Путь волшебника

Нил Гейман КАК ПРОДАТЬ ПОНТИЙСКИЙ МОСТ

Мой любимый клуб жуликов — старейший, но самый строгий в Семи Мирах. Свободное сообщество прохвостов, обманщиков, махинаторов и мошенников основало его почти семьдесят тысяч лет назад. Неоднократно он был воспроизведен в других местах (в последний раз это произошло совсем недавно, какие-то жалкие пятьсот лет назад, в лондонском Сити), но ни один из новоявленных клубов не совпадает по атмосфере с первоначальным клубом жуликов в Забытом Карнадайне. Ни в одном клубе не отбирают членов столь придирчиво.

А в клубе жуликов Забытого Карнадайна состоят сливки избранных. Вы поймете, что это за публика, если я поясню, что видел собственными глазами, как в его многочисленных помещениях прохаживались, сидели, закусывали и беседовали такие знаменитости, как Дараксиус Ло (продавший племени Кзем жабокрысу по случаю религиозного праздника), Проттл (впаривший королю Вандарии его собственный дворец) и самозваный лорд Нифф (шептались, что это он придумал «фокс-твист» — аферу, погубившую банк «Казино-Гранд»). Добавлю, что я видел Жуликов с большой буквы, известных во многих мирах, — Жуликов, которых не допустили даже к секретарю для обсуждения возможного членства. Помню, как мимо меня прошли и спустились по лестнице известный финансист в обществе главы хай-бразильской мафии и один видный премьер-министр; по их перекошенным лицам было ясно, что им запретили даже мечтать о возвращении. Нет, право слово, в клубе жуликов обретаются лишь птицы самого высокого полета. Не сомневаюсь, что о каждом из них вы слышали. Конечно, вовсе не настоящие имена касались ваших ушей, но что-то припоминается, да?

Сам я удостоился членства благодаря удачному творческому исследованию, повлиявшему на мышление целого поколения. Я пренебрег стандартной методологией и подошел к делу с выдумкой, за что и стал членом клуба; с тех пор, оказываясь в этом секторе космоса, я непременно выкраиваю вечер, чтобы предаться остроумным беседам, отведать изысканных напитков и выслушать соображения моих единомышленников в вопросах морали.

Был поздний вечер; в камине потрескивали поленья, а наша скромная компания расположилась в алькове величественного зала, попивая отменные темные вина со Спидирина.

— Конечно, — говорил один из моих новых друзей, — на свете есть махинации, к которым не прибегнет ни один уважающий себя жулик, — настолько они стары, безвкусны и затерты. Продать, например, туристу Понтийский мост.

— В моем мире то же самое можно проделать с колонной Нельсона, Эйфелевой башней и Бруклинским мостом, — подхватил я. — Мелкая, убогая афера — в ней шика не больше, чем в обычном наперсточничестве. Но есть и плюс: никому из продавших Понтийский мост не бывать членом такого клуба, как наш.

— Неужели? — негромко осведомились из угла. — Удивительно. Лично я стал членом клуба именно потому, что продал Понтийский мост.

Высокий джентльмен, совершенно лысый и безупречно одетый, встал с кресла и приблизился к нам. Он досасывал мякоть нездешнего фрукта руум и улыбался — очевидно, был доволен произведенным эффектом. Приблизившись, подтянул диванную подушку и сел.

— Мы вроде бы не знакомы, — заметил он.

Мои друзья представились (седая ловчила Злорада и низенький спокойный прохвост Красношляп). Я тоже назвался.

Его улыбка стала шире.

— Ваша слава опережает вас, я польщен. Зовите меня Горностаем.

— Горностай? — повторила Злорада. — Я слышала лишь об одном Горностае — тот провернул дело с воздушным змеем в Деране, но это было… помилуйте, больше ста лет назад. О чем я говорю? Не иначе, вы просто назвали себя в его честь.

