Рассказы

Как далеко все может зайти

Она вычислила его сразу, как только вошла в ресторан. Семи пядей во лбу для этого не потребовалось. Только двое мужчин сидели в одиночестве, один из них — пожилой джентльмен, перед которым уже стояла тарелка с едой.

Второй — лет тридцати пяти-сорока, с гривой черных волос, волевым подбородком. Может, он актер, подумала она. Актер, которого тут же взяли бы на роль бандита. Правда, он читал книгу. Занятие это вроде бы бандиту не пристало.

Может, не он, подумала она. Может, его задержала непогода.

Она сдала пальто в гардероб. Сказала метрдотелю, что у нее назначена встреча с мистером Катлером.

— Пожалуйста, сюда, — само собой, метрдотель повел ее не к столику пожилого джентльмена, но к другому мужчине, который при ее приближении закрыл книгу и встал.

— Билли Катлер, — представился он. — А вы — Дороти Морган. И, наверное, не откажетесь выпить. Что вам заказать?

— Даже не знаю. А что пьете вы?

— В такой вечер нет ничего лучше сухого «мартини», — он коснулся стакана. — Я, как только сел, сразу и заказал. И уже готов повторить.

— «Мартини», значит, в моде, так?

— Насколько мне известно, из моды этот божественный напиток никогда не выходил.

— Я выпью «мартини», — кивнула она.

Дожидаясь, пока им принесут заказ, они говорили о погоде.

— Ездить в таком тумане — сущий кошмар, — заметил он. — На автострадах, вроде «Джерси тернпайк» или «Гарден стейт», сталкиваются до пятидесяти, а то и ста автомобилей. Надеюсь, вы не за рулем.

— Нет, я приехала поездом. И взяла такси.

— Вы поступили правильно.

— Мне уже приходилось бывать в Хобокене. Полтора года тому назад мы даже хотели купить здесь дом.

— Если бы вы его купили, то сейчас были бы с прибылью. Цены за это время сильно поднялись.

— Мы решили остаться на Манхэттене, — «а потом решили идти разными путями, — подумала, но не сказала она. — И слава Богу, что мы не купили дом, иначе он попытался украсть бы его у меня».

— Я приехал на автомобиле. Туман, конечно, ужасный, но я выехал заранее, не спешил и добрался без происшествий. Честно говоря, я забыл, когда мы договорились встретиться, в семь или в половине восьмого. Поэтому приехал к семи.

— Значит, я заставила вас ждать. Я записала у себя семь тридцать, но…

— Я тоже думал, что в семь тридцать, но решил, что лучше подождать мне, чем вам. И потом… — он похлопал по суперобложке, — …я взял с собой книгу, заказал «мартини», а что еще нужно мужчине для полного счастья? А вот и Джо с нашими стаканами.

«Мартини» принесли сухой и холодный, как ей того и хотелось. После первого маленького глотка она не преминула похвалить бармена.

— Да, с «мартини» ничто не сравниться, а здесь смешивать их умеют. Между прочим, и ресторан тут очень даже неплохой. Я бы порекомендовал стейк, тушеную телятину.

— Самое то под «мартини».

Он посмотрел на нее.

— Классика не выходит из моды. Заказать пару стейков?

— Нет, благодарю. Я не собиралась здесь засиживаться.

— Как скажите.

— Я думала, мы выпьем…

— И решим то, что должны решить.

— Совершенно верно.

— Хорошо. Меня это устроит.

Да только она не находила нужных слов, чтобы перейти к проблеме, которая привела ее в Хобокен, в этот ресторан, за столик к этому человеку. Они оба знали, почему она здесь, но сие не освобождало ее от необходимости перевести разговор на заданную тему. Чтобы хоть как-то облегчить себе задачу, она вернулась к погоде, к туману. Даже в хорошую погоду она приехала бы на поезде и такси, сказала она ему. Потому что машины у нее не было.

— У вас нет машины? — удивился он. — Разве Томми не говорил мне, что ваш загородный дом находится там же, где и его. Вы же не можете добираться туда на автобусе.

— На его машине.

— Его машине. А-а, тот самый парень.

— Говард Беллами, — почему не назвать его имя и фамилию? — Его машина, его загородный дом. Его мансарда на Грин-стрит.

Он задумчиво кивнул.

— Но вы там уже не живете.

