Путь волшебника

Роберт Силверберг ПОДМАСТЕРЬЕ ВОЛШЕБНИКА

Безуспешно попытавшись найти себя в разных профессиях, Ганнин Тидрих, тридцати лет от роду, прибыл в Триггойн, чтобы постичь искусство магии — искусство, к которому у него как будто имелись определенные способности. Родился и вырос он в вольном городе Сти, роскошной метрополии на склонах Замковой горы, и, согласно решению отца, богатого негоцианта, вначале испытал себя в оптовой торговле мясом, а потом, благодаря поддержке дядюшки из Дандилмира, продавал дубленые кожи. Ни в одном из этих занятий он не достиг высоких успехов, впрочем, как и в ряде мелких увлечений в более позднее время. Зато с самого детства он занимался магией на любительском уровне.

Вначале это были ребяческие забавы, в юности — возможность самоутвердиться перед друзьями. Одно заклинание там, другое здесь, немного магии на вечеринках, небольшой заработок гадальщика на рыночной площади. Наконец, решив углубиться в секреты ремесла, он направился в Триггойн, столицу магов, рассчитывая поступить в ученичество к опытному чародею.

После Сти Триггойн производил удручающее впечатление. Первый был крупным городом, который широко раскинулся по берегам реки с тем же названием, с огромными парками и охотничьими угодьями, роскошными особняками и набережной из серовато-розового мрамора. А Триггойн, пристроившийся на северной оконечности мрачной пустыни Валмамбра, угнетал теснотой, скученностью и враждебностью. Ганнин Тидрих оказался в непостижимой путанице древних улиц, стиснутых с двух сторон зданиями с горчичного цвета фасадами и островерхими крышами.

Царила зима. Деревья сбросили листву, а воздух холодил горло. Для Тидриха это тоже было новым ощущением. В Сти, благодаря бесконечной весне Замковой горы, времена года не сменялись. Ветерок Триггойна нес резкую вонь прогорклого жира и запахи незнакомых пряностей. Немногочисленные прохожие, встреченные у городских ворот, поглядывали настороженно и хмуро.

Первую ночь молодой человек провел на жестком тюфяке, в общей гостиничной комнате, закопченной и слабоосвещенной, в окружении пяти десятков таких же, как он, путешественников со сбитыми ногами. Утром, стоя в длинной очереди, чтобы поплескать на лицо ледяной водой, он от нечего делать просматривал объявления на повешенной в коридоре доске и вдруг прочел:

Объявление пришлось как нельзя кстати. Ганнин Тидрих собрал сумки и нанял извозчика, чтобы проехать в Западный Триггоин. Возница скорчил кислую рожу, но, поскольку не имел права отказать нанимателю, повез.

Вскоре Ганнин Тидрих понял причину его недовольства. Западный Триггойн располагался на значительном удалении от центральной части города и, если быть честным, представлял собой трущобы с такими ветхими зданиями, что их постройку можно было датировать временами династии Стамотов. Седьмой дом по бульвару Гэпелиго оказался кривобоким строением с тремя разновеликими этажами и стенами из дикого камня, который от непогоды крошился и расслаивался. На первом этаже располагалось что-то похожее на таверну, закрытую в столь ранний час, а второй поприветствовал гостя висячим замком на двери.

Ганнин Тидрих упорно карабкался со всеми пожитками и на самой верхней площадке повстречал высокую женщину, приблизительно его возраста, с каштановыми волосами, смуглой кожей, волевым пронзительным взглядом и узкими губами.

Она сердито глядела на пришельца, сложив руки на груди. Очевидно, услышала грохот на лестнице и вышла в поисках его источника. Несмотря на ее холодный и даже враждебный вид, женщина сразу показалась Тидриху весьма привлекательной.

— Я ищу Вэ Халабанта, — сказал он, переведя дыхание после долгого подъема.

— Вэ Халабант — это я.

Тидрих опешил. Обычно женщины не занимались колдовством, хотя и не без исключений.

— Ученичество… — удалось проговорить ему.

— Еще возможно, — кивнула она. — Давай сюда вещи.

Со сноровкой привратника она высвободила из его рук сумки, подняв их, будто невесомые, и шагнула через порог.

Ее обиталище выглядело темным, унылым и захламленным. Небольшую комнату слева от входа заполняли приборы и принадлежности профессионального колдуна: астролябии и амматепилы, перегонные кубы и двойные колбы, гексафоры, амбивиалы, рохиллы и верилистии, армиллярная сфера, мензурки и реторты, блюдца и металлические лотки, содержащие цинковый порошок, розоватые мази; необычного вида семена. Еще Тидрих увидел там ряды склянок с таинственными жидкостями и много всего прочего, о чем даже не догадывался. Во второй, смежной комнате стоял битком набитый книжный шкаф, пара стульев и расшатанный топчан. Без сомнения, она предназначалась для приема посетителей и учеников. На окнах висела паутина, под мебелью лежала пыль и бродили несколько песчаных тараканов — вездесущих мерзких насекомых, которые в изобилии водились в выжженной земле Валмамбры и соседних краях.

Дальше коридор приводил в неопрятную кухоньку, закуток с ванной и отхожим местом и кладовку, забитую доверху книгами и рукописями. В конце прохода виднелась закрытая дверь — как предположил Тидрих, ведущая в спальню хозяйки. Но вот чего он не сумел обнаружить, так это комнаты для жильца.

