Реальность

Глава 2 Мастер сцены

Глава 2. Мастер сцены

В кабинете главного декоратора городского драматического театра Иосифа Соломоновича Мейзеля разговаривали двое – хозяин кабинета беседовал с мастером подготовки сцены по имени Филипп, а по фамилии – Сёчин. Филипп выполнял в театре достаточно много обязанностей – художник, декоратор, механик, да бог весть кто ещё по своим навыкам и умениям – руки у него были золотые, да ещё и не пил. И была у этого Левши тайная страсть – в свободное от работы время он сочинял рассказы. Творения свои никому не показывал – стеснялся, доверяя только непосредственному начальнику. А тот, несмотря на свою профессиональную принадлежность к миру искусства, читать не любил, но и отказать старому товарищу совершенно не мог. Поэтому он немного хитрил – сочинения своего подчинённого передавал супруге Антонине, а та после прочтения писала от руки рецензию на очередной рассказ, и вручала листок мужу: «Ося, прочитай хоть это! Только не забудь, а лучше выучи! Зря, что-ли Филя сочинял? Потрафи хаве́ру, будь ласков». Своему другу он после этого пересказывал прочитанный текст по памяти, благо она у него до сих пор работала без сбоев.

В этот день Филипп в очередной раз принёс новый рассказ, и опять уговаривал прочитать его как можно быстрее:

– Ну что ты отказываешься? В прошлый раз «Будни гнева» сразу взял, и осилил за пару дней. Сказал, что понравилось.

– Филипп, некогда мне сейчас, совсем времени нет! Ты же знаешь – «Лир» на носу! Я тут допоздна торчу, с главрежем декорации без конца обсуждаем. Он до сих пор не определился с цветом у концовки, да и со светом тоже. Всю жизнь тут работаю, при всех властях декорации делал, только при царе не успел. И замечаю я, друг мой, что режиссёры, как личность, совершенно не изменились! Эта, так называемая творческая единица, как и тогда, на заре моей юности, так и сейчас – в эпоху недоразвитого капитализма, до сих пор не знает, чего она хочет! Как баба на сносях, ей богу!

Высказав недовольство, главный декоратор бумажной салфеткой вытер пот с покрасневшего лица, затем скомкал её, и бросив влажный шарик в урну, закончил мысль:

– Вот ведь жара собачья! Филя, пожалей меня, ну на самом деле совершенно некогда сейчас. А если я у тебя блокнотик возьму, то боюсь, потеряю где-нибудь. Давай попозже, хорошо? И кстати, задники к «Лиру» – закончили?

– Закончили, ещё позавчера. Я же тебе говорил. Из головы вылетело?

– Вылетает пробка из бутылки, и злой дух из задницы, а я всё помню. Потому что – работа. А прожектор левый? Заменили?

– Иосиф Соломонович, как раз сейчас идут работы. Всё в порядке, всё под контролем, не переживай. Чаю ещё подлить? А пряники чего не кушаете? Я свеженьких принёс.

Он сидел не напротив, а рядом, подвинув старенький венский стульчик поближе к собеседнику, и с усмешливой нахалинкой заглядывал своему шефу в глаза. Декоратор поднялся со стула, сделал несколько шагов по кабинету – доктор при его весе рекомендовал как можно больше двигаться. Остановился рядом с посетителем, потрепал его по плечу:

– Филенька, давай я с Дмитричем поговорю, мы с ним давно дружим, он как раз редактор, со стажем, пообщаешься с профессионалом. А я что тебе – критик? Я ведь на уровне – «нравится-не нравится». Что скажешь?

Филипп, не отвечая на прямой вопрос, настаивал:

– А если это не рассказ, а сценарий? Ну, вы бы хоть прочитали пару листиков, Иосия Саламатович! А незнакомых людей я стесняюсь.

Тот морщился, и отмахивался ладошкой:

– Филя, ну хватит тебе, не придуривайся, ты же знаешь, я сценарии не читаю! И сколько тебе говорить можно, моё имя – Иосиф!

– Не сердись, я дурачусь так. Да это и не сценарий вовсе, а изложение идеи сценария. Ну, давай, я сам немного тебе зачитаю. Время пока есть.

Декоратор, досадливо поморщившись, махнул рукой:

– Давай, Филипп Андреевич, читай. Может успокоишься.

Сёчин покачал головой, – Ну ты, Осип, хоть кого уговоришь. Ладно, слушай, – Он взял в руки свой блокнот, который до этого лежал на столе, сделал глоток из чашки, и негромким голосом начал читать:

«Село стояло на двух, близко расположенных друг к другу холмах, и все дома были построены на их плоском верху. Косогор вокруг возвышенностей поселенцы засадили молодью дуба с можжевельником вперемешку. Со временем деревья разрослись, и так мощно укоренились на склонах, что со временем эти заросли получили своё нынешнее название – Косой лес. Построится на этом плато в своё время решили первые появившиеся здесь люди – они не хотели зависеть от весенней распутицы, и разлива реки, что огибала возвышенности с северной стороны. А деревню так и назвали – Двухголовка. По низине к холмам вёл широкий тракт, перед самыми «головками» разделявшийся на две извивистые ленты, по которым и поднимались приезжающие. Благодаря такому расположению, подъездная дорога хорошо просматривалась. Если в поселение прибывали гости, об этом сразу становилось известно всем. Благодаря отдалённости села от других деревень и городов, новые лица бывали тут редко, но одного гостя знали почти все селяне, хотя назвать его так было бы не совсем правильно – в Двухголовке у пришельца был свой дом.

Он появлялся не часто. Ну как не часто – последний раз был восемь лет назад. А до этого – год отсутствовал. Все его сразу же узнавали по причине неизменности – он не менялся. И всегда останавливался в домике, который стоял на самом краю второго холма. В той избе никто и никогда не селился. Селяне всегда считали, что это его собственное жильё, хотя никто и не мог вспомнить, когда он его строил.

Когда он появлялся, об этом узнавали все жители разом, дорога просматривалась издалека – высокая, худая фигура в длинном, бурого цвета плаще, в руке – суковатый посох. Он степенными, широкими шагами приближался к селению. За плечами просматривался внушительный рюкзак, на голове – шляпа. Он доходил до границы Косого леса, и исчезал. В лесу было достаточно тропинок, а густая листва плотно покрывала нижнюю подстилку. Двуголовцы переговаривались:

– Аристарх опять заявился. Давно уж не видно было. Снова по тропинкам через Косой пошёл.

– Какой Аристарх, ты чего сочиняешь? Его Леонид зовут, а по батюшке вроде бы Петрович!

В соседнем дворе горячо возражали:

– И не Аристарх, и не Лёня, совсем даже Пилигрим его зовут, а иногда – Андрей.

– Да успокойтесь вы все! Пилигрим, это не имя вовсе! Сейчас он печку растопит, воды натаскает, и в лавку пойдёт за хлебом. Там и скажет, какое сейчас именование у него.

В очередной визит гость представился Аристархом. Появился он после восьми лет отсутствия. Где его носило, что он видел в своих странствиях – об этом путешественник никому не рассказывал. На улицах деревни не показывался, даже из дому днём почти не выходил. Лишь ночью было заметно движение светильника в его дворе, но чем занимался этот колдун, а именно так все в Двухголовке его называли, никто не мог сказать – забор у подворья был высокий.

Однажды вечером в его калитку кто-то громко постучал…»

На этих словах чтец закрыл свой блокнот, и замолчал. Тишину кабинета рассёк громкий голос Иосифа Соломоновича:

– Ну ты чего умолк, Филипп? Что там дальше-то произошло? Кто к нему пришёл?

Сочинитель заулыбался:

– А-а, интересно стало? А ты читать не хотел! Теперь вот и не скажу!

– Давай читай, не издевайся!

– Ося, ты тут посиди, а я сейчас до помоста сбегаю, поглядеть нужно, что там ребята сладили. Извини. А блокнотик я тебе оставлю.

