка и Бойяка мы круто сворачиваем на запад и, перевалив через небольшой хребет, оказываемся в сухой известняковой стране, наполненной белыми утесами и каменными россыпями крупных угловатых валунов. Если бы не огромные агавы, растущие то здесь, то там, все было бы, как у нас в Средней Азии, где-нибудь в предгорьях Туркестанского хребта. После безжизненной известковой долины нам предстоит еще один довольно пологий, но длинный подъем, и в конце концов машина забралась в сплошной туман, плотно покрывший осевую часть хребта. Перевала мы в тумане практически не видели, лишь почувствовали, что газик, до этого натужно гудевший мотором, вдруг легко покатился под уклон. Это начался спуск в долину р. Минеро («минеро» — по-испански значит «рудная»), пересекающей весь изумрудоносный пояс. Пропасти за бортом машины наполнены туманом и оттого кажутся бездонными и очень опасными. Из ущелья вплотную он подступает к кромке дороги и стоит сплошной стеной как впереди, так и сзади нашего вездехода. Наконец газик вынырнул из облаков под неправдоподобно синий покров полуденного неба и сразу в машину ворвался неповторимый запах влажных тропиков.

Нам предстоит длинный спуск с высоты 2500 м до г. Музо, расположенного где-то около 500 м над уровнем моря. По обочинам дороги, извивающейся по восточному борту огромной долины, мелькают какие-то необычные деревья, заросли бамбука, пальмы и цветы, цветы.

Темнеет, и к городу Музо, картинно разместившемуся на берегу быстрой Минеро, мы подъезжаем уже после шести часов вечера. Сначала где-то далеко внизу видим россыпь огней, долго спускаемся к ним, виляя по серпантину дороги, наконец въезжаем в городок, пересекаем его из конца в конец и выезжаем с другой стороны по направлению к руднику. Через пять километров по мосту пересекаем Минеро — и перед нами шлагбаум. Это застава, охраняющая дорогу к руднику, который является собственностью государства. Навстречу машине идет солдат с автоматом, и все, кроме меня, выходят из машины и отправляются в домик комендатуры. Во время этих коротких переговоров начинается дождь, и мы отъезжаем уже при ярких вспышках молнии, прорезающих темноту ночи. До рудника еще восемь километров. Между тем дождь превращается в настоящий тропический ливень. С неба низвергается сплошная стена воды. То и дело перед самым носом машины молнии на миг рассекают темноту, но и при вспышке в сплошном потоке дождя ничего не видно.

Наш газик медленно ползет в гору. Совершенно непонятно, как шофер в такой кромешной тьме видит дорогу. Ползем и ползем все вверх и вверх. Наконец, натыкаемся на завал, дальше пути нет, смытая ливнем осыпь обрушилась на дорогу и на протяжении пятидесяти метров она просто перестала существовать. Тут все замечают, что после заставы мы уже проехали 12 км, а рудника и в помине нет. Значит, дорога не та и нужно возвращаться и искать правильный путь.

Шофер то дергает назад, то вперед, потом опять ползем назад куда-то в кромешную темноту. Открываю дверцу и вижу, что от колеса до обрыва всего один метр. В такой ситуации всем лучше всего выйти из машины, что мы и делаем. Моментально промокаем насквозь, хорошо хоть ливень теплый. Наконец, на коротком расширении дороги машина получает возможность развернуться в четыре приема. Все садимся и вновь катим вниз. Через десяток километров находим злосчастный поворот, который проскочили сразу же после заставы. Устремляемся вперед теперь уже в правильном направлении. Вот, наконец, и ворота рудничного поселка. Еще один солдат с автоматом открывает их и пропускает нас. Через пять минут мы подъезжаем к группе одноэтажных освещенных зданий, разместившихся на уступах пологого склона.

Радостная встреча, новые знакомства. Все уже знают о нашем приезде. Во-первых, получили радиограмму из Боготы, а кроме того, прочли в газете «Ла Република» статью, подробно объяснявшую цель моего визита в Колумбию. Это в общем оказалось очень удобным, так как никому ничего не нужно было объяснять. Здесь находились инженеры, техники, хозяйственники и несколько полицейских руководителей охраны.

В течение длительного времени изумрудные копи района Музо принадлежали Банку Республики. Выполняя эти не свойственные финансовому учреждению функции, Банк, нужно отдать ему должное, отстроил здесь вполне приличную базу с помещениями для жилья и работы, душами, столовой и обширной террасой для отдыха с красивым видом на окрестные горы, покрытые тропическим лесом. Лишь совсем недавно Банк передал свои функции частно-государственной горно-рудной компании «Эмпресо коломбиано де минас», или сокращенно «Экоминас», которая готовилась начать разработку изумрудных копей. Мои задачи, как правильно разъяснила в своей статье «Ла Република», заключались в оказании «Экоминас» содействия в «разведке изумрудов».

На первом этапе разработки программы поисковых и разведочных мероприятий нужно было установить признаки, по которым в условиях местности, покрытой густым тропическим лесом, и с необычайно толстым слоем почв можно было бы искать скрытые от глаз изумрудоносные породы. Конечно, здесь должны быть использованы геохимические методы где геохимик по особенностям распространения в ряде случаев ничтожных следов тех или иных химических элементов в твердых коренных породах, речных осадках или почвах делает заключение о присутствии на изучаемой площади определенных руд, часто глубоко погребенных под наносами и почвами. Вот и изумруды в глубинах земли образовались из горячих водных растворов. А эти растворы, кроме бериллия, который вместе с кремнием и алюминием входит в состав изумруда, как правило, несли и какие-то другие металлы, хотя бы и в ничтожных количествах. Так, во всяком случае, можно судить по результатам изучения известных месторождений изумрудов в других странах. Присутствие в изумрудоносных жилах и окружающих породах даже ничтожных следов металлов-спутников влияет на состав почв, покрывающих подземные кладовые изумрудов, а также и илистых осадков на дне ручьев и речек, в которые дождевые потоки смывают зараженные металлами почвы.

Зная, какие металлы-спутники сопровождают бериллий в изумрудоносных породах, можно будет разработать схему геохимических поисков, с тем чтобы путем систематического взятия проб илистых осадков из ручьев и речек выделить площади, зараженные металлами — спутниками бериллия. В дальнейшем геохимическое изучение почв на этих площадях позволит уже выявить участки, непосредственно перекрывающие изумрудоносные породы.

Таким образом, нам в первую очередь нужно отобрать пробы из пород и жил, содержащих изумруды, а также из таких же, но пустых пород вдали от месторождений. Эти пробы необходимо будет затем проанализировать возможно более чувствительными и точными методами на содержание различных цветных и редких металлов. Далее путем сравнения выбираются те металлы, которые характерны для продуктивных пород и содержатся в значительно меньших количествах вдали от них. Эти металлы-указатели, или, как их обычно называют, индикаторы, в дальнейшем уже могут использоваться при поисках месторождений чудесных зеленых самоцветов, скрытых под почвами и наносами.

Отбор геохимических проб из изумрудоносных жил и пород, а также вдали от них и входил в задачу нашего первого посещения районов изумрудных копей Музо и Коскуэз. Затем, уже в Нью-Йорке я буду ждать сообщения ид Боготы, что отобранные пробы уже проанализированы. Данные аналитических исследований послужат основой для разработки программы второй стадии наших исследований, которая, как предполагалось, должна закончиться обоснованием схемы геохимических поисков месторождений изумрудов, скрытых под тропическими лесами Восточной Кордильеры.

Утро следующего дня оказалось удивительно солнечным и ярким. С террасы, вплотную примыкавшей к столовой, окруженной от всякой летающей нечисти мелкой стальной сеткой, открывался широкий вид на покрытые зелеными лесами невысокие горы и глубокие долины, по ложу которых серебрились быстрые потоки. Заросли цветущих кустов на переднем плане и деревья, сплошь увешанные апельсинами, вблизи террасы дополняли картину этого экзотического рудника, не похожего ни на одна из когда-либо виденных мною прежде. Комплекс зданий, представлявший управление рудника, разместился на довольно Крутом склоне глубокой долины р. Итоко (вспомним о холмах Итоко, о которых говорили индейцы испанским конкистадорам).

Одноэтажные белые домики построены на площадках, вырубленных в склоне, и расположены группами Друг над другом, в целом они создавали довольно живописную картину. Абсолютная высота этого «лагеря»—800 м над уровнем моря. До р. Итоко вниз по вертикали метров двести. Их, правда, можно Преодолеть по хорошей дороге, проложенной серпантином вдоль склона. Если с террасы внимательно посмотреть на противоположный борт долины Итоко, то на расстоянии не более двух километров по прямой можно разглядеть, как зеленый склон горы как бы срублен Крутым черным обрывом. Это знаменитый рудник — карьер Текуэндама, наиболее богатый в районе Музо. Копи этого рудника подарили миру самые замечательные из известных колумбийских изумрудов, в которых глубина и густота зеленой окраски сочетались с яркостью и свежестью необычных оттенков, казалось вобравших в себя отблески голубого колумбийского неба. Если стать спиной к руднику Текуэндама, то уже на этом берегу долины виден другой огромный черный откос, наполовину срезавший зеленую остроконечную гору. Это рудник Санта-Барбара, нависший над речушкой Аквардиенте, которая впадает в Итоко как раз под лагерем.

