Рассказы

Защита Эренграфа

— А вы — миссис Калхейн, — покивал Мартин Эренграф. — Пожалуйста, садитесь. Надеюсь, вы найдете это кресло достаточно удобным. Прошу извинить за беспорядок. Для моего кабинета это естественное состояние. Хаос придает мне энергии. Порядок обездвиживает. Абсурд, не правда ли, но не такова ли вся наша жизнь?

Дороти Калхейн села, кивнула. Изучающе посмотрела на невысокого, стройного, великолепно одетого мужчину, что так и остался стоять за заваленным бумагами столом. Узкая полоска усов, тонкие губы, глубоко посаженные черные глаза. Беспорядок кабинета лишь подчеркивал аккуратность в одежде. Белоснежная рубашка, сшитый по фигуре костюм, пиджак на трех пуговицах, узкий темно-синий галстук…

О, нет, вот о галстуках ей думать не хотелось.

— Разумеется, вы — мать Кларка Калхейна, — продолжал Эренграф. — Как я понимаю, вы уже наняли адвоката.

— Элана Фаррелла.

— Отличный специалист. С превосходной репутацией.

— Этим утром я отказалась от его услуг.

— Но почему?

Миссис Калхейн глубоко вдохнула.

— Он хотел, чтобы Кларк признал себя виновным. Кратковременное помрачение сознания, что-то в этом роде. Он хочет, чтобы мой сын сознался в убийстве этой девушки.

— А вы этого не хотите.

— Мой сын невиновен, — выкрикнула женщина, но тут же взяла себя в руки. — Он никого не мог убить. Он не может сознаться в преступлении, которого не совершал.

— И когда вы изложили все это Фарреллу…

— Он заявил, что сомневается в успехе, если защита будет строиться, исходя из невиновности Кларка, — она гордо выпрямилась. — Поэтому я решила найти адвоката, который добьется успеха.

— И вы пришли ко мне.

— Да.

Маленький адвокат сел. Начал что-то рисовать в лежащем на столе блокноте.

— А что вам известно обо мне, миссис Калхейн?

— Немногое. Говорят, что у вас нестандартные методы…

— Действительно.

— Но вы добиваетесь нужного результата.

— Результата. Это справедливо, — Мартин Эренграф сложил ладони домиком, впервые после прихода миссис Калхейн на его губах заиграла улыбка. — Я добиваюсь нужного результата. Я должен его добиваться, дорогая моя миссис Калхейн, ибо в противном случае мне не удастся пообедать. И пусть не обманывает вас моя комплекция, я люблю хорошо поесть. Видите ли, я и впрямь отличаюсь от всех остальных криминальных адвокатов. Вы знаете, в чем мы разнимся?

— Как я понимаю, вы исходите из презумпции невиновности вашего подзащитного, какими бы уликами не располагало обвинение.

— Совершенно верно, — Эренграф энергично кивнул. — Я всегда исхожу из презумпции невиновности. Мои гонорары высоки, миссис Калхейн. Исключительно высоки. Но деньги я беру лишь в том случае, когда мои усилия приносят плоды. Если моего клиента признают виновным, мои услуги он не оплачивает.

Адвокат встал, вышел из-за стола, в черных, начищенных туфлях.

— Такой подход более чем логичен. Он заставляет адвоката приложить все силы ради успеха. Ибо в противном случае он не получит ничего. Почему бы всем адвокатам не взять на вооружение этот принцип оплаты. И врачам. Если, к примеру, операция заканчивается неудачно, в чем-то должен пострадать и хирург, не так ли? Но, боюсь, до этого еще очень далеко. Однако я нахожу, что так работать можно. И жалоб от клиентов еще не поступало.

— Если вы сможете добиться оправдания Кларка…

— Оправдания? — Эренграф потер руки. — Миссис Калхейн, в большинстве дел, которыми я занимался, вопрос об оправдании даже не вставал. Я стараюсь не доводить дело до суда. Открываются новые обстоятельства, настоящий преступник изобличается или сам сознается в содеянном, так или иначе, обвинения, предъявленные моему клиенту, снимаются. Уловки защиты, магия перекрестного допроса… я предпочитаю оставлять все это перри мейсонам. Дело в том, миссис Калхейн, что я скорее детектив, чем адвокат. Есть такое выражение: лучшая оборона — нападение. А может, наоборот: лучшее нападение — успешная оборона. Да это и неважно. Выражение это относится к войнам и шахматам, но, как я понимаю, идеально подходит к предмету нашего разговора. А мы, миссис Калхейн, говорим о том, как спасти жизнь вашего сына, сохранить ему свободу и незапятнанную репутацию. Так?

— Так. Именно так.

— Улик против вашего сына предостаточно, миссис Калхейн. Убитая, Элтия Паттон, была его невестой. Говорят, она отказала ему…

— Это он ушел от нее.

— Я-то в этом не сомневаюсь, но прокуратура придерживается иного мнения. Элтию задушили. Галстуком.

Взгляд миссис Калхейн непроизвольно метнулся к галстуку адвоката, но она тут же отвела глаза.

— Особым галстуком. Галстуком, какие носят только члены Кейдмонского общества университета в Оксфорде. Ваш сын, получив диплом Дартмута, еще год учился в Англии.

— Да.

— В Оксфордском университете.

— Да.

— Где он и вступил в Кейдмонское общество.

— Да.

Эренграф шумно выдохнул.

— У него был галстук Кейдмонского общества. Похоже, в нашем городе только он состоял в Кейдмонском обществе и только у него был такой галстук. Галстук он предъявить не смог. Нет у него и алиби на ночь убийства.

— Кто-то украл у него этот галстук.

— Разумеется, убийца.

— Чтобы свалить вину на него.

— Естественно, — кивнул Эренграф. — Другого объяснения и быть не может, не так ли? — он решительно вскинул подбородок. — Я берусь за защиту вашего сына. На моих обычных условиях.

— Слава тебе, Господи! — воскликнула миссис Калхейн.

— Мой гонорар составит семьдесят пять тысяч долларов. Это большие деньги, миссис Калхейн, но вам бы пришлось заплатить мистеру Фарреллу ничуть не меньше, а то и больше. Длительный судебный процесс, потом апелляция, впрочем, он представит вам список, в котором подробно перечислит все услуги. Я же называю вам фиксированную сумму, независимо от того, сколько времени и денег мне придется потратить на защиту вашего сына. И платить вам придется лишь после того, как ваш сын выйдет на свободу. Вас это устраивает?

Если она и задумалась, то лишь на секунду.

— Да. Конечно, устраивает. Вполне приличные условия.

— И еще. Вы заплатите мне эти деньги, даже если через десять минут после вашего ухода окружной прокурор снимет все обвинения с вашего сына. Вы отдадите мне эти семьдесят пять тысяч долларов, даже если вам покажется, что я не ударил пальцем о палец ради освобождения вашего сына.

— Я не понимаю…

Тонкие губы изогнулись в улыбке. Но черные глаза остались серьезными.

— Так уж я работаю, миссис Калхейн. Я уже говорил, что я скорее детектив, чем адвокат. Действую я, главным образом, за сценой. Дергаю за веревочки. И зачастую, когда все заканчивается, не так-то легко определить, в какой степени именно мои усилия способствовали победе моего клиента. А потому я не бью себя кулаком в грудь, приписывая успех только себе. Я просто разделяю с клиентом радость победы, кладя в карман гонорар. Даже если клиент считает, что я его не отработал. Это понятно?

Если миссис Калхейн что-то и поняла, так это логику рассуждений адвоката. А как намеревался действовать этот маленький мужчина… Может, хотел подкупить прокурора, может… Да какая разница. Главное, он обещал Кларку свободу. И восстановление его доброго имени.

— Да, — кивнула миссис Калхейн. — Да, мне все понятно. Я выплачиваю вам всю сумму после освобождения Кларка.

— Очень хорошо.

Она нахмурилась.

— Но сейчас вы хотите получить задаток, не так ли?

— У вас есть доллар? — миссис Калхейн полезла в сумочку, вытащила долларовую купюру. — Дайте его мне, миссис Калхейн. Отлично, отлично. Задаток — один доллар из гонорара в семьдесят пять тысяч. Уверяю вас, миссис Калхейн, если мне не удастся добиться освобождения Кларка, я верну вам этот доллар, — на этот раз улыбнулись не только губы, но и глаза. — Но этого не произойдет, миссис Калхейн, потому что я не собираюсь проигрывать.

Через месяц и несколько дней Дороти Калхейн вновь пришла в кабинет Мартина Эренграфа. На этот раз маленький адвокат встретил ее в синем костюме в мелкую полоску, белоснежной рубашке, темно-бордовом галстуке и черных, ослепительно начищенных туфлях.

