Разрушенное святилище

Глава 12 Магический барьер

В покоях Трибуна не было ни одного зеркала.

— Знаю, ты ожидал встретить другого человека, — произнес правитель, мягко приглашая своего гостя сесть.

Конана передернуло от мягкого внезапного прикосновения, когда невидимая рука коснулась его плеча.

— Боюсь, ты видишь во мне лишь узурпатора. Мерзкого уродливого карлика, который присвоил победу великого Фогаррида и воцарился там, где должен был править отшельник… Я прав?

Подобные мысли напрашивались.

Однако они были несправедливы. Фогаррид больше всего мечтал о том, что Валлардия станет свободной республикой, и должен был понимать, — выбор народа может оказаться не в его пользу.

И уж тем более, нельзя осуждать Ортегиана за его внешность, — ибо мы получаем ее от богов, и почти над нею не властны.

— Таково было решение народа, — осторожно отвечал киммериец.

Конану не понравилось, что правитель заставил его чувствовать себя виноватым. Да, Ортегиан явно умел играть чувствами людей, словно умелый музыкант на арфе, — не удивительно, что ему удалось стать Трибуном.

Правитель тихо кивнул.

— Рад, что ты это понимаешь, — сказал он. — По-твоему, народ ошибся?

Конан посмотрел в распахнутый глаз Ортегиана.

— Боюсь, что да, — отвечал он.

Крохотные ручки карлика, похожие на младенческие, сошлись на груди.

— Мне приятно, что и здесь мы с тобой сходимся, Конан, — произнес он.

Киммериец приподнял одну бровь.

— По-твоему, Фогаррид был бы лучшим правителем, чем ты?

Трибун медленно опустился в кресло.

— Конечно, — тихо ответил он.

— Тогда почему ты сам пошел на выборы?

Карла печально улыбнулся.

— Мало кто может это понять, — произнес он. — Но, уверен, что ты поймешь.

Конан нахмурился.

Он привык смотреть в лицо и смерти, и неизвестности. Но в этот момент ему почудилось, что острый глаз Трибуна вывернул его наизнанку и увидел все, что киммериец бережно хранил в душе.

Люди обычно видели в нем лишь высокого, мускулистого варвара, и не могли допустить мысли, что природа, так щедро оделившая этого человека силой, — могла подарить ему хоть капельку ума.

Нет, им казалось, будто перед ними всего лишь дикарь, тупая груда мускулов, которую и в повозку-то запрячь нельзя, ибо по скудоумию обязательно свалится в канаву.

Наверное, только самые близкие друзья знали настоящего Конана — умного, проницательного, хорошо знающего людей.

В юности он не зря считался лучшим вором. Шадизара — а в этом ремесле нельзя преуспеть с помощью грубой силы. Здесь нужны ум, хитрость и самые разные навыки — от умения вскрыть сложный замок до знания зодчества и мебельного ремесла, ибо как иначе найти тайники с сокровищами.

Конан также хорошо разбирался в искусстве, истории и драгоценных камнях — грош цена вору, который не знает стоимости украденного. Иными словами, за внешностью варвара скрывался целый свод таких знаний о Хайбории, о которых даже мечтать не мог иной мудрец-книжник.

И все же для прохожих на улице киммериец оставался всего лишь неотесанной дубиной, который и штаны-то надел не наизнанку по чистой случайности.

То, что Ортегиан вдруг увидел Конана настоящего, не понравилось киммерийцу и насторожило его. Он давно привык к надежному щиту, которым для него служила внешность.

— Ты спрашиваешь себя, почему я так высоко оценил тебя, — продолжал Трибун, и вновь Конана охватило неприятное чувство, что собеседник читает его мысли. — Ведь мы видим друг друга впервые… Тот, вчерашний вечер, когда я выскакивал, как демон из преисподней Зандры, на потеху гостям, — конечно, не в счет…

— Твое мнение для меня лестно, — отвечал Конан.

