Рассвет

Глава 26

После проведения жрецами жертвоприношений и сбора подаяний храмам Солнца, послышались песнопения, восхвалявшие справедливейшее правление, давшее гражданам настоящую свободу вероисповедания.

Когда утихли звонкие детские голоса — розовощекие мальчики, преисполненные гордости, гурьбой удалились в храмы, сопровождаемые чувственными жрецами. В этот светлый праздник ребятне накрыли богатые столы и им дозволялось вкушать вино. Что есть вино, это сок ягод, наполненных лучами божественного Солнца.

Большинство детей были отобраны в селениях для служения храмам. Деревенские жители были только рады, что их дети пополняли ряды священнослужителей храмов Солнца. Некоторые моралисты кощунствовали, заявляя, что отток трудоспособного населения в жречество, увеличивает нагрузку на оставшихся в деревнях. Они забывали о восстановлении в народе прежней веры в божественную сущность Солнца, прежде люто притесняемой в Империи.

Как только закрылись ворота храмов, празднованию был дан официальный ход.

В столичном граде все ликовало, торжество в честь Родины-Матери было в самом разгаре. Толпы гуляющих зевак и прочих ротозеев заполнили улицы, прилегающие к Старой Площади — центру столицы. Веселящихся людей было так много, что заранее был оглашен особый указ, суть которого состояла в том, что были запрещены все передвижения всадников.

По ним было разрешено проезжать, в виде служебной надобности, только коляскам Синей Стражи, Гвардии, ну и, само собой разумеется, каретам Слуг Народа.

В городе все заблаговременно было подготовлено к столь славному событию: очищены свалки и вывезен весь мусор, улицы чисто подметены, где было возможно- даже вымыты водой. Покрашены фасады домов, выходящих на центральные улицы.

В преддверии дня Родины — Матери, из окон на древках свесили бело-синие стяги с багровой каймой. Над улицами были протянуты слегка выцветшие, от постоянных вывешиваний, лозунги: — «Честь, скромность, неподкупность — главная и неотъемлемая грань жизни Слуги Народа!», «От каждого по способностям, каждому по потребностям», «Первый Слуга Народа чтит чаяния простых раввенцев».

В честь празднества во многих местах, выкатили бочки с халявным пивом и медовухой. Каждому желающему наливали полную корчагу после того, как он выкрикивал во все горло, нечто подобное:

— Слава свободной Раввене, без взяточничества и произвола!!!

Патрули синих стражников зорко следили за разгулявшимися гражданами, в то же время, выполняя наказ — не обращать внимания на мелкие нарушения порядка.

В переулках стояли крытые повозки, куда относили и складывали перегулявших граждан, дабы не смущать взора иноземцев. Впрочем, стражники не забывали прошерстить карманы кутил, свалившихся с ног. Выворачивая их, они в сердцах ругали гуляк за проявленную ими разумную предусмотрительность.

В честь этого славного события, исполняя приказ легата синих стражников Колотила, всех, свободных от дежурств, «синяков» выгнали на улицы. В большинстве своем стражники в душе кляли эти праздники нехорошими словами. Кому радость, а им невзгода. Это как, для запряженной в коляску лошади свадьба: вся морда в цветах, а жопа в мыле, да еще извозчик-гад, изгаляется, хлещет кнутом по крупу, для пущего и всеобщего веселья.

Среди толпы, с трудом, пробирался молодой человек — плечистый верзила в форме черного стражника. Меч он свой привесил на плечевую перевязь, хотя при его немалом росте, полуторный «пасынок», смотрелся бы не хуже и на поясном ремне.

Юнний Малыш пользуясь предоставленной возможностью, жаждал свалить с города на пару ближайших декад. Он успел метнуться в Братство Черной Стражи и отпроситься у Арана Большого, на побывку.

Потупив глазки и глядя себе под ноги, он умилительно рассказывал, как в самом раннем детстве бабушка кормила его с ложечки молочной кашкой и, утерев ему платочком испачканный подбородок, сажала на горшок. Этим слезливым повествованием, он предварял просьбу проведать захворавшую бабку и отпустить его в деревню Дудыкину Гору.

Рыжий здоровяк, возвышавшийся на целую голову над тоже немаленьким Юннием, лишь искоса посмотрел на него. Замотанный суетой, он по постановлению архонта Лугана, безвозмездно выделял несколько групп Черной Стражи, для обеспечения правопорядка.

Видимо, в его взбаламученной голове, с названием деревни возникла, какая-то неясная ассоциация. Но, как и все дюжие люди, он отличался весьма добродушным нравом. Поразмыслив немного, он решил, что обойдется и без Юнния, выставив в банк Мориты другого охранника. Только надо выставить рослого и здорового, как указано в соглашении, но не сильно шустрого. Наверно собственники банка полагали, что все верзилы не слишком умны, чтобы обчистить подвальное банковское хранилище.

