Путешествия в тропики за самоцветами

На острове Шри-Ланка

Между столицами Индии и Шри-Ланки прямого авиационного сообщения в 1979 г. еще не было. И, чтобы попасть из Дели в Коломбо, нужно сначала прилететь в Мадрас, попариться несколько часов в жарком аэропорту и затем вновь рейсовым самолетом компании «Эр Индия» совершить часовой перелет через пролив, отделяющий южную оконечность Индостанского полуострова от тропического острова Шри-Ланка. Уже минут через сорок после взлета внизу начинают проступать очертания острова. Сначала они очень расплывчатые и просто трудно понять, где кончается вода и начинается берег. Затем контуры береговой линии вырисовываются все более отчетливо, и вот уже видна омываемая белой ниточкой прибоя до удивления бесконечная полоса желтых, по-видимому, песчаных пляжей. Потом самолет начинает снижаться, и всюду, куда ни посмотришь, рощи кокосовых пальм, покрывающих большую часть поверхности суши под нами. Они посажены в шахматном порядке, и сначала сверху сразу не различишь, то ли это пальмы, то ли гигантская плантация ананасов. Потом, уже перед посадкой, становится ясно, что вся местность кругом покрыта этими грациозными кокосовыми деревьями. Они особенно красивы, когда густым заслоном окаймляют песчаные пляжи, слегка раскачиваясь под легким напором свежего морского ветра. Это легендарный остров Шри-Ланка.

Название острова Ланка появилось очень давно, впервые оно было встречено в древнеиндийской литературе. Затем получило распространение сложное санскритское наименование острова — Синхаладвипа, которое мусульмане очень быстро превратили в Сарандиб, а европейцы в Серендип. Впрочем, еще раньше у древних греков и римлян этот остров получил название Тапробан. С XVI в. островом поочередно владели португальцы, голландцы и, наконец, с 1796 г. англичане, после которых за островом утвердилось данное голландцами название Цейлон. Так было до 22 мая 1972 г., когда на независимом острове Цейлон была провозглашена республика Шри-Ланка.

В аэропорту было достаточно жарко и как-то неуютно, поэтому я обрадовался, увидев в толпе встречающих молодого смуглого парня с наскоро сделанным плакатом, на котором было написано: UNDP (United Nations Development Program — Программа развития Организации Объединенных Наций). Пробраться к нему после краткого таможенного досмотра через толпу таксистов, наперебой предлагавших свои услуги, оказалось не так легко. И вот мы уже в машине. В Шри-Ланке мне предстоят серьезные переговоры с руководством Геологической службы страны, Государственной горно-рудной корпорации по графиту и Государственной корпорации драгоценных камней о возможном научно-техническом содействии со стороны Программы развития ООН. Особо заманчивой является третья организация. Ведь Шри-Ланка как источник разнообразных самоцветов пользуется мировой известностью. Может быть, удастся посмотреть какие-нибудь месторождения самоцветов. Это было бы замечательно.

Тридцать километров машина почти бесшумно мчится по хорошему шоссе, с обеих сторон которого тянутся сплошные рощи кокосовых пальм, в которые местами вклиниваются густые пушистые заросли бамбука. Иногда, на повороте, ветви этого растения внезапно загораживают солнце, и тогда возникает ажурный теневой рисунок, напоминающий штриховые изображения бамбука на полотнах стилизованной китайской живописи.

Шофер предлагает мне остановиться не в отеле, а в пансионе. «Как дома», — уверяет он. И после сутолоки делийских отелей мне действительно захотелось в какой-нибудь тихий пансион. Согласие получено, вот мы въезжаем в Коломбо и вскоре сворачиваем к двухэтажной вилле, утонувшей в зелени и ярких цветах. Нас встречает пожилая очень интеллигентного вида хозяйка сингалка, сразу же сажает в кресло около круглого столика и угощает отличным цейлонским чаем. Жарко и влажновато, после первого глотка чая мгновенно с ног до головы покрываешься потом. Но тут же приносят переносной большой стоячий вентилятор. Становится полегче. Теперь можно и поговорить. В подобных беседах, обычно неторопливых и обстоятельных, всегда узнаешь много интересного и не только о собеседнике, но и о стране, куда ты только что приехал, о ее обычаях, людях, природе.

Первая информация, которой я обогатился, сидя за чайным столом, были сведения о цейлонском чае. Оказалось, что качество чая на Шри-Ланке зависит от высоты, на которой этот чай произрастает. На высотах до 750 м над уровнем моря растет чай третьего, или, как его называют на острове, рядового, сорта. Между высотами 750 и 900 м произрастает чай второго, или «среднего», сорта и, наконец, чай высшего сорта возделывают на высотах выше 900 м над уровнем моря. Вкус одного и того же сорта чая может существенно меняться в зависимости от погоды, и, чтобы добиться стандартного вкуса у каждого сорта чая, опытные дегустаторы производят смешивание разных партий, добиваясь устойчивого тонкого букета, являющегося замечательным свойством различных сортов цейлонского чая.

