"Война во Вьетнаме… Как это было (1965-1973)"

Мы познакомились в ханойском госпитале в феврале 1966 г. Во время прогулки во внутреннем дворике лечебного корпуса ко мне подошел худощавый, среднего роста, спортивного телосложения человек в пижаме с сильно заметной желтизной на красивом лице, чем-то напоминающем французского актера Жирара Филиппа в фильме "Фан Фан Тюльпан". На вид ему было лет 30-35. Он по-английски спросил меня:

– Извините, из какой Вы страны?

– Льенсо (Советский Союз), – ответил я.

– Льенсо? Это хорошо! Майор Ван Ан, – представился он по-русски и с улыбкой подал мне руку, – А как Ваше имя?

– Николай, – пожимая руку, ответил я.

– Вы были ранены?

– Нет, я попал сюда с кишечной инфекцией. Точный диагноз пока не установлен. Предполагают дизентерию, а как Вы попали в госпиталь?

– Я был ранен в руку, вот сюда – ответил Ван Ан, показывая на верхнюю часть левого предплечья. Рана уже почти зажила и не болит, но меня сильно мучит малярия. Особенно колотит по вечерам. Вы, наверное, заметили чрезмерную желтизну моего лица?

– Да, я сразу обратил на это внимание. Ван Ан, а Вы давно здесь?

– Вот уже второй месяц. А Вы, Николай, чем занимаетесь во Вьетнаме, работаете?

– Не совсем. Я служу в армии, а здесь обучаю вьетнамских военнослужащих управлять зенитно-ракетными комплексами, чтобы они без промаха могли сбивать американские самолеты.

– Да?! Ты ракетчик?! Правда, Николай?! – невольно переходя на "ты", воскликнул Ван Ан. – Однажды я видел, как ваши ракеты сбили два американских самолета. От них только ошметки летели. Замечательное оружие!

– Ван Ан, а где ты научился так хорошо говорить по-русски, в Советском Союзе?

– Нет, на специальных курсах. Кроме русского я говорю еще на пяти иностранных языках: английском, французском, китайском, лаосском, камбоджийском, могу объясняться на тайском. Во всех этих странах, кроме Англии, я провел некоторое время. Но последнее время чаще всего мне приходилось пользоваться английским и лаосским, но там где я был, меня все принимали за француза.

– А где же ты был, Ван Ан? Расскажи подробнее, если не секрет?

Ван Ан на секунду задумался, пытливо глядя мне в глаза.

– Николай, сейчас я не все могу тебе рассказать, но кое-что со временем возможно расскажу.

В дальнейшем наше ежедневное общение незаметно переросло в дружбу. В хорошую погоду мы обычно прогуливались с Ван Аном по территории госпиталя. Ван Ан рассказывал о себе, об операциях в которых ему пришлось участвовать. Своей семьи у него не было: отец и мать погибли еще во время войны Сопротивления против французов, а жениться он так и не успел. Его невеста Занг училась на врача, но как только началась война с американцами, она добровольно записалась в армию и была направлена в полевой госпиталь Вооруженных сил фронта национального освобождения Южного Вьетнама (ФНОЮВ). С тех пор они случайно встретились лишь однажды на переправе через реку Меконг. Занг сопровождала группу раненых переправляемых для лечения на Север, откуда как раз и возвращался Ван Ан после отдыха. Встреча длилась всего 5 минут, пока раненых переносили с берега на джонки. Прощаясь Занг сказала, что по-прежнему любит его и будет ждать до победы.

В дождливую погоду Ван Ан приглашал меня в свою палату, где мы играли с ним в шашки и слушали пластинки. У Ван Анна был небольшой радиограмофон "Октава" и несколько долгоиграющих виниловых пластинок, что по тем временам было настоящей роскошью.

Самой любимой мелодией, которую мы чаще всего слушали, была душевная и грустная песня "Дождь" в проникновенном исполнении известного югославского певца Джорже Марьяновича на его родном сербском языке. Мы с Ван Аном на слух выучили почти все слова и иногда под шум дождя подпевали Марьяновичу: "Дождь, дождь, нескончаемый дождь, и по стеклам текущие слезы…".

По-моему это одна из лучших песен в репертуаре талантливого Джорже Марьяновича. К сожалению после Вьетнама мне больше ни разу не пришлось услышать ее.

Ван Ан постепенно поправлялся и уже начал играть в настольный теннис (пин-понг) с другими выздоравливающими. Играл он стремительно и красиво, но быстро уставал и часто вынужден был брать тайм аут.

Незадолго до моей выписки он рассказал мне историю своего ранения:

"Однажды я должен был встретиться со связным из партизанского отряда, действующего в зоне "В" для передачи ему важных сведений по подготовке к масштабной боевой операции. Место и время нашей встречи было сообщено заранее. Тот район я хорошо знал, поэтому, чтобы не привлекать особого внимания, на встречу пошел один, без проводника.

Горными тропами в крестьянской одежде той местности я пробирался к назначенному месту целый день. Солнце уже клонилось к закату. Мне оставалось пройти каких-то пару километров, когда я понял, что за мной следят. На крутом спуске тропа делала петлю, легкий ветерок дул в спину и я почувствовал запах дыма американских сигарет.

Если бы это были партизаны, они бы не стали церемониться и обязательно бы приняли меры по установлению моей личности. В этой зоне ни один человек не мог пройти незамеченным. Если в течение трех суток никто из партизан не подтверждал личность пришельца или не поручался за него, живым он оттуда не возвращался. Значит за мной идут враги и их задача выследить, куда я направляюсь и с какой целью.

Ничем не выдавая своих подозрений, я продолжал идти, обдумывая план действий. Сойдя за ближайшим поворотом с едва заметной тропы в заросли джунглей, я затаился. Из оружия у меня был пистолет, нож, осколочная граната и боевой арбалет. Предусмотрительно взвожу арбалет в боевое положение и вкладываю в него стрелу. Через пару минут я услышал звуки шагов и в просвете тропы увидел качающиеся силуэты двух человек в форме "зеленых беретов".

С оружием на изготовку они осторожно шли друг за другом, внимательно всматриваясь вперед и непрерывно оглядываясь. Идущий первым был в форме сержанта. Значит за ними идет еще кто-то, скорее всего их четверо. Первых двоих пропускаю мимо и через минуту вижу еще двоих: невысокий белый, за ним высоченный негр. Подпускаю их почти вплотную. Пора действовать. Из арбалета стреляю в невысокого белого американца. Стрела бесшумно пронзает его и он, хватаясь руками за воздух, со стоном падает. Негр не поняв, что произошло, наклоняется над упавшим. Выскакиваю из укрытия и ножом бью его под лопатку. Негр взревел, как буйвол и резко затих, завалившись набок. Слышу крики и топот бегущих назад первых двоих. Успеваю сорвать с негра автомат, между прочим, советский АК, и бросаюсь в сторону. Изготовившись к бою, жду. Первым, с перекошенным от ужаса лицом, из-за деревьев выскакивает сержант. Даю короткую очередь. Он падает. В то же мгновенье по мне тоже полосонула очередь. Чувствую резкий, обжигающий удар в левую руку, но все же успеваю на звук дать ответную очередь. Больше выстрелов не последовало.

Выдержав небольшую паузу, я осмотрел убитых, отстегнул планшет и десантный нож у сержанта, снял вот эти часы с невысокого американца, подобрал арбалет, наскоро перевязал рану и двинулся дальше.

К стати арбалет выручал меня не однажды, и я дорожу им. Очень эффективное и незаменимое оружие: простое, точное и бесшумное.

Назначенная встреча со связным состоялась в условленное время, а через несколько дней партизаны провели успешную операцию по уничтожению американской базы. Она была взорвана. Противник понес большие потери. Ни один американский вертолет не успел взлететь, точнее они взлетели в воздух отдельно от своих экипажей или сгорели на земле.

За эту операцию меня наградили медалью и вскоре переправили на Север для лечения. Как только окончательно поправлюсь, снова отправлюсь на Юг. Вот только проклятая малярия не отпускает.

Перед выпиской из госпиталя мы обменялись с Ван Аном адресами: я записал ему адрес матери, а он адрес своей тети, живущей в Ханое.

Через год после возращения в Союз, зимой 1967 г., я получил от Ван Ана короткое письмо. Он сообщал, что воевал на Юге, а сейчас снова находиться на коротком отдыхе в Ханое. Просил выслать ему маленький транзисторный радиоприемник.

Со своей студенческой стипендии в 40 рублей выполнить просьбу Ван Ана мне было бы сложно, но вечерами я работал в лаборатории на своей кафедре электропривода по тематике ОНИР и получал за это еще 50 рублей в месяц. С очередной получки я купил в ГУМе маленький 2-х диапазонный транзисторный приемник и с Главпочтампа на Кировской отправил его ценной бандеролью в Ханой. В конце апреля от Ван Ана снова пришло письмо, в котором он писал, что приемник ему очень понравился и благодарил за подарок. Сообщал об участившихся массированных бомбардировках Севера, где он снова находится на отдыхе после выполнения трудного задания. Я сразу же ответил Ван Ану. Написал о том, как провел летние каникулы, немного рассказал о своей студенческой жизни. На это мое письмо Ван Ан не ответил. Через некоторое время написал Ван Ану еще два письма, но ответов так и не получил. На этом наша переписка с Ван Аном прервалась…

Его дальнейшая судьба мне не известна. С той поры прошло уже 40 лет. Не хочется даже думать, что отважный вьетнамский разведчик майор Ван Ан погиб в бою в свой очередной опасный рейд на Юг. Ведь из любых переделок он всегда выходил победителем.

Балашиха, январь 2007 г.

Куинь Хыонг

Родилась в Ханое 27 декабря 1964 года.

Закончила филологический факультет ЛГУ (ныне СПбГУ) в 1988 году.

C 1988 г. по сей день работает в ВИА (Вьетнамском Информационном Агентстве). В настоящее время – в русской редакции Иллюстрированного журнала Вьетнам (ИЖВ) при ВИА.

ВОЙНА ЗАСТАВИЛА ДЕТЕЙ БЫСТРЕЕ ВЗРОСЛЕТЬ…

Я родилась в декабре 1964 года, через несколько месяцев после так называемого "инцидента" в Тонкинском заливе, который дал повод американскому президенту Джонсону приказать ВВС США разбомбить сначала военно-морские объекты Вьетнама, а потом и весь северный Вьетнам, включая Ханой, другие города и другие населенные пункты.

В это время мои родители служили радиоинженерами в штаб-квартире геофизической экспедиции при Геологическом Управлении Вьетнама. Их задача состояла в техническом обслуживании всех геологических отрядов, которые действовали в это время по всей территории ДРВ. Геологи к ним регулярно приезжали со своими приборами, радиоинженеры делали периодическую проверку и отдавали проверенные приборы геологам, которые снова отправляли в свои отряды. Сначала штаб-квартира расположена была в Ханое, но когда джонсоновские самолеты начали жестоко бомбить город, им пришлось эвакуироваться в город Тхайнгуен (80 километров севернее Ханоя).

Первая в моей жизни эвакуация началась, когда я была 5-месячным младенцем, мирно спавшим всю дорогу в корзинке у некой тети, торговавшей бананами и апельсинами, случайно ехавшей по одному пути с моей мамой. Естественно, я ничего про это время не могла запомнить. Все эти детали, от корзины, тети с бананами и апельсинами до временной штаб-квартиры геофизической экспедиции в Тхайнгуен, знала только по рассказами моей матери и по старым фотографиям.

А потом, чуть позже, когда мне было 2 или 3 годика, когда штаб-квартира геофизической экспедиции уже переместилась в провинции Хабак (60 километров от Ханоя), в моей памяти уже кое-что осталось. Запомнились низенькие временные дома под соломенными крышами, с бамбуковыми стенами, облицованными смесью из глины, перемешанной с гашеной известью и соломой. А дома эти строили очень быстро – в первый же день мужчины соорудили бамбуковый остов дома с плетенными стенами, во второй день уже покрыли крыши соломой, а третий день ушел на облицовку стены, которую делали женщины. Как-то моя мать перемешала глину, гашеную известь с соломой для такой стены, потом голыми руками брала смесь для облицовки стены, и только после рабочего дня, моя руки, она заметила, что в смеси потеряла свое обручальное кольцо. А второе кольцо из этой пары простеньких, дешевых обручальных колец, которое носил мой отец, сохранилось до его смерти в 1998 году.

В это время, несмотря на войну, активно велась работа советских специалистов, и геологов, и радиоинженеров, во Вьетнаме. Среди них с моими родителями непосредственно работал молодой радиоинженер по фамилии Селягин (как моя мать произносит эту фамилию) или Шелягин – согласно покойному отцу, или даже Щелягин, непонятно, так как у нас на севере звуки С, Ш и Щ не различались, а потом, в 1989 году, когда к нам в Ханой приехали некоторые из тех специалистов, которые работали во Вьетнаме во время войны, мне послышалось, что они произносили эту фамилию как Щелягин. (Сам он на этот раз, к сожалению, не приехал).

Помнится, наслушавшись наказов не подходить к чужым людям, не ходить за ними, не брать с чужих рук конфеты, подарки и т.п. и рассказы про злых людей, которые ходят с тремя сумками, крадут непослушных детей и туда, в сумки прячут, я очень боялась чужих людей, и заодно, боялась и дяди Се, как мы его в быту называли, за его европейскую внешность. А мама рассказала, что его смущало то, что я очень сильно кричала, плакала каждый раз, когда он хотел подходить ко мне, носить меня на руках, или давать мне гостинцы какие-нибудь. Я, правда, помнила только, что очень боялась его русых, лохматых волос и светлых глаз.

