Разрушитель

Глава 9

Церковь горела.

Это было заметно издалека. Окно со стороны Вяземского было приоткрыто, и сначала до нас донёсся шум — частый тревожный перезвон пожарного колокола, людской гомон. Водитель, вырулив на узкие немощёные улочки окраины, вынужден был сбавить скорость — здоровенное губернаторское авто занимало всю проезжую часть, и бегущие в сторону церкви люди торопливо расступались перед ним, жались к заборам. В руках у многих были вёдра, багры, топоры.

Чем ближе к храму мы подъезжали, тем больше становилось людей, и вскоре машина уже еле тащилась, медленно, как ледокол, раздвигая толпу. Водитель то и дело жал на клаксон, но резкие трубные звуки тонули в шуме толпы, и на них мало кто даже оборачивался.

Вяземский не выдержал первым.

— Антип, останови! — приказал он, сдвинув заслонку на окошке позади водителя. — И двери разблокируй!

Я покинул салон авто с непередаваемым облегчением. За время поездки я уже перестал обращать внимание на направленные на меня пулемётные дула, но вот сидеть так долго в поле синь-камня было жутко некомфортно. Привыкнуть, наверное, можно, но похоже на какую-то изощрённую пытку вроде капель воды на выбритую макушку.

Тонкое тело развернулось на свободе мгновенно, словно распрямившаяся пружина. И одновременно с этим я почувствовал необычайный прилив сил, от которого просто распирало изнутри.

Ах, вон оно что. Сердце Яг-Морта, наконец, укоренилось в Сердечнике, и ощущение было такое, будто ко мне подсоединили дополнительный источник энергии. Что-то подобное я ощущал, когда во мне засела Албыс, но в этот раз я лучше контролирую ситуацию. Дар Яг-Морта, хоть и выделяется среди остальных, подчиняется мне полностью, стоит только переключиться…

Правда, сейчас для этого точно не время — я ведь понятия не имею, как проявится этот Дар. Вдруг я начну превращаться в здоровенного древесного монстра?

Последними из машины выскочил ещё один неф с довольно яркой аурой. Похоже, телохранитель Вяземского. Сам губернатор уже вовсю пробивался через толпу, прямиком к церковным воротам.

Впрочем, пробивался — это не то слово. Вокруг него будто образовалось магнитное поле, отталкивающее людей на расстояние пары шагов. Осознанно он применял Дар, или походя, даже не задумываясь — непонятно. Но выглядело небрежно. Люди сталкивались друг с другом, падали, некоторых этим полем просто сшибало с ног.

При этом возгласов недовольства я не услышал. На лицах людей, увидевших губернатора, отражалось удивление и неподдельный ужас. Многие начинали пятиться, вжимая голову в плечи, перешёптываться. Некоторые даже крестились, будто нечистую силу увидели.

— Вяземский… Вяземский… — доносилось из толпы.

Те, кто успели разглядеть приближение губернатора заранее, разбегались в стороны ещё с большим рвением, чем требовалось, так что толпа перед нефилимом быстро раскололась надвое, и проход ширился с каждой секундой.

Занятно. А простой томский люд, оказывается, правителя своего побаивается. Какого-то подобострастия я не увидел, а вот страх — в полный рост.

Вяземский не бежал — видимо, считал это выше своего достоинства — но шагал размашисто, полы его расстёгнутого длинного пиджака трепетали на ветру. Взгляда он не сводил с тонущего в дыму силуэта церкви. Кованые ворота, и так открытые настежь, жалобно скрипнули створками, когда он прошёл через них.

Пожар, похоже, начался где-то в нижней части храма, может, даже в подземной. Нижние венцы деревянных срубов уже прогорели дотла. Основное здание, по форме напоминающее обычную прямоугольную избу с двускатной крышей, пострадало больше всего — кровля с одного края обвалилась внутрь, потолочные перекрытия обрушились. Примыкающая к ней башня колокольни горела вовсю, как факел — нижнюю её часть залили водой, и от обугленных брёвен поднимался лишь едкий дымок, но вот верхушка была объята яростным гудящим пламенем.