Вилла окружена тропическим садом с таким множеством цветущих кустов и деревьев, что просто глаза разбегаются от этой южной роскоши. Невдалеке в зарослях геликонии среди багряно-красных гроздьев сочных соцветий копошился пожилой, очень загорелый садовник с серебристым ежиком редких волос, длинными седыми усами и внимательными добрыми глазами. Направляюсь к нему, с тем чтобы поспрашивать названия незнакомых мне цветущих растений. Попытка эта оказывается бесполезной. Садовник знает только сингалезские названия растений, а это для моего натуралистского багажа все же лишний груз.

Но тут я замечаю на шее у старого садовника подобие крупного кулона, висящего на толстой цепочке из белого металла с крупным молочно-белым камнем, мерцавшим и переливавшимся в лучах уже заходящего солнца. Что бы это могло быть? Опал? Но такие крупные опалы на Шри-Ланке, по-моему, не известны. Нет, это же лунный камень, столь типичный для россыпей Шри-Ланки.

Старик, верно заметив мой интерес, неторопливо снял через голову свое украшение и протянул его мне. Да, это действительно лунный камень, довольно крупный, чуть больше нашей трехкопеечной монеты. Мутновато-прозрачный, он имел несколько неправильную форму, видимо, шлифовавший его мастер не захотел жертвовать размером ради формы. Казалось, весь камень излучал какой-то спокойный, действительно лунный свет. А качнешь головой, и внутри камня пройдет мерцающая волна, которая, дойдя до его краев, как бы растворится в серебряной оправе. Оказалось, что камень, оправленный в серебро, достался садовнику от его предков и, по его глубокому убеждению, всю жизнь исправно хранил его от всевозможных напастей, а главное, от болезней. И, глядя на эту еще достаточно крепкую фигуру рабочего человека, которому было уже порядком за семьдесят, можно было легко понять его веру в чудесный лунный камень. Он тут же посоветовал и мне купить себе подобный же талисман с лунным камнем, сказав, что он может подробно объяснить, как найти лавку, где и не обманут и продадут недорого.

Следующие несколько дней пролетели в деловых совещаниях и переговорах так, что и вздохнуть было некогда. Только вечером, сидя за чашкой чая под вентилятором, удавалось поговорить с хозяйкой или с садовником, если тот оказывался поблизости.

Но вот и уик-энд, переговоры благополучно завершены, и в понедельник мы собираемся выехать на месторождения самоцветов, являющиеся источником необработанных камней для Государственной корпорации драгоценных камней. А пока впереди целых два дня, за которые можно осмотреть Коломбо.

Сейчас уже трудно установить с точностью, откуда произошло название города Коломбо. В китайских летописях XIII в. он упоминается как порт Као лан-пу, затем арабские купцы называют его Каленбоу, и, наконец, португальцы, завоевавшие остров в 1505 г., изменяют это название в честь своего знаменитого земляка на Коломбо. Это, конечно, одна из версий. Сегодняшний Коломбо — это тесная смесь построек новой архитектуры со строениями старого британского и очень старого голландского и португальского стилей; при этом старое резко преобладает. Ядром города является форт, основой которого служит крепость, построенная еще португальцами и датчанами и полностью приспособленная англичанами, от которых до настоящего времени сохранились названия главных улиц и площадей. Форт в настоящее время является главным административным, финансовым и торговым центром Коломбо. Мне он показался весьма многолюдным и суетливым, впрочем, как и большинство деловых центров больших городов.

Для того, чтобы хорошо увидеть город со стороны, лучше всего совершить прогулку вдоль мола в порту Коломбо. После четырех часов дня уже не будет так печь солнце и панорама зеленого города с собором Св. Лючии в отдалении выглядит очень картинно. На машине хорошо проехаться вдоль побережья и посмотреть на длинную цепочку навсегда умолкнувших орудий, повернутых в сторону моря (безгласное свидетельство былой мощи канувших в небытие колонизаторов). Нельзя, однако, узнать Коломбо, не побывав в старом городе, не побродив по его узким улочкам мимо храмов, бесчисленных лавочек, в которых можно купить бананы, акулий плавник, красивую раковину, женские шелковые одежды, мужские рубашки и, наконец, самоцветы. Поражало огромное количество лавочек, торговавших в Коломбо цветными камнями. В основном они были, естественно, нацелены на многочисленных в этой стране туристов. В ежемесячном путеводителе для туристов на март 1979 г. «Этот месяц в Шри-Ланке» на 104-й странице оказалось 25 реклам, призывавших всех, посетивших этот благодатный остров, обзавестись самоцветами.