Боялась еще потому, что был он довольно крупного роста, намного крупнее наших вьетнамских мужчин. У мамы сохранилась одна фотография, на которой мама и дядя Се стояли рядом, он постарался взять меня на руке, но я сильно плакала и противилась. Вышло так, что видно на фотографии, что он смущен был моим упрямством отказаться от его дружбы. А был он молод и красив собой, тогда ему было где-то 27 или 28. В 2008 году ему должно исполниться ровно 70 лет.

Мне как-то еще запомнилось, что среди анекдотов и смешных рассказах геологов был и смешной рассказ про некую советскую тетю Ва, которой вместо желаемого антрекота дали жаркое, приготовленное из убитого ради нее дикого кота, так как не знали, что такое антрекот, и механически разделили услышанное незнакомое слово на две части антре- и -кот. Долго не могла определить, наврали геологи или рассказали они правду, но, когда в 2004 году в мои руки попала книга мемуаров геологов, в которую включены и воспоминания академика Жамойды Александра Ивановича, проработавшего во Вьетнаме в начале 60-е годы, я поняла, что геологи рассказали правду. Была на самом деле такая советская специалистка по фамилии Васильевская, и случай с антрекотом был упомянут, между прочем, и Жамойдой А.И. в своих мемуарах.

К трем годам я была уже достаточно самостоятельной, могла cама помыться, одеться, есть палочками, как все взрослые, могла часами молча играть одна с вышедшими из употребления триодами-диодами, с электронными лампочками и безвредными насекомыми типа саранча или богомола, иногда и с лягушкой или какой-нибудь козявкой, потому что другой игрушки совсем не было. К тому же в это время с нами жила моя бабушка, поэтому никто не думал отдать мне в ясли или детский сад, да таких заведений просто не было, потому что в большинстве своем геологи и инженера были холостыми, без семьи. Мои родители были единственными, кто был с ребенком.

Но вскоре другие геологи сыграли свадьбы, и появились на свет "геологические дети". В особенности мне запомнилась свадьба одноногого дяди Кет и глуховатой тети Тео.

В деревнях не было мужчин, так как все ушли на фронт. А перед уходом на фронт их поспешно женили, супруги жили вместе два-три дня, и женщины оставались одни, многие из них не дождались своих мужей.

В основном, обзаводились семьей в очень ранном возрасте, так как парней в армию забирали в 18 лет. Поэтому у глуховатой тети Тео, местной девушки, фактически не было шансов выйти замуж, так как ей было тогда уже 24-25 лет, хотя она отличалась здоровьем и красотой – была высокого роста, с длинными волосами. Говорили, она частично потеряла слух после того, как попала под бомбежку, но была она тогда уже взрослой, и поэтому могла разговаривать и писать нормально.

А дядя Кет был геологом, потерял ногу в результате аварии на производстве. Ухудшилось здоровье после этой аварии, он хотел было бросить все и уехать к себе на родину, но, в очередной раз когда приехал в штаб-квартиру по каким-то делам, он повстречался с тетей Тео, они влюбились друг в друга, и скоропостижно решили сыграть свадьбу.

Свадьбу сыграли днем, после работы. Все собрались во дворе штаб-квартиры, где расставлены были столы, на которых тарелочки с конфетами, сигаретами, чашечки чая. Пришли и местные жители, и геологи из разных отрядов. На невесте новая розовая кофта, а остальные люди пришли в своей обычной одежде темного цвета военного времени. Очень быстро прошла торжественная часть, когда объявили их мужем и женой, потом поздравления, и т.п… Быстро исчезли со столов конфетки и сигареты, и после этого новобрачную пару провожали в их дом, для которого дядя Кет собственноручно обжигал кирпичи и построил с помощью невесты на участке земли, выделенном ей как местному жителю. После свадьбы он подал в оставку, вышел из отряда геологов, остался навсегда в той деревне.

Поженились также и некоторые другие пары, такие как радиотехник Мынг и картограф Лан, токарь Тиен и механик Куать, и вскоре у них дети родились. А в моей семье тоже появился новый член – мой братик.

Война напоминала о себе в бесконечных ежедневных сводках новостей, в которых сообщалось, сколько уже сбитых американских самолетов, сколько убитых и раненых солдат противника, сколько уничтожено и выведено из строя их техники. На улицах и в деревнях повесили огромные плакаты с карикатурным изображением американского президента Джонсона, с огромным носом, кончик языка, высунувшийся из широко открытого рта, превращается во взлетную полосу на авианосце, откуда взлетали самолеты-бомбардировщики.

Мне было 3 с половиной года, и я уже привыкла к тому, что папа и мама поочередно куда-то, в командировку пропадали на определенные сроки. Но, на этот раз я обратила внимание на то, что уже долгое время мама оставалась дома, а папа вдвое больше времени исчезал в командировках. Вот, однажды, к моему удивлению, папа уехал в очередную командировку, и мама тоже куда-то исчезла, оставив меня одной с бабушкой. Начала беспокоиться не на шутку, когда и во вторую ночь ее не было видно, хотела было плакать, вдруг увидела, как маму принесли на гамаке, рядом с гамаком гордо шла толстая тетя Чонг с каким-то узелком в руке.

Моя бабушка обрадовалась, засуетилась, встретила маму в доме, где для нее уже приготовили кровать с новой циновкой, и тетя Чонг бережно положила узелок на кровать, рядом с мамой. Бабушка торжественно произнесла:

– Давай, посмотри, вот твой маленький братик!

Я потянула руки к узелку, рывком потащила к себе, и бабушка так больно ударила меня по рукам, что я попятилась и заплакала от неожиданности. Вскоре познакомилась с новой ролью старшей сестры, и внимательнее рассмотрела брата, он мне показался совсем некрасивым.

В это время сладости, в особенности конфеты, были редкой роскошью, а сладости хотелось покушать. В деревне у местных жителей продавали сахар кустарного производства, такие небольшие бруски коричневого цвета, и мальтозу, такую густую массу золотистого цвета и вкусно пахнущую. И вот мама однажды купила бруски коричневого сахара, и бабушка приготовила вкусное блюдо из зеленых бобов – вьетнамское сладкое блюдо на дессерт.

Она велела мне палочками перемешать бруски сахара в кастрюле, чтобы сахар быстрее растворился. Я, как всегда, старательно выполняла свою задачу, но в этот раз мне показалось, что сахар не растворялся, а оставался твердым. Вот я палочками осторожно подняла то, что осталось, чтобы проверить, и так закричала, что подняла на ноги маму, которая в это время лежала на кровати, кормила брата грудью, и бабушку, которая стирала за домом, и нашу собаку, которая лежала во дворе, сторожила у ворот, и тетю соседку. На палочках у меня висела мертвая, почти высохшая мышка… Так к моему великому сожалению и пропал вкусный десерт.

В другой раз, бабушка уже сварила такое блюдо, и поставила кастрюлю без крышки остывать на кухне. Мои родители пригласили в гости некоторых геологов, которые недавно приехали с командировки в штаб-квартиру. Взрослые сидели вокруг стола, разговаривали. Вдруг раздался такой шум, как будто тяжелый камень упал в воду. Моя бабушка побежала на кухню и обнаружила, что в открытую кастрюлю со сладостью упала живая змея, довольно крупная. Она кричала, все прибежали, но безногая тварь оказалась быстрее, спаслась из кухни и укрылась где-то под забором из кустиков. Снова пропало мое любимое сладкое блюдо.

В это время, кстати, было трудно с продуктами питания, и все живое, что попало человеку в руки, шло на стол. Помнится, местные жители ели саранчу, кузнечиков, жуков, личинок шелкопряда, а полевые крысы и змеи – деликатесы несравненные были. Однажды папа ехал вдоль дороги после сильного ливня, и ему попалась большая рыба-змееголовка. А иногда все взрослые гонялись за змеей, и вскоре она шла нам на стол.

Местные жители готовили крыс по своим секретным рецептам, очень вкусными получались блюда. Особо запомнился вкус тушеных крыс с шафраном, и жареных на углях с лимонными листьями.

Вот братику уже год пошел, в других семьях рождались дети, и при геологическом поселке, как в это время называли штаб-квартиру экспедиции, были созданы ясли. Начались мои мучения, так как я была старше всех, у меня братик, и, как сказали няньки, я должна показать себя достойной сестрой, и т.п… Все это привело к тому, что в свободное время, когда другие играли, я должна была смотреть за братом, не давать ему с кровати упасть, так как у годовалого ребенка хватало сил на самостоятельные движения, но не хватало ума, чтобы при этом не упасть.

Во время обеда сидела я за столом с двумя мисками перед собой, одна – с рисом, это моя миска, другая – с кашей для брата. Я должна еще его с ложки кормить. Хитрые были няньки, сказать нечего.

Надоели мне такие занятия, но взрослые всегда меня учили, что все люди, от мала до велика, должны исправно выполнять посильные работы, только таким образом Вьетнам мог победить Джонсона, и мы могли бы вернуться к себе в Ханой.

Бомбили сильно, в особенности промышленные центры Вьетнама, в том числе и Уонгби, где расположена теплоэлектростанция, на которой работал мой дядя, родной брат отца. Однажды мы получили плохую весть: Дядя был тяжело ранен во время бомбежки, и его госпитализовали в Ханой. До этого поблизости от электростанции упал сбитый американский самолет, его растащили на куски, так как дюраль был ценный материал, дядя с оказией послал моим родителям два небольших куска размером 50х50 см. Мама отнесла эти куски местному кузнецу, и взамен тот дал ей бронзовый поднос. Этот поднос сохраняется у меня до сих пор, на нем каждый Тэт красиво раскладываю фрукты для семейного алтаря. А дядя вскоре выздоровел, только хромал на одну ногу, и продолжал работать.

И вот однажды вечером мама сказала, что завтра мы переедем в другое место, я так рада была, что побежала к воротам, села на корточки напротив нашей собаки и рассказала ей о том, что мне больше не придется ходить в такие противные ясли. Доброе животное внимательно меня слушало, смотрело на меня умными желтоватыми глазами. На утро еe увезли какие то незнакомые дяди. Я так и поняла, что ее убьют, потому что при передвижении в другое место эвакуации не принято было взять с собой животных.

На этот раз моя мама отвезла меня с братом в свою родную деревню, оставила нас жить у дяди с дедушкой и бабушкой на два месяца, пока готовились помещения для размещения штаб-квартиры геофизической экспедиции в Ханое. Тут в деревне у меня произошло знаменательное событие – я начала ходить в школу, как и все дети моего возраста. Мне было 5 с половиной. О школе и первом учителе стоит рассказать отдельно, скажу только, что после этих двух месяцев не научилась ничему.

Потом я нечетко запомнила, где мы еще побывали, знаю только, что подготовительный класс я все таки каким-то чудом закончила, умев читать и писать, находясь уже в Тханьсуане, в 12 километров от Ханоя, и несколько раз начинала ходить в первый класс в разных школах, и успела кое-как его закончить до эвакуации в Чукшон. Благодаря усилиям мамы, да я сама тоже была послушной и старательной, почерк у меня сложился неплохим.

В то время наша семья вернулась в Ханой, поселилась временно сначала в доме 1Б улице Хай Ба Чынг в Ханое, рядом с комнатой инженера Чан Дык Лыонг, который впоследствии стал Президентом страны, и вскоре переместилась в комнату, выделенную моим родителям в общежитии геофизической экспедиции в районе Тханьсуан. Жить было неудобно в одной тесной комнате, и мама решила купить отдельный дом за сумму, полученную из всех сбережений, всей зарплаты месяца и продажи ценных в это время велосипеда и советского радиоприемника, и заняла у друзей и знакомых. А дом этот был в строящемся жилом районе, расположенном в 6 километров от центра Ханоя, поэтому мы должны были подождать еще немножко, пока достроили дома.

Война все ожесточалась, и снова нам предстояло эвакуироваться, на этот раз в Чукшон, в районе латеритных холмов в 30 километров от Ханоя. А тут война шла совсем рядом. Запомнила ночи, проведенные в бомбоубежищах, дневные и ночные налеты американских самолетов, после которых в дворы падало большое количество серебристых хлопьев, какие-то листовки, которые местные ополченцы приходили отбирать почти сразу, взрывы бомб, очереди пулеметов, ночные огненные взлеты наших ракет, огонь и взрывы сбитых американских самолетов. Пошли даже слухи, что поблизости упал и наш МиГ, но они остались слухами, которые никогда не будут подтверждены, по крайней мере, для меня. Особенно запомнился один случай, когда меня укусила огромная ядовитая сколопендра. От укуса очень больно было, и рука за считанные секунды распухла до неузнаваемости. Я дико кричала от боли и испуга. К счастью, хозяйка дома, где мы нашли временное жилье, поймала своего петуха, и быстро смазала мою руку его слюной. Боль утихла быстро, как рукой сняло, но шрам от этого укуса навсегда остался на моей правой руке. После этого случая под циновку на кровати в доме, в бомбоубежище, везде клали лимонную цилиндрическую траву, запах которой отгонял вредных насекомых, в том числе и комаров.

В это время у меня начали выпадать молочные зубы. Так как в деревне не было дантистов, и не было возможности ехать в стоматологический кабинет, мама сама вырвала у меня эти зубы. Мне было совсем не страшно, даже нравилось, что у меня такая хорошая мама, все умела!

И вот наступил радостный день, когда мы переехали в Ханой, в свой дом, купленный мамой год назад. Это было в конце 1971 года, за несколько месяцев до праздника Тэт. Дом был шикарный по моему тогдашнему представлению, в два этажа, с отдельной кухней, туалетом, ванной, и расположен он около деревни Тхинькуанг, в несколько сотен метров от деревенской пагоды, перед которой росли многолетние баньяны.

Война все еще не совсем утихла. Взрослые люди, в особенности мужчины, вечерами собирались вокруг радиоприемника, слушали новости. На антивоенных плакатах вместо Джонсона появился Никсон, и также его помощник худощавый Киссинджер в смешных позах.