— Сергей Александрович, дальше не надо! Опасно! — наконец, догнав губернатора, предупредил телохранитель. Взмахнув рукой, выставил на пути Вяземского едва заметный обычному глазу щит из эдры, в структуре которого я сразу разглядел знакомые руны Преграды.

Ткач? По ауре не похож, к тому же от преграды к нему тянутся шлейфы — он подпитывает конструкцию собственной энергией. Скорее всего, подобные щиты — это и есть суть его Дара, и кроме них, он ничего особо не умеет.

— Уйди! — рявкнул Вяземский. — Лучше толпу разгони.

— Но как я…

— Я сказал — людей отсюда убрать!

— Сергей Александрович, кормилец, но нам ведь тушить надо… — вытаращив глаза, прокричал один из пожарных — пожилой уже усатый дядька в шлеме с фонарем на лбу. — Вон как раз новая водовозка подъехала, эта уже пустая!

Его испуганное раскрасневшееся лицо блестело от пота и было перемазано сажей, так что напоминало индейскую маску. Другие пожарные в это время как раз сматывали пожарные рукава и спешили к старенькой машине, в кузове которой были закреплены три здоровенные бочки высотой в человеческий рост.

Дорогу водовозке перегородила губернаторская машина, вставшая в переулке недалеко от ворот. Водитель, высунувшись из кабины, растерянно вытаращился на дорогущее авто, не решаясь даже ругаться — понимал, чьё оно. Причём и быстро убрать его с дороги не было возможности — за воротами собралась толпа зевак, разогнать которых не удавалось никакими сигналами клаксонов.

Вяземский бросился к ограде. Зарычал, вскинув руки со сжатыми кулаками. Со стороны это было похоже на простой жест ярости, но магическим зрением я увидел, как вздулось его тонкое тело, извергая толстые щупальца эдры.

Под удивлённые крики толпы губернатор, пользуясь своим Даром, выдрал одну из бочек водовозки из кузова и по огромной дуге зашвырнул её через забор прямо на горящую колокольню. Бочка от удара раскололась, окатив водой башню сверху донизу. Часть обгоревшей крыши обрушилась, и находящиеся рядом со зданием люди бросились врассыпную от обломков.

Зарычав снова, Вяземский подхватил уже машину целиком. Водитель едва успел выскочить из кабины прежде, чем нефилим отправил её в такой же полёт, запустив уже в основное здание.

Грохот удара, больше похожий на взрыв. Шипение вырвавшейся из разбившихся бочек воды. Целый столб дыма, пара и пепла, взметнувшийся вверх. Испуганные и изумлённые вопли толпы. Крики боли тех, кого зацепило разлетевшимися во все стороны тлеющими обломками. На всё это Вяземский не обращал никакого внимания — он шагал напрямик к церкви, с одинаковой небрежностью отшвыривая с дороги горящие брёвна и путающихся под ногами людей.

— Все назад! Разойтись! — орал тем временем его телохранитель у ворот, и даже пальнул пару раз в воздух из револьвера.

Толпа, наконец, очухалась и зашевелилась, волной отхлынув от церкви. Часть зевак, правда, наоборот, прилипли к забору, во все глаза наблюдая за происходящим. В основном это были мальчишки-подростки. Один даже забрался на дерево рядом с оградой, чтобы было лучше видно.

Вяземский тушил пожар весьма грубо, но эффективно — обрушившаяся на церковь водовозка развалила и без того покосившуюся стену, но при этом погасила большую часть пламени. На пару минут весь двор потонул в смеси пара и дыма, от которой горло заволокло вязкой горькой плёнкой. К счастью, сегодня было довольно ветрено, и всю эту пакость быстро снесло в сторону. Но всё же нам поначалу пришлось отступить к самой ограде, прикрывая нижнюю часть лица платками.

— Назад всем, сукины дети! Приказ губернатора!

— Всем разойтись! Пошли вон отсюда!