— …Однако ни капли лести в нем нет, — подхватил Ортегиан. — Видишь ли, ты варвар. А оценить ум варвара можно по тому, как он относится к цивилизации.

Киммерийцу стало интересно.

— Мы, дети городов, получаем от рождения два драгоценных дара, — пояснил Трибун. — Это цивилизация и культура. Первое — наши арены для гладиаторских боев, могущественная магия, дороги, система водопровода, иными словами все, что делает нашу жизнь лучше…

Он улыбнулся, предлагая киммерийцу продолжить.

— А культура — то, что совершенствует не нашу жизнь, а нашу душу? — подсказал Конан.

— Ты прав. Когда варвар сталкивается с цивилизацией — она его уничтожает. Этот плод слишком сладок, чтобы от него отказаться, но он губителен для тех, чья — как ты выразился, «душа», — недостаточно крепка…

Серебряный колокольчик зазвонил над столок Трибуна.

Остался от моего предшественника, — пояснил тот, нимало не смутившись. — Мне предлагали убрать эту безделушку, вроде бы правителю не пристало иметь подобное в своей комнате. Но я нашел ее чрезвычайно удобной…

Ортегиан развел руками.

— Боюсь, нам придется прерваться. Тебя уже с нетерпением ждет Гроциус. А наш разговор мы сможем продолжить в другое время…

— Значит, Ортегиан все-таки уговорил тебя остаться с нами, — заметил чародей.

Он говорил так, словно Конана пригласили в летний день прокататься верхом.

Корделия, только зашла в покои волшебника, снова раскинулась на диване, — словно позировала придворному живописцу.

Девушка как-то рассказывала киммерийцу, что однажды ее пригласили для этой цели в замок правителя Офира. К несчастью, всякий раз, когда аквилонка скидывала одежду, у нее и художника находилось гораздо более интересное занятие.

Корделия рассказывала об этом, естественно, намеками, по-девичьи смущаясь и краснея, — ибо в каждой женщине мирно уживаются два вроде бы противоречивых стремления, слыть целомудренной и быть порочной. Конан понимал ее недомолвки только через раз, поэтому так и не смог понять — с кем в конце концов застала девушка своего избранника, с рабыней нобиля или же с ним самим.

Спросить киммериец так и не решился. Она была уверена, что в ее истории все совершенно понятно.

Так и случилось, что ценители искусства остались без портрета, а сам художник — или без головы, или без другой, не менее важной части тела. Конан этого тоже не понял, но на этот раз потому, что к концу рассказа задремал.

В любом случае, в тот раз в Офире Корделия научилась принимать самые красочные позы — то на усыпанном подушками ложе, то на ковре, то на шкуре дикого зверя, — и не упускала случая блеснуть этим талантом, Конан еще не встречал мужчину, который оказался бы против.

Маг, хотя гости не успели пробыть у него и пары терций, уже успел предложить аквилонке изысканного вина, разлить его по бокалам — про Конана он впопыхах забыл, — и подать девушке кусочек сладкой фуйаджеры, сообщив, что этот фрукт очень полезен для сердца, в котором, как известно, сосредоточены мыслительные способности человека.

Корделия отведала фуйаджеры, поблагодарила — при этом переврала название плода в четырех местах, превратив его в совершенно непечатное слово, — и томно переложила стройные ноги, что делала всегда, если на нее смотрели ценители прекрасного.

Киммериец напомнил Гроциусу.

— Ты хотел поговорить с нами о курсаитах?

— И правда, Конан, — отвечал Гроциус. — Знали бы вы, оба, как я рад, что вы теперь с нами.

Естественно, он забыл, что уже это говорил.

Конан мог бы поклясться, что в разговоре с другими людьми чародей не раз пожалуется на то, что ему навязали глупого варвара, который даже своего имени написать не сможет, если в нем больше одной буквы.