— Разумеется, нет. И из загородного дома увезла все вещи. Отдала ему мои ключи от машины. Все мои ключи, и от машины, и от загородного дома, и от мансарды. Все это время я сохраняла за собой мою старую квартиру на Десятой восточной улице. Даже не сдавала в субаренду, предчувствуя, что она может мне срочно понадобиться. И не ошиблась, не так ли?

— А из-за чего, позвольте спросить, вы с ним поссорились?

— Да я вроде бы и не ссорилась. Мы прожили вместе три года, два первых очень даже неплохо. Конечно, не как Ромео с Джульеттой, но жаловаться мне не на что. На третьем все пошло наперекосяк, и я поняла, что пора разбегаться.

Она потянулась к стакану и с удивлением обнаружила, что он пуст. Странно… она не помнила, как осушила его. Посмотрела на мужчину. Он терпеливо ждал, его темные глаза оставались бесстрастными.

— Он говорит, что я должна ему десять тысяч долларов, — вырвалось у нее после долгой паузы.

— Десять «кусков».

— Он так считает.

— А вы?

Она покачала головой.

— Но у него есть бумажка. Долговое обязательство с моей подписью.

— На десять тысяч долларов.

— Да.

— Вроде бы он одолжил вам эти деньги.

— Да, — она повертела в руке пустой стакан. — Но он не одалживал. Да, бумажку он получил. И положил деньги на мой счет. Но я ему ничего не должна. Он дал мне деньги, а я оплатила ими круиз, в который мы вместе и отправились.

— Куда? На Карибы?

— На Дальний Восток. Прилетели в Сингапур, а потом поплыли в Бали.

— Экзотическая получилась поездка.

— Да. Тогда у нас все было хорошо.

— А обязательство, которое вы подписали? — напомнил он.

— Что-то связанное с налогами. Чтобы он мог списать эти деньги, только не спрашивайте меня, как. Понимаете, все время, пока мы жили вместе, я платила за себя. Расходы мы делили пополам. Круиз — особая статья. Он хотел сам оплатить его. А подписанное мною обязательство требовалось лишь для того, чтобы не увеличивать расходы за счет доли государства…

— И все?

— Да. А теперь он заявляет, что это долг, который я должна возвратить, и я уже получила письмо от его адвоката. Представляете себе? Письмо от его адвоката!

— Он же не собирается подавать на вас в суд.

— Как знать? В письме адвоката указано, что как раз собирается.

Катлер нахмурился.

— Если он обратится в суд и вы под присягой расскажете о его уклонении от налогов…

— Как я могу рассказать, если сама в этом участвовала?

— Странно все-таки, он подает на вас в суд, прожив с вами несколько лет. Обычно инициатива исходит от женщины, знаете ли. Есть даже специальный юридический термин.

— Палименты.

— Да, палименты. Вы не пытались их получить?

— Вы шутите? Говорю вам, я за все платила сама.

— Совершенно верно, вы так сказали.

— Я платила за себя до того, как встретила его, сукиного сына, я платила за себя, пока была с ним, и я буду платить теперь, после того, как избавилась от него. Последний раз я брала деньги от мужчины, когда мне было восемнадцать лет. Дядя Ральф одолжил их мне на покупку автобусного билета до Нью-Йорка. Он не говорил, что это ссуда, и не давал на подпись бумажку, но я все равно ему их отдала. Накопила и послала по почте. У меня тогда даже не было счета в банке. Я пошла на почту и отправила их переводом.

— Значит, вы приехали в Нью-Йорк в восемнадцать?

— Как только окончила среднюю школу. И с тех пор полагаюсь только на себя и плачу по всем счетам. Я бы заплатила и за тот круиз, только он все обставил так, будто поездка эта — его подарок. А теперь он хочет, чтобы я заплатила и за него, и за себя, он хочет получить десять тысяч плюс проценты и…

— Он хочет получить проценты?

— В расписке они указаны. Десять тысяч долларов плюс восемь процентов ежегодно.

— Проценты, — повторил Катлер.

— Он злится. Инициатором разрыва выступила я. В этом все дело.

— Я понял.

— Вот я и подумала, что он, возможно, передумает, если с ним поговорят двое крепких парней.

— За этим вы ко мне и пришли.

Она кивнула, не переставая вертеть в руках пустой стакан. Катлер указал на него, вопросительно поднял брови. Она вновь кивнула, он поднял руку, поймал взгляд официанта и знаком предложил повторить заказ.