И с торжествующей улыбкой на губах, Филипп выскочил из кабинета. Декоратор сокрушённо покачал головой: «Вот же шельмец!», – и тоже поднялся – дела не ждали. На Филиппа он совсем даже не сердился – они знали друг друга всю свою жизнь, ещё со школьной скамьи, многое пережили вместе, и если требовалось, то по мере сил помогали друг другу в этом окружающем их беспокойном пространстве, называемом жизнь. А в эти дни поддержка была необходима – в театре началась горячая фаза подготовки к премьере бессмертного «Короля Лира». На сцене и в гримёрках царило нервное возбуждение – как обычно, не хватало всего – плотнику досок для щитов, электрику полсотни метров провода для удлинителя, режиссёру другой актрисы на роль Корделии, а Иосифу Соломоновичу постоянно требовался Филипп собственной персоной. Ну у кого ещё можно было спросить о причине отсутствия на рабочем месте этих двух разгильдяев, что ещё вчера должны были закончить монтаж кустарников и стены готического замка? Комплект для сборки так и стоял не распакованным возле задней стены сцены. Увидев это яркое проявление вопиющей безответственности, главный декоратор взревел, как дикий марал:

– Филипп!!! Немедленно сюда!

Откуда-то сбоку к нему подошёл пожилой человек с измождённым лицом, одетый в потрёпанное, рваное рубище, и вежливо спросил:

– Зачем так громко кричать? Здесь, знаете ли – процесс происходит.

Иосиф недоумённо взглянул на него:

– Вы кто такой? Что тут делаете? Милостыню вон, за перекрёстком, у церкви подают. Уйди отсюда! – и продолжил, – Филипп! Оглох, что ли? Где ты?

Подошедший спокойно поправил на груди штопаную рванину, и с достоинством ответил:

– Я – король. И не нужно так громко орать, здесь репетиция идёт.

А на сцену, из зрительного зала, уже взобрался режиссёр спектакля, Павел Борисович, который тут же обрушился надрывным голосом на раскрасневшегося от гнева декоратора:

– Иосиф Соломонович, вы что себе позволяете? У нас осталось шесть дней, а вы нам ещё и репетицию будете срывать? Это совершенно возмутительно! Я буду директору жаловаться! Освободите площадку!

Иосиф, не обращая внимания на возмущённый крик, вопросительно взглянул ему в лицо:

– Я Сёчина ищу, вы не видели, где он? И не надо меня жалобами пугать, вы тут все от меня зависимые, как наркоманы от героина. Будешь жаловаться, у тебя король так и будет выглядеть бомжом, как сейчас. Чего он тут в домашний халат, что ли, вырядился?

Наверное, от такого дикого предположения, прозвучавшего из уст гневного декоратора, у нищего оборванца, представившегося королём, перехватило дыхание, и он закашлялся, объясняя:

– Я король Лир, и я почти все время облачён в это рубище, потому что оказался предан собственными детьми и окружением! Оказался выброшенным на улицу без гроша! В этом весь смысл пьесы. Вы хоть саму трагедию читали?

Иосиф Соломонович развёл руками:

– Не люблю я читать. Да где же Филипп?

В этот момент с края сцены раздался бодрый голос:

– Я тут! Кто потерял? Ося, ты?

В боковой проход, идущий на сцену, двое рабочих заносили перемотанную металлической лентой стопу фанерных щитов.

– Иосиф, ты чего такой расстроенный? – Сёчин обратился ко взмокшему от пота декоратору?

– Филипп, ты что думаешь, это шутки? Ещё вчера лировские декорации должна были тут стоять, а вы только сейчас их привезли? Ты что творишь?

Окружившие их пёстрой толпой актёры, облачённые уже в окончательные сценические костюмы, с интересом наблюдали за развивающейся на их глазах реалистической мизансценой. Филипп, разведя в стороны руки, ответил:

– Ося, да я тут причём? Вчера с утра принялись распаковывать, и оказалось, что в мастерской перепутали, ну и отправили нам декор к детскому спектаклю. «Незнайка и его друзья» называется. Полдня вчера занимался этими выяснениями. Сейчас вот только на «Лира» подвезли. Выгружаем. До ночи всё соберём. Ну, я же не могу из Незнайки английского короля сделать, верно? Накладка вышла, бывает. Сейчас гениально всё исправим!

Тут он заметил собравшихся вокруг них актёров, и шутливо поклонился:

– Господа, я вас приветствую! Торжественно клянусь, что завтра с утра тут будет лондонский пейзаж! – и поклонившись, обратился уже персонально, – Ваше высочество, добрый день! О, герцог Корнуэльский, нижайший поклон и вам! Граф Глостер, как здоровье? Ваше сиятельство, после вчерашнего голова не болит? Принцесса Корделия, заходите попозже ко мне в кондей, я вас чаем напою, – «дочь короля» при этих словах зарделась щёчками, и сжала их тыльными сторонами ладоней, склонив при этом голову набок.

«Король», кивнув в сторону расшаркивающегося мастера, ворчливо высказал Мейзелю:

– Ну вот, сразу видно служащего Мельпомены. Классику знает, даже по именам. А вам, Иосиф, стыдно должно быть. Шекспира не читали. А ещё в театре работаете!

Стоявшая рядом с ним «Корделия» поддерживающе фыркнула:

– Да он и не актёр вовсе! Так, обслуга.

Тут Иосиф Соломонович не выдержал:

– Что? Да вы без меня бы только в чистом поле капустники могли устраивать! Тут всё на мне держится! И вообще, у меня друг писатель есть!

«Король» ехидно улыбнулся:

– Да не может быть. Какой писатель будет дружить с анти-читателем? Ты тут в нас лапшу не кидай!

Но декоратора было уже не остановить:

– Что я вам, врать буду? Он, правда, из начинающих, ещё не публиковался, но рассказы пишет – оторваться невозможно!

Корделия махнула рукой:

– Хватит гнать, Иосиф:

Но декоратора уже «понесло» – мало того, что он на ровном месте скандал устроил, так ещё вдобавок репетицию сорвал, а тут ещё и во вранье обвиняют! Иосиф Соломонович развернулся в сторону Филиппа, и в запале громко заявил:

– Писатель – это вот Андреич и есть! Дружище, подтверди!

Сёчина в театре знали давно, он бессменно и честно проработал на своём посту уже почти тридцать лет, никому в просьбах не отказывал, все, кто сталкивался с ним по работе, относились к нему с уважением, да можно было с уверенностью сказать, что Филиппа в театре все любили, но о тайном его увлечении не знал никто. Все одновременно, и с удивлёнными взорами повернулись в его сторону. А тот от стеснения не знал, в какую щель упрятаться. Вспыхнув лицом, скособочился, затем потоптался на одном месте, и тихо буркнул, – Да я так, пописываю в свободное время. Какой из меня писатель? – и, хлопнув себя ладонью по лбу, заторопился по вдруг обнаружившимся делам, – Побегу, ребята, извините, ещё кабеля надо принять, – и рванул почти бегом со сцены в боковой спуск.

По пути в голове крутилось: «Вот ведь Ося, находка для шпиона! Болтун безголовый! Ну кто его просил? Теперь ведь будут подкалывать, – Какие ваши творческие планы? – артисты же!» ­– ругался про себя Филипп, пробегая узенькими коридорчиками хозяйственного отсека театра, – «Хотя про писателя прозвучало хорошо, даже приятно. Да где же эти электрики пропали, мать их!», – вспомнив про кабель, чертыхнулся мастер, как вдруг заметил в тупичке возле склада неразлучную парочку – Эдуарда и Лёву, рабочих сцены, которые явно собрались «культурно отдохнуть». При появлении Филиппа, а он для них являлся прямым начальником, Лев быстро спрятал ёмкость через запа́х куртки в её левый рукав. Заметив этот нехитрый манёвр, мастер, качая головой, приблизился к притихшим работникам:

– Ну и что за тайное собрание тут замыслили, пролетарии? Опять власть задумали свергнуть? Не наигрались ещё? Ну, чего молчите? По какому поводу пьянка? Так понятнее вопрос?

Осознав, что сегодня точно увольнять их не будут, Эдуард заискивающим голосом обратился:

– Филипп Андреевич, да мы тут с Лёвиком на перекур пошли, таскали ведь декорки полдня. А употребить собрались для профилактики.

