Распорядок агонии

Глава 25

В которой выясняется, что на том свете…

Это точно не рай

Да нет, я согласна с Раневской, что Бог отчего-то взял моду любить страдальцев – никто не мог похвастать, будто видел счастливого гения. Счастье – считала она – для средних во всех отношениях граждан. Но, я абсолютно не согласна с ней, будто никакой справедливости в этом нет. Дудки! Как средний во всех отношениях человек, настаиваю: я стопроцентно заслужила счастье в силу выдающейся способности любить себя, невзирая на трудности. Правда, я полагала, что моя заслуженность подразумевала выдачу мне счастья в полном соответствии с моим списком.

Подумать только! Люди всю жизнь гоняются за счастьем, а у меня никак не выходит от него увернуться, когда меня лезут облагодетельствовать. Каждое вновь обрушившееся счастье ставит перед фактом новой катастрофы. И гордо демонстрирует мне плоды своих усилий: разруху снаружи и оторопь внутри. Никогда не завидовала чужому добру, но лучше бы родилась несчастливым гением. Сидела бы себе спокойненько на сцене и пилила свою скрипку. Пожалуй, и картины бы малевала, хотя не терплю пачкаться.

Короче, собирала бы свои букеты, получала гонорары и страдала над своими несчастьями: неоцененностью и тупиковостью творческих замыслов. Всё лучше, чем получить по башке очередной порцией благодеяний. К примеру, после второй реинкарнации. Уже от одного этого слова меня потряхивает.

Хотя на этот раз я очнулась вполне здоровой: меня не кружило, не тошнило, не тянуло сдохнуть обратно, где у меня ничего не болело. Приходила в себя порционно: прямо какой-то древний клееный-переклеенный кинофильм, что зияет провалами событий. А это скверно. Лучше знать, что ты натворил, чем получать за это в неведении.

– О чём задумалась? – вежливо поинтересовался Тармени за пределами темноты, что меня окружала.

– Пошёл вон! – мерзким бесполым голосом протранслировало что-то рядом со мной мои собственные мысли.

Я напряглась. Как бы там ни было, женщина всегда остаётся женщиной. И послав подальше, ей нужно непременно окинуть взглядом того, кто удостоился. Так что с неимоверным трудом затащила на лоб веки, но зрение показывало какую-то муть.

– Тебе нужно поднять внутренние веки, – подсказал Тармени.

– Прости, что мне нужно? – вопросила сбоку речистая равнодушная тварь.

– Поднять внутренние веки, – терпеливо повторил бог.

Его голос звучал откуда-то из-за трёх закрытых дверей. Или в ушах тоже нужно поднимать что-то внутренне, о чём я не подозреваю?

– В прошлый раз ты сообщил, что вселил меня в слизняка, – ледяным тоном напомнила я, но мерзкий голос радиолы испоганил все мои интонации. – Я и так не могу сообразить, откуда у слизняка веки. А теперь оказывается, что их не одна пара.

– В прошлый раз, ты меня не выслушала до конца, – поучительным тоном попытались поставить меня на место. – Ты устроила истерику. Хотя судить о ситуации возможно, лишь имея полную информацию. Я четыре раза пытался с тобой поговорить. Но ты не даёшь мне такой возможности. А на этом этапе нам с тобой нужно постоянно взаимодействовать…

– Мне нечем с тобой взаимодействовать. У меня нет рук, чтобы тебя пришибить.

– Ну, руки у тебя, допустим, есть.

– Что?! – опешила я, и упустила концентрацию.

Наружные веки тут же схлопнулись. Бороться с ними снова я не желала – мне и так всё отлично слышно.

– Руки у тебя есть, – как само собой разумеющееся, повторил он. – Возможно, это не совсем то, к чему ты привыкла. Но это, несомненно, две конечности, сгибающиеся в привычных для тебя местах. С пальцами тоже всё в порядке: они очень подвижны и все шесть на каждой руке функционируют, как положено.

– Шесть? – окончательно растерялась я, не поспевая за потоком сногсшибательных новостей.

– Это только на руках, – заверил Тармени тоном священника, что успокаивал прихожанку, лишённую девственности прямо на исповеди. – На ногах пальцев пять, как ты и привыкла. Немного другое расположение…, но ты с этим быстро освоишься. Особенно при соответствующем способе передвижения.

– Значит, и ноги есть, – ухватилась я за позитивную новость.

