Разведчик Четвертого прапора

7

В фильмах немецкой военной хроники нередко можно было увидеть начальника штаба верховного командования вооруженных сил гитлеровской Германии генерал-фельдмаршала Кейтеля. У него была благообразная внешность школьного учителя или провинциального врача. Но это по предписанию Кейтеля военнослужащий германской армии мог безнаказанно совершить в России преступление, расстрелять любого человека.

В сентябре 1941 года Кейтель снова разъяснил солдатам гитлеровского вермахта, что человеческая жизнь в оккупированных странах ничего не стоит и что «устрашающее воздействие немцев на народы этих стран возможно лишь путем применения необычайной жестокости». На Винничиие, в двух километрах от села Коло-Михайловки, в небольшой роще у дороги Винница — Киев, построил свою ставку-крепость Гитлер. Неподалеку от нее выбрал место под штаб-квартиру Геринг.

Чтоб сохранить тайну этих объектов, немцы убили тысячи русских пленных, строивших их, снесли с лица земли ближайшие деревни. Всех задержанных в запретном районе карали смертью. Неповиновавшихся или заподозренных в связях с партизанами, в сочувствии им уничтожали беспощадно. Сто шестьдесят тысяч человек — каждого десятого жителя области — казнили. Сорок одну тысячу человек уничтожили в самой Виннице.

Турбов расположен в двадцати шести километрах от властного центра. Почти на таком же расстоянии от него была ставка Гитлера. По этой причине на улицах Турбова постоянно разгуливали каратели из гестапо в желтых гимнастерках с короткими рукавами и кожаных трусах-шортах — совсем как в черной Африке в счастливые времена колонизаторских походов. Они и в Россию пришли не шутки шутить. На пилотке — череп. На рукаве — череп. На шее автомат. Поведет автоматом — и нет человека.

Все действия фашистов в Турбове были чудовищны в жестоки. Они грабили, глумились. День и ночь шли аресты. Забузний с полицаями учитывал трудоспособных, гонял их убирать колхозный урожай, грузить в вагоны хлеб.

На заборах и стенах домов один за другим появлялись приказы о регистрации взрослого населения, о новых поставках продовольствия, о запрещении вечером выходить на улицу и о других подобных вещах. Последняя фраза в приказах была стандартна: «За невыполнение — расстрел».

Расстреливали и ночью, в лесу, и днем, на виду у всех. Сплошь и рядом свидетелями этих преступлений были дети.

Вася Безвершук и его дружок-одногодок Станислав Ружицкий пасли корову. Подошел незнакомый мужчина.

— А скажите, хлопцы, нема здесь немцев?

— В поселке много, а здесь не видели.

— А полицаев?

— И полицаев нет.

Мужчина снова тревожно огляделся по сторонам, присел около ребятишек на корточки. Глаза усталые. Щеки заросли черной щетиной.

— А чи не найдется у вас, хлопцы, поесть?

Станислав достал из сумки хлеб, сало. Спеша и давясь, незнакомец судорожно стал жевать.

Вася догадался: еврей. И возраст как у тех, которые ушли в Красную Армию в первые же дни мобилизации. Этот почему-то остался.

Турбовских евреев, от детей до стариков, фашисты обязали носить на левой стороне груди и на спине желтую шестиконечную звезду. Потом переселили их со всего городка на одну улицу. Кровь там текла непрерывно. Соседнее село Прилуку, в котором жили преимущественно евреи, немцы сожгли.

Мужчина съел хлеб и сало, сказал мальчишкам спасибо и пошел дальше. Ребята поняли, что он направляется в Калиновку. За ней — лес.

Но едва мужчина прошел полсотни шагов, как из-за стога навстречу ему выехала повозка с немецким офицером и двумя полицаями. В этот день немцы прочесывали окрестности Турбова.

Мужчина еще мог броситься в огороды. Там проскочить во фруктовый сад и через дворы вырваться к лесу. Но у бедняги не хватило находчивости.

— О, Jude? — удивился немец.

Жирное лицо офицера расплылось в недобром смехе. Он подал знак, чтобы мужчина подошел.

— Как это?.. Тавай, тавай.