— Могу предложить по одному обязательному одночасовому уроку ежедневно, без выходных, — заявила Халабант. — Также доступ к моей библиотеке для самостоятельного обучения и два часа в неделю для обсуждения вопросов, возникших при самостоятельном обучении. Непременное условие — каждое утро ты должен отсутствовать на протяжении трех часов, когда я даю частные уроки. Чем ты занимаешься в это время, мне безразлично, но два или три раза в неделю тебе придется ходить на рынок за покупками, так что можешь совмещать. Кроме того, ты будешь прибираться в доме, мыть посуду и заниматься прочими мелочами, на которые, как ты успел заметить, у меня нет времени. И сможешь ассистировать мне, как только приобретешь подходящие навыки. Тебя это устраивает?

— Вполне, — кивнул Ганнин Тидрих, восхищенно пожирая глазами ее блестящие каштановые волосы, падающие волнами ниже лопаток.

По его мнению, это была самая прекрасная черта Халабант.

— Тогда плати за четыре недели вперед. Если уйдешь до конца первой недели, остаток верну. Если позже — нет.

Он наверняка знал, что никуда не уйдет.

— Шестьдесят корон, — протянула она руку.

— В объявлении речь шла о десяти коронах в неделю.

— Наверное, ты видел старое объявление. — Ее глаза сверкнули сталью. — В прошлом году я подняла расценки.

Он не стал спорить, а просто отдал деньги и спросил:

— А где я буду спать?

Халабант беспечно махнула рукой, указывая на скатанный тюфяк в углу комнаты, где стояли приборы. Он понял, что видит свою кровать.

— Решай сам. Лаборатория, ученическая, да хоть прихожая. Где понравится, там и спи.

Он охотно выбрал бы ее спальню, но хватило ума не произнести этого даже в шутку. Подумав, Ганнин ответил, что будет спать в ученической — похоже, так хозяйка называла комнату с книгами и кушеткой. Пока он разворачивал тюфяк, Халабант поинтересо валась, каких успехов он достиг в изучении магии. Тидрих честно ответил, что он полный самоучка, вдобавок новичок, но обладает определенным талантом к магии. Ее это, казалось, нимало не заботило. По всему выходило, для нее имеет значение только плата за обучение. Пусть новичок, лишь бы деньги отдавал вовремя.

— О! — вспомнил он, когда волшебница уже повернулась к выходу. — Меня зовут Ганнин Тидрих. А вас?

— Халабант, — отрезала она, шагая по коридору к прихожей.

Ее звали, как следовало из обнаруженного в ученической комнате диплома, Винала. Прекрасное имя, как на вкус Тидриха, но если ей хотелось зваться Халабант, значит Халабант, и точка. Он не рискнул бы сердить ее не только из-за предстоящего ученичества, но и из-за не вполне уместного влечения к ней.

Ганнин Тидрих понял сразу, что любая надежда на взаимность бесплодна, и это не радовало. Одна из немногих сторон жизни молодого человека, где ему сопутствовал успех, касалась взаимоотношений с женщинами. Но он твердо знал, что какие бы то ни было романтические отношения недопустимы между учителем и учеником, даже если они разных полов. Он не собирался влюбляться, просто чувство накатило с первого взгляда. Такое случалось с ним раза два, самое большее три. При этом внезапно возникшее желание создавало только лишние трудности. Вспомнив об этом, Ганнин решил, что, если вожделение будет слишком уж одолевать, он отправится в город и купит отворотного зелья. Если здесь продают снадобья для любовных приворотов, то наверняка можно найти и противоядие. Тидрих очень хотел остаться и научиться магии, а потому готов был повиноваться — делать все, что она потребует, называть каким угодно именем и тому подобное. В этом уродливом недружелюбном городе она казалась ему средоточием света и тепла, правда, не без оговорок.

Поначалу вожделение не создавало особых сложностей, хотя на борьбу с ним уходили кое-какие силы. Чувство казалось навязчивым, но вполне преодолимым.

В первый день он разобрал вещи и отправился блуждать по малопривлекательным улицам западных кварталов Триггойна — надо же было как-то потратить три часа, отведенных на занятия Халабант с другими учениками. Вернувшись, обнаружил, что никого нет дома, и до обеда засел в библиотеке с богатым собранием книг. Халабант разрешила ему пользоваться кухней во время ее отсутствия, а поскольку Ганнин купил еды на маленьком рынке, он пошел стряпать. Позже, ощутив внезапную усталость, свалился на тюфяк и немедленно уснул. Сквозь сон Тидрих смутно слышал, как она вернулась и прошла по коридору к себе в спальню.

Утром после завтрака Халабант принялась наставлять его в магическом искусстве.

Для начала напористо расспросила Тидриха об имеющихся познаниях. Он подробно разъяснил, чему обучился и что ему не дается, и даже слегка удивился обширности своей подготовки. Да и наставница не выглядела удрученной. И все-таки через десять минут Халабант остановила его и приступила к вводной лекции, начав с трех классов демонов — неистовых валистерой, весьма полезных калистерой и опасных, непредсказуемых иргалистерой. Молодой человек полагал, что в свое время достаточно постиг сущность невидимых созданий, тем не менее слушал внимательно, делая многочисленные записи, как если бы знакомился с темой впервые. И через какое-то время обнаружил, что изрядно заблуждался насчет глубины своих познаний. Все усвоенные им раньше сведения затрагивали лишь поверхностные явления, не касаясь сути вещей.

День ото дня темы уроков менялись. Сегодня — амулеты и талисманы, завтра — механические устройства, облегчающие магическую работу. Потом растительные лекарственные средства и изготовление из них различных зелий, а следом — движение небесных светил или составление словесных заклинаний.