Любуясь хризобериллами в витрине одного из магазинчиков, я, пожалуй, впервые совершенно четко осознал, что нечему было нам удивляться, когда выяснилось, что в южной части штата Керала на Индостанском полуострове имеются месторождения хризоберилла. Ведь от Шри-Ланки до Кералы буквально рукой подать, и когда-то, в геологической истории всего несколько десятков миллионов лет назад, остров Шри-Ланка примыкал к Южной Индии. Зайдя в магазинчик, я попытался заговорить с продавцом, дав ему понять, что хотя я и любитель самоцветов, но покупать ничего не собираюсь, а предпочитаю смотреть на камни в витрине за стеклом. Вообще-то я не возражаю подержать камень в руках и посмотреть на него через карманную двадцатикратную лупу, по это только с познавательной целью. Хозяин магазинчика меня очень хорошо понял и с видимым удовольствием поддержал беседу, благо в лавочке никого не было. Он оказался тамилом, уроженцем Южной Индии, и наш разговор начал с жалоб на постоянно снижающийся жизненный уровень на Шри-Ланке.

«А почему нельзя вернуться в Индию, например в Мадрас?» — неосторожно спросил я. — «В Коломбо в двадцать раз больше туристов, чем в Мадрасе, — ответил мне торговец, — а я тут-то уже неделю как ни одного камня не продал».

Ответ был предельно ясен. Оказывается, шри Малхотра, так звали моего собеседника, прекрасно знал о месторождениях хризоберилла и александрита в штате Керала в Индии и, как мне показалось, не только понаслышке.

Он поведал мне, что самые выгодные покупатели — это не обычные туристы, которые мнутся полчаса прежде чем купить один недорогой камень и после этого торопятся уйти, старательно пряча свою покупку. Самый выгодный покупатель — это оптовый спекулянт-контрабандист. Он требует скидки, но зато покупает камни оптом, чтобы затем в Европе или США перепродать их в розницу втридорога.

«Вот только редко они у меня появляются, — посетовал Малхотра, — уж больно я торговец-то мелкий, не могу подготовить им достаточно большую партию, денег для этого у меня не хватает».

В лавку зашел покупатель, по-видимому, немец, и на ломаном английском языке попросил показать ему аквамарины. Я воспользовался этим и откланялся.

В понедельник рано утром к воротам нашей виллы подкатил голубой мини-автобус, из него вылез стройный сингал лет тридцати пяти. «Мильтон, — представился он, — старший сотрудник Государственной корпорации драгоценных камней». Собирать в дорогу было почти нечего. Попить чаю на дорогу, и все, — а чай утром особенно душистый и вкусный. Но вот, пора и ехать.

Тропические дороги все похожи сочной зеленью, пальмами, яркими цветами. Но разнообразие красок и форм не утомляет глаза. Возникает даже какая-то жадность восприятия, хочется смотреть и смотреть на необычное для нас буйство растительного мира.

В мини-автобусе не жарко, но пить все-таки хочется, и, заметив на обочине дороги конусообразную кучу коричневых кокосовых орехов, Мильтон делает знак шоферу остановиться. Не успели мы еще выйти из машины, как темнокожий владелец этого богатства, улыбаясь во весь свой белозубый рот, уже вскрыл первый кокос, ловко орудуя большим секачом. Утоляя жажду прохладным, чуть сладковатым кокосовым соком, я внимательно слушал интересный рассказ Мильтона о значении, которое имеет для Шри-Ланки и ее жителей кокосовая пальма. Она в пол-пом смысле слова является кормилицей острова, каждый житель которого использует в различной форме ежегодно в среднем около ста пятидесяти орехов. Перечисление различных блюд и напитков, которые изготовляют из этого плода обитатели этой островной страны, заняло бы полстраницы, и если учесть, что в хозяйстве используются все другие части кокосового ореха, а ствол и листья пальмы являются ходовым строительным материалом, то это производство можно без ошибки назвать безотходным. Копра ореха и кокосовое масло идут на экспорт, хотя, по словам моих спутников, растущее потребление кокосов внутри страны препятствует расширению этой отрасли экспорта. Тут шофер спросил продавца, является ли он хозяином своего товара. Оказалось, что да, эти орехи собраны на принадлежащих ему четырех кокосовых пальмах. Мои собеседники заметили, что это еще хорошо, так как много крестьян, владеющих всего двумя пальмами, каждая из которых может дать хозяину от десяти до семидесяти орехов. Купив у приветливого продавца еще шесть орехов «про запас», мы забрались в машину и скоро уже въезжали в городок Ратнапура, что в переводе с сингалезского значит «город самоцветов».

