Ради тебя

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Всю ночь шел дождь, и в гостиной и в спальне стояли лужи дождевой воды. Зои порвала одну из своих простыней на тряпки, и они с Марта провели большую часть утра, заделывая течь в потолке гостиной. Спальней им придется заняться позже; Софи все еще спала.

Они работали молча, сменяя друг друга и балансируя на шатком стуле, чтобы дотянуться до щелей между досок в потолке. Марти все еще сердилась из-за прошлого вечера, когда Зои разожгла костер, чтобы приготовить рыбу. Софи, хоть и признала, что вкус рыбы ей, в общем-то, не понравился, проглотила два кусочка слоистого филе, но Марти гордо удалилась в лес с банкой холодных равиоли. Она вернулась спустя несколько часов, после захода солнца. Все еще угрюмая, она села в гостиной в темноте и стала играть зажигалкой, в то время как Зои читала книгу в спальне. Притворялась, что читала, на самом деле. Она слышала звук, издаваемый зажигалкой Марти, и при каждом щелчке ее страх за дочь усиливался.

Как только она задула свечку в подсвечнике и закрыла глаза, то обнаружила, что не может заснуть. Дыхание Софи было громким и затрудненным, но не только это не давало Зои заснуть. Ее мысли были прикованы к трем сигнальным видам поведения, о которых так много лет назад говорила замдиректора интерната. Действительно ли имела замдиректора привычку задавать те провокационные вопросы всем родителям или нет, но она явно увидела в Марти то, что Зои старательно пыталась не замечать. Зои еще раз подвела свою дочь, отрицая то, что у Марти были проблемы. Если с Марти тогда действительно что-то было не так, Зои надеялась, что интернат сможет это исправить, причем тихо. Мир никогда не должен был узнать, что у Зои Полинг и Макса Гарсона была проблемная дочь. Если бы Зои признала тогда, что у ее дочери есть проблемы, и обеспечила бы ей помощь, было бы с ней сейчас все в порядке? Была бы она счастливой, нормальной молодой женщиной? Была бы она все еще способна убить надзирателя? Была бы она способна убить кого бы то ни было?

Наступила ее очередь забираться на старый расшатанный стул, и Марти крепко его держала, пока Зои поднимала лоскут бледно-лиловой простыни к одной из щелей. Успокаивая себя, Зои вздохнула и приготовилась задать вопрос, который мучил ее всю ночь и преследовал этим утром.

— Марти, мне нужно кое о чем тебя спросить, — сказала Зои, проталкивая пальцами простыню в трещину. — И я хочу, чтобы ты была со мной абсолютно откровенна.

— О чем?

Зои засомневалась, но лишь на мгновение.

— Ты убила Тару Эштон? — спросила она.

Она продолжала смотреть на потолок, просовывая простыню в трещину с большей силой, чем было нужно. Марти не отвечала. Зои посмотрела вниз на дочь.

— Ты убила? — повторила она.

Марти поддерживала спинку стула. Она посмотрела на мать своими красивыми глазами с темными ресницами.

— Да, — сказала она.

Насколько это было возможно, Зои осторожно спустилась со стула и села на его край. Она почувствовала, будто задыхается, и лишь через мгновение вновь обрела дыхание.

— Зачем? — Она пыталась говорить ровным и тихим голосом. — Что заставило тебя это сделать? Марти, я думала, ты ее даже не знаешь.

— Я и не знала.

Марти села на диван, избегая взгляда Зои.

— Я сказала присяжным правду, когда заявила, что не знала ее. Я познакомилась с ней за десять, может, двадцать минут до того, как я… до того, как это случилось.

— Я… я не понимаю, — растерялась Зои.

Глаза Марти наполнились неожиданными слезами. Зои редко видела, чтобы ее дочь плакала; она не плакала даже во время судебного процесса.

— Мам… Я не хочу говорить тебе, почему я это сделала. Я не хотела, чтобы ты когда-либо об этом узнала.

— Расскажи мне, — попросила Зои.