Аран, махнув рукой, отпустил своего подначального, все — таки не слишком искренне высказав сожаление о внезапной немощи кормилицы.

Подозрение его было вполне обоснованным, конечно никакой хворой бабки у Юнния Малыша не было. Он собирался по-быстрому слинять в небольшой приморский городишко Новораввенск и кутнуть там хорошенько, заодно поправив свое пошатнувшееся здоровье. Если это понятие, было бы приемлемо к неуемному прожиганию жизни.

Вечерней конкой он хотел уже отбыть на море.

А еще ему надо было успеть поставить в известность беловодца Дейвана, чтобы тот передал куда следует, что их прознатчик, будет временно отсутствовать в столице. И повод хороший у него. Опасная рана получена при защите интересов Беловодского князя.

За эту корябину на боку, он еще при прошлом расставании, попытался вырвать для себя лишнюю горсть серебра.

Дейван, передавая ему звенящий кошель, хмуро глянув на него, заметил, что его прирученный дикий кот Тиша, после кровавой схватки со степняками, войдя во вкус человеческой плоти, не прочь поглодать его тело, без меры алчущее беловодского серебра.

В боку у него продолжала саднить полученная рана, скомканная тряпица, набухшая кровью, присохла к ней.

Юнний, трясясь за свое здоровье, хотел пойти вначале к знаменитому целителю Абидолу.

Дейван, посетовав на скудоумие своего напарника, заверил его, что не стоит верить молве о всесилии, преувеличенного слухами об умении этого целителя и перенаправил его к одному, как он уверял, надежному лекарю Плейшеру. Этот эскулап уже оказал немало ценных услуг беловодской разведке и в своем деле он мастак.

Его несомненным достоинством было- умение держать свой язык за зубами. Немало этому способствовал двойной серебряный денарий, впоследствии полученный им от подраненного верзилы.

Найдя нужную ему улочку, Юнний увидел вывеску с изображением чаши и плюющей в нее ядом, здоровенной змеюки, обвивающей ее.

Напротив, прямо через улочку, две бабки сидели на скамейке и лузгали семечки. Судя по наплеванной ими кучке шелухи, на достигнутом они не собирались останавливаться. Пока он шел по улочке, две старушенции сверлили его подозрительными взглядами.

Юнний поежился от неприятного чувства, возникшего между лопатками, когда кто-то исподтишка, но настойчиво, рассматривает человека. Он рванулся к двери под вывеской и что есть силы, громыхнул засовом.

Послышалась шаркающая походка и дрожащий голос, с явным оттенком опаски, донеся из-за двери:

— На улице идет сильный ливень!

На что он, по наущению Дейвана, скороговоркой выпалил:

— Рико любит гладить перепелиные яйца!

При произнесении этой, полной бессмыслицы фразы, почувствовал себя полным недоумком. Хотя, почему почувствовал. У любого слышавшего эти слова, укрепилось бы это утверждение. В этот праздничный день, с голубого неба, словно по чьему-то заказу, светило яркое солнышко, а никому неизвестный Рико, любящий гладить перепелиные яйца, выглядел, если не извращенцем, то, по крайней мере, весьма неприятной личностью.

Ставни на двери открылись, и в небольшом проеме появились чьи-то глаза, они внимательно, даже с некоторым подозрением, оглядели «черного братца». Хозяин пытливого взора произнес следующую часть пароля:

— Свет лунного лика затеняет истинную суть вещей!!!

После полоумного обмена речами, полного бреда сивой кобылы, дверь отворилась и его впустили внутрь:

— Заходите скорее, хвоста за Вами не было?

Юнний, которого уже все вокруг достали своими нелепыми играми в таинственность, мрачно произнес:

— Привязался было один подозрительный следом за мной, так я его лезвием по горлу чик и в колодец!

Плейшер — пожилой лекарь, с кустистыми седыми бровями, одобрительно глядя на него, сдержанно похвалил инициативного парня:

— Молодой человек, Вы далеко пойдете. Прошу Вас, проходите!

Юнний, страдающий от того, что его утонченного чувства юмора никто кроме него самого не понимает, тяжело вздохнул.

Они вошли в приемную палату лекаря, где тот принимал посетителей. Усевшись на колченогий табурет и ожидая, пока Плейшер моет и тщательно трет руки мыльным камнем, оглядел помещеньице.

Дневной свет из оконного проема, через мутное белесое стекло, освещал стоявший в углу стол, на котором находились мраморная ступка и увесистый пестик, аптекарские весы для точного измерения доз отпускаемых лекарств и составления снадобий.

Второй стол, стоявший посередине, был оснащен кожаными ремнями, для сковывания больного, лежащего на нем. Юнний невольно содрогнулся и перевел взгляд выше.

Под потолком, на жердинах, висели пучки сушенных лекарственных трав, впрочем, там и свисало несколько длинных вязанок, лука, чеснока и ярко-красного кхандского жгучего перца.