В окрестностях разбросано еще с десяток более мелких рудничков и множество закопушек. Но эти два — самые крупные. Если даже не считать, что здесь с незапамятных времен изумруды добывались индейцами, то их возраст приближается к пяти столетиям. В это трудно поверить — настолько девственными кажутся окружающие копи ярко-зеленые горы. Но от фактов никуда не уйдешь, и, глядя на черные шрамы, рассекшие горные склоны, невольно обращаешься мыслями ко многим поколениям искателей зеленого камня, который в Колумбии часто называют «трагическим самоцветом».

Геология здесь настолько тесно переплетается с историей, что просто трудно сказать, чем наиболее замечательны эти необычные месторождения — своими уникальными геологическими и минералогическими особенностями, резко отличными от всех других известных месторождений изумруда, или своей необычной историей, неразрывно связанной с судьбой людей, населяющих эти цветущие горные долины провинции Вояка.

В первый день нашего визита мы планируем осмотреть и опробовать карьер рудника Текуэндама. До него недалеко, и при выборе средств передвижения (их не так много — верхом или пешком) мы решаем идти пешком. Нужно сказать, что на обратном пути, когда под жаркими лучами тропического солнца пришлось преодолевать двухсотметровый подъем от реки Итоко к базе, я горько об этом пожалел, но в начале маршрута все, как обычно, казалось прекрасным и воодушевляющим.

Текуэндама очень большой и очень типичный старательский карьер. Очень типичный потому, что старатели, обычно работая без какого-либо технического руководства, нисколько не заботятся о выборе правильной системы разработки месторождения. В результате они копают и копают, до тех пор пока искусственный отвесный обрыв не делает работу в карьере опасной для жизни из-за возможности обвала. Тогда такой карьер, часто еще продуктивный, приходится бросать. И после этого если какая-нибудь солидная организация решит начать отработку карьера вновь, уже на правильной технической основе, то ей придется вложить очень большие средства только для подготовки открытого рудника к безопасному ведению добычи.

Именно в таком состоянии и находился карьер Текуэндама, представляющий крутой почти стометровый обрыв, сложенный черной, как сажа, сланцевой породой, рассеченной сетью снежно-белых тонких жил и прожилок кальцита. Такие же, впрочем, и другие старательские карьеры в этом районе, отличающиеся по размерам.

На месторождениях района Музо жилы и прожилки, содержащие кристаллы изумруда, сложены белым карбонатом кальция — кальцитом, а вмещающие их породы представлены черными, богатыми органическим веществом углистыми сланцами. Полазив у подножия этого обрыва, уже через полчаса становишься похожим на трубочиста.

Черный сланцевый обрыв карьера как-будто расчерчен белой сеткой перекрещивающихся кальцитовых жилок. Какие-то из них несут в себе изумруды. Но какие? Определить это пока что невозможно. Только индейцы-старатели по одним им ведомым признакам умеют находить продуктивные изумрудоносные жилы и совершенно безошибочно отличают вмещающие их черные сланцы от внешне очень похожих, но бесплодных пород, залегающих здесь же, поблизости. «Капас буэнос» (по-исп. — хорошие слои) — любовно называют они породы, включающие кальцитовые прожилки с изумрудами. А все прочие сланцы для них — «камбиадо» (по-исп. — другие).

К сожалению, геологи еще не могут научно объяснить, почему изумруды встречаются в одних кальцитовых жилах и полностью отсутствуют в других. Для этого нужно будет провести очень тщательное геологическое изучение и картирование известных месторождений, а до тех пор можно положиться лишь на чутье старателей. До настоящего времени это был единственный критерий и при поисках и при разработках месторождений изумрудов в Колумбии. Мои спутники хорошо знают, где в карьере обнажены «капас буэнос» — зоны передробленных геологическими процессами черных углистых сланцев, в которых залегают изумрудоносные жилы. Кальцитовых жил и прожилок в этих зонах просто уйма. В них тут и там под яркими лучами тропического солнца, подобно золотым зернышкам, поблескивают зеркальными металлическими гранями кристаллики пирита — серного колчедана.

Изумруды очень редки в этих прожилках, и можно было гарантировать, что ни одна зеленая искорка не сохранилась в карьере на поверхности. У местных охотников за самоцветами поколениями выработаны инстинкт и наблюдательность, и от их верного глаза не уцелеть ни настоящему эсмеральда, ни ярко-зеленым полупрозрачным кристалликам «морайя», которые у нас на Урале называют «изумрудной зеленью».

Но все же невозможно утерпеть, чтобы в тщетной попытке найти зеленый самоцвет внимательно не осмотреть и не обстукать молотком почти каждую жилку. Такой осмотр в действительности довольно кропотливая работа, потому что отбитые осколки нужно еще тщательно проверить с помощью карманной лупы, не прячутся ли между снежно-белыми кристаллами кальцита мелкие зерна каких-либо редких минералов. По правде сказать, скоро убеждаюсь, что это пустая затея. Кроме золотой россыпи кристаллов пирита, под лупой ничего увидеть не удается. Лишь часа через два на сколе мелкозернистого кальцита мне попадаются две маленькие яркие зеленинки по миллиметру в поперечнике, да с ними рядом, как крохотный бочоночек, примостился бурый кристаллик редкоземельного минерала. Все-таки находка. И поиски продолжаются с удвоенной энергией.

Наше вполне законное минералогическое любопытство в этот день чуть-чуть не кончилось печально. Переходя все выше и выше от жилки к жилке и вырубая при помощи молотка в довольно рыхлом сланце ступеньки, я и мой спутник Луис, молодой колумбийский геолог, не заметили, что забрались на высоту по крутой стенке карьера метров на пятьдесят. Здесь уже приходится изо всех сил цепляться за сланцы минимум тремя конечностями или рискуешь слететь вниз. Прячу молоток за пояс, теперь прибавилась еще одна конечность. То Же делает и Луис. Убеждаемся, что вверх еще кое-как лезть можно, но спуститься вниз уже вряд ли.

Между тем оставшиеся внизу, кажется, уяснили себе наше щекотливое положение. Сняв башмаки, к нам на помощь, как кошка взбирается один из рабочих. Закрепившись, как следует, на обрыве, он пытается своим молотком вырубить для меня и Луиса более глубокие лунки, куда можно было бы поставить ногу. Наше положение явно улучшается, но нельзя же висеть на этом проклятом откосе вечно. Наконец мы замечаем, что еще один рабочий со связкой веревок на плече побежал в обход карьера. Вот он уже передвигается вверх по залесенному склону, хорошо заметный благодаря своей яркой оранжевой горняцкой куртке. Оказывается, метрах в двадцати над нашей головой почти отвесная стенка карьера несет на себе узкий уступ. Вот оранжевая куртка уже на уступе, и мы узнаем Рикардо, самого опытного из выделенных нам горняков.

Он довольно быстро передвигается по уступу, прижимаясь спиной к неровной стенке карьера. Добравшись до небольшого расширения, Рикардо молотком забивает короткий стальной бур и, надежно застраховавшись, начинает спускать нам веревку. Первым вылезает Луис, а потом и я в течение пяти минут изображаю скалолаза. Наконец под ногами твердая и почти горизонтальная почва. Уступ кажется предательски узким, но передвигаться по нему все же можно, только лучше не смотреть вниз.

Вот еще один непредвиденный случай в, казалось бы, очень обычной геологической работе закончился, к счастью, благополучно. А сколько таких случаев бывает в жизни каждого геолога! Они почему-то запоминаются ярче и помнятся дольше. Нужно сказать, что В тропиках непредвиденные случайности происходят гораздо чаще, чем в средних широтах.

Тропический лес сулит геологу много неожиданностей. И тем больше, чем меньше он подготовлен к работе в этих особых условиях. Для каждого работающего в тропиках существует система заповедей, даже самые мелкие из которых никогда нельзя преступать, иначе можешь быть жестоко наказан. Вот только некоторые из них:

ложась спать, перетряхни свою постель, ты можешь очень удивиться, воочию увидев результат своей предосторожности;

не забудь вытряхнуть свои ботинки, перед тем как обуть их утром;

если ты живешь в лагере или в домике среди джунглей, рекомендуется, садясь за стол, осторожно проверить, нет ли какой-нибудь живности под лежащими на нем книжками, кружками и консервными банками;

старайся не хвататься за растения в тропическом лесу, иначе рискуешь напороться на ядовитые колючки, просто обожжешь руку или стряхнешь на себя паука или сколопендру;

хватаясь за лиану, убедись, что это не змея, и т. д.

На следующий день на собственном опыте я уверился в необходимости соблюдения всех без исключения заповедей. С самого утра меня начали преследовать всякие тропические неожиданности. Одеваясь в своей маленькой комнате, я вытряхнул из кеды порядочного скорпиона, который упал на постель и очень быстро удрал куда-то под матрац. Путем жестокой тряски матраца этого скорпиона удалось выгнать на пол, но пришлепнуть его я все же не успел, так как он быстро ускользнул в щель около стены. Я замазал ее глиной и, провозившись, опоздал к завтраку.