— Она позвонила мне. — Марти выглянула в окно и посмотрела на лес. — Тара Эштон. Она позвонила мне через пару недель после того, как умер папа.

— Зачем это ей звонить тебе?

— Она сказала, что ей нужно меня видеть. Что это чрезвычайно важно. Я понятия не имела, чего она хотела, но я пошла к ней. Она казалась такой настойчивой.

Значит, Марти была все-таки в доме Тары Эштон. Зои вспомнила свидетелей, которые говорили, что видели там машину Марти, видели, как она выходила из дома. Зои думала тогда, что они, в лучшем случае, ошибались, а в худшем — просто лгали. Но ошибалась, как выяснилось, она.

— Она впустила меня в дом, — продолжала Марти. — Она улыбалась… о, ну, ты знаешь, как она выглядела. Просто красавица и… такая, черт возьми, самоуверенная.

Глаза Марти опять были на мокром месте, и Зои чувствовала себя растерянно.

— Ты ей завидовала? — спросила она. — Так все было?

— Завидовала этой сучке? — Марти засмеялась. — Ни за что в жизни.

— Ну, тогда… что произошло?

Марти, казалось, чувствовала себя неловко. Она сменила позу на диване, подняв ноги на обернутые в простыню подушки, а затем опять опустив их на пол.

— Мы сели в ее гостиной, — продолжила она. — Она дала мне стакан имбирного эля. Имбирный эль. Я подумала, что это странно. — Марти наморщила нос. — Кто пьет имбирный эль? А затем она сказала мне, что… — Марти посмотрела на потолок и выдохнула: — Ох, мам, я просто не хочу тебе говорить.

— Говорить мне что, Марти? — Зои подбадривала себя.

Она понятия не имела, о чем будет признание Марти, но знала, что оно ужалит.

— Она сказала мне, что беременна и что отцом ребенка является мой папа.

Зои глубоко вдохнула, а потом засмеялась:

— Ну, это нелепо.

— Я тоже так думала, — спешно сказала Марти. — Но затем она сказала мне, что папа помог ей получить ту роль, которую, предполагалось, получишь ты в том фильме. Она сказала, что он заставил их переписать эту роль для более молодой женщины, чтобы она могла получить ее.

Зои едва дышала. Она вспомнила, как однажды Макс пришел домой из своего офиса и сказал ей, что поссорился со сценаристом. Он описал, как умолял того человека оставить героиню в сценарии такой, какой она была — идеально подходящей для Зои, — но сценарист захотел переписать эту роль для Тары Эштон. Макс казался действительно расстроенным из-за такого поворота событий. Вдруг Зои засомневалась, чья именно была идея переписать роль.

— Я все еще не могу в это поверить, — сказала она.

— Мам, я верю, — наклонилась Марти вперед. — Она собиралась провести тест ДНК, чтобы доказать, кто отец ребенка. У нее был пучок папиных волос… и она показала мне его.

Зои опять засмеялась, на этот раз не так сильно.

— У него едва ли вообще были волосы, — сказала она.

— Я знаю это. Но у нее был этот локон, и он был похож на его, ну ты знаешь, немного вьющиеся волосы, такие, какими они были у него на макушке, и она сказала, что воспользуется ими, чтобы провести тест ДНК, и что все это будет освещаться газетами и все такое, если только…

— Если только что?

— Если только она не получит часть папиного наследства.

— Папиного наследства? — Зои покачала головой. — Дорогая, я просто не могу поверить…

— Мам, ты никогда ничему не веришь, ты об этом знаешь? — Марти встала, размахивая руками. — Ты никогда не верила, что я делала что-то плохое, когда я творила черт знает что направо и налево. Ты никогда не верила, что папа мог сделать что-то плохое, когда половина Голливуда знала, что он изменял тебе. Ты даже не веришь, что маленький ребенок там, в спальне, скоро умрет.

Она указала на дверь в спальню.