— Вы очень умны, — молвил Горностай. — Конечно же, я не могу быть тем самым Горностаем. — Он подался вперед на подушке. — Вы, стало быть, говорили о продаже Понтийского моста?

— Совершенно верно.

— И все вы придерживаетесь мнения, что продажа Понтийского моста — мелкое жульничество, недостойное члена этого клуба? Вполне возможно, что вы правы. Давайте рассмотрим составные части хорошей аферы. — Он начал загибать пальцы на левой руке. — Во-первых, афера должна вызывать доверие. Во-вторых, она должна быть простой — чем мудренее, тем легче совершить ошибку. В-третьих, надувать простофилю нужно так, чтобы он даже не помыслил нажаловаться властям. В-четвертых, всякое элегантное жульничество опирается на человеческую жадность и тщеславие. И наконец, оно требует доверия — безоглядной веры, если угодно.

— Разумеется, — согласилась Злорада.

— Итак, вы утверждаете, что продажа Понтийского моста или любой другой достопримечательности, вам не принадлежащей, не соответствует этим требованиям? Джентльмены и леди, позвольте рассказать вам мою историю.

Я прибыл в Понти несколько лет назад почти без гроша за душой. Ну что такое тридцать золотых крон, когда позарез нужен миллион? Зачем нужен? Боюсь, это уже другая история. Я подсчитал мои активы — кроны плюс несколько приличных костюмов. Я бегло говорю на понтийском аристократическом наречии и, что уж тут скромничать, не лишен лоска. И все же я не видел никакого шанса разжиться нужной суммой к нужному времени. Мой ум, обычно фонтанирующий изящными комбинациями, был совершенно пуст. А потому, поручив богам ниспослать мне вдохновение, я отправился на экскурсию по городу…

Понти простирается на юг и восток; это свободный портовый город у подножия Рассветных гор. Не ограничиваемый ничем, он раскинулся на берегах Рассветного залива — красивой природной гавани. Берега залива соединены мостом, почти две тысячи лет назад созданным из самоцветов, известкового раствора и заклинаний. Планы его строительства вызывали насмешки, так как никто не верил, что сооружение в полмили шириной удастся возвести, а если и удастся — что оно выстоит. Однако смешки сменились благоговейными вздохами и гражданской гордостью — над Рассветным заливом протянулась совершенная конструкция, игравшая в лучах солнца всеми цветами радуги.

Экскурсовод остановился у его подножия.

— Как видите, леди и джентльмены, при внимательном рассмотрении открывается, что мост целиком состоит из драгоценных камней: рубинов, бриллиантов, сапфиров, изумрудов, хриолантов, карбункулов и прочих. Их скрепляет прозрачный известковый раствор, созданный из первичной магии премудрыми близнецами Хрольгаром и Хрильтфгуром. Все самоцветы подлинные — прошу не заблуждаться на сей счет — и были собраны со всех пяти углов мира Эммидусом, тогдашним королем Понти.

Мальчуган, стоявший впереди группы, повернулся к матери и громко сказал:

— Мы его в школе проходили. Его звали Эммидусом Последним, потому что после него других не было. И нам говорили…

Экскурсовод деликатно вмешался:

— Молодой человек совершенно прав. Приобретая самоцветы, король Эммидус разорил город-государство и тем подготовил почву для нынешнего благодетельного Правящего Анклава.

Мать выкручивала сынуле ухо, и это весьма воодушевляло экскурсовода.

— Уверен, вы слышали, что мошенники неизменно пытаются облапошить туристов, выдавая себя за представителей Правящего Анклава и владельцев моста. Якобы уполномоченные его продать, они получают внушительный задаток и скрываются. Для ясности сообщу, — он говорил это по пять раз на дню и смеялся вместе с туристами, — что мост никоим образом не может быть продан.

Шутка, хоть и бородатая, была безотказной.