В его глубоко посаженных глазах в тот вечер стояла печаль. Чувствовалось, что он в какой уж раз разочаровался в людях.

— Как вам известно, ситуация окончательно прояснилась, — вновь разговор начал Эренграф. — Вашего сына освободили. С него сняли все обвинения. Он — свободный человек, его репутация вновь безупречна.

— Да, да, — покивала миссис Калхейн. — Я безмерно счастлива. Разумеется, мне очень жаль этих девушек. Мне не хочется думать, что счастье Кларка и мое счастье каким-то образом связаны с этой трагедией, вернее трагедиями, но, в то же время, я чувствую…

— Миссис Калхейн.

Она замолчала, встретилась взглядом с маленьким адвокатом.

— Миссис Калхейн, дело закрыто, не так ли? Вы должны мне семьдесят пять тысяч долларов.

— Но…

— Мы обсуждали этот аспект, миссис Калхейн. Я уверен, вы помните наш разговор. Я вам все объяснил. В случае успеха вы платите мне семьдесят пять тысяч долларов. За вычетом одного доллара, полученного в задаток.

— Но…

— Даже если я не ударил бы пальцем о палец. Даже если бы окружной прокурор снял обвинения с вашего сына еще до того, как вы ушли из моего кабинета. Я говорил вам об этом, не так ли?

— Да.

— И вы согласились на мои условия.

— Да, но…

— Но что, миссис Калхейн?

Она глубоко вдохнула, выпрямилась в кресле.

— Три девушки. Всех их задушили, как и Элтию Паттон. Все они одинаковой конституции. Хрупкие блондинки с высоким лбом и выступающими передними зубами. Две из нашего города, одна — из Монтклера, что на другом берегу реки. Каждую задушили…

— Галстуком.

— Одинаковым галстуком.

— Галстуком Кейдмонского общества студентов Оксфордского университета.

— Да, — она вновь глубоко вдохнула. — Так что стало абсолютно ясно, что убийства эти — дело рук маньяка. А последнее убийство, в Монтклере, свидетельствует о том, что он покинул наш город. Господи, я так на это надеюсь. Человек, убивающий девушек только потому, что они чем-то напоминают ему мать…

— Простите?

— Вчера вечером кто-то сказал об этом по телевизору. Какой-то психиатр. Разумеется, это только гипотеза.

— Понятно, — кивнул Эренграф. — Гипотезы всегда любопытны. Размышления, догадки, версии, все это очень интересно.

— Но суть в том…

— Да?

— Я помню про наш уговор, мистер Эренграф, отлично помню. Но, с другой стороны, вы только один раз побывали у Кларка в тюрьме, провели с ним несколько минут, а потом словно забыли о нем. А теперь получается, что я должна отдать вам семьдесят тысяч долларов только потому, что этот маньяк продолжал убивать. Я проконсультировалась со своим адвокатом. Он не занимается криминальными случаями, а ведет мои личные дела, и он предложил снизить размер вашего вознаграждения.

— Он, значит, это предложил?

Миссис Калхейн отвела глаза.

— Да, он это предложил, и, должна сказать, я с ним полностью согласна. Разумеется, я готова возместить вам все расходы, хотя я не вижу, на что вы могли потратиться. Он считает, что ваш гонорар должен составить пять тысяч долларов, но я очень вам благодарна, мистер Эренграф, и готова заплатить десять тысяч. Вы должны признать, что сумма эта немаленькая. Деньги у меня есть, я не стеснена в средствах, но семьдесят пять тысяч долларов платить вам просто не за что.

— О, люди, — Эренграф закрыл глаза. — И богатые хуже всех, — глаза раскрылись, адвокат всмотрелся в Дороти Калхейн. — К сожалению, только богатые могут выплачивать высокие гонорары. И мне не остается ничего другого, как работать на них. Бедняки, они не соглашаются на что-либо, находясь в отчаянном положении, с тем, чтобы отказаться от своего слова, как только гроза миновала.

— Я же не отказываюсь от своего слова, — возразила миссис Калхейн, — просто я…

— Миссис Калхейн.

— Да?

— Я собираюсь вам кое-что сказать. Но будет лучше, если вы, прямо сейчас, достанете чековую книжку и выпишите чек на причитающуюся мне сумму. Если вы этого не сделаете, то потом будете горько сожалеть.

— Вы… вы мне угрожаете?

На губах Эренграфа промелькнула улыбка.

— Разумеется, нет. Это не угроза. Предупреждение. Видите ли, если вы не заплатите мне сейчас, мне придется вам кое-что сказать, после чего вам все равно придется заплатить.

— Я вас не понимаю.

— Не понимаете, — кивнул Эренграф. — Не можете понять. Миссис Калхейн, вы тут упоминали о расходах. Я, конечно, не представляю вам финансовые документы, свидетельствующие о том, где и сколько я потратил ради освобождения вашего сына. Но о некоторых тратах скажу.

— Я не…

— Прошу вас, сначала выслушайте меня. Начнем с железнодорожного билета в Нью-Йорк. Далее такси до аэропорта Кеннеди. Между прочим, двадцать долларов, с учетом чаевых.

— Мистер Эренграф…

— Пожалуйста. Затем авиабилет до Лондона и обратно. Я всегда летаю первым классом. Это, конечно, роскошь, но, раз я плачу за проезд сам, почему бы себя не побаловать. Аренда автомобиля в аэропорте Хитроу. Проезд до Оксфорда и обратно. Бензин дорог и в Америке, но в Англии он стоит баснословные деньги.

Она не отрывала от него глаз. Он же продолжал ровным, спокойным голосом, и миссис Калхейн чувствовала, как у нее все более отвисает челюсть, но ничего не могла с собой поделать.

— В Оксфорде я посетил пять магазинов мужской одежды. В одном галстуков Кейдмонского общества не было. В других я покупал только по одному галстуку. Не стоило привлекать к себе внимания. Галстуки Кейдмонского общества достаточно интересны. Широкая синяя полоса, более узкие золотая и ярко-зеленая. Я предпочитаю одноцветные галстуки, миссис Калхейн, но из полосатых кейдмонский, пожалуй, лучший.

— Боже мой.

— Были и другие расходы, миссис Калхейн, но, поскольку я оплатил их из своего кармана, наверное, не стоит перечислять их вам, не так ли?

— Боже мой. Создатель наш на небесах!

— Вы правы, он именно там. Как я и предупреждал, для вас было бы лучше заплатить сразу. В таких делах незачем знать подробности. Вы со мной согласны?

— Кларк не убивал Элтию Паттон.

— Разумеется, не убивал, миссис Калхейн. Разумеется. Я уверен, что какой-то нехороший человек украл галстук Кларка, чтобы свалить на него вину за содеянное преступление. Но доказать это более чем не просто. А если адвокат и сумеет убедить присяжных в том, что Кларк — не убийца, у общественности наверняка останутся сомнения в справедливости оправдательного приговора. Так что клеймо подозреваемого в убийстве останется с Кларком до конца его дней. Мы с вами, естественно, знаем, что он невиновен…

— Он невиновен, — кивнула миссис Калхейн. — Невиновен.

— Конечно, миссис Калхейн. Убийца — маньяк, отлавливающий молодых женщин, которые похожи на его мать. Или на сестру. А может еще на бог знает кого. Вы хотите достать чековую книжку, миссис Калхейн? Пожалуйста, не спешите выписывать чек. У вас слишком дрожат руки. Посидите, успокойтесь, я сейчас принесу вам воды. Все хорошо, миссис Калхейн. Вы должны всегда об этом помнить. Жизнь прекрасна и удивительна. Вот и ваша вода, в бумажном стаканчике. Выпейте до дна. Отлично, отлично.

И когда пришло время выписать чек, ее рука не дрожала. Выплатить Мартину Эренграфу семьдесят пять тысяч долларов. И подпись: Дороти Роджерс Калхейн. Писала она шариковой ручкой, так что чернила сушить не пришлось, и она сразу отдала чек безупречно одетому маленькому мужчине.

— Благодарю вас, премного вам благодарен, миссис Калхейн. А вот ваш доллар, который я получил от вас в задаток. Пожалуйста, возьмите его.

Она взяла купюру.

— Очень хорошо. Полагаю, у вас не возникнет желания пересказать наш разговор кому-то еще. Смысла в этом нет, не правда ли?

— Нет, нет, я никому ничего не скажу.

— И я того же мнения.

— Четыре галстука, — при этих словах его брови удивленно приподнялись. — Вы сказали, что купили четыре галстука. Но убили только трех девушек.

— Действительно, только трех.

— А что случилось с четвертым галстуком?

