Распад Золотой Орды

Глава VIII. Образование Казанского, Крымского, Астраханского ханств и Большой Орды

В предыдущей главе мы вкратце рассмотрели процесс образования новых государственных объединений на восточных окраинах государства: Ногайской Орды, Сибирского ханства, попутно коснувшись вопросов образования Узбекского и Казахского ханств, сложившихся за пределами государственных границ Джучиева улуса.

С появлением новых государственных объединений на развалинах Золотой Орды Джучиев улус, как государство, фактически перестал существовать. С отпадением восточных земель под властью ханов Золотой Орды осталась лишь часть ее владений, расположенных к западу от Волги. Однако и за эту сравнительно небольшую по размерам территорию шла ожесточенная борьба между сторонниками ханов Улук-Мухаммеда и Давлет-Берди. «В землях Дештских (была) большая неурядица, — писал Эль-Айни, — ханы оспаривают царство друг у друга, из них, по имени Давлет-Берди, овладел Крымом и прилегающим к нему краем; другой Мухаммед хан завладел Сараем и принадлежащими к нему землями»[869].

Сообщения Эль-Айни о захвате Крыма ханом Девлет-Бердн относятся к марту 1427 г. Дата провозглашения его ханом в Крыму устанавливается на основании письма к Витовту от одного каффского купца, написанного, по поручению хана Давлет-Берди, 2 мая 1426 г. В письме сообщалось: — «Император (Давлет-Берди) вступил в Солхат и, пребывая в нем, просит вашей милости; он рассказывал мне, что он никогда не был врагом вашим и не имел причин враждовать с вами. Рассказывают, что он хочет мирно управлять государством без вражды… желает установить торговые связи с вами, как он установил с сарацинами. Мы надеемся, что с вашей стороны могут быть установлены добрые отношения с Давлет-Берди так же, как он установил с сарацинами. По татарскому обычаю он хотел бы прочно держаться братских торговых связей, о чем и просит вашей милости»[870]. Это письмо уточняет время воцарения Давлет-Бердия и помогает исправить ошибку Стрыйковского. Как известно, Стрыйковский писал, что якобы «перекопским татарам Витовт дал… на царство Керкильска (Кырск-ерска)… Давлет-Бердия»[871]. Если бы дело обстояло так, как пишет Стрыйковский, то ему не было бы необходимости писать Витовту о своем желании установить с ним дружественные отношения и доказывать, что он (т. е. хан) никогда не был врагом Витовта. Наконец, это письмо опровергает и утверждение В. Д. Смирнова «об участии» Витовта в провозглашении Давлета-Берди ханом.

В исторической литературе со времени С. С. Сестрекцевича-Богуша отождествляют Давлета-Берди с основателем Крымского ханства Хаджи-Гиреем. От этой ошибки не свободен и историк Крымского ханства В. Д. Смирнов[872]. Согласно генеалогическим таблицам «Муиззии», источника безупречного в вопросах генеалогии ханов, Давлет-Берди и Гиас-ад-дин, являвшийся отцом Хаджи-Гирея, были родными братьями, сыновьями Таш-Тимура, кратковременно царствовавшего в Золотой Орде в 1395 г., последний (т. е. Таш-Тимур) подобно Тохтамышу и Улук-Мухаммеду принадлежал к потомкам Тукай-Тимура[873].

Давлет-Берди, провозглашенный ханом летом 1426 г., правил главным образом Крымом и прилегающими к нему землями, остальная часть Золотой Орды на Западе оставалась в руках Улук-Мухаммеда и Барака. О положении Золотой Орды к началу 1427 года рассказывается в летописи Эль-Айни: «В месяце джумадиеввеле 830 года (март 1427 г) прибыло письмо от завладевшего Крымом лица, по имени Давлет-Берди, состоявшее из прекрасных фраз, которые заключили в себе двустишья и (более длинные) стихотворения и поговорки, переполненные разными риторическими затеями, оборотами и украшениями, оно было прочитано султану и (ваш) слуга нижайший присутствовал при этом в собрании, но ни читавший, ни другой кто не понимал содержавшихся в нем (письме) тонкостей. Привозивший (это) письмо сообщил, что в землях дештских большая неурядица, и что три царя оспаривают царство друг у друга. Один из них, по имени Давлет-Берди, овладел Крымом и прилегающими к нему краями, другой — Мухаммед-хан завладел Сараем и принадлежащими к нему землями, а третий, по имени Борак, занял земли, граничащие с землями Тимур — ленка»[874].

Во время этой «неурядицы» в орде Давлет-Бердию удалось на время отвоевать Астрахань и несколько расширить свои владения на востоке. В 831 (22.Х–1427–10.Х–1428) г. в Астрахани чеканились монеты с именем Давлет-Берди[875]. Захват Астрахани был кульминационным моментом деятельности Давлет-Берди, вскоре после этого он исчез с политической арены., уступив все занятые им земли Улук-Мухаммеду. Ко времени написания письма Улук-Мухаммеда турецкому султану Мураду II (14 марта 1428 г.) Давлет-Берди уже не было в живых, в противном случае в письме упоминалось бы о нем. В этом письме, написанном в городе Азаке (Тану), Улук-Мухаммед извещал султана о своих успехах в «овладении государством»[876]. В §32 (II.Х–1427 — I.X–1429) г. «государем Крыма и прилегающих к нему земель был Мухаммед-хан», как говорит об этом Эль-Айни[877]. Через год Улук-Мухаммеду принадлежал не только Крым, но и все владения Джучидов на западе. Витовт в своем письме к Ливонскому ордену 9 сентября 1429 г. писал: «Царь Махмет наш друг писал нам, что он владеет теперь всем царством и Ордой и через посла своего предложил нам прочный союз»[878]. В другом письме он называет Улук-Мухаммеда «самым могущественным» ханом, прочно державшим в своих руках управление Ордой. Но из контекста письма видно, что положение хана было отнюдь не блестящим. В Орде снова началась междоусобица, население, разоряемое бесконечными феодальными войнами, массами уходило в соседние государства. «К нам прибыло бесчисленное количество татар из пределов. Киева, — писал Витовт, — которые устали от войны… и просят дружественного приюта с нашей стороны»[879]. В эти годы, в связи с массовыми переходами татар, значительно выросло количество татарского населения в Литве. По данным анонимного автора «Истории польских татар» «(Рисалия татары лях»), составленной в 1558 году, к концу правления Витовта (к 1430 г.) в Литве было до 40 тыс. воинов-татар, не считая членов их семейств, а к 1558 году численность татарского населения в Польше и Литве увеличилось уже до 200 тыс. человек[880]. Татарское население, особенно татарская знать, уходило не только в Литву и Польшу, но и в пределы Московского государства. На службу Московского великого князя перешел, например, один из представителей наиболее известного в Крыму рода князей Барановых, положивший начало боярскому роду Барановых на Руси[881].

Народные массы, разоренные бесконечными войнами и междоусобицей, еще больше пострадали от такого бедствия, каким явилась эпидемия чумы 1429 года. «В 833 (30.IX–1429 — I.X–1430 гг.) и предшествующим им году (1428–1429) в землях сарайских и дештских и в степях кипчатских были сильная засуха и чрезвычайно большая моровая язва, от которой погибло множество народу, так что уцелели из них (татар) со стадами только немногие роды»[882].

В какой мере чумная зараза поразила отдельные районы Среднего Поволжья, мы в точности не знаем. Однако сообщения русских летописей о походе русского войска «на Болгары Волжские» (1431 г.) дают основания говорить о массовой гибели населения в этом районе. «Великий князь Василий Васильевич, — читаем мы в летописи, — послал (с) ратью на Болгары волжские князя Федора Давидовича Пестрого, он же шед взя их, всю землю их плени»[883]. О сопротивлении со стороны татар неприятелю летописи не обмолвились ни единым словом. Сопротивления не было оказано, очевидно, именно вследствие гибели от чумной эпидемии огромной массы тамошнего населения. Поход князя Федора Пестрого на булгар, правда, не имел особых последствий; разорив булгарские земли, он ушел обратно, но, по-видимому, этот район к тому времени отпал из-под власти Улук-Мухаммеда. В1437 г., во время захвата им Казани, в этом городе сидел князь «вотчич» Алибек, правивший окрестностями Казани.

С утратой Среднего Поволжья Улук-Мухаммед лишился одной из богатейших областей своего улуса, откуда он еще получал средства для содержания своего двора и особенно хлеб, так необходимый для татар, только что переживших эпидемию чумы. Кроме того, смерть великого князя Литовского Витовта, покровителя и союзника Улук-Мухаммеда, в октябре 1430 г. поставила его в чрезвычайно затруднительное положение. Витовт всегда оказывал (конечно, не бескорыстно) помощь своему «другу», теперь же не могло быть и речи о поддержке Улук-Мухаммеда Литвой, так как в самой Литве после смерти Витовта возникла междоусобная борьба между Свидригайлом и Сигизмундом Кейстутовичем. В Никоновской летописи под — 1431 г. сообщается о походе татар на Литву, закончившемся пленением Мценского воеводы Григория Протасова[884]. Направлен ли был этот поход против Свидригайло или против Сигизмунда „нам неизвестно. Однако после этого похода Литовское правительство заняло враждебную позицию в отношении Улук-Му — хаммеда, взяв курс на сближение с Крымом.

О положении Орды в 1432 году имеется интересная запись в русских летописях. В этом году великий князь Василий Васильевич, рассорившись с удельным князем Юрием Дмитриевичем (Галицким и Звенигородским), отправился в Орду к хану. Оба соперника на «великое княжение» предстали перед ханским судом. Летописец, сопровождавший великого князя в поездке к хану, оставил нам подробное описание состояния дел в Орде в период крушения государственности у татар. В Орде боролись между собою две группы татарских князей; хан самостоятельно не мог решать ни одного вопроса. При разборе дела русских князей «дорога» («даруга») московский Мин-Булат стал на сторону великого князя, а «князь великий Ордынский Ширин Тегиня — на сторону удельного «великое княжение обеща ему дати». Спор между великим князем московским и его бунтующим вассалом, вследствии несогласия эмиров, остался нерешенным до следующего года; хан был бессилен что-либо предпринять помимо воли своих враждующих князей.

Спорщики разъехались. Великий князь остался в лагере князя Мин-Булата, Юрия Дмитриевича взял с собой на зимовку в Крымский улус князь Тегин. Боярин Иван Дмитриевич Всеволожский, сопровождавший великого князя при поездке его в Орду, сделал по адресу хана законный упрек: «Не может (де) царь (т. е. хан) ис Тегинина слова выступите, мимо всех нас, но по его слову дати великое княжение князю Юрию? и коли царь по его слову так учинить, а вас тогда что будет? Князь Юрий, князь великий будет на Москве, а в Литве князь великий побратим его Швитригайло, а Тегиня в орде и в царе волен, не молвив вас». Под влиянием этих слов большинство татарских князей «начаша царю (хану) бити челом за великого князя». Они добились от хана согласия удовлетворить просьбу великого князя. Но весной 1433 года, когда Тегиня прибыл в орду хана, «княжение великое князю Юрию хотят дати», «многа при бысть межи их». Вначале хан решил в пользу великого князя, но затем «убоявся того, сътвори, по Тегинину слову, да придал князю Юрию к его вотчине град Дмитров с волостми всеми, и отпустил царь их на свои отчины»[885].

Летописец объясняет колебания хана тем, что Тегин стал «противу царя и хоте отступити от него, понеже бо в то время пошел бяше на Махмета Кичи Ахмет царь, а он же убояся того сътвори по Тегинину слову». Эти указания летописи важны не только как показатель шаткости положения самого хана, они ценны и в другом отношении. Здесь впервые появляется сообщение русской летописи о царевиче Кичи-Мухаммеда, ошибочно названном Кичи-Ахметом. Появление нового хана из числа потомков Урус-хана, претендующего на западные улусы, естественно, явилось большой угрозой для Улук-Мухаммеда, тем более, что феодальная верхушка Крыма, в лице влиятельной крымской фамилии — князей Ширинских, находилась в оппозиции «хотя отступити от него».