– Какой ещё профилактики? Ты чего тут придумал ещё?

– Да ну чтоб не простыть! Тут на днях статистические данные попались, я прочитал. И открылось мне вот что – регулярно употребляющие именно водку в статданных по гриппу вообще не проходят! Представляете? А вы с алкоголем дружите?

Филипп помотал головой:

– Да так, связь поддерживаю. Вы тут прекращайте, хватит уже. Время ещё даже не после обеда.

Лева возмущённо развёл руки:

– Кесарь, не гневись! Нельзя откладывать на завтра то, что можно выпить сегодня! Да у нас тут вообще вода консервированная!

– Ты что тут мне дурь гонишь, Лев? Какая ещё вода?

– Ну вода в консерве! А консервантом используется спирт! Сорок процентов!

Тут на Филиппа напал смех:

– Ё, ребята, ну вы даёте, сразу видно – театральные пьяницы! Ладно, я вас не перевоспитаю, вы только давайте, не хамите здесь, и чтобы никто вас не видел, сами знаете!

Эдуард прижал правую руку к груди:

– Филипп Андреевич, да как же можно, да вы же нас тридцать лет, как знаете. Да мы же люди нормальные всегда, порядки знаем. А сейчас просто перекур, мы вот туда и шли. Сейчас быстренько курнём, и дальше доски таскать, вы же знаете. Да мы и не пьяницы вовсе! Это культурные обычаи такие, а слово «пьяницы» тут неправильное!

Сёчин поморщился:

– Ты это о чём?

– Ну смотрите, вот, например, если заменить выражение «я взял полторашку пива» на «я взял три пинты пива» – то вы уже не бухарик, а английский эстет. Верно ведь?

Филипп, сморщившись, потряс головой:

– Так, крещёвские эстеты, хватит, всё! Вы Семёна видели сегодня? Мне он нужен.

Лев наморщил лоб:

– Нет, Сеня вроде не попадался. Не знаем, где он. А, чуть ведь не забыл, Филипп Андреевич, вас тут типчик какой-то спрашивал, с полчаса тому назад.

– Какой ещё типчик?

– Да не знаю я его, первый раз сегодня видел. Подумал ещё, что он на мозоль нашу сильно похож.

– Что за «наша мозоль»? Это про что, Эдуард?

– Ну Иосиф наш, Соломоныч. Вот он внешне смахивал на него.

– Ну вы и придурки! Мейзель его фамилия! Мейзель! Чего придумали? Вот точно медицина говорит, что регулярное употребление приводит к деградации мозга! Ну это ж надо придумать – Мозоль! Всё, сгиньте с глаз!

Парочка «эстетов» моментально испарились за дверью в конце коридора, а Филипп продолжил свой розыск теперь этажом ниже, в том коридорчике, где были комнаты техперсонала, и его «кондей» в том числе. Перед самым поворотом в коридор, стены которого были обшиты «вагонкой», он почувствовал, как за руку его кто-то схватил. Резко обернувшись, Сёчин увидел незнакомого человека, сразу поняв, что это и есть тот самый «типчик, который на нашу мозоль похож», про которого только что говорил Эдик. Филипп с возмущением выдернул локоть из его хвата:

– В чём дело, милейший, дорогу потеряли? Кого ищете?

Перед ним стоял невысокий, толстенький человек в широком, расстёгнутом пиджаке тёмно-коричневого цвета, под которым была надета бежевого тона рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами. От тяжёлой, слоями колыхающейся в пространстве узенького коридорчика жары, пот струйками стекал с его лысины на лицо и шею. Человек, отдуваясь, время от времени протирал липкую влагу огромным, клетчатым носовым платком. Из-под воротничка рубашки болтался самосвязанный галстук с огромным узлом. Широченные брюки в тон рубашке, удерживались на объёмном животе благодаря подтяжкам. В левой руке человек держал пухлый портфель. Сделав шаг назад, и согнувшись в полупоклоне, торопливо, заискивающим голосом, «Мозоль» заговорил:

– Филипп Андреевич, голубчик, пару минут, не более, всего пару минут!

– Вы кто такой? Чего вы от меня хотите? – отстраняясь от назойливого, непонятно откуда возникшего собеседника, локтем, Филипп попытался прорваться дальше по коридору. Но тот частил своё:

– Ну всего-то пару минут, уважаемый, всего пару, я вам должен сообщить весьма важные сведения. Много вашего поистине драгоценного времени не займу, уверяю вас. Только выслушайте, пожалуйста. Это важно.

Увидев, как тот тяжело дышит, и без конца вытирается платком, Филипп пожалел, что начал разговор с ним таким грубым тоном, и постарался сгладить возникшую напряжённость:

– Ладно, пойдёмте ко мне в кабинетик, там присядем, а то в коридоре неловко совсем. Пойдёмте.

Оказавшись в комнатке с открытым окном, незнакомец с наслаждением плюхнулся в предложенное кресло, и откровенно поблагодарил:

– Как же хорошо… Ох же вот и спасибочки вам огромное, ну просто спасли от теплового удара. Жизнь, можно сказать, сохранили. Дай вам бог самому здоровьичка, да от бед отвод.

Сёчин протиснулся за свой небольшой письменный столик, и принялся наводить порядок в накопившихся бумагах. Глянув на блаженствующего посетителя, уточнил:

– Так какое дело вас ко мне привело? И как вас звать-величать-то?

Гость взрогнул, и привстал на кресле, опираясь руками:

– Ох, прошу меня простить, от волнения совсем мозги опалило! Алоизий Маркович, к вашим услугам, всё что пожелаете, и даже больше, чем хоть что! Уж простите ещё разок, совсем мозги расплавились.

«Странно говорит. Видать, действительно, немного не в себе от жары…» – подумал Филипп, и продолжил:

– Так чем всё-таки обязан, Алоизий Маркович?

Гость умоляюще посмотрел ему в глаза:

– Можно вас попросить пару листиков ненужных? Хоть черновиков каких, всё равно. Мне бы маленько пообмахиваться.

Сёчин взял со стола наугад несколько исписанных бумажных листов, протянул ему. Свернув листы в полукулёк, человек принялся изображать в руке веер, и активно расшевелил воздух, да так, что и хозяин кабинета почувствовал немного освежающее движение пространства вокруг себя. А посетитель, наконец приступил к сути своего появления:

– Филипп Андреевич, я насмелился появиться здесь, чтобы поговорить насчёт вашего увлечения литературным трудом.

Сёчин опешил, и даже немного отстранился назад:

– Чем-чем я увлёкся?

– Писательством. Если позволите.

– А откуда вам известно? С чего вы это взяли?

Алоизий продолжал обмахиваться «веером»:

– Да это не важно, важно только лишь, что мы знаем…

Тут Филипп начал терять терпение:

– Вы вообще, откуда заявились? И кто такие «мы», позвольте узнать?

Услышав в голосе собеседника грозные нотки, гость извиняющимся голосом зачастил:

– Филипп Андреевич, голубчик, так нам ли не знать?

– Вам что, Иосиф поведал?

Посетитель изумлённо вскинул густые брови:

– Иосиф? Да ну, помилуйте, милейший, откуда ж ему знать-то? Он о своём отцовстве то узнал лет через сто…

Утерев в очередной раз лысину платком, Алоизий растерянно закончил:

– Да ну я не об этом, не об этом же совсем, ну что же вы меня путаете? Я уполномочен его сиятельством сделать вам сладчайшее предложение об эксклюзивном издании вашего последнего произведения. С широчайшими возможностями оплаты тяжелейшего и кропотливого труда…

Гость принялся разливаться соловьём, обещая немыслимые блага и возможности, описывая, какое неземное счастье обретёт писатель, заключивший договор с его издательством, какие баснословные гонорары извергнутся с небес на его банковский счёт. А Сёчин, слушая его бесконечный монолог, незаметно для себя расслабился, переместившись в мир грёз и фантазий, где птицей порхал в облаках обещаний сегодняшнего визитёра, и раздумывал о неизвестной доселе славе и внимании почитателей его волшебного таланта. Сладкое любопытство тёплым мёдом растаяло за грудиной. Как вдруг, услышав грохот передвигаемых за стеной декораций, встрепенулся, замотал головой: «Да о чём это он толкует? В самом деле? Какие возможности? Какие гонорары? Да у меня текстов на пару тощих книжек наберётся! Вот ведь, околдовал, лысый!»