Его подопечные устремились на мост, и только мальчик заметил, что один не сдвинулся с места. Высокий, совершенно лысый мужчина стоял, погруженный в раздумья. Мальчик хотел оповестить остальных, но у него болело ухо, а потому он ничего не сказал.

Лысый вдруг улыбнулся.

— Не продается, говорите? — переспросил он.

Затем повернулся и зашагал обратно в город.

Игра напоминала теннис: большие ракетки с толстыми струнами и вместо мячей — черепа, инкрустированные самоцветами. Лупить по черепам было очень приятно; при точном попадании слышался приятный щелчок, и столь же приятной казалась большая парабола, по которой череп летел через мраморный корт. Штуковины эти никогда не сидели на людских плечах: ценой многих жизней и серьезных расходов их добыли у демонов-горцев, после чего украсили драгоценностями в мастерских Картуса, так что глазницы вкупе с нижней челюстью засияли изумрудами и рубинами в серебряной кружевной оправе.

Картус вынул из пирамиды очередной череп и поднял к свету, восторгаясь мастерством, благодаря которому камни, освещенные под определенным углом, как будто сияли сами собой изнутри. Он мог назвать точную стоимость и место добычи каждого камня — вплоть до прииска. Черепа тоже были прекрасны: молочно-перламутровая кость, прозрачная и тонкая. Раса демонов, ставшая жертвой охоты, оказалась на грани исчезновения, и замены черепам практически не было.

Он послал череп через сетку. Аатиа искусно отбила, вынудив его метнуться навстречу (его шаги эхом отдавались от холодного мраморного пола) и — щелк! — сделать обратный пас.

Она почти успела. Почти, но не совсем: череп миновал ракетку, устремился к каменному полу и далее, в каком-то дюйме от тверди, остановился, чуть покачиваясь, как будто погруженный в жидкость или магнитное поле.

Конечно, дело было в магии, которая обошлась Картусу дороже всего прочего. Он мог себе это позволить.

— Очко, сударыня, — изрек он с низким поклоном.

Аатиа, его партнерша во всем, кроме любви, промолчала. Ее глаза сверкнули подобно льдинкам — или самоцветам, которые и составляли единственный предмет ее обожания. Картус и Аатиа, торговцы драгоценностями, были странной парой.

За спиной у Картуса кто-то отчетливо кашлянул. Тот обернулся и увидел раба в белой тунике, державшего пергаментный свиток.

— В чем дело? — спросил Картус и тыльной стороной кисти вытер со лба пот.

— Послание, господин. Человек, его передавший, утверждал, что это срочно.

— От кого оно? — хрюкнул Картус.

— Я не распечатывал. Мне сказали, что оно для вас и госпожи Аатиа, и больше ни для кого.

Картус уставился на пергаментный свиток, но брать его не спешил. Он был крупным мужчиной с мясистым озабоченным лицом и редеющей песочной шевелюрой. Его конкуренты — таких было много, ибо Понти с годами стал центром оптовой торговли драгоценностями, — усвоили, что данное выражение лица не имело ничего общего с тайными чувствами его обладателя. Во многих случаях урок стоил им денег.

— Картус, возьми письмо, — велела Аатиа, а когда он не послушал, обошла сетку и выхватила у раба свиток. — Оставь нас.

Раб был бос и ступал по холодному мрамору бесшумно.

Аатиа взломала печать стилетом, извлеченным из рукава, и развернула свиток. Она пробежала глазами написанное, затем прочла еще раз, медленнее. И присвистнула.

— Взгляни…

Картус взял свиток и прочел.

— Я… представления не имею, что с этим делать, — признался он голосом тонким и раздраженным. Рассеянно потер ракеткой маленький крестовидный шрам на правой щеке. Медальон, который висел на шее и обозначал его принадлежность к Высокому совету Понтийской гильдии ювелиров, на миг пристал к потной коже и сразу отлип. — Что думаешь, цветик?

