Путь волшебника

Женевьева Валентайн ТАК ГЛУБОКО, ЧТО ДНА НЕ ВИДНО

Анна проснулась, зная, что погиб последний нарвал.

Это висело в воздухе, когда она одевалась, когда открывала дверь и ветер толкал ее в лицо, студил пальцы. Рукавиц она уже давно не носила, поскольку зимы пошли не чета прежним.

Все еще в темноте она покинула захламленное жилище и прошла на наблюдательный пункт у самой ограды, которая окружала последние четыре акра заповедной земли инуитов.

Морская обсерватория располагалась в старенькой трехкомнатной школе. После того как все ученики перебрались в новые государственные школы, правительство передало здание Анне. «Жест доброй воли», — прокомментировал уполномоченный с невозмутимым видом. Теперь здесь разместили подарок местных властей — оборудование, прошедшее через третьи руки.

Обсерватория стояла у самого уреза воды. Летом, бывая на берегу, Анна видела неестественно зеленое мелководье, а дальше дно уходило вниз, оставляя бездонную черную воду и куски молочно-белого льда. Припайные льды уже пронизывались порами, ломались, таяли, исчезали.

Наползающая весна плохо влияла на Анну, ей не хотелось ничего видеть.

Внутри поста она включила компьютер и вызвала программу регистрации смертей. Как вдруг в дверь постучали.

Стоявший на пороге человек дрожал, несмотря на теплую куртку, шапку и перчатки.

— Анна Ситийоксдоттир?

Так ее звали на Большой земле.

— Да, я, — кивнула она после недолгих колебаний.

Он как будто обрадовался. Сверился с электронной записной книжкой.

— Мисс Ситийоксдоттир, моя фамилия Стивенс. Я прибыл, чтобы пригласить вас на Первый международный конгресс волшебников.

Она фыркнула.

Гость снова заглянул в электронную книжку.

— Организация Объединенных Наций собирает множество специалистов по волшебству, чтобы обсудить стремительно изменяющийся экологический и магический климат и начать сотрудничество в ряде инициатив. Ваш вклад в работу конгресса как шамана, знакомого с природной магией, будет неоценим. Мероприятие начнется завтра и продлится два дня.

— Нет! — отрезала она.

— Я буду сопровождать вас и ассистировать, — продолжал он как ни в чем не бывало. — А вы — делегат конгресса. Мы можем отправиться прямо сейчас. Я подожду, пока вы соберете необходимые вещи.

— Я не шаманка, — ответила она. — И когда еще был жив последний из шаманов, ООН ни в малейшей мере не считала их вклад ценным. Так ей и скажите.

— Мисс Ситийоксдоттир, — улыбка Стивенса растаяла, — вы последняя инуитка с какими бы то ни было способностями шамала. Поэтому правительство Северных Штатов настаивает на вашем присутствии. Подумайте хорошенько. У меня есть полномочия привлечь в случае необходимости полицию.

Да, такие «приглашения» для правительственных структур — обычное дело.

— Мне потребуется хотя бы час, — уступила Анна. — Этой ночью умер последний нарвал. Нужно при помощи радара найти труп и передать сообщение в Совет по дикой природе.

— А откуда вы знаете, что он умер, — моргнул Стивенс, — если не видели трупа?

Она взглянула на него и ничего не ответила, а у него хватило приличия покраснеть.

Нарвал выбросился на берег, чтобы умереть. Анна поняла это по нетронутому песку вокруг тела — животное не боролось за жизнь, не пыталось вернуться в воду, смирившись с неизбежным концом.

— Как вы заберете его? — Стивенс, тяжело дыша после ходьбы по камням, присел на один из них.

Когда сопровождающий снял шапку, чтобы обмахнуть лицо, оказалось, что он лысеет.

Нарвалы, как и зимы, были теперь далеко не такими, как раньше, но этот весил не меньше шести центнеров.

— Никак, — ответила Анна, а потом добавила: — Самое правильное — оставить его птицам.

— О-о-о… — протянул Стивенс, будто стал свидетелем великого и ужасного колдовства.

