Путь волшебника

Ннеди Окорафор ПРОБКА

Худшее, что может случиться с автомобилистом, — это угодить в нигерийский затор. Всевозможные транспортные средства, включая грузовики-супердлинномеры, уткнувшись бампером в бампер, сигналят, рокочут, извергают раскаленные газы под неумолимым африканским солнцем.

Двигаться могли только окада. Их мопеды протискивались между автомобилями и прицепами, неся на себе по два-три пассажира, как клещи вцепившихся в сиденья. Окада уворачивались от бесшабашных лоточников, а иногда впритирку проходили у бамперов машин. Все они держались правой стороны дороги.

Сегодняшняя пробка выдалась особенно неспешной, и в душе Нкема закипало раздражение. Ведь он хотел так мало — всего-навсего проехать из одного района Кверри в другой. А вместо этого уже два часа торчит позади изрыгающего дым грузовика, рядом с проржавевшим фургоном, битком набитым фанатиками из какой-то секты.

Несмотря на жару, он выключил зажигание еще полтора часа назад. Если не задохнется в ядовитых выхлопах, то уж точно сойдет с ума от псалмов. Как раз сейчас женщины визгливо затянули очередной куплет «Христа, омытого кровью».

— Будь проклят ваш Бог! — заорал Нкем, в ярости ударив кулаком по рулю.

Женщины умолкли, впившись в него злобными взглядами. Он раздумывал, показать им средний палец или еще раз проклясть с такой злобой, чтобы решили, будто у него синдром Туретта или он одержим демоном, но потом представил, как осерчала бы матушка. Она пребывала в его памяти всегда, даже в самые разгульные дни.

— Проклятая церковь может поцеловать меня в задницу, — пробормотал он. — Эти сектанты все до единого психи. Беда и обуза страны.

Но женщинам он ничего не сказал, продолжая сжимать баранку и скрежеща зубами. Удивительно медленно течет время в некоторых ситуациях, и это здорово бесит.

Пробки напоминали мертвую точку во временной петле. Подняв взгляд, он увидел в вышине большого парящего орла, свободного неторопливого правителя воздушного океана.

— Проклятая птица! — выругался Нкем.

Он застрял на полпути к славному заслуженному перепихону. Вчера Нкем закончил сниматься в последней серии «Без границ». Теперь неплохо бы расслабиться, оттянуться по полной, и, понятное дело, не с женой.

Эту девчонку он повстречал в ночном клубе месяца четыре назад. Само собой, она была на седьмом небе от счастья после звонка самого сексуального актера Нигерии. Согласилась сразу на все и пообещала дождаться его в мотеле, в двадцати минутах обычной езды.

Нкем снова крутанул руль, а потом дернул себя за дред. И зачем он только поехал по этой дороге? В это время суток? Здесь всегда самая кошмарная пробка. Но для этой не было никакой причины. Ни тебе начала рабочего дня, ни конца. Ни ремонтных работ. Авария? Да они случаются здесь каждый день… Просто слишком много транспорта скопилось вдруг на этой трассе.

И от одних только мыслей об этом росло кровяное давление.

Два часа жизни пропали впустую! Нкем взялся за мобильный телефон, а потом вернул на место. Агнесса будет ждать. Весь день, если понадобится. Да и кто из женщин не ждал бы?

— Мать вашу! — проворчал Нкем.

Он поднял стекло, включил двигатель и кондиционер. Его «ягуар» жрал бензин как проклятый, но если и кончится горючка, какая разница? Все равно он стоит на месте. Ни одна машина не двигается.

Нкем расслабился и смежил веки, подставив разгоряченное лицо под струю прохладного воздуха. Закрытое окно, помноженное на рычание грузовика, приглушило хор сектанток, сделав его почти терпимым. Он откинул кресло, мурлыкая от удовольствия. Прохладный воздух и тишина. Он вздрогнул и рассмеялся, удивляясь самому себе. Как можно испытывать хоть каплю удовольствия в плену всепоглощающего раздражения и дискомфорта? Да, жизнь иногда бывает поразительно запутанной.

Он открыл глаза в тот миг, когда из выхлопной трубы грузовика вырвался огромный клуб черного жирного дыма. Нкем снова рассмеялся и подумал, что, наверное, здесь и умрет.

Обстановка соответствовала ощущениям. Актер мчался к Агнессе, поскольку очень хотел кого-нибудь трахнуть. Он желал насладиться бурным совокуплением с ее податливой плотью. Фальшивые люди и фальшивые поступки окружали его. Нкем постепенно убеждался, что не создан для этого мира.

Он выглянул из окна. На левой обочине раскинулся оживленный рынок, из которого выныривали лоточники, предлагая водителям банановые чипсы, соленые кешью и жареные шарики из теста, шашлычки-суя и полиэтиленовые пакетики с холодной и якобы чистой водой. Но краем глаза Нкем уловил нечто большое и белое, направляющееся к нему от угла рынка. Он моргнул, недоумевая, что бы это могло быть. Для птицы великовато. Может, автомобиль?

Но что бы это ни было, оно приближалось очень быстро. Медленно повернув голову, Нкем выпучил глаза. К нему скакал крупный снежно-белый длиннорогий бык. Выскочить из «ягуара» Нкем не успевал. Не успевал даже подумать о пути отступления. Не успевал ничего. Обезумевший зверь вознамерился врезаться с разбега в автомобиль и пронзить его острыми рогами. А потом Нкем различил зрачки быка — молочно-белые.