Запомнилось мне одно утро в начале 1972 года. Я уже почти закончила первый класс, на дворе март. Было воскресенье, и мы всей семьей собрались идти на прогулку. Дедушка в это время приехал к нам в гости, так же готовился пойти с нами, и вдруг раздался сильный вой моторов, потом взрывы, налетели на наше небо американские самолеты, по них стреляли наши ВВС. Снова война началась. И вместо прогулки мы опять готовились к эвакуации, снова в провинцию Хабак. Шла так называемая в народе Никсоновская война.

Штаб-квартира геофизической экспедиции на этот раз размещалась в заброшенном общинном доме этой деревни. Шли слухи среди местных жителей, что в этом доме когда-то давно повесился пленный француз. Так как своей смертью он испоганил помещение, дом этот больше не годен был для общинных церемоний, но из-за того, что построен был из хороших прочных материалов, его не сносили, так и оставили заброшенным. А работники экспедиции с семьями поселились временно к местным крестьянам, в их дома.

Вскоре жизнь на новом месте сложилась, и взрослые начали работать, а детей отдали в школу учиться вместе с местными детьми. Ничего особенного из школы не запомнилось, кроме того, что я ходила в свой второй класс утром, а после обеда вместе с местными детьми ходила в поле, играла с ними. У местных детей много дел, они выполняли почти "взрослые" полевые работы, а у меня, как в прошлый раз – задача смотреть за братом, но сейчас мне казалось уже не так тяжело было, потому что брат тоже подрос, стал достаточно самостоятельным, и за него уже не надо было смотреть на каждом шагу.

Как все дети, которые ходили в школу в соломенных шляпах, я тоже быстро научилась различить по слухам вой наших МиГов, которые в народе ласково назвали "ласточками", и американских зловещих самолетов. Ночью по отдаленным взрывам определяли место бомбежки, то в сторону Вьетчи, то Уонгби или Хайфон, а очень часто – бомбили Ханой. Именем Никсон стали страшить детей, как если бы тот был злодеем типа Бармалея или злых персонажей из нашего фольклора. Многочисленным собакам давали кличку "Никсон" или "Ник". А зря, потому что в большинстве своем собаки были добрыми. Наши деревенские собаки редко бывают злыми или кусачими.

Особенно тяжело бомбили Ханой в конце декабря 1972 года, до и после Рождества. В сводках новостей сообщалось, что сбито в нашем небе уже 4.000 американских самолетов, в том числе и "летающие крепости Б-52". Запомнилась ночь 26 декабря, когда было сообщение о том, что наш летчик Фам Туан на МиГе сбил американский Б-52, а так как на следующий день мне исполнялось 8 лет, все радостно сказали, это Фам Туан мне специально, в подарок на день рождения сбил американский Б-52. Надо же, поверила я, и несколько день после этого ходила очень-очень довольная. Другого подарка, как и в прежние дни рождения, не было.

А после этого все переменилось быстро, вскоре по радио объявили радостную весть о подписании Парижского договора, война закончилась. Мы с радостью вернулись в свой дом. А пока мы были в эвакуации, наш район бомбили несколько раз, деревенская пагода с баньянами, которые были недалеко от нашего дома, была полностью разрушена. Баньяны остались со значительно уменьшенными кронами, и их тоже вскоре спилили, снесли вместе с разрушенной пагодой. Наш дом, как и соседские дома, тоже пострадал – все оконные рамки выбиты, стекла разбиты, и крыша немножко поломана в углу. Но все эти детали быстро отремонтировали, и мы начали жить в этом доме. Сейчас там же, в заново построенном в 2000 году доме живет моя мама вместе с моим братом, его женой и двумя детьми. А среди наших соседей погибла девочка вместе с ее тетей. Как рассказали соседи, они, не успев вовремя выбраться из Ханоя, сидели в бомбоубежище на улице Кхамтхиен, которую особенно тяжело бомбили в конце декабря, и это сооружение рухнуло во время очередной бомбежки. Осколком взорвавшейся вблизи бомбы глубоко порезало горло молодой женщины, и она сразу умерла. Кровь из ее раны потекла в лицо 3-летней девочки, и она захлебнулась, умерла от нехватки воздуха. Не было обнаружено других ранений на ее теле.

Ужасы войны быстро стерлись в моей памяти, да и у других детей моего поколения тоже. А потом пошли радостные дни победного мая 1975 года, за ними и лето 1979 года. Однако об этих событиях стоит рассказать отдельно.

Ханой, 2008 г.

Майор Шеломытов Геннадий Яковлевич

Родился 09.03.1940 г. в Кронштадте.

В 1960 г. окончил Прибалтийское Военно-техническое училище Войск ПВО страны. Проходил службу в 4-й Отдельной армии Войск ПВО командиром взвода стартовой батареи, затем командиром стартовой батареи 260-го ЗРП Брянского корпуса МО ПВО.

С марта 1966 по апрель 1967 гг. в составе этого полка участвовал в боевых действиях во Вьетнаме.

В 1972 г. окончил Военную артиллерийскую академию им. Дзержинского в Москве и продолжал службу в Наземном измерительном пункте Командного измерительного комплекса в г. Якутске. С 1976 по 1990 гг. ведущий инженер военной приемки в НИИ Радиосвязи.

Награжден орденом "Красной Звезды" и 14 медалями в т.ч. вьетнамской медалью "Дружбы".

ВСЕ СЧИТАЛИ, ЧТО ТАКОГО НЕ МОГЛО БЫТЬ НИКОГДА

Наш 260 зенитно-ракетный полк МО ПВО прибыл во Вьетнам из города Брянска в марте 1966 г., т.е. спустя восемь месяцев после первого применения ЗРК для защиты территории ДРВ. До этого американцы осуществляли налеты на больших высотах днем и ночью в любую погоду. Первые боевые стрельбы зенитными ракетами стали для американских летчиков полной неожиданностью. Ракеты прижали их ближе к земле, но к моменту нашего прибытия они тоже научились воевать:

1. Стали летать на низких высотах и только в светлое время суток, в солнечную погоду, держась ближе к горным массивам, чтобы после пуска ракет успеть скрыться за ними. Это значительно усложняло стрельбу, т.к. ЗРК С-75 не был рассчитан для стрельбы по низколетящим целям, хотя и был в процессе применения во Вьетнаме доработан для такой стрельбы.

2. На самолетах установили сигнализацию, предупреждающую летчика о попадании в зону облучения СНР и о работе радиопередатчика команд (РПК) после пуска ракеты.

3. Стали широко применять самонаводящиеся ракеты "Шрайк", летящие на максимум радиоизлучения, т.е. на антенну передатчика СНР, который, как правило, находится в центре позиции ЗРК.

4. Стали применять шариковые бомбы, предназначенные для массового поражения личного состава.

5. Наряду с применением обычных фугасных бомб, широко применяли неуправляемые ракеты "Булпаб".

6. В случае обнаружения позиции ЗРК летчики имели право вместо выполнения своего полетного задания наносить воздушные удары по зенитно-ракетному дивизиону.

Задача советских военных специалистов (так нас тогда называли) состояла в том, чтобы обучить личный состав 274-го зенитно-ракетного полка ВНА самостоятельно отражать налеты американских самолетов на территорию Северного Вьетнама. Полк был только что сформирован. Командиром полка был назначен майор Нунг. Он успешно закончил Военную академию связи в Ленинграде и хорошо говорил по-русски.

Прибыв во Вьетнам, мы в течение двух месяцев проводили занятия и обучали вьетнамские расчеты работе на материальной части. К этому времени прибыла боевая техника из Союза, и мы развернули ее для ведения боевых действий.

Позиции не были оборудованы в инженерном отношении, поэтому нам приходилось разворачивать технику для ведения боевых действий в основном на участках между рисовыми полями, у окраин деревень и поселков, иногда прямо на остатках фундаментов разрушенных бомбежками домов. Зачастую мы не имели возможности развернуть все шесть пусковых установок – места хватало лишь на 3-4 установки.

В течение месяца мы сами сидели за пультами, а вьетнамцы, находясь рядом и наблюдая за нашими действиями, набирались опыта ведения боевых стрельб. Потом они пересели за пульты, а мы стояли у них за спиной, контролируя их действия. Это продолжалось 3-4 месяца. По мере приобретения вьетнамцами боевого опыта, наши военные специалисты небольшими группами отправлялись домой. В конце в полку оставалась небольшая группа главного инженера майора А.Я. Петрова в составе 11 человек, в которую входили специалисты по всем системам. Они устраняли возникшие неисправности, проводили настройку и проверку систем после смены позиции. Мы все время жили на колесах. Позиции менялись очень часто – после каждой боевой стрельбы. Позиции, обнаруженные американскими летчиками, на следующий день, а иногда буквально через пару часов обязательно подвергались массированным бомбежкам. Поэтому оставаться на прежней позиции было очень опасно.

Наш ЗРДн под командованием майора И.В. Володина первым в полку принял боевое крещение.

Произошло это в мае 1966 г., когда мы развернулись на боевой позиции на подступах к Ханою, прикрывая его от воздушного нападения. По условиям местности мы смогли развернуть только три пусковые установки.

Налет начался после обеда. Погода была солнечная, сухая, видимость отличная. Операторы своевременно обнаружили на экранах низколетящие цели. После вхождения их в зону пуска был дан старт двумя ракетами. Стрельба происходила недалеко от горной гряды и американские летчики, совершив противоракетный маневр, успели уйти за эту гряду. Мы потеряли две ракеты.

После старта ракет образовался столб пыли высотой 25-30 м, а для летчиков это отличный ориентир для прицельного бомбометания. И вот на этот ориентир бросились три самолета. Второй самолет сбросил 5 фугасных бомб. Первый самолет, вероятно, корректировал бомбометание своих ведомых. Первая бомба попала точно в столб пыли. Образовалась воронка глубиной 7-8 м, диаметром около 15 м. Остальные бомбы легли так, что образовалась продольная воронка общей протяженностью 75 м. В воздух была выброшена огромная масса земли, которая посыпалась на нас сверху. Вид был такой, как когда-то я видел в кино – показывали мирный взрыв для возведения плотины гидроэлектростанции.

В это время со станции наведения дали команду подвезти и зарядить новые ракеты. Из кабин станции не видно, что происходит на улице, а здесь вместо дороги образовался огромный овраг глубиной более семи метров. Чтобы подвезти и зарядить ракеты, нужно было заново прокладывать подъездную дорогу.

Нам еще повезло, что дул ветер и успел снести столб пыли после старта ракет метров на 50 в сторону от позиции к моменту, когда его засекли летчики. Если бы погода была безветренной, то от нас и от материальной части не осталось бы ничего.

На одной из ПУ появилась неисправность. Устранять ее пришлось в напряженной обстановке. Существовала угроза повторения только что увиденного – пока светло, самолеты в любой момент могли вернуться и повторить бомбежку. К счастью этого не произошло.

Осмотрев воронки от бомб и осознав все произошедшее, мы задумались о том, что смерть ходит рядом с нами и что вероятнее всего она может настигнуть нас после пусков ракет, когда мы, демаскировав себя, становимся реальной и очень привлекательной целью для летчиков.

Через три часа на позицию приехал командир нашего полка подполковник В.В. Федоров. Осмотрев разбомбленную позицию, он сказал, что мы родились в рубашке.

Во Вьетнаме после захода солнца очень быстро темнеет. Это было нам на руку – мы перевели технику в походное положение, снялись и той же ночью переехали на новую позицию. В последующем после каждой стрельбы мы обязательно меняли боевую позицию.

В дальнейшем боевые стрельбы стали для нас – военных людей – просто повседневной работой. Пришлось ощутить нам на себе и применение американскими летчиками самонаводящихся ракет типа "Шрайк", как осколочного, так и шарикового вариантов.

В дивизионе под командованием майора С.Т. Воробьева, после пуска ракеты по цели оператор ручного сопровождения В.К. Мельничук увидел на экране "всплеск" цели и отделившуюся от нее движущуюся отметку. Он немедленно доложил командиру:

– Вижу "Шрайк"! Идет курсом на нас!

Пока через переводчика решали с вьетнамским командованием вопрос о снятии излучения с антенны, "Шрайк" уже подлетал к СНР. Тогда офицер наведения лейтенант Вадим Щербаков сам принял решение и переключил излучение с антенны на эквивалент. Через 5 секунд раздался взрыв. В кабине "П", на которой находится передающая антенна, взрывом выбило дверь и осколком был убит вьетнамский оператор. Стоящие рядом с кабиной деревья осколками "Шрайка" срезало как пилой, а от палатки, в которой перед стрельбой находился личный состав батареи, остались лоскуты размером с носовой платок. Нашим военным повезло – все остались живы.

В том случае, если взрывался "Шрайк" начиненный шариками, они разлетаясь по стартовой позиции, попадали в ракеты находящиеся на пусковых. Боевая часть ракеты весом 200 кг взрывалась вместе с окислителем и горючим. От взрыва детонировали и взрывались ракеты на других ПУ. Все металлическое превращалось в искореженные, дырявые меха от гармошки. Воспламенялось и горело высокотоксичное ракетное топливо. Ощущение и зрелище, скажу я вам, не из приятных.

Мы тоже научились применять приемы борьбы со "Шрайком": При обнаружении "Шрайка" и включенном излучении отводили антенну кабины "П" в сторону или вверх. "Шрайк", следуя за максимумом излучения, тоже поворачивал в сторону или вверх. Затем мгновенно снимали излучение с антенны передатчика СНР и "Шрайк" терял сигнал для самонаведения на цель. Его рули стопорились запоминающим устройством, и далее он продолжал полет, как обычный НУРС падая в 1,5-2 км в стороне от позиции или на таком же расстоянии за позицией. При этом, сохраняя дивизион, приходилось жертвовать уже выпущенными ракетами. Так мы учились сами и учили вьетнамцев воевать с реальным и сильным противником.