Естественно, тотчас прислушалась к себе. Глухота, слепота и неподвижность помехой не стали: мне не впервой возрождаться из анестезии или постпереносного шока. Главное, встряхнулось настроение, которое изгадил этот вшивый экспериментатор, начав моё возрождение с известия о том, что я слизняк. Из тех, с кем у меня сложились непреодолимая вражда и непрекращаемая свара.

Мои веки снова разъехались, пропуская в голову рассеянный свет – видимо внутренние заслонки попрозрачней.

– Я всё-таки позволю себе закончить, – заявил этот негодяй, возвращаясь к нашей задушевной беседе. – Ты неверно оценила предоставленную тебе информацию. Объект, в который мне удалось поместить твоё сознание, вовсе не является уа-туа-ке-тау. Хотя и принадлежит к одному с ними классу. Но к разным видам.

– Большое облегчение, – зло процедила я, что в изложении этой ретрансляционной сволочи прозвучало, как одобрение.– Убери её! – взвизгнула я, неосторожно уронив уже освоенные внешние веки.

До внутренней пары дело так и не дошло – попробуй тут, когда тебя поминутно тотально уничтожают.

– Кого? – не понял рассудительный дуболом. – А, ты об этом. Прости, но я не стану его отключать. Во-первых, ты пока не можешь использовать… э-э-э… Назовём это мысленным речевым аппаратом. А это устройство позволяет тебе разговаривать, озвучивая твои мысли. Во-вторых… Знаешь, оказывается очень удобно общаться с тобой вот так, бесконтактно. Если я дистанцируюсь от твоих эмоций, наше общение приобретает более конструктивную форму.

– Не хочешь узнавать о себе всю правду? – поинтересовалась радиола под боком.

– Правду узнавать я весьма расположен в любой ситуации. Но твоё мнение обо мне далеко не всегда аргументировано. Критика должна быть конструктивной!

– Хочешь конструктивной критики?! – повысил голос передатчик моих мыслей, не повысив страсти. – Изволь. Как ты посмел опоздать, когда я отправилась подыхать?

– Опоздать? Разве ты испытывала дискомфорт в последние минуты жизни?

– Ещё какой! Да я себе чуть пупок не надорвала, открывая эти клятые крышки. А потом ещё древесину ломанную таскала. Все руки в занозах! А ты ещё осмеливаешься заикаться о дискомфорте? Это неприлично: заставлять женщину так вкалывать перед отбытием в рай. Туда она должна являться при полном параде. А не так, будто её кто-то пережарил и выбросил на помойку, ибо жрать такое невмоготу.

– Да, интересно было бы посмотреть, – искренно заинтересовался Тармени.

– На что?

– На место, куда люди надеются попасть после смерти. Я, конечно, слышал различные теории…

– Что там с вашими классами и видами? – вернула я его с неба на землю. – Кем я, в конце концов, стала? То ты пугаешь перевоплощением в слизняка, то расписываешь мои конечности. Так я всё-таки рыба или мясо?

– Принципиально ты теперь продукт симбиотической связи…

– Пардон, симбиотической – это что-то сложносочинённое?

– Скорей, сложносоставное. Ибо я ничего не сочинял. Эта технология была разработана…

– Заткнись, упырь! Никаких лекций по истории вопроса! – вежливо попросила его радиоточка. – Я желаю знать, в чью родословную влезла своей немытой рожей на этот раз.

– Джен вовсе не имела в виду…

– Тармени, я буду ходить?

– Конечно!

– А драться? У меня будут большие кулаки?

– Чувство юмора указывает, что твой период адаптации будет весьма…

– Пошёл вон! – мысленно зарыдала я.

– Ты тоже не имеешь в виду то, что предлагаешь. Ты не желаешь, чтобы я ушёл. И это в общении с людьми самый неудобный фактор. Причём, заметь: именно ты не позволяешь мне довести до конца ни одной мысли.

– Я не умею дослушивать до конца твои тупые мысли.

– Тогда кое-что пересмотрим. Ты будешь задавать вопросы.

– А ты будешь отвечать на те вопросы, что задаю я! Итак, слизняк и симбиоз. А что из себя представляет вторая половина? Или их больше двух?

– Их две. Но, я настаиваю, чтобы мы разобрались со слизняком. Ты не должна испытывать негативные эмоции из-за неправильного представления о сути произошедшего. Если уж на то пошло, меня тоже можно назвать слизняком. Но ты никогда не испытывала негативных эмоций по отношению ко мне.