— Я тебе не «цветик».

— Разумеется нет, сударыня.

— Уже лучше, Картус. Мы таки сделаем из тебя приличного гражданина Итак, начнем с того, что имя явно вымышленное. Глю Кролл — да неужели? В Понти людей с таким именем больше, чем у тебя алмазов на складах. Адрес — конечно же, контора, арендованная в Подгорье. На восковой печати нет отпечатка кольца. Похоже, он из кожи вон лез, чтобы сохранить анонимность.

— Да, вижу. Но о каком деловом предложении он пишет? И если в деле, по его словам, участвует Правящий Анклав, то почему такая секретность?

Она пожала плечами.

— Правящий Анклав никогда не гнушался секретностью. А речь, судя по намекам, может идти о больших деньгах.

Картус помолчал. Он нагнулся к черепам, прислонил к пирамиде ракетку, а рядом положил свиток. Взял череп побольше и начал поглаживать короткими толстыми пальцами.

— Видишь ли, — заговорил он, будто обращаясь к черепу, — это может быть шансом обскакать подлецов из Высокого совета гильдии. Этих аристократов-недоумков с гнилой кровью.

— Речь раба, — отозвалась Аатиа. — Если бы не мое имя, не видать бы тебе членства в совете.

— Замолчи! — Его лицо выражало смутную тревогу, однако это не значило ничего. — Я могу им показать, где раки зимуют. И покажу. Вот увидишь.

Он подбросил череп на руке, как бы прикидывая вес — наслаждаясь им и подсчитывая стоимость кости, самоцветов и филигранного серебра Затем с удивительным для своего сложения проворством повернулся и что было сил метнул череп в колонну, высившуюся далеко за пределами игрового поля. Тот, казалось, навечно завис в воздухе, а потом с болезненной неспешностью врезался в столб и разлетелся на тысячу кусков. Звон, с которым они посыпались — почти музыкальный, — был прекрасен.

— Пойду переоденусь и встречусь с этим Глю Кроллом, — проворчал Картус.

Он удалился, прихватив свиток. Аатиа проводила его взглядом и хлопнула в ладоши, призывая раба для уборки.

Подобные сотам пещеры в скалах на северном берегу Рассветного залива, которые спускаются в самый залив, под мост, зовутся Подгорьем. В дверях Картус скинул одежды, вручил их своему рабу и сошел по узким каменным ступеням. Он невольно содрогнулся всем телом, когда ступил в воду (аристократы предпочитали температуру чуть ниже градуса крови, но после жаркого дня все равно было зябко), и поплыл по коридору к аванложе. Стены мерцали отраженным светом. В воде дрейфовали еще четверо мужчин и две женщины. Они возлежали на больших деревянных плотах, элегантно выполненных в форме рыб и водоплавающих птиц. Картус подплыл к пустовавшему плоту — дельфину — и взгромоздился на него. На Картусе, как и на прочих, не было ничего, кроме медальона Высокого совета гильдии ювелиров. Все члены Высокого совета были в сборе — кроме одного.

— А где президент? — спросил Картус, не обращаясь ни к кому конкретно.

Костлявая женщина с безупречной белой кожей указала на одно из внутренних помещений. Она зевнула и потянулась, вся изогнувшись волной, так что в конце соскользнула с плота — огромного лебедя. Картус завидовал ей и ненавидел ее: сей пируэт был из числа двенадцати так называемых благородных нырков. Он знал, что никогда так не сможет, хотя тренировался много лет.

— Ведьма оранжерейная, — пробормотал он чуть слышно.

Тем не менее присутствие остальных членов совета было фактом отрадным. Хотя у Картуса свербила мысль, не знает ли кто-то из них больше его самого.