— Ортегиан хотел назначить тебя военным советником, — продолжал Гроциус. — В честь твоих былых заслуг и потому, что народ тебя, любит… В Валлардии это еще никому удачи не приносило.

Он ядовито хихикнул, явно намекая на то, что и Ортегиана скоро постигнет та же судьба, что и недавнего любимца толпы — Фогаррида.

— Да вот сразу стало понятно, что Терранду это не по душе. Наш военачальник, отважный, но очень не любит, когда кто-то трогает его маршальский жезл. Странненький предрассудок, не так ли? Вот и пришлось Трибуну пойти на попятный. А жаль, — армия у нас теперь из одних ополченцев, а им было б лучше, веди их в бой человек, а не какой-то чешуйчатый…

Корделия слушала невнимательно, ее совершенно не интересовал рассказ мага.

— Вот почему Ортегиан попросил тебя помочь мне. — продолжал маг. — Валлардийская армия давно бы уже перешла границу Курсаи.

Эти слова показались ему чересчур резкими, и маг поспешил смягчить их.

— Разрушенный Храм считался самым безопасным местом во всей Валлардии. Его охраняли сами боги. Если вражеские шпионы смогли пробраться туда и уничтожить нашу святыню — что они сделают потом? Сегодня никто не чувствует себя в безопасности. Мы должны положить конец курсантской угрозе раз и навсегда…

Конану показалось, что точно такие же слова он уже слышал. От кого? От Трибуна? Немедия? Да и есть ли разница.

— Но перейти в наступление не удалось? — предположил Конан.

— Это так. В тот же день, когда обрушился храм, мы начали получать странные сообщения с границы. Будь это одно, две, даже три послания — вряд ли кто-нибудь поверил бы подобным докладам. Даже такой наивный молодой человек, как наш общий друг Немедий…

Чародей вновь сухо засмеялся.

— Но вести приходили от всех форпостов. Каждый из командиров рассказывал о случившемся своими словами. Одни видели в этом знак богов, — некоторые даже расценили его как добрый, и только потом, узнав об обрушении Храма, поняли свою ошибку. Другие считали, что пробудились речные демоны, которых Радгуль-Йоро погрузил в сон несколько тысяч зим назад. Да, предположений и догадок в те дни было очень много! И лишь немногие поняли — за таинственными событиями на границе стоят некроманты курсаитов…

Чародей прокашлялся.

— Над границей начал подниматься странный туман. Заметьте, тогда мы еще не знали, что в обрушении Храма повинны курсаитские лазутчики. Потом все фрагменты головоломки сложились вместе. Многие думали, что с помощью этого занавеса наши враги пытаются что-то спрятать, возможно, приближение своих войск. Однако барьер так и остался прозрачным, но в то же время, с каждым днем он становился все плотнее, пока однажды наши дозорные не сообщили, что сквозь него невозможно проникнуть.

— Какую магию использовали те, кто его создал? — спросил Конан.

Он сидел, полузакрыв глаза, и внимательно слушал.

Лицо чародея помрачнело, — словно кто-то бросил горсть песка в речное отражение.

— Я так и не смог этого определить, — сказал Гроциус. — Я много раз допрашивал пограничников, и мне известно, что Терранд с Трибуном за моей спиной делали то же самое. Курсаитские маги должны были подойти очень близко к нашим форпостам, чтобы возвести этот барьер.

Мне казалось, если я узнаю, какие ритуалы они проводили, — это позволит мне узнать природу магического занавеса и разрушить его. Да что там обряды — хватило бы простого намека, упоминания о том, что какой-то солдат видел вспышку над лесом, или из земли вдруг начали выбираться змеи — но нет! Вдоль границы с Курсаей стоят шестнадцать форпостов, но ни один, ни один человек так ничего и не заметил. Курсаиты действовали очень осторожно…

Впрочем, стоит ли удивляться, если вспомнить, что им удалось проникнуть даже в Храм…