Несколько настенных полок были уставлены всевозможными горшочками, кувшинчиками, туесками, стеклянными колбами и прочими хранилищами мерзостных средств, из коих лекарь составлял свои целебные зелья.

От зловония оных, у пациента защипало в носу и он чихнул. Лекарь, ищущий необходимые компоненты для составления мази, осуждающе глянул на него, но промолчал.

Юннию пришла в голову внезапная мысль, а почему этим пакостникам нельзя составлять свои снадобья из ягод малины, свежего меда, цветов, вина. Они приятно пахли бы и пользы, несомненно, от них больше было.

Он поспешил высказать свою гениальную мысль лекарю. Тот словно не слыша его, пробормотал себе под нос, нечто подобное:

— Поганая жаба укуси этих надоедливых знатоков недугов — «самозваных эскулапов»!

Пациент обиделся на него и замолчал. Его внимание привлекла, незамеченная им, ранее маленькая лавка, накрытая чистым полотном, стоящая за столом с ремнями.

Юнний хмуро разглядывал лежащие на холсте лезвия, ножи, пилы и штуковину, смахивающую на сверло. Поневоле, у него стали закрадываться мрачные мысли, что его положат на этот самый стол и спеленают ремнями, чтобы разделать как свинью. Этот подозрительный, боящийся собственной тени эскулап, мог оказаться душегубом, снабжающим свежим товаром ближайшую мясную лавку. А точно, припомнил Юнний. Он же видел на входе в переулок такую. Там, вихрастый загорец заворачивал в тонкие лепешки мелко накрошенное печеное мясо. Да нет, не может быть. Почему не может, засомневался он, а вдруг его безумная догадка — верна.

Наконец лекарь, прервав затянувшее, выматывающее душу ожидание, заставил раздеться. Оглядев раненый бок, с присохшей кровавой тряпицей хмыкнул, принес таз с водой и смыл корку крови вместе с приставшей тряпицей. Остановив выступившую кровь, проворчал, что ему еще сильно повезло. Надавив на края раны, осмотрел внимательно и, чуть ли не обнюхав, он обработал ее какой-то дурно пахнущей бесцветной жидкостью. От только что изготовленного снадобья чуть обожгло бок.

Целитель сильно обрадовал Юнния, сказав, что резать его не будет, потому, что на ране видна только чистая кровь, гноя нет. К его счастью, он легко отделался. Острие клинка степняка ничего у него не задело внутри.

Он наложил на бок нашлепку из дурно пахнущей вороньей мази и подождал, чтобы она присохла и прихватила надежной коркой рану.

Плохо одно, рана под затвердевшей мазью зверски чесалась, но это была уже не вина лекаря.

Плейшер посетовал, принимая серебришко, что посетители, подобные Юннию, иногда запускают ранения и являются слишком поздно.

Провожая его, он поставил горшок с каким-то растением на окно и пожелал ему быть поосторожнее.

Бабки, все еще сидевшие на скамеечке, проводили уходящего Юнния подозрительным взглядами.

К ним подошел поджарый мужчина, в чужеземном одеянии и чуть наклонив голову, вежливо поинтересовался:

— Добрые старушки, не скажите мине, это Цветочная ульица?

— Она, милок, она! Тебе к лекарю Плейшеру? Вона видишь дом с вывеской, где гадина намалевана. Тама на окне, еще горшок с фикусом стоит, туда иди.

— Благодарью Вас, милые старушки!

Когда вежливый чужестранец отошел, одна из них, более шустрая подметила:

— Глянь-ка Авдотья, какой уважительный. Нечета нашим мужикам, сразу видать иноземца!

Между тем, чужестранец подошел и громыхнул засовом, произнес через дверь:

— Я Бон, Жейм Бон!!!

Оттуда спросили, ни встречал ли он, случайно, человека с золотым арбалетом.

Назвавшийся Жеймом Боном, спокойно уверил спрашивающего, что нет, не видел такого, но ему нужна только мебель. Вежливый чужестранец, оглянувшись по сторонам, шмыгнул в отворившуюся дверь.

Одна бабка, лузгающая семки, спросила у другой старушенции:

— Авдотья, а кто тута живет, лекарь что-ль, лечащий умалишенных?

Местная бабка, которую зашла проведать, ее давнишняя подруга, просветила:

— Да не, Маврикия, тута одни шпиены, иноземные прознатчики кучкуются! Кого только тута не бывать и желтолицые, и западные недруги, и изменщики Родины!

Маврикия засомневалась:

— А чой то «красноперые» их под ручки не возьмут и на дыбу не привесят-то?

— Дак, здеся одни злыдни! А вот в Совете Слуг, матушку- Родину оптом сбывают, тайны там ладные, стоящие и недешевые. А тута шляются одни горемыки, крохи подбирают!

— Это верно, Родину Слуги — ироды продают, а пенсию какую декаду уже не повышают!

