Разбитое зеркало

Глава пятая

До этого Романа не заботило, что у него дома не было лифта. В субботу ночью он был озабочен. Обычно он взбегал три пролета гулких, покрытых тонким ковром лестниц, но сейчас он не мог бежать, потому что он нес наполненный льдом бочонок с пятью дюжинами уже вскрытых, с голубыми точечками устриц и большой бутылкой «Поль Роже».

В этот раз Оливия должна простить ему это. Вне всякого сомнения, он может нарушить правило «только простая пища» для такого особого случая, как этот. Кроме того, устрицы ведь в чем-то простая пища, не так ли? Их даже не надо готовить.

Он побрился под душем, чтобы сэкономить время, затем надел черные брюки к рубашку из красного шелка. Если бы к нему на квартиру должна была прийти какая-нибудь другая женщина, чтобы продемонстрировать персональный стриптиз, он бы надел халат на голое тело, но с Оливией все было по-другому. Ведь договорились: «смотри, но не трогай». У нее, его Оливин, были свои причуды. У Романа никогда до этого не было девушки, с которой ему не удалось бы переспать в течение столь долгого времени. Сейчас она обещала показать ему свое пышное тело или, по крайней мере, большую его часть, насколько разрешает закон, но непосредственным контакт был воспрещен. Обычно впервые он видел интимные части тела, когда он раздевал женщину в пылу страсти. Была у него Моника, которая вела себя в постели, как развращенная гремучая змея, но настаивала на полной темноте. Он понимал, что нынешняя причуда была совершенно другой.

О женщина, изменчивость вам имя!

А может быть, Оливия была эксгибиционисткой? Это должно означать, что она жаждала мужского восхищения своим телом. Он, конечно, может это обеспечить. После всех этих недель воздержания с Оливией его восхищение было готово вылиться наружу!

Затем Роман почувствовал вину. Ему не стоит анализировать Оливию. Других он анализировал. Он делал это, потому что таким способом он доставлял им и себе удовольствие. У каждой женщины есть любовник, рожденный в мечтах. Роман мог быть мягким и воспитанным или, что более вероятно, сардоническим и почти жестоким с женщинами, которых он привлекал, но у всех них был, по крайней мере, один такой любовник. Одна мечтает, чтобы ее похитил пират. Другая страстно желает, чтобы с ней обращались как с дешевой шлюхой. Некоторых нужно, видимо, боготворить, но у Романа пока не было опыта общения с ними.

Оливия будет у него первой женщиной с комплексом богини, если он правильно ее понимает.

Поэтому, если Оливия хочет дразнить мужчину своей красотой до тех пор, пока он будет готов… К чему? Похитить ее, вопреки ее протестам? Броситься к ней в ножки и молить? Еще что-то?

Нет! Он опять занялся этим — анализом. Анализ был хорош для кратковременных связей. Это помогало осчастливить женщину, не так ли? Но ведь нельзя построить на манипуляциях привязанность на всю жизнь? Но именно этого он хотел от Оливии. Смотри, Роман! Обязательства на всю жизнь… Значит, женитьба? Только подумай об этом слове! Это не ругательство. Он хотел не только партнера в делах. Не только друга. Ему были нужны и тот, и другой, и больше. Он отчаянно хотел ее тела, но более всего он хотел и сам обладать, и чтобы им обладали.

Если Оливия хочет его подразнить, возбудить и в то же время остаться в неприкосновенности, то у нее это не получится. Его член уже выдвигал свои аргументы, но Роман был сильнее своего члена.

И она делает это не только для того, чтобы подготовить его к завтрашней победе.

Женщины находят оправдание, когда они дают своим мужчинами то, что они тайно хотят дать. «Я была пьяна». «Светила луна». «Он был так возбужден, что я пожалела его». Годилось любое оправдание. Мужчина всегда может ускорить совращение, создав предлог, которым женщина позволит себе воспользоваться. Иногда он приходил к такому открытию случайно. У него была Дотти, которой он купил флакон духов просто потому, что его привлек их аромат. Она открыла флакон, подушилась ими и сказала: «Думаю, ты ожидаешь чего-то взамен?»

Прежде чем он придумал подходящий ответ, она уже через голову снимала свитер и взбиралась на его испуганное тело.

Поэтому, наверное, настоящая причина предложения Оливии показать стриптиз не заключалась в том, чтобы вдохновить его на игру?

Роман пришел к выводу, что два вида женщин могли бы искренне сделать такое предложение. Сексуально озабоченная потаскушка, которая превратит любую ситуацию в приглашение заняться сексом, или любящая жена, изобретающая нежные игры, чтобы поддержать огонь в костре брака.

До Оливии Роман мечтал сойтись с женщиной, которая была бы одновременно шлюхой и женой. Сейчас он желал Оливию, кем бы она ни была. Он думал, это и есть настоящая любовь, когда принимаешь любимого человека независимо от его натуры.