Все волоски на теле встали дыбом. Он задохнулся. Этих зверей он не видел с детства. С тех пор, как один из них чуть не убил его.

Нкем попытался перескочить на пассажирское сиденье. Крик безумного ужаса вырвался из его горла, когда бык поравнялся с автомобилем.

Но в последний миг зверь повернул голову, изменив направление удара. Вжи-и-ик! Левый рог прочертил дорожку по стеклу со стороны водителя. Звук получился отвратительнее, чем если провести гвоздем по классной доске. К удивлению, стекло выдержало удар.

— Ауо! — воскликнул Нкем, хлопая в ладоши около уха.

Зверь развернулся и умчался прочь, лавируя между машинами, и скрылся в роще на правой обочине.

Нкем неподвижно сидел, не сводя взгляда с глубокой борозды длиной в фут. Будучи ребенком, он трижды, как и в этот раз, расходился на волосок со смертью. В три года несколько кур попытались заклевать его насмерть. Он отлично помнил их молочные глаза и раскачивающиеся головы, как будто под черепами птицы ощущали нестерпимый зуд и пытались от него избавиться. По счастливой случайности мама оказалась рядом. В ту же ночь эти курицы оказались обезглавленными в котле. И никто ничего не сказал об их убийственном взгляде.

Когда Нкему исполнилось семь лет, обезумевшая коза с молочно-белыми глазами хотела его забодать. Спасли его только от природы быстрые ноги. Этот зверь мотал головой так же, как и куры.

Последний случай произошел в двенадцатилетнем возрасте. Нкем шел домой по оживленной улице, как вдруг сумасшедшая лошадь с белыми глазами, без всадника, яростно тряся головой, кинулась в его сторону.

В нескольких футах от цели ее сбил переполненный автобус, потом резко свернул, врезался в грузовик и с ним вместе свалился с моста. По всей дороге и в окаймлявших ее кустах валялись изувеченные тела. В неглубокой речке под мостом плыли мертвые и раненые; кто-то звал на помощь. Целый и невредимый, но получивший сильнейший шок, Нкем просто не мог сдвинуться с места.

Это событие стало кульминационной точкой в жизни двенадцатилетнего Нкема. Перед самой катастрофой он думал лишь о своем урчащем животе. Он не ел досыта вот уже много дней. Родители купили ему учебники, а значит, денег на пищу почти не осталось. Он уродился седьмым сыном в семье бедного бататовода и его хромой жены, и только что из-за него умерло столько народу. Погибла и лошадь, подчиняясь силе, которая завладела ее разумом.

Ужасная сцена накрепко врезалась в память, совершенно вытеснила чувство голода. Именно в этот миг Нкем захотел стать актером, отказавшись от давнишней мечты изучать медицину. Он так и не выяснил, откуда взялась лошадь, куда подевался ее всадник. Но, помимо всего прочего, он навсегда запомнил конские глаза — молочно-белые, однако не слепые. Тот же самый взгляд он увидел только что, двенадцать лет спустя.

Он выключил зажигание, покинул автомобиль и провел пальцами по шероховатому разогретому стеклу. Борозда получилась весьма глубокой, как будто животное развернулось нарочно, чтобы прочертить отметину на окне. Женщины в фургоне замолчали и уставились на Нкема, словно воочию увидели Лазаря. Водитель грузовика высунулся в дверцу:

— Спаси вас Бог! Эта зверюга просто одержимая!

Три оборванных и провяленных на ветру мальчика с палками в руках пробежали сквозь запруду из автомобилей.

— Он пошел туда! — закричала одна из хористок, указывая на рощу.

Мальчики закивали, но не ответили, старясь не сбить дыхание, и последовали за зверем. Нкем рухнул на сиденье с облегченным вздохом, задаваясь в глубине сознания вопросом, во что обойдется замена стекла.

Час спустя пробка рассосалась. Но Нкему уже было на все наплевать. Перед мысленным взором раскачивал головой обезумевший бык с белыми глазами. Секса больше не хотелось, но и возвращаться к жене в Абу Нкем не собирался.

На хорошей скорости он проскочил три мили, прежде чем угодил в новое скопление, грозящее перерасти в пробку. Притормозив, он взорвался проклятиями на английском и игбо. Голова болела просто ужасно. Нет, не надо было покидать гостиничный номер. Лучше бы он снимал напряжение на балконе с бокалом холодного пива и интересной книгой. Нкем расхохотался. Такого отдыха ему тоже не хотелось.

— Я не знаю, чего хочу на самом деле! — сказал он вслух.

Главное, чего он хотел, — это не оказаться в очередной пробке.

Прежде чем автомобиль окончательно застрял, Нкем заметил просвет в стене пальм, съезд на проселочную дорогу. Рискнуть? Вчера вечером разразилась сильнейшая гроза. Просохла земля или нет? День жаркий, солнце так и палит. Вероятнее всего, просохла.

— Мать вашу! — буркнул он и свернул на грунтовку.