Новые знания кружили голову. Ганнин жадно их впитывал, запоминая по десятку заклинаний в день. Чтобы установить связь с демоном Джинитиисом: «Иимеа абрасакс йабе йарбата чрамне…» Чтобы поставить защиту против водных элементалей: «Ломазат айоин актасе баламаон…» А вот предупредительное заклинание защиты: «Имантоу лантоу анчомач…»

После каждого часового урока он усиленно работал в библиотеке, отыскивая дополнительные сведения по усвоенной теме. К своему глубокому сожалению, он осознал, что потратил впустую годы на бессмысленные коммерческие предприятия, а в это время Халабант — его ровесница — занималась глубоким и всесторонним исследованием искусства магии. Молодого человека восхищала обширность ее познаний и уровень мастерства.

С другой стороны, Халабант не была избалована заказами, несмотря на свой профессионализм. За первую неделю, проведенную Ганнином Тидрихом под ее крышей, она дважды оказывала платные волшебные услуги — лавочнику, которого донимал нечистоплотный соперник, и старикашке, который увлекся молоденькой племянницей и стремился избавиться от навязчивой страсти. В обоих случаях она воспользовалась помощью Ганнина, чтобы доставить необходимое оборудование на дом к заказчику. Насколько смог заметить ученик, всего Халабант заработала не больше горсти медяков. Неудивительно, что волшебница ютилась в мрачном и грязном квартале и давала уроки Ганнину и другим, приходившим в его отсутствие. Удивительно, почему она вообще торчит в Триггойне, где волшебники роятся тысячами, жесточайше конкурируя между собой. Ведь в любом городе в окрестностях Замковой горы целеустремленная молодая волшебница ее уровня добилась бы значительного благополучия.

Ганнин Тидрих наслаждался каждым новым днем, ощущая, как его разум захлестывают новые знания, как открываются тайны и прибывает мастерство.

После насыщенного событиями дня его не заботила необходимость провести ночь на тонком тюфяке в комнате, забитой древними пахучими книгами. Едва закрыв глаза, молодой человек проваливался в глубокий сон, подобный трансу. За окном выл зимний ветер, холодные сквозняки врывались сквозь щели в его комнату, песчаные тараканы бегали вокруг всю ночь напролет, играя хитиновыми лапками мелодию пустыни, но ничто не могло нарушить сон Тидриха, пока первые лучи солнца не проникали в окно библиотеки, лишенное штор.

Когда он выходил, Халабант уже бодрствовала — умытая и тщательно расчесанная. Казалось, она вовсе не нуждается в ночном отдыхе. В ранние часы она принимала клиентов, если таковые наведывались, или уединялась в лаборатории с приборами и микстурами.

Завтракал Тидрих один — Халабант никогда не прикасалась к еде до полудня, а потом начинались хлопоты по хозяйству: уборка, мытье посуды и тому подобное. Далее часовой урок и самостоятельная работа в библиотеке до полудня. Обедали они почти всегда вместе, хотя наставница хранила молчание, не замечая его взглядов, бросаемых украдкой через стол.

Послеобеденное время оставалось худшей частью дня — приходили ученики, берущие уроки в частном порядке, а Ганнин был вынужден блуждать по улицам. Он завидовал этим людям, кем бы они ни были, поскольку они проводили время с Халабант, а он — нет. Он ненавидел грязные харчевни и холодные игорные дома, куда в зимние дни его загоняла непогода. Но всякий раз возвращался в дом и если успевал застать наставницу, а это случалось не всегда, то она уделяла ему целый час, проходивший не в учебе, а просто в беседе о разных сторонах магической науки. Но Тидрих начинал видеть новые задачи, которые удивляли его либо увлекали, а волшебница помогала в них разобраться. Эти часы тоже приносили радость, и причина была не столько в обретении новых познаний, сколько в присутствии самой Халабант, — он смотрел в ее необычное, но красивое лицо, ощущал тепло ее тела, обонял волнующий аромат.

Конечно, он держал себя в руках. Но мысленно представлял, как сжимает ее в объятиях, мечтал прижаться губами к губам, провести пальцами от шеи вниз по гибкой спине, бросить на жалкий тюфяк… А в это время вторая половинка разума сосредотачивалась на технических секретах волшебства, о которых толковала женщина.

По вечерам Халабант, по обыкновению, уходила — Тидрих понятия не имел куда, — и он занимался самостоятельно, пока не проваливался в сон, или, если голова чересчур переполнялась ново-обретенным знанием, окунался в бесконечный уход по запущенному дому — выгребал десятилетней давности пыль из-под мебели, выбивал коврики, оттирал заросшие жиром горшки, приводил в порядок книги, до блеска надраивал фарфор, — трудился без устали и сожаления, все для нее, во имя любви к ней.

Это было замечательное время.

А потом, на второй неделе, произошла катастрофа. Проснувшись слишком рано, он вышел в прихожую и наткнулся на Халабант, направлявшуюся в ванную комнату для утреннего туалета. И она была полностью обнажена. Он видел ее сзади — длинную гибкую спину, узкую талию, крепкие ягодицы. Когда потрясенный вздох сорвался с губ Ганнина, она обернулась и посмотрела в упор, прохладно и беззаботно, как если бы видела перед собой кошку или домашнюю утварь. А он стоял, точно громом пораженный, и пялился: на грудь, такую полную, что казалась неуместной на худощавом теле, на широкие бедра с торчащими вперед острыми косточками, на ярко-рыжий, словно огненный, треугольник под животом и стройные ноги. Двое стояли лицом к лицу достаточно Долго, чтобы ее нагота успела каленым железом пронзить сердце Ганнина Тидриха, разжигая пожар, который, как он понимал, невозможно будет потушить ничем.