В этот день мы наметили сбор так называемых фоновых проб из тех же углистых сланцев, но расположенных вдали от месторождения. Для этого было задумано подняться на автомашине к верховьям ущелья Эль-Чуло и затем пешком спуститься к реке Итоко. По дороге через равные промежутки планировалось отбирать пробы сланцев. Это был крайне интересный маршрут. Прыгая с камня на камень, мы передвигались вниз по течению потока среди тропической растительности, покрывавшей склоны ущелья. Местами густые заросли сходились в виде сплошного свода над нашей головой, и лишь где-то в отдалении на выходе из этого зеленого коридора ярким пятном пробивался солнечный свет. Время от времени на фоне проникающих через растительность солнечных лучей мелькали, как изумрудные брызги, быстрые колибри. Иногда эти сказочные птички, трепеща крылышками, замирали неподвижно над каким-нибудь цветком, и тогда в свете солнца они становились похожими на висящую капельку расплавленного металла. В лесах Колумбии обитает множество видов колибри. Некоторые из них очень маленькие, не более трех сантиметров (это не считая длинного клювика), другие несколько больше, но все они одинаково яркие и необычные — настоящее чудо тропического леса. Можно без конца наблюдать за стремительным появлением и не менее быстрым исчезновением сверкающих в солнечных лучах крошечных созданий. Вот только времени для этого никогда не хватает.

Иногда ложе потока, по которому мы идем или, точнее, прыгаем с камня на камень, вдруг обрывается четырех-шестиметровым водопадом. Тогда приходится карабкаться по густо заросшему склону, обходя препятствие. Это не так уж трудно, так как множество корней в мягкой влажной почве образуют подобие лестницы, достаточно прочной и удобной для передвижения, хотя и медленного. Свисающие кругом плети лиан иногда могут служить перилами, хотя нужно быть очень внимательным. Особенно четко это я уяснил после того, как, приглядевшись к темной скрученной лиане, обнаружил небольшую темную змею, спокойно отдыхавшую в густой тени прибрежных зарослей. Нужно сказать, что и до этого я был совершенно мокрый от пота, но тут почувствовал, что свежая его волна залила лоб и шею. На мгновение стало даже холодно.

У Фернандо, сопровождавшего нас рабочего, с собой был неизменный мачете. Я безмолвно указал ему на змею, но действовать ножом из-за моей спины было неудобно, и, пока он менял позицию, змея перекинула переднюю часть своего тела на соседний тонкий ствол и мгновенно исчезла.

Во время поездок по Колумбии нам приходилось встречать коралловых змей. Своей исключительно яркой, пестрой и, нужно сказать, красивой расцветкой они как бы издали предупреждали: «Не лезь ко мне, а то будет худо». А у этой змеи не было никаких особых примет… Несмотря на ее скромный вид, эта неожиданная встреча в зарослях запомнилась надолго, наверное, потому, что она уж слишком живо иллюстрировала на первый взгляд малозначащую заповедь — «хватаясь за лиану, убедись, что это не змея».

В этот урожайный на происшествия день мне еще раз пришлось прочувствовать, что даже случайное несоблюдение тропических заповедей может привести к очень печальным последствиям. Поскользнувшись на крутом склоне около самой воды, я инстинктивно взмахнул рукой и тыльной стороной кисти задел за толстый стебель какого-то растения с крупными, как у клещевины, листьями. К несчастью, это оказалось прингамозо — очень ядовитое растение колумбийского тропического леса. Впечатление было такое, как будто это проклятое растение, почему-то испугавшись за свою судьбу, прыснуло мне на руку серной кислотой.

Минут тридцать ощущалось сильное жжение, рука покраснела, стала нестерпимо чесаться, вздулась и покрылась белыми волдырями. «Главное — не чеши пораженное место, — предупреждают меня колумбийские друзья, — а то могут образоваться язвы, и тогда хватишь горя». Несмотря на страшный зуд, пришлось стоически придерживаться этого совета, и через неделю опухоль начала спадать, а потом и вовсе исчезла, оставив лишь нестирающееся в памяти воспоминание о недружелюбном тропическом растении.

Несмотря на все эти происшествия, мы к вечеру достигли устья ущелья и в темноте вышли к реке Итоко в нескольких километрах от лагеря. Под неумолкающий пронзительный стрекот цикад медленно бредем в гору по накатанной дороге вдоль шумящей где-то внизу реки. Рука моя чувствительно зудела. Луис хромал, он поскользнулся и упал со склона, вдобавок в клочья разорвав свои брюки. Мой помощник инженер Антонио тоже располосовал рубаху. В общем вся группа имела довольно «импозантный» вид. Совершенно не пострадал только Фернандо. Бывалый горщик и знаток здешних мест, он чувствовал себя на этих заросших склонах буквально, как рыба в воде. Но досадные случайности не повлияли на наше на редкость хорошее настроение. То, что было намечено на сегодня, выполнено. Пробы, упакованные в беленькие мешочки, лежат в рюкзаках за спиной у Фернандо и Антонио. Трудный маршрут позади, а впереди вкусный ужин, фрукты и кофе. И все это очень близко.

Перед лицом, как маленькие трассирующие пули, мелькают яркие светлячки, по дороге то и дело быстро шныряют какие-то мелкие существа — то ли мыши, а может быть, и еще что-то, в темноте не разберешь. Но вот и лагерь. На проволочной сетке столовой трепещут крыльями огромные ночные бабочки с яркими синими глазками на нижних крыльях. На столе бананы, апельсины и еще всякая южная всячина. Даже рука на мгновение перестает болеть. Нашу потрепанную группу встречают громким смехом. Большинство обитателей лагеря уже поужинали и теперь отдыхают на террасе. Обычная лагерная обстановка, такая привычная для геологов. А над всем этим черное-черное, сплошь усыпанное звездами южное небо. И на нем ни одного знакомого созвездия.

Следующая наша задача по предварительному исследованию изумрудоносного радона также предельно ясна. Нужно пройти по р. Итоко вверх как можно дальше и по пути отбирать пробы пород и донные осадки мелких притоков, впадающих в реку, Некоторые из притоков в верховьях пересекают изумрудоносные породы, другие весь свой путь проходят вдали рт них. Нужно выяснить наиболее заметные различия в химическом составе этих донных илов, Если это удастся, то поиски участков, в пределах которых под покровом густой зелени и толстым слоем почв скрываются изумрудоносные жилы, станут наконец осуществимыми.

На опробование Итоко меня сопровождают Фернандо и Луис. Мы выбираем крепких мулов, встаем пораньше и отправляемся вдоль искрящейся в свете утреннего солнца реки в направлении синеющего вдали хребта. Несколько дней мы внимательно изучали карты и готовились к этому важному маршруту. Тропа то тянется вдоль берега реки, то круто поднимается на склон. На отдельных участках река пропиливает в плотных породах узкие ущелья, и берега в таких случаях просто нет. Однако нас подобные вынужденные отклонения от реки не устраивают, ведь нужно отбирать пробы, а свежие коренные породы обнажаются только в ложе реки.

Решаем передвигаться прямо по воде. Рослые мулы без труда бредут навстречу течению, выбирая место, где она едва достигает им брюха. Они с большим вниманием ставят ногу в воду и очень редко спотыкаются, хотя все дно реки состоит из крупных обломков, между которыми немудрено и ноги поломать. Белые буруны и водовороты, то и дело встречающиеся на пути, они тщательно обходят. Иногда мулам приходится подниматься на скрытые под водой уступы, и тогда только удивляешься, как эти тренированные животные спокойно и с точным расчетом преодолевают препятствие. Только будь осторожен и не вылети при этом из седла.

В местах впадения притоков мы спешиваемся, заходим метров на сто вверх по воде и отбираем пробы донных осадков. Фиксируем также изменение характера пород, отбивая образцы и записывая все, что нужно, в книжечку. По мере подъема вверх по течению река становится все уже, а ложе круче. Огромные валуны то и дело перегораживают поток, и река пробивается между ними серией бурлящих каскадов. Передвигаться верхом становится все труднее и опаснее. По-видимому, целесообразно оставить мулов и двигаться пешком. Находим небольшое расширение ущелья с множеством зеленых побегов, пробившихся на берегу между валунами, спешиваемся, и каждый закрепляет повод за луку седла или стремя. Здесь животные будут ждать нашего возвращения. И пожевать им есть что. Вот только бы не удрали. Но тут с нами Фернандо, в его опытности никто не сомневается. И, глядя на своих спутников, которые не проявляют по поводу оставленных мулов никакого беспокойства, я тоже предпочитаю не высказывать своих сомнений.

Крутые склоны, заросшие густым тропическим лесом, позволяют нам передвигаться только по берегу Итоко. То и дело приходится переходить речку и ее ответвления, прыгая, как акробат, с камня на камень и ежеминутно рискуя свалиться в бурлящий поток. Хотя и не глубоко, но все равно приятного мало. Когда эта однообразная и утомительная процедура, требующая максимальной внимательности и напряжения, всем порядочно надоела, Фернандо предложил гораздо более увлекательный метод перескакивания через речку с помощью лианы.

Выбирается наиболее прочная (по вашему мнению) и гибкая лиана из числа висящих над головой у берега потока, отходите с ней на несколько метров от воды и, с силой оттолкнувшись ногами, прыгаете, повиснув, подобно Тарзану, на лиане, как на канате.

Фернандо первым продемонстрировал свою ловкость и мгновенно перелетел через речку. За ним легко прыгнул Луис. Мне ничего не оставалось делать, как последовать их примеру, и я начал выбирать надежную лиану. Нужно сказать, что на основе многочисленных передач из серии о Тарзане, регулярно демонстрируемых по нью-йоркскому телевидению, а также известных всем кинофильмов, методика этой операции представлялась мне предельно ясной. Лишь один важный факт смущал меня. Дело в том, что я не знаю, сколько весил Тарзан. А я вешу 80 килограммов, и это, не считая одежды, фотокамеры и молотка. К тому же после 45 лет, как известно, предусмотрительность и осторожность значительно повышаются. Фернандо и Луис в это время уже сидели на другом берегу реки и с интересом наблюдали за моими приготовлениями. Наконец, лиана, которая после тщательного выбора показалась мне наиболее крепкой, переносит меня через поток без каких-либо осложнений. Чувство очень приятное. Пока не плюхнешься на землю на противоположной стороне реки, совершенно теряешь ощущение веса собственного тела.