Они молчали, пока пустые стаканы не заменили полными.

— Двое парней могут с ним поговорить.

— Вот и прекрасно. Сколько это будет стоить?

— Пятьсот долларов.

— Меня это устраивает.

— Вы хотите, чтобы они с ним поговорили, но на самом-то деле подразумеваете под этим нечто большее. Вы хотите, что разговор этот произвел на него определенное впечатление, чтобы он понял, что должен выполнить поставленные условия, если не хочет, чтобы к нему применили меры физического воздействия. Так вот, если вы хотите произвести впечатление, надобно сразу начинать с физического воздействия.

— Тогда он поймет, что вы настроены серьезно?

— Тогда он испугается. Ибо в противном случае только разозлится. Не сразу, конечно, не в тот момент, когда двое громил прижмут его к стене и объяснят, что он должен сделать. В тот момент он перетрусит, но, если они обойдутся без рукоприкладства, он, придя домой и подумав, начнет злится.

— Кажется, я вас понимаю.

— А вот если его сразу отметелят, не очень сильно, но так, чтобы он не забыл об этом происшествии в последующие четыре-пять дней, тогда испуг задавит злость. Вот чего вы хотите.

— Согласна.

Он маленькими глотками пил «мартини», оценивающе поглядывая на нее поверх стакана.

— Мне нужны кое-какие сведения об этом парне.

— Например?

— Например, в какой он физической форме?

— Ему стоит сбросить двадцать фунтов, а так он в полном порядке.

— С сердцем проблем нет?

— Нет.

— Спортом занимается?

— Он записан в спортивный клуб. Поначалу ходил в тренажерный зал четыре раза в неделю, теперь — от силы дважды в месяц.

— Как и все, — пожал плечами Катлер. — Поэтому, собственно, спортивные клубы и не разоряются. Если бы все члены, которые платят взносы, пришли одновременно, очередь в раздевалку растянулась бы на полквартала.

— Вы тренируетесь, — заметила она.

— Да, — кивнул он. — В основном, поднимаю тяжести, несколько раз в неделю. Вошло в привычку. Где — не скажу.

— Я спрашивать не буду. Сама смогу догадаться.

— Скорее всего, сможете, — он широко улыбнулся. Улыбка вдруг превратила его в озорного мальчугана, но он тут же стал серьезным.

— Восточные единоборства. Он ими не занимался?

— Нет.

— Вы уверены? Может, не в последнее время, до того, как вы сошлись?

— Он ничего такого не говорил, но сказал бы, если б занимался. С удовольствием бы похвалился.

— Оружия он при себе не носит?

— Нет.

— Вы уверены?

— У него вообще нет оружия.

— Повторяю вопрос. Вы уверены?

Она задумалась.

— Как тут можно знать наверняка? Знать, что у человека есть пистолет — это одно, с этим все ясно, но как можно гарантировать, что у человека нет пистолета? Я могу сказать следующее: мы прожили вместе три года, и за это время у меня не возникало и мысли о том, что у него есть пистолет. Мне представляется, идея приобрести пистолет даже не приходила ему в голову.

— Вы бы удивились, узнав, у скольких людей есть оружие.

— Наверное, удивилась бы.

— Иногда возникает ощущение, что половина населения страны ходит с оружием. И многие без разрешения. А если у человека нет разрешения на ношение оружия, он никому не говорит, ни о том, что носит пистолет с собой, ни о том, что он вообще у него есть.

— Я практически уверена, что у него нет пистолета, не говоря уже о том, чтобы он носил его с собой.

— Скорее всего, вы правы, но наверняка вы этого не знаете. Поэтому нельзя исключать и такой вариант: у него есть пистолет и он носит его с собой.

Она кивнула: логичный вывод.

— И вот тут я должен задать вам вопрос. Вернее, вы должны спросить себя и дать мне ответ. Как далеко, по-вашему, все может зайти?

— Я что-то не понимаю, о чем вы.

— Мы уже говорили о том, что без физического воздействия не обойтись. И последствия будут сказываться несколько дней. Ребрам его крепко достанется.

— Хорошо.

— Да, конечно, если этим все и закончится. Но вы должны понимать, что может и не закончиться.

— О чем вы?

Он сложил ладони домиком.

— Понимаете, не вам решать, где ставить точку. Я не знаю, слышали ли вы эту присказку… о горилле. Не вы принимаете решение, когда надо остановиться. Вы останавливаетесь, когда так решает горилла.

