Ради тебя

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Зои держала спичку у лучины для растопки костра и наблюдала за тем, как загорается дерево. У нее это стало лучше получаться, намного лучше. Для человека, который никогда в своей жизни не разжигал костра — у нее было четыре камина в доме в Малибу и шесть каминов на ранчо мечты Макса в Монтане, — ее можно теперь считать специалистом.

На земле возле нее стоял котелок с водой, в котором она намеревалась приготовить рис, и толстые куски кролика. Она переместила кувшин на небольшую решетку, которую положила над костром, и села на один из плоских камней, чтобы дождаться, когда закипит вода.

Она не могла еще утверждать, что довольна всем этим процессом приготовления мяса, но она убила уже двух кроликов, трех белок и, как ни странно, дикобраза. До того она стреляла во многих животных и всегда переживала за тех, которые мучились умирая, в отличие от тех, которые умирали мгновенно. Все же для человека, который был вегетарианцем на протяжении десятка лет, это убийство и поедание было нелегким занятием. Она была таким ярым защитником прав животных, что отказывалась носить кожаные туфли, и ее даже арестовывали за организацию акций протеста перед магазинами, продававшими меха. Представить только, если бы общество по защите животных видело ее сейчас, подумала она, готовящую кролика, которого она убила, выпотрошила и с которого содрала шкурку!

Она оставила крышку от котелка в крошечной захудалой хижине, которую она довольно скоро начала называть своим домом, так что ей пришлось сходить за ней. Вернувшись на свою маленькую полянку, она обнаружила там большую собаку, стоявшую в двух ярдах от костра, и замерла. На этот раз, в отличие от той огромной черной собаки, которая посетила ее несколькими днями раньше, это была грязная желтая собака. У обеих был дикий вид и спутанная шерсть. Когда она впервые увидела этих собак, то испугалась, подумав, что они принадлежат кому-то, кто живет поблизости, и что она не одна в этих лесах Западной Виргинии. Но их голодный неухоженный вид навел ее на мысль, что они, скорее всего, дикие.

Желтая собака смотрела в ее сторону, тихо оскалив зубы.

— Убирайся! — прокричала она ей. — Исчезни!

Она с грохотом ударила крышкой о плоский камень, и это, кажется, подействовало. Собака развернулась и побежала в лес. Этой ночью Зои не могла заснуть, тихо оплакивая жизнь, которую вынуждена была оставить, и слушая, как животные — дикие собаки, знала она теперь — дерутся в темноте за кусок мяса.

Впрочем, следующий раз она была более голодной и оттого более решительной. Марти ела мясо, и Зои знала, что ей придется убивать животных и готовить мясо, чтобы накормить ее. В тот день она убила и съела свою первую белку. Она поймала сетью темночешуйчатую рыбу и даже смогла проглотить ее, несмотря на то что та была совершенно непохожа на ту рыбу, которую ей доводилось когда-либо есть, и могла оказаться, чего доброго, ядовитой.

Вода кипела, и она наклонилась, чтобы помешать тушеное мясо, прежде чем накрыть его крышкой. Костер был в самом центре маленькой полянки, буквально в нескольких ярдах от ее лачуги. Так она называла ветхую хижину, считая, что слово лачуга гораздо симпатичнее, чем хибара или избушка, хотя они гораздо лучше бы подошли для описания этого строения. Ее маленькая лачуга была спрятана так глубоко в лесу, что Зои была уверена — ее никто не найдет, если только не узнает о ее существовании.

Она нашла это сооружение после тщательных поисков на заросшей стороне горы в Западной Виргинии в начале апреля, когда они с Марти разработали свой план. На самом деле она обнаружила несколько заброшенных хижин, но эта приглянулась ей больше всего и с практической стороны, и эстетически. Во-первых, она была далеко от ближайшей дороги, причем эта дорога была почти не асфальтирована и по ней редко кто-то ездил. А ближайшая магистраль была в паре миль от этой дороги. В настолько далеких от цивилизации хижинах Зои до этого не приходилось бывать, и она была в восторге оттого, что оказалась на таком расстоянии от остального мира. Тот мир думал, что она умерла. В нем не было для нее места.