Он торопливо зажмурился, как будто нечаянно взглянул на солнце, а когда через несколько секунд открыл глаза, Халабант уже ушла, прикрыв за собой дверь в ванную.

Последний раз Ганнин Тидрих испытывал столь мощный накал чувств лет в четырнадцать, приблизительно в таких же обстоятельствах. Теперь же бурный поток юношеских эмоций, ворвавшийся в разум взрослого человека, ошеломил и вскружил голову. Он привалился к стенке прихожей, тяжело переводя дыхание, будто только что едва не утонул.

На протяжении двух дней Ганнин оставался под впечатлением случайной встречи, хотя насчет нее ни словом не обменялся с наставницей. Он и помыслить не мог, что такая простая картинка, как мельком увиденная нагая женщина, способна запасть глубоко в душу. Конечно, налицо и другие обстоятельства — мимолетное увлечение молодого человека красивой сверстницей, проживание под одной крышей в тесной квартирке, где их спальни разделяло не больше двадцати шагов, тесное общение между учителем и учеником, не знавшим более никого из городских чародеев. Ганнин задавался вопросом: не опробовала ли на нем Халабант новое приворотное заклинание просто забавы ради, не запустила ли крошечное колдовство, чтобы потом наблюдать, как он места себе не находит, да, ко всему прочему, нарочно показалась голой в то утро.

С одной стороны, не верилось, что Халабант на такое способна, а с другой — что он о ней знал? Временами Ганнин Тидрих замечал в ней легкую злость, нечто такое, что побудило бы ее наблюдать за мучениями несчастного ученика, подобными мучениям выброшенной на берег рыбы. Да, он не верил, но поскольку сталкивался с такими женщинами ранее, то вполне допускал возможность.

В изучении волшебства ему сопутствовал успех. Он узнал, как вызвать незначительных демонов, как готовить настойки, увеличивающие мужскую силу, как использовать солнечный свет, как проверять серебро и золото на чистоту одним прикосновением, как предсказывать погоду и многое другое. Голова шла кругом от новых знаний. Но он оставался ослепленным необычной красотой Халабант, близостью совместного проживания в тесном доме, памятью о той яркой встрече на рассвете. И вот на четвертой неделе ему показалось, что обычная прохладца сменилась более теплым отношением — Халабант улыбалась время от времени, хвалила его за успехи в изучении волшебства и даже задала пару вопросов о прошлой жизни. Приняв уменьшившееся безразличие за пробуждающуюся взаимность, он в конце утреннего урока не выдержал и решительно признался в любви.

На ее бледных щеках появился недобрый румянец. Темные глаза вспыхнули.

— Не пытайся все испортить! — предупредила Халабант. — Пока все складывается отлично. Поэтому советую забыть то, что ты мне наговорил.

— Но как я могу? Мысли о вас не покидают меня днем и ночью!

— Значит, пересиль их. Я не желаю больше ничего слышать. И если хотя бы попытаешься прикоснуться ко мне, я превращу тебя в песчаного таракана, уж поверь.

Ганнин сомневался, что она дословно выполнит обещание, но выполнял ее приказ на протяжении восьми дней, так как не желал ставить под угрозу дальнейшее обучение. А потом, получив задание по ворожбе, написал ее имя, прочитал надлежащее заклинание и спросил о вероятности взаимной любви, получив ответ, который как будто предсказывал успех. Не помня себя от накатившего счастья, он схватил в охапку неожиданно вошедшую Халабант, притянул к себе, прижался щекой к щеке и неистово провел ладонью от лопаток до бедер.

Она прошипела шесть коротких, резких слов на неизвестном Тидриху языке и укусила его за мочку уха. Через мгновение он осознал, что копошится на полу среди огромных пылинок. Одна из них, блестящая и угловатая, плавала над ним, как небесное светило. Его глаза стали пугающе зоркими, они видели мельчайшие штрихи, но цвета словно бы исчезли из окружающего мира. Когда Ганнин в ужасе схватился за голову, то обнаружил, что его рука превратилась в зубчатую лапку, а щеки покрылись прочным хитином. Халабант сделала его тараканом, как и обещала.

Оцепенев, он попытался разобраться в ситуации. Отсюда, снизу, он не видел волшебницу — она находилась на невообразимой высоте, в верхних слоях атмосферы, — и к тому же не мог разглядеть комнату: ни знакомых стульев, ни кушетки, только сверхчетко видимые мелочи. Быть может, в следующий миг ее нога обрушится с небес, и Ганнина Тидриха не станет. И все же он не до конца верил, что стал песчаным тараканом. Он уже имел достаточно магического опыта, чтобы понимать: человеческий разум со всем содержимым нельзя уложить в крошечную головку насекомого. А ведь все оставалось с ним в тараканьем мозгу: вся человеческая личность, надежды, страхи и упования. Он оставался Ганнином Тидрихом из вольного города Сти, который прибыл в Триггойн, чтобы глубже постичь волшебство, и поступил в ученики к женщине по имени В. Халабант.

Значит, он имеет дело с иллюзией. Он не стал песчаным тараканом, просто его заставили поверить, что он таракан. Тидрих убедил себя в этом, и убежденность помогла ему не сойти с ума в первые, самые страшные мгновения.

