Рецепт счастья

Глава 12

В новом доме Грега Беллами было что-то унылое. Едва Дженни ступила на порог викторианского особняка на Спринг-стрит, она тут же ощутила небывалую тяжесть печали. Снаружи он выглядел как и все дома в Авалоне: высокий, с остроконечной крышей, окруженный голыми деревьями и снегом, походившим на белое полотно, которое только и ждало, когда его разрисуют.

Но внутри дом был совершенно иным. Предметы мебели беспорядочно стояли там и тут. Коробки с вещами, необычные предметы мебели, на подоконнике — стопка корреспонденции. Все это походило скорее на гостиничный номер. Однако Грег и двое его детей, Макс и Дэзи, планировали остаться здесь навсегда.

— Давай я возьму у тебя пальто, — предложил вышедший в прихожую Грег.

Филипп уже был здесь. Он сидел у кухонного стола с бокалом вина в руке. Рурка тоже приглашали, но он отказался, сославшись на работу. Возможно, он и правда работал допоздна, но Дженни казалось, что он просто не любил семейные посиделки. Дженни тоже они не нравились, но она улыбнулась Филиппу, желая дать ему шанс. Идея снова обрести родственников ее очень волновала. Дженни выросла, считая себя единственным ребенком в семье. А теперь у нее появилась целая семья незнакомых людей.

— Это тебе. — Дженни вручила Грегу коробку, которую принесла с собой. — Хлеб «Дружба». Говорят, он приносит удачу в новый дом.

— О, спасибо! — Грег широко улыбнулся. — Мне понадобится вся удача этого мира.

Послышались шаги: по лестнице спустились Дэзи и Макс. Макс остался крутиться возле стойки перил.

— Привет, Дженни, — поздоровался он. — Привет, дядя Фил.

Дженни хотелось поближе познакомиться со своими племянниками и дядей. Все они обладали фирменной внешностью Беллами: прямые волосы, ровные зубы, хорошая осанка и природное обаяние. Дэзи, как и всех старшеклассниц, было сложно понять. Красивая, светловолосая, тихая, она обладала прекрасными манерами. Макс учился в пятом классе. Он был высоким и худощавым, наполненным любовью к жизни, которую выдавала вечная улыбка на губах и его неугомонность.

Дженни вручила им контейнер с закваской и объяснила, что с ней делать и как поделиться с друзьями.

— И таким образом получается, что закваска никогда не заканчивается, — объяснила она.

— А что будет, если не печь хлеб каждые десять дней? — спросил Макс. — Если нарушить эту цепочку, на нас свалится проклятье?

— Конечно, откуда ты узнал об этом? — пошутила Дженни. — У младшего члена семьи появляется сыпь на голове, и ему приходится бриться налысо.

Макс запустил руку в свои густые песочно-каштановые волосы.

— Очень смешно.

— Мог бы не дурачиться, а спокойно спросить, — заметила Дэзи.

— Если серьезно, то закваску можно поставить в холодильник и хранить ее там сколько угодно.

В дверь ворвался ледяной ветер, и в снежном вихре показались Коннор и Оливия. Они поздоровались со всеми, а Дженни отошла в сторонку и стала наблюдать за отношениями внутри семьи. Ведь она была такой неопытной в этих делах. Оливия без всяких усилий дарила свое тепло дяде, племянникам и особенно своему отцу. Между ним и Оливией чувствовалась крепкая связь. Такая могла родиться только от длительного и доверительного общения. Дженни ощутила боль. Не от зависти или обиды, а от сожалений по тому, что упустила.

Дженни почувствовала, как на нее кто-то смотрит. Выяснилось, что это Коннор. Он был крупным и обладал грубой, мужской красотой. Дженни знала, как нелегко ему пришлось в детстве, а теперь он в высшей степени доволен Оливией и чувствует себя превосходно.