«Чтоб тебя море забрало», — пожелала Анна.

Бледно-серая шкура кита была гладкой, как у детеныша, хотя перед ними лежала взрослая особь. Анна догадывалась, что в этом кроется какой-то смысл, но не могла понять, какой именно. Шагнув вперед, она прикоснулась к плавнику и замерла, прислушиваясь. Потом прижалась лбом к холодной липкой шкуре.

«Ответь мне… Ответь… Что делать?»

— Мисс Ситийоксдоттир, если вы не намерены забирать труп животного, нам лучше отправиться в аэропорт.

Что ж, это тоже своего рода ответ.

Анна ушла. Через пару дней труп не будет даже напоминать нарвала.

Ее мать, Ситийок, перебралась в Умиужак, когда в исконные инуитские владения начали прибывать беженцы из Нижних Штатов.

Все считали, что Ситийок, слишком осторожная и даже робкая, останется. Но она была шаманкой и не могла бросить свой народ. Эта земля всегда принадлежала инуитам. Разве они должны срываться с места только потому, что так захотелось жителям южных краев? Пусть кто желает, перебирается на север. А тем, кто решит остаться на юге, ее помощь не понадобится.

Ситийок улыбалась им всем, а потом ушла на север, куда смогла добраться.

Осознание собственной правоты, пришедшее несколько лет спустя, радости не принесло. Поселок, где жили ее родители, заполонили южане.

Большинство инуитов приняли новые условия жизни, как до того принимали старые. Они забросили охоту, отказались от привычного уклада и устроились на государственную службу — кто пилотом на аэродром, кто прислугой в гостиницу. А погода становилась все теплее и теплее, зима отступала все дальше на север каждую весну, и беженцы ползли с юга, словно каменная осыпь со склона в долину.

Приведя в Умиужак собачью свору, Ситийок била тюленей. Продавая шкуры, кое-как сводила концы с концами, но в итоге продала и собак. Когда море потеплело, тюлени ушли, и люди из Умиужака двинулись вглубь страны в поисках лучшей доли, поодиночке и целыми семьями.

— Пойдем с нами, — говорили они. — Зачем тебе оставаться?

Ситийок улыбалась им. Но осталась.

Те немногие, кто не покинул поселок-призрак, постепенно вымирали от голода. Ситийок научилась охотиться на кроликов и добывать рыбу ловушками и сумела победить бескормицу. А следующей зимой родила девочку, которую назвала Аннакпок — Свободная.

Международный конгресс волшебников проходил в амфитеатре города Авентикума, в Швейцарии. Это чтобы избежать пересудов о том, что страна-организатор влияет на ход мероприятия.

Когда они покинули отель, солнце ударило по глазам, и Анна прищурилась.

— А почему именно в амфитеатре? — спросила она.

— Да из-за магии этой вашей, — ответил Стивенс, пренебрежительно махнув рукой. Затем спохватился: — Не подумайте чего. Просто я верю только в науку. Я биолог по образованию.

— Я тоже, — кивнула Анна.

Он закашлялся.

— А вот и ваш автомобиль.

Амфитеатр был оцеплен полицейскими. Под транспарантом «Убедительная просьба держать амулеты на виду» двое охранников подозрительно всматривались в талисманы, ожерелья и татуировки. В самом сооружении понаставили ларьков с едой и сувенирами. Продавцы перекрикивали друг друга, привлекая внимание покупателей.

На трибунах, выше гладиаторских, висели таблички с названиями государств. Анна разглядела Кению, Германию, Малайзию и Россию. «Любопытно, осталась ли у ненцев настоящая зима?» — подумала она.

— И быстро у вас заполнилась квота на природных магов? Или без проблем не обошлось? Мне можете довериться.

— Говорите, пожалуйста, тише, — попросил Стивенс.

Табличка с ее именем стояла на столе Объединенной Республики Канада, рядом с местом некоего Джеймса Стэндинга Толла, который на вид приходился ровесником ее матери. Когда Анна подошла, он удивленно заморгал.