Они углубились в старушечьи повседневные сплетни.

Выйдя на улицу, Юнний опять был подхвачен ликующей толпой. Только это, на этот раз, вместо выпивох, были «согласные», дружно скандирующие призыв:- «Да здравствует великая Раввена!!»

Влившись в толпу «согласных», он шествовал вместе с ними далее, в сторону Манежной площади. Пройдя через нее, к Каменному мосту, за которым и находился, нужный ему, постоялый двор «Рогатый Петух»

Кто-то хмельным голосом пытался напевать, громко крича ему прямо в ухо:

У Юнния поневоле вырвалось экспансивная фраза:

— Ну, никуда от этих бодрячков не деться! Ублюдки, себе-то вы настроите, я нисколько в этом не сомневаюсь!

Он постарался вырваться из толпы умалишенных «согласных», отступив к краю и с ненавистью посмотрел на них.

Эх, а с другой стороны посмотреть, в самом деле, хорошо быть на содержании казны и вопить во все горло о любви к Родине. А тут приходится втихую резаться со степняками, готовящими вторжение в Раввену и никто, о тебе даже доброго слова не скажет. А могли и орден дать какой-то, вон сколько их цепляют непричастные. Глянешь, а какой-то вороватый и пронырливый сановник их на груди больше имеет, чем убеленный сединами прославленный ветеран Великой Войны. Поневоле складывается впечатление, что эти награды выдают только тем, кто больше сопрет в казне державной.

Далее за «согласными», следовавшими стройными рядами, шли жеманные молодые ребята, одетые в светло-синие одежды, с растертыми свеклой румяными щеками и подведенные сурьмой глазами. У многих ногти были выкрашены в пурпурный цвет, подобно кхандским девицам, промышлявшим своим телом в столице.

Они, жеманно кривляясь, дурашливо кричали:

— Гей! Раввенцы все на шествие свободы! Гей!!!

Один из них, остановившись возле статного Юнния, проблеял дискантом:

— «Братик», не составишь нам компанию?

Юнний, с отвращением сплюнул и, закипая от негодования, проворчал:

— Ну негде спрятаться в нынешней Раввене, от этих сладеньких голосков!

Он двинулся дальше, огибая их по большой дуге. Свобода, свободой, но от этих задолюбцев подальше надо держаться. Вон их сколько в Морите объявилось, даже в Совете слуг Народа многие заседают, их иначе простой народ и не зовет. А народ даром не хает: он зрит в самый корень, все видит и все знает. Недаром ведь в народе говорят: — народные слуги — одни содомиты! Или как их на Западе кличут — «педросы», нет, неправильно, во «пидорасы», слово то какое звучное, жаль не приживется в Раввене.

Уже виднелась за Каменным мостом крыша постоялого двора, где проживал Дейван. Юнний рванулся вперед, прорываясь сквозь толпу, придерживая свой меч, чтобы ненароком никого не задеть ножнами.

Сзади раздался цокот копыт и громыхание колес кареты по булыжной мостовой. Он успел шустро отпрянуть в сторону под крик:

— Дорогу Слуге Народа!!!

Задавят ведь живодеры и ничего им за это не будет. Нечего скажут, было соваться под колеса кареты Слуги Народа. Ходят, тут всякие, только ездить уважаемым людям мешают.

Подняв голову, он увидел чуть не задавившую его, проследовавшую мимо, карету с синей крышей. Рядом с ездовым сидел его знакомец Кер Белоголовый. С ним еще был незнакомый Юннию телохранитель с улыбчивой физиономией, впрочем, они были не одни. Их сопровождало несколько человек, что неужели команда защитников уже вся набрана?

Мда, нелегко придется скоро им. Они даже не догадываются, как он, вместе с Дейваном и Тишей, сильно подсобил им, побив вторую банду «конопасов», имеющих поручение спешно прикончить Сая Альвера, до начала Игры Смерти.

Ездовой, расчищая дорогу, надсаживаясь, привычно гаркнул во всю глотку:

— Дорогу именем Совета!!!

Между тем, основная часть шествующей толпы «согласных», двинулась на Старую площадь, а после проведения митинга они подадутся на Белую площадь, где возвышалось монументальное здание Совета.

Юнний, миновав Каменный мост, аркой вытянувшийся над сточной канавой, полной плывущего по слабому течению дерьма, мусора и прочих нечистот, почему-то именуемой рекой, и подошел к уже однажды посещаемому им, постоялому двору «Рогатый петух».

В отличие от предыдущего посещения постоялого двора, здесь было весьма многолюдно. Малыш, минуя всех, сразу поднялся на второй этаж и постучал в дверь комнаты, в которой остановился Дейван.

Впрочем, зачем он это сделал он так и сам не понял, она все равно была заперта снаружи.

И что ему сейчас остается делать? Подгоревший пирожок, и не свалишь ведь никуда без разрешения этого лысого беловодца.