А гость, словно услышав его мысли, сменил акценты:

– Филипп Андреевич, я говорю о вашем последнем романе. К сожалению, не имею удовольствия знать его название, так как вы его ещё и не придумали… Если не будете против, мы можем и в этом помочь. Очень можем, если вы, конечно, против не будете. Вот поглядите, пожалуйста…

Посетитель расстегнул замок своего портфеля, и вдруг выудил оттуда толстенную палку варёной колбасы, чертыхнулся: «Не то, не то ведь!» – засунул колбасу назад, тут же извлёк из бездонного нутра большой моток кожаной сплётки, забормотав: «Да светлейший же князь, ну сбруя-то зачем?».

Тут из портфеля повалил густой чёрный дым. Алоизий начал поспешно закрывать свой несессер: «Ох, простите, милейший, простите бога ради, не тот отсек открыл, сейчас конечно же, найду». Филипп, онемев от этого представления, молча таращил глаза на происходящее: «Да ни из какого он издательства, это шут какой-то, клоун! Наверное, с области приехал, из цирка, хотят договор на выступления у нас в театре заполучить. Надо директору поскорее доложить, чтоб не соглашался, ну их подальше, затеют тут пожар ещё!»

А гость к этому моменту уже закрыл свой саквояж, и вновь расстегнул хромированные замочки, при этом радостно воскликнул, заглянув в колдовское чрево: «Ах, ну да, вот оно!». Вытащил пухлую папку с матерчатыми завязками, поставил портфель на пол, а папку положил на стол прямо перед Филиппом:

– Да вот, тут всё и расписано, вы только не отказывайтесь посмотреть, я у вас тут всё оставлю, вы посмотрите пока, поизучайте. Только подумайте, милейший, это ведь такие возможности, такие искусительства открываются. Только представьте – явства, гурии, арабские скакуны, очереди за автографом, газетные статьи, голова в ящике, пардон – шоу на телевидении. Да тут всё расписано, вы только гляньте.

Сёчин развязал тесёмки, вытащил наружу стопку отпечатанных листов стандартного делового формата, принялся читать, но у него не получалось – буквы плясали перед глазами, никак не складываясь в осмысленное значение. Филипп подумал: «Что-то неважно я себя сегодня ощущаю, даже дислексия проявилась, это точно нервное, надо прекращать бестолковый визит, пусть не сердится, хотя такие «толкачи» ни на что не сердятся. Как говорится – вот такие они твари, ты их в дверь, они – в окно! Всё хватит!». Поднявшись, мастер сцены наморщил лоб, глянул на посетителя со всей возможной серьёзностью, и развёл руки в разные стороны:

– Я вас понял, Алузий Макарович, всё изучу в ближайшие выходные, а сейчас прошу простить – работа, дела, занят-с! Лир на носу! Позвольте проводить вас до двери. Вы заходите в другой раз, как у меня время будет посвободнее, а ещё лучше – звоните. Пожалуйста, прошу вас.

Собрав все известные слова прощания, и упомянув к месту и не к месту несколько раз покровителя всех театров грека Дионисия, Филипп подхватил визитёра под руку, и легонько помог ему подняться с кресла, подталкивая к двери. Гость подхватил портфель в подмышку, молча дотопал до двери, и на выходе повернулся к хозяину кабинета:

– Филипп Андреевич, голубчик, вы напрасно не дослушали меня, я вам далеко не всё о нас выложил, мы совсем даже и не закончили. Разговор этот совсем не последний, вы подумайте обо всём хорошо и подробно. А мы ещё вернёмся, и подойдём к вам обязательно.

– Хорошо, хорошо. Заходите. Чаю обязательно попьём, не забудьте только сушек прихватить. До свиданья, Алузиль Магомедович, удачи вам! – ответил ему Сёчин, и с огромным облегчением захлопнул за ним дверь.

«Что это было? Как сон, честное слово. А Оське я уши надеру, это точно! Что-то не в меру разболтался последнее время, ещё друг называется! Так, ладно, пора на сцену, скоро премьера» – стоя у открытого окна, размышлял Филипп, как вдруг увидел идущего через парк, находившийся через дорогу от здания, своего недавнего посетителя.

А возле огромной цветочной клумбы его дожидался странного вида человек – высокого роста, в длинном, до пола тёмно-сером плаще, и не смотря на жару, на голове у него красовалась фетровая шляпа. Кроме того, своей прямой спиной и широкими плечами человек напоминал строевого офицера в отставке. «Или служил всю жизнь, или аристократ какой. Только откуда взялся он тут, в нашей тайге? Архонт неведомый!». «Мозоль» – а именно так стал именовать Филипп недавнего посетителя с первых минут знакомства, в этот момент подходил к высокому человеку. И шёл он, что называется – «на полусогнутых». Даже не шёл, а как прозвучало у сочинителя в тот момент в голове – подползал. Оказавшись рядом, принялся весьма унизительно в чём-то оправдываться. Высокий слушал молча, не говоря ни слова. Когда Алоизий, очевидно, закончил свой отчёт, слушавший кивнул, и повернул голову прямо на окно, через которое Сёчин как раз наблюдал эту сцену. От неожиданности Филипп вздрогнул, и разом присел – ему показалось, что «архонт» глянул прямо ему в глаза!

Через минуту мастер осторожно приподнялся, и осторожно выглянул через подоконник – в парке никого не было, только одинокая старушка с продуктовыми пакетами в руках, прихрамывая, брела по тротуару.

В коридоре за дверью послышалось:

– Филипп Андреевич, вы у себя?

Мастер подошёл к двери, выглянул. Перед ним стоял Семён-электрик. С улыбкой глядя на Сёчина, по-дурацки спросил:

– А чё это вы там делаете, а? Один, что-ли?

– Сеня, тебе чего нужно?

Тот, вытягивая шею, пытался рассмотреть что-то за спиной Филиппа:

– Так это вы меня искали, а мне ничего. Чего хотели?

– Да, хотел. Пойдём на сцену, там объясню.

Поднявшись по боковым ступенькам, Филипп с Семёном остановились – шла репетиция. Действие четвёртого акта приближалось к концу – Корделия, собираясь послать порученца за отцом, вела монолог, обращаясь к лекарю – она готова заплатить любую цену, чтобы «вернуть ему утраченный рассудок». Придворный эскулап ответствал принцессе, что для этого нужно обеспечить больному «покой, ниспосылаемый природой», и прием целебных трав.

В момент прочтения Зинаидой Петровной страстного монолога о больном отце, Филипп с Семёном находились с правой стороны сцены, за краем кулис, и внимательно наблюдали за происходящим.

И тут Сёчин заметил, что на противоположной стороне подмосток происходит какое-то непонятное движение. Не в силах понять, он повернулся к Семёну:

– Сеня, что там случилось, кто это?

Электрик прищурился, двинул корпусом немного в сторону, чтобы разглядеть происходившую суету за актёрами на сцене, и махнул рукой:

– Да это алкашня наша, Лёва с Эдиком, не обращайте внимания, видать приняли немного внутрь, вот и дурачатся теперь. Давайте лучше на артистов посмотрим.

А на сцене уже заканчивался четвёртый акт, и во время беседы Корделии с придворным врачом, со стороны Филиппа на сцену вышел наряженный в цветные панталоны глашатай, который громким голосом оповестил присутствующих о перешедших в наступление британцев.