Позади раздался плеск, и он обернулся. Уоммет, президент совета, вцепился в его плот. Они поклонились друг другу, после чего Уоммет (карлик-горбун, чей пра- и еще много раз прапрадед разбогател, когда нашел для короля Эммидуса разорившие Понти самоцветы и тем заложил основу для господства Правящего Анклава, пребывавшего у власти две тысячи лет) изрек:

— Ваша очередь с ним говорить, мессир Картус. По коридору налево. Первая комната.

С плотов на Картуса бесстрастно взирали остальные члены совета. Они были высшей знатью Понти, а потому скрывали зависть и раздражение, вызванные тем, что Картус пройдет вперед них. Хотя удавалось им это скверно. В глубине души Картус возликовал.

Он подавил желание спросить у горбуна о сути дела и соскользнул с плота. В глаза ему плеснула подогретая морская вода.

Помещение, где ждал Грю Кролл, располагалось на несколько скальных ступеней выше; там было сухо, темно и дымно. Одинокая лампа горела, мигая, на столе в центре комнаты. На стуле висел халат, и Картус набросил его. В тени, вне света лампы, стоял человек, но Картус легко определил, что тот высок и абсолютно лыс.

— Да сопутствует вам удача, — произнес учтивый голос.

— И вашему дому, и роду тоже, — отозвался Картус.

— Присаживайтесь, прошу вас. Не сомневаюсь, что из моего послания вы поняли: речь идет о деле, которое находится в компетенции Правящего Анклава. Теперь, прежде чем продолжить, я прошу вас прочесть и подписать соглашение о секретности. Не спешите, времени у нас достаточно.

Он подтолкнул бумагу через стол: это был внушительный документ, обязывавший Картуса хранить в тайне все, что будет обсуждаться в ходе их встречи, под страхом «крайнего неудовольствия» Правящего Анклава — вежливый эвфемизм смертной казни. Картус прочел его дважды.

— А в этом… нет ли чего-то противозаконного?

— Простите?

Учтивый голос зазвучал оскорбленно. Картус пожал своими огромными плечами и подписал. Бумагу изъяли из его рук и положили в сундук, стоявший в дальнем конце зала.

— Очень хорошо. Теперь мы можем перейти к делу. Выпьете? Закурите? Нюхнете? Нет? Прекрасно.

Пауза.

— Вы, вероятно, уже догадались, что Глю Кролл — не настоящее мое имя. Я младший администратор Правящего Анклава.

Картус хрюкнул, ибо его подозрения подтвердились, и почесал ухо.

— Мессир Картус, что вам известно о Понтийском мосте?

— То же, что и всем. Национальная достопримечательность. Зрелище для туристов. Весьма впечатляет любителей такого рода вещей. Построен из самоцветов и магии. Не все драгоценности высшей пробы, хотя вершина украшена розовым алмазом величиной с детский кулачок — говорят, он безупречен…

— Очень хорошо. Знакомо ли вам понятие о периоде полураспада магии?

Нет, не знакомо. Во всяком случае, Картус не припоминал.

— Период полураспада магии, мессир, есть чернокнижный термин, обозначающий время, на протяжении которого продолжает действовать магия после кончины мага, колдуна, ведьмы и прочих. Чары заурядной деревенской ведьмы начинают улетучиваться в момент ее смерти. На противоположном конце шкалы — феномены вроде Змееморья, где всецело волшебные морские змеи резвятся и нежатся вот уже почти девять тысячелетий со дня казни Килимвай Ла, их создателя.

— Это так. Верно. Это я знаю, да.

— Прекрасно. Тогда вы поймете всю важность моих слов. Период полураспада Понтийского моста, по расчетам наших мудрейших натурфилософов, составляет чуть больше двух тысяч лет. Скоро — возможно, что очень скоро, мессир, — он начнет крошиться и рушиться.

Толстяк-ювелир потрясенно ахнул.

— Какой ужас! Если об этом узнают…

Он умолк, просчитывая последствия.