Ее лачуга никогда не появится на страницах журнала «Лучшие дома и сады», но она все равно была более привлекательной, чем некоторые из тех хибарок, которые она видела раньше. В этой хижине было что-то особенное. Это был бревенчатый домик, который казался таким же древним, как сами горы. Бревна были скреплены известковым раствором — когда-то белым, а сейчас зеленым и покрытым мхом на двух прилегающих сторонах дома и грязным и осыпавшимся на других сторонах. Крыша почти сгнила, и для начала она покрыла испорченное дерево и остатки белой жести толем, который привезла с собой. Но потом, когда поняла, что, если кто-нибудь случайно дойдет до ее маленькой поляны, ярко-голубой толь выдаст то, что в этой лачуге кто-то живет, она его убрала. Теперь, когда шел дождь, она ставила пару ведер под худшие из брешей в крыше, решив — пусть будет так.

Прямо за входной дверью начиналось то, что она называла, не найдя лучшего термина, гостиной, шириной во весь дом. Следующая комната служила спальней. Вот и все. Двухкомнатный бревенчатый домик по размеру соответствовал ее ванной в Малибу.

В лачуге было то, что она считала удобствами. Печка, топящаяся дровами, в удивительно хорошем состоянии стояла на полу в гостиной, а ее дымовая труба уходила сквозь протекающую дыру в крыше. Труба была круглой, а дыра квадратной, и это было еще одним свидетельством того, с какой заботой кто-то строил этот домик. Она только однажды использовала эту печку для готовки, но та обогрела всю лачугу, и Зои поняла, что, пока не наступили более холодные месяцы, готовить придется на улице. По крайней мере, они с Марти не замерзнут тут зимой. Кроме того, в заросшем саду из ржавого старого насоса шла необыкновенно чистая вода.

В «гостиной» стояла софа, и, когда она привыкла к отвратительной, порванной ткани и выступающим холмикам набивки, она возблагодарила Бога за то, что у нее было на чем сидеть. Она принесла с собой около десятка простыней и накинула одну из них, кремового цвета, на софу. Зои подумала, что теперь софа выглядит иллюстрацией со страниц дачного каталога — если не обращать внимания на ободранный пол под ней и отсутствие стекла в окне за ней.

Недалеко от дома, спрятанная за занавесом из ежевики и виноградной лозы, стояла уборная. Эта уборная качалась из стороны в сторону, вызывая у Зои головокружение, когда она находилась внутри. Когда она первый раз вошла туда, воздух в уборной был таким же свежим, как и в лесу, — свидетельство того, как долго этим местом никто не пользовался.

Когда же она впервые вошла в хижину, пол был покрыт обломками веток, прутьями и гниющими листьями, упавшими и задутыми ветром сквозь зияющие дыры в крыше. Мыши разбегались от ее веника, и она вспомнила, как читала где-то о том, что мышиный помет вызывает вирус, разъедающий кожу, поэтому она закрыла нос и рот платком, надеясь, что это поможет. Да вот только она не знала, имело ли это в действительности значение. Ей просто нужно прожить столько, сколько потребуется, чтобы спасти дочь. После этого смерть может прийти в любое время, и она совершенно не будет возражать.

Как только она очистила заднюю комнатку от веток и листьев, она обнаружила четыре убогих соломенных ложа на полу, по одному в каждом углу. Она привезла с собой два надувных матраса, которые надула и положила на ложах у дальней стены. Затем она порвала одну из огромных простыней и как можно тщательнее обернула ложе и матрасы. Она сделала шаг назад, чтобы взглянуть на свою работу, и была поражена тем, как сильно ей понравился этот простенький вид двух низких кроватей, одетых в египетский хлопок. Она была рада, что взяла эти бледно-лиловые простыни; они единственные не напоминали ей о Максе, так как он никогда не любил этот цвет, и она стелила их только гостям. Она не хотела забирать с собой хоть какие-то ощутимые следы горя. Ей и без скорби и траура будет довольно трудно здесь жить. Как только она выехала из Малибу, как только она выехала с дороги, ведущей к ее дому, и направилась к горам, она поняла, что навсегда оставляет Макса позади. Она все оставляла позади — за исключением долга матери.

