Разведчик Четвертого прапора

5

Через два дня жителей Турбова согнали на стадион.

— Один дом — один менш, — говорили солдаты-переводчики, обходя дворы и показывая один палец. — С вами произведет беседу комендант герр Мюллер.

Григорий Филиппович хмуро приказал сыну:

— Сбегай, послушай.

Вася пробрался в первый ряд.

На середину поля вышел толстый офицер в желтой форме. На боку у него болтался большой пистолет. Позади выстроилась охрана. Чуть отступив в сторону, угодливо замер переводчик.

Поворачиваясь всем корпусом то в ту, то в другую сторону, офицер визгливо стал кричать по-своему. Когда он накричался, вышел вперед переводчик:

— Герр Мюллер сказаль… что приветствует вас… Он приезжаль… на русскую Украину… зовсем молотой зольдат… То било… уф тисяча девятьсот…восемнадцатом готу… Герр Мюллер защищаль вас… от большевикоф Ленина… Теперь германская нация освободиль вас… Вас подавляль стахановщина и кольхози. Теперь советской власти не будет… Доблестная германская армия успешно наступает на Москву…

Мюллер самодовольно огляделся по сторонам. Турбовчане, опустив головы, молчали.

Мюллер продолжал. Переводчик кричал вслед за ним:

— Германский рейх организует здесь новый поряток… Вам будет очень хорошо.

Мюллер качнулся на носках, прошелся вправо, влево.

— У кого есть оружие — сдать… За хранение — расстрель… Кто знает коммунистов и комсомольцев — сообщить… За укрывание — расстрель или повешение… После девяти часов вечера по улицам не ходить… За хождение расстрель…

Мюллер петухом посмотрел направо, налево. Но в ответ не было слышно ни слова, ни вздоха.

— Еще нужно, — прокричали опять Мюллер и переводчик, — выбирайт одного… преданного немецким властям… старосту. Остдойчи… бывшие кулаки… а также судимые советской властью… могут поступить в полицию… Германская армия… имеет великие задачи. Если население покажет… э-э… дольжный Verstandnis… понимание… то у вас будет хорошая… — Переводчик пощелкал пальцами, вспоминая слова: — Э-э… Хорошая Leben… Жизнь… Приемники тоже сдать, — добавил Мюллер. — За несдавание — расстрель…

Подъехала машина. Солдат открыл дверцу. Мюллер взобрался на заднее сиденье, от чего машина осела на одну сторону, и, не оглянувшись, уехал в свою резиденцию, под которую он занял здание райкома.

На середине поля осталось несколько немецких чинов. Они ждали, кого назовут турбовчане на должность старосты. Но люди стали расходиться. «Хорошая лебен» уже началась.

К Безвершукам пришли на постой двенадцать солдат. Они выгнали хозяев из хаты, стащили все постели на пол и, не раздеваясь, завалились спать.

Утром приказали тетке Фросыне подать еду.

— Мноко!

Наевшись, устроили в хате баню.

День был жаркий. В такую погоду турбовчане не знали большего удовольствия, чем купание в Десне. Но немцы, к великому удивлению Васи, стали мыться в хате. Мокрые, роняя мыльную пену, они подавали из двери пустые ведра и кричали:

— Wasser! Noch! Schnell!{2}

Отворачиваясь и закрывая лицо передником, тетка Фросына принимала ведра и шла с ними на речку. Ей помогал Вася. Слепой Иван, сидя у ворот сарая, в котором теперь жила семья, слушал гогот солдат в родном доме, слушал тревожный шум города и никак не мог понять, что происходит на белом свете.

Искупавшись, солдаты приказали убрать в хате. Тетке Фросыне пришлось немало потрудиться, чтоб привести все в порядок.

Когда она принялась готовить обед, то вдруг обнаружила в кладовой здоровенного немца. Хорошее купание возбуждает аппетит. Аккуратно засучив рукава, немец макал в корчагу со сметаной большой ломоть белого домашнего хлеба и, чавкая, ел.

Тетка Фросына начала кричать, что стыдно взрослому мужику лазать по чужим макитрам, как шкодливому коту.

— Бач, украсил морду сметаной. А ще солдат… Не твое — не тронь! Цэ тэбэ не Германия.

Немец перестал улыбаться. Отложил хлеб. И дал над головой женщины очередь из автомата. Тетка Фросына лишилась речи. Опомнившись, она с воплем вылетела из кладовой. Солдат встал в дверях и серьезно продолжал закусывать.

С этого момента Безвершуки потеряли право на свою кладовую, на погреб, на все имущество. Солдаты хозяйничали в доме как хотели — тащили продукты, рвали с грядок редиску и огурцы, резали кур.

Тетка Фросына плакала. Григорий Филиппович говорил жене и детям:

— Не связывайтесь. Я их знаю. Убьют, как курицу. Молчите.

Через несколько дней солдаты ушли. Казалось, беда кончилась. Тетка Фросына слала из опустевшей кладовой сочные украинские проклятия. Григорий Филиппович хмуро чистил лопатой сени: солдаты германской армии боялись ночью выходить во двор.

Но тут немецкие власти начали подворный обход турбовчан для выявления у них «излишков продуктов». К Григорию Филипповичу пришли полицаи. Из своих, местных.