В этот день мы еще не раз пользовались лианами для переправы через реку. Правда, первое воодушевление заметно снизилось, когда, кажется, во время третьего прыжка откуда-то сверху из зеленой густоты выпал довольно большой сухой сук и крепко ударил Луиса по спине. После этого случая, выбирая лиану, он всегда старательно дергал ее изо всей силы, наблюдая, что там происходит наверху и не грозит ли ему вновь подобная опасность. Фернандо на это сказал нам, что самое неприятное, если во время прыжка на тебя сверху упадет змея. Я после этого начал еще сильнее трясти выбираемые для прыжка лианы. К счастью, змеи на нас в этот день не падали.

Мокрые по колено, мы бредем довольно медленно, часто останавливаясь и отбивая образцы сланцев, и я использую каждую возможность, чтобы полюбоваться окружающей природой. Интересно наблюдать тропический лес. Все в нем поражает непривычного жителя средних широт, а главное — это буйство красок и форм и какая-то особенная, неповторимая тропическая гигантомания. Деревья — огромные, многообхватные. Папоротники — гигантские, в три-четыре человеческих роста. По берегам реки какие-то диковинные растения свешивают над водой свои огромные, метровой ширины сердцевидные листья. А краски! На ярко-зеленом фоне густой листвы с деревьев тут и там свисают гроздья багряно-красных или оранжевых цветов, невольно вызывающих восхищение. И множество очень ярких порхающих бабочек, и среди них гиганты из семейства Морфо медленно проплывают в воздухе над головой, лениво взмахивая своими ярко-голубыми с перламутровым отливом крыльями.

Необычайны и звуки тропических Кордильер, как, впрочем, и всяких тропиков. Неумолчно и пронзительно звенят невидимые мириады цикад, всевозможные с ярким оперением птицы или преподносят чудесные трели, или же кричат какими-то странными голосами. Иногда из густоты леса доносится глухое настораживающее уханье, и ты не знаешь, кто это — птица или какое-нибудь неведомое тебе животное решило включиться в многоголосый гам тропического леса.

За работой, как всегда, незаметно бежит время. Рюкзаки наполняются пробами. Судя по карте, мы, кажется, уже выполнили свою задачу. Пора возвращаться. Пока добрели вниз по реке до места, где оставили своих мулов, все основательно устали, хотя последний отрезок пути шли прямо по воде, стараясь экономить свои силы и не прыгать по камням. Мулы нас ждали четыре часа, стоя спокойно на берегу.

Мул сам хорошо выбирает дорогу, а ты сидишь себе в седле и отдыхаешь. Но следить за дорогой все-таки нужно, иначе рискуешь, если мул споткнется или поскользнется на отполированном рекой подводном камне, слететь в воду или на камни и в лучшем случае отделаться ушибом. Нужно быть также очень осторожным со свисающими прямо над водой лианами. Если зазеваешься и зацепишься за такую лиану, то будешь моментально выброшен из седла со всеми вытекающими из этого невеселыми последствиями.

Если не считать того, что в самом конце пути мул Фернандо наступил на гнездо земляных ос и они нас изрядно покусали, то день обошелся без особых происшествий. От ос нам пришлось спасаться галопом. Больше всех досталось Фернандо, но и я получил свою добавочную дозу, когда, пожалев упавшие при скачке солнечные очки, слез с седла.

Вот так приблизительно проходило время. Днем увлекательные, хотя и утомительные маршруты с Отбором проб, нанесением на карту выходов горных пород — обычная геологическая работа. А вечером бесконечные беседы и споры над той же картой о том, где и куда продолжается под джунглями изумрудоносная зона. А потом легкий ужин с фруктами и чашечкой традиционного колумбийского кофе и опять живое обсуждение всех интересных проблем, начиная с истории государства инков и кончая системой образования в Советском Союзе.

В сетчатые стенки столовой бились огромные ночные бабочки, где-то поодаль ухала ночная птица. Не хотелось уходить спать, но завтра у нас опять трудный маршрут, да и у остальных своя работа. И вот столовая и терраса пустеют. В моей маленькой комнатке по стенам бегают цепкие ящерки. Они поворачивают свои миниатюрные головки и смотрят на меня глазами-бусинками, но особой тревоги не проявляют. Еще полчаса придется покорпеть над дневником, а потом перетряхнуть постель и спать.

Сначала я удивлялся, что во время наших дальних и близких маршрутов мы почти не встречали людей. Разгадка же оказалась очень простой. В этом заповедном районе, где добыча изумрудов находится под строгим правительственным запретом, любителей встречаться в лесу с приезжими Из Боготы не находилось. Но все-таки иногда на привале нам удавалось даже поговорить с наткнувшимся на нашу маленькую группу местным жителем, весь вид которого убеждал, что он только что выбрался из какой-нибудь закопушки и сейчас, предварительно спрятав в лесу свой немудреный горняцкий инструмент, направлялся в ближайший поселок. Как правило, наши собеседники оказывались очень неразговорчивыми и на вопросы Фернандо отвечали односложно и не очень приветливо. «Все они «вакерос» (старатели)», — говорил Фернандо, — и, если бы с нами был кто-нибудь из охраны, мы бы даже издали никого не увидели.

Однажды, выехав из узкого ущелья в долину реки Итоко, мы наткнулись на мальчонку, копошившегося на берегу потока и целеустремленно что-то промывавшего в сильной струе воды между берегом и лежащим в реке большим обломком скалы. «Чико[7] охотится за изумрудами, — с улыбкой сказал Фернандо, — поехали посмотрим». Мальчик сначала испугался нас, но, разглядев, что мы не похожи на солдат охраны или полицейских, осмелел и уже через минуту вступил в переговоры с Фернандо. Загорелый, босой, с торчащими в разные стороны черными вихрами и любопытными прищуренными от солнца глазенками, он казался очень забавным в своих штанах, состоящих процентов на восемьдесят из разноцветных заплат. В первую очередь он поинтересовался, откуда этот «гринго», и, узнав, что я не «гринго», а «руссо», долго и внимательно меня рассматривал, а потом полез рукой в свой мокрый мешок и достал оттуда большого краба, которого протянул мне. В этой стране никогда не перестаешь удивляться. Я никогда до этого не слыхал, что в горной реке, в сотнях километров от берега океана можно поймать такого крупного, ну прямо морского, краба. Подарок был принят с благодарностью, но нас интересовало другое. Хотелось узнать, как этот малолетний старатель ищет в реке изумруды, и мы осторожными наводящими вопросами постарались перевести беседу на профессиональную почву. Однако осторожность оказалась излишней. Мальчонка, увидев наше доброжелательное отношение, осмелел и незамедлительно решил продемонстрировать свою технику.

Основным орудием производства оказался мешок, сделанный из редкой и прочной дерюжной ткани. Из русла реки в мешок набирался ил, перемешанный с осколками сланца. Затем мешок опускался в быстрый поток и в течение нескольких минут резко встряхивался. Вода вымывала все мелкие илистые частицы, а внутри мешка оставались более крупные осколки черных сланцев. После этого мешок выворачивался и промытый материал внимательно просматривался. Уже в третьей промывке на смоляно-черном фоне мокрых сланцев под лучами тропического солнца сверкнула зеленая звездочка, оказавшаяся маленьким осколком кристалла изумруда. Парнишка моментально выхватил его из мокрой кучи и сейчас же посмотрел камешек на свет. Кристалл оказался довольно мутным, хотя и окрашенным весьма ярко. «Один пезо» (около пяти копеек), — уверенно определил он и тотчас же доверительно похвалился, что утром он нашел хороший кристаллик, который где-то у него спрятан, так как в любой момент его могут обыскать солдаты и отобрать найденные изумруды. Да и взрослые вакеро, которые обычно не обращают внимания на мелкие осколки кристаллов, намытые маленьким старателем, могут позавидовать ценному кристаллу и воспользоваться правом сильного.

Жизнь колумбийского старателя полна тревог и опасностей, так как добыча изумрудов на государственных или частных землях запрещена законом. За исключением рудника Чивор, принадлежащего американской компании, все месторождения изумрудов Колумбии являются собственностью государства. Искусно ограненные ярко-зеленые сверкающие кристаллы, добытые в джунглях колумбийской Восточной Кордильеры, продаются на всех мировых рынках драгоценных камней — в Нью-Йорке, Париже, Риме и Токио, и любители драгоценностей ежегодно выкладывают из своих карманов более десяти миллионов долларов за право обладания замечательными колумбийскими изумрудами.

Казалось бы, это огромный источник иностранной валюты для страны, которая остро в ней нуждается. Однако, как это ни странно, потоки долларов, фунтов и марок, выручаемых за прекрасные зеленые самоцветы, плывут мимо Колумбии. Они задерживаются на банковских счетах международных авантюристов, которые держат в своих руках контрабандную торговлю колумбийскими изумрудами. Ни для кого не является секретом, что более 90 % добываемых в Колумбии изумрудов вывозится контрабандно из страны, преимущественно в США. После этого след их теряется вплоть до момента, когда ограненные и оправленные в золото, практически безличные, они появляются в витринах ювелирных магазинов Европы и Америки.