Мужчина остановился. Нерешительно переступил с ноги на ногу, кривясь в напряженной улыбке:

— Но… Если господин офицер позволит… Мне надо идти. Я спешу…

— Мы долго не задержим, — ответил полицай, радуясь своему остроумию.

— Тавай, тавай, — повторил немец.

Полицаи спрыгнули с повозки, щелкнули затворами автоматов и забежали мужчине сзади.

— Но зачем же так? — побледнел и заволновался он, оборачиваясь то к ним, то к офицеру. — Я же не бегу. Я всегда…

— Тавай, тавай, — улыбался офицер.

Мужчина сделал еще несколько нерешительных шагов к повозке и опять остановился.

— Прошу учесть, господин офицер, — заговорил он, то обращаясь к офицеру, то оглядываясь на полицаев, которые толчками автоматов в спину подгоняли его к телеге. — Я всегда уважал Германию…

— Теперь есть хорошо, — сказал офицер. — Теперь не надо ходить. Я буду стрелять.

Оп поднял пистолет. Полицаи отошли в стороны.

— Как это «стрелять»? За что стрелять? — закричал мужчина, по-прежнему обращаясь то к немцу, то к полицаям. — Я ничего не сделал. Я просто шел по лугу. Разве за это можно стрелять?

Немец промахнулся.

Угодливо протрещали автоматы полицаев.

Мужчина упал. Офицер огляделся по сторонам, увидел замерших от ужаса мальчишек, подал им знак подойти.

Вася и Станислав решили, что их тоже расстреляют. Они заплакали.

— Komm mal zu{3}! — сердито крикнул офицер.

Полицаи направили на них автоматы:

— Быстро! Щенки!

Ребята подошли. Офицер сказал что-то и брезгливо ткнул пальцем в сторону убитого.

— Заройте, — перевел полицай.

Телега поехала, а Вася и Станислав остались около трупа. Пули разнесли человеку череп. Отворачиваясь и плача, мальчишки поволокли труп к круглой яме, которую строители противотанкового рва вырыли под пулеметное гнездо. Руками засыпали тело землей.

В другой раз Вася бежал на рынок выменять на молоко немного соли. У аптеки стояла толпа. Из мальчишеского любопытства он протискался в середину. Толпа шевельнулась и вытолкнула его в центр. И он увидел такое, от чего в ужасе стал пробиваться обратно.

Полицаи только что расстреляли здесь местных жителей Лейзера и Колова. Привели, заставили вырыть яму, лечь в нее. Сверху дали очередь.

Черная земля еще ходила над казненными… Сидел Вася дома, смотрел в окно. Была поздняя осень. Сады оголились и потемнели. На печи тяжело дышал простудившийся Иван. Отец и тетка Фросына во дворе убирали на ночь корову. И тут Вася увидел: к каолиновому карьеру вдалеке за постройками подъехала машина. Немцы вывели из нее арестованного в белой рубахе, поставили у обрыва. Солдаты построились в линию, вскинули автоматы. Звякнули стекла от залпа. Тело, позолоченное последними лучами солнца, мелькнуло в воздухе и почти без брызг, скрылось в воде, наполнявшей яму. В поселке потом рассказывали: пришел домой коммунист, а какой-то сукин сын выдал. Каолиновый карьер с наполненной водой бездонной ямой понравился немцам.

Однажды Вася работал с отцом в огороде. Григорий Филиппович тронул его за плечо.

— Поймали, — сказал он с сожалением.

Вася поднял голову. Мимо их дома немецкие солдаты и полицаи гнали к зловещему карьеру продавщицу магазина Клару и ее седых родителей. Муж Клары служил в Красной Армии в большом чине. Больше года прятали ее и стариков жители города. Все-таки полицаи выследили. Потом Мишка Леонтюк и Криворук Николай, которые по-прежнему приходили похвастаться перед ребятишками, рассказали:

— В городской бане накрыли. В недостроенной.

— А сколько мы зубов у них выдрали!

И протягивали потрясенным мальчишкам грязные ладони с чем-то желтым:

— Во! Золотые.

Нет, не пели больше в Турбове песен, как умеют их петь на Украине. Молодежь не устраивала веселых гуляний в парке. Даже детские игры потеряли свою радость. Черная, черная ночь опустилась на поселок…