Своего причастия к самоцветам городок ничем не выдавал. Вдоль улиц, по которым мы проезжали, росли все те же пальмы и не было видно ни одной ювелирной лавочки. Покрутив по нешироким улицам, наш мини-автобус остановился возле двухэтажного дома, в котором, как выяснилось, располагался небольшой музей самоцветов, добытых преимущественно в этом районе. Он занимал всего несколько комнат, в которых в маленьких витринах под стеклом были в строгом порядке разложены драгоценные минералы, намытые из обширных россыпей Ратнапуры. Здесь хранились сапфиры, рубины, хризобериллы, аквамарины, различные шпинели и лунные камни. В тени небольших комнат они сначала выглядели очень скромно, но когда Мильтон включил подсвет, камни заиграли тысячью оттенков; казалось, каждому из них был свойствен свой цветовой акцент, одновременно и сближавший его с другими представителями той же группы, и оттенявший индивидуальность каждого образца. Наиболее широко здесь были представлены сапфиры и рубины, шлифованные в форме кабошонов. Особенно радовали глаз звездчатые разновидности этих самоцветов. Представьте себе голубой или красный полупрозрачный кабошон, в центре которого горит яркая, искрящаяся точка, от которой по поверхности кабошона под равными углами отходят шесть лучей, мерцающих в свете солнца или искусственного электрического освещения.

Эффект «звезды» в сапфирах и рубинах зависит от наличия закономерно ориентированных, тончайших игловидных вростков рутила — минерала, представляющего собою природную двуокись титана. В некоторых кабошонах сапфира и рубина звезды не было видно, однако в зависимости от направления освещения яркая точка, как живая, передвигалась по округлой полированной поверхности камня, придавая ему какую-то необычную притягательную силу. Говорят, что ранее сингалы, подолгу глядя на эту звездочку, отгоняли от себя злых духов. Что касается духов, то их придется оставить на совести предков нынещних обитателей острова, но то, что продолжительное созерцание этого оптического эффекта действует успокаивающе, я слышал от своих знакомых, хорошо знающих самоцветы. Да и сам могу это подтвердить.

Параллельное расположение микровростков-иголочек рутила, или наличие в кристаллах многочисленных микроскопических полых канальцев, придает кабошонам, сделанным из рубина, сапфира и хризоберилла, шелковистый облик и оптический эффект «кошачьего глаза». Особенно часто этот эффект наблюдается у хризоберилла; об этом убедительно свидетельствовали хранящиеся в витринах многочисленные оливково-зеленые хризобериллы с характерным «кошачьим» прищуром, тем более красивым, чем больше был размер отшлифованного камня.

Осмотрев музей, мы заехали и в шлифовальную мастерскую Корпорации драгоценных камней, где производилась обработка самоцветов, добытых на близлежащих месторождениях. Искусные руки опытных мастеров превращали здесь скупавшиеся у старателей цветные галечки в сверкающие гранями самоцветы или в яркие кабошоны, увенчанные мерцающей шестилучевой звездочкой. Мастерская была оснащена различным оборудованием. Рядом с новейшими алмазными шлифовальными станками заокеанских фирм «Грэйвс», «Коффейс», «Крп-сталлайт», установленных на прочных станинах, здесь же прямо на полу работали допотопные шлифовальные аппараты. Сидевшие подле них мастера вели шлифовку лишь одной рукой, прижимая камень к поверхности вертящегося вертикального шлифовального круга. Другой рукой через шест с приводом они заставляли круг быстро вращаться, ни на секунду не ослабляя наблюдение за камнем, который подвергался обработке.

С современными станками по обработке самоцветов мне уже приходилось встречаться и даже работать на них. Однако подобные примитивные сооружения раньше приходилось видеть только на картинках.

С интересом мы стали перебирать лежащие здесь же в жестяных баночках уже готовые отшлифованные цветные камни. Вот это работа! Можно было только удивляться исключительно правильной форме даже самых маленьких до совершенства отполированных полусфер или ярких овалов голубого, малиново-красного и оливково-зеленого цвета, огоньками сверкавших в довольно грязных металлических банках. Те, кто когда-либо занимался шлифовкой кабошонов, хорошо знают, сколько внимания нужно потратить, чтобы получить в конечном итоге камень совершенно правильной формы, даже при работе на станке с электрическим приводом, когда все вертится и шлифуется само собой, а тебе нужно только следить за камнем, придавая ему нужную форму. И чуть ты зазевался, чуть нажал где-то больше, чем нужно, и кабошон твой выйдет кривой, и ничто его уже не исправит. А здесь настоящее искусство шлифовки.