И тут же пожалел об этом. Вдруг он намертво завязнет в грязи? Чего ему не хотелось совершенно, так это угробить «ягуар». Но и разворачиваться не было никакого желания. Нкем часто подчинялся импульсивным решениям — таким, как это. Однажды он обнаружил, что спускается с бокового нефа в церкви, а все потому, что семья противилась его браку; значит, ему надо поступить всем назло.

На проселочной дороге вполне могли разъехаться два автомобиля, к тому же ухабы почти не ощущались. Но после пяти минут езды «ягуару» пришлось преодолеть несколько широких луж. Приятный сюрприз: грунтовка следовала параллельно шоссе. Нке-ма наполняла уверенность, что в конце концов он возвратится на главную дорогу.

Лес, окаймлявший обочины, выглядел густым и весьма таинственным. Шоссе едва виднелось сквозь заросли, располагаясь приблизительно в одной восьмой мили. Нкем ухмыльнулся — он двигается, пока остальные стоят. Главная сюжетная линия всей его жизни. Он нажал на педаль газа.

Прибавив ходу, Нкем кое-что заметил краем глаза.

— Ох, да что за дьявольщина творится со мной сегодня… — прошептал он.

По левую сторону от «ягуара» бежала крупная, похожая на страуса птица с торчащими во все стороны черными перьями. Ее вид наводил на мысль о карнавале, о нарядах из пальмового волокна и танцорах. Нкем поддерживал скорость около тридцати миль в час, но птица без особых усилий неслась вровень с автомобилем. Встречный воздух пригладил мягкие и тонкие перья. На бегу птица повернула голову и взглянула на Нкема, ее алые маленькие глаза вспыхнули подобно рубинам. Ясный взгляд. «Это хорошо, — подумал он. — И не мотает башкой, по крайней мере».

Нкем отвернулся от странного создания, но лишь для того, чтобы обнаружить еще одну птицу, приближающуюся справа.

— Задница! — воскликнул он шепотом, сосредотачиваясь на лежащей впереди дороге.

В этот миг он увидел еще одну птицу прямо перед собой, посреди грунтовки. Даже издалека, непонятно почему, Нкем четко различал птичьи глаза. Они пылали коричневым цветом, словно шоколад со сверкающим в глубине солнцем. В ушах зазвенело, сердце сжалось, яркий свет на мгновение ослепил.

Вам! Бух, бух!

Нкему показалось, будто его самого переехали. Воздух вырвался из легких, взор затянула белесая мгла. Потом боль отпустила. Так или иначе, ему удалось надавить на тормоз. Шины заскользили по дорожной грязи, и автомобиль застыл. Наступила тишина, только доносилось с отдаленного шоссе урчание моторов.

Времени, чтобы трезво оценить ситуацию, не оставалось. Другие птицы окружили «ягуар». Нкем окинул их взглядом, а потом обернулся к безжизненному телу. Просто куча мяса с перьями посреди дороги. Несомненно, труп… Одна из птиц приблизилась к окну и постучала в стекло коротким, но мощным черным клювом. Цок-цок-цок… Немного ниже борозды от бычьего рога. Нкем выдохнул и расслабился.

— С каких пор долбаные страусы бегают в штате Имо? — запрокинув голову, обратился он к черной обшивке салона.

Он подумал, не позвонить ли другу Фестусу — орнитологу-любителю. Рука уже потянулась к мобилке, но замерла на полпути. Если Нкем расскажет о своем приключении, Фестус решит, что у него съехала крыша.

Еще одна птица заглянула в окно.

— Чего ты хочешь, пернатая?

Она отбежала. Нкем опять глянул на погибшее существо. Кожаное сиденье заскрипело, когда он повернулся. Что эти траханые твари здесь делают? И если могут убежать куда глаза глядят, какого дьявола торчат посреди траханой дороги?

Потом Нкема осенила идея, до того дикая, что он даже хихикнул и почесал короткую бородку. Стоит ли так поступить?

А почему бы и нет?

В багажнике лежало старое покрывало. Будучи мальчишкой, он никогда не тратил впустую ни единой унции пищи, потому что ему никогда не удавалось наесться вдоволь. Теперь, несмотря на обеспеченную жизнь, он сохранил большинство старых привычек. Допустить, чтобы пропало хорошее мясо? Он опять рассмеялся. Нет, он не поедет к Агнессе. Он проведает свою матушку, которая живет в часе езды отсюда. Уж кто-кто, а она должна оценить огромную добычу.

Нкем сдал задом, медленно направляясь к убитой птице. Окружившие его твари внимательно наблюдали, вытянув длинные шеи.

— Эй вы, — бормотал он, — стойте на месте. Стойте на месте.

Птицы держались поодаль. Некоторые клокотали горлом, все громче и громче, но было трудно сказать, кто именно. Звук напоминал гулкий рокот барабанов и казался довольно жутким. Подойдя к мертвому существу, Нкем внимательно его осмотрел. Птица превосходила размером сородичей и отличалась окрасом. Кожа длинной, неестественно вывернутой шеи отливала яркой синевой, а глаза были окружены темно-красными пятнами. Если принять во внимание «горжетку» тонких белых перьев и четыре длинных черных пера, украшавших макушку, то можно смело заключить: очень красивая птица.