Итак, он подчинится правилам. Если она сама не нарушит их. Ведь всегда существует такая возможность.

Его член, с отяжелевшей головкой, кивком подтвердил свое нетерпеливое согласие.

В дверь постучали ровно в три часа.

— В-входите, — хрипло сказал он. — Открыто.

На ней был черный клеенчатый плащ, туго стянутый поясом.

— О-Оливия, — сказал Роман, его руки были заняты тем, что он наливал шампанское в бокалы, одолженные в «Георге Пятом».

Она проделала небольшой пируэт. Несмотря на плащ, она явно была одета не для улицы. Ее пышные волосы были пропущены сквозь золотистую спираль и водружены высоко на голове, откуда они падали вниз подобно темному фонтану с искрами золотистой пыли. Косметика на лице, весьма выразительная, была способна ошеломить на расстоянии тридцати шагов. Веки Оливии были окрашены в золотой цвет, в уголках ее глаз, как запятые, были видны золотистые блестки. Пудра на лице была такой бледной, какой Роман не видел ни у одной женщины. Это еще больше выделяло ее кроваво-красный рот.

Ее руки с золотистыми и искусственно удлиненными ногтями покоились на поясе. Плащ, его неэластичность лишь подчеркивала изящность ее талии. Его полы распахнулись подобно какому-то ядовитому цветку под внезапным напором ее бедер. У любой другой женщины такие бедра были бы просто возбуждающими, но у нее талия была такой гибкой…

Плащ достигал середины бедер. Ниже ее совершенные ноги плотно облегали тускло мерцающие золотистые колготки.

Сандалии на ногах были почти невидимыми. Тонкие ремешки — один вокруг изящной щиколотки, другой, немного шире, пропущен через пальцы — удерживали на ее ногах какие-то воздушные изделия, почти незаметно приподнимавшие ее ноги на несколько сантиметров над полом на каблуках-шпильках.

— Тебе нравится?

— Очень.

— Как сказал один мужчина, ты еще ничего не видел!

— Можно я помогу тебе снять плащ?

— Не спеши, — сказала она. — Один из этих бокалов мне?

— Да, конечно!

— Тогда давай сядем и спокойно выпьем, до того как начнется представление.

— Да, конечно.

Роман сел на диван, надеясь, что она последует за ним, но она уселась на подлокотник его единственного кресла. Даже так, хотя она на самом деле не сидела, хотя ее бедра покоились на краю подлокотника, а ее ноги были вытянуты перед ним._ Полы плаща разошлись, совсем немножко. Тем не менее Роман мог видеть, что чуть повыше середины бедер ее чулки удерживались золотистыми резинками с золотыми розетками. А над этим он на мгновение увидел кусочек плоти слоновой кости лучшего образца.

Оливия посмотрела на себя сверху вниз, на свои бедра, а затем на Романа и таинственно улыбнулась.

Итак, это было частью шоу? Увертюра к представлению должна еще состояться? Воспламенить его? Роман не нуждался в подготовке. Он был готов. Его помпа была в рабочем состоянии в течение недель. Если бы он был чайником, то уже готов был бы засвистеть под давлением паров.

Оливия выпила шампанское одним долгим глотком, ее подбородок приподнялся к потолку, ее шея — эта длинная, невероятно красивая шея — вытянулась, как будто предлагая себя.

Роман не знал, куда смотреть В процессе движений груди Оливии приподнялись, еще больше обнажив их округлость молодого месяца. Одновременно полы плаща разошлись еще на йоту. Мог ли он видеть голубую жилку на внутренней стороне ее бедра или это просто была игра света?

Она наклонилась, чтобы поставить на столик пустой бокал. Упругий плащ потерял форму. Роман с таким напряжением смотрел на эти неясные, мягкие изгибы, что ему казалось, еще немного и его зрачки дадут трещины от напряжения.

Оливия повозилась внутри плаща.

— Он не очень удобный, — сказала она. — Составная часть костюма — телесная косметика. В основном это самоклеющаяся золотая пыль. Через некоторое время это вызывает раздражение, особенно, если так жарко, под этим плащом.

— Извини, но как это все снимается?

— Детский вазелин, у тебя он есть?

— Нет… э… да. — Роман покраснел, вспомнив, почему у него в ванной был детский вазелин. Его принесла Вероника. Она знала много способов применения детского вазелина. Конечно, Оливия не думает, чтобы… Нет! Ведь договорились: «смотреть и не дотрагиваться». Скорее, ее просьба невинна.

Он принес вазелин и сел на диван, держа в ладонях бутылочку с тонким носиком. Вазелин должен быть теплым. Если вдруг…

Оливия встала, расстегнула пояс, движением плеч сбросила плащ на кресло — все одним быстрым движением.