– Да-а?

– И мой вид, и уа-туа-ке-тау есть суть единая нервная система, состоящая из нервных клеток и оболочки, – проигнорировав издёвку, начал лекцию продвинутый иновселенец. – И так же, как у вас, она отвечает за основные электрохимические и биоэлектронные нейронные процессы. Так уж случилось в процессе нашей эволюции, что наши мозги, как выражается Эби, бегают отдельно от тел. То есть они размножаются, как два отдельных типа особей. А вот бегают они всю жизнь вместе.

– И что с тем, кто именно бегает? Вы так же оккупируете их разум?

– На заре возникновения симбиоза, а затем и цивилизации, это были три вида животных. Они были отобраны по принципу максимально конструктивного функционала. Но никто не оккупировал их мозги. Симбиотическое слияние происходило в утробе матери носителя. Отсюда и способ проникновения в чужое тело. Хотя процесс проникновения не затрагивает уши. В этом нет ничего смешного. Перестань хихикать и слушай. То, о чём подумала ты, не отвечает истинному положению дел.

– Прости, я больше не буду перебивать. Итак, принцип понятен. И возможно, разумен – не мне судить чужую цивилизацию, что полный бред. Однако здешние обстоятельства отличаются от описанных тобой.

– Ты права, – вздохнул Тармени. – То, чем занимаются уа-туа-ке-тау, является преступлением. Мой народ никогда не занимал сформировавшийся мозг живой особи. Даже в младенческом возрасте. Во-первых, это негуманно.

– Да что ты! – не удержалась я от шпильки, проглоченной невозмутимостью радиолы.

– Во-вторых, неконструктивно. За период симбиотических отношений те особи, с которыми мы имели дело, значительно ушли вперёд. Я имею в виду, от своих собственных сородичей, что развивались самостоятельно. Наш симбиоз подарил животным-носителям огромные физиологические преимущества перед остальными.

– Ты сейчас о селекции?

– Не совсем. И если ты хочешь подробней остановиться на этом вопросе…

– Категорически не хочу. Но, принцип поняла. И, в принципе, не вижу в этом принципе… Погоди-ка!

Мне поплохело от убийственной мысли. Я немножко попаниковала, а потом решилась задать этот ужасный вопрос:

– И в кого ты меня запихнул? В какое животное?

– Конечно в то, которое для этого предназначено нашим ходом эволюции, – не понял сути моих ажитаций Тармени.

– А где ты его достал? Мне показалось, что ты потерялся. Что у тебя нет связи со своей вселенной.

– Тебе не показалось. Я же тебе…

– Где я сейчас… сижу и мыслю? – не позволила я ему смыться в дебри истории своей цивилизации.

– В представителе моего вида.

– А он откуда взялся?

– Я вырастил для тебя…

– Клонировал? Давай будем объяснять мне науку, как я её себе понимаю.

– Хорошо, я клонировал для тебя оба объекта: и мозг, как тебе это удобней понимать, и тело-носитель.

– А как же ты вырастил слизняка с дыркой вместо собственного сознания? Или ты его сознание выбросил? Ты же сам говорил, что симбиоз возможен только в самом начале развития.

– Я и начал с самого начала. Трансплантация твоего сознания произошла в момент зарождения особи моего вида. Когда она достигла подходящего физического состояния, я приступил к созданию тела. Симбиоз состоялся, как и положено, с развивающимся зародышем.

– Я что, в зародыше сижу? – обалдела я от таких пируэтов в процессе научных познаний, приобретаемых на собственной шкуре.

Даже распорядок моей предсмертной агонии всё больше казался родным и до боли желанным.

– Конечно, нет! – обалдел и Тармени от моей непроходимой тупости. – Ты же сама недавно училась открывать глаза. И постоянно злишься на ретранслятор, который слышишь собственными ушами. Или ты не представляешь себе зародыш внутри…

– Я лично вырастила в себе три таких зародыша! – воспоминание о Вейтеле ударило наотмашь, но я сумела остаться на плаву и продолжить: – Так что, не умничай. А чего ты хотел, после такой экскурсии в мою новую физиологию? Ёшкин дрын! Охренеть, какая затейливая реинкарнация: зверушка с осьминогом в башке. Мне бы сейчас на Землю. Порадовать индусов и перевернуть в гробу Высоцкого: мы-таки не умираем насовсем. За баобаб ничего утверждать не стану, пока на себе не испробую. Зато о переселении души негодяйки в облезлого кота смогу поведать со знанием дела. Жутко даже представить, каким тараканом я выползу из следующего переселенческого пункта.

