Реальность

Глава 11 Алоизий

Глава №11. Алоизий

Этим вечером Филипп возвращался с работы, сидя на пассажирском сиденье в «Калдине» Иосифа. Приятель старался отвозить его всякий раз, когда была возможность. До самого подъезда не поехали – Мейзель высадил его возле парка.

– Хотя бы часть пути я должен пройти своими ногами, – настаивал перед остановкой Селин, – Кости после перелома необходимо «притаптывать» почаще, чтобы хромота не осталась. Так доктор велела.

«Рулевой» спорить не стал:

– Ну смотри, а то мне не трудно крюк сделать.

– Спасибо, Ося. Дальше я сам, тут недалеко.

Иосиф, улыбнувшись, согласился:

– Ну давай, Паниковский, только не спеши!

Филипп шутливо замахнулся на него тростью:

– От Козлевича слышу! – и зашагал между деревьев.

Но, пересечь парк Филиппу не удалось – на выходе из ореховой рощи, прямо возле цветника он заметил стоявшего там Алоизия Марковича. Заметив приближающегося Филиппа, тот обрадованно замахал шляпой, которую держал в руке, и заспешил навстречу. Приблизившись, принялся с воодушевлением «радоваться неожиданной встрече»:

– Приветствую вас, милейший мой Филипп, Андреев сын! Как ваше драгоценное здоровье? Может помощь какая нужна?

Желая побыстрее избавиться от назойливого говоруна, Сёчин сделал попытку шагнуть дальше, но собеседник не выпускал его руку, продолжая приветственно трясти кисть, существенно увеличив при этом крепость рукопожатия.

– «Надо же, будто клещами зацепил, а с виду – толстый и рыхлый» – подумал Филипп, пытаясь высвободить руку, нехотя ответил, – Спасибо, Алоизий Маркович, ничего не нужно, благодарю вас, но нет. Да я, вообще-то, домой спешу. После травмы ходить тяжеловато, прилечь нужно. Спасибо.

Но тот категорически не желал отпустить:

– Постойте, уважаемый, у меня вот тут, в портфеле, есть совершенно волшебное средство – греналинкой зовут. Попробуйте хоть глоточек испить, всё пройдёт, как и не было! Даже кость быстрее срастётся! Точно вам говорю! Давайте присядем на лавочку, вон за вами посреди деревьев, в тенёчке. Посидим немного, отдохнёте. Да и поболтаем – чего нам, старикам ещё нужно-то – чашечку чая, да приятная беседа. Вот чая только нет, но вы попробуйте мою греналинку – ничем не хуже, да ещё и бодрости придаст. Не отказывайтесь! Пойдёмте, присядем – прошу вас, милейший Филипп Андреевич.

Оглянувшись назад, Сёчин и вправду увидел парковую скамейку, а в голове мелькнуло: «Странно, только что тут проходил, вроде бы никакой лавки не видел, наверное задумался», – и тут до него дошло, что странный этот Алоизий предлагает ему попробовать ту самую «греналинку», о которой рассказывал пропавший копарь, вспомнил также его слова о том, что после понюшки этого снадобья тот почувствовал заметное облегчение, и продолжил беседу с толстяком, хотя собирался спешно уходить. «А останусь-ка я, поболтаю с ним, может, всё-таки проясниться ситуация – что же это за тип? Только пить ничего не стану – мало ли что он тут предлагает!» – подумал Филипп, и согласно кивая, ответил:

– Хорошо, голубчик, давайте присядем, вы правы – отчего не поболтать со старым знакомым?

В тот момент, когда они усаживались на нагревшееся за день дерево уличного диванчика, Сёчин сразу же, без каких-либо предварительных словесных заходов, задал прямой вопрос:

– Алоизий Маркович, скажите – а вы кто?

На одно мгновение вопрос повис в воздухе, но всего лишь только на одно – расплывшись в благодушнейшей улыбке, его собеседник тут же разразился бурным потоком слов:

– О-о, ну и спросили вы, батенька, даже не знаю, что вам и сказать – кем я только и не был. И коз пас, и Русалим брал вместе с персами. Гражданскую прошёл, да и во в мировой участвовал! Всё по свету носит, никак покоя не сыщу. Хотя нет, не так давно было значительно спокойнее – спокойненько занимался сельхозработами, как вдруг вы стали рассказик свой сочинять. Вроде бы сидели спокойно в своём кабинетике, никого не трогали, ставили декорации, всё было хорошо, тихо и мирно. Но нет! – тут лицо его исказилось, и голос громыхнул так, что Сёчин вздрогнул, а Алоизий не останавливался, – Понадобилось вам писульством своим заняться! Да ещё и про Загорье! Не стыдно старика с печки гнать? Филипп Андреевич, голубчик, время уже почти вышло, спектакль скоро начнётся, день премьеры вы знаете, пожалейте себя – бросьте это дело, отдайте рукопись мне!