Однако, если рассматривать существующее положение дел, какая разница, являешься ли ты шестиногой хитиновой тварью размером с фалангу пальца или только воображаешь себя ею? Так или иначе, положение было ужасным. Ганнин Тидрих не мог произнести слова, чтобы запустить заклинание освобождения. Следовательно, он не мог вернуть себе человеческий облик и размер. Он вообще ничего не мог сделать сверх того, что доступно песчаному таракану. Поэтому он поступил так, как поступило бы любое шестиногое существо, дорожащее своей жизнью: скрылся под кушеткой, где обнаружил других песчаных тараканов, по всей видимости, здешних старожилов. Тидрих обвел их яростным взглядом, безмолвно приказывая держаться от него подальше, они же беспорядочно задергали усиками в ответ. Поди угадай, что это означает: сочувствие или враждебность?

«Могла она не отказать мне в такой малости, — подумал Ганнин, — как возможность общаться с себе подобными, коль я на неопределенный срок обречен носить эту оболочку?»

Никогда ранее он не испытывал такого горя и ужаса. Но превращение оказалось временным. Два часа спустя — Ганнину Тидриху казалось, что минули десятилетия по тараканьему времени и он навеки останется насекомым, — голова злополучного ученика пошла кругом, сознание как будто взорвалось, а после он понял, что вернулся к прежнему размеру и лежит в неуклюжей позе на полу. Халабант куда-то ушла. Ганнин осторожно встал и побрел в свою комнату, снова привыкая к передвижению на двух ногах. Шагая, он держал ладонь перед глазами и восхищался тем, что опять видит пальцы, и непроизвольно дотрагивался ими до лица, плеч и живота, чтобы лишний раз ощутить мягкую человеческую кожу.

Он стал самим собой. Он чувствовал, что наказан поделом, и даже испытывал благодарность за отмену приговора.

На следующий день они не обсуждали досадное происшествие, вернув отношения в привычное и строгое русло: учитель учит, ученик учится. Тидрих старался вести себя крайне осторожно. Когда случайно при опробовании новых магических приборов их пальцы соприкасались, он отдергивал руку, как от раскаленных углей.

А в Триггойн пришла весна. Ветерок теплел, деревья окутались первой зеленью. Страсть Ганнина Тидриха к его наставнице не унялась, а сделалась, сказать по совести, просто невыносимой, но он не позволял себе ни малейшего внешнего проявления любви. Были и другие случаи, когда молодой человек на рассвете ненароком заставал Халабант обнаженной в коридоре, но теперь он всякий раз плотно сжимал веки и потом притворялся, будто ничего не видел, хотя ее облик стоял даже перед закрытыми глазами. Иногда думалось, что в этих встречах кроется нечто преднамеренное, возможно, это было определенного рода кокетство, но страх не позволял ему развивать такие предположения.

Теперь им овладела новая навязчивая идея. Что, если те гости, которых наставница принимала во время его отсутствия, вовсе не ученики, а любовники? Спроста ли Халабант принимает меры, чтобы они покинули квартиру до возвращения Ганнина? Мысли о том, что кто-то ласкает ее изумительное тело, срывает с губ страстные поцелуи, в то время как он не смеет и прикоснуться к красавице под угрозой превращения в песчаного таракана, доводили его до безумия.

Само собой, он мог узнать, что же происходит в квартире Халабант днем. Новых навыков вполне хватало, чтобы привести в действие магическое приспособление, известное под названием «сфера дальновидения». Оно позволяло за кем угодно подглядывать на расстоянии.

Трех дней оказалось достаточно, чтобы потихоньку вынести из дома одну из сфер, необходимый объем розовой жидкости и щепотку сероватого порошка, запускающего заклинание. Также пришлось украсть трусики Халабант — их запах сводил его с ума — из корзины для грязного белья. Все это он хранил в запирающемся на замок сундучке, взятом напрокат на соседнем рынке. На четвертый день, твердя в уме пять слов заклинания, Ганнин вынул приспособления из сундука в харчевне, где, как он был уверен, никто ему не помешает, водрузил шар на белье наставницы, заполнил его розовой жидкостью, сыпанул порошка и произнес те самые пять слов.

На краткий миг возникла опаска, что увиденное может навеки разбить его сердце. Но он отмел эту мысль. Узнать любой ценой!

Поверхность жидкости в сфере дрогнула, появилось лицо В. Халабант. Ганнин Тидрих затаил дыхание. У нее в самом деле был посетитель — молодой человек, скорее даже мальчик от двенадцати до пятнадцати лет. Они сидели весьма целомудренно — по разные стороны стола, изучая принадлежавшую Халабант книгу по магии. Час прошел вполне невинно. Вскоре прибыл и второй ученик — коренастый невысокий парень, одетый по-провинциальному безвкусно. На протяжении часа Халабант, по всей видимости, читала лекцию — сфера не позволяла Ганнину Тидриху слышать звуки, — в то время как ученик, кусая губы, со всей возможной быстротой делал записи. Потом и он удалился, а на смену пришел грустный, мечтательного вида юноша с длинными нечесаными волосами, который принес письменную работу. Халабант быстро перелистывала страницы, время от времени вставляя замечания, скорее всего достаточно язвительные.

Никаких любовников, все трое — обычные ученики. Ганнина Тидриха охватил жгучий стыд, да еще словно обухом по голове ударила неожиданная мысль: а что, если наставница заметила слежку? Скажем, с помощью наложенного на жилище защитного заклинания, о существовании которого он и не догадывался.

Но она вела себя как ни в чем не бывало, когда он вернулся в дом.