Зои закрыла глаза. Все, что она могла видеть сейчас, были мягкие, вьющиеся волосы на затылке Макса.

— Мам, просто у меня не было выбора, — продолжала Марти. — Она собиралась, так или иначе, сделать тебе больно. Я ненавидела ее за это, за то, как она планировала заставить тебя пройти через все это, особенно сразу после смерти папы. Она либо собиралась пойти прямо к тебе и рассказать о себе и об отце, и тебе пришлось бы дать ей денег — а она хотела много денег, — чтобы она молчала. Либо она собиралась раструбить эту новость по всему миру. Так она мне сказала. В любом случае тебе было бы больно, а я просто… — Марти покачала головой и опять села на диван. — Она вешала тогда картины, — сказала она. — И у нее на журнальном столике лежал молоток. Я…

— Я уверена, ты на самом деле не хотела этого делать, — сказала Зои. — Ты, вероятно, просто импульсивно схватила молоток и…

— О нет, я хотела это сделать, мам, — поправила ее Марти. — Я хотела стереть эту самодовольную улыбку с ее лица. Я схватила молоток и… о Боже, я просто сурово покарала ее.

Зои молчала. Долгое время никто из них не говорил. Затем наконец Зои осмелилась задать еще один, преследовавший ее вопрос.

— Ты… ты хоть чуть-чуть раскаялась в этом, Марти? — спросила она. — Я хочу сказать, тебя не волновало то, что ты убила ее? То, что ты забрала чью-то жизнь?

— Если бы она была порядочным человеком, то я бы жалела об этом, — ответила Марти. — Так же, как я жалела бы Анжело, если бы он не был таким подонком. Тара тоже была мерзавкой. Она заслуживала именно то, что получила.

Что могла сказать Зои? Как ты ответишь своему ребенку, когда он позволяет увидеть зло в себе? Дополнительные обвинения не помогут, в этом она была уверена. И в любом случае она была не менее Марти виновата в том, что произошло.

Она наклонилась к своей дочери.

— Марти, — начала она, — во-первых, спасибо за то, что рассказала мне это.

Марти отвернулась от нее, рассматривая пол в углу гостиной.

— Во-вторых, дорогая, тебе нужна помощь, — продолжала Зои, ее голос был спокойным, хотя внутри все бурлило от противоречивых чувств. — Ты это понимаешь? Ты всегда была… проблемной. В этом моя вина, я знаю. И ты права — я не хотела этого замечать. Я никогда не оказывала тебе помощи, когда ты в ней нуждалась. Но я хочу помочь тебе сейчас.

— Не думай ни о чем таком, мам, — сказала Марти. — Я не собираюсь сдаваться властям. Они посадят меня опять в тюрьму. Ты ведь знаешь.

— Этого я хочу меньше всего, — сказала Зои. — Я не позволила бы им посадить тебя снова в тюрьму. Я знаю, что тебе не это нужно, дорогая.

— Но именно это и произойдет, мам. Если ты меня сдашь, они навеки упрячут меня туда.

Из спальни донесся резкий звук, а потом снова наступила тишина. Зои, испугавшись, прислушалась, но затем вновь услышала дыхание Софи.

— Софи так больна, Марти, — сказала она. — Я думаю, мы должны…

— Мам, если ты опять думаешь о том, чтобы достать где-то помощь для нее, то просто забудь об этом, — сказала Марти. — Я убила двоих людей.

Она намеренно говорила медленно, как будто боялась, что ее мать потеряла способность понимать ее.

— Еще одно убийство уже ничего не изменит. Тем более человека, который уже наполовину мертв.

Марти встала, и сердце Зои наполнилось страхом.

— Не смей прикасаться к этой девочке, — предупредила она дочь.

— Не волнуйся, — сказала Марти, выходя на улицу. — Я и не думала причинять вред твоей драгоценной малышке.

Софи встала в этот день позже обычного. Прихрамывая, она пошла в гостиную, и Зои, лежа на диване, проследила за ней взглядом.