— Совершенно верно. Начнется паника. Неприятности. Разброд. Нельзя, чтобы известия об этом просочились, пока мы не подготовимся, — отсюда и секретность.

— Пожалуй, теперь я выпью, — молвил Картус.

— Весьма разумно с вашей стороны. — Лысый аристократ откупорил хрустальный флакон, наполнил кубок прозрачным голубым вином, протянул его через стол и продолжил: — Любой ювелир — а тех, что справятся с такой задачей, в Понти всего семь, ну, может быть, где-то найдется еще пара, — который получит право на снос Понтийского моста и хранение его элементов, окупит расходы одной лишь рекламой, не говоря о стоимости самоцветов. Моя задача — ввести в курс дела самых уважаемых в городе оптовых торговцев драгоценностями. Правящий Анклав имеет некоторые соображения. Вы понимаете, что если все самоцветы будут разом выброшены на понтийский рынок, они почти полностью обесценятся. В обмен на предоставление моста в его безусловную собственность торговец обязан возвести под ним резервуар: когда мост начнет крошиться, торговец будет собирать драгоценности с правом продать в пределах города не более половины процента. Вы как старший партнер компании «Картус и Аатиа» входите в круг людей, намеченных мною для обсуждения данного вопроса.

Ювелир покачал головой. Звучало даже слишком хорошо, чтобы быть правдой, — если он сумеет наложить лапу.

— Что-то еще? — осведомился он безразлично.

— Я лишь скромный служитель Анклава, — откликнулся лысый. — Его члены, со своей стороны, захотят на этом нажиться. Каждый из вас при моем посредничестве станет участником тендера. Ювелирам будет запрещено совещаться друг с другом. Анклав выберет лучшую заявку, после чего победителя назовут на открытом официальном заседании, и только потом — подчеркиваю: только потом — он внесет деньги в городскую казну Преимущества, насколько я понимаю, получит заявка, в которой прозвучит обязательство построить новый мост — полагаю, что из материалов куда более скромных, — и оплатить паромные перевозки для горожан на время его отсутствия.

— Понимаю.

Собеседник воззрился на Картуса. Ювелиру почудилось, что пристальный взгляд проникает в сокровенные глубины его души.

— У вас ровно пять дней на подачу заявки, Картус. Позвольте предупредить вас о двух вещах. Во-первых, малейший намек на консультации с прочими ювелирами повлечет за собой «крайнее неудовольствие» со стороны Правящего Анклава. Во-вторых, если хоть кто-то прознает об усталости материала, мы не будем тратить время на выяснение, кто именно из вас раскрыл рот слишком широко и не слишком удачно. Высокий совет Понтийской гильдии ювелиров заменят другим органом, а ваш бизнес будет отчужден в пользу города — возможно, в качестве призового фонда для следующих Осенних игр. Я понятно выражаюсь?

Слова застряли у Картуса в горле. Все же он выдавил:

— Да.

— Тогда ступайте. Пять дней на заявку, не забудьте. Пригласите следующего.

Картус покинул помещение, словно во сне. «Ваша очередь», — прокаркал он в аванложе ближайшему члену Высокого совета и испытал облегчение, когда оказался снаружи, на свежем воздухе и при свете дня. Высоко над ним вздымался драгоценный Понтийский мост — стоял, как прежде, вот уже две тысячи лет: сверкая, мерцая и изливая на город огни.

Он прищурился: показалось или и впрямь самоцветы поблекли, опоры обветшали, так что блистательный мост выглядит чуть менее прекрасным? Не убавилось ли в нем привычной основательности?

Картус начал подсчитывать стоимость моста, оперируя весом и объемом самоцветов. Как будет относиться к партнеру Аатиа, когда получит от него розовый алмаз с вершины? Что до Высокого совета, тот перестанет видеть скороспелого выскочку в человеке, купившем Понтийский мост.

Да нечего и думать — его статус поднимется до невообразимых высот.