Кичи-Мухаммед, сын Тимур-хана, до этого находился где-то на востоке и был провозглашен ханом после убийства Барака. «Мухаммед-султан, сын Тимур-хана, сына Кутлук-Тимура, — пишет Гаффари, — по решению эмиров сел после убийства Барака на царство в 834 (19.IX — 1430–8.IX — 1431) г. Он послал из Дешта войско на Хорезм, и оно произвело большое опустошение»[886]. Русские летописи, отмечая появление Кичи — Мухаммеда в западном улусе весной 1433 года, не указывают места пребывания его. Во время войны с Улук-Мухаммедом в 1437 г. он двинулся на запад из района Астрахани, считавшейся «юртом Тимур-Кутлука», где он, должно быть, пребывал в 1433–1437 гг.[887]

О взаимоотношениях этих двух Мухаммедов, оспаривавших друг у друга право на владение западными улусами Золотой Орды в 1436–37 гг., пока мы не располагаем данными. Во всяком случае появление Кичи-Мухаммеда и захвата им Астрахани и, быть может, Северного Кавказа, поставило Улук Мухаммеда в весьма затруднительное положение. В связи с этим особенно обострились взаимоотношения хана с татарской аристократией в Крыму, где появились сторонники будущего крымского хана Хаджи-Гирея, упорно отстаивающих независимость Крымского улуса от ханов Дешт-и-Кипчака.

К сожалению, история Крымского полуострова в 30 х г. XV в. очень слабо отражена е источниках. Испанский путешественник Перо Тафур, посетивший г. Каффу в 1435–39 годах, ограничивается описанием самого города, о событиях же, происходивших в Крыму, говорит вскользь, поскольку он, как можно судить из его книжки «Предшествия и путешествия», кроме самого города Каффы, нигде больше не был. «Я пытался сколько это было возможно проехать по Татарии, — писал он, — однако мне посоветовали этого не делать, потому что дорога не безопасна из-за людей, которые шатаются по дорогам, не повинуясь своим господам. Я собирался видеть город Corkat (Солхат?), чтобы оттуда направиться на Орду великого хана, чтобы посмотреть войско ордынское, базары и также познакомиться с двором»[888].

Те сведения, которые он собрал о татарах, не будучи в самой Татарии, не представляют большого интереса для исследователя и не вносят ничего нового, за исключением сообщения о том, что Крымский полуостров уже тогда был оторван от остальной части Татарии, именно поэтому Тафур и не мог узнать чего-либо на месте о событиях в Дешт-и-Кипчаке. Позднейшие турецкие и крымские авторы XVII в. (Ризван паша, Мунатжим-баши и другие), писавшие о событиях XV в., внесли много путаницы. Для примера можно взять вопрос о происхождении Хаджи-Гирея — основателя Крымского ханства. Турецкие историки Джаннаби (XVI в.) и Муыаджим-баши (XVII в.) называют его сыном Кичи-Мухаммеда; историк Ризван-паша (XVII в.) называет его сыном Улук-Мухаммеда[889], а неизвестный автор «Краткой истории Крымских ханов», составленной в XVII в. в Крыму — сыном Таш-Тимура[890]. Лишь публикация данных Крымской нумизматики помогла правильно решить вопрос о происхождении Хаджи-Гирея. Хаджи-Гирей был сыном Гиас — ад-дина[891], дед которого Таш-Тимур, числившийся ханом Золотой Орды в 1395 г., был когда-то провозглашен ханом в Крыму[892]. Отец Хаджи-Гирея, Гиас-ад-дин, после неудачной борьбы за престол удалился в Литву, где умер в изгнании. Доводы В. Д. Смирнова, о якобы провозглашении Гиас-ад-дина ханом Крымским в 1427 г.[893], основаны по сообщению автора «Краткой истории Крымских ханов», отличаются вообще крайне сомнительным достоинством.

Михалон Литвин сообщает, что Хаджи-Гирей, «этот последний царь, назначенный из Литвы, родился вблизи Торна и отсюда блаженной памяти Витовтом был послан туда (т. е. в Крым — М. С.) на царства»[894]. Но Витовт умер в 1430 г., будучи союзником Улук-Мухаммеда, поэтому сообщение о посылке Хаджи-Гирея в Крым в качестве хана при Витовте весьма сомнительно. Такое событие никак не могло иметь места. Хаджи-Гирей был отпущен в Крым при Сигизмунде. Именно «князь великий Жигимонт дал ему людей… до орды Перекопские на царство послал»[895].

Имя Хаджи-Гирея впервые появляется в генуэзских грамотах в 1433 г. в качестве союзника Мангупского князя Алексея, восставшего против генуэзцев.

История восстания греческого населения Мангупы и соседней с ним Балаклавы (Чембало) достаточно освещена в исторической литературе. Греческое население Крыма, уже давно враждовавшее с генуэзцами, заключило договор с только что появившимся в Крыму ханом Хаджи-Гиреем, выступило против генуэзцев и осенью 1433 года захватило — крепость Чембало. Время для восстания прбтив генуэзцев было выбрано удачно. Генуэзцы в период появления Хаджи-Гирея в Крыму находились в критическом положении. В 1433 году в войне с Арагонией Генуя потерпела поражение у берегов Сардинии, потеряв весь свой флот: ее финансы были подорваны. Каффа, главнейшая генуэзская фактория, была предоставлена сама себе. При таком положении не могло и быть речи о поддержке наместника Улук — Мухаммеда в Крыму генуэзцами. Получив сообщение о восстании греков и появлении недружелюбного хана Хаджи-Гирея, генуэзский сенат и банк св. Георгия решили всеми мерами поддержать престиж и честь Генуи: банк взял на себя все расходы по ведению войны, сенат снарядил эскадру из двадцати галер с 6 тыс. отобранных воинов под командой Карла Ломеллино[896].

Л. П. Колли в статье «Хаджи-Гирей и его политика» опубликовал в русском переводе документы Гатари, относящиеся к 1434–1435 гг. и представляющие исключительно важный источник для изучения истории Крыма того времени. Как рассказывает Гатари, город Чембало, осажденный генуэзцами, был взят 4 июня 1434 г. и «отдан солдатам на расхищение». Подавив восстание греков и взяв в плен сына Мангупского князя Алексея, генуэзское войско решило разгромить Хаджи-Гирея. 22 июня восьмитысячное генуэзское войско по пути в Солхат, в районе Карагоз, встретилось с пятитысячным отрядом Хаджи — Гирея и потерпело решительное поражение. «Татар могло быть всего около 5000, в то время как генуэзское войско было до 6000, и оно в бегстве все забыло: и повозки и оружие. Татары преследовали их до половины дороги, и если бы не наступила ночь, не спасся бы ни один человек… После победы татары вернулись в Солхат, набрав много возов добычи, и устроили великолепный праздник». На следующий день сражение возобновилось. Татары, преследуя генуэзцев, появились у стен, г. Каффы и Чембало и вынудили консула отправить своих послов к Хаджи-Гирею в Солхат для заключения мира. По мирному договору от 13 июля 1434 г. генуэзцы согласились уплатить выкуп за каждого жителя Каффы, попавшего в плен к татарам, по 2000 аспров — таковых оказалось всего лишь 25 человек; в самой Каффе татарами было разоружено две гребных галеры и одно сукно; генуэзский флот должен был немедленно оставить гавань[897]. О других условиях мира документы Гатари ничего не говорят.

Е. С. Зевакин и М. А. Пенчко в интересной статье «Из истории социальных отношений в Генуэзских колониях северного Причерноморья в XV веке» одним из основных условий мирного договора считают превращение Каффы в данницу татар[898], по это сомнительно. Положение самого Хаджи-Гирея в Крыму в ту пору было еще неопределенным. Более того, вскоре ему даже пришлось оставить Крым, уступив полуостров царевичу Сеид-Ахмету, а самому бежать в Литву. Поэтому вряд ли он мог предъявить каффинцам такие условия. Если уж в договоре 1434 года и была какая-нибудь другая статья, то она скорее могла касаться признания генуэзцами Хаджи-Гирея ханом Крыма.

При каких именно обстоятельствах Хаджи-Гирей был изгнан из Крыма и должен был удалиться ко двору Сигизмунда, документы умалчивают. У позднейшего автора «Краткой истории крымских ханов» имеется довольно путанный рассказ с бегстве Хаджи-Гирея из Крыма. «Когда Улук-Мухаммед хан умер, — говорится там, — Крымское ханство досталось Сеид — Ахмет-хану. Новый хан, умертвив дядиных с отцовской стороны сыновей Гиас-ад-дина с братом его Али-беем, вознамеривался также извести Хаджи-Гирея с племянником Джанай огланом. Последний, узнав об этом, с одним из своих верных слуг бежал. Сеид-Ахмет-хан снарядил погоню за ними. Преследователи настигли их на реке Днестре, но их не поймали». Из дальнейшего рассказа видно, что Хаджи-Гирей после долгого скитания по степи ушел в Астрахань, где якобы пробыл 6 лет до своего вторичного возвращения в Крым[899]. Нечто подобное рассказывает и татарский вариант «Сборника летописи»: «Брата Хаджи-Гирея султана Джан-Гирея кунгратский князь убил. Хаджи-Гирей султан, еще будучи молодым, убежал и после некоторого скитания вынужден был служить у Джагир-бея»[900]. Следовательно, в основе рассказа автора «Краткой истории крымских ханов» лежит правдоподобный факт, но до неузнаваемости запутан, и тем не менее его рассказ о борьбе Сеид — Ахмета с Хаджи-Гиреем за Крым заслуживает внимание.

Имя Сеид-Ахмета конкурента Хаджи-Гирея впервые появляется в грамотах великого князя Василия Дмитриевича в 1433 г. «А что брати, еше в целовании будучи со мною, не до — вал мне еси в выходе серебро и ординские протори, и што есмь послал келциев своих ко царем к Кечи-Ахметю и Саид-Ахметю»[901]. В Грамоте хотя не говорится о местопребывании хана Сеид — Ахмета. В. районе Астрахани он быть не мог, поскольку в те годы в Астрахани находился другой хан Кечи-Мухаммед, Дешт-и-Кипчаком правил еще Улук Мухаммед, в Крыму в 1433 году он быть тоже не мог, Крымом правил Хаджи-Гирей. Сеид-Ахмет, по-видимому, находился в юго-западной части улуса откуда он совершил поход в Крым в 1434 году, изгнал из Крыма Хаджи-Гирея.

В то же время надо отметить, что составитель «Краткой истории крымских ханов», сообщая о бегстве Хаджи-Гирея из Крыма в 1434 году, вносит много путанности; он сообщает о бегстве Хаджи-Гирея из Крыма в Астрахань через Днестр, чего никак не могло быть; по всей вероятности в данном случае говорится о бегстве Хаджи-Гирея в Литву, где он находился до своего вторичного возвращения в Крым. По свидетельствам летописи Быховца Хаджи-Гирей, изгнанный из Крыма, прибыл тогда в Литву. Летописец говорит, что после изгнания из Крыма он «пришел был з Орды до Литвы еще великого князя Жигимонда», хорошо принятый при дворе Сигизмунда, Хаджи — Гирей остался в Литве и в первые годы княжения Казимира он вторично овладел Крымом[902].

Бегство Хаджи-Гирея ко двору Сигизмунда в 1434 году привело к изменению во взаимоотношениях между ханом Улук — Мухам медом и Свидригайлом. Как мы уже видели, в период междоусобицы в Литве, Улук-Мухаммед держал сторону Свидригайло. В ответ на это сторонники Сигизмунда выдвинули ханом в Крыму Хаджи-Гирея. Правда, на этот раз Хаджи-Гирей недолго удержался у власти, был вынужден бежать в Литву к Сигизмунду, что в свою очередь привело к изменению политики Улук-Мухаммеда по отношению к Свидригайло. Он покидает его и переходит на сторону Сигизмунда. Установив дружественные отношения с Сигизмундом, хан стал настаивать, чтобы литовское правительство не допустило Хаджи — Гирея до владения Золотой Ордой[903].

