Разрушенное святилище

Глава 6 За Невесомыми Водами

Сагурн только закончил плавать в чистом бассейне. Им могли пользоваться только те, кто достиг чина сержанта и выше. Офицер сидел возле стены, отгораживающей казармы ополченцев от остального уровня.

После лепешки, съеденной у разгневанной торговки, есть не хотелось, и он наслаждался отдыхом, из-под приспущенных век наблюдая за толкотней селян возле огромных дубовых бочек с водой.

Они оскальзывались на мокрых камнях, вырывая друг у друга деревянные черпаки, мальчишки и юноши, не видевшие ничего, кроме своего жалкого села.

«Такого же, как мое, — лениво подумал Сагурн, вдавливая обнаженную спину в ноздреватый и легкий камень, что добывали в нижнем городе. — Хотя нет, мое было еще более убогим».

Промелькнувшая мысль вдруг нежданно и не желаемо воскресила вид Тухлых Болот, на которых он вырос. Ржаво-оранжевая бескрайняя поверхность, затопившая площадь перед последним на востоке хребтом Языков Пламени.

Она была гибельна для людей и зверей, не давая подступиться к горам, наполненным благоуханием пронзительно чистого и здорового воздуха. Рожденная болотами, у подножия гор текла широкая и светлая река — Невесомые Воды. Ее невозможно было переплыть, так легка была странная вода, в которой тонула даже пушинка.

В каждом поколении появлялись храбрецы, стремившиеся преодолеть преграду, по они исчезали, опускаясь на неизмеримую глубину, выхода из которой не было. Плавать в реке было все равно, что попытаться плыть по воздуху, бросившись со скалы.

Болотные люди не поддерживали связи с внешним миром, только староста, провожаемый до границы топи, посещал раз в зиму село, находившееся на суше в десяти днях пути. Жители Тухлых Болот соединялись на короткое время парами между собой, нередко порождая отталкивающих, отвратительных уродцев. Как почти все дети, Сагурн не знал отца.

Мать, похожая на остальных женщин — сухих, высоких, с продолговатыми глазами и длинными густыми волосами, кишащими насекомыми, была с ним до того дня, как мальчик стал на ноги. После этого ребенок считался общим достоянием, которым никто особенно не дорожил.

Постепенно он научился драться с другими, такими же одинокими созданиями, из-за куска лепешки и огрызка болотной тыквы, найденной в топи тушки погибшего или умершего от старости варса, толстого безобидного зверька.

Соперники, старшие мальчишки и девчонки, бывшие нередко сильнее парней, сперва просто отталкивали его с дороги ногами, однако невесть откуда появившаяся в нем сила и особое, изощренное умение найти слабое место противника, поставили его впереди ватаги.

Повзрослев, вместе с мужчинами он добывал среди ядовитых испарений болотные бриллианты, особо ценимые во Внешнем Мире.

Староста оставлял добычу в ближнем селе и возвращался, ожидая вместе с остальными на границе болот носильщиков, которые приносили на спинах мешки с провизией, дешевыми тканями, металлическими ножами и другими необходимыми вещами.

Довольные, они расходились, при этом болотные люди оставались в неведении относительно того, что за свой опасный промысел получали тысячную часть стоимость камня.

Жаркий ветер качнул цветущее дерево над ним, осыпая коричневую блестящую пыльцу на короткие белые штаны и карие огромные глаза, которые он не хотел видеть, пряча на дне памяти, вновь смеялись перед ним.

Сердце его, ударив сильно о ребра, на миг остановилось, и воспоминания, двадцать зим назад приносившие острую, нестерпимую боль, постепенно заглаженную временем, но не ушедшую, вырвались из-под замка его воли.

В горах, за Невесомыми Водами, жило племя отщепенцев, не только презираемых болотным обществом, но и возбуждающих в нем страх, граничащий с ужасом перед подземными демонами тьмы. Когда великий бог солнца — Грос заселил землю людьми, он запретил им совокупляться с другими существами, уже живущими там.