Человек, назвавшийся Глю Кроллом, принимал купца за купцом. На известие об усталости материала, составлявшего Понтийский мост, все реагировали по-своему — изумлением или смехом, скорбью или унынием. А под покровом насмешек и смятения каждый прикидывал приход и расход, оценивал соперников и предугадывал их шаги, тормошил шпионов в торговых домах конкурентов.

Сам Картус никому ничего не сказал — даже своей обожаемой, недосягаемой Аатиа. Запершись в кабинете, он писал заявки, потом рвал в клочья и писал новые. Другие ювелиры были заняты тем же.

Камин в клубе жуликов догорел; осталось лишь несколько угольков, тлевших в золе. Рассвет посеребрил небо. Злорада, Красношляп и я всю ночь внимали человеку по прозвищу Горностай. Именно в этом пункте рассказа он откинулся на подушки и ухмыльнулся.

— Вот и все, друзья мои, — молвил он. — Идеальное надувательство. Что скажете?

Я посмотрел на Злораду и Красношляпа и с облегчением увидел, что они пребывают в недоумении не меньшем, чем мое.

— Прошу прощения, — произнес Красношляп. — Я не усматриваю…

— Ах, не усматриваете? А вы что скажете, Злорада? Вы усматриваете? Или у вас с глазами неладно?

Злорада сидела с серьезным видом.

— Ну что ж… Очевидно, вы убедили всех, что представляете Правящий Анклав… и это блестящая идея — собрать всех купцов в аванложе. Но я не понимаю, в чем была ваша корысть. Вы сказали, что хотели добыть миллион, но никто из них не собирался вам платить. Они будут ждать официального заявления, чтобы внести деньги в казну, но так и не дождутся…

— Рассуждения лоха, — отозвался Горностай. Он взглянул на меня и вскинул брови. Я покачал головой. — И вы еще называете себя жуликами?

Красношляп рассердился:

— Не вижу в этом никакого смысла! Вы потратили последние тридцать крон на аренду контор и рассылку писем. Вы заявили ювелирам, что работаете на Анклав, и они будут платить Анклаву…

При этих словах Красношляпа до меня дошло. Я все понял, а когда понял, меня начал душить смех.

— О, это грандиозно, — вот все, что я сумел выговорить.

Друзья в раздражении уставились на меня. Горностай не сказал ничего, но ждал.

Я встал, подался к Горностаю и пошептал ему на ухо. Он кивнул, а на меня вновь напал смех.

— Ну, хоть один не безнадежен, — молвил Горностай.

Затем он поднялся, завернулся в плащ и скрылся в тускло освещенных коридорах клуба жуликов Забытого Карнадайна. Я проводил его взглядом. Остальные смотрели на меня.

— Не понимаю, — пожаловался Красношляп.

— Что же он сделал? — взмолилась Злорада.

— Жуликами себя называете? — хмыкнул я. — А вот я догадался. Неужели так трудно… Ну ладно, пощажу вас. Когда ювелиры ушли, он дал им несколько дней помариноваться и довел напряжение до предела. Затем тайно встретился с каждым и в разных местах — наверное, в дешевых кабаках. И всякий раз сообщал, что визави упустил из виду маленький факт: именно он, администратор, представит заявки Анклаву. В его возможностях устроить так, чтобы выиграла, скажем, заявка Картуса.

Злорада ударила себя по лбу.

— Какая же я дура! Должна была сообразить! Он запросто мог выманить взяток на миллион золотых. А когда ему заплатил последний, он смылся. Ювелиры не могли пожаловаться: если бы выяснилось, что они пытались подкупить чиновника Анклава, они бы в лучшем случае лишились руки; спасибо, что не жизни и бизнеса. Какой восхитительный трюк.

И в зале клуба жуликов Забытого Карнадайна воцарилась тишина. Мы погрузились в раздумья о гении человека, продавшего Понтийский мост.