– Я не всё понял. Особенно про индусов, баобаб и облезлого кота, – резюмировал Тармени после некоторых раздумий. – Но, если ты мне объяснишь…

– Лучше ты мне объясни, в конце-то концов: в каком виде и состоянии я сейчас пребываю?

– О! Твоё состояние превосходно, – обрадовался этот самоделкин возможности меня подбодрить. – Все физические параметры в норме. Выход из материнского клона прошёл успешно.

– Какого клона? – вновь поплохело мне.

– В котором развивался зародыш твоего тела, – со своим нескончаемым терпением пояснил этот садист. – Я же тебе объяснил, что особь, в которую я поместил твоё сознание…

– Тармени, я что?.. Я у тебя только что откуда-то родилась? Я у тебя сейчас младенец?

В башке промелькнула мысль о насущности создания нового распорядка новой агонии.

– Что я и пытаюсь тебе объяснить. А ты ничего не желаешь дослушать до конца.

– И давно это со мной? – согласилась я сначала доузнавать всё до конца, а уже потом отгоревать за всё оптом.

– Ты… э-э, родилась четверо местных суток назад. И, честно говоря, уже должна нормально владеть своим телом. А ты ленишься. Вместо того чтобы осваивать простейшие двигательные навыки тела, ты тратишь время на истерики. Детёныши этого вида через день уже самостоятельно передвигаются. А через месяц уже вовсю носятся и везде суют свой нос.

– Я суну. Не волнуйся. И носиться начну. Последний вопрос: сколько времени прошло после моего самосожжения?

– Четыре местных года, – неподражаемо спокойно оповестил бог, у которого за плечами несколько тысячелетий.

– Четыре года… Четыре…, – пыталась я сформулировать хотя бы самую простейшую фразу с числительным, которое невозможно было исчислить.

– А как ты хотела? Клон или не клон, но любое живое создание должно подрасти. Сначала должен вырасти носитель твоего сознания. А также вырасти и достигнуть половозрелого возраста материнский клон, в котором ты развивалась. Это тебе ещё повезло. Носитель твоего сознания получился с первого раза. И развивался нормально. А то ведь знаешь, у нас полно всяких генетических заболеваний, что развиваются ещё в процессе формирования организма новой особи. У меня тут достаточно генетического материала моих соплеменников. Но, никто не гарантирует, что он чист. Тебе, кстати и с генетическим материалом тела тоже…

– Тармени, можно тебя попросить? – вдруг почувствовала я, что ещё немного, и просто умру.

– Я бы порекомендовал тебе подумать, прежде чем просить, – насторожился он, уловив, наконец-то, мое настроение.

– Это простая просьба.

– И ещё я не рекомендовал бы со мной хитрить. У вас, конечно, это получается. Но, теперь мы будем жить с тобой, что называется, под одной крышей. И кроме нас с тобой здесь лишь несколько живых существ из моего мира. Но, они не слишком разумны. Это биороботы. Тебе будет слишком скучно общаться с ними. А люди являются животными социальными. Так что без общения тебе не обойтись.

– Ты чудовищно нудное создание, – окончательно вымоталась я после первого серьёзного знакомства с новой жизнью. – Но, я обещаю, что это не хитрость. Мне просто нужно отдохнуть. В конце концов, я у тебя ещё ребёнок. В моем возрасте нужно много спать.

На том мы и расстались. Я вознамерилась, как следует всё обдумать, но мигом уснула – ведь я у нас и вправду ещё ребёнок.

А проснувшись, вдруг передумала обдумывать. У женщин это в порядке вещей. Мы очень разумные создания. И склонны раздумывать лишь с пользой для дела и проведённого времени. Думать без той или иной пользы не представляется нам занятием практичным: мы, к тому же, постоянно вынуждены говорить. А когда твой язык вкалывает с утра до вечера, посторонние размышления ему мешают. Словом, думать и делать нужно отдельно друг от дружки в отведённое для этого время.