— Он, должно быть, в моем шкафу. А где же еще ему быть, миссис Калхейн. Может, они все там, каждый в своей коробочке, в которую его упаковали в магазине. Может, маньяк сам покупал кейдмонские галстуки, а мои — всего лишь сувенир, который напоминает о том, что могло бы произойти.

— О!

— А может, рассказанное мною — выдумка. Я не летал в Лондон, не ездил в Оксфорд, не покупал галстуки Кейдмонского общества. Да мало ли что я мог придумать ради того, чтобы вырвать у вас свой гонорар.

— Но…

— Дорогая моя, — он обошел стол, помог ей встать, повел к двери, — нам следует верить в то, во что хочется верить. Я получил гонорар. Вы — сына. Детективы теперь ищут совсем другого человека. Мы их более не интересуем, нам ни к чему знать об их проблемах. Успокойтесь, дорогая миссис Калхейн, очень прошу вас, успокойтесь. Лифт влево по коридору. Если вам понадобятся мои услуги, вам известно, где меня найти. Быть может, вы порекомендуете меня вашим друзьям. Но, умоляю вас, без лишней помпы. Скромность, знаете ли, красит человека.

Медленно, очень медленно она двинулась к лифту. Нажала на кнопку вызова. Подождала, пока поднимется кабина.

Она не оглянулась. Ни разу.

Альтернатива Эренграфа

— Главная неприятность в том, что у обвинения есть свидетельница.

Эвелин Трооп энергично кивнула.

— Миссис Кеппнер.

— Домоправительница Говарда Байерстадта.

— Она его боготворила. Работала у него много лет.

— И она утверждает, что видела, как вы трижды выстрелили ему в грудь.

— Я знаю, — вздохнула Эвелин Трооп. — Представить себе не могу, с чего она такое сказала. В ее словах нет ни грана правды.

Легкая улыбка заиграла на тонких губах Мартина Эренграфа. Клиентка ему нравилась, внутренне он уже согласился защищать ее. С клиентами маленькому адвокату везло: они всегда были невиновны, но далеко не все заявляли об этом с такой прямотой, как мисс Трооп.

Женщина сидела на краю железной койки, скрестив в щиколотках стройные ноги. Спокойная, уверенная в себе, хотя встретились они не в ее уютной гостиной, а в тюремной камере, куда ее посадили по обвинению в убийстве любовника. В бумагах значилось, что ей сорок шесть. Эренграф не дал бы ей больше тридцати пяти. Небогатая, а Эренграф, как и большинство адвокатов, питал слабость к богатым клиентам, но из хорошей семьи, получившая прекрасное образование. Это чувствовалось по ее манере держаться.

— Я уверен, что мы найдем объяснение ошибке миссис Кеппнер, — мягко заметил адвокат. — А теперь хотелось бы узнать, что произошло на самом деле.

— Вечером мне позвонил Говард. Сказал, что хочет меня видеть. Я приехала к нему. Он налил нам по бокалу, заходил по комнате. Очень взволнованный.

— По поводу чего?

— Леона потребовала, чтобы он женился на ней. Леона Уэйбрайт.

— Автор поваренной книги?

— Да. Говард не из тех мужчин, что женятся, он даже не мог ограничиться одним романом. Верил в двойной стандарт и не делал из этого тайны. Полагал, что его женщины должны хранить ему верность, не требуя от него того же. И те, кто хотел быть с ним, принимали его условия.

— Как приняли вы.

— Как приняла я, — согласилась Эвелин Трооп. — А вот Леона, похоже, только притворялась, что приняла, и Говард это чувствовал. Он намеревался с ней порвать, но боялся возможных последствий. Он думал, что она может покончить с собой, и не хотел, чтобы ее смерть лежала на его совести.

— И он говорил об этом с вами.

— Естественно. Он часто рассказывал мне о своих взаимоотношениях с Леоной, — Эвелин Трооп позволила себе улыбнуться. — Я играла очень важную роль в его жизни, мистер Эренграф. Полагаю, он бы женился на мне, если б на то была необходимость. Со мной он делился всем. Леона была лишь очередной любовницей.

Эренграф кивнул.

— Обвинение утверждает, что вы принуждали его жениться на вас.

— Это ложь.

— Несомненно. Продолжайте.

Женщина вздохнула.

— Собственно, это все. Он ушел в соседнюю комнату, чтобы вновь наполнить наши бокалы. Потом раздался выстрел.

— Насколько мне известно, три выстрела.

— Возможно, и три. Я помню лишь грохот. Я тут же вскочила, бросилась следом за ним. Он лежал на полу, с револьвером в руке. Наверное, я наклонилась и взяла револьвер. Не помню, чтобы я это сделала, но, скорее всего, так оно и было, потому что револьвер оказался у меня в руке, — Эвелин Трооп закрыла глаза, вероятно, потрясенная воспоминаниями. — И тут появилась миссис Кеппнер. Кажется, она вскрикнула, а потом побежала к телефону, чтобы вызвать полицию. Я же постояла над телом, затем села в кресло, дожидаясь прибытия полиции.

— Полицейские привезли вас сюда и посадили в камеру.

— Да. Меня это изумило. Я и представить себе не могла, что они так поступят со мной, но миссис Кеппнер, мне уже здесь сказали об этом, под присягой показала, что видела, как я стреляла в Говарда.

Эренграф выдержал паузу.

— Вроде бы они нашли улики, подтверждающие версию миссис Кеппнер.

— Что вы имеете в виду?

— Я про орудие убийства. Револьвер тридцать второго калибра калибра[3]. Он зарегистрирован на ваше имя, не так ли?

— Это мой револьвер.

— Как же он попал к мистеру Байерстадту?

— Я принесла его Говарду.

— По его просьбе?

— Да. Когда мы говорили по телефону, он попросил меня принести револьвер. Чтобы защититься от грабителей. У меня и в мыслях не было, что он хочет покончить с собой.

— Но он застрелился.

— Выходит, что да. Он очень расстроился из-за Леоны. Возможно, чувствовал себя виноватым, может, не мог найти способа порвать с ней, не причинив ей боли.

— А как же парафиновый тест? — промурлыкал Эренграф. — Как я понимаю, на руке мистера Байерстадта не найдены частички пороховой копоти, то есть он из револьвера не стрелял.

— Я ничего не понимаю в этих тестах, — ответила Эвелин Трооп. — Но мне говорили, что только на них полагаться нельзя.

— Полиция проверила и вас? — продолжал Эренграф.

— Да.

— И эксперты нашли частички пороховой копоти на правой руке.

— Естественно, — ничуть не удивилась Эвелин Трооп. — Я стреляла из револьвера перед тем, как поехать к Говарду. Я им давно не пользовалась, поэтому почистила, а потом проверила, в рабочем ли он состоянии.

— В тире?

— Ради этого не стоило ехать в тир. Я остановилась на пустынном участке дороги и несколько раз выстрелила.

— Понятно.

— Я, разумеется, сказала об этом полиции.

— Разумеется. До парафинового теста?

— Так уж получилось, что после. Со всеми волнениями я начисто забыла о том, что проверяла револьвер. Когда же, по результатам парафинового теста, они заявили, что я, вне всякого сомнения, стреляла из револьвера, я тут же вспомнила, что по пути к Говарду действительно остановила машину и несколько раз выстрелила из револьвера, после чего поехала дальше.

— Вы дали револьвер мистеру Байерстадту в его доме?

— Да.

— После чего мистер Байерстадт удалился в другую комнату и трижды выстрелил себе в сердце, — пробормотал Эренграф. — Таких целеустремленных самоубийц мир еще не знал.

— Вы мне не верите.

— Очень даже верю, — возразил Эренграф. — Точнее, я верю, что вы его не убивали. А вот покончил ли он с собой — это еще вопрос.

— Но как еще он мог умереть? — глаза женщины сузились. — Может, он не зря боялся грабителей и столкнулся с одним в соседней комнате? Тогда почему я не слышала шума борьбы? Конечно, играла музыка и я думала о другом…

— Это уж точно.

— Или миссис Кеппнер увидела, как грабитель застрелил Говарда и упала без чувств. Такое возможно, не так ли?

— Более чем возможно, — заверил ее Эренграф.

— В себя она могла прийти после того, как я вошла в комнату и подняла револьвер. В голове у нее все перепуталась. Она забыла, что падала, потеряв сознание, и могла вообразить, что видела, как я стреляла в Говарда, хотя на самом деле такого не было, — Эвелин Трооп заглянула адвокату в глаза. — Могло все произойти именно так?