Все-таки решаюсь попросить поработать на станке с ручным приводом. Хозяева охотно с улыбкой соглашаются и я усаживаюсь на пол возле станка, возраст которого я бы не решился определить. Сначала пробую правой рукой, используя палку с приводом, просто вращать шлифовальный круг. Довольно скоро это удается. После того, как первый прием освоен, мне вручают палочку-держалку с сургучной головкой и приклеенным на нее кусочком винно-желтого кварца-цитрина не очень высокого качества (кто же даст незнакомцу хороший камень). Это, по-видимому, галечка, распиленная пополам. Попробую-ка я ее хотя бы грубо отшлифовать. Но не тут-то было. Оказывается, шлифовать камень и одновременно крутить это колесо чрезвычайно трудно. Просто чувствуешь, что невозможно сосредоточиться на камне. Мешает необходимость непрерывно работать правой рукой, чтобы приводить во вращение шлифовальный круг. В конце концов, кажется, начинаю осваиваться с этой сложной процедурой. Но шлифовка только в самом начале, а я уже совершенно мокрый. Лучше вовремя выйти из игры, а то еще все испортишь. Кончаю крутить станок и передаю камень мастеру. Он садится на свое место и продолжает начатую мной обработку, почти не отрывая камень от шлифовального круга, с тем чтобы оценить, как продвинулась работа.

Через короткое время грубая шлифовка закончена, и у меня на ладони матовый винно-желтый кабошон совершенно правильной формы. Его еще нужно будет доводить и полировать, но наиболее трудная часть работы уже сделана. Мастер, которого зовут Нарасиман Сахиид, с улыбкой заявляет, что он предпочитает станок с ручным приводом любому автомату. Хотя шлифовка занимает и больше времени, но в качестве всегда уверен.

Моему собеседнику уже 32 года, на станке работает с камнем с 11 лет. Нарасиман с удовольствием показал нам некоторые нехитрые приемы обработки камня; с многолетней практикой они становятся автоматическими, однако неискушенному зрителю искусство гранильщика или шлифовщика кажется чем-то необыкновенным, как и превращение невзрачной пластинки цветного камня в яркий кабошон или сверкающий гранями самоцвет.

Кстати, оказалось, что опытные мастера на станке с ручным приводом могут не только шлифовать кабошоны, но и производить сложную огранку самоцветов. Хотя они признались, что гранить камни легче на современных станках с электрическим приводом и более совершенным квадрантом — приспособлением для установления нужного угла огранки.

В мастерской разборкой сырья самоцветов занимаются опытные мастера с большим стажем, умеющие оценить скрытые возможности камня и направить, казалось бы, не привлекавшую большого внимания галечку сапфира на специальную огранку, с тем чтобы превратить ее в сверкающий голубой самоцвет, на который будет любоваться не одно поколение людей. При разборке выявляются также звездчатые разности сапфира и рубина, которые затем шлифуются в форме кабошона. Подобной же шлифовке подвергаются также сапфиры и рубины невысокого качества. Разборщик не только сортирует поступающие в мастерские камни, но и определяет, как устанавливать камень для шлифовки или огранки и как должна быть вырезана заготовка, которую затем приварят сургучом к палочке-держалке и дадут мастеру для первого этапа шлифовки. Установка камня перед шлифовкой или огранкой необходима для того, чтобы оптические свойства обрабатываемого кристалла, определяющие его красоту, были использованы с максимальной эффективностью. И многоопытные мастера, не имеющие понятия ни о кристаллографии, ни об оптических свойствах кристаллов, тем не менее никогда не ошибаются в выборе правильного положения для кусочка минерала, в котором-то и кристалл зачастую разглядеть трудно.

Из мастерской мы напрямик отправляемся к местам добычи самоцветов. Широкая долина вблизи от города от края и до края вся изрыта закопушками и шурфами, около которых высятся кучи отмытого гравия и гальки. И этот «кротовый» ландшафт тянется вдаль, пока видит глаз. Полуголые сингалы копошатся, роют, таскают землю. В больших шурфах по пояс в воде стоят люди и промывают в круглых, как таз, лотках илистую с гравием землю, которую набирают в ведра в близлежащих небольших карьерах и шурфах, подносят к месту промывки и время от времени подсыпают в лоток. Как выяснилось, старатели смотрят промывку после пятидесяти ведер. В каждом шурфе работало от двух до трех промывальщиков.

Лавируя между кучами отмытой гальки, мы приблизились к одному из наполненных водой шурфов и поздоровались с работающими старателями. Дружно и приветливо ответив нам, они между тем не прекращали мерно покачивать в воде свои лотки, внимательно следя за потоком мелких частиц, смываемых водой через борт лотка и медленно исчезавших в мутной воде, наполнявшей шурф.