— А я и не знал, что в Северных Штатах остались шаманы, сказал он вместо приветствия.

— Не осталось, — ответила она, присаживаясь. — Теперь берут кого попало.

Колдун Адам Малефицио, делегат от Величайшей Британии, явился одним из последних — под неожиданно потемневшим небом, сопровождаемый вспышкой молнии и дымом.

Несколько заклинателей вскочили, нацелив на него волшебные палочки, трости и просто открытые ладони.

— Берегитесь! — предостерег один.

— Одумайся! — воззвал другой.

— Друзья! — Адам Малефицио воздел руки. — Сдержите ваши заклинания! Я прибыл с миром, чтобы обговорить будущее нашего содружества. — Он небрежно отряхнул мантию и манжеты. Absit iniuria verbis.

Кое-кто из чародеев рассмеялся. Англичанин тоже захохотал, его глаза отливали красным, а зубы сияли белизной.

Стивенс, сидевший позади Анны, наклонился к ней и перевел:

— Не истолкуйте меня превратно.

— Поглядим, — ответила она.

Председатель конгресса призвал высказываться, прежде чем начнутся дебаты.

Малефицио церемонно поднялся и провозгласил:

— Меня избрали, дабы я выступил от имени всех, кто пользуется магией.

Джеймс Стэндинг Толл повернулся к Анне и задумчиво произнес:

— Не пора ли перевыбирать?

— Уже восемьсот лет как пора, — ответила она.

Малефицио долго и велеречиво излагал обращение братства к собравшимся. Оставалось загадкой, кто же наделил его такими полномочиями, поскольку волшебные палочки некоторых заклинателей оставались наготове во время его длинной речи.

Послушав двадцать минут, Джеймс и Анна начали обмениваться записками.

Она узнала, что он индеец кри — один из последних представителей своего племени. Жил, не покидая Южных Штатов, даже после их поглощения Канадой. И хочет вернуться на родину, где весной пятидесятиградусная жара.

«Я умею вызывать ветер, — написал он. — Это лучше, чем бежать».

Анна прекрасно понимала, почему он остался. Не надо спрашивать человека, где он вырыл себе последний окоп.

«Зачем вы приехали сюда?» — вместо этого написала она.

«Хотел голосовать», — ответил он.

«За что боретесь?»

«За всё».

«Моя мать была шаманкой, — написала она. — А я — нет. Серьезной магией не владею».

Тем временем Адам Малефицио вещал с трибуны:

— Единство для нас теперь важно как никогда. Сейчас волшебники занимают уникальную и все более заметную позицию в сем переменчивом мире. Давайте же не забывать: место, где мы собрались, нами же и создано. Это волшебное место. Это место служит волшебству. Без единства мы слабы.

«Мы будем бороться за всё, пока у нас есть сила», — написал Джеймс.

А Малефицио никак не унимался, пытаясь соперничать с ретрансляционными установками:

— Это место для тех, кто познал истинную магию и готов с уважением и пониманием объединиться, а потом conjunctis viribus мы преуспеем во всем, что желаем свершить на сей священной земле.

— Совместными усилиями, — снова перевел Стивенс.

— И это ознаменует новую эпоху! — закончил Малефицио.

Он разорвал стопку листов, которую держал в руках, и подбросил ее вверх. Бумага обернулась полудюжиной голубей и улетела.

День выдался кипучим, но совершенно бесплодным. На референдуме за магическую защиту окружающей среды Анна твердо решила покинуть конгресс. Бесполезно ждать, что к ее словам кто-то прислушается, когда все кругом размахивают волшебными палочками.

А потом слово взяла представительница Японии.

Она куталась в лисий палантин, такой широкий, что на нем помещалось двенадцать голов этих зверей. А цвет одежд под накидкой напоминал тающий городской сугроб или блекло-серую шкуру нарвала.

Анна вернулась на место.

— Конечно, я не могу говорить от имени всех природных магов, — сказала женщина под гул синхронных переводчиков. — Но я точно знаю, что моя собственная магия уже столкнулась с проблемой, которую мы вознамерились тут решить. От наших усилий не будет проку, если мы не призовем на помощь природу.