О хане Сеид-Ахмете, захватившем Крым в 1433 г., сохранились немногочисленные данные в источниках. Матвей Меховский называет его сыном Тохтамыша: «Вслед за Тохтамышем собирался царствовать сын его Шидахет царь, но Азикерей царь его изгнал и царствовал вместо него»[904]. Среди царевичей из потомков Джучи было несколько Сеид-Ахметов[905]; был ли Сеид-Ахмет сыном Тохтамыша, как утверждает Матвей Меховский, ответить на этот вопрос затруднительно. Матвей Меховский писал гораздо позже и, конечно, мог ошибиться так же как он ошибся, назвав Тимур-Кутлука сыном Батыя. При появлении Сеид-Ахмета на политической арене имя Тохтамыша уже было давно забыто, в Золотой Орде укрепилась власть другой династии. Дэн-Пуль, а вслед за ним Замбор уверяют, что в Британском музее имеются монеты с именем хана Сеид — Ахмета, выбитые в 822 (1419–1420) году[906]. Это вполне возможно. Исафато Барбаро в одном месте своего сочинения называет Едигея военоначальником татарского госудгфя Сеид-Ахмет хана[907]. Едигей умер в 1420 г., монеты Сеид-Ахмета тоже относятся к этому же году, поэтому вполне возможно, что Сеид — Ахмет был провозглашен ханом еще при жизни самого. Едигея, незадолго до его смерти. Нам известно отношение Едигея как к Тохтамышу, так и к его сыновьям — оно было крайне враждебным. Следовательно, Едигей не мог стать военачальником у сына Тохтамыша. Хана же Сеид-Ахмета, занявшего Крым в 1434 году, Матвей Меховский называет сыном Тохтамыша. Скорее всего тот Сеид-Ахмет, который выбил свои монеты в 1419–1420 гг., и Сеид-Ахмет, захвативший Крым в 1434 году, были разными лицами — первый был, очевидно, сыном Тимур — Мелека (и внуком Урус-хана), погибшего вскоре после своего военачальника Едигея, второй был или сыном самого Тохтамыша, или его внуком от сына Кирим-Берди.

Неизвестный автор «Краткой истории крымских ханов», передавая вкратце рассказ о Сеид-Ахмете, сообщает, что он своими успехами был обязан поддержке племени кунгратов. Глава этого рода Хайдар-мурза со своими сторонниками перешел на сторону Сеид-Ахмета, добился провозглашения его ханом вместо только что удаленного Хаджи-Гирея[908]. Кроме — того, растущая борьба между Улук и Кичи-Мухаымедами, закончившаяся войной 1437 г., когда дела Крыма меньше всего интересовали обоих Мухаммедов, способствовала усилению позиции Сеид-Ахмета в Крыму.

История войны между Улук и Кичи-Мухаммедами в 1437 г. из-за земель западных улусов, закончившаяся изгнанием Улук — Мухаммеда из Дешт-и-Кипчака, в более подробном, чем у других авторов, изложении дана Иосафетом Барбаро, который был свидетелем событий. Как видно из его описания, положение хана Улук-Мухаммеда в Орде было незавидным еще до начала военных столкновений. Между ханом и его старшим эмиром Наврузом, сыном Едигея, (Иосафето Барбаро называет его «военоначальником своего государя») произошли разногласия; последний покинул Улук-Мухаммеда, перешел на сторону его противника Кичи-Мухаммеда, стал его старшим эмиром. «Поссорился как-то с государем своим, — пишет Иосафато Барбаро, — Навруз покинул его, приглашая желающих следовать за собою, и отправился с ними к реке Эрдшшю (т. е. Волге), где жительствовал Кипи-Махмед (т. е. Махмет малый) из рода татарских ханов»[909]. Далее Барбаро рассказывает о движении орды Кичи-Мухаммеда из района Астрахани на запад: «Соединив вместе силы свои, Навруз и Кици-Махмет решились идти войною против Уду-Махмета и выступили из жилищ своих, потянулись мимо Цитор-хана через Тюменские равнины около границ Черкесии к берегам Таыаиса и Забакского (Азовского) моря, которое, равно как и самый Танаис, было в то время покрыто льдом. Ведя за собою многочисленные полчища и множество скота, они вынуждены были разделить их, не отрывая шедших на значительное расстояние один от другого так, чтобы прежде не могли истребить всего корма и всех жизненных припасов, назначенных для прочих отрядов»[910]. Когда орда остановилась в окрестностях города Тану (Азака), венецианцы, проживавшие в городе, направили своих послов навстречу хану, в числе их был автор вышеприведенного отрывка — Иосафаго Барбаро, лично присутствовавший на аудиенции у хана. Он описал хана, которого видел на близком расстоянии. По словам Иосафато Барбаро, хану было не больше 22 лет, а Наврузу, ставшему старшим эмиром хана, было тогда не более 25 лет[911].

По мере продвижения орды Кичи-Мухаммеда на север большинство татар, ранее поддерживавших Улук-Мухаммеда, стало переходить на его сторону. Измена татарских князей станет нам понятной, если учесть, что татары Дешт-и-Кипчака со времен появления Хаджи-Гирея, а затем Сеид-Ахмета в Крыму, лишились пастбищ на Крымском полуострове, так необходимых им в период зимовки скота, Улук-Мухаммед же не пытался вернуть Крым. Ни в одном из документов мы не находим указаний на действия хана с целью возвращения Крыма. Возможно на этой почве и произошла ссора хана Улук-Мухаммеда период белевского «сидения» хан давал всякие обещания Москве от себя и от своих сыновей и внуков «дани и оброков» от великого князя «не имати, ни земли его воевати, не ходити, не посылати». Заверения хана едва ли были искренними, во всяком случае воеводы великого князя им не верили, имея на то веские основания, Григорий Протасов, присланный литовским князем с войском, не столько для оказания помощи московскому войску, сколько для спасения хана, пытался примирить обе стороны. Встретив неодобрение со стороны воевод, Протасов тайно советовал хану напасть на русское войско. На утро, по словам летописца, татары вышли из города и нанесли большой урон русским полкам, заставив их удалиться из-под города[912].

Казанский летописец определял численность татарских воинов всего в три тысячи человек, явно преуменьшая их число. Располагая таким отрядом, хан, конечно, не мог рассчитывать на победу московской рати, которая, согласно той же летописи, насчитывала 40 тыс. человек. После сражения от этого войска, по словам автора Львовской летописи, уцелела лишь небольшая часть. Следовательно, с Улук-Мухаммедом было значительно большее число воинов.

О дальнейших действиях Улук-Мухаммеда после сражения под Белевом в русских летописях не имеется более или менее достоверных данных. Согласно Казанской летописи Улук-Мухаммед после белевской битвы «боялся великого князя аще тайно воя пошлет на него боле первых, и граду же ледяному от солнца растаявшу и крепости ему никакия имуще и на сонных нощию нападут, и от него погибнут сам царь и вся его с ним, шед полем перелез Волгу, и засяде Казань пустую, Саинов юрт»[913]. В других русских летописях отсутствуют какие-либо данные о взятии Улук-Мухаммедом Казани и его пребывании в этом городе. Сообщая о появлении Улук-Мухаммеда в июне 1439 г. под стенами Москвы, летописи не указывают, откуда он появился столь неожиданно под Москвой и куда он «прочь пошел» после 10-дневною пребывания под стенами Москвы. Русские летописи, за исключением лишь Казанской летописи, не сообщают о месте пребывания хана до 1445 г.

В. В. Вельяминов-Зернов, впервые обративший внимание исследователей на этот пробел, подверг сомнению утверждение автора Казанской летописи относительно пребывания хана в Казани; он допускает, что Улук-Мухаммед после белевской стоянки ушел в Нижний Новгород, где он и пробыл с 1438 до 1445 года[914]. «Весною того же (1445) года, — пишет он, — отправил он (Улук-Мухаммед) против великого князя двух сыновей своих Махмутека и Якуба. Василий выступил к ним навстречу, попал в плен в знаменитой битве 7 июля близ Ефимьева монастыря и был отведен к хану в Нижний. В августе 25 Улук-Мухам — мед с сыновьями и с ордою двинулся из Нижнего к Курмышу» Далее автор говорит: «Улук-Мухаммед, гордый одержанной победой над русскими, двинулся с Махмутеком из Курмыша на Казань с целью завоевать ее; Махмутек же, побуждаемый честолюбием, решился убить отца и выполнил этот умысел либо незадолго до взятия Казани, либо немного времени спустя. Уж если Улук-Мухаммед и был когда-либо ханом Казанским, то разве об эту пору в. течение нескольких дней»[915]. Однако В. В. Вельяминов-Зернов отрицательно отнесся к сообщению Казанской летописи о захвате Улук-Мухаммедом Казани в 1438 г. и считал основателем Казанского ханства не Улук-Му — хаммеда, а его сына, при этом, как уверял автор, основание Казанского ханства произошло только к осени 1445 г., когда «сын Улук-Мухаммеда — бывшего хана Золото» Орды, изгнанного оттуда, — Махмутек, убил Казанского князя Али-Бека, овладел городом и через то положил начало новому ханству и новой династии царей».

Согласно Казанской летописи Улук-Мухаммед после захвата Казани в 1438 г. «Отвсюду собра силу к себе воинственную и многия грады русския обступи, и всяко им озлобление тяжко наведе. И до самого дойде града Москвы, на другое лето белевского побоища 3 июля пожже около Москвы великия посады, и хрестьянского люду иссече, и плен сведе, града не взя… Прочь отойде и умре в Казани»[916]. О пребывании хана в городе Казани до 1445 г. говорится и в Архангелоградской летописи: «Того дни (6 июля 6952 г.) приде ис Казани рать изгоном Маматяк царь да Якуб салтан на великого князя»[917]. В обоих летописях говорится о пребывании его в Казани до 1445 г., откуда он предпринял поход на Русь. Г. 3. Кунцевич в своем исследовании о Казанской летописи привел ряд возражений против основных выводов В. В. Вельяминова-Зернова, в частности, относительно утверждения автора «Исследования о касимовских царях и царевичах» о пребывании Улук-Мухаммеда в городе Нижнем Новгороде после белевского побоища. Вслед за Г. 3. Кунцевичем позволительно поставить вопрос: почему великий князь был против пребывания хана в Белеве, но терпел его несколько лет (1438–1445) в Нижнем Новгороде? Возможно, город был сожжен новгородскими воеводами, вследствие чего население города «изнемогоша з голоду великого, что было запасу хлебного, то все переели». Чем же кормились тогда татары в течение 8-летнего пребывания в Нижнем Новгороде?

Число их было не так уж мало, раз они за этот период предпринимали три похода на Москву. Г. 3. Кунцевич был совершенно прав, сомневаясь в длительном пребывании Улук-Мухаммеда в Нижнем. Слова летописи — «засяде в Новгороде Нижнем», или «в Нижнем Новгороде живяше» нужно понимать не буквально[918]. Нижний Новгород мог быть взят во время одного из походов на Русь, но это отнюдь не означало постоянного пребывания хана в городе. Ни Нижегородская летопись, ни фольклорные материалы не сохранили никаких данных о пребывании Улук — Мухаммеда в Нижнем Новгороде в течение 8 лет после ухода его из Белева.

При решении вопроса о захвате Улук-Мухаммедом Казани после его ухода из Белева, о чем говорит Казанская летопись, исключительно важное значение приобретают татарские предания, отраженные в позднейших летописных отрывках и выпавшие из поля зрения В. В. Вельяминова-Зернова. Мы имеем в виду татарские летописи «Ферхат намэ» и «Таварихи адавир», известные историкам XVIII в. и сохранившиеся лишь в отрывках в позднейших летописаниях «При постройке новой Казани, — читаем мы в одном из этих отрывков, — ее первым ханом был Алтун-бек, вторым — Галим-бек, третьим — Мухаммед, четвертым — Мамтек»[919]. Н. Ф. Катанов и И. М. Покровский опубликовали отрывок из другой татарской летописи, в которой после рассказа о постройке города Казани сыновьями хана Абдуллы Алтын-беком и Алим-беком, перечисляются имена ханов, живших в городе Казани: «Сперва сын хана Абдуллы-Алтык-бек, после него Махмед-хан, затем Мамек-хан»[920]. В обоих случаях преемниками Алтын-бека и Алим-бека названы в числе казанских ханов Мухаммед (читай — Улук-Мухаммед) и Махмутяк.