Наше внимание привлек наиболее пожилой из старателей, по-видимому, самый старший из трех работающих в шурфе. Загорелый, почти кофейного цвета, с венчиком седых волос вокруг лысины и, особенно, с совершенно спокойным выражением лица сразу же напомнил мне фигуру отшельника из пьесы Театра кукол под руководством С. В. Образцова «Чертова мельница». К нему мы и обратились с просьбой посмотреть, что же там намылось в его лотке. Проворчав, что он промыл всего около тридцати ведер, старик все же любезно предоставил нам порыться в мелких галечках, накопившихся на дне его таза. Я действовал очень робко и поэтому ничего не нашел. Мильтон же очень быстро разгреб галечки и песчинки и вскоре извлек оттуда два круглых камешка. «Смотри-ка, кажется, звездчатый сапфирчик и «кошачий глаз»», — воскликнул он и передал оба зернышка старому старателю. Тот молча покатал их коричневым пальцем по ладони и попытался передать их мне. Дальше произошел большой конфуз. То ли у меня от волнения дрожали руки, то ли солнечные лучи били прямо в глаза, то ли еще что, но я уронил «кошачий глаз» туда, откуда его только что достали — в наполненный водой шурф.

Что человек может чувствовать в такие минуты, описать трудно. Я буквально был готов ринуться в мутную воду за этим несчастным зеленым камешком и сразу же с ног до головы покрылся липким потом. Но окружающие меня люди остались совершенно спокойны, и это подействовало как-то отрезвляюще.

Один из старателей, освободив лоток старика, быстро наполнил его илистым материалом, собранным там, куда по моей неловкости плюхнулся маленький хризоберилл, и передал лоток хозяину. Тот за несколько минут, покачивая лоток, смыл глинистую мелочь. «Кошачьего глаза» или чего-либо подобного в лотке не было. Эта процедура повторялась три раза, пока, наконец, со дна лотка из гущи галечек кварца и осколков каких-то пород не было извлечено оливково-зеленое зерно весом так каратов пять с характерным шелковистым блеском, присущим «кошачьему глазу».

Вокруг собралось довольно много народа, все наперебой обсуждали достоинства двух найденных в лотке старшего промывальщика самоцветов и кто-то тут же попытался продать мне любой из них за 30 долл. Но я вежливо отклонил такое предложение и не только потому, что покупка самоцветов не входила в мои планы. По существующему законодательству продажа добытых самоцветов на Шри-Ланке может осуществляться только через Государственную корпорацию драгоценных камней. Только таким образом государство может охранять свои доходы от добычи самоцветов. По-видимому, какая-то часть камней, минуя этот запрет, все-таки уходит в карманы туристов и уплывает за границу, лишая таким образом государственную казну определенной части доходов.

Раньше в этой области царил произвол нескольких крупных дельцов, монополизировавших на Шри-Ланке торговлю драгоценными камнями. Жертвами этого произвола являлись те, кто добывал самоцветы, кто по десять часов в день по пояс в воде промывал тонны и тонны породы, с тем чтобы в редкие моменты удачи с торжеством выхватить из россыпи мелких галечек на дне лотка заветное голубое, красное или зеленое зерно. Но как мало получал он от скупщика за это зерно, которое часто стоило ему нескольких недель, а то и месяцев непрерывной тяжелой работы. Скупщик, как правило, занимался лишь закупкой необработанных самоцветов у старателей. С большой выгодой он перепродавал их шлифовальщику, который после обработки камня сбывал самоцвет дельцу, занимавшемуся оптовой и розничной торговлей драгоценностями на внутреннем и международном рынках. Вдоль этой коммерческой цепочки цена камня увеличивалась с десятков долларов, которые получал за свой труд старатель, до тысяч и десятков тысяч долларов, которыми измерялся доход дельцов, торговавших обработанными ювелирными изделиями из самоцветов.

Власти Шри-Ланки, чтобы навести порядок, поставили торговлю самоцветами под государственный контроль. Естественно, не всем это нравится, особенно тем, кто потерял возможность получать огромные барыши на торговле самоцветами, основанной на обмане труженика, добытчика камня.

День нашего приезда на прииски оказался счастливым днем. Полуголые охотники за самоцветами с гордостью продемонстрировали нам пару зерен бледно-голубого сапфира, мелкие красные зернышки шпинели и оранжевую сосульку, представлявшую собой оглаженный в водном потоке удлиненный кристалл цитрина — горного хрусталя, окрашенного окисным железом. Мимо нас вперед и назад сновали опаленные солнцем сосредоточенные носильщики гравия с наполненными серой землистой массой тяжелыми ведрами. Всюду, куда ни посмотришь, под жарким тропическим солнцем практически без отдыха трудились люди. Одни в шурфах и небольших карьерах копали перемешанную с галькой и гравием землю, насыпали ее в ведра и таскали на промывку. Другие, стоя по бедра или по пояс в воде в прямоугольных выемках, борта которых для прочности были выложены деревянными слегами, ритмично покачивали круглыми лотками, и оттуда в и без того мутную воду исходили белесые волны, насыщенные мелкими частичками глины. И так от восхода до заката.