И, как показала попытка ее поднять, тяжелая. Нкем считал себя крепким парнем, ежедневно занимался в тренажерном зале. Даже если бы птица весила больше ста фунтов, он должен был запросто закинуть ее в багажник. Но, черт побери, какая же она огромная! Мяса хватит, чтобы кормить всю деревню несколько дней. Нкем подсунул под нее руки и потянул. Запоздалую мысль о том, что кровь и грязь безвозвратно испортят белую шелковую футболку, он с ругательством отверг. Выпрямился. По ощущениям, вес птицы не превышал ста двадцати фунтов. Когда тело оторвалось от земли, из перьев выпал некий предмет, издали похожий на осколок льда.

Обмякшая шея свободно болталась, как кусок вареной маниоки; птичья голова стукалась о ногу Нкема. Он покосился на остальных, надеясь, что они не осуждают его поступок. Теперь стая насчитывала не меньше десятка особей, которые вертели головами и пялились на него.

Нкем опустил мертвую птицу в багажник, а потом встал на колени и поднял выпавшую вещицу. Какой-то минерал? Он повертел находку перед глазами — похоже на кварц — и сунул в карман джинсов, возвращаясь за руль.

На протяжении двух миль здоровенные бескрылые птицы бежали наравне с автомобилем по грунтовой дороге. Их вид странным образом беспокоил. Нкем начинал ощущать себя одним из этих созданий, а потому прибавил газа. Некоторое время птицы ухитрялись не отставать, но в конечном счете «ягуар» победил, утопив соперников в клубах пыли.

Еще через милю, с мертвой птицей в багажнике, Нкем выехал на шоссе, чувствуя свободу и легкость.

Или ему это лишь казалось. Через десять минут езды по ровной дороге он уловил непонятный громкий стук, доносящийся из задней части автомобиля.

— Неужели колесо пробил? — простонал он.

Но, двигаясь по шоссе, он имел возможность прислушаться и подумать. Звук не походил на ритмичное глухое постукивание, какое издает колесо со спущенной камерой. Удары чередовались с паузами разной продолжительности. Бам, бам!

И опять… Сбрасывая скорость, Нкем вслушивался.

БАМ!

«Да чтоб тебя!» — подумал он.

Звук доносился из багажника. Птица не умерла. Ни в детстве, ни сейчас он не мог скрутить шею даже цыпленку. А теперь оказался перед необходимостью добить гигантскую полумертвую таинственную птицу.

БАМ! БА-БАМ!

Передний бампер «ягуара» уже получил вмятины при столкновении, а сейчас проклятая тварь решила изуродовать багажник. И она сделает это, если Нкем не примет решительных мер. Затормозив, он выпрыгнул из автомобиля и подбежал к багажнику, на ходу увидев вмятины на его крышке, будто от ударов кулаком. Солнце палило в затылок, подмышки взмокли.

БАМ! БА-БАМ!

И каждый раз тонкое железо вспучивалось.

БАМ! БАМ!

— Ладно, давай начнем… — буркнул он и нажал на кнопку брелока, чтобы открыть багажник.

Крышка распахнулась, и из темного отсека выпрыгнул некто стройный, в растрепанном одеянии из перьев, которые волновались при каждом движении. Нкем отшатнулся, едва не заорав.

Против воли он выставил кулаки перед грудью, готовый отбиваться от самого дьявола.

Женщина.

Нкем не верил своим глазам, но не решался моргнуть. Высокая, с длинными мускулистыми ногами, одетая в платье, похожее на птичье оперение, которое скрывало очертания ее тела. Женщина. Вовсе не птица. Она спрыгнула на землю, держа руки прижатыми к бокам.

— Ты соображаешь, что делаешь? — вопросила уверенным, сильным и глубоким голосом. — Думаешь, что способен защитить меня здесь?

Женщина-птица превосходила ростом Нкема и выглядела лет на тридцать. Заплетенные в косички волосы украшены нитками красного стекляруса и коричневатыми ракушками каури. Губы очень темные, словно подкрашенные черной помадой, а вся одежда состоит из тонких шелковистых перьев. Бусы защелкали и задребезжали, когда она, пошатываясь, шагнула вперед.

— Кто ты? — пролепетал Нкем, не опуская кулаки.

— Ты в своем уме? — спросила она.

— Н-нуда…

— Почему не бросил меня умирать?

— Я думал, ты умерла… — начал он, но опомнился и замолчал, опуская руки.

Почему он ведет себя так, будто эта женщина — только что сбитая им птица?

Но прежде чем Нкем успел сказать еще хоть слово, они вышли из кустов. Одна, две, десять… Шестнадцать здоровенных птиц.

«А я догадывался, что они где-то поблизости», — подумал он, пока птицы окружали его, будто стайка любопытных женщин.

Проехавший мимо грузовик просигналил.

— На ва-а-ау! — крикнул высунувшийся из окна водитель.

Еще несколько автомобилистов притормозили, привлеченные неожиданным зрелищем.

— Чинеке![6] — закричал кто-то.

Человек высунул руку с телефоном из окна со стороны пассажира. Нкем видел, как объектив встроенного фотоаппарата нацелился, чтобы снять его в самом лучшем разрешении.

— Снимай! — кричал водитель. — Снимай скорее! Мы отправим фотку… Это же репортаж с места событий!

— Ты только глянь!