Составитель Казанской летописи, считавший Улук-Мухаммед а ханом казанским, не одинок; татарские предания, назвавшие Улук-Мухаммеда и Махмутяка ханами казанскими, лишь подкрепляют рассказ автора Казанской летописи о взятии Улук — Мухаммедом Казани в 1438 г. Ссылка на Алтын-бека и Алим — бека, указанных в татарских летописных отрывках в качестве предшественников Улук-Мухаммеда в Казани, для нас имеет большое значение для расшифровки одного места Воскресенской и Никоновской летописей. В Воскресенской летописи под 1445 г. говорится: «Той же осени царь Мамотек, Улу-Магаметов сын, взял город Казань вотчина Казанского князя Либея убил, а сам сел в Казани царствовати». То же повторяет и Никоновская летопись, с тем лишь отличием, что вместо убитого князя Либея она называет имя Азиза. Еще В. В. Вельяминов-Зернов высказал догадку, что Либей и Азиз — одно и то же лицо. «Либей, по всей вероятности, искаженное имя собственное Алибек, Азый же, по-моему мнению, — писал В. В. Вельяминов — Зернов, — не что иное, как газы (воитель), прозвище, которое часто присваивают себе мусульманские владельцы отличившиеся каким-либо подвигом»[921]. Догадка В. В. Вельяминова — Зернова правдоподобна; в татарских летописных отрывках, как мы уже видели, Алим-бек назван в числе ханов казанских, царствовавший перед Улук-Мухаммедом; Улук — Мухаммед, взявший Казань из рук Али-бека, мог занять город только после убийства вышеуказанного Либея, т. е. Али-бека; убил ли он сам или но приказанию отца убил его Махмутек, это не меняет дела.

Таким образом, сообщение Казанской летописи о захвате Улук-Мухаммедом Казани подтверждается татарскими летописными отрывками. Это не значит, конечно, что можно слепо принимать все данные Казанской летописи, которая содержит много анахронизмов и неточностей в передаче отдельных фактов. В Казанской летописи, в отличие от остальных русских летописей, хромает датировка описываемых событий. Это объясняется тем, что летопись составлялась значительно позже тех событий, которые в ней описывались. Так, говоря о захвате Казани Улук-Мухаммедом, составитель летописи, не приводя точной даты, ограничивается лишь указанием, что это происходило «спустя 10 лет после умерщвления Зелен-Салтана, «царя Великия орды» и спустя 40 лет по взятии Казани[922]. Мы уже видели, что сын Тохтамыша был убит в 1412 г., у автора лее получается, что Улук-Мухаммед занял Казань через 10 лет после убийства Джалал-ад-дина, т. е. в 1422 г. Тут явное несоответствие. Быть может, в данном случае речь идет о первом взятии Улук-Мухаммедом Казани в 1422 г., когда он чеканил свои монеты в Булгаре? Вторая датировка — «по взятии Казанском спустя 40 лет» также не совсем ясна. О каком взятии Казани говорится? Если составитель летописи имеет в виду поход русских князей в Булгар 1396 г., когда русские князья «взяша град Булгары, Жуктин и Казань и Керменчук и иных много городов», тогда захват Улук-Мухаммедом Казани надо отнести к 1436 г., что также не соответствует фактам. В другом же месте автор летописи утверждает, что Улук-Мухаммед царствовал в Казани в течение 7 лет[923]. Год его смерти нам известен — Улук — Мухаммед был убит своим сыном в 1445 г., следовательно, основание Казанского ханства Улук-Мухаммедом в данном случае приурочивается к 1438 г. Мы уже видели, что осенью 1437 г. Улук-Мухаммед был в Белеве, «со льда» построил себе крепость; в декабре 1437 г. он вел бои с русскими весной 1438 г. он оставил свою крепость, боясь, что «от солнца растая и крепости ему никакие имуще» и ушел в Казань. Следовательно, захват Казани Улук-Мухаммедом надо отнести к весне или лету 1438 года.

Согласно Казанской летописи Улук-Мухаммед захватил тогда старую Казань, построенную еще Батыем и пришедшую уже в ветхость ко времени 30-х годов XV века. То, что постройку старой Казани летописец относит еще ко времени Батыя, это допустимо. По татарским преданиям, старая Казань просуществовала 104 года, пока жители не переселились из этого города к устью, реки Казанки, где построили новый город, который оставался в руках казанских ханов в течение 150 лет[924]. Сомнение вызывает утверждение составителя Казанской летописи о постройке Улук-Мухаммедом нового города, т. е. новой современной Казани, «на новом месте… недалече от старый Казани, разоренный от русских рати». По татарским преданиям и летописным отрывкам, старая Казань, просуществовавшая 104 года, была покинута на рубеже XV столетия (в 1394 или 1402 году) вслед за основанием новой Казани Алтын-беком.

В русских летописях первое упоминание о Казани относится к 1395–96 гг., при этом летописи говорят о Казани новой, а не старой, основанной задолго до появления хана Улук-Мухаммеда. Составитель Казанской летописи в данном случае допускает большую неточность и вступает в противоречие с данными татарских летописей. С этой точки зрения надо считать неосновательным утверждение татарского историка XIX в. Ш. Марджани, высказанное им в докладе на IV археологическом съезде в Казани, что «Улук-Мухаммед будто бы находился в старой Казани в течение 12 лет до переселения своего в новую Казань»[925]. Современная Казань известна нам по русским летописям с 1395–96 гг. Первоначально в летописи упоминается наряду с гг. Булгар, Жукотин, Керменчук, позже — летописи говорят о Казани и притом более, чем о других городах Поволжья.

В 1399 г. летопись сообщает о бегстве Суздальского удельного князя Семена Дмитриевича и о погоне за ним «до Казани». В начале XV в. Казань уже упоминается в качестве политического центра Булгар; под 1411 г. Никоновская летопись сообщает о князьях казанских в 1428 г. «Татарова казанские к Галичу безвестно» подходили, в числе участников похода назван какой — то царевич и князь Али-бабы[926].

Ко времени появления Улук-Мухаммеда в Казани в 1438 г. здесь уже сидел князь «вотчич» Али-бек, самостоятельно управлявший всем Казанским краем. По мере возвышения Казани, город Булгар терял свое былое значение, чеканка ханских монет в Булгарах прекращается с 1422 г. Ликвидация монетного двора говорит уже о падении значения г. Булгар, хотя он, уступив свое место Казани, продолжал еще существовать и позже. По старой традиции Казанский хан Мухаммед амин, умерший в 1518 г., был похоронен в городе Булгаре[927]. Однако город уже потерял прежнее значение и его население уходило в Казань или в другие более мелкие населенные пункты. Автор «Повести о нашествии Тимура в Булгар» относит возникновение ряда населенных пунктов ТАССР: Лаишева, Мамадыша, Тетюша и др. из поселенцев гор. Булгар по разрушении его Тимуром[928]. Позднейшие археологические разыскания известного татарского ученого конца XIX века Каюма Насырова на территории Татарии подтвердили свидетельство повести о нашествии Тимура. Им было установлено, что современные селения: Аджал, Акал, Тарнат, Бочай, Верхний Шердан и Мамадыш были осиоданы выходцами из города Булгар[929]. Появление новых населенных пунктов в Волго-Камском бассейне накануне образования Казанского ханства свидетельствует о росте земледельческого населения и частичном освоении ими земель. Наличие в Казанском ханстве больших пространств земель, удобных для земледелия и скотоводства, открывало широкую перспективу. По утверждению автора Казанского летописца, здесь было «зело пренарочито и красно велми и скотопожитно, и пчелисто, и всякими земельными семяны родимо, и овощми преизобильно, и зверисто, и рыбно, и всякого угодья много»[930]. О том же писал позже князь А. М. Курбский: «В земле той поля великие и зело преизобильни и габзуши (т. е плодородные) на всякие плоды… хлебов же всякое там множество, во истину вере и исповеданию не подобно». Князь Курбский указывал на «множество сел» в пределах Казанского ханства[931].

С. Герберштейн, задолго до князя А. М. Курбского, считал казанских татар оседлыми: «Они возделывают поля и живут в домах», — писал он о казанских татарах[932]. Появление целого ряда сел во второй половине XIV в. говорит об интенсивном развитии сельского хозяйства еще до образования Казанского ханства, оно составляло материальную основу нового государства. Немалую роль в экономике края играла торговля; благодаря выгодному географическому положению края, Казань, стоявшая на великом Волжском пути, связывала край на северо-запад с Русью, а на юге через Астрахань — с Кавказом и со среднеазиатским миром. Казань становилась связующим звеном между западом и востоком; немалую роль, играл и караванный путь, шедший через Уральский хребет, несколько заглохший в период междоусобицы в Золотой Орде, он вновь оживился с образованием Сибирского ханства[933]. Казанская ярмарка, ежегодно устраивавшаяся на острове Купцов, недалеко от Казани на одном из рукавов Волги, превратилась в место собрания купцов разных стран. «Съезжахуся в Казань изо всея земля Русския богатый купцы и многия иноземцы дальний и торговаху с Русью великими драгими товары». В Казань приезжали купцы из «Бухары, Шемахи и турчан и армян и иных стран»[934].

Едва ли сведения Казанской летописи можно считать в данном. случае преувеличенными. С. Герберштейн тоже сообщает о приезде купцов «из торжища Астраханского, а также из Персии я Армении»[935]. Указания С. Герберштейна относятся к началу XVI века, но судя по отчету Иосафато Барбаро, Казань играла не меньшую роль и в XV в.: «Это страна торговая, — говорит Барбаро, — из нее идет большая часть мехов, которые направляются в Москву, Польшу, Персию и Фландрию»[936]. Приведенные данные подтверждают, что Казань занимала выдающееся место в торговых операциях XV–XVI вв. С образованием Казанского ханства Казань превратилась в экономический центр всего «края, обособившегося от остальных районов бывшего Золотоордынского ханства. Если принять во внимание огромные лесные массивы, богатые пушными зверями, что позволяло населению заниматься охотой, бортничеством, то станет понятным, почему с образованием Казанского ханства в Казань стали стекаться «мнози варвары из различных стран; от Золотые Орды, и от Астрахани, и от Азова, и от Крыма»[937].

В образовании Казанского ханства некоторые представители: русской исторической науки, как, например, покойный профессор Н. Н. Фирсов, видели простое восстановление прежнего Булгарского ханства[938]. Этот вывод Н. Н. Фирсова не нашел подтверждения в тех немногочисленных исторических памятниках, которыми располагают историки Казанского ханства. Составитель Казанской летописи, которая за неимением других данных является пока единственным источником по истории образования Казанского ханства, видел в нем не восстановление государства «худых болгар», а образование новой орды, как «дщерь младую», рожденную «от престарелой матери» — Золотой Орды[939].

Казанское ханство, подобно другим татарским государствам, образовавшееся на развалинах Золотой Орды, по своей структуре во многом напоминало в миниатюре прежнюю Золотую Орду. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить ярлык Сахиб-Гирея, выданный в 1523 г., с ярлыком Тимур-Кутлука 1398 года.

Арлык Тимур-Кутлука

Огланам правого и левого крыла… Тысячникам, сотникам, десятникам, кадиям, муфтиям, шейхам, суфиям, писцам палаты, сборщикам дани, таможникам, дорожникам букаулам, туткаулам, ямщикам, базарным надзирателям…

Арлык Сахиб-Гирея

Эмирам, хакимам, сайдам, вакилам, садовым надзирателям, базарным надзирателям, таможникам, туткаулам…

Отсутствие некоторых категорий должностных лиц в ярлыке Сахиб-Гирея, сравнительно с ярлыком Тимур-Кутлука, не должно нас смущать. Как известно, верхняя часть ярлыка Сахиб — Гирея оторвана и до нас не дошла; кроме того, в ярлыке многие тюркские названия заменены арабскими словами, в ярлыке отсутствуют названия огланов правого и левого крыла, упомянутых в ярлыке Тимур-Кутлука, существовавших и в Казанском ханстве[940]. О казанских тысячниках, сотниках, десятниках, шейхах, суфиях сообщается в русских источниках[941].