Она прожила в лачуге уже больше месяца, но она планировала эту поездку, эту новую жизнь за несколько недель до «самоубийства». Она планировала ее с тех пор, как Марти написала ей о том, что ее должны будут перевести в тюрьму в Чоучилле. Невыносимо было представлять Марти в тюрьме где бы то ни было, а о Чоучилле, которая славится своими жестокими охранниками, озлобившимися заключенными и невыносимыми условиями жизни, она не могла даже думать. Зои не спала всю ту ночь — она держала в руке письмо Марти, и странный план родился у нее в голове.

Она встала с постели и спустилась вниз по лестнице в кабинет, комнату, которую она избегала с тех пор, как умер Макс. Она была уверена, что персидский ковер и стены цвета бургундского вина, на которых повсюду были полки с книгами и наградами, до сих пор хранили в себе его аромат, мускусный запах его сигар, как будто он только на секунду вышел из комнаты. Остановившись в дверном проеме комнаты как вкопанная, она закрыла глаза и напомнила себе, что он умер. В этой комнате она нашла его скрючившимся на полу возле камина, похожего на скомканное одеяло, когда его роняешь. Она мгновенно поняла, что он мертв, и все равно кричала и звала его, как будто он мог ее слышать. Это был его третий и последний сердечный приступ. Во всем виноваты сигары, думала она. Или, может быть, темп жизни, который он избрал и настойчиво придерживался. Ему было семьдесят лет, а он все еще выпускал по одному фильму в год, по-прежнему настаивая на своем участии в каждом этапе производственного процесса — от кастинга до монтажа. Однако она не винила себя ни за что, кроме того что не проверила раньше, где он, когда он долго не ложился спать в тот вечер. Она была ему хорошей женой, а он был лучшим из мужей. О сорокалетнем браке в Голливуде можно было говорить с гордостью. И все же она надеялась прожить с ним пятьдесят лет и, может быть, даже больше.

Она не могла вновь стать одинокой женщиной, не в шестьдесят лет по крайней мере. Не тогда, когда папарацци следили за каждым ее движением, замечали каждую новую морщинку, каждый седой волосок на голове. Она была знаменита своими длинными, густыми, мерцающими русыми волосами, которые были у нее с самого детства, и не могла не думать об этом. Она пережила уже три пластические операции на лице, и ее тошнило от докторов, реабилитационного периода и того факта, что она больше не была похожа на себя. Морщины стали появляться опять, и бульварные газетенки снова охотились за ней. Они критиковали ее за лишние килограммы. В прошлом году одна из них назвала ее горой. Горой! Казалось, только Макс по-прежнему считал ее красивой и желанной, а когда он умер, некому было говорить, что газетчики просто ошибались. Она была актрисой и певицей с трех лет, достаточно хорошо известной, чтобы выступать только под именем, как, например, Шер, Мадонна и Эн-Маргарет. Только вот эти женщины старели гораздо лучше, чем она. Побег начал казаться изумительным выходом. Ей не придется переживать старение в свете беспощадных прожекторов.

В кабинете Макса она нашла атлас. Она взяла его с собой, спустилась на первый этаж дома, где пол был покрыт итальянской плиткой цвета яичной скорлупы. Маленькие раздевалочки, где в летние месяцы можно было переодеться в купальные костюмы, перед тем как идти на пляж, располагались вдоль одной из сторон широкого коридора. На другой стороне холла находилась кладовая, куда она и направлялась.

У нее была конкретная цель, но ей понадобилась практически вся ночь, чтобы найти то, что нужно, поскольку она не смогла удержаться от того, чтобы не просмотреть старые отзывы в альбомах (для наклеивания вырезок из газет и журналов), которые были сложены стопками на полках. Здесь были блестящие отзывы о ней, когда она была ребенком-звездой, и критические заметки уже о взрослой актрисе. «Зои обладает голосом, подобным рвущемуся атласу», — гласил один из них. «"Поцелуй", еще один тусклый фильм, сверкает только благодаря феноменальной игре Зои», — гласил другой. Чтение этих отзывов затянуло ее в глубокий колодец боли. Мало кто мог говорить о своем прошлом с такой гордостью, как Зои. У нее было прошлое, наполненное такой радостью и таким счастьем, что нынешнее чувство потери мужа, красоты, фанов — было невыносимым. Единственным, ради чего ей стоило теперь жить, была Марти.