Телохранитель и водитель Вяземского, не стесняясь в выражениях, разгоняли остатки зевак. Сам же губернатор, едва более-менее рассеялся дым, рванул вперёд, к храму. Я держался чуть позади, внимательно приглядываясь к окрестностям.

Самое удивительное — храм-то был на месте. Та его, невидимая обычному глазу часть, сотканная из золотистой эдры неизвестного мне Аспекта. Бревенчатые стены сгорели больше, чем наполовину и обрушилась, но при этом энергетический конструкт сохранился. Странно… Я-то думал, что здание — это якорь, материальная основа. Примерно как у амулетов Дарины. Но похоже, тут действовал иной принцип. Святое, намоленное место сохраняло свою силу даже несмотря на то, что самое здание сгорело…

Албыс впервые за долгое время дала о себе знать — едва я вслед за Вяземским вошёл на святую землю.

— Осторожно! Назад, Пересмешник! — зашипела она, выскользнув из моего тела.

Глаза её горели ярким изумрудным пламенем, рыжие волосы топорщились во все стороны, будто наэлектризованные. Сквозь маску обольстительной ведьмы с полными алыми губами то и дело пробивалась другая личина — уродливая, зубастая, с тёмными кругами под вытаращенными глазищами.

— Чего ты боишься? — раздражённо процедил я.

Впрочем, я почти сразу почувствовал, чего.

Поле святой земли действовало почти как синь-камень. Тонкое тело, взаимодействуя с ним, странно мерцало, будто раздваиваясь, циркуляция эдры в нём замедлялась. Ощущения были не такие неприятные, как от синь-камня, но всё же применять здесь сверхспособности, похоже, затруднительно. Не зря Вяземский прежде, чем швыряться машинами, отошёл к самой ограде.

Но сильнее, чем на меня, поле действовало именно на албыс — оно будто бы разъедало её, размазывало, делая похожей на расползающийся рисунок на поверхности воды. И даже когда она попыталась снова спрятаться внутри меня, в Сердечнике, её сущность, в отличие от остальных трофейных Аспектов, дрожала и размывалась.

Видимо, всё дело в том, что после того эксперимента с разделением та часть Албыс, что осталась самостоятельной личностью, хоть и занимала ячейку в Сердечнике, по сути своей являлась отдельным существом. Причём поле синь-камня она переносила относительно легко, просто закукливаясь сильнее. Но здесь, рядом с храмом, извивалась, как уж на сковородке.

— Ты что, не видишь⁈ Это место… Убивает меня!

Да вижу, вижу. Интересно. И очень похоже на то, что храм этот специализируется на изгнании бесов. В прямом смысле этого слова. Одержимость в этом мире — не такое уж редкое явление. Вон, даже к Гранитному дубу в университетском парке ходят паломники в надежде излечиться от негативных воздействий эдры. Но дуб-то просто прожорливое растение, которое всасывает в себя энергию. А вот это место действует более избирательно.

— Так может, это и к лучшему? — усмехнулся я.

— С кем ты разговариваешь? — оглянувшись через плечо, нахмурился Вяземский.

— Да так, мысли вслух. Вы-то куда, Сергей Александрович? Там ещё горячо. Да и вряд ли кто-то выжил…

Губернатор, упрямо наклонив голову и морщась от дыма, расшвыривал телекинезом обгоревшие брёвна, будто вознамерился разрушить церквушку окончательно.

— Там, под основным залом, несколько подземных келий, — пояснил он. — Изабеллу, скорее всего, держали там. Если она, конечно, ещё здесь…

Я кивнул и замедлил шаг, позволил ему отойти еще дальше. Тем более что соваться в самое пекло не хотелось.

— Прошу, уйдём отсюда! — в ужасе вытаращив глаза, прошептала Албыс. — Не дай мне сгинуть!

— Какое мне дело до тебя? Наоборот, хорошая возможность, наконец, от тебя избавиться.

— За что⁈ Я ведь исполняю свою часть договора! Я верно служу тебе, и буду служить впредь. Только оставь в живых!

— И это ты называешь жизнью?