«Изумрудная» мафия работает и в самой Боготе. Стоило иностранцу выйти в город, как где-нибудь на людном перекрестке к нему подходил неопределенного вида колумбиец и, повертев в разные стороны головой, показывал из-под полы кольцо с изумрудом, ограненные зеленые камни или яркий природный кристалл изумруда, иногда даже в срастании с другими минералами. Нужно отметить, что назначаемая цена при этом часто оказывалась лишь на малую долю ниже, чем у законных ювелиров, магазины которых были тут и там разбросаны по городу. Сталкиваясь с такими подпольными торговцами, я старался избегать контактов и ничего не могу сказать о действительном качестве продававшихся из-под полы изумрудов. Но мои колумбийские друзья утверждали, что подпольный рынок наводнен фальшивыми изумрудами. В этой связи нельзя не рассказать замечательную историю о том, как в ловушку жуликов попал богатый американец — любитель самоцветов. Эту историю со слов ее участника, знатока драгоценных камней из США У. Дженкинса, пересказал мне один из колумбийских минералогов.

Все началось с того, что богатый американский коллекционер драгоценных камней после посещения крупного ювелирного магазина в Боготе, где он приценивался к дорогим изумрудам, был остановлен на улице незнакомым колумбийцем, который предложил ему купить замечательный природный кристалл изумруда. После кратких переговоров незнакомец обещал американцу принести кристалл на следующий день в отель. В назначенное время подпольный торговец прибыл в отель и в первую очередь в целях безопасности попросил разрешения осмотреть номер, в котором жил американец. Убедившись, что в номере никто не спрятан, он по телефону вызвал своего товарища, который и принес изумруд, предназначенный для продажи. Это был замечательный природный шестигранный кристалл ярко-зеленого цвета размером 25 x 30 x 70 мм и весом 131 г. Он не содержал трещин, оба конца кристалла были покрыты тонкой черной корочкой, напоминавшей породу, в которой обычно встречаются колумбийские изумруды.

Тщательно исследовав кристалл при помощи своей десятикратной лупы, американец был восхищен качеством кристалла. У него имелся и портативный рефрактометр, с помощью которого можно было определить показатели преломления кристалла и окончательно убедиться, что минерал является представителем семейства бериллов. Разве можно было упустить такой случай! И кристалл был куплен, уплаченная за него сумма измерялась пятизначной цифрой.

Все бы, наверное, этим и кончилось, и в коллекции богатого американца появился бы еще один драгоценный самоцвет. Но он, видимо, все-таки сомневался в своей покупке и решил показать кристалл известному в США знатоку самоцветов У. Дженкинсу. Тот с первого взгляда так был поражен качеством кристалла, что, по его словам, боялся дотронуться до такой драгоценности. Исследование кристалла под лупой и с Помощью рефрактометра вновь подтвердило его принадлежность к группе берилла. Теперь с помощью бинокулярного микроскопа нужно было проверить, имеются ли в кристалле микроскопические включения жидкости и газа, захваченные им во время кристаллизации из горячего глубинного раствора. Таким образом можно достаточно уверенно отличать природные кристаллы от синтетических, в которых микровключения жидкости и газа обычно отсутствуют. Более того, в минералах группы берилла по газово-жидким микровключениям можно не только легко отличить берилл и аквамарин от изумруда, но также отличать колумбийские изумруды от уральских или индийских и бразильских.

И вот, изучив газово-жидкие микровключения в загадочном кристалле под бинокуляром, Дженкинс пришел к выводу, что имеющиеся в нем микровключенпя могут принадлежать только бериллу пли аквамарину, но не изумруду. Пришлось отколупнуть маленькую крошку от кристалла и подвергнуть ее спектроскопическому исследованию. Спектрограмма показала яркие линии бериллия, алюминия и кремния, что подтверждало принадлежность испытанного минерала к бериллу. Однако известно, что ярко-зеленая окраска у берилла, позволяющая выделять эту разновидность как изумруд, вызывается примесью десятых долей процента хрома, который легко обнаруживается спектральным анализом. Но линий хрома на спектрограмме колумбийского кристалла не было. Нужно было разбираться в этой загадке. Но она вдруг разрешилась сама собой. Когда Дженкинс, решив определить плотность кристалла, опустил его в воду, ярко-зеленый цвет кристалла моментально исчез. В почти бесцветном кристалле проявились две темные плоскости, пересекающие кристалл поперек и разделяющие его на три части. При более детальном изучении оказалось, что подпольные «ювелиры», отобрав почти бесцветный и совершенно прозрачный кристалл аквамарина, распилили его поперек на три части, а затем очень аккуратно склеили ярко-зеленым клеем. Для полного цветового эффекта концы кристалла были покрыты корочкой из специально приготовленного черного сплава.

Таким образом, замечательный с виду кристалл «изумруда» в действительности оказался искусной подделкой, распознать которую было не так-то просто даже специалистам.

Трудно судить, как почувствовал себя коллекционер, после того как обман раскрылся. Правда, рассказчик заверил меня, что для такого дельца потерять десяток-другой тысяч долларов, конечно, неприятно, но не так уж страшно.

Судя по свидетельствам газет, в Колумбии в течение многих лет действует преступный международный синдикат, который полностью монополизировал сбыт изумрудов, добываемых местными старателями в бесчисленных рудничках и закопушках, разбросанных на покрытых джунглями склонах Восточной Кордильеры.

Многомиллионный подпольный бизнес умело приспособился к условиям Колумбии, и до настоящего времени его заправилы остаются за пределами досягаемости колумбийского закона. Сложная многоэтажная структура империи контрабандистов начинается с вакеро (старателя). Он практически является единственным кормильцем огромной армии паразитов, наживающих богатство на его тяжелом и опасном труде. Между тем вакеро, как правило, беден. Поиски и добыча изумрудов в тропическом лесу или на крутых густо заросших горных склонах не простое дело. И часто дни и недели проходят в бесплодном тяжелом труде, прежде чем тонкая кальцитовая прожилка в мягком черном сланце приведет старателя к зеленому прозрачному кристаллу, имеющему настоящую цену.

Гораздо чаще попадаются непрозрачные или полупрозрачные кристаллы, идущие для дешевых поделок и называемые местными жителями «морайя», в отличие от настоящего «эсмеральда» — благородного изумруда. Подсчитано, что, работая уже в изумрудоносной жильной зоне, вакеро может рассчитывать добыть из одного кубического метра горной породы примерно один карат (200 мг) «морайя». Для того же, чтобы добыть один карат настоящего изумруда, ему по меньшей мере нужно перевернуть двенадцать кубометров рудоносного сланца. Опасаясь солдат, охраняющих наиболее богатые копи, вакеро часто работает в сумерках и даже ночью, днем прячась в густом лесу.

Во время маршрутов на узких лесных тропах нам часто приходилось сталкиваться с детьми, старавшимися как можно скорее исчезнуть из нашего поля зрения. Каждый из них крепко прижимал к себе узелок, содержащий, как объяснил всезнающий Фернандо, обед для вакеро, пережидающего где-то поблизости в лесу дневное время. С самими вакеро нам в рабочей обстановке сталкиваться почти не приходилось. Лишь иногда, выходя к какой-нибудь затерянной в джунглях закопушке, мы схватывали глазами чью-то спину, мгновенно исчезавшую в лесной чаще, да видели оставленный на камне развернутый платочек с остатками немудреной пищи. Однако вакеро, не проявлявшие никакого желания встречаться с чужаками непосредственно на разработках, охотно вступали в дискуссию при наших остановках в поселках и деревушках, не скрывая своего знакомства с тайнами старательского искусства.

Изумруды были известны еще индейцам музо, задолго до прихода испанцев. По общему здесь мнению, это зелень колумбийских джунглей, рассеянная в земле богом для всех колумбийцев, и каждый может добывать изумруды в поисках своего счастья. Как нам показалось, легенда эта особенно импонировала наиболее зажиточным представителям населения деревушек, в которых мужчины из поколения в поколение сочетали обычные крестьянские занятия с поисками и добычей зеленых самоцветов. По тону разговора с собеседниками и по манере держаться в этих защитниках старательского бизнеса сразу угадывалось начальство, от которого окружающие были в явной зависимости. «Счастье» же рядовых вакеро, судя по впечатлению, которое производили их примитивные домашние постройки и убогая одежда домочадцев, представлялось достаточно призрачным.

Вся система контрабандного бизнеса держится на обмане вакеро. На своем пути от кармана старателя до витрины нью-йоркского ювелирного магазина изумруд проходит по крайней мере пять рук, и каждый представитель этой подпольной цепочки должен получить соответствующую прибыль, оправдывающую риск его участия. В результате за первосортные изумруды, которые затем на международном рынке будут проданы по цене 1000 долл, за карат, вакеро получает от перекупщика мизерную плату, позволяющую его семье кое-как сводить концы с концами.

Общеизвестна судьба одного из наиболее крупных колумбийских изумрудов, найденного старателем Густо Дазо на руднике Чивор. Этот изумруд, весивший 632 карата (126,4 грамма), получил собственное имя «Патриция». После довольно длительного путешествия через многие руки он был продан Музею естествознания в Нью-Йорке за 60 тыс. долл. Вознаграждение, которое получил за этот уникальный камень Густо Дазо, составило… несколько десятков долларов.