Неделю спустя он купил на рынке волшебников эликсир. Не снадобье, помогающее избавиться от несчастливой любви, а настоящее приворотное зелье, которое, по замыслу, бросит Халабант в его объятия. Наставница отправила его на рынок с длиннющим перечнем необходимых покупок: девясил, золотистая рута, ртуть, самородная сера, сахар гоблина, смола мастикового дерева, аммиачная камедь и так далее. Последней строкой стоял мальтабар, его продавал тот же человек, что занимался любовными эликсирами. Неожиданно для себя Ганнин Тидрих купил скляночку. Упрятал ее глубоко на дне сумки, надеясь тайком пронести в квартиру, но Халабант под предлогом помощи начала рыться в покупках и, конечно же, сразу наткнулась на зелье.

— По-моему, я это не заказывала, — строго произнесла она.

— Ну да, — огорченно кивнул он.

— Это то, о чем я думаю?

Ганнин понурил голову, не отрицая вины. Она сердито отставила бутылочку.

— Я проявлю снисхождение и заставлю себя поверить, что средство предназначено для кого-то другого. Но если ты собирался испытать его на мне…

— Нет-нет, в мыслях не держал.

— Обманщик. И дурак!

— А что я могу поделать, Халабант? Любовь ударяет внезапно, словно молния.

— Но я не вешала объявление, что ищу любовника. Только ученика, помощника, квартиранта.

— Разве есть моя вина, что я питаю страсть к вам?

— Уж моей вины в этом точно нет! — отрезала она. — Очисть свой разум от подобных мыслей, если не хочешь вылететь отсюда. — Затем, видимо тронутая немым обожанием в глазах Тидриха, она улыбнулась и, притянув к себе, легонько ткнулась в щеку губами. — Дурак! — повторила она. — Несчастный, безнадежный глупец.

Но Ганнину почудился в ее словах легкий оттенок нежности.

Отношения между ними продолжали оставаться строго деловыми. Ученик ловил на уроках каждое ее слово, как если бы его дальнейшее существование зависело от правильного произношения всех слогов, заносил в записную книжку мельчайшие подробности заклинаний, постигал работу с талисманами и создание иллюзий, иногда засиживался в библиотеке до поздней ночи, прорабатывая какой-либо вопрос магической науки, о котором она упомянула вскользь. Ганнин так хорошо освоил магию, что мог самостоятельно работать со сторонними заказчиками, став для Халабант непревзойденным помощником, который всегда знал, какой прибор или настой сунуть ей в руку. За короткое время количество заказов значительно возросло. Он очень надеялся, что это обстоятельство хоть немного возвысит его в глазах наставницы.

Тидрих все еще сох по ней — да и с чего бы страсти утихнуть? Но он героически пытался перебороть чувство, с головой окунаясь в обязанности домоправителя. До приезда в Триггойн Ганнин Тидрих не слишком утруждался работой по дому. Ну, не больше, чем самый обычный бакалавр. Так, немного возни, чтобы избежать полного свинства, и ни малейших потуг облагородить обстановку. Но скромное жилище Халабант он, что называется, вылизывал, пока оно не засверкало поразительной красотой и не задышало уютом. Даже песчаные тараканы, напуганные его хлопотами, разбежались по другим домам. Ганнин стремился изнурить себя напряженным изучением магии и рьяной уборкой, чтобы похотливым мыслям не осталось никакой пищи.

Но ничего не помогало. Очень часто, ворочаясь ночью на своем тюфяке, он воображал В. Халабант, которая, дурачась, завлекала его похотливыми жестами и многообещающе подмигивала. Ганнин Тидрих обливался потом, молясь всем демонам, чьи имена успел выучить, чтобы избавили от мучительных видений.

Когда страдания сделались невыносимыми, он задумался о смене наставника. Иногда приходили мысли о самоубийстве, ведь он понимал, что столкнулся с самой большой любовью своей жизни и эта страсть обречена остаться неудовлетворенной. Если он покинет Халабант, то остаток дней своих проведет холостяком; скитаясь по необъятному миру, будет встречать других женщин, но ни одну не сможет полюбить по-настоящему. Какая-то часть его разума считала эти рассуждения ребячеством и чепухой, но пересилить себя ему не удавалось. Ганнин всерьез начал опасаться, что очередное внезапное помутнение рассудка закончится самоубийством.

А хуже всего было то, что она время от времени вела себя с ним весьма любезно, вольно или невольно поощряя страсть, которой он так боялся поддаться. Возможно, трогательный и бессмысленный поступок — покупка приворотного зелья — затронул какие-то струны в ее душе. Теперь Халабант чаще улыбалась, даже подмигивала, а иногда игриво тыкала пальцем в плечо, чтобы особо подчеркнуть какой-нибудь вывод во время урока. Она стала крайне непредсказуемой в выборе одежды, облекаясь порой в столь откровенные платья, что у него дух захватывало. Но в большинстве случаев она держалась столь же холодно и отчужденно, как и вначале, не скупилась на язвительные слова, когда он портил заклинание или проливал жидкость из перегонного куба, сверлила его ледяным взглядом, если он говорил какую-нибудь глупость, и часто напоминала: ты как был, так и остался неумелым новичком, и пройдут многие годы, прежде чем ты достигнешь достаточного уровня мастерства.

Таким образом, он оказался в плену своих ограничений. И у нее в плену. Она могла дотрагиваться до него всякий раз, когда считала нужным, а он не осмеливался, полагая, что даже случайное касание чревато превращением в песчаного таракана. Она могла улыбаться и подмигивать, а он не решался ответить тем же. Она не воспринимала его всерьез. Как-то раз Ганнин Тидрих попросил научить его мощному заклинанию, которое имело очень разностороннее применение и носило название «безграничная тайна», а наставница сердито процедила:

— Это тебе не игрушки для дураков.

