Разрушенное святилище

Глава 15 Башня

Трибун стоял у края дворцовой башни. Серая каменная плита поднимала его высоко к небу, словно ладонь Бога.

— Я часто прихожу сюда, — произнес он.

Много веков назад, эта площадка предназначалась для обороны дворца. Архитектор задумал расположить здесь стрелков с заговоренными луками, архимагов, которые стреляли бы во вражескую армию за десятки миль, котлы с кипящим маслом, чтобы лить его на головы осаждающих, — но вот уже девять веков замок был погружен в сонный покой забвения, и даже недавняя гражданская война, волей богов или их безволием, не коснулась его. Теперь здесь лежали лишь покрытые пылью камни.

— Ты никогда не замечал, Конан, — чем выше ты поднимаешься, тем более ничтожным чувствуешь себя? — спросил Трибун.

— Пожалуй, — ответил киммериец.

Холодный ветер перебирал складки багряной мантии, стекавшей с плеч Ортегиана.

Он поднял глаза.

— Иногда мне кажется, что, будь я чуть выше, мог бы дотянуться до звезд и потрогать их…

Трибун посмотрел на свои руки.

— Но все мы слишком ничтожны для этого, не так ли?

Правитель повернулся к киммерийцу.

— Я обещал объяснить, почему, — сказал он, подлетая ближе. — Почему замахнулся на место Фогаррида, хотя считаю его более достойным правителем.

Конан опустился на край стены.

— Наш мир подчинен колесу изменений, — произнес Ортегиан. — День сменяется ночью. Вслед за осенью приходит весна. Но есть перемены, которые так велики, что мы их не замечаем.

— Какие?

— Ты много странствовал, Конан, и знаешь — почти у каждого народа есть легенда о Золотом веке. В ту далекую эпоху люди были равны богам. Но со временем мельчали, пока не превратились в нас…

— По-твоему, это не просто сказка?

— Да, варвар. Когда-то, очень давно, народом правили по-настоящему достойные люди.

Такие, как король Оззрик. Ему повиновались не из страха, и не в надежде на выгоду. Люди шли за ним, ослепленные его величием, в надежде приобщиться к тому, что он делал…

Ортегиан поднял единственный глаз к центральной башне дворца — туда, где на барельефе был изображен легендарный правитель.

— Те, кто всходили на трои после Оззрика — я говорю не только о нем, такой цикл повторяется снова и снова, и во всех странах, — эти правители унаследовали не только скипетр, но и уважение народа. Поколение сменялось за поколением, и безумным королям взбрело в голову, что они заслужили эту честь лишь по праву рождения…

Трибун указал рукой к подножию башни.

— По мере того, как аристократия вырождается, народ все меньше верит в нее. И наконец наступает момент, когда толпа, плебс, вскипает уверенностью, что способна сама позаботиться о себе. Опасная и безумная ересь…

Он усмехнулся, перехватив взгляд Конана.

— Ты спрашиваешь, кто я такой, чтобы рассуждать о власти аристократии. Да, в семье Гассиусов все были гончарами. Знаешь, почему меня приняли в Отряд Фениксов? Моя способность передвигать вещи на расстоянии оказалась незаменимой при уборке навоза… Вот с чего я начинал, Конан. И, признаюсь тебе, то, что делаю сейчас, я не могу назвать ни более приятным, ни более чистым…

Трибун окунул взгляд в небо, словно тем самым надеялся обрести хоть крохотную каплю его непорочности.

— Аристократ не тот, кто родился с лазурной кровью, а тот, кто способен увлечь за собой народ. Димитрис, король с родословной почище, чем у дорогого коня, — был в душе ничтожеством, и народ растоптал его, почувствовав вонь, такую же, как ежедневно исторгает сам. Отшельник Фогаррид — кажется, сын ткача…

— Плотника.

— Не суть важно. Он истинный аристократ. Люди шли за ним потому, что увидели в нем величие, которого никогда не будет в них самих…

— Почему же Фогаррид проиграл выборы?

— В этом самое печальное, Конан. Я застал колесо истории в самой нижней точке цикла. Мне досталась бесхребетная Валлардия. Народ разучился подчиняться избранным. Стоит им увидеть того, кто лучше их, как они вскипают от ненависти и спешат втоптать его в грязь.

— Но Фогаррида любили.

— Во время войны. Толпа обожает рушить. Наверное, это единственное, что она по-настоящему хорошо умеет делать. Они пошли за отшельником, — но были готовы идти только до тех пор, пока надо было разрушать. Затем, довольные собой, люди расползлись по норам, словно тараканы.

Пальцы Трибуна сжались, словно он представлял, как давит одно из этих существ.

— Когда их позвали строить! создавать что-то! просто работать! они обрушились на Фогаррида с еще большей ненавистью, чем на Димитриса совсем недавно. Когда избранный говорит сегодня с народом, — толпа затыкает уши грязью, чтобы не слышать его.

Снова налетел ветер.

— Я не потомок Оззрика, — негромко сказал Ортегиан. — Ни по крови, ни даже по духу. Толпа избрала меня, потому что я им близок. Грязный, уродливый гончар, который начал службу стране с того, что собирал навоз фениксов. Сложно поверить, что эти прекрасные птицы гадят так много и с таким крепким запахом…

Он усмехнулся, потом на его лицо снова вернулась скорбь.