От приблизившихся птиц несло горьковатым, напоминавшим грейпфрут ароматом. Теперь они все низко рокотали, словно оркестр барабанщиков, а женщина задумчиво глядела на них. Потом она повернулась к Нкему и сказала так, что у него душа перевернулась:

— Я хотела умереть… — Она шагнула вперед, переходя на шепот. — Я… вела их к свободе, но слишком многим она стоила жизни. Я должна была умереть, потому что не могла спасти всех.

Нкем моргнул, вдруг догадавшись о причине суеты автомобилистов. Люди, конечно, узнали его. Как не узнать звезду, секс-символ Нигерии. Даже до приезда папарацци найдется слишком много очевидцев.

— Садись в машину, — приказал он.

— Они мои друзья. — Женщина посмотрела на него, как на идиота.

— Просто сядь внутрь, пусть они идут рядом.

Нкем не ощущал полной уверенности, что таким образом сможет избежать всеобщего внимания, но это все же лучше, чем ничего не предпринимать. Он залез в «ягуар» и открыл дверь для женщины-птицы. Та, подозрительно поглядывая на Нкема, медлительно забралась на сиденье и согнула длинные ноги.

Он чувствовал себя разбитым, но вместе с тем взвинченным. Новое ощущение. Неожиданное и острое.

— Кто ты? — спросил Нкем, трогая с места на глазах у зевак.

Он повел автомобиль вдоль обочины таким образом, чтобы птицы могли свободно бежать рядом.

— Огаади, — ответила женщина, глядя в окно на птиц. — Так меня зовут.

Нкем, не говоря ни слова, покосился на нее.

— Сейчас две тысячи тринадцатый?

— Ну да…

— Чэй! Как летит время! Кажется, будто никакого времени нет вообще… — Она открыла окно. — Признаюсь: я амусу. Мой дядя инициировал меня в десять лет. Что я должна была делать, как ты думаешь? Отказаться? — Она с вызовом зыркнула на Нкема.

— Мм… Я не знаю… Ты ведьма?

— Я слушалась дядю. Получила от него много знаний. Он был истинным дибиа. Научил глотать яд и оставаться живой, помогать росту трав и деревьев. И отец разбогател на биржевой игре не без моего содействия… Магия джу-джу — штука довольно сильная. Но потом… мои мать и сестра… — Она сглотнула ком в горле.

Нкем хмуро посмотрел на женщину, когда та зажмурилась и сжала кулаки, а потом отвернулся, чтобы следить за дорогой. Но по коже у него шел мороз.

— Так что произошло с твоей матерью и сестрой? — осторожно спросил он.

— Они умерли! И я не знаю почему! Какая-то заразная хворь! — резко бросила женщина. — Я ничего не делала!

Нкем молчал, ожидая продолжения.

— Мой… дядя был вне себя от горя, когда это случилось, — сказала женщина. — Он искал виноватого и потому проклял меня. Он так любил всех нас. — Она глубоко вздохнула. — У дяди была ферма в десяти милях от Оверри — там он разводил страусов эму.

«Страус эму, — подумал Нкем. — Вот как они называются».

— Он превратил меня в страуса и запустил в стаю. Двадцать лет я прожила с птицами.

Нкем с огромным трудом заставил себя сосредоточиться на дороге. Проклятая стая эму, бегущая рядом с «ягуаром», и растущее число зевак нисколько не способствовали этому. Он сжал пальцами руль и глубоко вздохнул. «Какая чушь! — думал он. — Сущий бред!» Может, за завтраком ему в еду подсыпали легкий наркотик? Может, кто-то из поваров ненавидит его фильмы? А почему бы нет? Что-то похожее произошло с одним из актеров несколько лет назад. Но вот что удивительно — Нкем верил каждому слову женщины-птицы. Каким-то образом он знал: все, что она говорит, — правда.

— Двадцать лет я старалась не попадаться дяде на глаза, — сказала она. — Его дела шли отлично. Оверри оказался очень удачным рынком для сбыта страусятины. — Огаади выглянула в окно и понизила голос: — Люди все одинаковы. Большинство из них даже не догадывались, что ели страусов эму. Думали, покупают говядину. А дядя считал, что меня давно зарезали и продали. Но он очень хорошо учил меня. Я пряталась весьма искусно, вот только убежать не могла. К изгороди вокруг фермы было подведено электричество.

Нкема осенило:

— А эта гроза… Гроза вчера ночью, она чем-то помогла?

— Верно, — кивнула женщина. — В ограду ударила молния. И я сразу поняла: вот шанс на спасение. И еще больше напугала страусов, заставив их кинуться прочь. А забор все-таки был под напряжением, многие погибли. Я… не ожидала такого. Не предусмотрела. Так расстроилась… — Из глаз Огаади хлынули слезы. — Понимаешь, когда я увидела твой автомобиль, то подумала, что судьба дарует мне еще одну возможность. Я хотела покончить с жизнью…

Ее слова растрогали Нкема. Хотя рассказ граничил с бредом, на уровне подсознания он ощущал, что их судьбы похожи. Он тоже не от мира сего. Конечно, умирать он не хотел, хотел просто отказаться от такой жизни.

— Наверное, от удара джу-джу моего дяди разбился, — проговорила Огаади.