— Лучше так, чем вовсе отправиться в небытие… — дрожа всем телом, прошептала она.

Выглядела она сейчас действительно жалко. Стоит босыми ногами прямо на пепелище, растрёпанная, перепачканная, рваная вышитая рубаха едва прикрывает тело, перепачканное в саже. Ну да, ну да. Призрак, а запачкалась. Актриса, каких ещё поискать.

С другой стороны, она и правда не раз оказывалась полезной…

— Служишь, говоришь? — прошептал я. — Куда ж ты делась, когда была нужна? Спряталась, и ни слуху, ни духу от тебя.

— Я… испугалась. Я почуяла… его. Но такого больше не повторится, обещаю! Тем более, что вы убили его! Убили Баранзара!

— Ты его знаешь? Или просто подслушала мой разговор с матерью?

— Я… служила ему. Варман-тууры поймали меня много-много зим назад, и я долго была их рабыней. Но потом сбежала на запад. Я много знаю про них. Я всё расскажу! Только оставь меня! Я буду полезна!

Ну вот что с ней делать? Чуть поколебавшись, я мотнул головой.

— Я не могу сейчас уйти… Так что уйди сама. Ты ведь сможешь отлететь подальше? Туда, за ограду…

— Но наша связь… Она здесь слабеет! Может совсем разорваться, и тогда… Без тебя я долго не протяну.

— Тогда уж постарайся удержаться. Если хочешь жить.

Ведьма смотрела на меня умоляющим взглядом, глубоко дыша, но я был неумолим. Когда она попыталась преградить мне путь, я попросту прошёл сквозь неё. Но мысленно всё же протянул к ней шлейф эдры, дополнительно подпитывая её. Надеюсь, этого хватит.

Она отлетела подальше, за границы освящённой земли, и застыла там, жалобно смотря мне вслед, как оставленный на привязи щенок.

Вяземский тем временем разгреб завалы, обнажив пол основного зала, на моё удивление оказавшийся каменным. Кашляя от дыма, ринулся по ступеням вниз, в подземные кельи.

Там всё тоже здорово обгорело и, к моему удивлению, почти не действовало поле святой земли. Не то ослабло после пожара, не то в принципе не пробивалось сюда.

Беллу мы, конечно, не нашли. Зато обнаружили двоих перепуганных и едва не задохнувшихся от дыма… монахов, что ли. Или дьяконов? Или как их там правильнее назвать. В общем, это явно были помощники отца Серафима — тоже в рясах, но попроще, с небольшими крестами на железных цепочках. Оба довольно молодые, лет по тридцать с небольшим, у одного даже борода-то толком не растёт — жидкая, клочковатая.

Оба склонились, причитая, над телом самого Серафима. Этот, увы, был мёртв. И умер явно не от дыма — под ним растеклась обширная лужа крови, уже запорошенная пылью. Раны не было видно на тёмной одежде, лицо же старика, ещё больше заострившееся и бледное, было искажено гримасой, похожей не то на удивление, не то на испуг.

На наше появление оба монаха поначалу никак не отреагировали. Оба стояли на коленях над телом убитого священника и оба были в состоянии, близком к обмороку. Только раскачивались взад-вперёд и бессвязно бормотали что-то. Скорее всего, молитвы.

Я кое-как растормошил и вытолкал на воздух одного из них, но пока возился с ним, второй, с жидкой бородкой, хлопнулся на пол без сознания. Хлестать его по щекам оказалось без толку — он был жив, но вырубился напрочь. Я подхватил его под мышки и потащил в сторону выхода, но тут меня раздражённо окликнул Вяземский.

— Да что ты с ним возишься? Брось!

— Да я просто…

— Брось, я сказал! Подойди ко мне.

Стиснув зубы, я оставил бедолагу прямо на ступенях, ведущих наверх, и подошёл к Вяземскому. Правда, непонятно, зачем — ещё добрую минуту губернатор молча стоял над телом отца Серафима, мрачно разглядывая его. Лицо его будто закаменело.