Но люди ослушались бога, преступив запрет и уже сами породили племя арков, соединяющих в себе черты человека и демона, а иногда зверя. Они потеряли не только облик, но и сущность тех, от кого произошли, многие были безобразны и бессловесны, искра разума не светилась в мутных глазах, они бродили в горах, поедая траву и грибы.

Но были среди них те, кто одним из родителей имел речного, горного или подземного демона, не только похожие на людей, но прекраснее их. Они обладали многими магическими свойствами, что приводило человека в ужас.

Только порождения демонов могли перейти Невесомые Воды, а потому на берегу всегда дежурили болотные часовые, опасаясь того неведомого зла, что способны принести с собой ослушники Гроса.

Однако арки никогда не пытались пробраться в становище, лишь изредка мелькая среди стволов деревьев и кустов, растущих на склонах гор.

Сагурн вспоминал, как впервые увидел ее, такую прекрасную, каким никогда не мог быть человек. Светлые волосы развевал ветер, и они поднимались легким облаком над ее головой, не то что грязные, слипшиеся волосы болотных женщин, висящие неподвижными прядями.

Глубокие карие глаза сначала были испуганы и серьезны, а потом смеялись, так искренне и доверчиво, что исчез и его страх перед созданием, считавшимся зловредным и смертельно опасным.

Она переходила через реку, и всю ночь влюбленные, скрываясь от часовых, прятались на болотах, которые в ее присутствии становились прекрасными. Почему, почему не решился он бежать вместе с нею, так легко и просто — она могла перевести через Невесомые Воды любого, достаточно было держаться за руку девушки.

Он проснулся ранним утром после бессонной ночи счастливым, не сразу поняв, что бьет барабан жреца. Это случалось нечасто, только в случаях крайней опасности или торжественные дни принесения жертвы богу. Он вышел из плетеной хижины еще улыбаясь, и некоторое время улыбка, застыв, не покидала лица несмотря на ужас увиденного.

Она билась, обнаженная, среди молчавшей толпы, удерживаемая четырьмя мужчинами. Обрывки легкого зеленого платья валялись рядом, пропитанные болотной жижей, а прекрасное тело стало достоянием любопытства, источаемого обступившим стадом. Так позже, заходясь криком, обзывал своих соплеменников Сагурн.

Он бросился вперед, сминая стоявших позади, но врагов было слишком много. Он выл и кусался, чувствуя горячую кровь, стекающую по лицу, страшную боль от ударов, удушье от наброшенной на горло веревки. Даже связанный, удерживаемый пятеркой мужчин, зажавших в руках концы веревок, позволяющих держать его на расстоянии, он бился, изрыгая хулу на бога, его служителя и своего народа.

Разъяренный шаман, захватив горсть мха вместе с болотной грязью, вбил ее в рот Сатурна, превратив его крики в беспомощное хрипение.

Черный камень, похожий на гигантский фаллос, устремленный к небу, веками изображавший бога, обагрился алой кровью, и последние слова, повторяемые возлюбленной до тех пор, пока сознание не оставило ее, были словами любви, на которые он не мог ответить.

Это воспоминание стало одним из горчайших в жизни юноши. Огромные карие глаза возлюбленной, остановившиеся на его искаженном лице, не с просьбой о помощи — она понимала, что он бессилен, ее нежный голос, звучавший почти спокойно, и его сдавленное сипение в ответ. Поняв, что конец неизбежен, она перестала сопротивляться, невзирая на свою наготу, все пыталась выпрямиться с достоинством, несмотря на удары плетью, которыми осыпал ее впавший в неистовство жрец.

Пленница видела, что Сагурн не мог ответить, и потому старалась лишь, чтобы он услышал ее последние слова. Неразумное, нелепое чувство вины за свое молчание терзали его душу на протяжении всех прошедших зим. Ему казалось, что девушка умерла одинокой, а он предал ее в смертный миг.

Лелия была еще жива, топор шамана взлетел и отрубил пленнице голову. Рука Кродана запуталась в золотистых волнах волос, и старец судорожно дергался, пытаясь освободиться. На лице его появился страх.