Заставив себя наконец положить альбомы на полки, она начала рыться среди картонных коробок, сложенных в другой части комнаты. В одной из коробок с надписью «Путешествия» она нашла брошюры о Западной Виргинии и о курорте с минеральными водами Свитвотер. Они с Максом посетили этот курорт несколько лет назад, выбрав его из-за фамильных корней Макса в этом штате. Конечно, люди глазели на них, пока они были там, то и дело вспыхивали вспышки фотоаппаратов, но по большей части они оставались одни.

Однажды вечером они с Максом решили немного передохнуть от курортных мероприятий и посетить некоторых престарелых родственников Макса. На обратном пути они заблудились. Намеренно заблудились, смеясь от всей души и чувствуя неожиданную свободу, скитаясь вдали от всего и от всех по безлюдным проселочным дорогам, которые вились сквозь зеленые горы на окраинах Национального заповедника имени Джорджа Вашингтона. Единственными признаками того, что кто-то когда-то побывал в этих краях, были встречающиеся время от времени маленькие хижины, заброшенные, иногда заколоченные или просто оставленные гнить. Она подумала тогда, что кто-то может прятаться там и оставаться незамеченным годами. Она сказала это вслух, и Макс спросил ее, чем же беглец будет питаться. Ему нужно будет определить заранее, что он будет делать, ответила она, и, прежде чем ударяться в бега, ему придется принести в хижину запасы. Ее фантазия забурлила. Он мог бы запастись всем, что ему понадобится, заблаговременно и тогда содержать себя там долгое время. И потом он научился бы есть белок и кроликов, он мог бы рыбачить на небольшой речке…

— А как насчет электричества? — спросил ее Макс.

— Свечки, — парировала она, — фонари.

Он принес бы много книг, чтобы читать для развлечения. Ему нужно было бы найти хижину с камином для обогрева. Макс прокомментировал тогда, что она говорит так, будто немного завидует этому беглецу, а она сказала, что, наверное, так оно и есть. Их жизнь стала слишком сложной. Нужно было заботиться о двух домах, в Малибу и Монтане. Было слишком много денег, за которыми надо было следить. Всего слишком много в их жизни, сказала она тогда. Заметив беспокойство на лице мужа, она заверила его, что очень счастлива и благодарна за все то, что у них есть, и отвернулась от густого леса и брошенных домиков. Ей тогда и в голову не пришло, что однажды она сама станет тем беглецом из ее фантазий.

И жить в бегах у нее получалось гораздо лучше, чем она могла себе когда-либо предположить. Она стала настоящим специалистом по прятанью машин, например. Это оказалось удивительно легко. В этих краях много необжитых мест, и, если вы захотите немного пройтись, оставив машину, вы без проблем можете это сделать. Перед своим мнимым самоубийством она арендовала машину в одном из так называемых пунктов проката «старого железа».

Осуществив радикальную хирургическую операцию на волосах и надев парик и большие солнцезащитные очки, она посетила арендодателя машин, изменив при этом голос. Она воспользовалась фальшивыми водительскими правами, которые ей удалось раздобыть через какой-то теневой интернет-сайт за две тысячи долларов. Клерк, тем не менее, смотрел на нее с подозрением, заставляя ее сердце биться так сильно, что она боялась, не заметно ли это через ее плотно облегающую кофту бродяжного вида. Но он дал ей ключи от машины, и она отправилась в путь.

Сначала, сняв номера, она спрятала машину далеко в горах на востоке Лос-Анджелеса. С хорошо оплаченной помощью парня, который сделал ей водительские права, она поменяла номера на арендованной машине и пустила ее под откос расщелины, а потом взяла другую машину. Еще дважды поменяв машины, она доехала до Западной Виргинии, где оставила последний арендованный автомобиль на прогалине, которая, казалось, была свалкой машин. Там уже стояло четыре или пять легковушек, ни одна из них, правда, не была такой новой и сверкающей, как ее недавно арендованная машина. Но Зои знала, что потребуется совсем немного времени, чтобы она выглядела так, будто тут ей и место.