Близость структуры обоих государственных объединений особенно наглядно выступает при дальнейшем сравнении содержания указанных ярлыков:

Ярлык Тимур-Кутлука

Так как он (Мухаммед) просил нас объявить об утверждении его тарханом, так как предки Мухаммеда со времен давно умершего Сайни-хана и наших братьев ханов сделали их суркал-тарханом, и мы объявляем его тарханом, их землям, водам, виноградникам и садам, баням, мельницам, владеемым местам, свободным местам… их деревням и их земледельцам, баивщикам (уртак), кто бы ни был, да не причиняет насилия…

…Повинность с виноградников, амбарные пошлины, плату за гумно, ясак с арыков, сады г, собираемый по раскладке, калан — не взимать таможные сборы, дорожные подати, улак со скота, не назначать постоя и не требовать от нех пойла, ни корма…

Ярлык Сахиб-Гирея

Эти семь человек, пришедши к нам, били челом, что они были тарханами прежних наших старших ханов, и мы вновь пожаловав упомянутых лиц… сделали суркал тарханом…

…на дорогах, в жилищах, в пути, дома во всякое время, когда они сидят и когда встают, к их крестьянам, поместьям, водам и скотам, имущества, водам, землям никто рук пусть не протягивает…

…Ясак, калан, подать, называемую салыг, не взимать. Подати кулыш (запросы), таможную пошлину, хардж и харджат не требовать. Деревенскую подать, земельный налог, налог с трубы не собирать. Продовольствия, фуража не требовать…

В Казанском ханстве существовали те же юридические нормы, какие были и в Джучиевом улусе. Сходство политического уклада Казанского ханства и Золотой Орды убеждает нас, насколько составитель Казанской летописи был прав, рассматривая Казанское ханство как «дщедрь младую», рожденную от престарелой матери — Золотой Орды. Если бы образование Казанского ханства означало простое восстановление прежнего Булгарского, ханства, тогда Казанское ханство должно было иметь в своей основе другие организационные принципы, отличные от Золотой Орды и от других татарских ханств (Крымского, Астраханского, Сибирского и т. д.), образовавшихся почти одновременно с Казанским ханством. По своей внутренней структуре Казанское ханство, как мы видели, мало чем отличалось от Золотой Орды и от других татарских государств, выделившихся из Джучиева улуса. Вот почему нам кажутся односторонними высказывания участников специальной сессии Академии наук СССР 1946 года, посвященной вопросу о происхождении казанских татар. Большинство участников этой сессии были склонны видеть в образовании казанского ханства лишь восстановление государства Камских булгар, а в современных казанских татарах видели камских булгар, почему-то названных татарами[942]. Участники совещания, за исключением С. Е. Малова, в своих доводах о булгарском происхождении татар пытались отождествлять язык камских булгар с современным татарским языком. А. Б. Булатов в своем выступлении заявил: «Казанский татарский язык является прямым продолжением булгарского языка»[943]. Такая же мысль проводится составителями «Истории Татарской АССР»[944], при этом эпиграфические памятники берутся в качестве доказательства. Действительно, язык эпиграфических памятников первого стиля (XV–XVI ев.) сходен с языком современных казанских татар, но язык второго стиля (ХШ — XIV вв.), по словам А. Серебреникова, «резко отличается от языка современных татар по своему фонетическому облику и сильно сближается с чувашским языком»[945]. Б. А. Серебренников в своей статье «К вопросу о действительных взаимоотношениях между чувашским» булгарским и татарским языками» путем тщательного анализа эпиграфических памятников второго стиля, т, е. более раннего периода, пришел к выводу, «что язык булгар стоял ближе к современному чувашскому, а не к татарскому», в то время как язык казанских татар по своим особенностям тяготеет к другим тюркским языкам — казахскому, киргизскому, узбекскому[946], с чем нельзя не согласиться.

Участники сессии 1946 года, исходя из положения о булгарском происхождении казанских татар, совершенно не учли участия в нем тюркских племен Дешт-и-Кипчака, так называемых татар говорящих, как и камские булгары, на тюркском, вернее, на половецком языке. Участие же так называемых татар Золотой Орды при образовании казанских татар было несомненно. К сожалению, дискуссия на тему о происхождении казанских татар, развернувшаяся на страницах журнала «Вопросы истории» в 1951 году осталась незавершенной[947]. Но она показала, что нельзя решать проблему об этногенезисе казанских татар без учета золотоордынского периода. Надо считать положительным фактом решения конференции по археологии древней и средневековой истории народов Поволжья в Казани, состоявшейся в декабре 1956 года, высказавшуюся за пересмотр неудачных решений сессии 1946 года.

Казанское ханство, образовавшееся в 1438–39 гг., напоминало прежнюю Золотую Орду и по своей агрессивной политике в отношении своих соседей, особенно Руси. К. Маркс в своих хронологических заметках прежде всего обратил внимание на эту сторону вопроса, «(В (1437) году), — писал он, — вследствие одного из мятежей, которые стали обычным явлением у татар, хана Улук-Мухаммета изгнали из его Кипчакской орды, он основал Казанское ханство, которое почти на 100 лет сделалось опасным соседом для России»[948]. Казанский хан Улук-Мухаммед, начиная с 1439 г., предпринял один за другим несколько походов на Русь, закончившихся пленением великого князя Василия Васильевича в 1445 г. Отпущенный по крестному целованию в Москву великий князь 10 октября 1445 г. обязался «дать ему (хану) за себя откуп, сколько может». О тяжести «откупа» можно судить по записи в Новогородских летописях. Согласно второй новогородской летописи «взял царь Махмет окупа на великом князе двести тысяч рублев». Крестное «целование» великого князя не ограничилось этим. Оно предусматривало ряд других не менее разорительных и унизительных требований, не отраженных в официальных источниках. На это указывают записи, имеющиеся в IV Новогородской летописи: «Взял па нем окупа двести тысяч рублев, а иное бог весть да они»[949]. «Иные» условия договора 1445 года летопись не приводит, но можно предположить, что одно из условий этого договора связано было с «Мещерскими местами».

При возвращении великого князя из татарского плена вместе с ним прибыли в Москву «многие князи» татарские и два сына казанского хана: Касым и Якуб. Сообщая об этом, летописцы ничего не говорят о причине появления татар на Москве. Возможно, татары приехали для получения дани. Что же касается царевичей Касыма и Якуба, то они непосредственно засели в «Мещерских местах» и вскоре создали здесь Касимовское ханство во главе с царевичем Касымом. По-видимому, одним из условий крестного целования великого князя предусматривалась передача татарам «Мещерских мест» — царевичу Касыму. При ослеплении великого князя противная сторона ставила ему в вину: «чему еси татар привел на Русскую землю и городи дал ecu им, волости подавал ecu в кормление. А татар любишь и речь их паче меры без милости, и злато и серебро и имение даешь татаром»[950]. Дополнительные данные сообщает и Герберштейн, касаясь вопроса о возникновении города Касымова: «Московский владыка, — пишет он, — уступил место татарам для житья»[951].

В. В. Вельяминов-Зернов, автор капитальной работы «Исследование о касимовских царях и царевичах», относит образование Касимовского ханства к 1452–56 гг. Оно создано было, по его мнению, для борьбы с Казанским ханством. «Тут был прямой расчет, — замечает он, — царька, родственника хана Казанского, всегда, когда угодно можно было напустить на Казань, не принимая на себя ответственности в его поступках…»[952]. Доводы исследователя, принятые без проверки историками, до сих пор не подвергались проверке. Прежде всего вызывает возражение сама дата образования Касимовского ханства, отнесенная В. В. Вельяминовым-Зерновым к 1452–56 гг. Из договорной грамоты великого князя Василия Васильевича с Суздальским князем Иваном Васильевичем 1445 г. видно, что к этому времени город Городец уже принадлежал Касиму, по крайней мере, «выходы» из этого города шли в пользу царевича. «А з Городца и с твое вотчины, чем тя есьмь пожаловал, имати ми у тебя во царев выход по описи, по людем»[953]. Указанный «царев выход», впервые упоминаемый в грамоте 1445 г., шел, бесспорно, в пользу царевича Касыма, что подтверждается и другой грамотой, подписанной в 1483 году Иваном III и рязанским великим князем Иваном Васильевичем. В этой грамоте говорится о дани, «что шла царевичу Касыму и сыну его Даньяру царевичу с ваши (Рязанской) земли при твоем деде при великом князе Иване Федоровиче»[954].

Грамота 1483 г. представляет интерес и в другом отношении. «Царев выход» с «Мещерских мест» давался не только касимовским царям, но и другим татарским князьям и «дорогам» (даругам) по договору великого князя Василия Васильевича «со царевичем и с касимовым князем с Кобяком, с Айдаровым сыном, да Исаковым, с Ахметовым сыном». Упоминаемый грамотой Кобяк был сыном того татарского князя Айдара, который приехал в числе прочих татарских послов одновременно с великим князем для решения, очевидно, вопросов, связанных с образованием Касимовского ханства. Если допустить, что Касимовское ханство было образовано по инициативе Василия Васильевича для борьбы с Казанью, тогда чем объяснить факт уплаты «дани» и «выхода» в пользу касимовских царей и князей, а равно и в пользу властителей Крымского и Казанского ханств?

В договоре 1445 года в некоторой мере затрагивался вопрос об уплате постоянного «выхода» в пользу казанских ханов, взамен «ордынского выхода», ранее отдававшегося ханам Золотой Орды. По распадении Золотой Орды, естественно, возникал вопрос, какому хану давать «выход», когда на него стали претендовать Кичи-Мухаммед и Сеид-Ахмет. При таком положении претензии казанских ханов на известную долю «ордынского выхода» были вполне естественны. Пленение великого князя Улук-Мухаммедом создавало повод для получения известной доли общего «выхода» и в пользу казанских ханов. В источниках нет прямых указаний по этому вопросу, но достоверно известно, что казанские ханы, наряду с ханами Большой Орды, Крыма, Астрахани и Касимова, получали часть прежнего «ордынского выхода» в свою пользу. В договорной грамоте Ивана III с князем Юрием Ивановичем от 16 июня 1504 г. говорится: «А выходами, господине, ординские, и в Крым, и в Астрахань, и в Казань, и в царевичев городок, и все татарские проторы давати ми тобе и твоему сыну великому князю со всей моей вотчины, и по тому, как отец нам, князь велики, (Василий Васильевич — М. С.) в своей духовной грамоте написал. А коли, господине, выходы в ординские и татарские проторы не даш, и тобе и у мене не взяти»[955]. Указанные в грамоте «выходы» в пользу казанских ханов могли быть установлены только при великом князе Василье Васильевиче согласно его крестному целованию 1445 года. Таким образом, Касимовское ханство обязано своим возникновением не инициативе великого князя Московского для борьбы с Казанским ханством, а именно инициативе казанских ханов, использовавших благоприятно сложившуюся для них конъюнктуру.

От агрессивной политики казанских ханов не в меньшей мере страдали и народы Поволжья: мордва, чуваши, мари, удмурты, башкиры, насильственно присоединенные к Казанскому ханству. Время завоевания этих народов казанскими татарами не зафиксировано источниками. Народы Поволжья, завоеванные еще Батыем и состоявшие в подчинении Золотой Орды, после распада последней, очевидно, освободились из-под власти татар. С образованием Казанского ханства они вновь были подчинены казанскими ханами. Так обстояло дело, например, с мордвой, история которой сравнительно полно отражена в документах. Согласно Никоновской летописи, часть мордвы, которая находилась близ Рязанского княжества, к 1444 г. уже освободилась из-под власти татар и вошла в состав Русского государства. Во время нападения царевича Мустафы «со множеством татар» на Рязань великий князь Василий Васильевич послал против Мустафы свои войска «да мордву на ртах», и «придоша на них (татар — М. С.) мордва на ртах с сулицами и с рогатинами и с саблями». Московское войско, вместе с мордвой, «много татар избиша» и самого царевича Мустафу убиша и князей с ним многих татарских избиша. А князя Ахмут-мурзу яли да князя Азбердея, Мишерванова сына, яли и иных многих татар поимали»[956]. Мордовское население, выступавшее вместе с войсками великого князя, либо находилось под властью Москвы, либо добилось самостоятельности, освободившись из-под власти татар. Осенью следующего (1445) года казанские татары, прежде чем предпринять поход на Рязань, «воеваша… мордву». Только покорив мордву, татары «приходили» на Рязань и Муром[957]. В итоге походов Улук-Мухаммеда 1439–1445 гг. границы Казанского ханства продвинулись на западе до бассейна реки Мокши и подошли к русским владениям в районе города Мурома. Князь А. М. Курбский, сообщая о Муроме, говорит о нем как о пограничном пункте, «иже лежит от поля уже крайнее к Казанским пределам»[958].