По мере их продвижения все больше автомобилей замедлялись. Вскоре Нкем понял, что быстрее двенадцати миль в час ехать не может. Ни Огаади, ни ее страусиной стае это не понравилось. Птицы, разозлившись, вновь принялись издавать звуки, напоминающие барабанный бой. А женщина выказывала все больше признаков беспокойства, поглядывая на сопровождающую толпу любопытных.

— Что тут делают эти люди?

— Не бери в голову! — брякнул Нкем. — Ну кто откажется задержаться и поглазеть?

Далеко впереди движение совсем замедлилось, это смахивало на новую, жутко неприятную пробку. Вдруг Огаади повернулась к Нкему и с выпученными глазами воскликнула:

— Ты ему помогаешь!

— А? Что? Ты о ком?

— Он может все на свете остановить! Я знаю его уловки! — Женщина вцепилась в руль.

— Ты что делаешь?! — заорал Нкем.

Проскочив в опасной близости от двух автомобилей, они слетели с дороги. Нкем слышал шелест травы и кустов под днищем «ягуара». К счастью, они остановились, не врезавшись ни во что. Огаади распахнула дверь и выпрыгнула наружу. В это время страусы налетели на машину с другой стороны, стуча клювами по стеклу.

Нкем понял, что сходит с ума.

— Останови их! — закричал он, покидая автомобиль.

Запутавшись в своих ногах, Нкем упал на землю. Поднялся и неуклюже шагнул к ближайшему эму, пытаясь оттолкнуть от «ягуара», но страус оказался слишком сильным и тяжелым для него. Птица вырвалась, и Нкему пришлось отдергивать голову, чтобы уберечь нос от удара клювом.

— Что это?! — кричал он, вцепившись в перья. — О боже! Что происходит?

Неожиданно чьи-то руки обхватили его талию.

— Не смей причинять зло моему народу! — шипела Огаади ему в ухо, оттаскивая от автомобиля.

Они упали на землю. Нкем попытался отползти в сторону, но она вцепилась как клещ. Тогда он уперся в нее ногами, стараясь вырваться из хватки. Женщина-птица снова обхватила его, и они покатились по траве.

— Прекрати! — воскликнул он и наконец выскользнул из объятий.

— Это он тебя послал! — закричала она в ответ. — Думаешь, я дура?

Огаади вновь прыгнула на него и повалила на землю. Пот смешивался с пылью, щедро марая футболку Нкема. Он здорово испугался. Женщина была сильнее, она перевернула его на спину, придавила ноги своими, а руки прижала к траве выше головы. В таком положении он не мог сопротивляться.

— Что тебе не нравится?! — рычал он, буравя взглядом ее безумное лицо.

Едкий пот, сбегающий на глаза, заставлял его моргать.

Как и от птиц, от Огаади пахло грейпфрутом, но также и потом. Впившись в его глаза своими шоколадно-солнечными, она тяжело вздохнула. Мышцы ее лица начали расслабляться, ярость сменялась обычным недовольством.

— Значит, он тебя не посылал? — проговорила она.

— Нет! — ответил Нкем, и оба замолчали.

— Разве это не Нкем Чуквукадибия? — громко сказал кто-то.

Нкем и Огаади одновременно повернулись к дороге. Машины стояли на обочине, люди покидали их, привлеченные интереснейшим зрелищем. И никто не спешил на помощь. Нкем даже не удивился. Они с Огаади откатились на несколько ярдов. Здесь, в густой траве, могли водиться змеи. Нкем чертыхнулся и, несмотря на сидевшую сверху женщину, пнул одну из птиц. Но страус так увлекся расклевыванием «ягуара», что и внимания не обратил на жалкую попытку.

— О господи, — сдаваясь, простонал Нкем и расслабился. — Моя жизнь — сплошное дерьмо.

И поднял глаза к небу, страстно желая, чтобы оно обрушилось. Там снова парил растреклятый орел — должно быть, ему тоже нравилось наблюдать за суетой, но сверху. Огаади глянула на Нкема с явным презрением.

— Ненавижу слабаков, — сказала она.

— Мне плевать на твою ненависть, — дернулся он.

— Тебе не идет быть слабаком.

— А что ты обо мне знаешь? — Нкем снова оттолкнул ее. — Да слезь с меня, черт побери!

Одна из птиц, будто получив личное оскорбление, повернулась и уставилась на него. Нкем, нахмурившись, не отводил взгляд. Эму издал глубокий горловой звук, а потом покачал головой. В его глазах плескалась молочная белизна.

— Вот… вот же гадство… — прошептал Нкем, в то время как птица, наклонив голову, решительно шагнула вперед.

Нкем следил за трехпалыми сильными ногами. Мощные когти как будто для того и созданы были, чтобы выпотрошить человека. В любом случае смерть неизбежна. Он удвоил усилия, отчаянно извиваясь.

— Да слезь с меня! Бико![7] Туда смотри!

Огаади не двинулась с места, задумчиво глядя на приближающегося страуса. Потом подняла руку.

— Остановись! — приказала она.

Эму покачал головой и неуклюже уселся. Затаив дыхание, Нкем следил, как глазам птицы возвращается их естественный красновато-коричневый цвет. Он ощущал зуд, будто на волосок приблизился к пониманию чего-то очень и очень важного. Кровь стучала в ушах, а пот стекал по вискам.