— Не притворяйтесь бессильной, лисья ведьма! — воскликнул Малефицио.

Шесть лисьих голов на ее одеянии приподнялись и зашипели на толпу.

— Никакой магии! — вскинулся председатель конгресса. — И никаких выступлений в нарушение очередности. Делегат Хана, благодарю вас, можете присесть. Никакой магии, дамы и господа, прошу вас.

Под иронические смешки заклинателей японка вернулась на место.

— Если бы они создавали свои снадобья из трав, то не смеялись бы, — сказал Джеймс.

— Если бы они создавали свои снадобья из трав, — кивнула Анна, — у нас еще были бы травы.

Первое, что Аннакпок сделала, приняв обязанности шамана, — это сложила погребальный костер для своей матери и распевала, пока ее тело не обратилось в прах.

Тогда было еще довольно холодно, потому Аннакпок вышла на лед — рассыпать пепел вокруг лунок, где охотилась мать. Своего рода жертва тюленям, воздаяние за взятое у природы.

Бесполезный ритуал, ведь тюленей больше не осталось.

Мать обещала, что она ощутит волшебный свет. Аннакпок вздохнет — и осознает предназначение шамана, и в ее венах заструится сила.

Впервые она почувствовала себя шаманкой в двенадцать лет, когда прибыл чиновник, чтобы взять образец крови ее матери и поставить Ситийок на учет как природного мага.

Зимнее солнце уже закатилось, а без матери Аннакпок оставалась одна-одинешенька в Умиужаке. Только лунный свет озарял голые льдины.

Ветер похитил пепел из миски, и на берег Аннакпок вышла с пустыми руками.

И это было последним, что сделала она в качестве шамана.

Анна заступила дорогу японке, когда на закате они покидали амфитеатр. Та вроде нисколько не удивилась.

Стивенс пояснил, что ее зовут Кимико Хана, она цукимоно-судзи, повелевающая лисами, своими фамильярами, и это наследственное. Но на вопрос, заклинательство это или природная магия, ассистент только пожал плечами.

Анна смотрела на лисьи головы, а те наблюдали за ней.

— Вы убили их, чтобы завладеть их силой?

Лисьи головы отпрянули и зашипели. Кимико погладила мех, чтобы успокоить их.

— Нет, — ответила она нарочито безразличным голосом, когда животные притихли. — Они покинули мою семью, а это — память.

Теперь я дружу с их детьми. — Она, прищурившись, глянула на Анну. — А у вас есть фамильяр?

Инуитка подумала, можно ли считать таковым мертвого нарвала.

— Нет, — ответила она и добавила: — Я даже не волшебница.

Кимико приподняла бровь и пошла дальше.

Анна последовала за ней вниз по лестнице и к выходу из амфитеатра.

— Как вы получили магию? — спросила она.

— В моих интересах об этом помалкивать. — Темные глаза Кимико вспыхнули алым. — Если у вас нет силы, притворяйтесь, что есть. А если есть, наоборот, притворяйтесь, что ее нет. — Она погладила вздохнувших под ее ладонью лис. — А какова ваша магия?

— Я великий погребальщик, — ответила Анна.

У гостиницы торговка продавала амулеты со складного столика.

— Наколдовано волшебниками конгресса! — выкрикивала она, протягивая глиняную бусину на веревочке. — И талисман, и украшение! Заговорен ведьмой! Проверен шаманом!

Анна не догадывалась, для чего предназначен этот амулет, и не видела в нем ни крупицы силы. Зато торговка щедро опудрила его корицей, и этот запах плыл в воздухе.

Когда Анна проходила мимо, женщина сунула бусину ей под нос.

— Не хотите ли немного магии, мисс?

«Хочу», — подумала Анна и не остановилась.

Анне снился нарвал, бледный, четко видимый на черных камнях. Когда она зашагала по льду, чтобы рассмотреть его поближе — а зашла она уже довольно далеко, куда и забираться, вообще-то, не следовало, — то поскользнулась. Вспомнив, что лед подтаявший, она испугалась и застыла. Один неверный шаг, и можно уйти под льдину, в студеную воду.