Ощутили мы также, что такое шариковые бомбы. Однажды во время налета, на дом, где мы жили, был сброшен контейнер с шариковыми бомбами. Он взорвался на высоте 500 метров от земли. Из него разлетелось 300 "шариков-мам" и стали падать на крышу дома и на землю вокруг него. От удара при падении, они с задержкой взрывались и сотни шариков-дробинок диаметром 3-4 мм разлетались во все стороны. Все, кто находился в доме, легли на пол. Взрывы шариков продолжались на протяжении нескольких минут. Дробинки влетали в окна, впивались в стены и потолки. Шарики взорвавшиеся на крыше дома никого не смогли поразить, так как дом был двухэтажный. Те, кто оказался на улице, успели спрятаться за колоннами и невысокой стенкой галереи. Бачек с питьевой водой, стоявший перед колонной, превратился в дуршлаг и из него во все стороны струйками лилась прозрачная вода. У 24-х летнего лейтенанта Николая Бакулина, оказавшегося во время бомбежки на улице, после этого появилась седая прядь.

Одна половина раскрывшегося контейнера-бомбы длиной 2100 мм и диаметром 300 мм воткнулась в землю перед входной дверью дома, выпуклой стороной к нам. Когда все стихло, мы стали выходить на улицу, а увидев контейнер, бросились обратно в дом, приняв его за невзорвавшуюся бомбу.

Поняв, что бомба пустая, решили шутки ради положить ее под одеяло на постель командиру дивизиона. Командир с позиции видел, как бомбили дом с его подчиненными и подумал, что многие могли погибнуть. Но на наше счастье, все закончилось благополучно, и когда командир подъезжал к дому с позиции, мы встретили его песней под аккордеон: "А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела…". Обнаружив сюрприз под одеялом, командир смеялся вместе с нами.

После одного из таких налетов один из наших офицеров – Саша Гусев – написал нашу боевую песню на мотив известной песни "На безымянной высоте" из кинофильма "Тишина":

Чертила в небе след ракета

Который раз уже подряд,

Кто хоть однажды видел это,

Как F-105-е бомбят.

Воронки, словно котлованы,

И видно было, неспроста

Стояли мы среди развалин

У Тхайнгуенского моста.

Удары "Шрайка" испытали,

Шрапнель рвалась над головой,

Но лишь дружить мы крепче стали,

Нет крепче дружбы боевой.

Нет крепче дружбы той солдатской,

Что закалялась, словно сталь,

В борьбе с ордой американской

У Тхайнгуенского моста.

Плечом к плечу с вьетнамским другом,

Стояли мы на том пути,

Он называл меня "Товарищ",

Я называл его "Дом ти".

И были в этой дружбе братской -

Залог победы и мечта.

Ковали славу части Брянской

У Тхайнгуенского моста.

В словах этой песни все сказано. Эта песня стала нашим полковым гимном. Она сопровождала нас повсюду, и звучала при всех переездах и на встречах с боевыми друзьями из других дивизионов полка.

В это время массированные налеты американских самолетов на важные стратегические объекты Северного Вьетнама стали проводиться под прикрытием радиопомех, которые ставили, специально переоборудованные для этого в самолеты-постановщики помех, тяжелые стратегические бомбардировщики типа В-47 и В-52. Барражируя вдоль границы Вьетнама с Лаосом и Камбоджей, такой самолет, ставя помехи, мешал нашим станциям наведения ракет обнаруживать цели. В этих условиях американские самолеты могли выполнять свои полетные задания безнаказанно.

Для того, чтобы сорвать тактические планы американцев, необходимо было уничтожить самолет-постановщик помех. Для этого осенью 1966 г. в составе одного из дивизионов полка мы выезжали в "засаду" на юго-запад к границе с Лаосом, чтобы встретить этот самолет там, где он нас не ждал. Передвигались скрытно, ночью, с выключенными фарами, чтобы нас не могли обнаружить. Совершив трудный марш в несколько сотен километров по разбитым бомбами горным дорогам, мы развернули свой зенитно-ракетный дивизион в джунглях. Тщательно замаскировали технику и стали ждать.

В один из дней появился постановщик помех – самолет RB-47 в сопровождении 10 истребителей-бомбардировщиков F-105 и палубных штурмовиков A-4D. Самолет RB-47 начинен всевозможной радиоаппаратурой, с экипажем около15 человек стоил очень дорого, поэтому так тщательно охранялся. Они никак не ожидали встречи с нами на дальних подступах.

Операторы СНР произвели захват самолета RB-47, затем был произведен пуск очередью из 3-х ракет. Цель была уничтожена. На наше счастье в суматохе боя боевое охранение нас не обнаружило и отбомбилось на заранее оборудованную нами ложную стартовую позицию. Она была своевременно и в достаточной степени размаскирована, чтобы пилоты боевого охранения приняли ее за настоящую. Когда стемнело, мы благополучно свернули технику, перевели ее в походное положение и двинулись в обратный путь.

В то самое время, когда мы уничтожили самолет-постановщик помех, продолжался массированный налет в районе Ханоя на стратегические объекты в других районах ДРВ. Американские летчики считали, что все идет по их плану и они в полной безопасности могут, не боясь зенитных ракет, безнаказанно совершать свои полеты.

И здесь, оставшись без прикрытия, они здорово просчитались: зенитно-ракетные дивизионы активно поработали и сбили в тот день более десяти американских самолетов. После таких потерь и траурных церемоний у американских летчиков несколько дней длилась вынужденная боевая пауза.

Мы же, совершив трудный марш обратно, развернулись на новой стартовой позиции для ведения боевых действий.

Вот так мы, тогда 20-25-летние лейтенанты и еще более молодые солдаты и сержанты срочной службы, мужая и набираясь боевого опыта, воевали сами и учили воевать вьетнамских ракетчиков, чтобы они в любой ситуации умели побеждать противника.

Постепенно мы становились обычными рабочими войны. Даже в очень трудных и сложных ситуациях мы шутили, сочиняли и пели песни и не думали о том, что могли не вернуться живыми домой, где нас ждали родные и близкие. В то время они ничего толком не знали о том, где мы находимся, а моя мать только догадывалась. Перед отъездом во Вьетнам нас строго предупредили, что это очень секретная миссия и довольно длительное время все считали, что такого не могло быть никогда. Но все это было на самом деле.

Наш 260-й зенитно-ракетный полк МО ПВО, дислоцированный в Брянске, единственный полк из всего Советского Союза, был направлен во Вьетнам в полном составе. За период выполнения специального правительственного задания во Вьетнаме полк выполнил 43 боевых стрельб и сбил 25 американских самолета. Все остальные боевые расчеты полков (учебных центров) формировались из сборного состава – по несколько человек из разных полков и округов Войск ПВО с территории всего Союза, в течение всего периода войны во Вьетнаме.

Лично для меня – командира стартовой батареи 260 ЗРП – спецкомандировка во Вьетнам закончилась в апреле 1966 г., когда в 274 ЗРП ВНА нас сменила новая группа СВС из 11 человек, чтобы продолжить нашу работу.

Москва, июль 1977 г.

Генерал-майор Канаев Вячеслав Михайлович

Кандидат военных наук, профессор.

Родился 5.07.1939 г. в г. Железнодорожный, Московской области. В 1957 г. окончил 10 классов и поступил в Горьковское радиотехническое училище Войск ПВО, которое окончил в 1960 г. В дальнейшем военную службу продолжал в Ленинградской (6-й отдельной) армии ПВО: техником системы, офицером наведения, начальником отделения.

С марта по ноябрь 1966 г. участвовал в боевых действиях во Вьетнаме в должности офицера наведения – командира 1-й батареи 1-го дивизиона 5-го ЗРП ВНА.

В 1973 г. окончил Военную командную Академию Войск ПВО им. Жукова и был назначен начальником штаба ЗРП МО ПВО.

С 1974 по 1981 гг. командир ЗРП, затем ст. офицер оперативного управления МО ПВО.

С 1981 по 1983 гг. слушатель Военной академии Генерального штаба ВС СССР.

С 1983 по 1988 гг. заместитель начальника оперативного Управления МО ПВО. С 1988 г. по н/в преподаватель Военной академии Генерального штаба ВС России, профессор кафедры ВВС.

Награжден орденами "Красного Знамени", "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР" 3 ст. и 14 медалями в т.ч. медалью "Дружбы" Правительства ДРВ.

НАШ БОЕВОЙ РАСЧЕТ

В декабре 1965 года я был приглашен на беседу к начальнику отдела кадров зенитной ракетной бригады, в одном из дивизионов которой я в течение четырех лет проходил службу в должности офицера наведения. Во время разговора о службе, ее перспективе он предложил мне поехать на конкурсной основе в заграничную командировку в одну из стран с жарким и влажным климатом.

Как потом выяснилось, из различных подразделений бригады был создан боевой расчет дивизиона весьма сокращенного состава. В январе-феврале 1966 года этим составом мы готовились к поездке, изучали особенности техники, поставляемой Советским Союзом за границу. В марте нам сообщили о том, что нас командируют в Демократическую Республику Вьетнам для оказания помощи в подготовке расчетов зенитных ракетных дивизионов.

В начале апреля мы прилетели во Вьетнам, на аэродром Залям и нас сразу отвезли в учебный центр, расположенный в джунглях недалеко от Ханоя. Учебный центр представлял собой тщательно замаскированные, построенные из бамбука домики для проживания, хозяйственные постройки и классы. Впоследствии, после получения техники, там же были развернуты зенитные ракетные комплексы для изучения материальной части и обучения боевой работе. В учебном центре выход в эфир был строго запрещен, поэтому обучение боевой работе осуществлялось с помощью имитатора. Несмотря на необычные климатические условия – большую влажность – и увеличенную продолжительность учебного дня, инструкторский состав делал все возможное для подготовки расчетов ВНА. Занятия проводились с утра до позднего вечера с двухчасовым перерывом в жаркий вьетнамский полдень.

Надо отметить удивительную работоспособность солдат, сержантов и офицеров вьетнамского расчета. Несмотря на слабую общеобразовательную подготовку в области радио- и электротехники, путем усиленной самоподготовки после продолжительного учебного дня они сумели достаточно хорошо подготовиться к ведению боевой работы и обслуживанию техники в объеме занимаемой должности. В достижении этих результатов я вижу заслугу своих товарищей: Н. Говорухина, В. Лупенкова, Ю. Борисова, В. Гула, В. Урбана, Г. Мисюкова, Ю. Картоножко и вьетнамского командира дивизиона майора Хуана.

Большой объем работы выпал на переводчиков. Я до сих пор вспоминаю внимательные и доброжелательные глаза переводчика Туена, с которым я работал и в учебном центре и на боевых позициях. Он был главным звеном в нашем общении с вьетнамцами. Ведь было очень важно не просто перевести сказанное инструктором, но и убедиться, что обучаемый все правильно понял. Это имело особое значение при обучении офицеров наведения, поэтому он работал только со мной. У него была заветная мечта – побывать в нашей стране. К сожалению, не знаю, исполнилась ли она.

После обучения в учебном центре дивизион был развернут на заранее подготовленной в инженерном отношении позиции. Главной нашей задачей на втором этапе подготовки была обучение расчетов ведению боевой работы с проведением реальных стрельб.

На этом этапе боевую работу вел расчет советских инструкторов, боевой расчет ВНА находился рядом со своими "учителями". Второй этап продолжался 1,5 месяца.

На третьем этапе под руководством советских специалистов работали номера вьетнамских расчетов.

Распорядок дня у нас соответствовал обстановке. Подъем осуществлялся затемно. Личный состав дивизиона и инструкторы до рассвета проверяли и настраивали "боевые параметры" – т.е. параметры максимально влияющие на точность стрельбы. С рассветом, а он, как и вечерняя темнота, наступал мгновенно, проверялся последний параметр – синхронность антенн и пусковых установок и комплекс был готов к бою. После этого все завтракали и в ожидании налета продолжали обучение вьетнамских боевых расчетов.

Перед самым выходом на боевые позиции серьезно заболел командир нашего дивизиона. Он был срочно отправлен в Советский Союз, а командиром дивизиона был назначен командир 1-й батареи капитан Александр Павлович Гладышев. Об этом человеке хочется сказать отдельно. Молодой 27-летний грамотный офицер, он еще до командировки во Вьетнам был награжден правительственной наградой – орденом "Красная Звезда" за успешное освоение новой техники. В боевых условиях его качества раскрылись наиболее полно.

В соответствии с основным принципом организации ПВО – уничтожать все цели, входящие в зону поражения комплекса и приближающиеся к обороняемому объекту, он при любых самых сложных условиях принимал решение на открытие огня. В результате активных боевых действий наш дивизион за короткий период полностью израсходовал боекомплект ракет но, несмотря на дефицит ЗУР, создавшийся в то время в ДРВ, боезапас был пополнен и мы продолжили ведение боев.

О расчетливости и грамотности капитана Гладышева говорит следующий случай. Однажды ночью дивизион был поднят по тревоге и обнаружил приближающуюся к объекту цель. Условия для стрельбы были идеальными – оптимальная высота (6 км.), небольшая скорость, но именно это и насторожило Александра Павловича. Он не дал команду на открытие огня, а через несколько секунд выяснилось, что это был почтовый самолет китайского производства, который не был оснащен аппаратурой системы опознавания. Интуиция и опыт командира уберегли экипаж и самолет от гибели.

Американское командование после больших потерь, особенно в день 7 августа 1966 года, названный ими "черным воскресеньем", прекратило налеты на объекты ДРВ. Наш дивизион провел восемь стрельб, уничтожил 6 самолетов противника с расходом 15 ракет.

Две стрельбы сложились для нас неудачно. Причиной одной из них была ошибка операторов вьетнамского расчета, забывших после проведения регламентных работ на приемо-передающей антенне подсоединить одну из фишек. Второй раз ракеты были потеряны в результате бомбардировки противником позиции дивизиона. В момент наведения ракет на цель осколками бомб были повреждены: антенна приемо-передающей системы и один из дизелей – в результате кабины обесточились. Боеготовность аппаратуры была восстановлена очень быстро, но ракеты были потеряны.