— Я слышу это впервые. И, наверное, не все понимаю. Горилла — это Говард Беллами.

— Горилла — не он. Горилла — насилие.

— Ага.

— Вы что-то начинаете, но не знаете, во что это выльется. Окажет ли он сопротивление? Если да, ему достанется чуть сильнее, чем предполагалось сначала. А если он будет и дальше сопротивляться? Пока он не угомонится, его будут бить. Выбора нет.

— Я понимаю.

— Плюс человеческий фактор. Парни… в их действиях не должно быть эмоциональной составляющей. И вы полагаете, что их будут отличать хладнокровие и профессионализм.

— Конечно.

— Но это справедливо до какого-то предела, потому что они всего лишь люди, понимаете? Если они начинают злиться на своего клиента, они говорят себе, что он кусок дерьма, и уже с ним не церемонятся. Где-то они выполняют задание, а где-то добавляют и от себя, особенно, если клиент их обзывает или, обороняясь, заденет. А разозлившись, они могут причинить больше вреда, чем оговаривалось заранее.

Она снова задумалась.

— Я понимаю, о чем вы.

— Поэтому все может зайти дальше, чем кто-либо мог предположить. Он может попасть в больницу.

— С переломами?

— И не только. С разрывом селезенки. Знаете, люди умирают и от удара кулаком в живот.

— Я видела фильм, в котором так и случилось.

— Я видел фильм, в котором человек раскидывает руки и летит, как птица, а вот смерть от удара кулаком в живот возможна не только в кино, но и в реальной жизни.

— Вы заставили меня задуматься.

— Тут действительно есть о чем подумать, потому что вы должны быть готовы ко всему. Вы понимаете? Вряд ли, конечно, дело зайдет так далеко, в девяносто пяти случаях из ста без этого удается обойтись.

— Но может зайти.

— Именно. Может.

— Господи, — выдохнула она. — Он, конечно, сукин сын, но я не хочу его смерти. Я хочу, чтобы он получил наглядный урок. Я не хочу до конца моих дней терзаться из-за него угрызениями совести.

— Я так и думал.

— Но я не хочу платить этому сукиному сыну десять тысяч долларов. Я все усложняю, не так ли?

— Я отлучусь на минутку, — он встал. — Вы пока подумайте, а потом мы продолжим разговор.

Пока он отсутствовал, она повернула книгу к себе. Посмотрела на фотоснимок автора, прочитала несколько строк аннотации. Вернула книгу на место. Отпила «мартини», выглянула в окно. Автомобили проезжали мимо, едва пробивая светом фар густой туман.

— Я подумала, — сказала она, когда он сел за столик.

— И что?

— Вы отговорили меня платить вам пятьсот долларов.

— Я так и предполагал.

— Потому что я не хочу, чтобы его убили, я даже не хочу, чтобы он попал в больницу. Мне приглянулась идея напугать его, напугать как следует, может, начистить физиономию. Все потому, что я разозлилась.

— Разозлиться может каждый.

— Но теперь я понимаю, что хочу одного: чтобы он перестал требовать с меня эти десять тысяч. Господи, это все мои деньги. Я не хочу отдавать их ему.

— Может, вам и не придется.

— Как это?

— Я не думаю, что деньги — главное. Для него — нет. Просто он дуется из-за того, что вы его бросили. Вот и вы в ответных действиях пока руководствовались эмоциями. Но взгляните на происходящее с точки зрения бизнеса. Вы правы, он — нет, но борьба может потребовать слишком больших усилий. Так что попытайтесь договориться.

— Договориться?

— Вы всегда платили за себя, поэтому, в принципе, готовы оплатить свои расходы на круиз, не так ли?

— Да, но…

— Да, да, речь шла о его подарке вам. Но давайте об этом сейчас забудем. Вы можете оплатить половину. Однако, это все равно много. Предложите ему две тысячи долларов. Мне представляется, что он их возьмет.

— Боже, мне противно с ним говорить. Я не смогу ему что-то предлагать.

— Тогда попросите кого-нибудь сделать ему такое предложение от вашего имени.

— Адвоката?

— Тогда придется платить адвокату. Нет, я подумал, что мог бы взять это на себя.

— Вы серьезно?

— Иначе я бы и не открывал рта. Думаю, если я сделаю ему такое предложение, он его примет. Я не собираюсь угрожать ему, но уверен, что он и без угроз поймет, что к чему.