— Именно так и могло, — кивнул Эренграф. — А могло и иначе. Вариантов множество. Ах, мисс Трооп… — адвокат широко улыбнулся, — в этом-то вся и прелесть. Версия обвинения далеко не единственная, но прокурор, разумеется, этого не видит. Не хотят они смотреть дальше своего носа. Анализ вариантов вроде бы не их работа. А мы, мисс Трооп, их проанализируем, чтобы найти не просто альтернативный вариант, но правильный, идеальный вариант. Благодаря которому вы выйдете на свободу.

— Вы сама уверенность, мистер Эренграф.

— Не стану этого отрицать.

— То есть вы готовы поверить в мою невиновность.

— Безусловно.

— Рада это слышать. Я чувствую, что вы сможете добиться моего освобождения.

— Я очень на это рассчитываю. Полагаю, мы уже все обсудили.

— Осталась самая малость.

— Какая же?

— Ваш гонорар, — ответила мисс Трооп.

Вернувшись в свой кабинет и усевшись за стол, более напоминающий свалку, Мартин Эренграф вновь подумал о том, что судьба столкнула его с удивительной женщиной. Обычно его клиенты без особой охоты говорили о причитающемся ему вознаграждении, а уж сами никогда не касались этой темы. Но Эвелин Трооп, обладательница великолепных серых глаз, явила собой исключение из правила.

— Гонорары у меня большие, — пояснил ей Эренграф, — но деньги мне платят лишь в том случае, когда моего клиента оправдывают. Если вы не выходите на свободу, мы с вами в расчете. Мои расходы так и остаются моими.

— А если меня оправдают?

— Тогда я возьму с вас сто тысяч долларов. Должен подчеркнуть, мисс Трооп, деньги эти вы заплатите мне независимо от того, будет суд или нет. Я бы предпочел не доводить дело до судебного разбирательства. Но и в этом случае рассчитываю получить гонорар полностью.

Серые глаза долго смотрели на адвоката.

— Разумеется. Это справедливо. Если меня освободят, какая разница, что тому причина?

Эренграф промолчал. Потом клиенты часто затягивали другую песню, но до этого еще надо было дожить.

— Сто тысяч долларов — разумная сумма, — продолжила женщина. — Вполне разумная, когда на карту поставлены жизнь и свобода. Вы, несомненно, знаете, что таких денег у меня нет.

— Возможно, ваши родственники…

Она покачала головой.

— Я могу проследить свою родословную до Вильяма Завоевателя. Мои далекие предки сделали состояние на охоте на китов и торговле с Китаем, но последующим поколениям не удалось его сохранить. Однако, я не вижу проблем с выплатой вашего гонорара.

— Как так?

— Я — главный бенефициар Говарда. Я видела его завещание, из которого следует, что меня он выделяет среди прочих. За верную службу небольшая сумма отписана миссис Кеппнер, коллекция произведений искусства, скажу вам, значительная, отходит Леоне, а все остальное — мне. Возможно, что-то попросят благотворительные организации, но не слишком много. И хотя мне придется ждать, пока завещание вступит в силу, полагаю, я без труда займу денег, чтобы выплатить вам гонорар через несколько дней после моего освобождения из тюрьмы, мистер Эренграф.

— Вы очень скоро выйдете отсюда.

— А вот это уже зависит от вас, — улыбнулась Эвелин Трооп.

Эренграф улыбнулся, вспомнив ее улыбку, сложил руки домиком. Фантастическая женщина, сказал он себе, ради такой хочется своротить горы.

Впрочем, задача перед ним стояла не из легких. Байерстадта застрелили из револьвера Эвелин Трооп, свидетельница поклялась, что видела, как Эвелин застрелила его. Трудно что-то противопоставить таким уликам, но попробовать стоит.

Несколько дней спустя Эренграф сидел за столом, читая стихи Уильяма Эрнста Хэнли[4], который твердо заявлял, что человек должен быть хозяином своей судьбы. Зазвонил телефон. Эренграф отложил томик стихов, отрыл среди бумаг телефонный аппарат, снял трубку.

— Эренграф.

Несколько секунд он слушал, односложно ответил, положил трубку на рычаг. Широко улыбаясь, направился к двери, не забыв остановиться перед зеркалом и полюбоваться собой.

Не заехать ли ему домой, подумал Эренграф, чтобы поменять темно-синий галстук на галстук Кейдмонского общества, который он надевал по торжественным случаям. Но взглянул на часы и решил не транжирить время.

Потом, вспоминая этот момент, Эренграф задавался вопросом, а нет ли у него дара предвидения.

— Потрясающе, — Эвелин Трооп улыбнулась адвокату. — Естественно, я предполагала, что миссис Кеппнер лжет. В конце концов, я знала наверняка, что ее показания не соответствовали действительности. Но я была уверена в том, что она искренне заблуждалась.

— Никому не хочется думать о людях плохо, — покивал Эренграф.

— Вы, несомненно, правы. Кроме того, я ей полностью доверяла.

— Как и мистер Байерстадт.

— В этом и заключалась его ошибка, не так ли? — Эвелин Трооп вздохнула. — Дора Кеппнер прожила у него столько лет. Кто бы мог подумать, что она в него влюблена. Хотя, как я понимаю, когда-то у них была интимная связь.

— Оставленная ею записка позволяет сделать такой вывод.

— И, если я не ошибаюсь, он намеревался избавиться от нее… уволить.

— Содержание записки свидетельствует о значительном душевном расстройстве. Есть и другие записи, в тетрадке, что нашли в спальне миссис Кеппнер. Если исходить из них, миссис Кеппнер то ли спала со своим работодателем, то ли все это происходило лишь в ее возбужденном сознании. В последние недели ее отношение к мистеру Байерстадту изменилось. Или он действительно решил уволить ее, или опять же идея эта — плод больного воображения. И мы знаем, к чему это привело.

— Она его застрелила, — Эвелин Трооп нахмурилась. — Должно быть, она уже была в соседней комнате, когда он пришел туда, чтобы наполнить наши бокалы. Револьвер он положил в карман, а может, еще держал в руке. Пока он наполнял бокалы, она схватила револьвер, застрелила Говарда и ретировалась из комнаты до того, как я в нее вошла, — серые глаза нашли лицо Эренграфа. — Она не оставила отпечатков пальцев на револьвере.

— Вероятно, она была в перчатках. Как и в тот момент, когда покончила с собой. Экспертиза показала наличие пороховой копоти на правой перчатке.

— Не могла ли копоть попасть на перчатку, когда миссис Кеппнер покончила с собой?

— Маловероятно, — ответил Эренграф. — Видите ли, она не застрелилась. Приняла яд.

— Как это ужасно. Надеюсь, она умерла быстро.

— Мгновенно.

Последовала долгая пауза. Эренграф чувствовал, что его очаровательную собеседницу что-то тяготит.

— После самоубийства миссис Кеппнер меня, естественно, освободили, — первой заговорила Эвелин Трооп. — Все обвинения с меня сняли. Помощник окружного прокурора мне все объяснил.

— Какая забота.

— Радости в его голосе я не услышала. По-моему, он так и не поверил в мою невиновность.

— Люди верят лишь в то, во что хотят верить, — философски заметил Эренграф. — Обвинение всегда рушится, лишившись главного свидетеля, а если этот свидетель признается, что преступление совершено им, после чего кончает с собой, то кому какое дело до личного мнения окружного прокурора? Главное в том, что вы свободны. С вас сняты все обвинения?

— Да.

Их взгляды встретились.

— Есть проблемы, мисс Трооп?

— Есть, мистер Эренграф.

— Милая моя, вы только…

— Речь идет о вашем вознаграждении.

Сердце Эренграфа упало. Эти клиенты все одинаковые. Они согласны на все, когда над ними занесен меч правосудия. Стоит же отвести угрозу…

Однако, мисс Трооп тут же прояснила ситуацию.

— Я говорила вам о том, как распорядился своим состоянием Говард. Картины — Леоне, несколько тысяч долларов — благотворительным организациям, небольшое ежемесячное пособие — мисс Кеппнер, полагаю, теперь она этих денег не получит?

— Будьте уверены.

— А остальное, после уплаты долгов и налогов, должно было отойти ко мне.

— Вы так говорили.

— Я намеревалась заплатить вам из того, что получила бы, мистер Эренграф. Я и сейчас готова отдать вам все. Этого хватит на пару гамбургеров и молочный коктейль.

— Я вас не понимаю.

— Эти чертовы картины. Как выяснилось, еще при покупке они обошлись ему в кругленькую сумму, а с годами резко поднялись в цене. Не знала я и о том, что Говард заложил всю свою недвижимость. В последние месяцы его преследовали неудачи с инвестициями. Он второй раз заложил дом и продал акции и ценные бумаги. На его банковском счету есть кое-какие деньги, но они все уйдут на оплату имущественного налога за эти картины, оцененные в несколько миллионов долларов. А потом картины уплывут к этой сучке Леоне.