— Не волнуйся, — сказал Коннор, словно прочитав мысли Дженни. — Ты привыкнешь.

— Подарок на новоселье, — объявила Оливия и вручила Грегу увесистый пакет из магазина.

— С тех пор как мы сюда переехали, это уже третий, — запротестовал Грег. — Тебе пора остановиться.

— Нет, пока в этом доме не станет уютно, — подразнила его Оливия и засмеялась. — А то он все еще напоминает вокзал.

Дженни легко сумела различить среди прочих предметов в доме другие подарки Оливии. Теплое одеяло с бахромой, зеленый кашемировый шарф на спинке стула. Рядом с ним лежала подушка, обшитая богатой парчовой тканью. На этих предметах виделся отпечаток изысканного вкуса Оливии. Ее новым подарком оказалось бра с абажуром из хрустальных подвесок, призванное превратить обычное кресло и журнальный столик в читальный уголок.

— Должен признать, — сказал Грег, — что у тебя в этом талант. Тебе надо деньги на этом делать.

— Хорошая идея. — Оливия передала Максу свое пальто и шарф.

Конечно, Грег подшучивал. Оливия и так зарабатывала деньги своим талантом. Она была декоратором и специализировалась на приготовлении домов к продаже. Оливия так любила переставлять, видоизменять и давать вещам новую жизнь, что основала собственную компанию на Манхэттене и назвала ее «Преображение».

Внутренний вид дома Грега — если его вообще можно было так назвать — напоминал общагу. В центре комнаты на месте обеденного стола, словно в пивной, стоял огромный бильярдный стол. На нем лежал кусок фанеры. На стене висел неоновый щит с рекламой пива и дартса, а в камине стоял гриль для барбекю.

— Чтобы делать хот-доги, — объяснил Грег.

— И пастилу, — добавил Макс. — Мы называем это домашним походом.

Дженни не могла определить, на что дом походит больше: на общежитие или на лагерь. Вместо кроватей здесь лежали спальные мешки. Прямо на голых матрасах.

— Нам с тобой нужно будет прикупить вам постельное белье, — тихо сказала Оливия Дэзи, пока они поднимались по лестнице.

Дженни потеряла счет спальням, кладовкам и ванным комнатам. Большинство из них пустовали и не обогревались, их двери были заперты.

— Слава богу, — сказала Дэзи, — папа стал брать не все вещи. Это здорово — начинать все с нуля.

— Здесь достаточно комнат, так что ты можешь остаться у нас, Дженни, — предложил Грег. — Столько, сколько потребуется.

Дженни наполнило тепло и благодарность. Вот так и должны вести себя в настоящей семье. Собираться вместе, помогать друг другу. Но Дженни пока с трудом верилось в происходящее. Без общего прошлого в существование общей семьи поверить сложно.

— Это очень мило с вашей стороны, — улыбнулась Дженни. — У меня сейчас в жизни шаром покати.

Она считала, что с таким решением возникнет много проблем. Грег был ее дядей, но фактически они оставались незнакомыми людьми. Он только что развелся, его бывшая жена была адвокатом. Все слишком сложно, подумала Дженни.

— Но на данный момент все хорошо, — закончила она.

— Действительно, — согласилась Оливия. — Как может быть иначе с начальником полиции?

Щеки Дженни тут же запылали.

— Это лишь временно. Совсем ненадолго.

— Мы знаем, — улыбнулась Оливия.

Когда пришла Лора Таттл, Дженни очень удивилась. Оказалось, что ее пригласил Филипп.

— Я принесла пирог, — сказала Лора и направилась на кухню.

Все тут же кинулись следом накрывать на стол. Дженни было странно и радостно снова ощутить себя частью семьи. Ужинали спагетти с салатом и хлебом из пекарни. Ничего грандиозного, все просто и вкусно. Походная тема продолжилась бумажными тарелками и пластовыми вилками. Вместе с тем у Грега оказались бокалы для вина.