В источниках не сохранилось данных о времени покорения удмуртов и башкир. При преемниках Улук-Мухаммеда — Махмутеке (1445–1461 гг.) и Халиле (1461–1467 гг.) казанские татары предприняли ряд походов на восток и на северо-восток, закончившихся покорением Вятки и других земель на северо — востоке. Тогда-то, по-видимому, и были покорены удмурты, остяки, вогулы и башкиры. В русских летописях под 1469 годом сообщается о сборе ханом Ибрагимом войска «с всею землею своею с камской и сыплинскою (?) и с костояцкою и с бело — волжскою и с вотяцкою и с башкирскою»[959]. Следовательно, удмурты (вотяки), башкиры и остяки до этого времени были включены в состав Казанского ханства. С завоеванием башкир, удмуртов и остяков границы Казанского ханства на востоке подошли к Уральским горам и к Сибирскому ханству и Ногайской Орде в районе реки Белой, Кенили и Кенилльчика, а на юге — в районе Саратова, к Большой Орде Ахмата.

С образованием Казанского ханства в 1435 г. и отпадения его от Джучиева улуса хан Кичи-Мухаммед, овладевший Дешт — и-Кипчаком, лишился одной из богатейших областей государства. С образованием Казанского ханства от Золотой Орды отпали не только камские булгары, крупный центр ремесленной торговли и важный район Джучиева улуса, но и края громадной, территории, в соседстве с Рязанским княжеством, имевшие большое хозяйственное значение. Владения Кичи-Мухаммеда после отпадания восточных улусов, Сибири и Казанского края со значительным населением, по сравнению с другими, только что образовавшимися татарскими государствами были еще громадные, но уже не существовало Золотой Орды в прямом смысле этого слова. Современники не случайно назвали её не Золотой, а Большой Ордой.

Борьба между двумя Мухаммедами из-за земель западных улусрв, как мы уже видели, закончилась изгнанием Улук-Мухаммеда из Дешт-и-Кипчака. Надо полагать, что Кичи-Мухаммед добился некоторых успехов и в Крыму, где до этого правил. Сеид-Ахмет. Правда, мы не располагаем данными о захвате Кичи-Мухаммедом Крыма, однако ряд фактов убеждают нас, что после победы, одержанной над Улук-Мухаммедом, Кичи Мухаммед добился также изгнания Сеид-Ахмета из Крыма. Арабский хроникер Эль-Айни рассматривает Кичи-Мухаммеда не только ханом Дешт-и-Кипчака, но и Крыма. По его словам, «в 874 (I.X.1443–19.IX. 1444) году государем Крыма и Дешта был Мухаммед-хан»[960]. Здесь, безусловно, речь идет о Кичи-Мухаммеде, поскольку Улук-Мухаммед после своего изгнания в 1437 г. из Дешт-и-Кипчака больше сюда не вернулся. У турецкого историка XVII в. Мунаджима-баши говорится, что «впервые избравшим столицу Крыма был Мухаммед султан, сын Тимур — султана… (он) достроил город Бахча-Сарай, сделал его своим местопребыванием»[961]. Когда он сделал Крым своим местопребыванием, установить трудно. Бесспорно одно, что это произошло только не в 1443 г. Мунаджим-баши говорит о более длительном времени пребывания Кичи-Мухаммеда в Крыму, из его рассказа вытекает, что хан сначала избрал себе ставку в Солхате, т. е. в старом Крыму, а затем ушел в Бахчи-Сарай, достроив этот город, прежде чем сделать его своей резиденцией. Чтобы все это осуществить, требовалось значительное время. Можно полагать, что изгнание Сеид-Ахмета из Крыма произошло вскоре после победы, одержанной над Улук-Мухаммедом.

Имя Сеид-Ахмета впервые появляется в польских источниках в 1438 г.[962]. Находясь в Крыму, он вряд ли был в состоянии совершать поход на Польшу и Литву; походы на Польшу и Литву он мог совершать только из ближайших районов Подолья, где позже кочевали татары Сеид-Ахметовой орды.

Русские летописи и польские авторы, говоря о татарах, кочевавших в Дешт-и-Кипчаке в 40-х годах XV века, отличают «татар Сеид-Ахметова» от «татарово Кичи-Махматова», тем самым указывают на существование двух татарских орд государств Кичи-Мухаммеда и Сеид-Ахмета. Наличие двух враждующих орд в Дешт-и-Кипчаке, орда Кичи-Мухаммедова в районах Подонья и соперничество между ними из-за пастбища и кочевья естественно должно было привести к враждебным столкновениям и к раздорам внутри самих орд. Об одной такой неурядице в Большой Орде Кичи-Мухаммеда в 1440 г. сообщается в Никоновской летописи: «Тоя же осени царь Махмет (Кичи-Мухаммед — И. С.). Большие Орды убил большого своего князя ордынского Мансуна (?) и много татар тогда избиены бысть в Орде не точию же тамо, но и во иных ордах мятеж бысть и размирье много и межиусобныя брани и рати»[963]. Убийство ханом своего старшего эмира и многих других татар свидетельствует о больших внутренних разногласиях, приводивших к междоусобным «брань и рати». Как видно из приведенного летописного отрывка, такие «брани» тогда произошли не только в Ордах Кичи-Мухаммеда, но и «иных ордах», в том числе, быть может, и в Орда Сеид-Ахмета.

Пока соперничавшие ханы вели войну между собой из-за господства в Дешт-и-Кипчаке, в Крыму снова появился Хаджи— Гирей, все еще претендовавший на Крымский улус, когда-то принадлежавший деду его Таш-Тимуру. Попытка Хаджи-Гирея закрепить за собой Крымский полуостров в 1434 г., как мы уже видели, потерпела неудачу. Он встретил сопротивление со стороны рода кунгратов, одного из знатнейших родов Джучиева улуса, связанного родственными узами с домом Джучи. Феодальная аристократия Крыма в лице знатнейших фамилий Крыма: ширинов, аргынов, барынов, как и сам Хаджи-Гирей, добивавшаяся превращения Крыма в самостоятельное государство, как-то не сумели тогда выступить единым фронтом против татарских феодалов Дешт-и-Кипчака. Теперь же, в период вторичного возвращения Хаджи-Гирея в Крым в 1443 г., обстановка резко изменилась в пользу сепаратистов.

Этот экономический район, когда-то игравший большую роль в системе караванной торговли, после перемещения путей караванной торговли с Дешт-и-Кипчака и Малой Азии хотя и утратил свое значение, тем не менее все же мог удовлетворять потребности населения Крымского полуострова и прилегающих к нему районов.

Испанец Перо Тафур, посетивший Крымский полуостров в 1435–39 гг., говорит о г. Каффе как об одном из крупнейших городов, где шла бойкая торговля рабами; здесь продавали рабов «в большем количестве, чем в любом другом месте мира». По его словам, Каффу посещали не только итальянцы, но н купцы из Каира; египетский султан имел здесь свою факторию[964]. Тафур также сообщает о «своем лучшем городе Татарии, о городе «Corkat», очевидно имея в виду г. Солхат. По его словам, сюда по суше и по морю через Азовское, Каспийское и Индийское моря шло много товаров, пряностей, золота, драгоценных камней, собольего меха из Индии и Персии[965]. Из разных концов Крымского полуострова в Крым (т. е. в Солхат и Каффу) отправлялись «телеги с солью, телеги с зерном и мукой». В городах Солхате, Каффе, Керчи, Крык-Ере продавили и покупали «рогатый скот, лошадей, рабов и рабынь». Он же упоминает ремесленных мастеров «внутренних городов», обслуживавших потребности «внешних сел»[966]. Следовательно, даже теперь, когда Крымский полуостров и соприкасающиеся с ним берега Черного моря оказались оторванными от остальных районов Золотой Орды, рынки Крыма, все еще связанные со среднеземноморской торговлей, удовлетворяли потребности местного населения.

Татарская феодальная аристократия Крыма в лице ширинов, аргынов, барынов, кыпчаков и др., располагавших громадными земляными угодьями[967], пока Крым оставался в зависимости от ханов Дешт-и-Кипчака, не могла свободно распоряжаться своими богатствами. Ханы, формально являвшиеся верховными земельными собственниками, могли отобрать земли у своих вассалов и раздать их своим приближенным. Так, например, родоначальник князей мансуровых Дивеи (внук Едея) прибывший вместе с ханом Кичи-Мухаммедом в Крым, получил в виде подарков 32 деревни и закрепил их за своими потомками, хотя до этого они не имели земельных угодий в Крыму[968].

Поэтому местная татарская аристократия, выражая свое недовольствие поступкам хана Кичи-Мухаммеда, начала тайно сноситься с Хаджи-Гиреем, все еще находившимся в Литве при дворе Казимира. Представители крымской знати, стоявшие в оппозиции к хану Кичи-Мухаммеду, тайно вступили в переговоры с Хаджи-Гиреем, обещая ему престол. Одновременно они начали переговоры с Казимиром и просили от имени князей, уланов, мурз и «от всей орды перекопские», чтобы он «царя дал на царство Ази-Гирея, который пришел з орды до Литвы еще за великого князя Жигимунда… «По их просьбе» князь великий Казимир тоего царя Ази-Гирея з люди чествовавши и одаровавша, и во великой его почестности до орды Перекопские на царство посла, и послал з нем садеча его на царство, маршалка земского Радивила, и Радивил отправши его в почетности аз до столпа его до Перекопа, и там его Радивил именем великого князя Казимира посадил на царство Перекопском»[969]. Этот рассказ передает и Стрыйковский с той лишь разницей, что он в отличие от летописи Быховца утверждение Хаджи-Гирея «на царстве Перекопском» относит не к 1445 году, а к 1443 году. У последнего имеется еще одна деталь, отсутствующая в летописи Быховца. По словам Стрыйковского, Хаджи— Гирей был возведен на «царство Перекопское» еще в Литве. Казимир возвел с панами литовскими Хаджи-Гирея на царство татарское в городе Вильно, а затем послал в Крым маршалка Радзивило, который посадил его на трон отцовский»[970]. Монеты Хаджи-Гирея, выбитые в Кирек-ере в 1443 г. с титулом «Султан верховний»[971], подтверждают сообщение Стрыйковского о провозглашении Хаджи-Гирея ханом Крымским в 1443 г.

Хаджи-Гирей, провозглашенный Крымским ханом при участии Казимира, проводил политику, направленную на укрепление дружественных отношений между обоими государствами. «И все те года за господство Казимира, — говорится в летописи Быховца, — и за живота того царя Ази-Гирея упокой был межа княжеством Литовским и Ордой Перекопской»[972]. Вскоре оба государства заключили союз против «общих врагов» обоих государств, против хана Сеид-Ахмета, кочевавшего вблизи Польско-Литовской границы — в Подолье. В польских хрониках периодически отмечается о наступлении татар Сеид-Ахметовых орд на Литву и Польшу. Была ли это месть полякам за поддержку ими Хаджи— Гирея, или простым грабежом непосредственного соседа — неизвестно. Факты говорят о набегах Сеид-Ахметовых татар на Львов, Олеско, Бельск, Гродно, начиная с 1438 г., пока Хаджи— Гирей, выполняя договор, не начал и не разгромил Орду Сейд— Ахмета.