В келье было душно и темно, светился лишь тусклый кристалл эмберита в железном держателе под потолком. В этом рассеянном неясном свете, даже не отбрасывающем теней, всё казалось каким-то плоским и будто нарисованным угольным карандашом. Лицо Вяземского и вовсе наполовину тонуло в темноте, лишь поблескивали белки глаз, слезящихся от дыма. В то, что этот человек прослезился из-за гибели священника, я что-то не верил.

— Похоже, она опять ускользнула, — решил я первым нарушить молчание. — И что теперь?

— А теперь… — глухо отозвался Вяземский и снова замолчал, стиснув зубы.

Продолжил он ещё минуту спустя, всё так же не сходя с места и не сводя взгляда с мёртвого тела.

— Теперь слушай меня очень внимательно, Василевский. Ты найдешь её…

— Что? Но… — фыркнул я от возмущения.

— Не перебивай!

Он придавил меня своим Даром — коротко, но болезненно. Грудь будто сжало стальными обручами — крепко, так, что показалось, будто затрещали рёбра. Я захрипел, закашлялся и запоздало переключил Аспект, скопировав его у самого Вяземского. Давно пора было это сделать — хотя бы ради иммунитета к подобному воздействию.

Вяземский выдержал небольшую паузу, подождав, пока я подниму на него взгляд. И, не обращая внимания на мой гнев, продолжил холодным, чётким тоном:

— Ты найдешь и устранишь их всех. Всех, кто имел хоть какое-то отношение к заговору или хотя бы знал о нём. Изабеллу. Арнаутова. Орлова… Да, пожалуй, главное — избавиться от этих троих. Срок — до завтрашнего утра. Но лучше тебе управиться раньше.

— Но это же… невозможно! — возразил я. Хотел даже сначала сказать «смешно», но лишний раз злить Вяземского сейчас не стоило. — Мы с Путилиным, да и ваши люди уже не первую неделю всем скопом охотимся за Арамисом. А вы хотите, чтобы я всё решил за полдня⁈

— Твои близкие — у меня. Если хочешь, чтобы они остались живы — постараешься совершить и невозможное.

Мы встретились взглядами, и мне даже не нужно было переключаться на Аспект Морока, чтобы прочитать его эмоции. Было видно, что говорит он совершенно серьёзно. Я вдруг с отчётливой ясностью осознал, что этот человек совершенно безжалостен.

Впрочем, не человек. Нефилим. Чем больше я живу здесь, тем виднее для меня эта разница.

Дьякон у лестницы вдруг очнулся. Раскашлялся, застонал, заворочался, пытаясь подняться. Мы с Вяземским даже не обернулись, продолжая буравить друг друга взглядами.

— Ясно. Хотите подчистить все следы? — язвительно усмехнувшись, спросил я. — Заигрались со своими интригами, а как поняли, что дело пахнет жареным — решили попросту избавиться от всех причастных?

— Вполне разумное решение, ты не находишь?

— Для таких, как вы — возможно. Вот только вы кое-что не учитываете. Я вам не наёмный убийца, готовый впиться любому в глотку по вашему приказу.

— А что такое? Ручки боишься замарать? — презрительно скривился он. — Или, может, пожалел кого-то? Но кого? Арнаутов — упырь. С Орловым у тебя и так, кажется, есть за что поквитаться. Да и Изабелла… Та ещё тварь!

Голос его заметно дрогнул, и это, похоже, разозлило его самого.

— Ещё раз повторю. Я — не убийца.

— Да неужели?

Вяземский улыбнулся, и улыбка эта больше напоминала звериный оскал. Он вдруг выпростал руку в сторону, подхватывая Даром уже поднявшегося на ноги дьячка. Тот охнул от неожиданности, когда губернатор подтянул его ближе, подвесив в воздухе так, что ноги его судорожно болтались, не дотягиваясь до пола. Бедняга хрипел и бестолково дёргался, пытаясь вырваться из невидимой хватки.

— А вот я, например — вполне себе убийца, — спокойно, даже как-то пугающе вкрадчиво произнёс Вяземский.