Лежащий на отмели нарвал повернулся к ней мордой. В его распахнутой пасти стояла Ситийок и махала руками, указывая на берег.

Но Аннакпок была так напугана, что не могла тронуться с места. Даже когда лед ушел из-под ног, она не шелохнулась. Смотрела вниз, в воду, которая уже достигла колен, но не чувствовала себя тонущей.

Лед продолжал опускаться, она запрокинула голову, в последний раз хватая ртом воздух. Над нею солнце было рыжим, как лисий мех.

Когда вода поглотила ее полностью, Анна раскинула руки и почувствовала, как что-то плотное выскальзывает из них. Она не видела того, что держит.

«Всегда есть нечто большее, чем мы обычно видим», — говорила ее мать.

Мать не боялась.

Мать махала ей.

— Ужасно выглядите, — сказал Стивенс, когда они занимали свои места. — Репортеры решат, что вы не выдержите и сбежите.

— Теперь понимаю, за какие качества вас приняли в дипломатический корпус, — отозвалась Анна.

В прениях по защите окружающей среды выступали сплошь заклинатели. Они с пеной у рта доказывали, что не виноваты в ослаблении природной магии, которой даже не пользовались.

— Мы относимся к волшебству как к науке, — заявил Малефицио. — Наша магия — плод исследований. В данном случае это играет против нас, ибо природная магия редко нам подчиняется. Мы бессильны, и даже притворяться не будем, что это не так.

Анна озиралась. Что-то похожее на мех щекотало ей пальцы.

— На стороне природных магов сила поколений. — Малефицио широко раскинул руки. — Волшебство им передается наследственным путем!

— Может, нас и разводить тогда, как породистый скот? — выкрикнул кто-то из кенийской делегации.

Малефицио даже не заметил реплики.

— Мы, заклинатели, должны обучаться и нарабатывать навыки. Мы должны совершенствоваться, чтобы, извлекая максимальную пользу из неблагоприятных обстоятельств, творить то волшебство, на какое способны.

Заклинатели уныло кивали, а Джеймс и Анна переглянулись.

— Так почему бы вам, такому многомудрому и высокоученому, не предложить способ, который позволит природным магам обрести достаточно волшебной силы, не отнимая у бедных слабых заклинателей плоды их тяжкого труда? — спросила Кимико.

— Никакой магии! — закричал председатель конгресса, когда тьма расползлась по амфитеатру.

Воздух потрескивал, от десятка рассерженных чародеев исходил жар. И самым разъяренным выглядел Адам Малефицио. Вокруг него играло мерцание.

На миг его голубые глаза вспыхнули алым, как у лисы.

«Всегда есть нечто большее, чем мы обычно видим».

В перерыве между дебатами Анна прокралась вперед и замерла за спиной Малефицио. С этого места ей был виден Стивенс, мечущий в нее недобрые взгляды. Не обращая на него внимания, Анна подступила еще ближе к заклинателю. На таком расстоянии от того пахло серой.

— Цукимоно-судзи, — прошептала она.

Он вздрогнул и напрягся.

— Кто вы? — спросил, не оборачиваясь.

— Я природный маг. Как и вы.

— Я волшебник, — прошипел он.

— Вы лисий ведьмак.

Вокруг разгорелся спор, чья же вина в том, что природной магией невозможно сейчас воспользоваться, поэтому их беседу никто не слышал.

— Я учился в Стоунхендже. Я заклинатель!

— Вы держите дома лису. А остальное — уловки.

Анна не увидела, но почувствовала его страх.

— Чего вы хотите?

— Голосования. В нашу пользу.

— И думать забудьте! — фыркнул Малефицио. — Не собираюсь переходить на сторону врага. А кроме того, никого не волнует, что во мне лисья кровь. Я работаю с заклинаниями.

— Как же это мило, — усмехнулась она. — Что ж, коли так, мы постараемся пролить свет на вашу родословную. Прямо сейчас. — Анна сделала вид, будто хочет обойти Малефицио.