Затем она провела пару часов в старом заброшенном сарае, готовясь к возможному приезду Марти в соответствии с их планом. Оттуда она практически весь день шла пешком сквозь заросли к своему новому дому. У нее был компас, карта, которую она сама нарисовала, и прекрасная способность ориентироваться в пространстве, которая редко ее подводила. У нее, к сожалению, был еще и тазобедренный ревматизм, и той первой ночью, лежа на надувном матрасе в лачуге, ей явно очень не хватало грелки. Потребовалось несколько дней отдыха, прежде чем она опять смогла ходить не хромая, но теперь с ней все было в порядке. На самом деле, после того как она несколько недель носила дрова и ходила по лесу в поисках дичи, она чувствовала себя как никогда сильной.

Теперь Зои вошла в лачугу, чтобы взять миску для тушеного мяса, а когда вернулась на поляну, отвратительная желтая собака уже опять была там; она сидела на открытом пространстве между костром и зарослями. Собака посмотрела на нее, потом на котелок с мясом, затем опять на нее. Зои поборола желание швырнуть бедному созданию кусок кролика. Вместо этого она осторожно сняла котелок с костра и внесла его в лачугу, закрыв за собой дверь. Не нужно навлекать беду.

Она сидела на софе и ела, пытаясь мысленно представить календарь на июнь. Если она правильно высчитала дни, то побег Марти должен был состояться вчера или позавчера. В воображении Зои побег был всегда успешным, хотя она знала, что план был полон трудностей. Она весьма смутно представляла себе, как надзиратель вытащит Марти из Чоучиллы, но верила, что жадность побудит его действовать хитро и умело. Марти говорила ей, что выбрала для осуществления побега самых алчных, наименее нравственных и наиболее аморальных надзирателей. Зои потеряла мужа, а теперь она могла потерять и дочь из-за неправильно работающей системы правосудия. Ее красота ускользала от нее, ее голос уже давно был потерян. Но у нее еще оставались деньги. И тратя их всю жизнь, она знала, что за деньги можно купить что угодно и кого угодно. Марти всегда хорошо разбиралась в людях, и она правильно разобралась в надзирателе. Ему нужно будет достаточно денег, чтобы поделиться с двумя другими надзирателями, сказал он, и Марти просто утроила его вознаграждение. Этих денег хватило бы, чтобы соблазнить Папу Римского, подумала Зои. Так что все должно было идти по плану.

Впрочем, мысли о том, что Марти придется вести переговоры с тюремными охранниками, были сродни пытке, как невыносимо было думать, что она сидит в тюрьме за то, чего не совершала. Марти в тюрьме! Зои винила только себя за то, что ее дочь оказалась в этом положении. Ей следовало нанять хороших адвокатов. Она обратилась к «Сноу, Сноу и Беренски», потому что они на протяжении многих лет вели дела семьи, но уголовное право не было их козырной картой.

Они подвели Марти. Кто-то сказал, что машина, «точно такая же», как «ауди» Марти Гарсон, была припаркована перед домом Тары Эштон в день, когда актрису убили. Марти даже не была знакома с Тарой Эштон, и тем более у нее не было мотива ее убивать. Тара была молодой актрисой Голливуда, темпераментной, с красивым экзотическим лицом, ошеломительным телом, черными, как смоль, вьющимися волосами и неоспоримыми способностями, выделяющими ее среди новеньких актрис, которые были просто красивыми. Кто-то еще засвидетельствовал, что видел, как женщина, «очень похожая» на Марти Гарсон, выходила в тот вечер из дома Эштон. Они поклялись в этом, и Зои не могла сказать, то ли они искренне верили, что видели Марти, то ли кто-то, возможно, платил им, чтобы они так говорили. Но с какой стати кому бы то ни было подставлять Марти?