Сейчас же было насущно необходимо заняться обкаткой нового младенческого тела. А любые раздумья могли привести к членовредительству. Поэтому я целенаправленно занялась двумя комплектами век, после чего смогла увидеть потолок. Обычный белый. Я немножко повалялась, попялилась на него, и обнаружила в голове первый научный вывод: раз этот симбиоз отработан, значит, я могу ткнуть пальцем в потолок. Захотела и ткнула.

Не знаю, как отреагировал потолок: всё моё внимание привлёк палец. Верней, вся рука целиком. В голове образовался второй научный вывод: если на словах всё понятно, не верь, что ты поняла. Подожди, пока не увидишь и не поймёшь на самом деле. Потому, что на самом деле короткая серебристая шерсть на твоих руках, увешанных плотно намотанными гирляндами тонких игл, не поддаётся осмыслению. Даже после вступительной лекции.

Лекция – это чужие слова. А вот это безобразие – твоя личная рука. И ты переживаешь все её неудачи. А шерсть с иглами на месте прекрасной гладкой белой кожи в разряд удач попасть не может. И эта тёмная ладошка с шестью пальцами тоже – недовольно подумала я и почесала нос.

Третья научная мысль посоветовала не тянуть резину и сразу же проверить, как обстоят дела с прямохождением. Для человека, чьё прямохождение более сорока лет испытывалось в попойках, осторожность становится основным инстинктом. Он не станет занимать вертикальное положение с бухты-барахты. Так что перекат со спины на живот был своевременным и виртуозным. А подтягивание коленок к животу и поднятие задницы – стремительными и чёткими, как гимнастические упражнения на брусьях.

Приподняв переднюю часть тела, я отметила сразу два плюса: в серебре я везде, а слегка более тёмные крупные пятна его нисколько не портят – слава Богу, что не рыжая. Правда, эти сволочные иглы навешаны по всему телу, кроме груди. Оценив ширину ложа, на котором покоилось моё новое тело, я весьма ловко доползла на карачках до его края. Сползла на пол, и ещё чуть-чуть побегала, не испытывая дискомфорта в ладошках. Это был знаменательный плюс, если учесть, что мои перчатки сгорели в огне.

В минусы я вписала хвост, на который уселась отдохнуть. Едва подумала, что неплохо было бы его разглядеть, как он услужливо лёг поперёк коленей. Не знаю, какая мода у этих иновселенцев, но прижатые к меховому хвосту иглы навели на мысль о неизбежной скудости одежды. Представить приличный костюм, что смотрелся бы на такой игольнице, не получалось.

Зато получалось чесаться и хватать какие-то сладко пахнущие фрукты, наваленные горкой у кровати. Справилась я и с кожурой пупырчатого оранжевого баклажана, когда горечь во рту подсказала, что это кожура. Зато мякоть возбудила такую жадность, какой я не помнила с раннего детства в битком набитой дефицитом стране. Этот восхитительный вкус не вязался ни с чем знакомым и записал в минус ностальгию.

Впрочем, та продержалась недолго – меня отвлекла некая странность в собственном поведении. Никогда бы не подумала, что стану вылизывать лапы, да ещё так ловко. И уж точно не смогла бы себе представить, что получу от этого первобытного занятия истинное удовольствие. Закусив напоследок верхушкой красной морковки размером с «поллитру», я высосала из неё нежный кисло-сладкий сок и повалилась завязывать жирок.

Попутно разглядывала просторное помещение с белыми гладкими стенами под стать потолку. Если бы я рассказала землянам, что рай более всего походит на камеру психушки, меня сочли бы кладезем жутких кощунств. В голове промелькнули воспоминания о горах, которые – как поведал Тармени – торчат прямо над моей головой. Через секунду я лежала на заснеженной лужайке с развесистыми кустами. Всё пространство напротив перегородила серая скала, а в небе кувыркались три нартии. Зимнее солнце плавило ледяное небо и намекало, что вот-вот притащит в этот неприветливый край весну.

Четвертая научная мысль подсказала, что взаправду я так и лежу на мягком белом полу среди собственноручно организованного свинства. А всё остальное телевизор – возможно, даже в режиме онлайн. Дико захотелось увидеть сына, но это желание не нашло отклика у телестен. Они просто побелели, решив подождать более реальных задач. Я вздохнула и вернула горы.

Так вот и лежала, вздыхая и косясь на играющих с ветром нартий. Настроение было, как у скорпиона, которому внезапно втюхали интеллект, и тот осознал своё низменное членистоногое положение. Желания в том же духе: убить автора подарка.