Огаади наклонилась над ним, лицо к лицу.

— Что ты с ним сделала? — спросил Нкем. — Ты видела его глаза? В этих глазах…

— Я… — Она принюхалась. — Я чую от тебя этот запах… — Нахмурилась. — Ты не отсюда.

— Что? — прошептал Нкем.

Огаади склонилась еще ниже, почти касаясь его губами. Он не шевелился. Вблизи она пахла тоньше — скорее не как грейпфрут, а как цветок грейпфрута. Женщина-птица втянула воздух ноздрями.

— Обанджа, — прошелестела она. И выпрямилась. — Ты?

Нкем хотел ответить, но спазм стиснул горло.

— Даже не знаешь об этом? — спросила она.

Он медленно покачал головой. Комары кусали его за голые ноги, струйки пота стекали между лопаток.

— Откуда? — Он на миг зажмурился, пытаясь сосредоточиться. — В детстве меня трижды едва не убили. И всякий раз нападали животные, взбесившиеся животные. — Нкем все еще не открывал глаз. Если бы он видел проклятых страусов или столпившихся зевак, то сбился бы с мысли. — Мама… говорила что-то такое в шутку, но…

— Ты всегда стремился вернуться в мир духов, — загадочно заявила Огаади. — Да… — Она кивнула. — Теперь все ясно. Это не совпадение. — Протянув руку, она пощупала карман Нкема.

— Эй! — возмутился он, отбрасывая ее руку. — Ты что себе…

— Что лежит в твоем кармане? — спросила она, снова щупая.

Нкем хлопнул ее по запястью. Она ударила в ответ.

— Достань сейчас же! — приказала она.

— Хорошо, достану. — Он вытащил кусочек кварца, который был вовсе не таким прозрачным, как раньше, когда лежал на дороге.

Он сиял как золото, чистое золото. Огаади вцепилась в камешек и поднесла к глазам.

— Что это… — прошептала она, глядя на талисман так, будто видела его впервые. Лизнула, а потом сплюнула. — Где нашел?

— Это с тебя свалилось, когда я тебя подбирал, — ответил Нкем. — Когда ты была страусом эму. Мертвым страусом эму.

— И что ты с ним сделал?

— Ничего.

— Ничего?

Он закатил глаза.

Вокруг толпа все росла, собралось уже три десятка человек. Они глазели, щелкали фотоаппаратами, болтали по телефону.

— А что это? — спросил Нкем. — И почему оно стало золотым?

— Это что, шутка такая? Ты же не ребенок… — озадаченно проговорила она. — Я хотела ребенка.

— Э-э… — Нкем растерянно смотрел на нее. — Я не… В смысле, я…

— Я надеялась получить ребенка!!! — выкрикнула Огаади, залепив ему пощечину.

— Эй, прекрати! — воскликнул он, отчаянно пытаясь ее сбросить.

Если она ударит еще раз, он не будет терпеть. И плевать, сколько людей пялится. Только бы на ноги встать…

— Я… прости… — Она снова посмотрела на кусочек золота. — Я не ожидала… Ты?

— Что — я? — Нкем стукнул кулаком оземь. — Мать твою! Да слезь же с меня!

— Обанджа жаждут воли, — сказала Огаади, оставаясь на месте. — Они всегда в поисках освобождения. Мой дядя — один из них. Вот почему я и в тебе это чувствую. Если только найду его… Нет, я его обязательно найду и сразу превращу в самого маленького зверька, посажу в железную клетку. — Она сжала кулак. — Ты тоже обанджа. Если животные пытаются тебя убить, значит ими завладели твои друзья-духи, которые стремятся вернуть тебя домой. Они ощущают твою слабость. Всегда чувствуют, когда такой, как ты, хочет умереть.

Вот так номер! Значит, он обанджа?!

На своем веку он наслушался сказок про обанджа, а вот теперь оказался одним из них. Нкем позволил пониманию впитаться в душу, и жизнь как будто начала обретать смысл. «А ведь я был везучим мальчишкой, — подумал он. — Они в самом деле хотели меня прикончить».

«Друзья» детей-обанджа редко бывают настоящими друзьями. Это духи — спутники человека, живущие в тонком мире. Сущности завистливые, они бы очень хотели обитать в мире физическом, но не могут, а потому и Нкему мешают наслаждаться жизнью.

Всякий раз, едва он слабел, друзья-духи пытались утащить его в тонкий мир. Когда нападали куры, мальчишка страдал от малярии. Перед атакой козы Нкем испытал глубокую душевную травму — в то утро умерла его любимая собака. И лошадь подгадала время, когда он почти не ел два дня и едва на ногах держался. Таким образом, все встало на свои места. В дни покушений он бывал или болен, или подавлен, или ослаблен каким-нибудь иным образом. Все просто и понятно. До сегодняшнего дня.

Нкем поглядел на зевак. Потом на страусов и на «ягуар», превратившийся под ударами их клювов в кучу дерьма.

— Иисусе… — прошептал он.

Происходящее казалось горячечным бредом, но ведь все было на самом деле.

Нкем и Огаади заговорили одновременно.

— Ты хочешь немного пожить другой жизнью, — сказала она.

— Ты ведь… и меня можешь превратить? — спросил он.

И снова их голоса слились.

— Могу, — ответила она.