— Как ты себя чувствуешь, малышка? — спросила она.

У нее пересохло в горле, и слова давались ей с трудом.

— Не очень хорошо.

Софи села на край дивана, и Зои подвинула ноги, чтобы освободить для нее место. Она лежала там весь день, со времени ее разговора с Марти, который перевернул весь ее внутренний мир. Все в ее мире изменилось. Марти была не той дочерью, которую она представляла публике с гордостью, а ее брак был не лучше всех остальных в Голливуде. Конечно, все эти годы до нее доходили слухи о похождениях Макса, но она игнорировала их. Такое всегда говорили о людях при власти, о прославившихся людях. Если не игнорировать слухи, они съедят тебя. Но она так много всего игнорировала. Гораздо проще было отрицать, что что-то было не так.

— Мне так страшно, Софи, — сказала Зои, ее взгляд остановился на оплывшем личике малышки.

— Чего ты боишься? — спросила Софи.

Зои покачала головой:

— Я боюсь за тебя и за Марти. Я немного боюсь Марти, на самом деле. Она… она просто…

— Она сумасшедшая, я думаю, — закончила предложение за нее Софи, и Зои оставалось только кивнуть в знак согласия.

— И я хочу достать где-то помощь для тебя, дорогая. Я действительно хочу. Если бы я только могла. Но, если я это сделаю, я отправлю собственную дочь в… — Она покачала головой. — Они упрячут ее на всю оставшуюся жизнь. Может быть, даже хуже. Они не увидят того, что вижу я… проблемную маленькую девочку внутри нее. Они увидят просто кого-то, кто совершил кое-что ужасное. Так всегда бывает. Они сажают людей в тюрьму, вместо того чтобы попытаться помочь им.

Софи выглянула в окно.

— Мне нужно сходить в туалет, — сказала она, вставая.

Она и слова не слышала из того, что я сказала, подумала Зои про себя, наблюдая, как Софи хромая вышла из хижины. Впрочем, эти слова, по правде говоря, предназначались не для детских ушей.

Она, должно быть, задремала, поскольку следующее, что она помнила, была стоящая над ней Марти.

— Где Софи? — спросила Марти. — Ее нет в спальне.

Зои села на диване, в голове у нее был туман.

— Она… — Зои попыталась вспомнить. — Она пошла в туалет, но это было довольно давно, я думаю.

Она быстро встала и направилась к двери.

— Я надеюсь, с ней там все в порядке.

Они поспешили за угол дома, к туалету. Он был пуст. Признаков Софи нигде не было.

— Эта маленькая сучка наверняка пытается удрать, — сказала Марти.

Она побежала к хижине, и к тому времени, когда Зои ее догнала, она вышла из хижины со своим пистолетом в руке.

— Куда ты собираешься? — со страхом в голосе спросила Зои.

— Я собираюсь ее найти, — сказала Марти.

— Тебе не нужно брать с собой пистолет.

Зои потянулась к оружию, но Марти быстро от нее отвернулась и направилась к лесу.

— Я просто собираюсь припугнуть ее! — прокричала она через плечо.

Зои побежала за ней, но Марти резко развернулась и нацелила на нее пистолет.

— Оставь меня в покое, мама, — сказала она. — Я серьезно.

Испуганная, Зои отправилась в противоположном направлении, надеясь, что первая наткнется на Софи. Малышка не могла уйти слишком далеко, по крайней мере, не в том состоянии, в котором она была.

Она искала приблизительно час, нервы ее были на пределе; она прислушивалась, не выстрелит ли пистолет Марти. Но не было ни выстрелов, ни Софи.

Она вернулась в хижину раньше Марти, и когда заглянула в спальню, то увидела, что Софи крепко спит на своем убогом ложе. Ее дыхание было громким и шумным, но она, по крайней мере, была все еще жива.

Лежа на своем соломенном ложе с его бугристым матрасом из полотенец и одежды, Зои поклялась, что не будет спать всю ночь. Она не позволит Марти причинить вред этому ребенку.