Если не поставить в известность Дейвана, то у них появится мысль, что он хочет выйти из игры и пошлют по его следу наймита или не поскупятся на услуги продажного охотника за головами, не задающего лишних вопросов.

Так как смысла стоять возле запертой двери не было его, он спустился вниз. Ему не стоило опасаться прошлого подвоха, к его везению сломанная ступенька была заменена. Видимо, алчный хитроумный Керим, хозяин сего дивного заведения, дождавшись, пока кто-то не наступит на нее и доломает ее, сорвал-таки, с какого-то незадачливого постояльца гроши, починив лестницу за чужой счет.

Спустившись на первый этаж, он задумался. Наверное, Дейван, чтобы соответствовать своему образу бродячего искателя удачи, выступает со своим питомцем — диким котом Тишей на каком-либо представлении, посвященному празднованию Дня Родины Матери Раввены.

Ищи теперь «лесовика» по всему городу. А он сегодня вечером хотел укатить на конке, чтобы даром времени не терять. Послезавтра он уже нежился бы, греясь на солнышке, попивая кисленькое загорское винцо, тиская девицу, любящую его, ласковое море, мягкий песочек и серебро. Э, от него не убудет, он потрогал кошель, спрятанный за пазуху.

Юнний уже наведался в банк Мориты и снял со своего счета немало денариев, чтобы потратить их с пользой для услады незнаемого героя Родины — Матери.

А что, ведь честно заслужил. Никогда Раввена, не узнает имя неизвестного героя, предотвратившего вторжение орды степняков в ее пределы. Вернее будет, отодвинувшего вторжение орды, до момента гибели Сая Альвера, от рук Триады. Что же теперь ему делать? Записку под дверь ему просунуть?

Может, ушлый хозяин постоялого двора Керим знает, где найти беловодца. Подойдя к стойке, он постучал ладонью по ней, чтобы привлечь к себе внимание, держа себя так, словно он, по крайней мере — вельможный Сай:

— Уважаемый Керим, постоялец Дейван, тот, что с диким котом, не скажешь, куда запропастился?

Темноволосый скряга Керим окинул взором, вроде уже виденного им широкоплечего «братца» с чудным, для любого раввенца, мечом. Он мельком глянул в распахнутую книгу, лежащую перед ним и, поинтересовался:

— Ты Юнний Малыш?

Черный стражник, с радостью подтвердил свою персону:

— Да-да! Это я, Юнний и есть!

— Он вэлэл пэрэдать Юннию, что будэт в своей халабуде до вэчэра! Э-э, дорогой, потом иды с ным, на празднык дня Матэри на Манэжэ, он там будэт выступать со своим звэрэм! Это там, гдэ всэгда «согласные» собыраются.

Керим присовокупил к сказаному:

— Он, навэрноэ, сэйчас звэря готовит к прэдставлэныю! Харошый пастаялец!

Малыш вышел во двор постоялого двора, заполненный галдящим народом.

Так торговые лавки, в большинстве своем были закрыты, прямо во дворе, на дымящейся жаровне, жарили шкворчащие жиром, куски свинины. Поодаль, в казане тучный узкоглазый таньшанец готовил плов с перепелами и нарезанными, исходящими ароматным соком ломтями дыни, пробуя на вкус желтый, окрашенный янтарным цветом рис и жалея, что для полноты вкусовых ощущений нет одной из специй. Его собратья, скрестив ноги, уселись на большом ковре, пили горячий нестли из пиал и ели сладкую халву, в предвкушении приготавливаемого их земляком, основного блюда.

От аппетитных запахов у Юнния заурчало в брюхе, он прибавил шаг, стараясь побыстрее уйти от манящих соблазнов.

Все во дворе пили хмельной мед, пиво, березовицу, брагу. Люд побогаче- употреблял вина загорские, каррарские, междуреченские.

Некоторые богатеи цедили мутный крепкий напиток, сшибающий с ног, пахнущий торфом, привезенный с далекого Железного Острова.

В отличие от остальных граждан, закусывали они изысканными деликатесами; жареными кусочками ржаного хлеба с намазанной сверху, зеленой подсоленной икрой радужных лягушек, отварными турьими языками, нарезанной тонкими ломтями вяленой козлятиной, доставленной с далекой Лузитании.

Засмотревшись по сторонам, он натолкнулся на кого-то, сильно наступив тому на ногу. Юнний глянул пострадавшему в неподвижное лицо, словно не чувствующее боли и замер. Гася возникшую неловкость, выговорил, подержав потерпевшего за плечо:

— Ради лучей божественного Солнца, простите мою неуклюжесть!

Застывшее лицо даже не изменилось, лишь губы дрогнули и, до Юнния донеслось его слова:

— Пустое друг, праздник то какой!