В один воистину прекрасный день Ганнину Тидриху удалось достичь весьма нелегкого результата — прочесть без ошибок и запинок целый ряд запутанных заклинаний. Халабант с радостной улыбкой внезапно сжала его в объятиях и взмыла вместе с ним к потолку лаборатории. Там они закружились лицом к лицу, грудь к груди; ее глаза лучились счастьем и торжеством.

— Великолепно! — воскликнула она. — Ты отлично справился! Я горжусь, что ты мой ученик!

Вот, подумал Тидрих, настал тот миг, когда исполняются все желания! Он сжал ладонями ее грудь и впился в губы страстным поцелуем. Халабант тут же отменила заклинание левитации, припечатав Ганнина к полу. Острая боль пронзила подвернувшуюся ногу.

Она плавно опустилась рядом.

— Ты как был, так и остался дураком, — фыркнула наставница и вышла из комнаты.

Теперь Ганнин Тидрих твердо решил свести счеты с жизнью. Он понимал, что со стороны его поступок покажется достаточно нелепым, но не позволил голосу разума взять верх над чувствами. Само существование стало для него невыносимым бременем, и другого способа освободиться от власти этой непостижимой женщины он не видел.

Много дней он потратил, обдумывая различные пути ухода из жизни. Выпить какое-нибудь зелье из кладовки, или вонзить себе в грудь кухонный нож, или просто выпрыгнуть из окна ученической комнаты? Все они казались ему неприемлемыми на эстетическом уровне и обладали рядом других недостатков. Главным образом беспокоила ненадежность каждого из них, а выжить после попытки самоубийства — это было бы хуже смерти.

В конце концов он решил утопиться в мутной, бурной реке на северной окраине Триггойна. Он часто бродил по ее берегам во время дневных прогулок. Река выглядела достаточно широкой и глубокой, а теперь, после весеннего паводка, очень даже полноводной. Знакомство с картой показало, что тело будет унесено на северо-запад, в мрачные безлюдные земли у далекого моря. Ганнин Тидрих не умел плавать — на его родине это было без надобности, ведь никто не справится с течением сбегавшего со склонов Замковой горы могучего и широкого Сти. Поэтому справедливо полагал, что смерть будет быстрой и безболезненной.

Однако на всякий случай он стащил веревку из кладовки, чтобы спутать себе ноги. Закинул моток на плечо и пошел по тропинке вдоль берега реки, высматривая удобное местечко. Стоял теплый, ясный день, на деревьях трепетали нежные зеленые листья. Трудно подобрать лучшее время для прощания с жизнью, чем разгар весны.

Выйдя на пустынный обрыв, Ганнин обвязал веревку вокруг лодыжек и не медля, без сожалений и душещипательных размышлений прыгнул головой вниз.

Вода даже в такой погожий день оказалась холоднее, чем он ожидал. Самоубийца с размаха ушел в глубину, рот и ноздри наполнились ледяной влагой. Он почувствовал близость смерти, но тут естественная плавучесть тела взяла верх, и Ганнин Тидрих пробкой вылетел на поверхность, кашляя и хватая воздух ртом. Спустя мгновение он услыхал всплеск неподалеку и понял, что кто-то кинулся в реку следом за ним. Наверное, непрошеный спасатель.

— Безумец! Болван! Ты соображаешь, что делаешь?

Конечно же, он узнал голос. По всей видимости, Халабант проследила за его неторопливой прогулкой вдоль реки и решительно воспротивилась попытке утопиться. При этой мысли молодой человек неожиданно исполнился гневом и вожделением.

Подплыв и схватив Тидриха за плечо, волшебница развернула его лицом к себе. В ее глазах он прочитал своего рода безумие. Придвинувшись вплотную, голосом едким, как серная кислота, она прошипела:

— Иахо ариаха… ахо ариаха… бакаксихех! Иа Наиан! Татлат! Хиш!

Ганнин Тидрих ощутил внезапный толчок и понял, что плывет. Он в самом деле плыл по течению, рывками передвигая сильное тело. Нет, это решительно невозможно! Мало того что он связал себе ноги, так он совершенно не умеет держаться на воде. И все же он двигался — если судить по деревьям, окаймлявшим тропку, по которой он сюда пришел.

Рядом плыла речная выдра, гладкошерстный зверь — изящный, сильный, ловкий. Всего лишь мгновение понадобилось Тидриху, чтобы сообразить: это В. Халабант. А он тоже стал выдрой. Спрыгнув в воду, волшебница успела наложить заклинание на них двоих, превратив в великолепных пловцов. Его ноги превратились в маленькие перепончатые лапы. Веревка, предназначенная упростить его гибель, соскользнула. И он держался на воде без малейших усилий!

«Не рассуждай, — сказал себе Ганнин Тидрих. — Плыви! Плыви!»

Они скользили рядом миля за милей, разрезая грудью сверкающие струи. Никогда раньше он не испытывал такого счастья. Человек давно пошел бы ко дну, но выдра — прирожденный неутомимый пловец. Вместе с Халабант он готов был плыть вечно, хоть до самого моря. Устремив вперед узкую голову, вытянув обтекаемое тело, он рассекал воду, как некий оживший инструмент. Выдра, в которую обернулась Халабант, не отставала, держалась плечом к плечу.

Время бежало. Ганнин Тидрих утратил понимание того, кто он, где он и что делает. Он даже перестал замечать спутницу. Весь мир для него стал движением, непрестанным движением вперед. Он осознавал себя настоящей речной выдрой, речной выдрой и более никем, и радостно мчался вперед.