Сёчин не выдержал такого напора, и оттолкнул слишком приблизившегося к нему собеседника:

– Да что вы мне про рассказ голову морочаете – дался он вам! Кому это всё нужно?

– Да я же о вас забочусь, милейший! Неужелишь вам не хочется жить спокойно?

Тут он пальцем помахал перед глазами Филиппа:

– Смотрите – окажетесь сами в своём Загорье любимом! Вы и так там на примете! Вас там все знают, и давно уже ждут. Может оно и лучше будет, для всех. Что хотите делайте, но о том, что там происходит, никто не должен узнать! Ну какой смысл, скажите мне? Есть белое, и есть чёрное, ну что вы со своим многоцветьем лезете? В жизни всё просто должно быть – грядку вскопал, посеял. Устал – прилёг. Проголодался – покушал. Утром поднялся – лицо умыл. Ну вот вам оно надо – что-то менять? Ну вот зачем? Живём мы в своём уютном Загорье, травку ростим, никому не мешаем. Люди сами всё решат отличненько, и без нас. Ну чего вы лезете? Думаешь, ты Лев Толстой, что-ли? Да ни фига, я как посмотрю со стороны – так ты мужик простой.

Тут Алоизий замолчал, опять превратившись в затюканного жизнью, обычного, лысого и толстоватого человека. Потом махнул в сторону рукой, и достал из кармана пиджака пачку «Беломора», выбил из неё папиросу, и продув гильзу, прикурил, а выпустив клуб дыма, проворчал:

– Закурил тут из-за вас, а почитай уже лет сто, как про табак забыл. Слушай, Андреич, я ведь только из-за вашего рассказика паршивого тут появился. Да и был бы он ещё интересный, а то так – чепуха и пустяк, яйца ради него не стоит выедать, честно вам говорю. А хотите, поменяемся – я вам взамен сюжет подскажу для писулек – у меня их целый портфель! Видите, как раздулся? А это всё список идеек! Для всяких рассказиков! Я их уже столько раздал! Ну, про Доктора ладно, давно уже это было, о портрете тоже, уже и забывать начали. Но шагрени на всех хватит, у меня такие фактики есть, закачаешься, или со смеху лопнешь, ей богу! Да и про самого есть.

Филипп, услышав последнюю фразу, разулыбался:

– Так уж и про самого?

В тот же миг Алоизий разозлился, лицо у него побагровело, и он в обращении перешёл на «ты»:

– Да, и не смейся – точно есть! Ну, знаешь – например, подробнейший дневник про его восемнадцать годов обучения. Да ты не поверишь – всё по-честному, где был, что кушал. Какой мир смотрел. На последнем году у нас в Доме долго гостил! Не веришь? Честное слово, так всё и было. Я тебе такое расскажу – ты не только рассказ, ты целый роман напишешь! И всё про него. Представляешь, про него самого – роман! Это же сколько букв! Да писаки всего мира сдохнут от зависти! Премию порохову́ю сразу дадут, точно тебе говорю.

Сёчин покачал головой:

– Ну уж выскажете, милейший. Прямо во так сразу и дадут?

Собеседник указал пальцем вверх:

– Именно так! Гарантирую! За шедевры сразу вручают. А ты безусловно, напишешь гениальный текст. Ты что думаешь, всё просто так вокруг? Да вы все в Загорье находитесь, только не знаете об этом. Ты первый догадываться начал.

Филипп не удержался:

– Я так и не понял из всего вашего бреда, любезнейший, для чего вам мой пустяковый рассказ нужен? Не проясните?

Алоизий раскраснелся ещё больше, щёки его при разговоре начали трястись, пот градом стекал с лысины:

– Для чего? А я тебе скажу – всё дело в том, что ты угадал с точностью до ста из сотни! Вот так! То, что написал, всё так и есть. А этого никто не должен знать! Это исключается. Ты, Филипп, даже представить себе не можешь, какие силы в этом заинтересованы.

Алоизий приблизился к Филиппу, обдав его запахом чего-то несвежего, противного до тошноты, и начал говорить, говорить, закруживая сознание. Не в силах оттолкнуть это существо, он пошарил руками вокруг себя – чёрт, стена откуда-то появилась, и уйти некуда! А слова продолжали падать на него сверху, попадая прямо в сознание, дробясь при этом на мелкие кусочки, и рассыпаясь горохом по всему телу:

– Послушай же меня, больше тебе никто этого не скажет, Загорье – это твоё внутреннее, потаённое сознание. Оно существует с тобой всегда, постоянно, с самого детства, ты осознаёшь его время от времени, но только, когда находишься там, внутри. Только вернувшись в обычное умозрение, об этом ничего не помнишь! Да и надо ли оно тебе? Ведь так, день за днём жить-то куда спокойнее и приятнее – ужин, макароны, вечером постановочку какую по ящику посмотришь, да и спать. А наутро опять на работу. Вот так, денёк за деньком и топ-топ, топ-топ. Ну разве плохо, а?