Следующая за вакеро ступень контрабандной лестницы составлена из перекупщиков, именуемых по-мест-ному «эсмеральдеро», которые поставляют изумруды, купленные за бесценок у старателей, в Боготу. Эта наиболее опасная студень изумрудного бизнеса монополизирована несколькими «семьями», которые связывают центры перекупки изумрудов в городах Музо и Пенья-Бланка с местами секретных встреч перекупщиков с представителями следующей ступени контрабандной лестницы, переправляющими изумруды за границу. Семьи перекупщиков, как правило, связаны внутри тесными родственными связями. Их представитель в районе разработок обычно является руководителем группы старателей, в то время как «босс» фамилии, живущий, как правило, в Боготе, периодически появляется в пределах изумрудных городков с грузом колумбийских пезо для финансирования перекупных операций. Эсмеральдеро поддерживают строгую дисциплину среди старателей давно проверенным способом: с помощью пистолета. Неписаный «закон Смита и Вессона 38-го калибра», по словам колумбийцев, обеспечивает беспрекословное выполнение распоряжений эсмеральдеро. Между семьями перекупщиков периодически происходят кровавые столкновения за расширение влияния над армией старателей — поставщиков изумрудов.

Корреспондент американского журнала «Тайм», посетивший изумрудоносный район, писал в июльском выпуске журнала за 1971 г., что только вражда между двумя главными семьями эсмеральдеро — Гонзалесами и Авила — унесла с сентября 1970 г. по крайней мере тринадцать жизней, не считая незарегистрированных исчезновений, о которых не принято говорить открыто.

И когда при посещении затерянных среди зеленых гор копей приходилось встречаться с представителями сословия эсмеральдеро, у которых из-за пояса выглядывали рукоятки одного, а то и двух револьверов, как-то не верилось, что это происходит в семидесятые годы нашего столетия, а не сотню лет назад где-нибудь на американском дальнем Западе.

Верхняя ступень контрабандного бизнеса, как уже говорилось, занята переправкой изумрудов за границу. Это мафия в полном смысле этого слова, оперирующая под всесильным прикрытием многомиллионных доходов. Для вывоза изумрудов в США арендуются специальные частные самолеты. И здесь столкновения между соперничающими группами заканчиваются обычно хорошо спланированными убийствами, сообщения о которых время от времени появляются в колумбийских газетах.

Уже месяца через два, после отъезда из Колумбии, в Нью-Йорке я получил длинный конверт со знакомой колумбийской маркой. Охваченный каким-то неприятным предчувствием, я взял ножницы и вскрыл его. Из конверта выпала газетная вырезка с фотографией, с которой на меня смотрело знакомое приветливое лицо Корнедио Торреса — геолога-администратора рудников района Музо. «Трагические самоцветы. Кровавое нападение — месть эсмеральдеро?» — бросался в глаза набранный крупным шрифтом заголовок. Что же случилось? В подписи под портретом Корнелио сообщалось, что он тяжело ранен. Жив все-таки, от сердца чуть-чуть отлегло. Пытаюсь разобрать газетную заметку. В ней говорится: «В пятницу в 2 ч 40 мин утра вблизи Музо на участке дороги, называемом «дуга смерти», майор полиции Хаиме Нуньез и сеньор Хозе Родригес были убиты из засады автоматной очередью торговцами «трагическими самоцветами». Геолог-администратор рудника Музо Корнелио Торрес, получивший несколько ранений, в том числе в живот, медленно выздоравливает… Нападение рассматривается как месть за попытки принятия новых мер против подпольной добычи «трагических самоцветов». Корнелио жив.

Я бросаю вырезку и бегу вниз давать ему телеграмму в Боготу. А перед глазами зеленые-зеленые склоны Кордильер, такие величественные и спокойные. Но все это спокойствие обманчиво. Я сразу же вспоминаю косые взгляды старательских боссов в Музо, треск коротких ночных перестрелок где-то около лагеря (о них утром в моем присутствии говорить было не принято) и испуганные глаза вакеро, внезапно застигнутых около закопушек во время наших маршрутов. В мире наживы и беспощадного бизнеса очень трудно превратить дары земли в благо для живущего на ней народа. Но это все-таки будет.

Первый этап полевых работ практически закопчен. Собраны все необходимые пробы, составлены предварительные, еще очень схематичные геологические планы. Теперь слово за лабораторными исследованиями. Перед отъездом из лагеря мы собираем весь персонал и я докладываю о результатах нашей работы. В общем-то никаких результатов еще нет. Есть множество идей и обширный материал для исследователей, есть и надежда, что удастся разработать геохимические методы поисков изумрудоносных пород, скрытых под лесом и тропическими почвами. Вот и все. Собрание проходит очень оживленно. Работающую на руднике молодежь интересует все. Им очень хочется, чтобы рудник скорее заработал и зеленые самоцветы в конце концов начали приносить пользу колумбийскому народу. Масса вопросов, мнений. Каждый считает своим долгом высказаться, и я едва успеваю схватывать перевод, особенно в случаях, когда несколько темпераментных участников дискуссии пытаются говорить одновременно. Из столовой приносят фрукты и бутылку аквардиенте, и все на прощание выпивают по рюмке этой крепкой андской водки. Жалко уезжать, уж очень интересное это место. Да и ребята все симпатичные.

Наконец после продолжительных скитаний по заросшим густым тропическим лесам, долинам и горным склонам Кордильер мы опять в Боготе. И кажется очень странным, что так близко от огромных, все еще совершенно не освоенных человеком территорий может существовать большой, современный город с множеством автомашин последних марок, широкими асфальтированными авенидами и сверкающими стеклом башнями высотных зданий. На улицах города, как всегда, сновала масса людей, вечером горели огни реклам, и кое-где из кафе и танцевальных заведений доносилась ритмичная, то задорная, То удивительно нежная латиноамериканская музыка.

В Боготе у меня оставались кое-какие дела. Нужно было договориться об анализах наших проб, написать отчет и согласовать планы дальнейшей работы. А разве можно было уехать, не посмотрев гранильную мастерскую «Эмпресо Коломбиано де Минас», эту святая святых изумрудного производства? Конечно, нельзя.

Гранильная мастерская «Эмпресо» помещалась в старых кварталах Боготы, но недалеко от центра. По узким улочкам доктор Антонио Эразо, руководивший этой отраслью деятельности компании, привел меня к невысокому, весьма капитально выглядевшему зданию с массивными железными воротами. Он открыл своим ключом тяжелую калитку, и мы попали в сложный лабиринт дворов и двориков, преодолеть который можно было, лишь будучи знатоком этих мест. Наконец после многочисленных поворотов мы подошли к нужной двери, открывать которую пришлось уже другим, специальным ключом. В маленьком вестибюле перед нами оказалась довольно узкая лестница, ведущая на второй этаж. Он представлял собой огромный светлый зал, разделенный стеклянными перегородками на несколько комнат. Сплошные высокие окна практически заменяли одну из стен этого помещения, и яркие лучи, проникавшие снаружи, казалось, усиливались белоснежными стенами и белыми халатами миловидных девушек, безмолвно склонившихся над маленькими шлифовальными станками.

Здесь гранили изумруды, и каждый природный искристо-зеленый кристалл или обломок кристалла проходил в этих огороженных стеклянными стенками ячейках длительную процедуру, прежде чем превратиться в сверкающий отполированными гранями драгоценный камень, создавший славу колумбийским джунглям. Перед тем как пустить природный, поступивший из копей изумруд в обработку, руководитель мастерской, обладающий солидными знаниями в кристаллографии и кристаллооптике, рисует схему кристалла, определяя в нем направление оптических осей. Без знания этого кристаллу при огранке трудно придать правильную ориентировку, которая бы максимально выявляла замечательные световые эффекты драгоценного камня. А это не всегда легко, так как в огранку идут не только хорошо образованные кристаллы с ясными природными гранями, но также и почти бесформенные обломки, по которым только знаток может угадать первоначальную форму кристалла, выращенного природой. После того как схема нарисована и руководителем даны указания, как гранить камень, он попадает во вторую комнатку, где из него тонкими алмазными пилами выпиливают заданную заготовку.

Затем в следующей стеклянной комнатке идет грубая огранка кристалла, после которой он переходит в группу окончательной огранки и наконец в группу полировки. После этого сверкающий зеленый кристаллик тщательно взвешивается и заносится в инвентарную книгу под специальным номером. Теперь это уже драгоценность, золотой фонд страны.

В тот день в обработке находился материал среднего качества по цене примерно 150 долл, за карат. Камни в большинстве своем имели не очень густой цвет, в некоторых проглядывались тоненькие трещинки. Изумруды же высокого класса ценятся дороже брильянтов аналогичного веса. В этом случае с каждым камнем занимаются особо опытные мастера и весь процесс огранки и шлифовки проходит в одних руках. Спрашиваю: «Сколько камней огранили сегодня?» Оказывается — 36, в среднем по полкарата камень. Прикидываю в уме: 36 камней — это восемнадцать карат, т. е. около 2700 долл. Да, если бы подавляющая часть добычи колумбийских изумрудов не шла контрабандой мимо рук государства, какой бы это мог быть источник иностранной валюты для страны! Американские экономисты подсчитали, что если бы вся продукция изумрудного сырья шла законным путем, то этот драгоценный камень по валовой стоимости годовой добычи стоял бы на третьем месте в стране после угля и золота. Общая стоимость добываемых в Колумбии изумрудов оценивается порядка 7–8 млн долл, в год. Лишь одна десятая этой суммы регистрируется в настоящее время государством, т. е. не попадает в карманы контрабандистов. Нужно сказать, что колумбийские изумруды, особенно добытые в районе Музо, — это действительно замечательные камни. Такого глубокого зеленого цвета с каким-то непередаваемым голубоватым оттенком не имеют больше ни одни изумруды из других месторождений мира. Раз увидев изумруд высокого класса из Музо, его невозможно забыть, и вы узнаете этот камень среди других изумрудов в любой коллекции или музее вдали от жаркой Восточной Кордильеры.