Пойманный дьяк вдруг замычал от боли. Кричать он толком не мог — похоже, грудь ему так сдавило, что он не мог вздохнуть. Суставы его рук и ног вдруг один за другим начали изгибаться под неестественными углами. В тесном замкнутом пространстве кельи влажный хруст ломающихся костей разносился так громко и явственно, что у меня холодок пробежал по хребту. Я открыл было рот, но сказать ничего не успел, да и слова застряли у меня в горле — оторопь взяла от этого жуткого жестокого зрелища.

А Вяземский продолжал давить беднягу Даром. Отшвырнул, впечатав в стену, как изломанную куклу, потом с коротким рыком вдавил в пол так, что хруст костей стал нестерпимо громким — будто вовсю работала огромная мясорубка. С тошнотворным треском лопнул череп, разбрызгав содержимое по плитам пола.

Я отвернулся и с трудом удержался от того, чтобы зажмуриться. Тяжело дыша, поднял полный ненависти взгляд на Вяземского. Тот же, кажется, лишь наслаждался происходящим. Глаза его лихорадочно блестели.

— Теперь представь, что я сделаю с твоей подружкой, если ты будешь кочевряжиться. Она ведь девчонка ещё совсем? Говорят, красивая…

Зарычав, я набросился на него.

Он, похоже, попытался отбросить меня Даром, но сейчас его фокусы на меня не действовали. Сам я применять телекинез не стал — просто схватил губернатора за грудки и несмотря на то, что он был чуть выше и на добрый пуд тяжелее, протащил вперед несколько шагов, пока не впечатал спиной в стену.

— Ну давай! — заорал Вяземский мне в лицо и расхохотался. — Убьёшь меня — и ей точно конец! Она сейчас в надёжном месте. Я даже сам не знаю, где. И у моих людей есть инструкции на случай, если со мной что-то случится.

Мы надолго замерли так. Я дрожал от напряжения и бессильной ярости, пожирая его глазами. Губернатор же, напротив, был спокоен, даже насмешлив. Точно не блефует, это даже без эмпатии видно.

Я с огромным трудом сдержался от того, чтобы не раздавить Вяземского его же Даром, как яичную скорлупу. Сейчас мне этого хотелось больше всего, но мысли о Раде заставляли действовать осмотрительнее, мозг лихорадочно просчитывал варианты.

Мелькнула даже мысль переключиться на Морок, чтобы… Чтобы что? Я так толком не научился пользоваться этим Аспектом. Это ведь тонкое искусство — Белла плетёт свои чары медленно, осторожно, и на это у неё уходит куча времени. Это ведь не прямой контроль, фишка в том, чтобы жертва даже не подозревала, что какие-то мысли или желания продиктованы извне.

У меня, правда, куда больше мощи, чем у неё. Я могу одним ментальным ударом парализовать Вяземского, как тогда саму Беллу. А ещё, наверное, можно попробовать продавить его волю, подчинить его себе напрямую на какое-то время…

Но что дальше-то? Выведать у него, где держат Раду? А если он и правда не знает? Да и что мне даст эта информация? Ведь тогда придётся либо убить Вяземского прямо здесь, либо держать под контролем до тех пор, пока тот не прикажет своим людям отпустить заложников. А для этого надо будет добраться до его резиденции. Или хотя бы до телефона…

Нет, это всё бред! Нереально. К тому же под Аспектом Морока я окажусь беззащитным. Стоит чуть ослабить хватку — и сам Вяземский придавит меня Даром. А ведь где-то тут рядом ещё двое его подручных, и они наверняка вооружены…

Мне захотелось заорать в голос. Вот ведь двуличная, изворотливая, жестокая тварь! Вот что с ним теперь делать⁈

В такие моменты начинаешь понимать революционеров или Белых Голубей, считающих, что все нефилимы — зло. Впрочем, чему я удивляюсь. Таким, как он — облечённым властью, деньгами, сверхспособностями — в рамках обычной человеческой морали часто становится тесно. Увы, но я ведь и за собой уже начал подмечать что-то подобное.