Вечером в маленькой гостинице, расположенной в какой-то сотне метров от крайних шурфов и развалов промытой гальки, мы с Мильтоном имели возможность обменяться дневными впечатлениями, которых у меня, например, было предостаточно. Он же оказался влюбленным в сапфир и буквально утопил меня в историях, связанных с этим камнем, так что я и расспросить его о многом не успел.

Сапфир, так же как и рубин, представляет собой драгоценную разновидность минерала корунд, окрашенную в голубой или синий цвет. Если говорят просто «сапфир» — речь идет именно о синей или голубой разновидности. Но сапфир может быть окрашен и в другие цвета. Таким образом, встречаются винно-желтый, фиолетовый, зеленый, бесцветный сапфиры, и все эти разновидности находят в россыпях Шри-Ланки. Название «сапфир» имеет греческое происхождение (от sappheiros), в то время как слово «корунд», по всей вероятности, является более древним и имеет санскритский корень korund.

С сапфиром связано огромное количество поверий, большинство из которых своими корнями уходят в древнеиндийский эпос. Например, считалось, что носящий сапфир не может быть отравлен, а в возможность лечения глаз при помощи этого самоцвета верили вплоть до XIV в. Сверхъестественные свойства сапфира, по словам Мильтона, кроме отпугивания злых духов, чему до сих пор верят некоторые сингалы, заключаются в полном предохранении его владельца от любого колдовства. В XI в. у королей и у царедворцев было особенно модно носить сапфир на золотой цепочке на шее. В таком виде он, по слухам, укреплял твердость духа, предохранял от дурного глаза и зависти и помогал принимать правильные государственные решения.

Мильтон удивил меня, сообщив, что он где-то читал о том, что сапфир пользовался большим почетом при дворе Ивана Грозного, где этому камню тоже приписывался ряд магических свойств. Где он это откопал, мне так и не удалось выяснить. Он также знал, что в императорской державе русских царей, хранящейся в настоящее время в Алмазном фонде СССР, имеется сапфир с месторождения, которое мы сегодня посетили, весом 200 карат. Еще более крупный сапфир «Звезда Индии» (563,35 карат) хранится в музее Естественной истории в Нью-Йорке. Этот сапфир принадлежит частной коллекции Моргана — Тиффани. Еще один очень крупный звездчатый сапфир «Звезда Артабана» (316 карат) экспонирован в музее Смитсоновского института в Вашингтоне. Мне тоже посчастливилось видеть этот уникальный гигантский самоцвет, и он действительно производит большое впечатление. Замечательные камни из месторождений Шри-Ланки, по словам Мильтона, хранятся в частной коллекции известного знатока местных самоцветов Бхадра Марапана, коллекция которого содержит уникальные по размерам и по расцветке образцы сапфира. К сожалению, г-н Марапан в этот период был за пределами страны, и посмотреть его коллекцию не было возможности. Наконец, Мильтон удивил меня, сообщив, что еще один весьма крупный сапфир, названием связанный с Россией, уже длительное время бродит по свету, переходя из рук в руки. Это «сапфир Екатерины Великой», его последний владелец — крупный американский делец, торговец самоцветами Гарри Винстон.

Наутро, разместившись в своем мини-автобусе, мы направились на другой участок добычи самоцветов — Пельмаделла. Он располагался также в районе Ратнапура, недалеко от первого, где мы вчера наблюдали добычу гравия и промывку самоцветов. При выезде в широкую долину наше внимание привлекло большое количество мелких навесов, разбросанных по ней в полном беспорядке. Более крупные, чем на первом участке, отвалы промытой гальки играли под солнцем светлыми тонами, по-видимому, от обилия кварца. Симпатичные, отшлифованные древней рекой белые, иногда почти прозрачные галечки кварца то и дело попадались под ногами, подтверждая это впечатление. По тропинке между искусственными водоемами мы направились к ближайшему навесу, откуда доносилось ритмичное «почихивание» моторчика.

По дороге мне объяснили, что в районе Пельмаделла слои, содержащие самоцветы, расположены на довольно значительной глубине, и для их добычи роют глубокие шурфы и небольшие шахты глубиной 10–20 м. Над каждой такой шахтой был сооружен двускатный навес, построенный из бамбуковых и пальмовых стволов и крытый пальмовыми листьями. Небольшая помпа, приводимая в действие бензиновым моторчиком, непрерывно откачивала воду из шахты в близлежащий пруд. Посреди навеса над шахтой находился хорошо знакомый всем геологам-разведчикам ворот с накрученным на него стальным канатом. Рабочие, крутившие ворот, были одеты очень легко, точнее, на них, кроме набедренной повязки, ничего не было. От них резко отличался мастер, руководивший откачкой, т. е. всей механикой. Кроме майки, старых джинсов и резиновых сапог на нем была надета защитная горная фибровая фуражка. Я спросил, спускается ли мастер в шахту. Оказалось, что да, если забарахлит помпа.