— То есть сообразит, чем чреват его отказ.

— Я принесу с собой чек на две тысячи долларов, выписанный вами на его имя. Почему-то мне кажется, что он его возьмет, и вы больше не услышите о своем долге в десять тысяч долларов.

— Значит, я остаюсь без двух тысяч. Плюс пятьсот долларов вам.

— Я с вас ничего не возьму.

— Почему?

— Я же собираюсь только поговорить с этим парнем. За разговоры я денег не беру. Я не адвокат. Рядовой гражданин, которому принадлежат пара автостоянок.

— И который читает толстые романы молодых индийских писателей.

— О? Вы читали эту книгу?

Она покачала головой.

— Трудно запоминать эти имена, особенно, если не знаешь, как они правильно произносятся. Словно спрашиваешь у человека, который час, а он начинает объяснять тебе, как сделать часы. Пусть даже и солнечные. Но это интересно.

— Вот уж не думала, что вы любите читать.

— Билли Автостоянщик, — покивал он. — Человек, который многих знает и многое может уладить. Так, наверное, охарактеризовал меня Томми.

— В общих чертах.

— Наверное, так оно и есть. Чтением я… ну… выделяюсь из своего круга. Оно открывает мне новые миры. Я в них не живу, но могу там бывать.

— Вы просто приобрели привычку читать? Точно так же, как привыкли поднимать тяжести?

Он рассмеялся.

— Да, конечно, только читать я пристрастился с детства. Мне не пришлось уезжать из города, чтобы приобрести эту привычку.

— Я как раз об этом думала.

— Так или иначе, там читать трудно, труднее, чем многие думают. Очень шумно.

— Правда? Вот уж не ожидала. Всегда говорила себе, что обязательно прочту «Войну и мир», когда меня посадят в тюрьму. Но, если там шумно, тогда обойдусь без «Войны и мира». Не пойду в тюрьму.

— Вам там не место.

— Правда?

— Да. Это можно сказать и по вашей внешности, и по тому, что за ней скрывается. Единственное слово, каким я могу вас охарактеризовать, это «класс», но слово это очень уж часто употребляют люди, у которых за душой ничего нет.

— Вы мне льстите. Особенно после того, как убедили меня не совершать поступок, о котором я сожалела бы всю жизнь, и нашли способ отвадить от меня этого сукиного сына, всего за две тысячи долларов заставить этого сукиного сына забыть ко мне дорогу. Вот это называется «классом».

— Ну, вы видите меня во всей красе.

— А я выставила напоказ все свое моральное уродство. Искать человека, чтобы тот избил прежнего дружка. О каком «классе» тут может идти речь?

— Я вижу совсем другое. Женщину, которая не хочет, чтобы ею помыкали. И если я могу как-то помочь вам, то с радостью это сделаю. Но, при всем этом, вы — дама, а я — никто.

— Я не знаю, о чем вы.

— Да нет, знаете.

— Пожалуй, знаю.

Он кивнул.

— Допивайте «мартини». Я отвезу вас в город.

— В этом нет нужды. Я доеду на поезде.

— Мне все равно возвращаться в город. Так что нам по дороге.

— Если вы так считаете…

— Считаю, — кивнул он. — Но есть и другой вариант. Нам обоим надо поесть, а здесь подают отличные стейки. Давайте я угощу вас обедом, а потом отвезу домой.

— Обедом…

— «Коктейль» из креветок, салат, стейк, вареный картофель…

— Вы меня искушаете.

— Так поддайтесь искушению. Это всего лишь обед.

Она пристально посмотрела на него.

— Нет. Нечто большее.

— Большее, если вы того захотите. Или просто обед, если таковым будет ваше желание.

— Но вы не знаете, как далеко все может зайти. Мы возвращаемся в исходную точку, не так ли? Как вы сами сказали про гориллу, она решает, когда надо останавливаться.

— Догадываюсь, горилла — это я?

— Вы сказали, что горилла — насилие. В нашем случае это не насилие, но не я и не вы. А то, что происходит между нами, уже происходит, не так ли?

— Скорее да, чем нет.

Она посмотрела на свои руки, потом на него.

— Человек должен есть.

— Кто ж с этим спорит?

— И за окном туман.

— Сильный туман. Но как знать, может, он и рассеется, когда мы поедим?

— Меня это не удивит, — улыбнулась она. — Мне кажется, процесс уже пошел.