Язык Романа стал шершавым, как песок.

На высоких каблуках она была еще выше. Оливия заполняла комнату. Возвышаясь, она с яростью смотрела на него. Великолепно! Это было единственное слово — великолепно! — которое приходило ему на ум. Она была туземной принцессой, приведенной в цепях в качестве выкупа предводителю варваров. Ее руки, между локтями и плечами, были схвачены тяжелыми золотыми браслетами. Извилистые линии золотой пыли начинались на ее плечах, спускались вниз, спиралями обвивая каждую из этих до невозможности высоких грудей, заканчиваясь на двух маленьких конусах из золотистой ткани, покрывающих их соски. В сантиметре над трусиками на левом бедре была маленькая «мушка», а над ней другая — еще меньше. Еще больше золотых разводов начиналось между этими прекрасными грудями. Они спускались вниз к ее блистающему пупку и заканчивались на волоске от «хранительницы даров», стянутой тонким пояском из мягкого шелка. Роман знал, что материя должна быть шелком, должна быть мягкой, потому что она повторяла каждый изгиб ее лобка, даже проникала в тонкую вертикальную складку. Над этой складкой даже образовалась легкая продольная складочка.

— Ну? — потребовала она повелительно.

— Ты… ты ведь не выходишь на сцену в таком виде?

— Я — нет, глупый! Это наряд «звезды» из «Вельветового Рыцаря».

— Она, должно быть, очень популярна?

— Да. Но я думаю, что он лучше сидит на мне.

— Он не может сидеть лучше — ни на ком, — поклялся Роман.

— Спасибо, благородный господин! — Она проделала легкий реверанс, у Романа сердце чуть не остановилось.

— Я… я думал, вы вскидываете нога.

— Разочарован? — Она повела плечами, ее груди заходили при малейшем движении. — Ты это имеешь в виду?

Он попытался ответить, но не смог ничего произнести.

— В выступлении «звезды» из «Вельветового Рыцаря» не так уж много движений, — между тем рассказывала Оливия. — У нее нет ни малейшего представления, как надо танцевать. Все, что она делает, это… — Она наклонилась вперед и задвигала плечами. Ее груди еще больше заиграли, они взывали к рукам Романа… — И вот это… — Она выпрямилась и стала ходить по комнате из угла в угол. Длинные мускулы ее ног скользили в симфонии движений. — И вот это… — Она остановилась, отвернулась от Романа, представив ему свою обнаженную спину. Ее обнаженная спина, ее обнаженные ягодицы, ее гладкие обнаженные бедра…

Роман поежился.

Оливия опять прогнулась, на этот раз от него. Между ее бедрами в верхней части был просвет. Золотистый пух подмигнул ему. Оливия расправила руки. Затем напряжение пошло от левой ноги, через бедро, заставив левую ягодицу заходить в лихорадочном движении, перешло к другой ягодице и правой ноге.

— Последнее движение — мое изобретение, — сказала она. — Вельветовый Рыцарь не настолько владеет мускулами. Только я могу управлять всеми своими мышцами, как хочу.

Что она имела в виду?… У Романа была женщина однажды, которая полностью управляла своими внутренними мышцами. Внутри она была горячей, резиновой и порочной, отвечая сдавливанием на каждое движение вглубь.

Нет, Оливия, должно быть, строит из себя искушенную совратительницу, но настоящая Оливия вполне невинна — он был уверен в этом. Она просто играла роль Суламифи без покрывала. Если бы Оливия танцевала перед царем Иродом, она получила бы все это чертово царство, а не только голову Иоанна Крестителя.

Играла она или нет? Или это идет у нее откуда-то изнутри?

Что сказал однажды Джорджио о женщинах? «В женщинах меня привлекают три вещи. Порок, порок и порок».

Джорджио, конечно, шутил, но нельзя отрицать: женщине, чтобы быть привлекательной, необходимо иметь в душе частичку порока, тонкий налет зла, полоску греха. По крайней мере, это выступление показало, что у Оливии есть такой потенциал. Некоторые женщины не могут высвободить свое глубинное стремление быть полностью подчиненной, поклоняться богу Эросу, если это не происходит в рамках подлинно любовной связи.

Роман поклялся посвятить оставшуюся жизнь обучению Оливии тем многим формам, которые может принять это поклонение. Были и другие вещи, которые он хотел бы проделать только с ней, много вещей, но в этот момент он был в состоянии думать только об одном.

— Вот так, — подвела итог Оливия. — Брось мне бутылку.

Роман хотел приподняться. Она остановила его поднятыми ладонями.

Роман посмотрел вниз на себя. О Боже! На его брюках, таких узких, образовалась возвышенность, на которую можно было повесить шляпу. Что гораздо хуже: эту возвышенность венчало мокрое пятно.