Откуда-то сбоку, рядом с ними, вынырнул юркий человечек. Положение его напряженного тела было словно у человека перед отчаянным рывком, собравшегося нырнуть в студеную воду, в жаркий день. Левой рукой он лихорадочно перебирал разноцветные камешки. Расслабившись и убирая правую руку из-за подола плаща, он вымолвил, ухмыльнувшись:

— И тебя добрый человек с праздником Матери — Раввены! Извини, мы сильно торопимся! Нам надо посетить еще одного нашего друга и поздравить его! Пойдем, Скурат!

Юнний искренне пожелал им:

— Удачи Вам и Вашему другу тоже! Озари Вас, Солнце!

Смотри, а он и не знал, что такие хорошие люди живут в Морите: отзывчивые и, совсем не обидчивые, не то что он, грубиян. В глубине души он знал, наступи ему кто так сильно на ногу, он бы так просто ему это не спустил.

С грустью размышляя о своем внутреннем несовершенстве, Юнний подошел к знакомому сарайчику и, приоткрыв дверь, застыл на месте, словно не веря увиденному.

Дейван был на месте. Беловодец лежал на спине с открытыми очами, на левом глазу сидела крупная зеленая муха. На груди зияло несколько колотых ран, кровь еще не успела даже свернуться.

Тиша, дикий кот, был на цепи и его кололи копьем с безопасного для убийц расстояния. Копье было здесь же, прислоненное к стене короткое древко, с хищным, длинным и узким наконечником, измазанным темной кровью.

Из-за шума гульбища, гудящего во дворе, никто не услышал, что здесь происходило.

Он оглянулся и чтобы не маячить на виду, присел. Рядом с отпечатавшимися следами сапог Дейвана, было несколько неясных оттисков. Похоже на следы мягких сапог, без каблуков.

Выследили-таки. Кто, «любители кобыл»? Он застонал. Их убили совсем недавно, кто знает, если бы не заходя в комнату Дейвана, он сразу бы явился сюда, все сложилось иначе.

Юнний сглотнул горький комок, застрявший в горле. Глаза защипало, и взгляд затуманился от набежавшей слезы. Он погладил вздыбленную шерсть Тиши, слипшуюся от крови.

Его отец погиб, защищая Империю в Великой Войне, мать сгинула в лихолетье, заботу о нем приняла держава. Он стал сиротой, выращенный и воспитанный в детском доме.

Он привык быть одиночкой и думал, что у него никогда не будет друзей, и лишь потеряв этих двоих, он с горечью понял, они у него были, несмотря на то, что один из них не был даже человеком.

Юнний вытер выступившие слезы и попытался взять себя в руки, что бы понять, что ему теперь делать дальше? Вызвать «синяков»?

От отсутствия здравого смысла и скудоумия «синяков», он будет первый в очереди «подозреваемых» извергов. Задержат, в целях рассмотрения обстоятельств данного дела.

Так как других кандидатур нет, то его донельзя сомнительная личность, подходит прекрасно для закрытия дознания. Он еще и к хозяину Кериму зашел, считай, что сам донес на себя.

Кто он такой; простой охранник из Братства Черной Стражи, никто его прикрывать не будет.

Убитый горем, раввенец увидел втоптанный в мягкий грунт зеленый камушек, потянувшись поднять его, обнаружил рядом еще один, на этот раз желтого цвета, незаметный среди разбросанной соломы. Такие камни, одинакового размера, целители дают своим больным, уверяя их, что они сильно облегчают боли, от последствий давних ран.

Он, только что видел такую горсть камней у одного, из необычной парочки, встреченной им на пути сюда.

Юнний вскочил на ноги и бросился вперед прямо через двор, пытаясь настигнуть убийц. Подбежав к распахнутым воротам, он застыл в растерянности перед многолюдьем улицы.

Их уже не найдешь, да они сами ищут его, сообразил он. Они убили Дейвана с Тишей и сказали ему, что пошли искать одного друга, не догадываясь, что тот был перед ними.

А может они и знали или подозревали. Вспомнив напряженную стойку, юркого спутника Скурата, обронившего камешки, подумал Юнний.

Несколько любопытных взглядов во дворе постоялого двора, заметившего взволнованного верзилу раввенца, пробежавшего со странным клинком, не добавили ему уверенности в том, что они выгородят его и дадут нужные показания прибывшим дознавателям Синей Стражи.

— Вот она, Ямская улица, а вот и он — тупичок Гоблина, осмотрим подходы к его дому.

— Вход отдельный, прямо с тупика, минуя основной ход. Однако неплохой райончик для простого стражника Черного Братства — заметил Скурат.

Щур скептически заметил:

— Да непрост, непрост этот фрукт. Давно пора кое-кому заинтересоваться, а на какие — такие гроши черный стражник имеет такую шикарную халабуду?

Они дружно перешагнули через низенький кустарник, символизирующий ограду и, нырнули в узкий переулок.

Щур оглянулся и отметил:

— Скурат, нам сюда!