Очень характерным был наш первый бой. Он был примечателен уже тем, что нами был сбит "юбилейный" 1300-ый самолет. Траектория его полета была по отношению к нашему дивизиону с большим параметром, т.е. самолет шел на значительном удалении и находился в зоне поражения очень короткий промежуток времени. Как потом выяснилось при изучении карты пленного летчика, он должен был нанести удар по проводившему регламентные работы соседнему дивизиону. Исходя из условий стрельбы, ракета на конечном участке траектории наводилась почти вдогон самолету. При подрыве она разрушила его хвостовую часть и, по-видимому, изменила направление его движения. Неуправляемый самолет с горящим хвостом начал двигался в направлении нашего дивизиона. Летчик катапультировался невдалеке от позиции и был взят в плен.

Произошел курьезный случай. Командир стартовой батареи, наблюдавший такую картину впервые, доложил на ПУ дивизиона:

– Ракета развернулась и движется в нашем направлении! – на большом расстоянии он принял горящий самолет за ракету.

Поскольку сбитый самолет был "юбилейный", вечером на позицию прибыло руководство провинции и вручило нам подарки – радиоприемник, фрукты и корзину ананасов. Приехавшие сказали, что население провинции впервые увидело вблизи, как советские ракеты сбивают самолеты. Это укрепляет у людей веру в победу Вьетнама. Ананасы мы съели сами, а остальные подарки передали вьетнамскому расчету.

Хочется с признательностью вспомнить наших солдат и сержантов. Точное исполнение обязанностей и ни одной жалобы на условия жизни. Особо мне близки операторы ручного сопровождения (РС). От их работы зависело очень многое: точность и плавность сопровождения целей, а значит и наведение ракеты, умение не потерять цель в помехах, заметить и среагировать на маневр целей, заметить пуск противорадиолокационного снаряда "Шрайк" и многое другое.

Оператора по дальности младшего сержанта Володю Черненко за несколько дней до выезда на позицию укусила в ногу ядовитая сороконожка. Нога сильно распухла и его вынуждены были отправить в госпиталь. Заменить его было некем, ведь у нас было по одному расчету, а стрелять без него дивизион не мог. Владимир это понимал и сумел уговорить врачей продолжить амбулаторное лечение. В течение трех месяцев у него несколько раз обострялась болезнь, распухала нога, но до отъезда в Советский Союз он не покинул свой боевой пост, работал безошибочно и сделал все возможное для достижения успеха в боях.

Оператор по азимуту ленинградец Миша Лозовский был воплощением спокойствия, казалось, что он вообще не может допускать никаких ошибок в самых стрессовых ситуациях, и он их не делал.

Оператор по углу места В.Терентьев по характеру был полной противоположностью своим товарищам – импульсивен, но его рабочее место находилось рядом со мной и вместе мы сумели избежать ошибок. Советское правительство высоко оценило их ратный труд. Все операторы РС были награждены советскими орденами и медалями: В. Черненко и М. Лозовский – орденом "Красной Звезды", В. Терентьев – медалью "За боевые заслуги".

Несколько слов о нашей совместной работе с вьетнамским расчетом в бою. Надо отметить, что в это тяжелое для страны время вьетнамцы делали все возможное, как для обеспечения нашего быта, так и для успешного решения поставленных перед нами задач на боевой позиции. Надо сказать, что в начале нашей совместной работы вьетнамские коллеги относились к нам несколько настороженно. Видимо, под влиянием китайской пропаганды, обусловленной обострением в то время советско-китайских отношений, у них сложилось мнение о нас как о людях изнеженных и избалованных "изобилием".

Постепенно, в результате совместной работы с вьетнамцами, их отношение к нам изменилось. Окончательный перелом в этом, на мой взгляд, наступил под влиянием, казалось бы, незначительного случая.

Как известно, нам приходилось часто менять огневые позиции. Эта задача полностью ложилась на вьетнамский расчет. И вот однажды ночью в конце напряженной работы по свертыванию комплекса мы заметили, что наши изрядно уставшие коллеги, облепив прицеп с антенной, никак не могут выкатить его с позиции на дорогу. Тогда наш расчет, и офицеры, и солдаты, человек 6-7, дружно взялись и откатили прицеп, затем вместе с вьетнамцами быстро подготовили технику к передислокации. Мы видели в их глазах удивление и благодарность за помощь.

Нельзя не отметить еще одну деталь. Во время ведения боевой работы я заметил, что обучаемые мною офицеры наведения вьетнамского расчета как-то очень близко пододвигаются ко мне и тем самым невольно затрудняют ведение боя. Сначала мне показалось, что они не все видят и поэтому стараются быть поближе ко мне. Потом я понял, что это не так – никаких секретов из методов своей работы я, конечно же, не делал. Я обратился к своему переводчику, чтобы выяснить это недоразумение. Потом все прояснилось. Оказывается, они получили приказ, чтобы ни один советский инструктор не пострадал от налета авиации противника, и поэтому во время боя своими телами закрывали нас. А в соседнем дивизионе во время налета авиация противника вывела из строя пусковую установку, и сержант-инструктор бросился устранять неисправность. Вьетнамский расчет догнал его, и закрыл своими телами. Пять человек вьетнамцев были ранены, а наш сержант не получил ни одной царапины.

Вообще надо отметить исключительную храбрость и бесстрашие солдат и офицеров ВНА. Их непреодолимое желание непременно сбить самолет врага, даже в ущерб собственной безопасности, часто помогало им одерживать победу в бою. В конце концов, самоотверженными усилиями всего народа, Вьетнам отстоял свою независимость и одержал убедительную победу над американскими агрессорами, развеяв миф о несокрушимости военной мощи США. Я горжусь, что в достижении этой победы есть частица и моего ратного труда.

Москва

Полковник

ИСАЕВ ПЕТР ИВАНОВИЧ

Родился 5 августа 1933 года в Алтайском крае, в селе Грано-Маяки.

В 1955 году окончил Ейское военно-морское авиационное училище летчиков и направлен для дальнейшего прохождения службы на Тихоокеанский флот. До 1960года занимал должности летчика, старшего летчика, командира звена в истребительном авиационном полку. В 1960 году был переведен в истребительный авиационный полк ПВО Дальневосточного округа командиром авиационного звена.

В 1961 году поступил учиться Военно-воздушную академию им. Ю.А. Гагарина. В 1965 году, после окончания с отличием академии, был назначен командиром истребительной авиационной эскадрильи в Прибалтийский военный округ. В 1968 году назначен заместителем командира истребительного авиационного полка в этом же округе, а в 1971 году был переведен в Северную Группу войск в Польшу. В этом же году назначен командиром истребительного авиационного полка.

С 1976 по 1990 год – старший научный сотрудник в Военно-воздушной академии им. Ю.А. Гагарина. После увольнения из армии продолжает работать научным сотрудником в этой академии.

С августа 1968 года по июль 1969 год участвовал в боевых действиях во Вьетнаме в качестве старшего группы советских авиационных специалистов при истребительном авиационном полку ВВС ВНА.

С декабря 1973 года по март 1976 год находился в спецкомандировке в Сирии в качестве советника командира истребительной авиационной бригады ВВС САР.

Награжден орденом "Красной Звезды", орденом "За службу Родине в ВС СССР" III степени, почетным знаком "Воин-интернационалист" и 15 медалями.

Президентом ДРВ Хо Ши Мином награжден орденом "Боевой подвиг" III степени, а так же медалью "За боевую дружбу".

Во Вьетнам я был командирован из 53 гвардейского истребительного авиационного полка, вооруженного истребителями МиГ-21 базировавшего в г. Шауляй Литовской ССР с должности заместителя командира полка. Там же находился и штаб нашей дивизии, которой в то время командовал генерал майор авиации Анциферов Евгений Николаевич, ставший в последствии моим непосредственным начальником, занимая должность старшего группы специалистов ВВС во Вьетнаме. Уезжая во Вьетнам, он приехал к нам в полк, чтобы попрощаться с личным составом. Мы пожелали ему счастливого пути и успехов на новом поприще. Он поблагодарил нас, а затем повернулся ко мне и, улыбнувшись, сказал: "А я заберу тебя, Исаев, к себе во Вьетнам". Эта шутка комдива, чуть позже, превратилась в реальность.

В принципе, я ожидал поездки в командировку в другую страну. Это объяснялось тем, что в дивизии был создан дополнительный комплект нескольких летных должностей: заместитель командира полка, командир эскадрильи и заместитель командира эскадрильи. Таким способом создавался резерв командира дивизии, позволявший без ущерба боевой подготовки частей, направлять при необходимости в командировки летный состав. Поэтому каждый, кто попадал в этот резерв, в любой момент готов был убыть в заграничную командировку.

И такой момент настал. Меня и заместителя командира эскадрильи капитана Великанова В., а также авиационного техника капитана Томилец Г.Р. вызвал к себе командир полка и отдал предварительное распоряжение о подготовке нас к командировке во Вьетнам. А далее все шло по накатанной схеме: беседы и напутствия командиров, вызов на Совет воздушной армии, где заслушивался наш доклад о нашем желании и готовности выполнить правительственное задание. И, наконец, вызов в Москву. Сначала мы прошли инструктаж в отделе боевой подготовки Главного штаба ВВС, а затем прибыли в управление Генерального штаба. Здесь мы прошли мандатную комиссию, и я еще должен был зайти в указанные мне кабинеты, где мне офицеры управления дали последние напутствия, а в последнем кабинете я должен был ознакомиться с перечнем технической литературы, имеющейся во Вьетнаме и по необходимости заказать дополнительную.

Попросив разрешения, я вошел в эту комнату. За столом сидел пожилой, по-видимому отставной майор и вел разговор по телефону с какой -то Марь Вановной о способах лечения радикулита Он жестом руки указал мне на стул, продолжая говорить по телефону, но уже на другую тему – о способах соления огурцов и помидор.

Видя мое томление, он закончил разговор и спросил меня: " Куда едете? "Во Вьетнам " – ответил я. "Хорошо"!- сказал он. " Я сейчас прочту вам какая там есть литература, а вы потом скажете, что бы вы хотели еще заполучить". Он открыл папку и начал читать список литературы касающийся ЗРВ. Я сказал ему, что я авиатор-летчик и мне нужна литература по авиационной тематике. Он ответил, что ее тут не так много, и продолжал читать. Больше я его не прерывал. Закончив чтение, что-то про танки, он перешел на литературу для авиационных специалистов. После чего спросил у меня: "Ну, что будете заказывать?". Я сказал, что заказывать ничего не буду, меня устраивает имеющаяся там литература. "Правильно", – сказал майор – пока она дойдет, вы уже домой вернетесь". Из мудрых слов этого майора я понял, что транспортное сообщение между Вьетнамом и СССР нарушено и получать часто весточки от родных и близких не придется. Все это потом подтвердилось.

После всех мероприятий нас отпустили домой, предупредив о том, что нам сообщат о времени прибытия в Москву для отъезда во Вьетнам. По возвращении в полк мы с капитаном Великановым активно включились в летную работу. При выполнении полетов по учению, которое проводилось в то время в полку, случилось непредвиденное: во время взлета с бомбовой нагрузкой с грунта на самолете Великанова была повреждена левая стойка шасси в результате чего во время посадки летчик получил травму и был списан с летной работы. Так наша группа, планируемая в командировку, потеряла одного летчика, еще не доехав до Вьетнама.

Через несколько дней нас вызвали в Москву. Вместе с нами прибыли и наши жены, чтобы проводить нас в дальний путь.

Перед самым отъездом необходимо было выполнить несколько мероприятий: сдать партийный билет в ЦК КПСС, оформить финансовые дела и получить обмундирование.

Количество выданного обмундирования, на мой взгляд, хватило бы года на три. Наволочка для матраса была набита под завязку. Возникла проблема, что брать с собой. Особенно я был озабочен тем, что делать с резиновыми сапогами – брать их или не брать? С одной стороны, если их взять, то это будет занято пол чемодана. С другой стороны, точила мысль – ведь не зря же их дают, значит, они там зачем-то нужны. И тут я увидел группу офицеров, которые прибыли вчера из Вьетнама. Я подошел к одному из них и, не теряя времени, прямо спросил: "Скажите, а нужны ли там резиновые сапоги?". "Что вы, – сказал он, – там без них никак нельзя, обязательно берите".

К счастью в этой группе оказался мой предшественник, которого я должен сменить. Меня свели с ним офицеры управления Генштаба, выделив нам отдельную комнату для беседы. Он ознакомил меня с военно- политической обстановкой в стране, с положением дел в авиационном полку, а также указал на что нужно обратить внимание.

О своих обязанностях я примерно догадывался исходя из названия своей должности. А она, примерно, называлась так – старший группы Советских авиационных специалистов в ИАП ВВС ВНА – специалист при командире ИАП – летчик – инструктор. Значит, соответственно я обязан буду осуществлять руководство своей группой, помогать командиру полка по повышению уровня боевой подготовки полка и практически обучать летный состав технике пилотирования и боевому применению на самолете МиГ-21. А с методами работы в боевых условиях Вьетнама меня ознакомил мой предшественник. Я поблагодарил его за деловую беседу, а в конце задал ему банальный вопрос: "А сапоги резиновые нужно брать с собой?". "Сапоги там не нужны " – ответил мой собеседник. "Но один товарищ сказал мне, что обязательно нужно брать сапоги" – допытывался я. И тогда он мне разъяснил, что я видно обратился к товарищу из ЗРВ, потому что они им действительно нужны. После каждого боевого пуска ракет им приходится часто менять позицию в условиях джунглей. Поэтому им действительно там нужна такая обувь. Таким образом, проблема с резиновыми сапогами была решена.