— Ну всё, всё… — он оттолкнул меня и брезгливо отряхнул одежду. — А теперь — утри сопли и принимайся за дело! Времени у тебя…

Он достал из кармашка на жилетке дорогие часы, щелкнул крышкой.

— Скажем — до восьми утра. Всё это дело нужно утрясти раньше, чем заявится Романов. Одну подсказку я тебе точно могу дать — где искать Орлова. Я устроил его у Кудеярова в «Славянском базаре». Номер-люкс на третьем этаже. Ужинает он каждый вечер там же, в ресторане.

— Какие гарантии, что вы потом отпустите Раду и Демьяна? И что они вообще ещё живы?

— Не испытывай моё терпение, Василевский! — прорычал он, на мгновение потеряв самообладание. Но, быстро взяв себя в руки, продолжил:

— Все твои гарантии — это моё слово. И мой же здравый смысл. Я уже говорил: твои близкие для меня сейчас — это моя страховка. От тебя. Чтобы ты не натворил глупостей. И я придержу их до тех пор, пока ты будешь здесь. Как только избавишься от Изабеллы, Арнаутова и Орлова — звони сюда…

Он достал визитную карточку с написанным от руки номером поверх стандартного текста.

— Это прямой номер в моём кабинете, соединят без секретаря. Звони сразу, как закончишь, и я расскажу, куда ты сможешь приехать, чтобы увидеть свою подружку снова.

— И что потом?

— А потом… — поправив узел галстука, он шагнул ко мне ближе, нависая так, что наши лица оказались почти вплотную. — А потом ты соберешь всю свою разношёрстную братию. Захватишь с собой всё ценное из родового особняка, что сможешь унести. И свалишь вон из моего города. Сразу же! Нам двоим здесь будет… тесновато.

— Это уж точно, — процедил я.

— И не вздумай играть со мной. Мозгов на это не хватит. Сделаешь, что сказано — и получишь шанс уйти. Не сделаешь — станешь моим врагом. А враги мои долго не живут. Мне плевать, будь ты хоть Пересмешник, хоть чёрт лысый — р-раздавлю!

Вяземский отвернулся от меня и зашагал к выходу. Я, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, смотрел ему вслед, пока он не скрылся на лестнице. Оглянувшись на валяющиеся на полу трупы, едва совладал с приступом тошноты и тоже поспешил наружу.

После тесной кельи свежий холодный воздух, хоть и по-прежнему воняющий дымом, показался пьянящим, как демьянова настойка. Пошатываясь, я выбрался из руин церкви и зашагал к воротам. Вяземский намного обогнал меня — я увидел, как он уже садится в машину.

Албыс, похожая издалека на облачко цветного тумана, ринулась ко мне, едва я пересёк границу запретной для неё зоны. Молча спряталась в Сердечник, и мне показалось, будто она грызёт меня внутри обжигающе холодными клыками. Хотя наверняка дело было не в этом. Это ярость и отчаяние кипели в груди, застилая глаза мутной пеленой.

Остановившись у ограды, я отдышался и успокоился. Ярость никуда не делась, но вместо кипящей лавы, разъедающей меня изнутри, превратилась скорее в холодную сталь клинка.

Ну что ж, Сергей Александрович. Вы сами себе подписали приговор. Всего этого я точно не прощу…

Весь вопрос — что теперь делать. Времени и правда осталось пугающе мало. И плясать под дудку Вяземского тоже затея провальная. Я ни капли не верил, что он сдержит своё слово и даст мне и моим близким уйти из города взамен на то, что я разберусь с его проблемой. Я для него сейчас всего лишь инструмент. Сам устранить того же Орлова, не нарушив нефилимских политесов, он не может. А я… Что я? Я Пересмешник. Чудовище вне закона, на которое легко можно будет повесить любые убийства.

И даже если я перешагну через свои принципы и исполню его приказ… Исполнителей в таких случаях обычно тоже устраняют.

Но что тогда делать-то⁈

Я шумно выдохнул, надувая щёки, и взглянул на небо, будто надеясь отыскать там ответы.

Думай, Богдан. Думай!