Заприметив большую глиняную трубу, выходящую из дома и далее в канаву, он указал напарнику:

— А неплохо наш «братец» пристроился! Ты глянь, у него даже гадить можно в доме, не выходя во двор.

Скурат недоверчиво произнес:

— А разве так можно?

Щур, немало побывавший в особняках знатных Саев и Слуг, с оттенком превосходства усмехнулся:

— Можно, можно.

Они подошли к входу и бывший «синяк» прильнул к двери, пристально изучая замок.

Скурат тревожно оглянулся, когда за кустарником послышался шум и прошла гурьба. Двое отстали, послышался мужской голос:

— Может здесь зайдем за кустики, Мадина? Я по быстрому, у тебя даже платье не помнется?

Напарники тревожно переглянулись, этого им только не хватало.

Женский голос капризно ответил:

— Нет, не здесь Нежат. Я всю спину травой исколю!

Парочка пошла дальше, догоняя окликавших их со смехом удаляющихся друзей.

К удаче влюбленных, им неслыханно повезло, бесплатно резать кого-то было не в правилах Скурата и Щура, но всегда ведь бывают исключения из правил.

Они вернулись к прерванному занятию-возне с дверным замком. Скурат поинтересовался:

— Как замок совладаешь?

Щур, перебрав принесенный с собой, в кожаной сумке, хлам, завозился с дверным замком:

— Да у него, помимо задвижки, крючок изнутри накинут. Хороший замок- каррарский, двойного действия, сейчас сброшу только внутреннюю щеколду.

Что-то громыхнуло, Щур сказал:

— Все готово!

Дверь отворилась, и они зашли, прикрыв ее за собой. Оглядели большую комнату. Глиняный пол был застелен плетеными половичками. В углу лежак, слишком широкий для одного человека. Ширма, пара рундуков для хранения всевозможного тряпья, стол. На стене висел, начищенный до блеска, кусок бронзового зеркала.

Каменная печь, на ней решетчатая жаровня, на которой стоял небольшой казан.

Скурат полюбопытствовал:

— А где же гадить? Ты же говорил прямо в доме можно, ну не в казан же?

— Вон видишь, за той ширмой сральник.

Скурат явно заинтересовался нововведением:

— Любопытно?

Щур снисходительно улыбнулся:

— Гляди.

Он открыл легкую ширму и показал небольшую каморку.

— Сюда вот воду сливают из этого кувшина, чтобы дерьмо по трубе смыть, и в доме не пахнет — объяснил Щур, показывая как правильно пользовать чудом забугорного развития.

Пораженный чужеземной диковинкой, Скурат поинтересовался:

— А этот маленький таз для чего?

Щур пояснил:

— А это для того, чтобы опосля руки сполоснуть!

Скурат изумился:

— Вот чистоплюй то, он еще и руки моет. Смотри-ка, он себе еще и задницу бумагой подтирает!

— Я и говорю, не похож он на простого братца — утвердился в своих опасениях бывший синий стражник — Впрочем, это не наша забота, приколем его, да и за наградой к толстому «конопасу»!

Скурат прикинув диспозицию, принял решение:

— Ты жди его в доме, как только он войдет: я следом за ним, сразу на месте его и порешим. А то в проулке еще нашу возню кто-нибудь заметит. И так нас чуть не запалили! «Синяки» седня везде снуют, как будто скачущие блохи по собаке.

А в доме самое то, хорошее место для лишения жизни. Наш жирный «степняк» будет доволен.

Скурат вышел во двор, огляделся вокруг: стало вечереть, но масляные фонари еще не зажгли.

Правая кисть у него начала неметь, отдавая в правый бок и, уходя дальше в ногу.

Бывший боец из «зеленых теней», начал растирать бесчувственное тело. Проклятый удар «мятежника»- синегорца, полученный им во время проведения рейда, отправил его в беспамятство и что-то повредил в голове. Оправившись от нанесенного ранения, он получил пенсию за причиненное ему увечье. Не совсем то, на что он рассчитывал в случае потери трудоспособности. Оказывается, в военной ставке, не были правильно оформлены надлежащие бумаги и выдали не все причитающиеся ему денарии.

Мышцы лица полностью онемели, он с трудом пережевывал пищу. Но это было еще полбеды, иногда полностью немела и становилась бесчувственной правая сторона тела.

«Зеленый призрак», ходивший в боевые рейды более полусотни раз, не мог устроиться из-за своего увечья даже простым сторожем в Братство Черной Стражи. О том, чтобы вкалывать телохранителем или наемником, таскающим на себе амуницию, не могло быть и речи.

Как-то раз, на приеме у целителя, в очереди среди увечных ветеранов, он разговорился со Щуром, бывшим «диким котом». Обычно, «дранные кошки» из корпуса Синей Стражи, были здоровенные дылды, чтобы легче было разгонять бунтующих смутьянов на улицах Мориты, а этот с виду был неказист.