— Налоги должны платить вы?

— Безусловно, — с горечью ответила она. — Основной наследник выплачивает налоги и улаживает все вопросы с долгами. Потом передает картины лучшему кулинару Америки. Что б она ими подавилась, — Эвелин Трооп глубоко вдохнула, взяла себя в руки. — Извините, что сорвалась, мистер Эренграф.

— Я вас хорошо понимаю.

— Это так несправедливо. Я знаю, что у Говарда и в мыслях не было лишить меня наследства и оставить все этой женщине. Просто его убили в крайне неудачный момент. Мистер Эренграф, я должна вам сто тысяч долларов. Мы заключили такое соглашение и я не намерена разрывать его.

Эренграф молчал.

— Но я не знаю, как мне вам заплатить. О, я заплачу все, что смогу, но мои средства очень ограничены. И я не уверена, удастся ли мне выплатить весь долг до конца моей жизни.

— Дорогая моя мисс Трооп, — ее эмоциональность тронула адвоката. — Прошу вас, не волнуйтесь. Еще не все потеряно.

— Я… я не понимаю.

— Альтернативы, мисс Трооп. Альтернативы! — маленький адвокат поднялся, зашагал по комнате. — Я повторю то, что уже говорил вам, что наша задача — найти идеальный альтернативный вариант.

Серые глаза сузились.

— Вы хотите сказать, что нам следует оспорить завещание в суде? Такая мысль приходила мне в голову, но, вы, насколько я понимаю, криминальный адвокат.

— Совершенно верно.

— Может, я смогу найти другого адвоката, который сможет оспорить завещание. Или вы посоветуете мне, к кому обрати…

— Ах, мисс Трооп, — Эренграф сложил руки домиком. — Оспорить завещание? Жизнь слишком коротка, чтобы ждать результатов судебной волокиты. Забудем про иски. Давайте сначала посмотрим, не сможем ли мы найти… — тут на его губах заиграла улыбка, — альтернативу Эренграфа.

Эренграф, с сверкающих черных туфлях, с белой гвоздикой в петлице, вышел из машины и быстрым шагом направился к парадной двери дома Байерстадта. Кирпичный, увитый плющом особняк, просторные лужайки вокруг чем-то напомнили ему студенческий кампус. Эренграф поправил галстук, в чередующиеся широкую синюю и узкие золотую и зеленую полосы. Именно этот галстук он вспомнил, собираясь на встречу с клиентом несколько недель тому назад.

Теперь же он надел его, не задумываясь.

Дверь открылась, едва он позвонил. Эвелин Трооп встретила его улыбкой.

— Дорогой мистер Эренграф. Как любезно с вашей стороны встретиться со мной здесь. В доме бедного Говарда.

— Теперь вашем доме, — напомнил Эренграф.

— Моем, — согласилась она. — Разумеется, еще надо привести в порядок кое-какие бумаги, но мне разрешили поселиться в нем. И я думаю, что смогу оставить дом за собой. Теперь, когда картины тоже принадлежат мне, я смогу продать несколько, чтобы заплатить налоги и рассчитаться по долговым обязательствам. Но позвольте показать вам дом. Вот это гостиная. Здесь мы с Говардом сидели в ту ночь, когда…

— В ту роковую ночь, — вставил Эренграф.

— А эта комната, где убили Говарда. Он наполнял наши бокалы на этом комоде. И лежал здесь, когда я нашла его. Его рука…

Эренграф слушал, не перебивая.

Затем последовал за хозяйкой еще в одну комнату, где принял от нее маленький стаканчик «кальвадоса». Себе мисс Трооп налила капельку «бенедиктина».

— За что мы выпьем? — спросила она.

За ваши удивительные глаза, подумал он, но тост предложил произнести ей.

— За альтернативу Эренграфа, — провозгласила она.

Они выпили.

— За альтернативу Эренграфа, — повторила мисс Трооп. — После нашей прошлой встречи я не знала, чего и ждать. Я подумала, что какими-то сложными юридическими маневрами вам удастся вывести наследство Говарда из-под непомерных налогов. Я и представить себе не могла, что откроются новые обстоятельства убийства Говарда.

— Да, прелюбопытная получилась история.

— Меня поразило известие о том, что миссис Кеппнер убила Говарда, а потом покончила с собой. Так что вы и представить себе не можете, какой я испытала шок, узнав, что она совсем не убийца и не накладывала на себя руки, потому что на самом деле ее убили.

— Жизнь не устает удивлять нас, — покивал Эренграф.

— А Леону Уэйбрайт выдало ее собственное суфле. Выходит, что я была права, когда говорила, что Говард боится Леоны. Для этого у него были веские причины. Как я понимаю, он написал ей письмо, в котором указал, что больше им видеться ни к чему.

Эренграф кивнул.

— Полиция нашла письмо, когда проводила обыск ее квартиры. Она же утверждала, что никогда его не видела.

— А что еще она могла сказать? — Эвелин Трооп отпила «бенедиктина» и сердце Эренграфа замерло при виде ее розового язычка, прижавшегося к тонкому стеклу бокала. — Но с чего она взяла, что ей поверят. Говарда убила она, так?

— Доказать это будет сложно, но возможно. Опять же, у мисс Уэйбрайт есть алиби, так что придется разбираться и с этим. А единственная свидетельница убийства, миссис Кеппнер, уже не сможет дать показания.

— Потому что Леона убила ее.

Эренграф вновь кивнул.

— А вот это доказать будет легко.

— Потому что предсмертная записка миссис Кеппнер — подделка.

— Судя по всему. Умелая, но подделка. Полиция нашла черновые варианты этой самой записки на столе мисс Уэйбрайт. Один она напечатала на той самой машинке, на которой обычно печатала свои рецепты. Другие написаны ручкой, обнаруженной на том же столе, а чернила полностью соответствуют тем, что использовались в предсмертной записке миссис Кеппнер. Несколько черновиков написаны почерком умершей женщины, а один — несомненно почерком мисс Уэйбрайт. Это косвенные улики, но достаточно веские.

— Но есть и другие, не так ли?

— Разумеется. Рядом с телом миссис Кеппнер на столе нашли недопитый стакан с водой. Анализ воды показал наличие сильнейшего яда, при вскрытии обнаружилось, что этот яд и стал причиной смерти. Полиция, сложив два и два, пришла к логичному заключению, что миссис Кеппнер выпила стакан воды, в который предварительно бросила яд.

— Но на самом деле все произошло иначе?

— Похоже на то. Потому что вскрытие также показало, что незадолго до смерти миссис Кеппнер съела кусок торта.

— И торт сдобрили ядом?

— Я склонен думать, что да, потому что детективы нашли торт с вырезанным из него куском в морозильнике мисс Уэйбрайт. Аккуратно завернутым в алюминиевую фольгу. А проведенным анализом в этом торте выявлен тот же яд, что стал причиной смерти миссис Кеппнер.

Мисс Трооп задумалась.

— И как Леона попыталась вывернуться?

— Она заявила, что никогда не видела этого торта и уж конечно не пекла его.

— Ей поверили?

— Выяснилось, что приготовлен он по оригинальному рецепту, приведенному в кулинарной книге, которую мисс Уэйбрайт только готовит к печати.

— Вероятно, книгу эту никогда не опубликуют.

— Наоборот, — возразил Эренграф, — я уверен, что издатель утроит первоначальный тираж, — он помолчал, вздохнул. — Как я понимаю, мисс Уэйбрайт тяжело переживала разрыв с мистером Байерстадтом. Она хотела, чтобы он остался с ней, и уже не собиралась отпускать его живым. Но она, естественно, не хотела, чтобы в убийстве обвинили ее. Не было у нее желания и отказываться от причитающейся ей по завещанию доли наследства. Она рассчитывала даже увеличить эту долю, свалив вину на вас. Вероятно, она не понимала, что картины — самое ценное из того, что оставил после себя мистер Байерстадт. Вот она и убила любовника, обставив все так, чтобы виновной в убийстве признали соперницу.

— А какова роль миссис Кеппнер?

— Этого нам не узнать. Участвовала ли домоправительница в заговоре? Стреляла ли она сама, чтобы затем дать ложные показания? Или мистера Байерстадта застрелила мисс Уэйбрайт, оставив миссис Кеппнер на месте преступления, чтобы та обвинила в убийстве вас? А может миссис Кеппнер просто увидела то, что видеть ей не следовало, и дав ложные показания, решила шантажировать мисс Уэйбрайт? Как бы то ни было, в какой-то момент мисс Уэйбрайт решила, что миссис Кеппнер потенциально опасна.

— Поэтому Леона и убила ее.