Он бросил ей бутылку и сложил руки на коленях.

— Пока что ты ведешь себя очень хорошо, — сказала Оливия. — Мне нужно в ванную, чтобы удалить все это сусальное золото, но если ты обещаешь себя вести…

Роман кивнул. Кивнул опять.

Она размазала вазелин на ладони и стала протирать плечо.

— У тебя есть полотенце?

Роман поплелся в ванную, как краб, сжимая свои бедра так, чтобы она ничего не увидела. Когда он вернулся со своим лучшим махровым полотенцем, она уже работала над вторым, мраморным с голубыми прожилками плечом. Она вытерла его досуха, а затем занялась грудью.

Роман боролся с желанием спрятать руки у себя в паху и превратиться в тугой мячик.

Кончики ее пальцев следовали за золотистой спиралью, совершая круговые движения, пока не приблизились к золотому наконечнику.

Роман сжался. Черт побери! До этого он видел множество женских сосков — остроконечных, мягких, размером в половину большого пальца, дрожащих, но он никогда не видел ее.

Затем Оливия переключила внимание на другую грудь.

Роман почувствовал, как у него в ботинках поджались пальцы.

Плоть тряслась и содрогалась, когда она ее сжимала и терла. В этом цвете слоновой кости проступили розовые пятнышки, подобные отметинам, которые появляются после страстной ночи. Затем она дошла до наконечника и опять остановилась.

Оливия намазала маслянистой жидкостью долину между грудями. Жидкость потекла тонкой струйкой вниз. Роман отлично знал, как обнаженная кожа реагирует на ручеек теплого вазелина. Она, должно быть, привычна к таким ощущениям!

Оливия промокнула пупок и сильными круговыми движениями начала тереть мягкую округлость живота. Ладонью она делала круговое движение и нажимала на живот, снова и снова, каждый раз пальцы руки погружались в мягкую, плоскую равнину над выпуклостью ее лобка, выдавливая плоть под тугой край купальника, там, где скрывалось ее женское естество.

Ноги Оливии были напряжены и слегка раздвинуты. С каждым движением ладони вниз все больше маслянистой жидкости проникало за край треугольного кусочка материи, который защищал от глаз Романа самое важное. Каждая капля жидкости делала материю все более и более прозрачной. С каждой каплей она все тесней облегала находящиеся под ней замысловатые контуры тела.

Жидкость ведь стекает вниз по ткани. Роман спрашивал себя, не щекочет ли она ее. Но, вне всякого сомнения, она привыкла смазывать там.

Все следы золотых узоров исчезли, но она не останавливалась. Роман не стал напоминать ей о цели этого самомассажа. Эти легкие и изящные пальцы как будто парили над тем, что Роман желал больше всего на свете, но они на самом деле никогда не прикасались к телу и это было более эротичным проявлением любви к себе, нежели самая смелая мастурбация.

И при всем этом ее лицо было спокойным и отвлеченным.

Наконец она сказала:

— А сейчас будет немножко больно. Есть только один способ проделать это, как будто снимаешь пластырь.

Она отставила бутылочку с вазелином, зажала наконечники между пальцами. Затем она потянула их от себя. Ее груди приподнялись, стали длиннее, изменили форму.

Роман подавил стон.

Оливия сказала:

— Три, два, один! — И при этом она одновременно извивалась и дрожала.

Вот они! Упругие коралловые конусы, розовые как кораллы и твердые как кораллы, они были возбуждены тем, как жестоко с них сорвали клейкую ленту. Если бы только она позволила ему поцеловать их, лизать их, сосать их…

Она налила еще больше жидкого вазелина прямо на каждый из сосков. Блестящая капелька долю секунды висела на кончике ее правого соска, а затем упала на пол.

— Это смягчает, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, радуясь его отчаянию, упиваясь его вожделением. Нежными пальцами она втерла вазелин в эти увеличившиеся вершины. Почти играя.

— Ну что же, думаю, на этом хватит, — сказала она, наклоняясь, чтобы поднять плащ. — Я все сделала по справедливости, не так ли? Предоставила обещанное. Не больше, не меньше?

— Да, но… — попытался сказать Роман.

— Послезавтра, — промолвила она, направляясь к двери. — После того, как ты выиграешь для нас.

Дверь закрылась за ней.

Вне квартиры, в холле, Оливия прислонилась к двери. Она ждала, когда перестанет дрожать. Пять раз, по крайней мере пять раз она чувствовала, как из таинственных глубин ее затопляла невероятная теплота. Покрывшая ее тело маслянистая жидкость скрывала следы, которые могли выдать эту ее слабость. Никогда до этого ее ощущения не были такими сильными.

И в комнате не было ни одного зеркала.

За исключением зеркал в его глазах.