Вспомния Аргунское ущелье, где они служили правда, в разное время, Щур поколебавшись предложил ему грязную работенку. Сперва ему было муторно выполнять поручения этого жирного торгаша Бойкована. Но ничего, навык резать людей у него не потерялся. Да здесь в Морите, в городских условиях — это было и полегче. Это не в горах преследуя или наоборот ускользая от преследующих их неутомимых «мятежников».

За углом что-то зашуршало, он насторожился, сделал шаг вперед и увидел сцепившихся двух крыс из-за жалких ошметков гнилого овоща.

Клубок распался и серые зверьки встали столбиком, вперившись в него взглядом, черных бусинок глаз.

Он, почуяв спиной что-то, резко обернулся и получил удар в лицо. Боли он не почувствовал, но впечатался спиной в каменную стену. Голова Скурата пошла назад и ударилась затылком в выступающий камень. В глазах у него потемнело, левая рука оказалось в неудобном положении- зажатой в угол. Правая, как назло, все больше слабела, несмотря на его безуспешную попытку нащупать ею, болевую точку за челюстью противника, чуть ниже мочки уха.

Руки напавшего, цепко схватила за горло, сдавливая его. Скурат засипел, бессильно царапая лицо напавшего, чтобы немного ослабить хватку и позвать на помощь Щура.

Когда Скурат затих и прекратил трепыхаться, Юнний брезгливо отер руки, оттащил его и бросил к крысам:

— Серые, вот вам. Хватит драться из-за морковки.

Следовало бы оттащить его в сточную канаву, но второй, вертлявый наемник, был где-то рядом.

Он подошел к двери, кхандская спичка, вставленная им сверху в створ двери, была сломана. Значит, второй хилый гад где-то в доме, поджидает его. Юнний открыл замок ключом, прикрыв за собой дверь. Огляделся, в любой миг готовый к нападению и замер. Никто не торопился атаковать его.

Ожидание становилось невыносимым. Но все-таки коварный бросок, любителя перебирать камешки, был внезапным для него.

Щур быстро пошел на него, чересчур быстро. Жутко, что он такой щуплый, а двигался, словно стремительная пурпурная ящерка, хватающая пролетающую мимо стрекозу.

Пошел ловкач на него из-за стола, где совсем недавно пряталась Цецилия, рябая жена участкового декарха. Не то чтобы он сильно хотел завалить ее, но было дикое желание, сильно насолить участковому Синей Стражи, чтобы тот не совал свой нос в его дела. Все-таки тогда, он убедил «синяка», что его супружницы у него нет, хотя она все это время, дрожа от страха, сидела под этим самым столом, всего в двух-трех шагах от них.

Щуплый держал узкий четырехгранный стилет, напоминающий длинную спицу. Такой хитрый клинок запросто пронзает кольчугу, словно и нет ее в помине.

Лишь благодаря удаче Юнния он избежал смертельного укола. Щур чуть проскользнул на половике, а верзила, развернув тело, пропустил колющий удар мимо себя. «Братец» обхватил руками прыткого, как вьюн, ловкача, чтобы не дать ему нанести второй колющий удар, который, он не сомневался в этом, будет для него смертельным.

Щур ухитрился и ударил его лбом в лицо да так, что у Юнния посыпались искры из глаз.

Юнний, поднатужившись и подняв щуплого вверх, со всего маху бросил его на стол. Тот от мощного удара, развалился на обломки. Подломившаяся ножка, обломанным концом, войдя под лопаткой, пробила тело ловкача насквозь, он умер мгновенно. Разболтанный стол, от того что девицы, не отличавшиеся излишней скромностью, после лежака, любили продолжать на нем свои утехи. Верный стол спас своего хозяина, несмотря на надругательства над ним с его стороны. Разломившись на куски, он убил своего обидчика.

Юнний был разочарован легкой кончиной человека, убившего его друзей.

Тяжело дыша, он выплюнул сгусток крови и вложил в руку, отпрыгавшего свое ловкачу, два найденных им камешка:

— Вот обронил, на и не теряй больше!

Он подошел к дальнему от лежака рундуку, поднатужившись, отодвинул его. Отодрав доску в стене, открыл потаенную нишу. Пошарив в ней рукой, достал кожаный кошель и добавил его к уже имеющемуся за пазухой.

Окинул взглядом комнату, бывшую ему домом пару лет. Что делать? Надо срочно наведаться в харчевню «Крепкий пень» и объяснить, что произошло или скрываться? В любом случае, здесь задерживаться не стоило.

Вероятней всего, его скоро будут искать «синяки», но гораздо опасней беловодцы. Эти в любом случае найдут его, чтобы выяснить, что случилось с Дейваном. Доказать «лесовикам», что он невиновен в его гибели, ему не предоставлялось возможным. Да и в их интересах убрать его. Исчезнет след, связывающий Юнния с беловодскими прознатчиками, а их и без него, у князя в Морите, хватает.