— Ты этим ничего от меня не добьешься.

Женщина подняла руку.

— Послушай меня хоть чуть-чуть. Когда мы достигаем определенного возраста…

— Мы — это кто?

— Такие люди, как амусу. Мы берем себе ученика. У каждого из нас есть камешек, который изменится, если мы повстречаем будущего ученика.

— И я — твой ученик?

— Камень превращается в золото, — кивнула она, — соприкоснувшись с учеником.

Он истерически рассмеялся.

— Ты же совсем не намного старше меня! Посмотри на себя!

Нкем и сам по-новому взглянул на женщину-птицу. Гладкая кожа, крепкие мускулистые бедра. Запах цветков грейпфрута. И она все сидит на нем. Нехорошо. Оглянулся на толпу — уже человек пятьдесят. Нкем приподнялся, но Огаади по-прежнему не двигалась.

— Надо бы убраться отсюда, — сказал он.

После этих слов она слезла с него, и оба поднялись на ноги. Одного взгляда на зевак Нкему хватило, чтобы возникшая было эрекция мигом прошла.

— Я думала, ученик мой будет не таким… старым… — сказала Огаади.

— Но-но! Мне всего двадцать пять лет!

— Учиться начинают в пять-шесть. Да я только заколдованной пробыла лет двадцать!

— Может, время для птиц течет по-другому? — спросил Нкем и нахмурился, дивясь, как такая мысль пришла ему в голову.

— Двадцать лет, проведенных в тюрьме. — Огаади отвернулась и пробормотала: — И вот теперь, едва я оказалась на свободе, мне на шею вешается ученик. Какая чушь…

Нкем услыхал, как женщина в толпе хихикнула и пробормотала:

— Любопытно, что его жена на это скажет? На вау!

Захотелось швырнуть в нее камнем.

Огаади взглянула на болтушку, наклонилась, подняла камень и запустила им в толпу. Камень упал прямо под ноги женщине.

— Чинеке! — воскликнула она и отпрыгнула, врезавшись в стоявшего позади мужчину.

Несколько человек вокруг нее дружно выкрикнули: «Хе-е-ей», но ни один не отошел.

Огаади издала глубокий грудной звук, он продолжался и усиливался. Услыхав его, страусы перестали клевать автомобиль и двинулись на толпу. Люди закричали и кинулись врассыпную, теряя обувь, мобильные телефоны, бумажники. Одни прыгали в легковушки, внедорожники и грузовики и с визгом газовали с места. Другие разбегались на своих двоих, преследуемые огромными птицами. Вскоре Нкем и Огаади остались наедине.

— Забудь о них, — сказала она.

— Ты не знаешь, кто я, — нервно хихикнул он. — Через час вся Нигерия будет обсуждать то, что здесь произошло.

— Ерунда, — отмахнулась она и оглядела его сверху донизу. — Так на что ты намекал, когда говорил про превращение?

Подойдя к «ягуару» Нкем провел пальцами по царапине на стекле, по вмятинам на дверцах и крыльях. Никто ему не поверит. Даже с фильмами, отснятыми любителями-папарацци. Эму выбили лобовое стекло и стекла на задних дверцах. А жена уже наверняка на тропе войны. Он повернулся к Огаади:

— Ты можешь защитить меня от друзей-духов?

— Только если сама буду там…

«Мне удалось спастись уже четырежды», — подумал он.

— А что со мной…

— Не скажу, пока ты не решишься окончательно.

— И долго я буду… — Нкем смотрел на пустую дорогу, — отсутствовать?

— Это зависит от разных вещей, — ответила она со вздохом, глядя на свои обломанные ногти. — Когда я закончу, можешь и дальше сниматься в фильмах, но они будут… не такими, как прежние. — Колдунья недолго помолчала. — Ну что, надумал? Если надумал, я согласна помочь.

— Я готов.

— Все обанджа одинаковые! — рассмеялась она и кивнула. — Безответственные, как сама преисподняя.

Прежде чем ответ сорвался с языка, Нкем почувствовал, что превращение началось. Тело искажалось, кости меняли длину. Возникла боль, но не сказать, что страшная. Вроде хотелось похныкать, но и это уже было не в его власти. Правда, в душе он все же плакал. Жалко было оставлять все, что он приобрел в своей жизни: жену, семью, карьеру, вечно сплетничающую проклятую толпу. Они все уходили в прошлое. Нкем покидал забитую машинами, отравленную выхлопами магистраль, чтобы свернуть на проселок. Чтобы уйти на время.

Раздался звонкий голос Огаади:

— Ты вернешься, когда я призову! И мы начнем учебу! — Она засмеялась. — Сегодня чудесный день! Мы оба свободны! Но остерегайся своих друзей-духов.

Нкем и так знал, что их надо остерегаться.

Он взлетел в небо, будто через изгородь перепрыгнул. Огаади превратила его в орла, а он-то побаивался, что станет страусом. Наверное, женщина-птица прочитала его мысли. Орлам он завидовал с детства. Орел запросто съест курицу, а летает он так высоко, что никакой бешеной козе или лошади не допрыгнуть.

Огаади и впрямь оказалась сильным амусу. Переполненный счастьем Нкем открыл клюв и заклекотал. Он поднимался все выше и выше и в конце концов улетел прочь.