Мне вспоминается, как при осмотре сокровищницы шаха Ирана в Тегеране мы с особенным вниманием разглядывали бесчисленные рубины и изумруды, украшавшие одежду, оружие или просто лежавшие, как в музее, на ярко освещенных стеклянных витринах. Большинство рубинов, по-видимому, происходило из Бирмы — стародавнего поставщика этих чудесных кроваво-красных камней. А вот изумруды, судя по цвету и облику ограненных и особенно неограненных кристаллов, несомненно, пришли в сокровищницу шаха с наших Уральских гор, в этом не было никакого сомнения. Было приятно, когда сопровождающий нас служитель подтвердил уральскую родину зеленых самоцветов. Вероятно, прекрасные камни Урала поступали в Персию еще по древним караванным путям, связывавшим Русь с южными странами. Камни из наших знаменитых уральских месторождений казались почти родными. Но вдруг в одном из драгоценных головных уборов мы увидели удивительного оттенка и красоты крупный изумруд. Очень знакомый, но, без сомнения, не уральский. Так это же колумбийский^ Но служитель в сомнении, он не помнит, чтобы здесь были колумбийские изумруды, хотя нужно проверить по записям в книгах. Ну что ж, возможно, это и ошибка, и мы уходим из сокровищницы полные впечатлений от сотен чудесных самоцветов, и они еще долго играют перед глазами неповторимой палитрой зеленых, красных и голубых тонов. А наутро нам позвонили из сокровищницы шаха и сообщили, что они проверили по книгам происхождение взволновавшего нас изумруда и он действительно оказался колумбийским.

Мне пришлось посетить Колумбию еще раз, и вновь с колумбийскими друзьями мы отправились для продолжения начатой работы в район Музо, бродили по залесенным ущельям и горным склонам, проверяли наши выводы и предположения, которые начали приобретать уже вполне осязаемую форму. Дело в том, что разработать схему геохимических поисков изумрудоносных пород, надежно укрытых почвами и густой тропической растительностью, оказалось гораздо труднее, чем это представлялось сначала. В отличие от всех прочих месторождений изумрудов мира породы Музо после лабораторных исследований не показали повышенных содержаний каких-либо металлов — спутников бериллия, а также и самого бериллия. Могло показаться, что у этих пород отсутствуют так нужные нам геохимические признаки, которые позволили бы отличать и выделять их при проведении геохимических поисков. Но этого не может быть. Ведь горячие растворы, принесшие в черные углистые сланцы карбонат кальция — кальцит и немножко бериллия, неминуемо должны были повлиять на химический состав первоначальных сланцев. Нужно только разобраться, что же еще они могли принести в измененные породы.

Ответ пришел после микроскопического исследования изумрудоносных сланцев. Под микроскопом в тончайших прозрачных пластинках-шлифах, приготовленных из сланцев, повсюду были видны мельчайшие прямоугольные пластинки — кристаллики альбита. Они проникали по тонким трещинкам в прозрачные зерна кальцита или гнездились в скоплениях черного углистого вещества, как бы расталкивая своими геометрически правильными гранями углистые чешуйки. Присутствие альбита в изумрудоносных породах значило, что растворы, образовавшие месторождение изумруда, несли в своем составе натрий, элемент, достаточно широко распространенный в горных породах земной коры, но в общем-то мало типичный для обычных углистых сланцев.

Для этих пород гораздо более характерен другой широко распространенный щелочной элемент горных пород — калий. Решаем провести дополнительные анализы всех наших проб на калий и натрий. После получения первых же цифр убеждаемся, что мы на правильном пути. В донных осадках речушек, собирающих воды, которые омывали изумрудные породы, натрия содержится в десять раз больше, чем в илах рек и ручьев, текущих за пределами этих продуктивных на изумруды геологических зон. Обратная картина наблюдается с калием. Та же самая закономерность оказалась характерной и для почв, перекрывающих изумрудоносные породы.

Таким образом, по содержанию калия и натрия в донных осадках и почвах, а лучше всего по отношению содержания этих элементов, по-видимому, можно выделять скрытые под покровом джунглей участки пород, продуктивные на изумруды. А это уже кое-что. Значит, можно рекомендовать проведение широких геохимических поисков изумрудоносных пород путем систематического отбора проб донных осадков из многочисленных речушек и рек, пересекающих заросшие джунглями склоны Восточной Кордильеры, и последующего анализа проб на натрий и калий. А как только будут выявлены продуктивные площади, можно перейти и на опробование почв, с тем чтобы уже более точно оконтурить изумрудоносную зону.

В общем этот этап работы можно считать законченным. Написан отчет, направлены статьи в научные журналы, теперь дело за практической проверкой наших выводов.

Она не заставила себя долго ждать. В мае 1973 г. Программой развития ООН в соответствии с предложенными рекомендациями был организован «Проекто де Эсмеральдас» (Проект «Изумруды»), в задачу которого и была поставлена проверка разработанных нами геохимических признаков присутствия изумрудоноснык зон, скрытых под почвой и густой тропической растительностью. В данном случае проект представлял собою довольно большую геолого-поисковую экспедицию, которая начала работу в джунглях Восточной Кордильеры в начале 1974 г. В составе экспедиции трудился международный коллектив из пяти высококвалифицированных экспертов, каждый из которых представлял определенную геологическую специальность, и девяти колумбийских геологов. Руководителем проекта был назначен мой давний и хороший знакомый голландский геолог Питер Баккер.

Геологи немедленно приступили к опробованию донных осадков многочисленных речек и ручьев, прорезавших узкими долинами ярко-зеленые залесенные склоны холмов и невысоких гор. В лаборатории экспедиции, оснащенной современным аналитическим оборудованием, отобранные в джунглях пробы донных осадков без задержки анализировались в первую очередь на такие обычные элементы, как натрий и калий. До тех пор, пока в пробах калий резко преобладал над натрием, никто не беспокоился. Это было в порядке вещей. Но вот в пробах из какого-либо бокового притока появились высокие содержания натрия. Стоп. Это то, что нужно. Весь склон, с которого идет снос в этот приток, должен быть внимательно обследован. При необходимости, если все закрыто растительностью, нужно провести дополнительное более детальное опробование донных осадков и почв, с тем чтобы выяснить, где же залегает изумрудоносная зона. После этого следует вскрыть зону канавой, шурфом или небольшим карьером и определить, насколько целесообразна экономически ее эксплуатация с целью добычи изумрудов. Конечно, первая оценка может быть сделана лишь приблизительно. Для более точного промышленного заключения необходимо проведение значительных объемов горных работ. А это проекту уже не под силу.

В течение года геологи и геохимики, работавшие в проекте, при помощи геохимических методов обнаружили несколько не известных ранее изумрудоносных зон. Одна из них, в долине речушки Пачо, оказалась особенно интересной. Шаг за шагом, исследуя распределение натрия в почвах, геологи подобрались к небольшому обрывчику в верховьях ручья. Уже издали они увидели в черной, как уголь, породе переплетение тонких белых жилок кальцита. Конечно, в обнажении пришлось покопаться. Но несколько, хотя и мелких кристалликов ярко-зеленого изумруда, разве это не награда, заслуженная геологами в течение многих месяцев работы в жарких джунглях Восточной Кордильеры.

И вот в конце 1974 г. я вновь был направлен Секретариатом ООН в Колумбию для того, чтобы оценить результаты проведенных работ и совместно с персоналом экспедиции разработать рекомендации для продолжения поисков и разведки изумрудов. Опять Богота, встреча со старыми друзьями и многочисленные новые знакомства. Внешне город заметно изменился, появилось много новых высотных зданий, тут и там виднелись еще недостроенные здания. Строительный бум, о котором я читал перед выездом в американских газетах, видимо, продолжался. Но если не задирать голову, а просто смотреть вдоль одной из широких авенид города, то все кажется таким же как и было. Пестрый, шумный поток оживленных горожан заполняет тротуары. Еще бы, по прошлогодней переписи население Боготы достигло почти трех миллионов. Мужчины в белых рубахах и шляпах, черноглазые колумбийки в ярких руанах, полуголые ребятишки, неизвестно зачем снующие в толпе в ту и другую сторону. То и дело на улицах попадаются фрутерии, аромат фруктов от которых перебивает даже запах бензиновой гари от множества машин, проносящихся по улице. Трудно побороть соблазн, чтоб не зайти в первую же попавшуюся фрутерию и не выпить только что приготовленный сок апельсина, гуаявы или такого типично колумбийского удивительно вкусного фрукта, как куруба.

После приезда неделя проходит в обычных для подобных поездок деловых встречах, беседах и совещаниях. Свободного времени совершенно не было, но, наконец, закончив официальные переговоры, мы собрались выехать в поле.

Изумрудоносный район в общем-то начинается не так далеко от Боготы. Дорога до месторождения Пачо, открытого экспедицией сравнительно недавно, заняла всего три часа. Однако за это время наш «лендровер» проник довольно далеко в глубь Восточной Кордильеры. Изумрудно-зеленые холмы предгорий с банановыми плантациями на склонах сменились глубокими долинами, заросшими тропическим лесом. Посадки бананов как-то сразу переместились вниз, туда, где склоны переходили в дно долины, по которому обычно шумел и пенился горный поток. Местами автомобильная дорога проходит словно в зеленом коридоре. Да, нелегко геологам работать в этих условиях. Любая попытка проникнуть в сторону от реки, ручья или редкой в этих местах дороги требует прорубки просеки. А прорубить ее в столь густых зарослях, даже минуя все более или менее крупные деревья, это дело непростое, требующее больших затрат труда и времени.