И тут произошло то, чего не задумывал даже гениальный англичанин – в момент, когда глашатай на сцене объявил о предстоящей экспансии бриттов, с противоположной стороны, с диким воплем «А-а-а-бляха!», на сцену вырвался Лёва, размахивавший здоровенным бутафорским мечом, со шлемом на голове. Всё замерли от неожиданности, а «британский воин», не обращая внимание на королевское семейство, подбежал к Филиппу, и с разбега, локтем левой руки толкнул его в грудь. Совершенно не ожидавший нападения Сёчин буквально отлетел от удара в сторону, упал на ступени боковой лестницы, и кувыркаясь, покатился вниз. Бесстрашный Лёва с криком начал безудержно махать мечом, пытаясь попасть во что-то, висящее сверху. И тут, на то самое место, где только что стоял Филипп, плюхнулась огромная, блистающая чёрной чешуёй змея. Гадина упала точно туда, где он до этого только что стоял, свилась в огромный клубок, высоко вытянула треугольную голову, и принялась громко, с хрипом шипеть. Электрик Семён с истошным воплем отпрыгнул в сторону, актёры, увидев жуткую рептилию, закричали, и начали метаться по сцене из стороны в сторону. Издав громогласный победный клич: «Убью, падла!», Лева, замахнувшись деревянным мечом, принялся лупить мерзкого гада, не останавливаясь, удар за ударом. Рептилия зашипела ещё громче, и вытянувшись почти до середины сцены, торопливыми извивами уползла в угол за декорации. В этот апокалиптический миг упал занавес – четвёртый акт бессмертной трагедии завершился эффектной кодой, а за бархатной шторой раздались беспорядочные визги Корделии – истерика разгорелась с новой силой.

*****

С трудом открыв веки, Филипп пришёл в себя. Некоторое время с недоумением оглядывался по сторонам: «Где это я?», а увидев рядом штатив с капельницей, крашеные голубые панели, осознал: «Ну да, в больнице». В памяти тут же всплыло последнее, что он помнил – несущийся прямо на него безумный Лёва в шлеме, и с огромным мечом в руке, затем толчок в грудь, и дикая, пронизывающая сознание острая боль. Пошевелил руками-ногами – так, всё ясно, это надолго – левые рука и нога покоились в гипсе.

– А, очнулся, – послышался голос откуда-то со стороны. Сёчин с трудом скосил глаза вбок – голову повернуть не удавалось, мешал шейный корсет.

– Так точно, отозвался он слабым голосом, и уточнил, – что со мной?

К койке подошла медсестра. Постучала ногтем по бутылочке с раствором, внимательно посмотрела ему в глаза, и с улыбкой ответила:

– А с вами, Филипп Андреевич, целый букет переломов – трещина правой ключицы, двойной перелом лучевой кости слева, и закрытый перелом левой же голени. Сломаны два ребра, на левой стороне лица наложены шесть швов, на лбу – четыре. И изюминка на торте – сотрясение мозга, но лёгкое. Могу обрадовать – зубы все целые, температуры нет, катетр в уретру ставить не пришлось, почки работают хорошо. Минимум недельку придётся полежать. Ещё вопросы есть?

– Ни фига себе, почти весь остеологический атлас присутствует. Я вообще живой?

Медсестра рассмеялась:

– Я бы вас ущипнула, но пока не стоит – обезбол ещё действует, всё равно не почувствуете. Но в целом здоров – утром всем отделением наблюдали у вас полноценную эрекцию.

Филипп закрыл глаза:

– Ну уж зачем в краску-то меня вгоняете? Мне и так плохо.

– Не надо стесняться. Это же хорошо, значит организм нормально функционирует, кровь полноценно двигается по всем органам. Радуйтесь, а не стесняйтесь, Филипп Андреевич.

– А вас как зовут?

– Вот ещё одно подтверждение хорошего, адекватного состояния – как про эрекцию уточнили, сразу знакомиться с сестричкой начали! – медсестра уже откровенно веселилась, – у меня классическое имя медицинской сестры – Мария, но учтите, что я замужем за военным, так что будем продолжать просто лечиться!

Сёчину уже по-настоящему стало неудобно, и он хотел начать извиняться, но тут в дверь палаты постучали, и прозвучал знакомый женский голос:

– Войти к жертве британского нашествия можно?

Мария оглянулась:

– Бахилы есть? Шапочка? Заходите, конечно. И это не жертва, а здоровый мужчина, месяц только полежит, и опять бегать начнёт. Проходите, вот стульчик. Филипп Андреевич, принимайте посетителей, я позже зайду. Кнопочка вызова – вот тут, возле руки. Если что – нажимайте.

Сказав это, сестра вышла.

А на стул возле койки присела улыбающаяся принцесса Корделия, в обычной жизни актриса с именем Зинаида, и по фамилии – Курицина. Зинаида Петровна служила в Крещёвском драмтеатре всю свою сознательную жизнь, на её счету было больше сотни прекрасно исполненных ролей, зрители её любили, коллектив уважал, хотя и побаивался – характер у неё был взрывной, себя в обиду актриса никому и никогда не давала, могла сказать всё прямо о своих мыслях даже ведущему режиссёру, но быстро отходила, и продолжала дальше «идти по жизни, смеясь». Она устроилась поудобнее, с сочувственной улыбкой оглядела Филиппа, и тронула его за руку:

– Привет, касатик. Ты как, Филенька? Сильно тельце болит? Много костяшек поломалось? Слушай, ну ты и летел! Как фанера, честное слово. Такой грохот был. Я уж решила, что Лёва тебя убил, так накинулся. А вроде дохлый, как бурундук. Но тебя снёс со сцены одним разом!

Филипп с благодарностью пошевелил пальцами, отвечая:

– Спасибо, Зинуля, что зашла. Да, летел здорово. Как упал – выключился. А что он на меня кинулся? Выяснили?

– Так ты ничего не знаешь? Ну, дела! Филя, да тебя хотела сожрать здоровенная змеюка, метров десять, наверное! А толщиной, – тут она оглянулась, подыскивая, с чем сравнить диаметр ужасной змеи, и не найдя ничего походящего, хлопнула себя по бедру, – с мою задницу, точно!

Филипп, как мог, скосил глаза в сторону упомянутого места, и поджал губы:

– Да ну, Зинуль, не может быть.

– Ладно, наверное, соврала, но с её половину – точно!

– Змея? Дикость какая! Откуда она взялась-то?

– Это неизвестно, но Лёва тебя спас! Наш Лёвушка теперь – настоящий герой всего театра – Филиппа от анаконды спас! Да ещё и прогнал гада. Театр сразу закрыли, мы все выбежали на улицу, как были в сценической одежде, так и выскочили, представляешь? Потом подъехали пожарники, милиционеры с автоматами, и какие-то гвардейцы в масках с глазками. Просто бенефис! Искали всю ночь, всё перерыли, здание-то большое, но кобру так и не нашли.

Филипп поправил рассказчицу:

– Ты же сказала – анаконда!

Зинаида поправила причёску:

– Королевская кобра звучит лучше. Жаль, что ты Филя, нас всех в тот миг не видел! Представь – столпились зеваки, и тут я – вся такая из себя Корделия! Это был мой звёздный час! Сегодня с самого утра, на премьеру раскупили все билеты! Честное слово! Приехал прокурор, и мэр с ним. Филя, ты бы видел – мэр такой душка, просто барин! Он собрал нас возле гардеробной, и сказал, что в здании змей не обнаружено, и ещё сказал, что приползла она аж с Ебурга, сбежала из областного серпентария. Представляешь, сколько ползла? Видать, была жутко голодная, и хотела тебя съесть! Ужас какой, скажи, а?

– Да не говори глупостей, Зина. Чего бы ей меня хотеть в обед употребить? Ерунда.

– Да совсем не ерунда, Филюша! Питоны маленьких телят целиком заглатывают, а ты немного больше телёнка. А она вон какая огромная! Ну, или, хотя бы могла тебя обвить, и задушить. Представляешь, какой мог бы быть кошмар в новостях – «Работника театра Филиппа Сёчина прямо на сцене задушила анаконда!» К нам бы тогда со всей страны ездили. Был бы настоящий аншлаг… ­– при этих словах Зинаида мечтательно закрыла глаза.

Филипп, поморщившись, с усилием попытался махнуть рукой в её сторону:

– Зина, извини, но ты полная дура! Думай, чего говоришь то!

Но артистка уже не могла остановиться:

– Филя, не перебивай, а ещё лучше вот как: «Гигантская королевская кобра убила на крещёвской сцене известного писателя Филиппа Сёчина!». Так лучше?