Но вдруг острый звериный слух уловил звуки, которые никогда не озаботили бы обычную выдру. Но они привлекли внимание того остатка человеческого «я», что сохранился в его разуме. Испуганный вскрик, свистящий вздох захлебывающегося существа из тех, к которым он некогда себя причислял. Обернувшись, он увидел, что Халабант вернула прежнюю форму и задергалась в воде, выказывая признаки крайнего истощения. Она беспорядочно размахивала руками, запрокинув голову и закатив глаза. Кажется, женщина пыталась выгрести к берегу, но ей не хватало сил.

Ганнин Тидрих запоздало сообразил, что в свободном заплыве вниз по течению завел ее слишком далеко — выдрой он был гораздо сильнее. Наставница смертельно устала, она вот-вот захлебнется. Может ли утонуть выдра? Да, если она превратится в человека. Ганнин понял, что обязан вытащить ее на берег во что бы то ни стало. Он подплыл к тонущей женщине, ткнул звериным носом в бок, борясь с течением маленькими лапками. Ее глаза приобрели осмысленное выражение, она улыбнулась и произнесла два коротких слова — обратное заклинание. В тот же миг Тидрих вернулся в человеческое тело. На обоих не было ни клочка одежды. Нащупав ногой дно, молодой человек понял, что берег достаточно близко. Тогда он обхватил Халабант поперек груди и потащил ее на сушу.

Выбравшись на косогор, они лежали на земле, тяжело дыша и наслаждаясь теплым весенним солнцем.

Их вынесло далеко за город, что можно было определить по безлюдной, но не пустынной местности с пашнями и садами. Земля была покрыта мягким мхом. Ганнин Тидрих отдышался почти сразу, Халабант потребовалось гораздо больше времени. На ее лице читались напряженность и недовольство. Плотно сжав губы, волшебница, похоже, что-то сдерживала в себе. Мгновение спустя Ганнин Тидрих догадался, что именно. Слезы! Резко всхлипнув, Халабант разрыдалась. Мужчина потянулся к ней, обнял, пытаясь утешить, но она стряхнула его руку.

— Быть такой слабой… — бормотала она. — Я едва не погибла. Почти захлебнулась. И все это у тебя на глазах… у тебя… у тебя…

Следовательно, разозлилась она главным образом потому, что показала себя слабее. «Смех, да и только», — подумал он. Она, конечно, волшебница, наставник, а он всего лишь новичок, но мужчина, как правило, физически сильнее, чем женщина. Похоже, это правило распространяется не только на людей, но и на выдр. И если она выказала свою слабость во время безумного заплыва, то в этом нет ничего зазорного, ничего такого, что способно погубить его любовь.

Шепча слова утешения, он осмелел настолько, что обнял ее за плечи, а потом вдруг все изменилось. Халабант прижалась обнаженным телом к нему, обхватывая руками; ее губы впились в его рот с пугающей жадностью. Она отдалась Ганнину Тидриху телом и душой, без остатка.

Позже, когда они наконец решили вернуться в город, снова пришлось использовать волшебство. Ведь голому человеку затруднительно прошагать десяток миль. Халабант побоялась превращать себя и ученика в выдр, но в запасе у нее имелось еще одно заклинание переноса — и они мгновенно перенеслись в Западный Триггойн, туда, где осталась одежда. И даже веревка мокла у берега. Молча они оделись, молча вернулись в дом, шагая поодаль друг от друга.

Он понятия не имел, что будет дальше. Вроде бы стена отчуждения, разделявшая их с самого начала, сломана. То, что произошло на берегу реки, не отменишь и не забудешь. Но как Халабант решит изменить их странные взаимоотношения, молодой человек не знал. И не собирался торопить события, пока не получит от нее хотя бы поощрительный намек.

Но по всему выходило, что волшебница намерена притворяться, будто бы ничего не случилось. Ни его глупейшей попытки самоубийства, ни ее прыжка в воду, ни превращения в выдр, ни самозабвенного соития, которым завершилось изнурительное плавание. Они вернулись к обычным отношениям. Она — наставник, а он — ученик и слуга. Спали они в разных комнатах. Когда на другой день во время урока Ганнин неправильно прочитал заклинание — даже после долгого обучения его иногда подстерегали неудачи, — Халабант отругала его, по обыкновению едко и жестко, пообещав еще раз превратить в песчаного таракана.

Что же оставалось у него? Вкус ее губ, страстные стоны, ощущение крепких грудей в ладонях…

Тем не менее через несколько дней он заметил, что она украдкой поглядывает на него, улыбается по-настоящему теплой улыбкой, а когда Ганнин рискнул ответить, то не наткнулся на суровую отчужденность. Но он боялся делать следующий шаг. Поощрение его чувств казалось чересчур сомнительным.

И вот через неделю, во время утреннего занятия, Халабант решительно заявила:

— Запиши и запомни следующие слова: «Псакерба энфоноун оргогоргониотриан форбай». Узнаешь их?

— Нет, — развел руками Ганнин Тидрих.

— Это инициирующее заклинание для волшебства, которое известно как «безграничная тайна», — сказала она.

В животе у Тидриха похолодело. Наконец-то! Значит, Халабант решила доверить ему заклинание, доступное лишь учителям, заклинание, открывающее широчайшие возможности для постигающего магическое искусство! Получается, она больше не считает его дураком, способным навредить волшебством себе и окружающим.

Добрый знак, подумал он. Что-то все-таки изменилось.

Пусть она даже ведет себя так, будто на берегу реки ничего не произошло. На самом-то деле произошло, тот случай изменил и ее тоже. И как бы сильно она ни боролась с собой, Ганнин Тидрих знает: он продолжит поиски и рано или поздно, пусть даже через сто лет, найдет секретное заклинание, которое откроет ее сердце во второй раз.