У Филиппа кружилась голова так, что он почувствовал, как его срывает с места и несёт куда-то в сторону, временами подтормаживая, неведомая сила. А голос продолжал:

– Ты, Филиппок, оказываешься в Загорье, когда тяжко делается, когда настроение ну совсем никуда – оторвать да бросить! И кажется тебе, что пребываешь там долгое время, далеко даже не один год совсем, а происходят какие-то долговременные события, и «вернувшись» назад, ничего ты про это и не помнишь, совсем ничегошеньки! В реальности же, здесь вот прямо, время продолжается – ни паузы нет, ни остановки. Всё вокруг продолжает двигаться линейно. А ты начинает считать, что произошедшее во время этих перемещений – твои же сны и фантазии. После же, пытаясь объяснить самому себе, да чтобы не забыть, ты и начинаешь писать свой рассказ – по крайней мере пытаешься – хоть и с искажениями, сохранить запомнившиеся события. Не забывай – когда ты, Филипп попадаешь на территорию Загорья, то не воспринимаешь то, что видишь. Тебе после кажется, что это – заброшенное, хотя и аккуратное, чистое место. Но это совсем не так! Ты там проживаешь настоящую, реальную жизнь. Другое дело, что ум твой настроен таким образом, что память не даёт ему покоя, и пытается объяснить – что же мешает жить спокойно дальше? А успокоить этот зуд для тебя может только писательство! Ну неужели тебе не хочется пожить спокойно?

Филипп пожал плечами:

– Ты что, в самом деле хочешь сказать, что я вроде как пишу о том, что произошло реально, на самом деле?

Алоизий всплеснул руками:

– Да я уже язык стёр, объясняя это!

– И Хозяин Загорья на самом деле существует?

– Это реальность и есть! Хозяин Загорья действительно существует, и действует он не где-то там, а именно здесь, среди людей, и прямо сейчас. Всюду его дом стоит, и поле деятельности – окрест! Я же тебе говорил это! И я вовсе не ухожу в абстракцию или философию. Тут, рядом с тобой действительно идёт битва за людские души. Всюду действуют нематериальные сущности, или как ты их любишь называть – демоны и бесы. И они, не останавливаясь, развращают ваш материальный мир. И тебе деться будет просто некуда – ты же не в пустыне? Слушай, Филипп, давай хоть как-нибудь договоримся? Ты подумай – это ведь не тяжело.

– Знаешь, Алоизий Маркович, за три копейки меня не проводи, и не грузи своими фантазиями. Твои слова как вонь с помойки! Если даже ты и частичку прав, это всё перегниёт, и ветром раздует! Может быть мой рассказ даст людям надежду, если говоришь, что там реальность описана? Не хочу я его отдавать!

Собеседник устало вытер с лица пот, и тихо возразил:

– Ты что, Филипп, ослеп совсем? Ничего не видишь? То, что происходит, ты можешь наблюдать своими глазами, погляди как выстраивается новый порядок, где каждый будет под неусыпным контролем, где размываются правила жития, где развратная проститутка – не просто норма, но и кумир для молоди бестолковой. И ты с этим ничего не сможешь поделать, пиши хоть молитвы, хоть стихи сопливые! Да среди вас уже нормальным стало непонимание элементарных понятий – где мальчик, это – мальчик, а девочка – девочка! Это вы сами уже одобряете, а где-то и заставляете! У вас уже скоро денег заработанных не станет, а одни цифры на экране! Насекомых скоро будете жрать, и говорить при этом: «Ой, как вкусно!» И всё это – результат работы Хозяина, и его бесов. Ни один человек такого делать не будет. Ваша любимая Библия уже две тысячи лет про это твердит, только толку – ноль! Продул сладкоречивый всю игру!

Филипп поморщился:

– Ну ты и болтун, Алозя, уши вянут от твоих слов! Неинтересно с тобой, пойду я домой. Отстань от меня, прошу тебя.

Он попытался подняться, но собеседник прихватил его за локоть:

– Подожди ещё немного. Слушай, Филипп – я ведь тебе ничего нового не сказал. Если ты хоть немного верующий, то должен знать, что бесы и Хозяин – сущности, чьё существование лицедеи-церковники сами веками признают реальностью. И Хозяин, это не некая абстракция, это конкретное, живое существо, и люди сами ищут пути к нему! Я ведь не открою секрет, если скажу, что все тайные компании на самом деле поклоняются именно ему! А ведь они и правят миром! Сам подумай, если ты поклоняешься создателю – тебе незачем это скрывать. Как мученик сказал: И, зажёгши свечу, не прячут её под горшком, но ставят на подсвечник, чтобы светило всем в этом доме.