Сёчин страдальческим взором посмотрел на Курицину. Зинаида никогда не отличалась тактом, могла дико нахамить, если ей что-то не нравилось, но, по большому счёту была женщина отходчивая и добрая. Вот и в этом случае – всё-таки на следующий день после случившегося, Зина – первый человек, который пришёл его навестить. Так что оставалось только одобрить её мечты, что он не преминул и сделать:

– Да, Зиночка, конечно, так было бы лучше, но только про писателя слишком сильно сказано. Придётся подкорректировать.

Зина сморщила нос:

– Льва Толстого тоже не в один день гением признали. Всё у него получилось, когда он женщину поездом разрезал! Филя, слушай, тебе тоже надо бабу какую-нибудь в книжке убить! Повесить, например, за ногу, или сжечь! Сразу прославишься!

– Зинуля, я сейчас тебя убью, хватит уже, остановись.

– Да ладно тебе, не депресничай, сейчас ещё ребята подойдут – Лёва, Эдик, Король, Иосиф должен быть. Со спектаклем вроде разобрались. Представляешь, пожарники нам так хорошо помогли. Когда они всё перевернули на сцене, я им потом сказала навести порядок, ну ты знаешь, как я могу иногда…

Филипп хмыкнул:

– Да уж, известно.

А Зина продолжала, не слушая его:

– Ну и билеты, билеты на премьерный показ все разобрали. Будет мэр с супругой, и городской прокуратор.

Сёчин поправил:

– Зина, правильно говорить – прокурор. А прокуратор в Иудее был. Его все Пилатом звали. Ты хоть в курсе, знаешь такого?

– Это неважно, Филенька, прокурор звучит скушно. Вот была бы я мэром, обязательно указик сочинила, чтобы был прокуратор. Слушай, Филь, а ты давно романы пишешь?

– Ещё ни одного не написал.

Филипп уже начал потихоньку психовать, но артистка не унималась:

– А что ты тогда пишешь? Рассказы?

– Ну да, рассказы.

– Почитай какой-нибудь?

– Зина, здесь у меня ничего нету, я вообще голый.

– Точно голый? Можно гляну?

В этот напряжённый для Филиппа момент ситуацию разрядили новые визитёры – в палате появились Семён-электрик, Иосиф Соломонович, Эдуард, и последним протиснулся Лёва.

Все принялись здороваться, а Лёве Филипп уважительно задержал руку:

– Здравствуй, спаситель.

Тот сразу засмущался:

– Ну ладно, что ты, Филипп, на моём месте так поступил бы каждый.

Зинаида тут же отпарировала:

– Ты что, Лёвушка, советских новостей в детстве обсмотрелся? Лучше расскажи, сколько водочки перед этой битвой внутрь принял! Или ты как викинги, сомы с мухоморами хлестанул? У-у-у! Никогда не забуду – на сцене глашатай объявляет о наступлении британцев, и тут же один могучий воин – с мечом в руке и шлеме на голове с диким кличем врывается на сцену. Павел Борисович даже обдумывает применить эту концовку четвёртого акта в спектакле. Только говорит, плохо, что Шекспир не додумался.

Лев снова смутился:

– Да ладно, какой я воин – просто хотел Филиппа спасти. И ничего я не принимал – так, в рабочем порядке только, не больше. Да и гадов этих ненавижу! Откуда она взялась-то? Да ещё огромная такая, да чёрная! Смотрю, а она сверху трос обвила, и понемногу вниз спускается. А там Филя стоит! Ну, я меч схватил, котелок на голову, и рванул!

Иосиф похлопал его по плечу:

– Ну герой, герой. Все твои косяки теперь списаны. Заслужил.

Повернувшись к больному, Мейзель достал из пакета блокнот Филиппа с рассказом, и положил ему на тумбочку:

– Ты тут пока валяешься, займи голову делом, пиши дальше, мне понравилось – вечером вместе с супругой читали. Стало интересно, что дальше будет. Ладно, навестили, мешать не будем. Давай, выздоравливай быстрее, дел полно. И, обратившись к остальным, добавил:

– Пойдёмте, не будем мешать. Поднимайтесь.

Все посетители потянулись к двери, одна Зинаида осталась сидеть на своём стульчике, и махнула рукой:

– Я ещё пять минуточек побуду, а вы ступайте.

Филипп поморщился, подумав: «О, боже мой!...»

Последним выходил Семён, и когда дверь за ним закрылась, Зина наклонилась ближе к кровати:

– Филенька, не сердись, пожалуйста. Почитай мне свой рассказик, а? Ну так сильно интересно – не могу я уйти.

– Зина, да я же говорю еле-еле. Бери да читай. Ты у нас как раз и актриса. Тебе по профессии положено. А я со стороны послушаю, лишним не будет.

– Да я с удовольствием. А почерк у тебя как – не курица лапой? А то наш главреж Боренька Пушевский, иногда замечания на листах прописывает, так ё-п-р-с-т сплошное, а не письменные рекомендации!

Филипп поджал губы:

– Да вроде нормальный, возьми да посмотри, чего спрашиваешь?

Зина взяла в руки блокнот, открыла на первой странице, и стала всматриваться в написанное. Через минуту подняла глаза на Филиппа:

– Да вроде нормальный, правда. Ну слушай тогда, автор.

Читать она начала с самого начала. Сёчин в первый раз за весь период своего литературного опыта слушал собственное произведение со стороны. Но как дивно Зинаида произносила им сочинённый текст! С первых же слов Филипп был просто околдован услышанной дикцией и произношением. У чтицы наличествовал приятный, выразительный голос – глубокий, звонкий, и в то же самое время – мягкий. Текст звучал логично, красиво и уверенно. Временами автор удивлялся услышанному, думая: «Неужели это я сочинил?». А личность актрисы совершенно растворилась в произносимых словах. Слушающий закрыл глаза, и пытался представить её облик, и не мог этого сделать. Перед ним был только описываемый мир, смысл предложений и яркие образы героев. Филипп не выдержал, прервал:

– Воистину в начале было слово! Зина, слушай, у тебя так здорово получается – я просто переместился в Двухголовку, в Косой лес. Да у тебя талант к этому!

Актриса с гордостью улыбнулась:

– Филя, я – профессионал! Ты что, забыл? Больше сотни сыгранных ролей, почти тридцать лет на сцене! Ну что – читаем дальше? Мне тоже интересно!

– Конечно, начинай.

Зинаида продолжила:

«…Лишь ночью было заметно движение светильника во дворе Аристарха, но чем занимался этот колдун, – а именно так все в Двухголовке его называли, – никто не мог сказать, забор у подворья был высокий.

Однажды вечером в его калитку кто-то громко постучал. Хозяин как раз расчищал граблями густую травяную поросль во дворе. Открыв калитку, встроенную в воротину, увидел стоявшего перед ним деревенского кузнеца.

– Чего хотел, Феоктист? Помощь какая нужна? Проходи, на лавочке посидим, вечер сегодня тёплый, добрый. Табаком вкусным угощу.

Мужчины расположились на широкой, из досок сколоченной лавке, устроенной во дворике, возле крыльца дома. Сидение крепилось на двух толстых столбушках, вкопанных в землю, с удобной косой спинкой. Откинувшись, Аристарх достал из-за пазухи расшитый кисет, и протянул его соседу:

– Угощайся. Рассказывай, какая тропка ко мне привела?

Феоктист не торопясь, развязал тесьму кисета, для начала «взял на нюх» его содержимое, и удовлетворённо кивнув, вытащил из нагрудного кармана стопочку нарезанного газетного листа, примял пальцами желобок на одном выбранном, бросил туда щепоть табачной нарезки, облизал край листика, скрутил. Аристарх терпеливо ждал. Когда ароматное облако дыма над гостем развеялось, он и озвучил свою просьбу:

– Духовитый у тебя табачок, Аристарх батькович! Вот что я зашёл к тебе – мальчонка у меня растёт. Хочу его к грамоте приучить. Я то, что – только махать молотком натаскивать могу, а он, как я погляжу, с мозгой в головёшке. Да в нашем доме и книг-то нету. Жаль будет, если он только кувалду, да плуг освоит. Таланта сгинет. А сейчас без грамотёшки никуда. Сможешь?