Через пару дней нашу группу, состоящую из 24-26 человек увозили в аэропорт. Группа в основном состояла из офицеров ЗРВ, а нас авиаторов было всего двое. С нами вместе возвращался из отпуска заместитель старшего группы СВС по политчасти полковник Поливайко Евгений Иванович.

Расставание было грустным. Плакали наши жены, родственники. Мужчины, как могли, успокаивали их и у каждого из нас было муторно на душе и, как мне кажется, желание, чтобы быстрее кончалось время этого тяжелого расставания и автобус отъезжал в аэропорт.

В то время из Москвы до Пекина выполнялся всего один рейс. При этом один день рейс выполнял китайский экипаж на своем самолете, а в следующий день полет выполнял наш экипаж.

Нам повезло – мы улетали на самолете аэрофлота Ту-104 с нашим экипажем. С двумя промежуточными посадками мы добрались до Пекина. В то время отношения между СССР и Китаем были испорчены. В Китае бушевала культурная революция. После приземления прямо в самолете китайские пограничники начали проводить паспортный контроль. Офицер наряда на ломанном русском языке спросил: "Куда мы летим и кто мы такие?". На что старший нашей группы ответил, что мы летим во Вьетнам и являемся специалистами. "Что за специалисты?" поинтересовался офицер. "Мы специалисты по электричеству" – ответил старший и жестом рук изобразил процесс вворачивания электрической лампочки в патрон. Офицер кивнул головой, в знак того что он все понял, и пригласил нас к выходу из самолета. Спускаясь по трапу, мы услышали известную у нас и в Китае песню "Москва-Пекин". Во всю мощь громкоговорителей гремел припев:

"Сталин и Мао слушают нас….". Один куплет исполнялся на русском, другой на китайском языках. Мы сразу поняли, что песня исполнялась исключительно для пассажиров нашего самолета. В здании аэровокзала концерт повторился, но уже, как говорят вживую: большой хор, состоящий, из взрослых, стариков и детей пели популярные когда то как у нас, так и в Китае песни.

После заполнения деклараций нас пригласили для посадки в самолет, следовавший по маршруту Пекин-Гуанчжоу (Кантон). Это был самолет Ил- 18 и основными пассажирами была наша группа. После взлета и набора заданной высоты две стюардессы начали нам читать цитаты Мао Дзе-Дуна на английском языке и танцевать ритуальные танцы, посвященные своему вождю.

В Гуанчжоу мы засели на двое суток. Администрация аэропорта объясняла это отсутствием летной погоды во Вьетнаме. Нас поселили в гостиницу, в которой необходимо было платить как за проживание, так и за питание в ресторане из тех 25 юаней, которые выдали нам в Москве. А если учесть , что некоторые товарищи уже потратили часть денег еще в Пекине, то можно было считать, что на вторые сутки деньги у многих были на исходе. Посоветоваться, как нам быть дальше было не с кем – консульства в Гуанчжоу не было. Решили позвонить в наше посольство в Пекин. Старший пошел звонить, а мы стали ждать результата переговоров. А результат был такой – в посольстве посоветовали никаких бумаг не подписывать ни в гостинице ни в ресторане, а на прощание сказали: "Держитесь товарищи!".

А через 10 минут китайцы принесли счет на 25 юаней за переговоры. Выход был один – это выложить всем деньги у кого сколько осталось, расплатиться за все, и ожидать время отлета в зале ожидания аэропорта.

Администрация аэропорта, видно поняв затруднительное наше финансовое положение, решила, что держать нас в аэропорту больше нет смысла, дала добро на вылет во Вьетнам. Нас усадили на поршневой двухмоторный самолет Ил-14 и мы вылетели во Вьетнам. В полете нас обслуживали высокий плечистый молодой стюард и маленькая симпатичная стюардесса. Они также начали читать цитатник Мао Дзе-Дуна, а мы стали от усталости дремать. И вдруг они прекратили чтение и стюард на чисто русском языке сказал: "Давайте споем песню "Подмосковные вечера". И они вдвоем красивыми голосами запели эту песню, а мы все встрепенулись и дружно хором подхватили ее. Так до самой посадки во Вьетнамском аэропорту Залам мы пели русские песни.

Еще на рулении самолета через иллюминатор я увидел толпу встречающих и среди них я узнал генерала Анциферова Евгения Николаевича. Он выделялся высоким ростом и стройностью. На голове был одет пробковый шлем, в руке держал веер, которым обмахивался от нестерпимой жары. Мы поняли, что он приехал встречать нас, чему я очень обрадовался, так как смогу сразу передать ему весточку и посылку от его семьи. После встречи он привез меня в штаб руководства СВС, который находился тогда при нашем посольстве. Там в беседе со мной он вначале поинтересовался, как идут дела в частях дивизии, которой он командовал, а затем ознакомил меня с военно-политической обстановкой во Вьетнаме и состоянием ВВС ВНА. В конце беседы дал рекомендации, на что нужно обратить внимание в работе. Он заострил внимание на повышение летно-тактической подготовки и боевой выучки летного состава полка, на усиление контроля за подготовкой к полетам авиационной техники и вооружения и на другие вопросы.

На следующий день я был представлен венному атташе посольства, а позже я встретился и с его заместителем Шпортом И.П. – летчиком по профессии. А через день генерал Анциферов Е.Н. повез представлять меня личному составу группы на аэродром Ной-Бай.

В тот период во Вьетнаме был, так называемый "мокрый сезон" и дорога местами была скрыта полностью под водой, которая быстро проникала в кабину через дыры прогнившего корпуса нашей "Волги". Мы поднимали ноги, чтобы вода не набралась нам в ботинки. Но как только машина выскакивала на сухой участок вода быстро выливалась наружу, через эти же дыры.

Авиационные специалисты нашей группы жили на краю деревни, расположенной недалеко от аэродрома, в буддийской церкви. Церковь была ограждена полукольцом каменной стеной. А чтобы быстрее попадать во двор церкви, кто-то пробил в стене небольшой проход, через который выходили и входили наши специалисты при поездке на аэродром и обратно. Над лазом была прибита дощечка с надписью: "Каждому свое!" Генерал посмотрел на меня и, улыбнувшись, сказал: "вот год проползаешь через этот лаз и поедешь домой". Он первым, согнувшись, нырнул в лаз, я последовал за ним, и мы оказались во дворе церкви.

Двор представлял из себя довольно просторную площадь, посредине которой росло огромное шагающее дерево на нем также была прибита дощечка с надписью – "Площадь грез". Здесь у дерева уже собрался весь состав группы в ожидании приезда генерала и меня. Евгений Николаевич представил меня группе. Состоялась деловая беседа. Специалисты доложили о своих проблемах, с которыми они сталкиваются в процессе своей работы, предлагали пути их решения. Затем мы обошли места пребывания наших специалистов: жилье, кухню, столовую и.т.д. Группа размещалась в трех пристройках, примыкавших к храму. В небольшой пристройке жили летчики. Там стояли 4 кровати, обтянутые марлевым пологом. Мне сразу показали мою кровать. В двух других пристройках жили инженерно-технический состав, офицеры боевого управления и авиационный врач, а в отдельном бунгале располагались специалисты МАП (сборщики вновь поставляемых самолетов). Все жилища вместо окон и дверей имели только проемы для них. И опять я увидел прибитые дощечки с надписями: "Площадь грез" – на ней обменивались новостями, когда получали письма из дома, там же грустили, вспоминая свою Родину, родных и близких когда было грустно. Были обозначены и улицы, например, улицей Профсоюзной назвали тропинку, ведущую к жилищу специалистов МАП (т.е. к профсоюзу), а ул. Беговую – это тропу, ведущую к общественному туалету и т.д. Глядя на все это, я подумал, до чего же крепкий наш народ, он и в трудных условиях не теряет твердости духа и даже чувства юмора.

После знакомства с расположением группы нас с Евгением Николаевичем пригласили в столовую на обед.

На следующий день мне выдали стальную каску, бывшее в употреблении летное обмундирование, пистолет, полетную карту и документ, удостоверяющий, что я гражданин СССР прибыл для оказания помощи вьетнамскому народу в борьбе с американскими агрессорами, и что граждане Вьетнама должны оказывать мне всяческое содействие, этот документ я всегда должен был иметь при себе, особенно если я выполнял полет, а на рукаве и на груди прикреплялся знак принадлежности к ВВС ВНА.

Группу обеспечивало бюро обслуживания во главе старшего лейтенанта Тхань, в которую входили четыре переводчика, три повара, две официантки, четыре шофера, врач и рабочие по поддержанию порядка.

У меня было большое желание быстрее выехать на аэродром, чтобы встретиться там с руководством и летчиками полка. Но начальник бюро мне сказал, что завтра командир полка в честь вашего прибытия организует прием и после этого вы можете приступать к работе.

Прием состоялся прямо здесь в бюро обслуживания в достаточно просторном зале, сделанного из пальмового листа. На прием были приглашены все специалисты группы, от полка на прием прибыл командир полка – Герой Вооруженных Сил Вьетнама подполковник Чан Хань с группой офицеров. Он поблагодарил прибывших за то, что мы, оставив свои семьи, прибыли во Вьетнам, чтобы оказать помощь его народу в борьбе с американскими агрессорами и пожелал успехов в работе. В ответном слове я поблагодарил командира полка за радушный прием и заверил его, что мы приложим все силы, знания и опыт, чтобы внести хоть небольшой вклад в вашу грядущую победу.

На следующий день мы всей группой выехали на аэродром. Там я встретился с летчиками, несущими боевое дежурство, которые рассказали мне о том, что сейчас бомбардировки Ханоя, Хайфона и объектов, прилегающим к ним, прекратились, а боевые действия переместились несколько южнее и истребители полка ведут воздушные бои в этом районе. А в нашем районе американцы ведут интенсивную воздушную разведку, используя для этого, главным образом, беспилотные летательные аппараты. В этом я уже убедился на второй день моего пребывания во Вьетнаме, когда увидел пронесшегося над нами беспилотного разведчика на высоте 200 метров. Огонь ЗА сопровождал его, по-видимому, по всему его маршруту, но все разрывы ложились за его хвостом. Мы, помню, даже кричали: "Увеличь упреждение!".

На аэродроме я обратил внимание на малое количество самолетов. Позже я понял правильность решения командования ВВС и полка иметь в постоянной боевой готовности только одну дежурную эскадрилью, а остальные самолеты укрывать в горах. Для транспортировки их в горы использовались вертолеты Ми-6.Этот процесс отработан был до автоматизма: Ми-6 зависал над МиГ- 21 и за 2-3 секунды цеплял его на внешнюю подвеску и уносил в горы. Командование ВВС понимало, что соотношение сил по авиации превалирует не в пользу Вьетнама, поэтому всеми способами стремились сохранить истребители вышеупомянутым и другими способами и в выгодные моменты наносить удары по воздушному противнику, давая ему понять, что вьетнамские истребители в любой момент смогут оказать эффективное противодействие. Командование понимало, что потери своих истребителей в воздушных боях – это оправдываемые потери, а потери на земле – это непозволительная роскошь в то время для Вьетнама.

Буквально сразу я включился в летную работу. Сначала было необходимо подготовить несколько летчиков к боевым действиям по уничтожению наземных целей. С этой целью рядом со взлетно-посадочной полосой была создана мишенная обстановка из белых полотнищ. И наши летчики начали провозить вьетнамских летчиков на учебно-боевом самолете МиГ-21у из расчета по 2 полета на каждого. Тактика была следующей: подход к целям на малой высоте (50 метров), затем выполнение боевого разворота с переводом самолета в пикирование с углом 30-40 градусов с отработкой прицеливания и фотострельбы или фотобомбометания. В последующем такое задание выполнялось вьетнамскими летчиками самостоятельно на боевых самолетах. А заканчивалась эта программа выполнением практических стрельб и бомбометаний на полигоне. Наряду с полетами по плану учебно-боевой подготовки вьетнамских летчиков часто поднимали в воздух для выполнения боевой задачи для уничтожения реального противника.

В самом начале моей активной летной работы произошло две серьезные предпосылки к летным происшествиям. В одном из полетов по облету самолета после выполнения регламентных работ произошла остановка двигателя. Суть облета заключалась в проверке всех систем самолета на максимальной сверхзвуковой скорости и предельной высоте (потолке самолета). Самолет пилотировал я.

После взлета и набора высоты 5000 м. я включил режим минимального форсажа двигателю, чтобы быстрее и меньшим расходом топлива войти в слой тропопаузы. Это слой между тропосферой и стратосферой, характеризующийся минимальной отрицательной температурой, обеспечивающей максимальную тягу двигателю, а значит и быстрый разгон самолета. Войдя в этот слой я включил полный форсаж и начал разгон. На скорости М=1,7 (число, показывающее во сколько раз скорость самолета больше скорости звука) раздался сильный хлопок и двигатель остановился. Все последующие мои действия выполнялись строго по инструкции летчику. После разворота на аэродром я оказался на посадочном курсе на удалении 100 км. Аэродром был отлично виден и я продолжал снижение до высоты надежного запуска (8000 м.). На этой высоте произвел запуск двигателя. Но в процессе снижения началась тряска самолета, которая постепенно возрастала по мере снижения самолета и уменьшения скорости и оборотов двигателя. На высоте 100-150м. она усилилась настолько, что трудно стало следить за приборами от дрожания их стрелок. А на высоте 50 м. мелькнула мысль о необходимости катапультироваться. Современная катапульта обеспечивала безопасное покидание самолета даже на предельно малой высоте. Но желание посадить самолет, ведь я уже подходил к полосе, заглушило мысль о катапультировании. На высоте выравнивания я выключил двигатель. Естественно, самолет резко пошел к земле, и только благодаря своевременным и энергичным взятием ручки управления на себя и выдерживанию повышенной скорости на планировании удалось выполнить достаточно мягкое приземление самолета. На пробеге сбросил тормозной парашют и по инерции освободил полосу.