Обсуждая эти нелегкие проблемы, наша группа в конце концов доехала до маленького белого домика, который оказался базой работающего здесь геологического отряда. Думая, что автодороге пришел конец и не видя в окрестности домика ни мулов, ни лошадей, я без энтузиазма оценил расстояние, которое придется прошагать до выявленной изумрудоносной зоны. По карте получалось километров семь. Но опасения оказались напрасными; на машине можно было доехать почти до места, непроходимые ранее переправы были к нашему приезду поправлены и вполне могли выдержать «лендровер».

Еще полчаса машина ковыляла по каменистой очень неровной дороге и еще минут двадцать мы пробирались в зарослях бамбука вдоль ручья, пока не достигли уже описанного мне на словах обнажения с сеткой кальцитовых прожилков. Естественно, что изумрудов там уже не было и наше часовое копание в обрывчике при помощи геологических молотков и кайлушек ни к каким ощутимым результатам не привело. Ио я уже видел кристаллы изумруда из Пачо в Боготе и легко мог представить себе эти короткие ярко-зеленые шестигранные столбики, вкрапленными в снежно-белый прожилок, пересекающий угольно-черный сланец. После столь детального ознакомления с обнажением у нас разгорелся спор о направлении, в котором вытягивается изумрудоносная зона. Хотя расхождения в общем были незначительны, решаем дополнительно опробовать почвы еще по одному профилю вдоль почти отвесного заплетенного лианами склона, по которому придется прорубать тропу. Предвидя такую возможность, мы прихватили с собой в машине опытного рабочего Ринальдо, а с ним на подмогу его рослого четырнадцатилетнего сынишку Рикардо, которого я для важности называю дон Рикардо, что ему очень нравится. Уяснив, что нужно делать, отец и сын мгновенно вытаскивают свои мачете и начинают ловко рубить лианы, пальмы и кусты между большими деревьями так, что только свист идет. Тропинка постепенно расчищается и мы отбираем пробы из почвы с помощью маленькой саперной лопатки. Склон настолько крут, что приходится становиться на лианы и за них же держаться руками, иначе свалишься, правда, далеко не улетишь, застрянешь в лианах, но руки или ноги поломать можно. Питер в конце концов сорвался, но повис на руках и сумел нащупать под ногами твердую лиану. Местами приходилось лазить вверх и вниз, как по сетке, почти отвесно. Наконец, все, что нужно, осмотрели, все, что нужно, опробовали, можно покидать Пачо, этот новый участок Восточной Кордильеры с изумрудной минерализацией, открытый «Проекте де Эсмеральдас».

Для того, чтоб попасть на другой участок — Гачала, который числится у нас в программе, нужно вернуться в Боготу, а затем ехать почти прямо на восток. И хотя расстояние от Боготы до Гачала по прямой лишь немногим больше, чем до Пачо, мы семь часов кружили вверх и вниз по зеленым горам, поднимаясь на перевалы и спускаясь по серпантинам в глубокие долины. Как обычно, на горной дороге с одной стороны гора, с другой — крутой обрыв в глубокое ущелье. Не устаешь любоваться чудесными ландшафтами, которые то и дело открываются взору.

Маленькие городки с храмом на центральной площади видны уже за десяток километров белой россыпью домиков, как-будто стадо белоснежных овечек разбрелось в межгорной долине или на плато. Со всех сторон городки окружают горные хребты и ущелья. Когда к ним подъезжаешь поближе, они сначала скрываются за горами, чтоб затем, после крутого поворота, встретить путешественников яркими красками цветущей бугенвиллии, неторопливыми прохожими в черных шляпах и неизменных руанах и пестрыми базарами на центральной площади городка, где среди россыпи яркой зелени горят золотым огнем пирамиды апельсинов, а светло-желтые папайи так и притягивают нежной мякотью сочных плодов. Ганта, Гатчета, Убала и, наконец, Гачала — конечный пункт нашего путешествия. Все эти городки чем-то похожи друг на друга, в первую очередь центральной площадью, увенчанной высоким храмом, и кипением базара с очень сходными по виду продавцами и покупателями — обитателями окрестных деревень. В конце концов трудно было вспомнить — на каком базаре мы купили гуаяву, в Гатчете или Убале, а на каком долго и придирчиво выбирали папайю.

Изумрудные копи в районе Гачалы приобрели особую известность, когда несколько десятков лет назад неизвестным старателем из маленькой закопушки в черных сланцах был извлечен кристалл изумруда удивительной величины и окраски. Кристалл весит 858 карат, он хранится в Музее естественной истории в Вашингтоне и по месту находки носит название «кристалл из Тачала».

На копи мы смогли попасть только утром. Погода стояла чудесная — сухой сезон. Оказывается, в этой части Восточной Кордильеры погода бывает такой же, как в восточных равнинных джунглях. Сейчас здесь сухо, а западнее, совсем близко к Боготе, Пачо, Музо идут дожди. Ну что ж, нам это на руку, через месяц, говорят, будет наоборот.

Гачалинские изумрудные копи представляют собою серию карьеров, которые один за одним тянутся на несколько километров цепочкой, вскрывая пласт черных углистых сланцев. Все очень похоже на Музо. В то время рудник принадлежал частно-государственной компании Экоминас, но, как поведали мои колумбийские спутники, компания мало что отсюда получает, львиная часть добытых камней попадает в руки эсмеральдеро. Глядя на обстановку в карьерах, в это легко было поверить. Вакеро группками и поодиночке сосредоточенно ковырялись в выбранных, по одним лишь им известным признакам, прожилках. У одного, сидящего на корточках, обнажился заткнутый за ремень сзади револьвер. Чувствовалось, что он приготовился к тому, чтоб защитить свою возможную добычу. Да и другие выглядели очень настороженно.

Наша задача на действующем руднике Гачала была довольно сложной. Мы должны были опробовать черные сланцы около прожилков, которые несут изумруды, и около прожилков, которые, внешне ничем не отличаясь от изумрудоносных, в действительности изумрудов не содержат. Путем тонких геохимических исследований сланцев мы надеялись выявить признаки, которые позволили бы различать потенциально продуктивные прожилки от «пустых». Это могло бы очень помочь при планируемой в скором будущем систематической разработке изумрудных месторождений. Но как с нашими, весьма ограниченными со всех точек зрения возможностями различить изумрудоносные и «пустые» кальцитовые прожилки? Сейчас для нас они все пустые, так как в карьерах ни одного зерна изумруда днем с огнем не сыщешь. Оставалась единственная возможность использовать в качестве основы опыт старателей. Подобная основа для научного исследования, естественно, не самая лучшая, но делать было нечего и мы, собрав несколько самых опытных горщиков, объяснили, чего мы от них хотим.

Прожилки, в которых уже находили изумруды, опознать оказалось легко, и мы быстро отобрали нужное количество проб. Но вот с «пустыми» прожилками дело пошло медленнее. Хотя старатели указывали на них вроде бы и без колебаний, в их оценках иногда все-таки чувствовалась неуверенность. А не изменит ли прожилок свой характер, если карьер углубить еще метров на пять? Однако на уровне сегодняшнего карьера они считали их негодными и дружно, с колумбийским темпераментом, старались убедить нас в своей правоте.

Закончив опробование, мы собрались на открытом воздухе, с тем чтоб обсудить результаты проведенной работы. Всем было приятно, что проект на практике подтвердил возможность эффективного использования геохимических методов поисков месторождений изумруда в Колумбии. Если в дальнейшем в пределах выявленной изумрудоносной зоны удастся выделять еще и продуктивные прожилки… Но над этим еще надо работать.

Перед поездкой я попробовал узнать, сколько же изумрудов дает Гачала, но безуспешно. Мне сказали, что точных цифр нет. Разыскать удалось только данные за 1959 г. У разных авторов они колебались от трех до пяти тысяч карат, при этом не включали камни высшего сорта. Стоит ли говорить, что в существующих условиях, когда большая часть добычи изумрудов в Колумбии не попадает под государственный учет, эти цифры вряд ли можно принимать как достоверные.

Цена на колумбийские изумруды в зависимости от их качества колеблется довольно широко. В Колумбии не-ограненные кристаллы первого сорта оцениваются по 1000 американских долларов за карат, второго сорта по 300 долл., третьего сорта — по 60 долл. Однако известен случай, когда кристалл весом 13 карат, добытый на руднике Чивор, был продан по цене десять тысяч долларов за карат. В США средняя цена за неограненные колумбийские изумруды хорошего качества колеблется в пределах 400–900 долл, за карат, удесятеряясь для кристаллов высшего качества. Характерно, что средняя цена за карат для бразильских и индийских изумрудов составляет всего 10 долл.

США ежегодно вывозят из Колумбии изумруды на Несколько десятков миллионов долларов, и по стоимости колумбийские изумруды составляют почти половину суммы, уплачиваемой США за импорт изумрудов.

Изумруды — это долговременный источник валюты для Колумбии, и не вызывает сомнения, что уже недалеко то время, когда прекрасные зеленые камни начнут приносить действенную экономическую помощь колумбийскому народу не только своей красотой, но и материальной стоимостью, пока что используемой еще далеко не в полной мере.