Аристарх молчал. Затем выудил из кармана меховой телогрейки трубку с длинным мундштуком, подчерпнул из кисета, раскурил. Собеседник глянул на него искоса, продолжил:

– Скажу сразу – платить мне нечем, медяков у меня нет. Парнишка может у тебя в огороде помогать, да двор чистить. И вообще, будет делать, что скажешь. Обучишь, или пошёл я?

Хозяин подворья снял с головы шляпу, приспособил её на край спинки, и взглянув на просителя, коротко ответил:

– Отправляй, пусть приходит. Обучу».

На этих словах Зинаида остановилась, с интересом поглядела на Филиппа:

– Филенька, это что – ты сам всё сочинил?

Ответ прозвучал не совсем утвердительным тоном:

– Да сам вроде бы.

– А чего так неуверенно говоришь?

– Зин, да я сам себе не могу объяснить, как это получилось. Поначалу в голове носились идеи, и много. К какому-то моменту их стало так много, что ни для чего больше места уже не оставалось. И я подумал, что голову надо немного освободить – «навести порядок на чердаке», ну, то есть выложить на бумагу накопившееся. А как это сделать, толком не знал. Решил внимательно перечитать «Робинзона Крузо». Я этот текст с детства знаю назубок, и на смысл мог уже не отвлекаться. Стал изучал его внутреннюю структуру, так сказать – устройство и конструкцию произведения. Когда решил, что разобрался, то взял ручку, бумагу, и сел за стол. Начал описывать свои сюжеты. И во время процесса до меня дошло, что я в этот момент исчезаю, растворяюсь, а кто-то, и мне неизвестно кто, подсказывает нужные слова, предложения, которые моя рука и записывает на бумагу. Это я первый рассказ так написался – авторучкой. Следующий уже на компе делал. Но процесс не изменился. Всё получается, как бы – само собой. Поэтому я и не знаю, сам ли всё это написал. Уже на две, или даже три книжки набралось.

Зина зачарованно выслушала откровения Сёчина, вздохнула:

– Как интересно… А у меня вот тоже идей в голове – целая гора, могу целый день без перерыва про них рассказывать, но вот на чердаке, – тут она рассмеялась, – порядка нету совсем. И рассказов писать не собираюсь, мне кажется, что это похоже на то, как если голой выйти на площадь, где людей полно.Короче – умственный эксгибиционизм. Не смогу.

Филипп с трудом кивнул:

– Согласен, я до сих пор стесняюсь. Не могу окружающим признаться. Кажется, что будут пальцем на меня показывать, и смеяться. Слушай, ну ты дальше собираешься читать? Мне так понравилось! Давай ещё, там немного осталось, больше ещё не написал.

Актриса оживлённо закивала, – Конечно, сейчас, – немного прокашлялась, и принялась читать дальше:

«…Утром в калитку громко постучали. Открыв её, Аристарх увидел маленького мальчика. Босиком, в рубахе из груботканого холста, и коротких, из такой же ткани штанах, подвязанных бечевой. В руке у пришедший держал толстую, суковатую палку. Ею и стучал по воротине.

Хозяин нахмурил брови, строго спросил:

– Чего тут шумишь? Кто такой?

Гость насупился, опустил глаза вниз:

– Отец к тебе отправил, сказал, грамоте будешь учить.

– А палка тебе зачем?

– Да в переулке кобель злючий бегает, вот и взял на случай. А у тебя собаки нету?

Аристарх растворил калитку шире:

– Нету. Проходи.

Прислонив палку к забору, мальчик прошёл во двор, возле крыльца остановился. Взглянул на хозяина:

– Как тебя зовут?

– Будешь звать меня – Аристарх. А обращаться – Учитель. И вот что запомни, повторять не буду – как тебя зовут, я знать не хочу, мал ты ещё имя иметь. Откликаться будешь на Ученика, ну или как крикну. Замечу что воруешь, или напакостишь чего, изобью до беспамятства, и за ногу отволоку к отцу. Всё понятно?

Ученик, глядя исподлобья, тихо ответил:

– Понял. Ну, учить будешь?

Учитель легонько ударил мальчика по затылку:

– Спрашиваю тут я! А ты делаешь, что велю. Вопросы будешь задавать, когда разрешу. Это понятно?

– Понятно, – грустным голосом ответил гость, и молча, с вопросом в глазах глянул на учителя. Аристарх пошёл в дом. Через некоторое время вынес небольшой столик, и не говоря ни слова, поставил его перед лавочкой. Затем расстелил на нём большой лист бумаги, и кивком головы приказал мальчику сесть на лавку. После этого достал из кармана жестяную банку, высыпал из неё несколько сухих пятилистников, и объяснил предстоящую работу:

– Слушай внимательно – очень аккуратно разминай пальцами эту сушёнку, но – очень осторожно! Внутри найдёшь маленькую семечку, она кругленькая и мягкая. Цветом – чёрная. Повторю ещё раз – шелуши осторожно! Если раздавишь, уши вырву вместе с корнем! Пробуй, я посмотрю.

Мальчик взял засушенный цветок двумя пальцами, и потихоньку начал растирать. Ломкая труха пыльцой ссыпалась вниз. Почувствовав между пальцами оставшийся маленький шарик, положил его на бумагу. Посмотрел на Аристарха:

– Так правильно?

– Да. Принесу блюдце, будешь семена туда складывать.

– А что такое блюдце?

Учитель внимательно посмотрел на мальчика:

– Сейчас увидишь.

И мальчик занялся обработкой семян. Какие вырастают из него побеги, он не знал, а спросить побаивался – уж очень строгим казался учитель. Чёрные шарики он складывал на маленькую белую тарелочку – как выяснилось, это и было блюдце, а образовывающуюся при шелушении труху аккуратно ссыпал в небольшое ведёрко, стоявшее под столом. Когда солнце стало клониться к горизонту, Аристарх унёс столик в дом, а семена, которые ученик сшелушил из соцветий, аккуратно пересыпал в глиняный кувшин с пробкой. Потом вручил мальчику грабли, и велел прочесать ими весь двор. Эту работу мальчик закончил, когда уже окончательно стемнело. После этого Аристарх проводил его до ворот. А уже возле калитки вручил ученику его суковатую палку, с которой он пришёл, и объяснил:

– Послушай, что скажу – когда увидишь пса, опустись на одно колено, и жди, как приблизится. Постарайся попасть ему по носу. Если удачно попадёшь, больше он к тебе не подойдёт. Ну, а если вдруг промахнёшься – то сам виноват. Теперь ступай. Приходи завтра пораньше.

Когда мальчик пошёл по улице, хозяин не вернулся в дом сразу, а стоял возле калитки, прислушиваясь. Через некоторое время послышался злобный лай, а затем пронзительный собачий скулёж. Кивнув самому себе головой, учитель пошёл отдыхать».

Зинаида оторвалась от блокнота, и с восхищением покачала головой:

– Филя, ну здорово же! Ты – прям классный сочинитель! Ещё будем читать, или тебе отдыхать надо?

– Читай, там ещё немного осталось, всё равно дальше я пока не придумал.

– Ладно, немного, так немного. Слушай тогда:

«На следующий день ученик явился, только лишь рассвело. Зайдя во двор, опять прислонил свою палку к забору и вопросительно взглянул на Аристарха:

– Здравствуй, Учитель. Будем семена лущить?

– Я тебе про вопросы уже объяснял. Забыл? Сперва расскажи, как вчера до дому добрался.

Мальчик сразу округлил глаза, и восторженно затараторил:

– Учитель, злобный зверь напал на меня! Но я его победил! Всё сделал, как вы меня научили – увидев, что он бежит, я немного выждал, и когда он приблизился, опустился на одно колено, размахнулся, и ударил его в прямо по носу! Он заскулил и убежал. Сегодня иду, а этот псина, как только увидел меня с палкой, так сразу в переулочек и драпанул!

Аристарх внимательно посмотрел на ученика:

– Так сразу по носу и попал?

– Попал, ага.