— Не только. В тот момент она поняла, что роль убийцы лучше отдать домоправительнице. Вероятно, мисс Уэйбрайт разобралась в тонкостях завещания и решила, что нет нужды подставлять вас. Более того, она поняла, что вы не собираетесь признавать себя виновной. А переложив вину на миссис Кеппнер, она избежала тщательного расследования, которое могло вывести полицию на нее.

— Святой Боже, — ахнула Эвелин Трооп. — Как она все закрутила.

— Да уж, — согласился Эренграф.

— А Леона пойдет под суд?

— За убийство миссис Кеппнер.

— Ей вынесут обвинительный приговор?

— Кому дано предугадать решение присяжных? Потому-то я предпочитаю не доводить дело до суда, — он задумался. — Возможно, улик, которые представит окружной прокурор, не хватит для вынесения обвинительного приговора. Разумеется, до суда могут всплыть новые улики. В том числе и говорящие в пользу мисс Уэйбрайт.

— Если она найдет хорошего адвоката.

— Выбор адвоката решает многое, — признал Эренграф. — Но, боюсь, мисс Уэйбрайт наняла человека, который ничем ей не поможет. Подозреваю, что ее признают виновной в убийстве первой степени. А через несколько лет выпустят на свободу за примерное поведение. Может, в тюрьме она узнает новые рецепты для своей книги.

— Бедная Леона, — печально покачала головой Эвелин Трооп.

— Да, жизнь горька, как написал в одном из стихотворений Уильям Хэнли, — Эренграф помолчал. — Вернемся к ста тысячам долларов. Мисс Трооп, вы уже выписали чек, не так ли?

Он взял у нее чек, сложил, убрал во внутренний карман пиджака.

— Такие женщины как вы — большая редкость. Деловитая и при этом такая женственная. И ослепительно красивая.

Последовавшая пауза длилась недолго.

— Мистер Эренграф, не хотели бы осмотреть остальные комнаты?

— С удовольствием, — заулыбался адвокат.

Лекарство Эренграфа

Гарднер Бриджуотер вышагивал по кабинету Мартина Эренграфа. Огромный, могучий. Колосс. Рядом с ним маленький адвокат чувствовал себя полевой мышкой.

— Если бы я хотел убить эту женщину, — правый кулак Бриджуотера врезался в его левую ладонь, — за этим бы дело не встало. Я бы стукнул ее по голове чем-то тяжелым. Молотком. Или кочергой.

Наковальней, подумал Эренграф. Плитой. «Фольксвагеном».

— Или я мог бы свернуть ей шею, — гремел Бриджуотер. — Или забить до смерти вот этими руками.

Перед мысленным взором Эренграфа возник сельский кузнец Лонгфелло[5].

— «Кузнец, могучий, с сильными руками», — процитировал он.

— Простите?

— Ничего, ничего. Так вы говорите, возникни у вас желание убить, вы бы тут же реализовали его?

— Уж ядом я бы пользоваться не стал. Это оружие слабых, хитрых, трусливых.

— Однако, вашу жену отравили.

— Так они говорят. В среду после обеда она пожаловалась на тошноту и головную боль. Приняла лекарство и легла отдохнуть. Когда она проснулась, ее самочувствие еще более ухудшилось. Она задыхалась. Я отвез Элиссу в больницу. Ее сердце перестало биться еще до того, как я заполнил вопросник к страховому полису.

— И причиной смерти стал довольно необычный яд.

Бриджуотер кивнул.

— Сидонекс. Без вкуса, без запаха, кристаллическое вещество, токсичный углеводород, получаемый как побочный продукт при изготовлении полимера, из которого потом отливают детали приборных щитков. То количество сидонекса, что обнаружили в организме Элиссы, могло свалить и слона.

— Вы недавно купили восемь унций сидонекса.

— Купил, — кивнул Бриджуотер. — У нас на чердаке поселились белки. Понимаете, деревья у дома разрослись, и с ветвей им прыгнуть в окно чердака — сущий пустяк. Белки шумят, пакостят, да еще очень хитрые. В капканы не лезут, отравленную приманку не трогают. Как так может быть, чтобы наука, придумавшая напалм и газ «орэндж», не нашла способа борьбы с грызунами, поселившимися на чердаке.

— И вы решили вывести их сидонексом?

— Я подумал, что стоит попробовать. Я смешал его с ореховым маслом и разбросал кусочки по чердаку. Белки обожают ореховое масло.

— Однако, вы выкинули сидонекс. Следователи нашли почти полную банку на дне вашего мусорного контейнера.

— Совершенно верно. Понимаете, недавно я увидел, как соседская собака поймала белку. И подумал, что белка эта отравлена сидонексом, а потому и стала легкой добычей. Если же собака съест нескольких таких белок, то отравится сама. Кроме того, как я уже говорил, яд — оружие тех, кто боится честного поединка. Даже белки заслуживают того, чтобы с ними боролись в открытую.

На тонких губах Эренграфа появилась улыбка и тут же пропала.

— Остается только понять, как попал сидонекс в организм вашей жены.

— Для меня это загадка, мистер Эренграф. Не подбирала же бедная Элисса кусочки орехового масла с пола на чердаке. Представить себе не могу, как это могло случиться.

— У полиции, естественно, есть своя версия.

— Эта полиция!

— Я вас понимаю. Они уверены, что вы подмешали смертельную дозу сидонекса в вино, которое ваша жена выпила за обедом. Яд без вкуса и запаха, так что его не почувствуешь в воде, не то что в вине. Позвольте спросить, какое она пила вино?

— «Нюи-сен-жорж».

— А что подавали на второе?

— Кажется, телятину. Какая, собственно, разница?

— «Нюи-сен-жорж» перебивает вкус телятины. Что ж там говорить о сидонексе. Полиция утверждает, что бокалы были вымыты, а остальная посуда — нет.

— Бокалы хрустальные. Я всегда их мою вручную, а остальную посуду Элисса ставит в моечную машину.

— И то, — Эренграф поправил узел галстука цвета бутылки «нюи-сен-жорж». — Как ваш адвокат, я должен коснуться нескольких щекотливых тем.

— Я вас внимательно слушаю.

— Ваша любовница, молодая женщина, ждет от вас ребенка. Вы и ваша жена не очень-то ладили. Ваша фирма, приносящая немалый доход, в последнее время испытывает недостаток оборотных средств. Жизнь вашей жены застрахована на пятьсот тысяч долларов, которые в случае ее смерти должны получить вы. Кроме того, вы ее единственный наследник, и достанется вам немало, даже с учетом уплаты всех налогов. Все так?

— Да, — признал Бриджуотер. — И полиции это показалось подозрительным.

— Меня это не удивляет.

Бриджуотер неожиданно остановился перед столом, оперся на него могучими руками, наклонился к маленькому адвокату.

— Мистер Эренграф, — голос его снизился до шепота, — как вы думаете, признавать мне свою вину?

— Разумеется, нет.

— В этом случае можно будет договориться с прокурором о более мягком обвинении.

— Но вы же ни в чем не виноваты, — удивился Эренграф. — Все мои клиенты невиновны, мистер Бриджуотер. Да, я беру за свои услуги большие деньги. Кто-то может сказать, бешеные. Но получаю я их лишь после того, как мой клиент оправдан и все обвинения с него сняты. Я намерен доказать вашу невиновность, мистер Бриджуотер, после чего вы и заплатите причитающийся мне гонорар.

— Я понимаю.

— А теперь, — Эренграф поднялся, потер руки, — давайте разбираться, что же мы имеем. Ваша жена ела то же, что и вы, не так ли?

— Совершенно верно.

— И пила то же вино?

— Да. В вине, что осталось в бутылке, яда не обнаружено. Но я мог бросить несколько кристаллов сидонекса ей в бокал.

— Но вы этого не сделали, мистер Бриджуотер, так что давайте не забивать голову подобной ерундой. Кажется, вы сказали, что сразу после обеда ей стало нехорошо.

— Да, она почувствовала тошноту, у нее разболелась голова.

— Тошнота и головная боль. Вы же не врач, мистер Бриджуотер, так что не можете считаться экспертом в этих вопросах. Она прилегла отдохнуть?

— Да.

— Но сначала приняла лекарство?

— Именно так.

— Аспирин или что-то в этом роде?

— Какое-то патентованное средство. «Дарнитол». В его состав входит аспирин. Элисса принимала его от всего, будь то несварение желудка или подагра.

— «Дарнитол», — повторил Эренграф. — Болеутоляющее средство.