Он резко вытянул назад руку.

— Стойте, стойте… Назад, о ужаснейшая из женщин! Что я должен поставить на голосование?

В самый благоприятный миг Адам Малефицио взял слово и со всем присущим ему красноречием попросил магическое сообщество поддержать его предложение.

— Природная магия — самая ранняя из всех видов магии, — заявил он. — Она заслуживает уважения, благодарности и поддержки. Я, со своей стороны, намерен голосовать за создание коалиции, которая немедленно приступит к поиску магии достаточно сильной, чтобы защитить природу от разрушительного воздействия. И позор, позор на головы тех, кто не присоединится ко мне!

Заклинатели подняли волшебные палочки и проголосовали единогласно.

Возвращаясь на свое место, Анна прошла мимо стола японской делегации. Кимико поманила ее.

— Каким доводом вы его убедили? Наверное, у вас больше силы, чем вы полагаете.

— У меня нет никакой силы, — улыбнулась Анна. — Но я притворилась, что она есть.

Одна из лисьих голов подняла глаза и улыбнулась.

Усевшись за стол, Анна увидела записку. Джеймс смотрел прямо перед собой, будто и не заметил возвращения инуитки. Под ее словами «серьезной магией не владею» он вывел жирный вопросительный знак. Анна осторожно сложила бумажку вдвое и накрыла ладонями, будто талисман.

Уже дома она дождалась темноты, чтобы спуститься к морю.

С расстояния в сто ярдов сквозь полумрак Анна увидела, что нарвал исчез.

Она сорвалась с места.

Выбежав на скалы, поняла, что нарвал не ожил и не уплыл, как она втайне надеялась.

Его съели.

Нарвала обглодали до костей — неужели это птицы управились за три дня?! А сами кости стояли целые и невредимые, несмотря на ветер. Ребра торчали ослепительно-белые на фоне черно-зеленого неба, а остатки кожи, напоминавшей черный пергамент, трепетали на ветру, словно это именно он унес плоть зверя.

Аннакпок поискала следы на песке. Никаких трупоедов, а она ожидала увидеть их множество. С удивлением обнаружила в непосредственной близости от костяка только собственные следы.

Она шла медленно, огибая распластанные на земле куски шкуры, пытаясь утихомирить расходившееся сердце. Она должна услышать, она должна увидеть.

Ни малейших следов плоти на костях. Как будто Анна попала в ловушку времени и конгресс магов продолжался сотню лет. Но почему тогда кости, мало того что остались жемчужно-белыми, еще даже не начали сохнуть?

Анна опустилась на колени и подобрала самый мелкий позвонок — не больше ее ладони и пустотелый. Просунула в него палец.

За ним последовали еще девять позвонков. Они согрелись от кожи человека, а рука Анны выглядела облаченной в костяную перчатку.

Она ступила на скользкий подтаявший лед и зашагала по лунной дорожке, словно свет указывал безопасный путь. Кости нарвала на ее пальцах погромыхивали в такт дыханию.

Анна шагала по припайному льду прочь от береговых огней, через былые охотничьи угодья ее матери, к чистой воде. Там, дрожа, остановилась. Льдина часто покачивалась под ногами. Анна знала: стоит поскользнуться, и море поглотит ее.

Оно поглотит ее в любом случае.

Вспомнился призрак матери в пасти нарвала, которая звала ее домой.

Это великое волшебство — то, что замыслила Аннакпок. Но хватит ли сил?

Она принесет себя в жертву.

Окружающий мир был черным и плоским. Суровый ветер обдувал лицо.

Аннакпок протянула руки, не дожидаясь, когда ее охватит паника. Если она настоящая шаманка, то море может вернуть все как было, и нарвалов тоже. Ей нужно только дождаться. И быть достойной.

«За что вы боретесь?»

«За всё».

Позвонки упали в воду десятью белыми искрами и исчезли в непроглядной черноте.

Когда Анна повернулась к берегу, ребра нарвала были похожи на дверной проем и руку, манящую ее домой.