Ужас охватил собравшихся — демоница не желала отпускать служителя бога. Вырвавшись наконец из шелкового плена, тот осыпал девичью голову черным магическим порошком. Колдовство не позволит нечисти возродиться. Потом с видом торжества мерными ударами ритуального топора отрубил жертве ноги и руки.

Сагурну хотелось упасть на землю, вжаться в пружинистый мох, превратиться в него, исчезнув навеки из мира людей, но натянутые веревки удерживали на месте. Подручные жреца, сжимая одной рукой амулеты, другой сложили части тела в плетеную корзину, и толпа потянулась за Кроданом, выкрикивающим заклинания, отводящие беду.

Голову Лелии бросили в Бездонное Око, как называлась круглая, никогда не зарастающая тиной водная прогалина среди ржавой болотной поверхности. Даже старожилы, для которых не было тайн на болотах, редко отваживались подходить к нему близко — Око могло неожиданно вытянуть длинный отросток, выдернуть опору из-под ног неосторожного и увлечь его в бездонную пропасть, откуда не было спасения.

Некоторое время светлые волны волос плавали на поверхности, по затем топь ухнула, втягивая их в себя и вновь замерла. Тело и конечности разбросали но периметру селения, чтобы подобные демонице не явились к людям.

Сагурн передернул плечами — кожа вдруг вспомнила боль, испытанную тогда, во время последовавшего за казнью наказания. Его пороли той же плеткой, пропитанной кровью девушки. Он не сопротивлялся, находя в этой обжигающей боли некоторое утешение, как будто, смешивая кровь свою и Лелии, он разделял, почти облегчал ее страдания.

Он ощутил прикосновение толстых ветвей колючего дерева, из которого соорудили для ослушника клетку. Там невозможно было ни лечь, ни выпрямиться. Дети, впрочем, от них не отставали и взрослые, толкали его заостренными палками, плевали, обливая нечистотами.

Шаман требовал покаяния и через месяц добился смирения ослушника. Когда клетку открыли, он не мог двигаться, и несколько мужчин отволокли юношу к подножию черного камня, на котором еще виднелись следы ее крови. Он ничком пролежал перед алтарем целый день, и болотные люди одобрительно кивали головами, видя, как усердно ослушник замаливает свой грех перед богом.

Той же ночью он обошел село, собирая останки Лелии и заворачивая их в свою единственную ценность — кусок тонкого расписного холста, полученный от старосты за особо красивый найденный им алмаз. Безбоязненно он подошел к самому краю Бездонного Ока и опустил в него свою ношу, сопроводив погребение словами любви, которые Лелия так и не услышала в страшный миг.

В хижине своей он взял лишь тонкий нож, которым, предварительно разбудив, перерезал горло жрецу и его помощникам. Трупы их он сволок к подножию камня. За ними последовали мертвые тела тех, кто держал его и выкрикивал проклятия умирающей девушке. Стоя перед камнем, в уверенности, что разговаривает с богом, Сатурн произнес.

— Напейся крови, ты, кровожадная тварь. А если ты так силен, как о тебе болтают, то порази меня за хулу.

Весь в крови, зажав в руке нож и раскинув руки, он постоял немного, запрокинув лицо к черному небу, и вдруг громко и презрительно захохотал скрипучим, страшным смехом, не опасаясь, что кто-то может услышать его.

Перед рассветом он навсегда покинул селение болотных людей. Никто не посмел остановить его, когда он шел единственной дорогой, соединяющей мир болотников с внешним миром.

Сила и безудержная смелость позволили ему стать наемником, потом задержаться в столичном войске. Он ничем и никем не дорожил, не почитал в душе ни благодетельных, ни зловредных богов, приравнивая всех к демонам и монстрам, которые существовали на земле и с кем при случае можно было не только сразиться, но и победить. Да и вообще втайне считал, что сердце его мертво, душа давно покинула этот земной дом, соединившись с духом Лелии где-то в просторах неба, где нет пи богов, ни людей.

«Да это и не может быть иначе, — подумал он, упруго поднимаясь с обрубка дерева, на котором сидел, — имея душу, нельзя было бы делать то, что я совершал все эти зимы, жестоко и безразлично».