Сёчин попытался подняться со скамейки, но оратор крепко держал его за локоть, и продолжал своё:

– Узнать Хозяина легко по его делам – он не делает ничего нового, а лишь искажает старое, нарушает и переворачивает все, о чём люди пытались когда ещё договориться. Сказано было – не убий, так он наущает людей убивать друг друга. И они убивают, без конца и без края. Ну так спроси себя сам – кого они послушали? Сказано не воруй – так нет же, человек отнимает жильё у сироты и спускает отнятое на блуд. Опять вопрос – кого послушал? Ещё пример хочешь? Пожалуйста, – Сказано не лги, – а он создаёт целую корпорацию, чтобы лгала вам двадцать четыре часа из любимого ящика! И все радостно вопят: давай, ещё!

Алоизий снял пиджак, аккуратно сложил его, повесил на спинку лавочки, и принялся закатывать рукава рубашки, время от времени приглаживая всклокоченные остатки шевелюры, но не останавливаясь при этом ни на минуту:

– Его узнать не сложно, и перестань прикидываться дураком. Другое дело, что не так просто понять, когда он действует через людей и их же собственными руками. Многие правители уже давно находятся под его влиянием – продали свои души. И никто их об этом не упрашивал – сами хотели, и можно сказать – искали его. Это всегда выбор самого человека. Без его разрешения Хозяин и пальцем не шевельнёт. Не может. Он только помогает. Если ты не хочешь у соседа воровать, он тебя не заставит. Так устроено. Правда так будет только до тех пор, пока не появится лжец, более великий, чем он. А ты хочешь всё испортить? Люди-то почитают твою писанину, и начнут задумываться – а всё ли правильно вокруг? А может, что-то стоит изменить?

Филипп помотал головой:

– Ну, уважаемый, и наворотили же вы кучу! Что-то мне даже нехорошо стало. А дело-то в чём? Вам так охота рассказ мой в издательство пристроить? Да ещё и права заполучить? Зачем голову мне морочаете? Да вы, батенька, похоже сами писатель со стажем! А? Нет разве? Ну столько всего наплели! Впору эссе на злободневные темы составить. Вы уж займитесь в свободное время, глядишь, и читатель свой найдётся!

Собеседник укоризненно посмотрел на него:

– Последний раз предлагаю, Филипп – давай договоримся! Так будет лучше для всех, и спокойнее. Хапнешь горя по полной! Мало тебе змея было?

Тут Алоизий сгорбился, и вполголоса забормотал что-то совсем непонятное:

– Странный ты был ребёнок, с самого раннего детства. Больше всего любил играть в одиночестве. Уйдёшь себе в садик с ранетками, и сидишь там под деревцем, что-то из веточек колобочишь. Читать любил. Читать, однако, быстрее чем говорить научился.

Рассуждая, он достал из кармана носовой платок, размером с небольшое полотенце, и принялся вытирать обильно выступивший пот, не умолкая при этом:

– А вообще, если подумать – рукопись нельзя отобрать. Писатель должен отдать её добровольно. Или заявить вслух, что он не будет издавать эту книгу. Если отнять её силой, то потеряется связь между текстом и творцом. Один из признаков образа бога в человеке – способность к творчеству. Похоже, его это в последнее время беспокоит – кается в совершённой ошибке. Есть грех и есть вина. И ничего уже исправить нельзя – сам всё сотворил. Вот в чём штука.

– О чём это вы?

Собеседник поднял на него взгляд:

– А вдруг это ОН тебе в голову нашептал? Хочет, чтобы все узнали, а? А этого допустить никак нельзя! Будешь упорствовать – только хуже сделаешь. Подумай хорошо!

Тут он поднялся, посмотрел Филиппу в глаза, и махнул рукой:

– А вообще-то, как хочешь! Даже больше скажу – хочешь писать, да и пиши себе! Можешь даже рассказ свой в роман превратить! А что, кто тебе мешает? Дураком жил, дураком и умрёшь! Всё одно по его воле всё произойдёт, вот попомни потом! Прощай, Филипп, Андреев сын!

Сказав это, Алоизий Маркович взял в одну руку аккуратно сложенный пиджак, в другую прихватил объёмистый портфель, и решительным шагом двинулся в сторону проспекта. Филипп посмотрел на его удаляющуюся спину, встал с лавочки, и похрамывая, побрёл домой.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