На шахтенке нас встретили очень радушно, я бы сказал с весельем. Казалось, что эти симпатичные ребята воспользовались нашим прибытием, для того чтобы шутками как-то скрасить свое однообразное бытие. «Бадейку опускаем, — рассказывали они, — ждем, пока ее насыпят, крутим вороток и поднимаем бадейку, высыпаем содержимое бадейки, все повторяем снова, и так тысячу раз в день. Ведь это же скучно». Нам также рассказали, что в шахте среди глинистых отложений имеются три слоя кварцевых галечников, в которых и встречается галька самоцветов. «В соседних шахтах всего два слоя кварцевой гальки, а вот у нас три, — с гордостью заявил нам Миера, один из горняков, — вот только беден этот третий слой. Хотя полгода назад мы извлекли из него очень хороший аквамарин, помнишь?» — с мечтательной улыбкой он обратился к своему товарищу, и тот понимающе прищелкнул языком и кивнул головой.

Побывать на таком месторождении и не увидеть самоцветоносные слои галечников было бы совершенно непростительным, и я напрямик заявляю, что мне нужно спуститься в шахту. Это вызывает легкое замешательство. Мильтон и мастер начинают меня дружно отговаривать, но рабочие, видимо, поняв о чем речь, неожиданно относятся к этому очень благоприятно. Они достают бадейку, что-то кричат вниз и начинают тщательно очищать ее от глины. Наконец, начальство сдается, мастер на время отдает мне свою защитную фуражку, затем чуть-чуть приспускается ведро в шахту, я встаю в него двумя ногами, как следует берусь за трос — и пошел.

Кому из геологов не знакомо это чувство? Скрипящий ворот, скользящая вниз бадья и мелькающие мимо тебя стенки шахты, обыкновенно грязные и непривлекательные. Так было и в этот раз.

Внизу меня встретили два полуголых улыбающихся парня, ничем не отличающихся от своих сотоварищей, работавших наверху. Они были вооружены кайлушками с короткими ручками, здесь же валялись две лопаты. Не успел я вылезти из ведра, как один из горняков вручил мне сувенир — большую гальку полупрозрачного светло-коричневого кварца. От ствола шахты отходил небольшой тоннельчик — штрек. Во время его проходки и производилась выемка галечных слоев. Они были хорошо видны в глинистой массе, слагавшей основную толщу породы. Самый верхний залегал почти в кровле штрека, второй находился на уровне груди и третий, самый широкий, на уровне колена. При свете захваченной с поверхности карбидной лампы мы внимательно просматриваем средний галечный слой, пытаясь углядеть в гальке что-либо кроме кварца и оглаженных обломков породы. Но, увы! Ничего увидеть не удалось. Штрек был тесный и низкий, сверху все время капало, от полусогнутого положения заболела спина, да и душновато было тут внизу. Скоро, наверное, придется покинуть эту шахту, так как без специальной вентиляции уже будет трудно работать.

Когда, зажав в кулаке подаренную кварцевую гальку, я вылез на поверхность, где сверкало солнце, и невдалеке всегда для меня экзотические кокосовые пальмы как бы приветственно покачивали широкими листьями, подчиняясь свежему ветерку, дувшему вдоль долины, я невольно вдруг подумал, что большинство этих отличных, дружелюбных парней, которые трудятся здесь в тяжелых условиях от восхода до заката солнца, добывая самоцветы для других людей, сами никогда и не увидят этих камней, которые будут обработаны, оправлены в золото и платину, использованы в украшениях и проданы за большие деньги где-то далеко отсюда.

Мы уезжали, полные глубокой симпатии к этим труженикам, буквально из рук которых растекаются по всему миру прекрасные самоцветы. Незначительная их часть задерживается в больших и малых музеях. Это камни-счастливчики, их смогут увидеть многие люди, которым захочется полюбоваться этими замечательными творениями природы. А вот те исключительные камни, которые попадут в частные коллекции богатых собирателей самоцветов, надолго, если не навсегда, исчезнут из поля зрения людей, и очень горько, что этой несправедливости обычно подвергаются наиболее совершенные камни. Основная же масса рядовых самоцветов после обработки в мастерских Ратнапура и Коломбо пойдет на ювелирные поделки — кольца, броши, кулоны, браслеты, все то, чем любит украшать себя лучшая половина рода человеческого.

За последние 80 лет цены на самоцветы непрерывно поднимались, делая их отличным средством вложения капитала. И вот оправленные в золото и платину сверкающие камни непрерывно поступают в сейфы банков, где на долгие годы скрываются от глаз человека.

Только в 1979 г. из Шри-Ланки в США было вывезено сапфиров и рубинов почти на 4 млн долл. А сколько выручили американские дельцы от продажи этих самоцветов? Об этом статистика умалчивает.