На месте преступления не было отпечатков пальцев: кто бы ни совершил это убийство, он (или она) был в перчатках или вытер все следы. Прокурор заявил, что у Марти был мотив. Таре Эштон недавно дали роль в фильме, роль, которая предназначалась для Зои. Роль, написанную для Зои, для женщины в возрасте Зои. И вдруг сценарий был изменен под Эштон. О, это было больно! Никто прямо не говорил, что Зои была слишком стара для той роли, но как это можно было отрицать, когда первые страницы газетенок напечатали разделенную пополам фотографию — «испорченная» временем Зои и рядом свежая улыбающаяся Эштон?

Так что прокурор легко состряпал обвинение против Марти, ссылаясь на ее близость с Зои и желание защитить свою мать. Довод, на самом деле, был ошибочным. Они с Марти совсем не были близки, и она сомневалась, что Марти знала, что роль в фильме передали Эштон. Но Зои не собиралась отрицать эту связь с дочерью. Она лелеяла мысль о том, что Марти действительно ее любит, это было драгоценной фантазией. И несмотря на то что она, естественно, была шокирована убийством, мысль о том, что Марти могла прийти на ее защиту, тронула ее. Однако она была уверена, что причиной убийства Эштон была не любовь Марти к матери, а нечто совсем иное. Ведь кто-то забил Тару Эштон до смерти молотком! Марти не была способна на такое насилие. Но никто, казалось, не был заинтересован в поисках другого подозреваемого, и именно в этом, по мнению Зои, адвокаты Марти дали маху. Они должны были копать глубже: у Тары Эштон, конечно же, были враги, и у них было больше мотивов убить ее, чем у Марти Гарсон. Красное лицо Марти во время чтения приговора, вынесенного присяжными, будет преследовать Зои всю ее оставшуюся жизнь. Ей было двадцать восемь лет, но Зои видела в огромных голубых глазах дочери лишь ребенка, которого она так страстно хотела иметь, но при этом не знала, как быть ему матерью; маленькую девочку, которую она оставляла на попечение нянек, в то время как делала свою карьеру; подростка, которого она отправила в школу-интернат. Неудивительно, что Марти воздержалась от карьеры в Голливуде, которая так поглотила ее родителей, и предпочла более спокойную жизнь за компьютерным экраном в качестве программиста.

Присяжные посчитали спокойное, сдержанное поведение Марти маской, за которой она прячет гнев, злобу и неистовую, покровительственную любовь к матери. Любовь, которой, как знали только Зои и Марти, никогда не было.

Зои перенеслась в мыслях от ужасного судебного заседания опять к побегу Марти. Надзирателю придется вывести Марти из Чоучиллы таким образом, чтобы не сработала сигнализация и чтобы ее отсутствие не замечали хотя бы несколько часов. А затем, страстно желая получить остальные деньги, он как можно скорее поедет из Калифорнии в Западную Виргинию, принимая все необходимые меры предосторожности, дабы их не поймали. Конечно, он один или два раза сменит машину по дороге. Ему надо быть, по крайней мере, не менее сообразительным, чем сама Зои, во всем, что касалось побега.

Через несколько дней Марти будет здесь с ней. Наконец-то они будут матерью и дочкой. Она сможет наверстать с Марти все те годы отчужденности, все то время, когда она не знала, как быть мамой, и решила в итоге не быть матерью вообще.

Они будут прятаться здесь год или около года, пока поиски Марти не потеряют актуальности. Затем они вместе доберутся до Южной Америки или она убедится, что по крайней мере Марти добралась туда — там она сможет сделать пластическую операцию и начать новую жизнь.

Зои не волновало, что станется с ней. Ей просто нужно было, чтобы Марти оказалась в безопасности.

У нее все было готово: компас, карта и деньги, которые понадобятся Марти, спрятаны в сарае; тропа от сарая до лачуги обозначена лоскутами голубой ткани. Впрочем, чего только она не отдала бы за один телефонный звонок дочери, просто чтобы узнать, где Марти сейчас, как скоро она сможет ее увидеть! Но ей придется довольствоваться тем, что она знает: Марти в пути и со дня на день они будут вместе. Отныне в любую минуту она сможет обнять свою дочь.