Пока наши инженеры и техники осматривали самолет, я мысленно анализировал свои действия в этом не простом полете. Вспоминал и другие внештатные ситуации, в которые приходилось попадать в моей почти двадцатипятилетней летной жизни, и удивился, что только в этом полете впервые мелькнула мысль о возможной необходимости покидания самолета.

Осмотрев самолет, инженеры и техники пришли к единодушному мнению, что причиной остановки двигателя и возникновения интенсивной тряски самолета на малой скорости явилось частичное разрушение одного из подшипников вала ротора двигателя. Это подтвердилось результатом проведения следующего эксперимента: через люк осмотра компрессора обычной палкой раскручивался ротор двигателя и на его выбеге слышался глухой и сильный стук в двигателе.

Вторая предпосылка к летному происшествию произошла у меня на глазах при следующих обстоятельствах. С целью ознакомления с оборудованием командно диспетчерского пункта (КДП) я поднялся на его вышку. Там в это время руководитель полетов (РП) управлял заходящим на посадку самолетом. Погода была прекрасной, видимость была, как говорят у нас в авиации "миллион на миллион". После выполнения третьего разворота я увидел, что самолет заходит на посадку с убранными шасси. Я дал указание переводчику, чтобы РП передал информацию летчику, что он идет без шасси. Так как РП не знал русский язык, мне пришлось несколько раз обращаться к переводчику с требованием, чтобы РП дал команду летчику об уходе на второй круг. Но самолет, выйдя на посадочный курс, начал снижение для посадки. Я схватил сигнальную ракетницу и когда он был на высоте выравнивания, выстрелил в сторону самолета. Ракета красного цвета прошла точно над кабиной пилота. Самолет подвзмыл, и я думал, что летчик поняв сигнал, начал уходить на второй круг. Однако взмывание самолета произошло в результате ошибки летчика в выполнении выравнивания, которую он грамотно исправил и посадил самолет без шасси прямо на бетон.

Самолет обволокло дымом, он исчез из поля зрения и только огромный клубок дыма катился по взлетно-посадочной полосе, угрожая неотвратимостью взрыва. Но вот этот клубок остановился, дым рассеялся и мы увидели самолет, лежащий на брюхе и летчика стоящего около него. На автомобиле мы помчались к нему и на полосе увидели валяющиеся 4 ракеты, переломанные пополам, да черный след от самолета. Я подбежал к самолету, и, боже мой, увидел командира полка в гермошлеме и одетого в снаряжение, предназначенного для выполнения высотного полета. Я думал, что он давно уже не стал летать, так как за время моего пребывания во Вьетнаме я ни разу не видел его на аэродроме. А тут вдруг, в раннее утро он решил выполнить полет на большую высоту с разгоном максимальной скорости. С какой целью он выполнял этот полет, для меня до сих пор остается загадкой.

Я, подойдя к самолету, спросил у него: "Что случилось, товарищ Чан Хань?". Он ответил: "Не выпустилось шасси". А на самом деле все было проще: после взлета и уборки шасси он забыл поставить кран в нейтральное положение, как требует инструкция летчику, а при заходе на посадку при выпуске шасси он перевел кран вниз на выпуск, но так как кран находился в убранном положении, то летчик фактически довел его только до нейтрального положения, а не до выпуска шасси. Через неделю мы встретились с ним и он, смущаясь, сказал мне: "Товарищ Исаев, Вы наверное в тот день увидели первую боевую потерю во Вьетнаме" и как-то грустно улыбнулся. Он очень переживал случившееся, я как мог, пытался успокоить его. "В авиации все может случиться, но не нужно вешать нос, а продолжать работать во имя грядущей Победы" – сказал я ему.

Советские специалисты вместе с вьетнамскими товарищами делали все, что требовала обстановка в те дни. Так, например, в условиях, когда американцы систематически стали вести воздушную разведку с использованием беспилотных летательных аппаратов под прикрытием помех возникли некоторые затруднения у летчиков полка по их перехвату и уничтожению. Необходимо было изучить обстановку и разработать тактику действий истребителей в этих условиях. Для изучения обстановки мы со старшим переводчиком Чан Ван Ваном (мы его звали Ваней) пешком пошли в район расположения радиолокаторов, обеспечивающих боевые действия истребительного авиационного полка. По дороге нам встретилась речка, через которую хрупкая девочка за небольшую плату перевозила на лодке пассажиров. Она нас перевезла, но узнав, что я советский летчик, категорически отказалась брать с нас деньги. Дальше мы пошли по узкой тропинке, которая проходила через небольшую деревню. Я шел впереди, а переводчик Ваня сзади. Жители деревни быстро вышли из своих домов, выстроились в шеренгу вдоль дорожки и злобно смотрели на нас. Я почувствовав что то неладное, быстро оглянулся назад, чтобы прояснить ситуацию у переводчика почему жители деревни так злобно смотрят на нас и увидел такую картину: Ваня держит палку, которую взял для отпугивания змей, на изготове, как автомат, изображая процесс конвоирования пленного американца. Ну прямо, как копия широко разрекламированного в то время во Вьетнаме фото "Ополченка Ким Лай и ее пленный – американский летчик". "Ваня, разве так можно шутить" – сказал я переводчику. А он быстро что то сказал жителям и громко рассмеялся. Глаза жителей потеплели, и они начали улыбаться. Прибыв на место, я сел за экран РЛС к своему офицеру боевого управления и мы вместе стали наблюдать за воздушной обстановкой.

Американцы, вроде как бы по нашей заявке начали подготовку к запуску беспилотного разведчика. Вначале в зону запуска вышел носитель Си-130 и стал ходить по замкнутому маршруту. По опыту известно, что он может так ходить от нескольких минут до 1-2 часов. Далее по экрану было видно как появились два самолета и заняли зоны барражирования на флангах от носителя на приличном интервале друг от друга. Это были самолеты постановщики помех типа ЕВ-66. Минут через 30 носитель развернулся на заданный курс и произвел запуск беспилотника. Момент пуска на экранах радаров не был зафиксирован, а сам беспилотник был обнаружен лишь после отхода от носителя на 3-5 километров. Дежурные истребители были подняты из первой готовности и выведены в зону в зону расположенную по оси предполагаемого маршрута полета цели. При подходе цели к береговой черте ЕВ – 66 поставили мощную секторную помеху. Наблюдать за целью в этом секторе было невозможно. Истребители же находились за сектором помех и ожидали, что цель выйдя из сектора помех, войдет в их зону дежурства. Но беспилотник изменил курс еще до выхода из помехи и выскочил совсем с другой стороны. Перехватить его уже было невозможно.

Для отработки тактики борьбы с беспилотными разведчиками в полку было создано две группы, в одну из которых входили наши летчики, игравшие роль беспилотников, а во второй группе были вьетнамские летчики, выступавшие в роли истребителей. Условно зона дежурства истребителей находилась над аэродромом, а разведчики должны были внезапно проходить эту зону на малой высоте с разными курсами. При этом план полетов беспилотников истребителям был не известен. Таким образом, основной целью таких полетов являлась отработка маневров истребителей при встрече их с беспилотными разведчиками под разными курсовыми углами. Такие полеты позволили расширить тактический кругозор летного состава, выполняющих задачу по уничтожению воздушных разведчиков.

Очень сложную задачу предстояло выполнять летчикам нашей группы в ближайшее время, по просьбе командования ВВС ВНА. Перед постановкой задачи меня спросили смогут ли наши летчики в настоящее время выполнять полеты на самолетах МиГ-17 и УТИ МиГ-15. Вопрос был неожиданным. Зачем пересаживаться на самолеты устаревшего типа, если мы прибыли в полк, вооруженного новыми типами истребителей МиГ-21. Я утвердительно ответил, что наши летчики летали на этих самолетах и сейчас смогут пилотировать их. Задача оказалось заключалась в обучении летчиков из двух полков технике пилотирования над морем на предельно-малой высоте, а в последующем и выполнению топмачтового бомбометания по кораблям. Требовалось обучить по четыре летчика с полка МиГ-21 и полка МиГ-17.

Первую часть задачи мы одобрили, так как опыт, приобретенный в полетах над морем, позволил бы вьетнамским летчикам уверенно преследовать воздушного противника, уходящего в сторону моря и исключить случаи преждевременного выхода из атаки. А вот к обучению топмачтовому бомбометанию наши летчики отнеслись скептически, но вьетнамской стороне об этом говорить не стали, решили это сделать чуть позже.

Суть этого способа бомбометания заключается в следующем: самолет сближается с кораблем противника на предельно-малой высоте, соизмеримой с высотой его мачт, и курсом перпендикулярным его борту. Не доходя до корабля, в расчетной точке сбрасывается бомба, которая начинает рикошетирование. На первом же рикошете при выходе из воды она должна попасть в борт корабля. Этот способ широко применялся в Великой Отечественной Войне. Однако результаты проведенных исследовательских полетов, проведенных на Балтике летчиками нашего полка, в которых участвовал и я, показали, что топмачтовое бомбометание на современных скоростных самолетах малоэффективно. Об этом мы решили рассказать вьетнамским товарищам после отработки техники пилотирования над морем.

А пока была дана команда группе, участвующей в этих полетах, перебазироваться на аэродром Хайфон. Наши специалисты, в том числе и летчики, добирались до Хайфона автотранспортом, вьетнамские летчики перебазировались летным эшелоном.

В Хайфоне нас уже ждали летчики, прилетевшие с другого полка на самолетах МиГ-17 и УТИ МиГ-15. Собравшись все вместе, мы сразу же приступили к подготовке к полетам. Вначале вьетнамские товарищи ознакомили нас с морской и воздушной обстановкой в районе предстоящих полетов и проблемами, которые могут возникнуть в процессе выполнения летного задания, а также дали некоторые предварительные рекомендации по решению этих проблем.

Во – первых, на удалении 80-100 километров от береговой черты стояли два авианосца. Естественно, при обнаружении нас будут, наверняка, подняты истребители с целью уничтожения или, в лучшем случае, вытеснения нас из района. Поэтому рекомендовано нам в случае подхода американских истребителей к нашему району по команде с КП быстро покинуть воздушное пространство над морем и, выйдя через установленный коридор на берег, занять свою зону ожидания.

Во – вторых, в море находилось много вьетнамских рыболовецких шхун, на каждой из них были установлены зенитные пулеметы, причем связи с ними никакой не было, а значить и предупредить их о нашем появлении над ними было невозможно.

Вьетнамские товарищи рекомендовали нам не подходить близко к этим судам. Наши летчики указали еще на две трудно решаемые проблемы. Первая проблема заключалась в том, что ни один летчик, прибывших из другого полка, не знали русский язык. Решать эту проблему в сложных ситуациях можно было только взятием управление самолетом полностью на себя. Вторая проблема состояла в том, что самолет УТИ МиГ-15 вооружен лишь одним пулеметом, что не позволило бы осуществить эффективное противодействие истребителям противника. Проблема решалась уходом из района в зону ожидания.

На правах старшего группы и, учитывая, что я в недалеком прошлом был морским летчиком, первый, как бы разведывательный полет, решил выполнять сам на самолете УТИ МиГ-15 с летчиком из соседнего полка. Перед вылетом через переводчика я ему дал лишь одно указание: в море выходим на высоте 2000 метров.

Выйдя в море по заранее установленному коридору. Перед нами открылась морская панорама: ровная штилевая гладь моря была усеяна несколькими сотнями рыболовецких судов. Я сразу понял, что рекомендация вьетнамских товарищей – не подходить близко к этим судам в таких условиях – была не приемлемой. При выполнении любых маневров на предельно малой высоте обойти их будет невозможно. Так, например, если будем выполнять вираж на высоте 10-50 метров на скорости 800-900 километров в час, то радиус разворота будет составлять 8-11 километров. Это значит, что при такой большой плотности расположения этих судов мы за время выполнения виража пройдем над несколькими из них. Выход был один – необходимо делать все, чтобы экипажи этих судов поняли, что это вьетнамские самолеты: занять такую высоту, которая исключала случаи поражения самолета пулеметным огнем и в то же время позволяла рыбакам различить опознавательные знаки на самолете, выполнять перекладывание самолета из одного крена в другой (покачивание крылом) и т.д. Приняв такое решение, я взял управление самолетом на себя и начал снижение до высоты 1500 метров. Вдруг с КП раздалась команда, из которой я понял лишь одно слово, предупреждающее об опасности – это слово " МИ!". Я уже знал – это означало "американцы!". Вьетнамский летчик быстро взял управление на себя и, выполнив энергичный разворот, взял курс на береговую черту в зону ожидания. Так за один полет мы трижды входили в море и возвращались обратно, как бы играя с американцами "в кошки и мышки". Так было и в других полетах и с другими летчиками. И все же рыбаки признали нас за своих, и через день мы уже носились над ними на предельно малой высоте, отрабатывая технику пилотирования. Они приветствовали нас взмахами рук, мы отвечали им различными эволюциями самолета.

Как то на досуге мы спросили вьетнамских летчиков для чего им необходимо осваивать топмачтовое бомбометание. Они ответили, что хотят потопить авианосец. Не знаю, это было сказано в шутку или в серьез. Но после этого мы им разъяснили, что этот способ бомбометания на скоростных самолетах малоэффективен, а применение истребителей против авианосцев неразумно. Не знаем, что повлияло на вьетнамское командование, но после отработки техники пилотирования над морем, программа была закрыта и мы возвратились на свой аэродром Ной-Бай.

И мы снова приступили к интенсивным полетам, теперь уже ночью. Требовалось восстановить навыки в полетах у летчиков ранее когда-то летавших ночью и подготовить два звена (8 летчиков) новичков. Те летчики, которые раньше летали, хотя и имели длительные перерывы в полетах ночью, после 2-3 полетов с нашим инструктором приступали к самостоятельным полетам, а вот с новичками нам пришлось поработать в полную силу.