«В 1452 г. орда татарская, под водительством Седахмета, — отмечает Длугош, — вторглась в землю русскую (Литовскую), дошла до Львова. Литовцы послали Раздивило к хану. Когда Раздивил (находился у хана, другой татарский царь Хаджи-Гирей ударил на Сеид-Ахмета, обратил его в бегство, разбил его на голову и всех дорогих хану людей взял к себе в плен. Сам хан (Сеид-Ахмет), спасавшийся бегством[973], вернувшись в орду Сеид— Ахмет, некоторое время скитался в степях, летом 1455 г. даже предпринял неудачный поход на русы, но был разгромлен войсками великого князя на реке Оке под Коломной[974]. Потеряв все свое войско, разбитый хан со своими сыновьями и несколькими женами, князьями, предводителями дружин, прибыв в Литву, и но приказанию Казимира короля был пленен. Самого хана и его семью посадили в Ковенской крепости[975].

Разгром орд Сеид-Ахмета, закончившийся пленением хана и его семьи, содействовал признанию независимости Крымского ханства его соседями. С пленением Сеид-Ахмета и его детей не осталось претендентов на Крымский престол. Правда, другой татарский хан Кичи-Мухаммед, кочевавший в соседстве с Крымом и овладевший большой военной силой, не признавал Крымского ханства, продолжая считать себя Верховным владыкой и Крымского улуса. Независимость Крымского ханства не признавалась и генуэзцами, за последние годы еще больше расширявшими свои привилегии в Крыму.

По Уставу 1449 г. генуэзцы имели своих консулов в Солдае (Судаке), Чембало (Балаклаве), Азаке (Тану) и на Таманском полуострове. При консулах состоял довольно сложный административный аппарат действовавший независимо от ханов. Даже татарское население г. Каффы по Уставу не подлежало юрисдикции тудуна-наместника хана в г. Каффе[976]. С превращением Крыма в самостоятельное государство и с установлением твердой власти хана, генуэзцы, естественно, должны были бы делить с ними свою власть, поэтому они стали на сторону Кичи-Мухаммеда, жившего далеко за пределами Крыма и фактически не имевшего никакого отношения к крымским генуэзцам. Хаджи-Гирей же, не располагая ни флотом, ни стенобитными машинами, не мог навязать свою волю каффейцам, так хорошо защищенными стенами и каффинской крепостью. Добиваясь подчинения генуэзцев во что бы то ни стало, Хаджи-Гирей обратился за помощью к турецкому султану, хотя эта помощь должна была привести к утрате независимости только что образованного ханства. В 1454 г. в районе Керчи, во время встречи после хана с командующим турецкого флота адмиралом Дмир Кяхья, было заключено соглашение о доступе турок на Крымский полуостров. В силу этого не только Каффа, но и само Крымское ханство фактически сделались зависимыми от турецкого султана[977].

С выделением Крымского ханства татары Дешт-и-Кипчака лишились весьма важного района на юге с его богатыми торговыми городами, связанными с западно-европейскими рынками. Город Азак (Тана), оставшийся в руках венецианцев, после захвата крымскими татарами Керченского пролива заглох. Единственный крупный город Астрахань, принадлежавший еще татарам, отпал с образованием Астраханского ханства. С утратой Крыма и побережья Черного моря, татары Дешт-и-Кипчака оказались в весьма затруднительном положении. Особенно для них ощутимой оказалась потеря зимних пастбищ на юге, куда они, обычно перекочевывали со своим скотом с началом, зимних холодов.

Казалось, что устранение соперничавшей с Большой Ордой орды Сеид-Ахмета, превращения в связи с этим Кичи-Мухаммеда в единственного хана всех татар, кочевавших в степях западного Дешт-и-Кипчака, должно было привести к дальнейшему росту могущества Большой Орды, однако этого не случилось. После смерти Кичи-Мухаммеда в 1459 г.[978]в Большой Орде начался политический кризис, закончившийся отпаданием от Большой Орды Астрахани. Как только умер Кичи-Мухаммед, два сына умершего хана, Махмуд и Ахмат начали оспаривать власть друг друга. Кто из двух царевичей был объявлен ханом после смерти Кичи-Мухаммеда, по русским летописям, являющимися основными источниками по истории Большой Орды — трудно установить. Русские летописи, сообщая о нападениях татар Большой Орды на Переяславль-Рязанский, называют ее хана по-разному: Типографическая летопись называет его «Махмутом»[979], Воскресенская, IV Новгородская и Никоновская называют его Ахмутом Кичи-Ахматовым[980], Софийская, Симеоновская — Ахматом Кичи-Ахматовичем[981].

Одно из двух — или русские летописи, за исключением типографической, неточно передают имя преемника Кичи-Мухаммеда— Махмуда, называя его то Ахмутом, то Ахматом, или же после смерти Кичи-Мухаммеда два его сына объявляют себя ханами Большой Орды одновременно. Ответ на поставленный вопрос осложняется еще и тем, что от обоих ханов сохранились монеты, выбитые в Астрахани, без указания даты. В одном случае монеты имеют легенду — «Хан правосудный, Махмуд, сын Кичи-Мухаммеда»[982], в другом случае — «Хан правосудный Ахмат, сын Кичи-Мухаммеда»[983].

При внимательном изучении всех сохранившихся источников, относящихся к истории Большой Орды этого периода, можно сделать вывод, что русские летописи, за исключением Типографической летописи, имя старшего сына Кичи-Мухаммеда, Махмуда, провозглашенного ханом Большой Орды в 1459 году ошибочно называют Ахмутом. Махмуд управлял Большой Ордой до 1465 г., т. е. до времени восстания Ахмата против своего брата. Махмуд, свергнутый с престола своим братом Ахматом, ушел в Астрахань, заняв город и положил начало Астраханскому ханству. Подтверждением этого служит тот факт, что русские летописи (Софийская, Симеоновская и др.) в 1460 г., называвшие хана Большой Орды Ахматом, в 1465 году именуют его ни Ахматом, а Махмудом[984]. Имя Ахмата в качестве хана, за исключением вышеприведенного случая, в русских летописях до 1465 г. не приводится, о нем, как о хане, летописи начинают говорить только после 1465 года, а имя Махмуда с этого времени исчезает со страниц русских летописей. Последний раз он упоминается в связи с его неудачной попыткой идти на Русь, когда на него напал Хаджи-Гирей. Под 1465 г. в летописях говорится: «Природе безбожный царь Махмуд на русскую землю со всею ордою и бысть на Дону… Прииде на нею царь Азигирей и бие его и Орду взя. И начаша воеватися промеж себя»[985]. Дополнением к русским летописям служит следующая запись в хронике Длугоша: 10 сентября 1465 года послы папы Павла II, прибывшие ко двору Хаджи— Гирея, узнали, что «несколько дней тому назад Хаджи-Гирей разбил другого хана татарского Кичи-Махмета (?) за Волгой рекой, имевшего свое государство; все его места и жен взял себе»[986].

Из приведенных отрывков следует, что в тот момент, когда хан Большой Орды Махмуд собирался воевать русскую землю, на него напали крымские татары и разбили его, захватив орды и разграбили. Поражение брата, вероятно, было использовано Ахматом, который и объявил себя ханом Большой Орды и начал чеканить монеты с титулом «хан правосудный Ахмат». Махмуд же вынужден был уступить Дешт-и-Кдшчак своему брату Ахмату, бежал в Астрахань и тем самым положил начало будущему Астраханскому ханству.

Вопрос об образовании нового Астраханского ханства долгое время в нашей исторической литературе оставался неясным ввиду недостатка источников, относящихся к ранней истории Астраханского ханства. Недавно найдено в бывшем султанском архиве в Константинополе письмо основателя Астраханского ханства Махмуда к турецкому султану Мухаммеду II, датированное 10 марта 1466 года. Письмо представляет большой интерес для изучения истории образования Астраханского ханства. В этом письме «Султан Махмуд, сын Мухаммеда, сына Тимур-хана» сообщает турецкому султану, что он «по милости бога достиг высокое место отцов и дедов своих ханов», т. е. стал ханом. Напомнив султану о хороших отношениях между Золотой Ордой и Турцией в прежние времена, он пишет о своем желании продолжать эту традицию. «До сих пор мы не могли послать своего посла поздравить и пожелать здоровья через своего посла, — пишет хан, — по той причине, что было много неотложных дел, поэтому человек наш не мог поехать. Милостиво бог отныне благославляет нас на хорошую будущность, (на восстановление дружбы между нами»[987]. «Неотложные дела», по-видимому, были связаны с образованием ханства, когда хан был занят борьбой за Астрахань, что мешало ему послать своего представителя к султану до марта 1466 г. К тому времени должно быть завершился организационный период образования Астраханского ханства и начаты дипломатические переговоры об установлении дружественных отношений с турецким султаном. То, что к 1466 г. Астраханское ханство фактически существовало, видно из отчета тверского купца Афанасия Никитина. Он сообщает о царе (хане), сидевшем в Астрахани и имевшем «свою орду». Когда путешественники плыли ночью по Волге, татары взялись их сопровождать», и весть дали в Хазъторохани царю, Астраханский хан послал за ним «всю орду», и татары ограбили путешественников у самого моря»[988]. Имя хана (царя), сидевшего в Астрахани и пославшего татар за путешественниками не указывается. Афанасий Никитин упоминает лишь царевича Касыма («Касым солтан»), который впоследствии стал Астраханским ханом. Об этом «Косым-солтане» сообщает и Амвросий Контарини, побывавший в Астрахани в 1476 году, которого он называет ханом Астраханским («Casimican»). По словам Контарини в 1476 г., «он (т. е. Касим-хан) находился тогда в войне с дядею своим ханом татарским (Ахматом), ибо объявил притязания на владение Большой Ордой, бывшей прежде под управлением его отца»[989].

Приведенные нами отрывки из сочинений А. Никитина и Амвросия Контарини помогают решить вопрос о происхождении «Касыма-солтана». Касым, являвшийся племянником хана Большой Орды Ахмата, мог быть только сыном Махмуда. Известно, что до 1465 г. ханом Большой Орды был Махмуд, родной брат Ахмата. Следовательно, Касим был сыном Махмуда, унаследовавшего от своего отца ханство Астраханское. Год смерти Махмуда и время возведения Касима на ханство в Астрахане не отражены в источниках, но бесспорным остается факт, что престол астраханских ханств был закреплен за потомками Махмуда, положившего начало династии астраханских ханов. Именно поэтому крымские ханы называли астраханских ханов «Махмудовыми детьми»[990]. Монеты хана Махмуда чеканились в Астрахани, Уреке, Дербенте и в каком-то Орда— Базаре, с титулом «Государь правосудный Махмуд»[991].

Из этого перечня можно примерно установить границы Астраханского ханства в момент его образования. О позднейших границах Астраханского ханства имеются указания в «Рассуждении о Московии» Ф. Тьеполо, «Границы этой области (т. е. Астраханского ханства — М. С.), с востока — Волга, отделяющая его от ногаев многочисленного и храброго племени, с юга — море Каспий и часть большой горы Кокас, где она граничит с аланами… с запада — черкесы, с севера — кумания»[992]. Примерно на тех же местах кочевали астраханские татары при посещении Астрахани Контарини в 1476 г.[993]. Государственная территория Астраханского ханства, установленного при его образовании, оставалась без изменения до падения самого ханства. На востоке астраханских татар от ногайцев отделяла река Бузань, один из притоков Ахтубы, Южная граница владений ханов шла по бассейнам рек Симура, Терека, Куры и Кубани, по рекам Егорлыку и Манычу к Дону шла западная граница, отделявшая астраханцев от Крыма и от татар Большой Орды[994].

Астраханские татары хотя и не отличались своей многочисленностью, их объединяли экономические интересы, установленные, веками. Все они, как сообщает Контарини, кочевали в астраханских степях и возвращались зимовать в Астрахань. Город Астрахань все еще оставался «великим татарским торжищем» и продолжал играть важную роль в жизни татар. Его посещали купцы из Армении, Персии, России, Казани, Крыма и других стран. Изобилие в пределах ханства богатых пастбищ, воды, рыбных мест, соленых озер, обеспечивали потребности астраханских татар и делали возможным длительное самостоятельное существование Астраханского ханства.