Не отрывая взгляд от восторженного лица ребёнка, учитель пробормотал вполголоса, больше, видимо, для себя:

– Ну да, обрывать волокна они умеют с самого детства, но вот создать новое – тут мастеров не найдёшь, – и, обратившись уже прямо к ученику, строгим голосом скомандовал, – Пойдём, покажу кое-что. Да не забудь калитку запереть.

И, развернувшись, зашагал мимо сараев, что тянулись вдоль забора, в направлении огорода. Мальчик, накинув тяжёлую щеколду входной калитки на «ухо» с противоположной стороны, заспешил ему вслед.

Аристарх прошагал через дворик, по сторонам которого стояли хозяйственные постройки с инвентарём и разным скарбом, вышел на обширный огород, по границе которого с северной стороны высилась чащоба многолетних ив. За зарослями деревьев начиналась обширная пойма реки Холмушки. Дойдя до конца зарослей, хозяин дождался мальчика, и когда он подошёл ближе, показал пальцем на плотный синеватый покров в широкой прогалине между двумя деревьями:

– Вот, посмотри на эту траву, видишь, как густо растёт. Листики мелкие, ярко-зелёные, с синеватым отливом по краешку. Похожа на мокрицу, только это – не она. Травка эта волшебная. После всё объясню, да ты сам увидишь.

Подойдя ближе, он присел на корточки, и сорвал пучок травы. Сжав её в кулаке, пальцем указал ученику:

– Смотри.

Из кулака тонкой струйкой потекла синеватая жидкость. Аристарх принялся объяснять:

– В этой траве очень много сока, берёшь в горсть, сжимаешь, и – потекло. Это можно делать несколько раз. Не нужно никаких приспособлений, чтоб этот сок выдавить. Достаточно простого давления человеческой руки.

Мальчик поднял ладошку. Учитель кивнул:

– Спрашивай.

– Ну, выдавил, и что дальше?

– Для начала нужно приготовить какую-нибудь плошку, пойдёт даже стакан, чтоб собрать отжим. А то, что толку – давишь-давишь, а она в землю ушла. Сок этот может долго храниться, год будет стоять ­– не испортится.

Мальчик вновь поднял руку, и уже не дожидаясь позволения, задал вопрос:

– А для чего нужен этот сок?

– Во-первых, он очень вкусный, и полезный. Но самое главное – трава эта много чего может делать, а если точнее сказать – во многом помочь. Об этом я тебе после расскажу. Пока запоминай, что сегодня буду объяснять. Тебе нужно освоить много навыков. Нужно сделать так, чтобы я не таскался сюда каждый год с мешком семян этой травы. Ты сам тут этим займёшься.

– Чем «этим»?

– Ты, парень, будешь вместо меня заниматься посевкой травы, и не спорь! А я за это буду тебя грамоте учить! Понятно?

– А как звать эту траву?

Аристарх посмотрел на плотный синеватый покров:

– Зовут её – Греналин. Можно – Синюшка. Тоже подойдёт».

Зинаида закрыла блокнот, вздохнула с видимым сожалением:

– Филя, тут больше ничего и нету. Это всё?

Филипп пошевелил правой рукой:

– Ну да, больше ничего ещё не написал. Да это я один вечер всего и занимался. Рассказ новый, может и повесть получится. Как настроение будет. Пока не знаю.

– Филь, а что с ними дальше будет? Зачем этому Аристарху трава? Вообще, он какой-то опасный человек. Мне, по крайней мере, так показалось. А ты чего думаешь?

– Зина, ничего я пока не думаю. Думаю, что рёбра у меня болят. Надо Машу позвать, может таблеточку какую даст?

Зинаида поднялась со стула, положила блокнот с рассказом на тумбочку, и поправила одеяло на груди у Сёчина:

– Ладно тогда, Филенька, отдыхай. Тебе поспать нужно. А я пойду. Что, позвать сестричку? Где они там сидят, не знаешь?

Филипп помотал головой:

– Не ищи, тут кнопка вон есть, – и показал на лежавшее возле руки устройство, напоминающее коробочку с выходящим из неё белым шнуром, – сам вызову. Спасибо, Зинуля, что зашла. Приходи ещё, через пару деньков я ещё что-нибудь напишу. Делать тут больше нечего. А ты почитаешь, хорошо?

Зина с улыбкой закивала:

– Конечно зайду. Всё, пока.

Актриса развернулась, и вышла из палаты.

*****

Подождав несколько минут, Филипп глубоко вздохнул, и убедился, что боль в левом боку так и не прошла. Протянул руку к кнопке вызова, собираясь позвать медсестру, но так и не опустил палец – в дверь палаты постучали.

Сёчин скосил взгляд – в палату зашёл незнакомый молодой человек. Бахилы, натянутые на кроссовки, навязчиво шуршали. Сделав шаг по направлению к кровати, остановился. Извиняющимся тоном спросил:

– Здравствуйте. Вы Филипп Андреевич?

– Ну да, так и есть. А вы – медбрат? Принесли обезболивающее? Ну, наконец! А то рёбра с левой стороны замучили уже.

Парень с улыбкой покачал головой:

– Да нет, я совсем по другому поводу. Хочу кое-что спросить.

Филипп с усилием покачал головой:

– Если журналист, то лучше уходите.

– Да нет же, совсем нет. Я – археолог-любитель.

– Любопытно. Я-то вам зачем? Да не тяните, молодой человек! Рассказывайте уже побыстрее, что вам нужно, я видите ли – весь больной, и мне спать уже пора. И зовут вас как? Совсем молодёжь разучилась вести себя прилично!

– Прошу прощения за беспокойство, Филипп Андреевич. Сейчас всё объясню. Я, как уже сказал, занимаюсь археологией. Сам занимаюсь, хобби такое. Люблю старинные вещи разыскивать. Но просто так на поиск не хожу, а стараюсь перед этим изучить документы, какие есть. Ну, то есть, архивные данные о том месте, где искать собираюсь, и о тех предметах, которые там предположительно можно найти.

Сёчин досадливо поморщился:

– Ну, а я-то тут где, божешь ты мой?

Парень потоптался на месте, и продолжил:

– Сейчас объясню – в общем, я собираюсь освоить один маршрут, и мне стало известно, что у вас есть его описание. Вы не могли бы дать мне ознакомиться? А то у меня совершенно ничего нет. Точнее – есть, но очень и очень мало. А этого недостаточно.

Филипп с усилием улыбнулся:

– Ты, парень, палатой видать ошибся. Ничего такого, о чём ты толкуешь, у меня нет.

Посетитель, вытащив из кармана светлой ветровки помятый бумажный листок, глянул на него читающим взглядом, и помотал головой:

– Да нет же, всё верно, вот записано – Сёчин Филипп Андреевич, мастер сцены Крещёвского драматического театра. Крещёвская городская клиническая больница, отделение травматологии, палата пять. Я сюда и подошёл. Тут, в регистратуре уточнил, где чего найти. Это – пятая палата. Вы здесь. Так что всё верно.

Филипп досадливо заелозил на кровати:

– Парень, я тебе говорю, ты ошибся! Имя у тебя правильно записано, но ты ошибся – ничего у меня нету! Я тут под простынёй вообще, голый лежу. Не веришь, можешь сам убедиться.

– Филипп Андреевич, это всё, конечно, странно прозвучит, но мне сказали, что вы писатель, и как раз об этом месте пишите. И что блокнот с этим рассказом у вас будет здесь.

– Да кто сказал-то? Ё-п-р-с-т!

Молодой человек развёл руки в разные стороны:

– Ну я же говорю – странно всё это. Я никак не мог сообразить, где мне отыскать нужную информацию, а тут, прямо на улице, в парке, ко мне подошёл незнакомый дяденька, я его раньше не встречал. Вот он, сбивчиво так, про вас и рассказал. Дал листок с координатами, как вас отыскать, а потом сразу убежал, я даже уточнить ничего не успел.

– А как он выглядел?

– Ну, невысокий такой, толстенький, в коричневом пиджаке, рубашка светлая с галстуком. Потный от жары – постоянно лысину платком протирал. Да, ещё портфель очень объёмистый у него был.

Филипп от удивления широко открыл глаза:

– Алоизий Маркович?