— Народ должен пережить много страданий, Конан. Метаться от голода. Утонуть в крови. Только тогда он поймет, что не способен управлять страной. И вновь, смиренно и с благодарностью, склонит голову перед лучшими — такими, как Фогаррид…

Если хочешь что-то узнать — иди на базар, к месту, где собираются женщины набрать из водостока чистой питьевой воды.

Одна бросит слово, вторая ее поддержит. Глядишь, в разговор вступят мужчины. А любопытному только и остается, что слушать, да пытаться отсеять небылицы от правды.

Конан решил спуститься к городским воротам.

В последнее время, все больше людей хотело попасть в столицу, спрятаться за ее крепостными стенами. Простой народ, напуганный падением Храма, готовящейся войной, искал спасения, где мог.

Попав в столицу, беженцы старались найти приют. Кто-то спешил к родственникам, другие искали прибежище на постоялых дворах. Третьи, у кого денег поменьше, тоже не оставались без крыши над головой. Хозяева домов и лачуг — ремесленники, мелкие торговцы, — были не прочь потесниться. Лишние деньги никогда не помешают.

Конан шел по мрачным, пустынным улицам.

Даже Барбра, всегда сидящая у входа своего дома, закрыла двери и окна. По улице не витал запах ее лепешек.

«Надоело кормить солдат даром, — подумал Конан. — А все прочие спрятались по домам, боятся нос высунуть».

Северянин не заметил, как свернул в безлюдный переулок, заканчивавшийся тупиком.

— Эй, Конан, — раздался звонкий девичий голос.

Киммериец обернулся. Посередине широкой улицы, ведущей к следующей террасе города, стояла высокая светловолосая девушка. Несмотря на теплое время, на ней был широкий светло-зеленый плащ.

— Зачем идешь за мной? — мрачно спросил северянин. — Следишь вот уже пару кварталов.

— Люблю, чтобы все было правильно, — рассудительно пояснила незнакомка. — Ладно, думаю, сам уже все понял. Ты здесь никому не нужен.

Она широко распахнула руки. Гладкая бело-розовая кожа сморщилась и приобрела оттенок морской волны. Длинные золотистые локоны встопорщились острыми иглами, шея вытянулась, покрылась зеленоватой чешуей. На щеках прорезались жабры. Челюсти выдвинулись, придавая морде существа вид туповатой упертости. Руки срослись с полами плаща, превратившись в широкие крылья. Тварь с глухим карканьем взлетела и закружилась над Конаном.

— Не нужен, ты здесь в мире живых никому не нужен, пошел прочь, проклятый варвар.

Повторяя это, создание попробовало спикировать на спину киммерийца, но тот был настороже.

Острый меч северянина полоснул по одному из светло-зеленых крыльев. Брызнула алая, похожая на человеческую кровь. Существо пронзительно заверещало и рухнула на землю.

Конан не хотел убивать поверженного врага. Кроме того, хотелось узнать, кто послал за ним монстра.

Киммериец подошел поближе и склонился над телом твари. Но стоило ему поднести руку, как существо выбросило вперед руку-крыло, захлестнув вокруг ног Конана.

Петля, с быстротой молнии связав щиколотки ног, стала со страшной скоростью разворачиваться крепкой сетью, поднимаясь вверх. Тварь издала торжествующий вопль и потащила спеленатое тело киммерийца по мостовой.

Несколько раз Конан больно ударялся головой. Вдруг сеть, стягивающая тело киммерийца, зацепилась за острый камень, несколько дней назад расколотый тяжело груженой повозкой.

Тварь, не ожидая сопротивления, неловко остановилась и повернула голову к жертве. Та не проявляла признаков жизни.

Монстр боялся подойти к лежащему без движения киммерийцу, но сдвинуть его, чтобы вновь поволочь за собой, оказалось непростой задачей.

Сперва нужно было освободить зацепившуюся за камень сеть.

Конан, незаметно для летучей твари, напряг мускулы, и невод, уже надорванный в одном месте, стал расходиться. Киммериец почувствовал, что тенета уже так сильно не сжимают его.

Между тем летучее создание оставалось в неведении: глядя на практически бездвижное тело киммерийца, трудно было понять — жив он или мертв.

Тварь стала медленно подходить к поверженному врагу, крепко удерживая конец плетеной ловушки. В тот же миг, когда враг наклонился над Конаном, киммериец напряг все мускулы, и сеть распалась на мелкие сухие клочки.

Северянин протянул руку, ухватив наклонившегося над ним врага за крыло.

Странное существо не ожидало нападения. Киммериец выхватил меч и занес над головой крылатой твари. Крыло отвалилось и осталось в руках Конана. Тот настиг врага и одним замахом меча снес ему голову.

Тварь упала на мостовую, и камни поглотили ее.

Конан остановился перевести дух и оглядеться. Все было тихо. Киммериец сорвал пучок широких листьев с невысокого куста и вытер с лица начинавшую подсыхать кровь чудовища.