Хотелось вспомнить о наших взаимоотношениях с вьетнамскими товарищами: с командованием полка, летчиками, техниками и руководством провинции, на территории которой мы находились. Это были теплые отношения, Наши специалисты имели большой авторитет у личного состава полка. Конечно, были иногда и некоторые разногласия, различные точки зрения на некоторые вопросы. Они всегда присутствуют, когда делаются большие серьезные дела.

Но иногда действия вьетнамской стороны нас удивляли и даже огорчали. Например, ночью прошел вывозную программу и разрешение на первый самостоятельный вылет ночью должен дать кто? Конечно, скажете любой из нас – летчик инструктор, обучавший летчика. Нет, вы ошибаетесь. В полку для этого создавалась специальная комиссия из нескольких человек, по- моему, добрая половина из которых никогда не имела к авиации никакого отношения. Они и вершили будущее этого летчика. После контрольного полета с инструктором, они садились в определенном месте в кружок на корточки, в центр этого круга садился, так же на корточки, и кандидат на самостоятельный вылет. И комиссия решала дать ему добро на самостоятельный вылет ночью или нет. Если в кромешной темноте раздавался одобрительный возглас летчиков, стоявших недалеко от комиссии и болевших за своего товарища, то это означало, что добро на вылет получено. И ни один из членов комиссии не подошел к нашему летчику – инструктору, обучавшему этого летчика, и не спросил готов ли его ученик к самостоятельным полетам ночью. Мы старались не вмешиваться в такие дела. Только однажды, когда комиссия явно хотела дать добро на самостоятельный вылет не совсем подготовленному летчику, которого я обучал, я вынужден был подойти к комиссии и сказать, что я бы ему дал еще несколько провозных полетов на учебно-боевом самолете и только потом выпустил в самостоятельный полет на боевом самолете. Члены комиссии, посовещавшись, решили учесть мою рекомендацию.

А разногласие с командиром полка произошло по более важному вопросу. Кроме выполнения плановых полетов вьетнамские летчики и вели воздушные бои с противником. Война продолжалась. Были у них и успехи в боях, были и промахи. Я предложил командиру полка совместно с вьетнамскими и нашими летчиками проводить анализ каждого проведенного боя. Я убеждал его, что это позволит существенно повысить качество тактической подготовки летного состава. Командир всегда игнорировал мое предложение. И вот один из дней я узнал, что летчики полка провели несколько групповых воздушных боев с противником, некоторые из которых были не совсем удачными. И я решил снова обратиться к командиру с предложением проанализировать проведенные в этот день бои. Я пригласил с собой своего замполита, тоже летчика, и мы вместе поехали на КП полка и там изложили наше предложение. Командир полка товарищ Чан Хань заметно нервничая, через переводчика сказал: "Товарищи, вы приехали к нам, чтобы оказывать нам помощь в борьбе с американскими агрессорами и другие вопросы вас не должны касаться". Я поняв, что мы с командиром полка подошли к границам дозволенного в наших отношениях, дал зарок никогда больше не обращаться к нему с этим предложением. Но об этом я вынужден был доложить своему непосредственному начальнику генералу Анциферову Е.Н.

Через неделю-полторы ко мне пришел старший переводчик Чан Ван Ван и доложил, что из полка передали, что завтра в полк приезжает министр обороны ДРВ генерал армии Во Нгуен Зиап и ему нужно показать пилотаж советских летчиков. Я сказал переводчику, чтобы он спросил у командира полка почему он не хочет показать пилотаж вьетнамских летчиков своему министру обороны. Но из полка подтвердили, что министр обороны хочет увидеть пилотаж именно советских летчиков. А часа через два к нам прибыл генерал Анциферов Е.Н. и объяснил суть предстоящего показа пилотажа нашими летчиками. Мы с ним быстро набросали план показа, в котором были отражены очередность взлета летчиков для выполнения пилотажа, на каких самолетах и какие посадочные устройства, сокращающих длину пробега, применяет при посадке каждый летчик. Например, первый летчик ограничивается только выпуском закрылков в посадочное положение, второй дополнительно выпускает тормозной парашют на пробеге, третий применяет еще и систему СПС (сдув пограничного слоя воздуха с крыла, увеличивающий подъемную силу, а значит и уменьшающий посадочную скорость) и последний применяет все перечисленные устройства, но тормозной парашют выпускает в воздухе еще до приземления самолета. Какие конкретно фигуры пилотажа должен выполнять каждый летчик, в плане не предусматривалось. Все летчики были опытные и каждый индивидуально должен был показать свое мастерство, т.е. свой почерк.

На следующий день рано утром мы прибыли на аэродром, самолеты были уже подготовлены к полетам и выстроены в один ряд на рулежной дорожке. Через некоторое время на " Волге" подъехал министр обороны, он был в военной форме. В машине кроме шофера сидела 8-10-летняя дочь министра, а на заднем сидении лежало охотничье ружье. Он поздоровался с нами и сказал, что ему дали кратковременный отпуск и он решил съездить на охоту, а по дороге решил заехать и проведать летчиков.

Генерал Анциферов Е.Н. пригласил министра подняться на вышку КДП. Мы с Сашей Мироновым, согласно плану, заняли готовность N 1 на учебно- боевом самолете МиГ-21у: он сел в первую кабину я – в заднюю. Он запустил двигатель и начал выруливать для взлета. Вдруг самолет начал уклоняться с рулежной полосы вправо и Миронов по самолетному переговорному устройству ( СПУ ) крикнул мне: " Отказали тормоза!".Я быстро перехватил управление тормозами на себя, но самолет не слушался тормозов и медленно сползал с рулежки, а затем передним колесом уперся в ограничительный фонарь и остановился. Я выключил двигатель. Генерал Анциферов Е.Н. пулей спустился с КДП, подбежал к нам и в гневе спросил: "В чем дело?" Мы доложили ему об отказе тормозов. "Исаев, быстро на боевой!" – приказал он мне. Я побежал на боевой самолет МиГ-21, а генерал вдогон крикнул: "Спокойно, только не зарывайся!" "Есть!" ответил я и быстро вскочив в кабину, начал запуск двигателя. Пилотаж начал сразу после взлета и уборки шасси. Выполнив комплекс фигур, я произвел посадку с выпуском тормозного парашюта. Еще на рулении я увидел взлетающий очередной истребитель. Так мы в строгой очередности показывали пилотаж вьетнамскому министру обороны. На земле я спросил у своих коллег: " Ну как вам мой пилотаж"? "Нормально! Пальмовый лист шевелился на крыше КДП, когда проносился над ним на малой высоте" – ответили они.

После показа министр обороны спустился с вышки КДП, подошел к нашим летчикам и поблагодарил всех за интересный показ, а затем, взяв меня за локоть руки, отвел в сторонку и спросил: "А вьетнамские летчики смогли бы так, как Вы?" Я сказал министру, что ваши летчики оканчивали наше летное училище, где их учили опытные инструктора, а теперь и мы помогаем им и дальше совершенствовать свое летное мастерство. Конечно, и ваши летчики смогли бы показать вам прекрасный пилотаж. Он сказал: "Спасибо".

Командир полка пригласил всех присутствующих к столу пить чай. Под навесом был накрыт продолговатый стол, по бокам стола стояли длинные скамейки. Командир полка товарищ Чан Хань сел рядом с министром обороны. Я сидел по другую сторону стола, но прямо напротив министра. За столом велась непринужденная беседа на различные темы. И вдруг, министр посмотрел на меня и задал мне неожиданный вопрос: "А какие у вас взаимоотношения с командиром полка?". Я даже вздрогнул от такого вопроса. Но, не раздумывая ответил, что у меня с командиром полка чисто деловые отношения. Все замолчали и больше на эту тему разговоры не велись. А я, после заданного мне министром обороны ДРВ вопроса, задал сам себе вопрос: "Теперь то, ты, понял, почему министр обороны решил по пути на охоту заехать и проведать летчиков".

Чай закончился, все встали из-за стола, а министр обороны обнял за плечи командира полка и они почти около часа ходили по рулежной дорожке и вели беседу на только им известную тему.

Не смотря на возникавшие иногда разногласия между советскими специалистами и вьетнамскими товарищами по каким-либо вопросам, они никогда не приводили к какой-либо обособленности или недоверию друг к другу и другим отрицательным последствиям. Мы всегда дружески общались друг с другом и вместе решали поставленные нам задачи по повышению боеспособности полка.

Я с большим уважением вспоминаю и командира полка товарища Чан Ханя и комиссара полка тов. Кыня, летчиков Бьео, Тона, Мао, Кыонга и др., а также начальника бюро обслуживания Тханя, старшего переводчика Чан Ван Вана (Ваню) и всех, всех, с кем вместе трудились и общались советские специалисты. С некоторыми молодыми летчиками, которых мы обучали я встретился позже уже в Советском Союзе в военно-воздушной академии имени Ю. А. Гагарина, где я в то время служил, а они прибыли туда учиться. Добрая половина из них были Героями Вооруженных Сил Вьетнама. Значить наш труд не пропал зря. Смелость и отвага этих ребят, подкрепленные знаниями и опытом, полученными в ходе боевой подготовки, беззаветная любовь к своей Родине сделали их Героями.

Наряду с полетами, связанными с обучениями вьетнамских летчиков наши летчики выполняли и другие задачи, например, выполнение контрольно испытательных полетов после выполнения регламентных работ или после устранения серьезных отказов авиационной техники. В одно время решением командованием ВВС ВНА начали выполнять облеты самолетов поврежденных шариковыми бомбами на земле после их ремонта. Мы облетали несколько таких самолетов. Однако после катастрофы самолета МиГ-17 в соседнем полку при облете его корейским летчиком после такого ремонта, наше командование запретило нашим летчикам облетывать такие самолеты. Оказалось, что у этого МиГ-17 была повреждена не только обшивка, но и перебит лонжерон крыла. Поэтому такие самолеты требуют тщательной проверки степени повреждения конструкции и систем самолета. Это значить, что ремонт таких самолетов должен проводиться не в полевых авиаремонтных мастерских, а в стационарном ремонтном заводе. А их во Вьетнаме в то время не было.

Я вспоминаю всех ребят, нашей группы, которые в тяжелейших условиях честно выполняли свои обязанности возложенные на них. Судьба разбросала их по свету. Многие из них теперь живут в других странах, но память о своих товарищах не имеет границ, и мы будем хранить ее вечно. В памяти моей навсегда останутся мои коллеги-летчики, которые выполняли полеты днем и ночью в условиях отсутствия некоторых средств навигации и посадки. Я назову их фамилии. Это Галкин А.К., Карнаухов К.В., Макаров В., Трефилов В.Я., Игнатова В. А. С большой любовью вспоминаю наших тружеников инженерно-технического состава Полевого В.Ф., Морозова П.Н., Безбородова Я.М., Селяева Н.Д., Томилец Г.Р., Бойко Н., Корчагина В.Л., Ваалма Э.Ю., Меньших И.А., Самылова Б.Н., Грудина В.Н., офицера боевого управления (он же внештатный начальник штаба группы) Мирошника С.А., авиационного врача Асланова Г.Х.

С большим уважением вспоминаю нашего непосредственного начальника генерал-майора авиации Анциферова Евгения Николаевича. Он погиб в авиационной катастрофе, будучи заместителем командующего авиационного объединения. Вечная Слава ему! Память о нем мы сохраним навсегда. Большую помощь нашей группе оказывал и заместитель Евгения Николаевича (начальник штаба группы СВС ВВС) Москалев П.Е.

Это были разные по характеру люди, но их объединяла боевая дружба, взаимная поддержка друг друга, долг перед Родиной и любовь к ней.

Вести с нашей Родины были скупые: радиоприемники, которые были у нас, не принимали передачи из СССР, почта приходила не регулярно, поэтому газеты получали редко и большими пачками. Из них мы хоть и с большим опозданием узнавали о событиях в нашей стране. За время пребывания во Вьетнаме нашу группу посетили две делегации. Первая была из газеты "Красная Звезда", возглавляемая ее редактором капитаном первого ранга Кореневским. А о второй делегации хочется немного рассказать подробнее. Около двух часов дня из полка поступил телефонный звонок, что к нам из Ханоя выехал какой-то Герой Советского Союза и, вроде бы как, это женщина. Получив эту информацию, я отдал шеф повару предварительное распоряжение быть готовым к приготовлению вкусного обеда, а начальнику штаба группы сказал, чтобы он вышел через лаз наружу и посмотрел на дорогу не видать ли на трассе какой либо машины. Начальник штаба быстро вернулся и, запыхавшись сказал, что гости уже прибыли, они выходят из автомобиля и сейчас будут здесь. Весть о прибытии гостей быстро разнеслась по нашему "лагерю" и все мгновенно собрались на площади "Грез", а через 1-2 минуты из проема стены появилась Герой Советского Союза, активная участница Великой Отечественной Войны, знаменитая летчица Чечнева Марина Павловна. Ее сопровождали старший группы СВС во Вьетнаме генерал Стольников Б.А. с супругой. Я пошел навстречу гостям, а в голове сверлила мысль – как же встречать такую гостью и без цветов. А где их взять в этой обстановке? И вдруг на пути сближения с гостями я увидел заброшенную церковную клумбу, густо заросшую сорняками, через которые кое-где просматривались отдельные цветочки на тоненьких стебельках. Выбирать их поодиночке было нереально, не было времени. И я начал быстро рвать эти цветочки вместе с сорняками, а они как назло вырывались вместе с корнями. Я на ходу, на глазах гостей, начал обрывать эти корни, земля сыпалась мне под ноги, а стебли и корни сорняков были крепкими как проволока. Но в этой экстремальной ситуации откуда взялись у меня силы, и к моменту подхода к гостям, я наконец, оборвал эти корни. И, поприветствовав гостю, извинился за такой неординарный букет. Она, успокаивая меня, сквозь слезы сказала: "Это будет самый дорогой и незабываемый букет в моей жизни".