— Болеутоляющее, — кивнул Бриджуотер. — А также противосудорожное, прочищающее и прочая. Панацея, лекарство от всех болезней. Элисса в это свято верила, мистер Эренграф, и мне представляется, что этим-то в значительной мере и обусловлена эффективность этого препарата. Я не принимаю лекарств, никогда не принимал, а головная боль у меня проходила так же быстро, как и у нее, — Бриджуотер хохотнул. — Во всяком случае, в антидот для сидонекса «Дарнитол» не годится.

— Г-м-м, — вырвалось у Эренграфа. — Подумать только, ее убил «Дарнитол»!

После их первой встречи прошло пять недель, и за это время настроение клиента Эренграфа заметно улучшилось: Гарднера Бриджуотера уже не обвиняли в убийстве жены.

— Я сразу же подумал об этом, — ответил Эренграф. — Полиция зациклилось на экстраординарном совпадении: вашем приобретении сидонекса, который вы решили использовать для уничтожения белок. Я же исходил из презумпции вашей невиновности, поэтому отмел это совпадение, как не имеющее отношения к делу. И только когда другие мужчины и женщины начали умирать от отравления сидонексом, картина стала проясняться. Учительница в Кенморе. Пенсионер-сталелитейщик в Лакауэнне. Молодая женщина в Очард-Парк.

— И другие, — вставил Бриджуотер. — Всего одиннадцать, не так ли?

— Двенадцать, — поправил его Эренграф. — Если бы не дьявольская хитрость отравителя, ему бы не удалось так долго водить полицию за нос.

— Я не понимаю, как же он этого добился.

— Не оставляя улик, — объяснил Эренграф. — И раньше отравители подмешивали яд в таблетки того или иного лекарства. А один мужчина, кажется, в Бостоне, подсыпал мышьяк в сахарницы в кафетериях. И хотя убийства поначалу кажутся случайными, со временем между ними выявляется связь. Но этот убийца вкладывал яд только в одну капсулу во всем флаконе. И жертва могла преспокойно принимать лекарство, пока не проглатывалась роковая капсула. Следов во флаконе не оставалось, так что полиция не могла выйти на след преступника.

— Святой Боже!

— Полиция отправляла на экспертизу флаконы с «Дарнитолом», которые всякий раз оказывались среди вещей покойного, но не находила в таблетках ничего криминального. Но число погибших росло, и в конце концов не осталось никаких сомнений, что смерть этих людей напрямую связана с «Дарнитолом». Полиция арестовала все запасы этого лекарства в аптеках. И выяснилось, что во флаконах имеется лишь одна капсула с ядом.

— А убийца…

— Его найдут, я в этом не сомневаюсь. Это лишь вопрос времени, — Эренграф поправил галстук, в чередующиеся широкую синюю и узкие золотую и зеленую полосы. Галстук Кейдмонского общества, память об одном клиенте, которого ему довелось защищать. — Не удивлюсь, если это будет один из сотрудников предприятия, на котором изготавливают «Дарнитол», обозлившийся на руководство. Такое случается. Или какой-нибудь неуравновешенный тип, которому не помогло это лекарство. В итоге двенадцать покойников, не считая вашей жены, и фирма на грани банкротства. Как-то мне не верится, что сейчас хоть кто-нибудь покупает «Дарнитол».

Бриджуотер вздохнул.

— А мне кажется, истинного убийцу не найдут.

— Найдут обязательно, полиция не любит оставлять свободные концы. Кстати о свободных концах. Если чековая книжка при вас, сэр…

— Да, конечно, — Бриджуотер выписал чек Мартину Эренграфу на очень приличную сумму. На мгновение его ручка застыла над тем местом, где следовало поставить подпись. Возможно, он подумал о том, что платит деньги человеку, который вроде бы ничем ему не помог.

Но кто сможет узнать, какие мысли роились в голове Бриджуотера. Он подписал чек, вырвал его и с поклоном протянул адвокату.

— А что бы вы пили под телятину? — спросил он.

— Простите?

— Вы говорили, что «Нюи-сен-жорж» перебивает вкус телятины. Какое бы вы выбрали вино?

— Прежде всего, я не выбрал бы телятину. Я не ем мясо.

— Не едите мясо? — Бриджуотер, похоже, мог без труда умять целого барашка. — А чем же вы питаетесь?

— Сегодня вечером я буду есть запеканку из орехов и соевых бобов. Под нее отлично пойдет «Нюи-сен-жорж». А может, я отдам предпочтение доброй бутылке «Шамбертина».

«Шамбертин» и запеканка из орехов и соевых бобов остались лишь приятным воспоминанием, когда четырьмя днями позже охранник привел маленького адвоката в камеру, где его дожидался Эванс Уилер. Адвокат, в сшитом по фигуре темно-сером костюме, жилетке, голубой рубашке и галстуке цвета морской волны разительно отличался от своего клиента. Высокого, худого, словно молодой Линкольн, в полосатом комбинезоне и джинсовой рубашке. Клиент был в стоптанных кроссовках, адвокат — в начищенных туфлях из кордовской кожи.

Однако, отметил Эренграф, наряд этот был молодому человеку к лицу, даже пятна от реактивов на комбинезоне и заштопанный рукав рубашки.

— Мистер Эренграф, — Уилер протянул руку, — прошу извинить, что принимаю вас в столь неподобающей обстановке. Подозреваемых в массовом убийстве в хоромы не селят, — он печально улыбнулся. — Газеты называют случившееся преступлением века.

— Это ерунда, — отмахнулся Эренграф. — До конца века еще далеко. Но преступление, несомненно, очень серьезное, сэр, и собранные улики ставят вас в щекотливое положение.

— Потому-то я и хочу, чтобы вы были на моей стороне, мистер Эренграф.

— Это понятно.

— Я знаю вашу репутацию, сэр. Вы творите чудеса, а меня, судя по всему, может спасти только чудо.

— Вас может спасти специалист по затягиванию расследования. Если оно сильно затянется, возмущение общественности пойдет на убыль. А когда о вас почти что забудут, он заявит, что вы признаете себя виновным, но при совершении преступления вы не отдавали отчета в своих действиях. Упор на временное помешательство может сработать, по крайней мере, вам вынесут менее суровый приговор.

— Но я невиновен, мистер Эренграф.

— Я не в праве утверждать обратное, мистер Уилер, но я не уверен, что именно мне следует браться за вашу защиту. Я прошу большие деньги, но платят их лишь те клиенты, которых полностью оправдывают. Поэтому я берусь защищать далеко не всех.

— Только тех, кто может позволить себе ваши расценки?

— Не обязательно. Мне случалось защищать бедняков по определению суда. Один раз я добровольно предложил свои услуги поэту, у которого за душой не было ни цента. Но вот в чем обычно схожи мои клиенты: они могут оплатить мои услуги и они невиновны.

— Я невиновен.

— Охотно допускаю.

— И я далеко не бедняк, мистер Эренграф. Вы знаете, что я работал в «Трайдж корпорейшн», изготовителе «Дарнитола».

— Мне это известно.

— Вы знаете, что я уволился шесть месяцев тому назад.

— После того, как поспорили с работодателем.

— Мы не спорили, — возразил Уилер. — Я просто сказал ему, куда он может засунуть пару пробирок. Видите ли, я мог дать ему такой совет, хотя и не знал, воспользуется ли он им. В свободное от работы время я разработал оригинальный режим процесса полимеризации, позволяющий получить оксиполимер с уникальными характеристиками, стойкий к…

Уилер продолжал объяснять, к чему оказался стойким этот самый оксиполимер, а Эренграфу оставалось лишь гадать, о чем же толкует этот молодой человек.

— …Роялти за первый год использования предложенного мною процесса превысят шестьсот пятьдесят тысяч долларов в год. И мне сказали, что это только начало.

— Только начало, — эхом откликнулся Эренграф.

— Я не стал устраиваться на работу, потому что в этом уже не было никакого смысла, и не поменял образа жизни, поскольку меня и так все устраивает. Но я не хочу провести остаток дней в тюрьме, мистер Эренграф, и не хочу получить свободу с помощью каких-то юридических уловок: ненависть соседей мне ни к чему. Я хочу, чтобы меня полностью оправдали, и ради этого готов на любые расходы.

— Разумеется, готовы, — покивал Эренграф. — Другого и быть не может. В конце концов, дорогой мой, вы же невиновны.

— Абсолютно верно.

— Хотя, — Эренграф вздохнул, — доказать вашу невиновность будет непросто. Улики…

— Не в мою пользу.

— Да уж. В вашей мастерской найден наполовину пустой контейнер с сидонексом. Вы, правда, заявили, что раньше его и в глаза не видели.

— Именно так.

Эренграф нахмурился.

— А может, вы купили сидонекс, чтобы избавиться от грызунов. Крысы доставляют столько хлопот. Вы понимаете, крысы в подвале, белки на чердаке…

— Летучие мыши — на колокольне. Я понимаю, но грызунов в моем доме нет. Я держу кота. Он справляется со своими обязанностями.