После выделения Астраханского ханства в самостоятельное государство остатки территории Золотой Орды на юго-западе также превратились в самостоятельное государственное объединение, известное под названием Большой Орды. Начало ее формирования относится к тридцатым годам XV в., когда впервые появляется само название Большая Орда. Для ее окончательного оформления потребовалось значительное время. Только с образованием Казанского и Касимовского ханств определилась государственная граница Большой Орды на Севере и Северо— Западе; в 40-х годах в связи с выделением Крымского ханства более или менее установилась пограничная линия между ею и Крымом. Государственная территория Большой Орды (полностью определилась только в 60-х годах после отделения ее из состава Астраханского ханства. Хан Большой Орды, Ахмат, хотя и считал себя Верховным главой всех татарских государств, образовавшихся на распаде Золотой Орды, по существу он был ханом лишь той части бывшего владения Джучидов на западе, из которой сложилась Большая Орда, отличавшаяся от остальных татарских государств разве лишь по размерам своей территории.

Сохранившиеся в небольшом количестве документы позволяют установить приблизительные районы кочевья татар Большой Орды. «Ахматовы Горы», в районе нынешнего Саратова, «Ахматкин брод» на реке Инсаре, вблизи города Саранска, согласно татарским преданиям, получили свое название именно в связи с пребыванием там татарского царя, т. е. хана Большой Орды Ахмата. В районах реки Суры и Мокши Большая Орда граничила с Казанским ханством, в верховьях Цны и Дона — с Касимовским ханством и Рязанским княжеством. В 1480 г. посол великого князя говорил в Крыму, «что Ахмат царь на сей стороне Волги, а покочуют под Русь»[995]. В 1486 г. татары были «на реце на Мерли близко Колмак, на Осколе, да на Донце[996]. В 1490 году сыновья Ахмата — Муртаза и Сеид-Ахмет — со своей ордой кочевали «на сей (восточной) стороне Днепра»[997]. До занятия турками Молдавии Большой Орде принадлежали черноморские берега на запад от Днепра. После завоевания Молдавии турками в Белграде (Ак-Керман) был установлен турецкий гарнизон, поэтому кочевать за Днепром стало уже опасным делом. В 1501 году сын Ахмата Шейх-Ахмет хотел было откочевать со своей ордою за Днепр, но турецкий султан Баязет предостерег его — «А прейдет орда за Днепр, и язь своих людей от Белаграда на них пошлю»[998]. Под угрозой военного столкновения с сильным противником орда вернулась в район Кобыльих Вод. На восточной стороне Днепра татары продолжали еще кочевать со своей ордою по «Самаре, и на Овечьей Воде»[999]. В 1492 г. «орда пашню пахала на Куме», два года спустя ставила кочевья под Черкасами, в 1500 г. она находилась в «Пяти Горах, что под Черкасами»[1000]. В разное время татары кочевали и под Азовом на Дону[1001], на Хопре[1002], на Усть-Медведице[1003].

Таким образом, под властью хана Ахмата оставались большие владения, расположенные между Волгой и Днепром, с одной стороны, и от Северного Кавказа до границ Русского государства, с другой. Название «Большая Орда» полностью оправдывала свое наименование в смысле обширности принадлежащей ей территории. То же можно сказать и в отношении количества населения, оставшегося под властью ханов Большой Орды.

Иосафато Барбаро, побывавший в орде при хане Кичи-Мухаммеде определял число «улусных людей» цифрой в 300 тысяч человек. «Я полагаю, даже твердо уверен, — писал он, — что когда вся она собирается вместе, то составит около 300 тысяч душ. Это предположение основываю я на том, что она, как выше уже сказано, находилась прежде во власти Улук— Мухаммеда»[1004]. Часть из них ушла с Улук-Мухаммедом в Казань, а с образованием Астраханского ханства многие улусы, принадлежавшие Махмуду, вместе с ним откочевали к Астрахани, но и после этого Большая Орда выделялась многочисленностью своего населения. Хан Ахмат мог располагать армией в 100 тысяч человек. Автор «Шайбани намэ» сообщает о 100-тысячном войске Ахмата, которым располагал хан Большой Орды. Даже после убийства Ахмата (1481 г.) его сыновья (Муртаза, Сеид— Ахмет, Шейх-Ахмет, Бахадур, Ходяк и Янай), при разделе улуса своего отца, получили каждый значительное количество улусных людей; по словам Матвея Меховского, только Шейх-Ахмету и Ходяку принадлежало 60 тысяч воинских людей, вместе с женщинами и детьми, составлявших «свыше сто тысяч человек»[1005].

Ни одно из вновь образованных татарских государств, за исключением Ногайской Орды, не могло располагать таким количеством воинских людей, которым располагал хан Ахмат. Наличие большого количества воинов давало возможность хану вести агрессивную политику по отношению к соседям Большой Орды. Ахмат был инициатором образования коалиции ханов сибирских, казахских и ногайских мурз против узбекского хана Шейх-Хайдара, сына и преемника хана Абулхаира. Войска Ахмата, сибирского хана Ибака, казахского хана Джанибека и ногайского князя Аббаса разгромили войско узбеков, а сам Шейх-Хайдар был убит. Когда малолетний сын Шейх-Хайдара Шайбан, провозглашенный ханом узбеков, бежал в Астрахань и. нашел убежище у Астраханского хана Касима, то по инициативе того же Ахмата участники коалиции осадили Астрахань и вынудили Касима удалить из Астрахани Шайбана[1006]. Такую же агрессивную политику проводил Ахмат по отношению к Руси. В 1468 г. «татарове от Большой Орды воеваша около Рязане, села и волости, и множество изсекоша, а иных полон поймаша, а рязанцы те совокупишася и гнаша по них»[1007]. Неудача похода на Рязань убедила Ахмата в невозможности бороться с русскими в одиночку. Поэтому, предпринимая в 1471 году грабительское нападение на московские рубежи, Ахмат предложил Казимиру заключить военный союз против Ивана III. Несмотря на то, что Казимир был занят в эту пару делами Венгрии, он сочувственно отнесся к предложению хана. Король заявил послу хана: «Чтобы вольной царь пожаловал, пошел на Московского великого князя с всею ордою своею, а яз отселе с всею землею своею, пона бо мне истома земли моей от него»[1008].

Летом 1472 года Ахмат напал на город Алексин (на Оке). Летописи, сообщая об этом походе, не говорят об участии в нем литовского войска, но нападение на город было совершено Ахматом с согласия Казимира с литовского рубежа, что подчеркивает Львовская летопись: «Того же лета месяца июля 29, приходи царь Ахмут Кисиахматович ординский со всею силой великою ордынскою. И подшед близ Руси… и прииде с проводники к реце Оке под город Олексин с литовского рубежа»[1009] Татарам не удалось овладеть городом, захватив пленных, они подожгли город и ушли обратно в степь.

С. М. Соловьев, а за ним А. В. Экземплярский полагают, что вскоре после похода Ахмата в 1474 году был заключен Иваном III мир с татарами под условиями признания вассальной зависимости Руси от хана[1010] и выплаты ежегодной дани татарам в сумме 140 тысяч алтын в два срока: 80 тысяч алтын весною и 60 тысяч алтын осенью[1011].

К. В. Базильевич в своем исследовании ярлыка Ахмата Ивану III относил появление ярлыка к 1480 году и неосновательно возражал архимандриту Леониду, датировавшему ярлык 1476 годом. Тон ярлыка, каким он был написан, носил воинственный характер, с каким обращается хан к Ивану III, совершенно не соответствует тому печальному положению, в какое попал Ахмат после своего неудачного похода на Русь в 1480 году. Кроме того, К. В. Базилевич почему-то не обратил внимание на то место ярлыка, где хан сообщает о своей победе над Крымским ханом Менгли-Гиреем: «Кто нам был недруг, что стал на моем царстве копытом, и аз на его царство стал всеми четырьми копыты… Четыре карача в Крыму ся от меня отсидели…» В 1480 году во время похода Ахмата на Русь в Крыму уже была восстановлена власть преемника Хаджи-Гирея Менгли-Гирея, который при помощи турок снова вернулся в Крым. Вряд ли была надобность хану упоминать Ивану III о своей неудаче в Крыму.

Ярлык Ахмата Ивану III мог появиться только в 1476 году, когда Ахмат «послал сына своего с татары и взя Крым, и всю Адигирееву орду»[1012], посадил на трон крымских ханов своего племянника Джанибека. Перед этим в 1474 году Ахмат временно восстановил зависимость русских земель от татар, чем он хвастался: «А вам ся емся государи учинила от Сайна (т. е. Батыя) царя сабельным концом» потому хан требует от великого князи, чтобы он «Батыево знамение у колпака верх вогнув ходил», т. е. считал себя вассалом наследников Батыя.

Восстановление временной зависимости русских земель от хана, подчинение крымских татар, включение бывших татар Сеид-Ахметовой орды в составе Большой Орды на время усилило могущество Большой Орды среди других татарских, государств, образовавшихся после распада Золотой Орды. В ярлыке Ивану III Ахмат называет себя владетелем «четырех конец земли», «семьдесят орд», носителем «Батыева знамени». Такой же бахвальный характер носит его письмо турецкому султану Мухаммеду III, написанное в июне 1476 года. В своем письме хан рассматривает себя как единственного претендента на наследство Чингис-хана, назвав себя единственным из Чингис-хановых детей; рекомендует своему «брату» турецкому султану не только установить братство и дружбу между обеими государствами, но и заключить военный союз, «в какую бы страну султан совершит поход», «поддерживать его с этой стороны», т. е. со стороны Большой Орды[1013].

Как показало дальнейшее развитие событий, успехи Ахмата были кратковременными, тесно связанными со случайностью военного успеха, не подкрепленного социально-экономическим развитием страны. Татары Большой, Орды, как и прежде, оставались кочевниками, их хозяйство базировалось на примитивном скотоводстве и было почти не затронуто товарно-денежными отношениями. В пределах Большой Орды не было ни одного города, вокруг которого могли бы сосредоточиваться кочевые племена. На вопрос, заданный Иосафато Барбаро одному татарину из Большой Орды: «Нравится ли ему город Азак?», последний с усмешкой ответил: «Эко диво! Башни строит тот, кто трусит»[1014].

Товаро-денежные отношения совсем не прививались в быту татар Большой Орды, и не случайно от хана Ахмата и от его преемников не сохранилось ни одной монеты, выбитой с их именами, в то время как его современники в Крыму, Астрахани чеканили свои монеты.

В связи с образованием Крымского и Астраханского ханств, северное побережье Черного и Каспийского морей и Северный Кавказ отпали от татар Большой Орды. Зимой эти районы, отличавшиеся более теплым климатом, с богатыми кормами для скота, были единственными местами для откорма скота, куда татары перекочевывали с севера с наступлением холодов. Теперь они были лишены этих пастбищ, что приводило к бескормице и падежу скота. Сама же орда, раздробленная на 70 более мелких орд и улусов, никогда не была централизованным государством. Ее феодальная раздробленность тормозила усиление власти хана в самой орде, отсюда бесконечные споры хана со своими вассалами, татарскими князьями.

Между тем к тому времени международное положение Большой Орды резко ухудшилось. Иван III, хотя и признал себя в 1474 г. вассалом хана, и обещал платить ежегодно 140 тысяч алтын дани, выполнял вряд ли условия договора после 1475 года. В 1480 г. во время стоянки на Угре Ахмат обвинял Ивана III в невыполнении дани: «выхода не дает де пятый год»[1015]. Несмотря на неоднократные угрозы хана, Иван III «выхода не посылал, в орду… не ездил, присланных к нему по этому поводу послов даровал лишь подарками»[1016]… На этом и ограничивалась «вассальная зависимость» великого князя от хана. В русском государстве, где, по словам Ф. Энгельса, «покорение удельных князей шло рука об руку с освобождением от татарского ига»[1017] создавались экономические и политические предпосылки для полного освобождения из-под власти татар Большой Орды. Оно успешно осуществилось в 1480 году.

Апрессивная деятельность хана Большой Орды по отношению к другим татарским государствам и претензии Ахмата на Батыево наследство вызвала сильную оппозицию со стороны ханов Крыма, Сибири и ногайских мурз. Они образовали против хана Большой Орды сильную коалицию с участием великого князя московского. Этим было положено начало разгрома Большой Орды еще до поражения Ахмата на Угре в 1480 году[1018].