— Справляться-то он справляется, но нам от этого толку ноль. Вроде бы вы купили сидонекс в магазине химических реактивов на улице Норт-Дивижн, о чем свидетельствует ваша подпись в реестре. Вы же знаете, магазин фиксирует, кому продаются ядовитые вещества.

— Подделка.

— Несомненно, но очень искусная. В вашем доме на полке стенного шкафа нашли флаконы с «Дарнитолом», некоторые невскрытые, другие — с добавленной капсулой с сидонексом. Они из той партии, что стала причиной смерти тринадцати человек.

— Меня подставили, мистер Эренграф.

— И, должен отметить, очень ловко.

— Я никогда не покупал сидонекс, я никогда не слышал о сидонексе… пока люди не начали от него умирать.

— О? Вы работали в компании, которая создала это вещество. До того, как поступили на фирму, выпускающую «Дарнитол».

— Это было до создания сидонекса. Я перешел в фирму-изготовитель «Дарнитола», а уж потом мой прежний работодатель нашел средство, избавляющее от крыс, но получается так, будто я воспользовался старыми знаниями на новом месте работы. Но я не имел никакого отношения к сидонексу и никогда не принимал «Дарнитол», не говоря уже о том, чтобы выкладывать приличные деньги за абсолютно бесполезный змеиный жир.

— Кто-то же купил эти флаконы.

— Да, но только не…

— И кто-то купил сидонекс. И подделал вашу подпись в реестре.

— Да.

— И расставил флаконы со смертоносными капсулами на полках аптек и супермаркетов.

— Да.

— И дожидался, пока случайные жертвы проглотят эту капсулу и умрут в муках. И оставил улики, сваливающие вину на вас.

— Да.

— И позвонил в полицию, разумеется, анонимно, чтобы вывести их на ваш след, — Эренграф позволил себе улыбнуться. Одними губами. — Вот здесь он допустил ошибку. Пусть бы все шло своим чередом. Ждал же он, пока сработает одна единственная капсула в сидонексом в целом флаконе с «Дарнитолом». Полиция проверяла всех, кто уволился из «Трайдж корпорейшн». Рано или поздно они добрались бы и до вас. Но он хотел ускорить события, а это доказывает, что вас подставили, сэр, потому что в полицию мог позвонить только человек, который хотел свалить вину на вас!

— То есть тот самый телефонный звонок, что посадил меня на крючок, снимет меня с этого крючка?

— Ах, — вздохнул Эренграф, — если бы все было так просто.

В отличии от Гарднера Бриджуотера юный Эванс Уилер являл собой само спокойствие. Вместо того, чтобы топтать ковер Эренграфа, химик сидел в уютном кожаном кресле, положив ногу на ногу. Одежда его не отличалась от той, что он носил в тюрьме, хотя острый глаз Эренграфа отметил, что местоположение пятен от химреактивов иное, да и рукав джинсовой рубашки цел.

Эренграф восседал за столом, в темно-зеленом блейзере и желто-коричневых брюках. В галстуке Кейдмонского общества, который доставал из шкафа лишь по торжественным случаям.

— Мисс Джоанна Пеллатрис преподавала социологию в седьмом и восьмом классах средней школы Кенмора, — говорил Эренграф. — Незамужняя, двадцати восьми лет, проживала одна в трехкомнатной квартире на Дирхерст-авеню.

— Одна из первых жертв убийцы.

— Стала одной из первых. По существу, самая первая, хотя мисс Пеллатрис и не возглавила список погибших. Убийца взял одну капсулу из ее флакона «Дарнитола», вскрыл, выбросил из нее порошок, который не приносил пользы, но и не причинял вреда, и заменил его смертоносным сидонексом. Потом вернул капсулу во флакон, флакон — на полку в аптечке и стал ждать, пока у несчастной женщины заболит голова или схватит живот, и она проглотит роковую капсулу.

— Капсулы эти не помогают ни от живота, ни от головы, — вставил Уилер.

— И в конце концов она проглотила эту капсулу. Но еще до того ее убийца разнес по аптекам и супермаркетам флаконы с одной отравленной капсулой в каждом. Разумеется, существовала вероятность того, что смертоносность «Дарнитола» выявится прежде, чем мисс Пеллатрис отправится в мир иной. Но убийца резонно рассудил, что от «Дарнитола» должно умереть достаточно много людей, прежде чем будет установлена причина их смерти. Его расчет подтвердился. Мисс Пеллатрис стала четвертой, но далеко не последней жертвой.

— А убийца…

— Этого ему показалось мало. Его зовут Джордж Гродек. У него был роман с мисс Пеллатрис. Причем для мистера Гродека роман этот значил куда больше, чем для мисс Пеллатрис. Он устраивал скандалы, однажды в ее квартире, другой раз — прямо на экзамене. Газеты назвали его отвергнутым кавалером. Полагаю, это соответствовало действительности.

— Вы сказали «этого ему показалось мало».

— Сказал. Если бы он хотел лишь уменьшить плотность населения и разорить «Трайдж корпорейшн», он бы вышел сухим из воды. Полиция бы до сих пор проверяла людей, которые имели зуб на «Трайдж корпорейшн», а также всяких психов, мечтающих о массовых убийствах. Но наш мистер Гродек как-то прознал о вашем существовании и решил повесить все убийства на вас.

Эренграф стряхнул с лацкана невидимую пушинку.

— Он потрудился на славу, но его замысел не выдержал скрупулезного расследования. Выяснилось, что ваша подпись в реестре подделана. В его записной книжке, найденной в ящике комода в его квартире, обнаружены пробные подписи. Он усердно практиковался, чтобы добиться максимального сходства. В другом ящике обнаружились флаконы с «Дарнитолом» и маленькая машинка, с помощью которой наполняют и запечатывают капсулы, а также много раздробленных капсул, которые ему не удалось вскрыть.

— Странно, что он не спустил их в унитаз.

— Удачливые преступники наглеют, — пояснил Эренграф. — Они начинают думать, что им все нипочем. Вот и Гродека подвела наглость. Иначе он не стал бы подставлять вас и звонить в полицию.

— И ваше расследование вскрыло факты, которые упустила полиция.

— Совершенно верно, потому что я исходил из презумпции вашей невиновности. Если вы невиновны, значит, вина лежит на ком-то еще. Если виновен кто-то другой, и он подставил вас, значит, у него есть мотив для убийства. А мотив этот означает, что у убийцы была веская причина убить одну из жертв. Так что мне осталось лишь повнимательнее приглядеться к жертвам, чтобы найти убийцу.

— Послушать вас, все так просто. И все-таки мне очень повезло. Если б не вы, сидеть мне в тюрьме до конца жизни.

— Я рад, что вы это понимаете, ибо в противном случае мой гонорар показался бы вам чрезмерно высоким.

Он назвал сумму, химик тут же достал ручку и чековую книжку, выписал чек.

— Я никогда не выписывал чек на такую большую сумму, — признался он. — Но мне кажется, своими деньгами я распорядился чрезвычайно удачно. Какое счастье, что вы поверили в меня, в мою невиновность.

— В этом я никогда не сомневался.

— Вы знаете, кто еще называет себя невиновным? Бедняга Гродек. Он бьет себя в грудь и кричит, что никогда никого не убивал, — Уилер недобро улыбнулся. — Может, ему следует нанять вас, мистер Эренграф?

— Дорогой мой, разумеется, нет. Иной раз я могу сотворить чудо, мистер Уилер, вернее, мои деяния кто-то может принять за чудо, но творить их я могу лишь на благо невиновных. А убедить меня в невиновности мистера Гродека не под силу никому. Я убежден, что он виновен, а потому ему придется понести наказание за содеянное, — маленький адвокат покачал головой. — Вы знакомы с творчеством Лонгфелло, мистер Уилер?

— Вы про Генри Уодсуорта? «У берегов Гитче Гами, рядом с какой-то Большой Водой»? Вы про этого Лонгфелло?

— «Рядом со сверкающей Большой Водой», — уточнил Эренграф. — Другой мой клиент напомнил мне «Деревенского кузнеца», так что недавно я перечитал Лонгфелло. Вас увлекает поэзия, мистер Уилер?

— Не так, чтобы очень.

— В поэзии можно открыть для себя много нужного и полезного. Взять такую вот строку: «Учиться работать и ждать».

— Неплохой совет.

— «Учиться работать и ждать». Согласен с вами, мистер Уилер. Прислушивайтесь к поэтам. У поэтов есть ответы на многие вопросы, мистер Уилер, — и Эренграф широко улыбнулся.