Позже пили вино и кофе. На десерт ели шахматный пирог из пекарни. Дети извинились и отправились смотреть телевизор, а взрослые вернулись к обсуждению ситуации Дженни. Каждый хотел помочь, и больше всех ее отец.

— Я не хочу торопить тебя. Знаю, что для тебя это переломный момент, — сказал Филипп.

Это еще мягко сказано, подумала Дженни.

— Возможно, тебе захочется уделить больше времени писательству, — продолжал он. — Ты прекрасно пишешь.

— Ты читал мою колонку? — удивилась Дженни.

Филипп кивнул.

— Я подписался на «Авалонский трубадур» с доставкой в Нью-Йорк, чтобы каждую среду иметь возможность читать «Пищу для размышлений». — Филипп улыбнулся потрясенному выражению лица Дженни и положил себе еще кусочек пирога. — В городе ты сможешь встретить людей, чьи работы издаются, и окончательно решить, хочешь ли заниматься писательством.

Занятая своими мыслями, Дженни решила, что она что-то не так расслышала.

— Это ведь всего лишь еженедельная колонка, а не постоянная работа.

— Знаешь, — сказал Филипп, — я всегда хотел быть писателем. Но мне это не подходит.

— А мне подходит?

— Ты молода, чтобы решиться попробовать.

Дженни взволнованно посмотрела на сестру и отца.

— Спасибо вам. Я так польщена тем, что вы читали мою колонку.

Дженни улыбнулась, твердо решив унять панику в своем сердце.

— Я всегда думала, каково это будет — стать писателем по профессии. Возможно, я соберу все свои рецепты и очерки в одну книгу.

Вот. Она сказала это. Она рассказала этим людям о своей мечте. Идея стать писательницей всегда была такой хрупкой и маловероятной. Дженни держала ее в себе как величайший секрет. А возможно, Рурк прав. Когда она поделилась своей мечтой, эта мысль облеклась в форму, обрела содержание и стала яснее.

Ей придется много работать, чтобы восстановить все то, что было утеряно при пожаре. И хотя ее колонки хранились в газетных архивах, все остальное: то, что она не печатала, потому что материал был сырым, или слишком личным, или новым, — все сгорело, и она не была уверена, что будет в состоянии все это восстановить.

— Тогда тебе нужно это сделать, — сказала Оливия.

— Твои статьи приятно читать, — добавил Филипп. — Мне нравится, что читатели могут словно подглядеть за жизнью пекарни. У меня такое чувство, будто я знаю твоих бабушку и дедушку, постоянных покупателей и людей, которые годами там работают. Я горжусь тобой. До этого я никогда не читал кулинарные колонки, а теперь я всем хвастаюсь писательским талантом своей дочери.

Слышать эти слова было приятно до невозможности. Никогда в жизни Дженни и представить не могла, что ее отец будет гордиться тем, что она делает. Конечно, бабушка и дедушка признавали ее образованность, но читать на английском они не любили. И вот этот интеллигент — Филипп Беллами — настолько гордится ею, что рассказывает об этом своим друзьям.

— Как насчет того, чтобы какое-то время пожить в Нью-Йорке? — спросил Филипп.

— Я… — Дженни поспешно отпила вина. В Нью-Йорке? Пожить в Нью-Йорке? Он что, шутит? Ладно, подумала Дженни. Только спокойствие. — Я не совсем уверена… Я пока не решила. — Может, самое время? — Но пекарня…

— Ты могла бы взять отпуск.

Недавно Дженни поняла, что Беллами не совсем представляют себе, как все устроено в реальном мире.

— Это не так просто. В пекарне нельзя просто взять отпуск. Ведь она открыта семь дней в неделю.

— Все можно уладить, — вмешалась Лора. — Я могу присмотреть за пекарней в твое отсутствие.

В жизни Дженни никогда не было времени, когда она была бы не вовлечена в дела пекарни. Даже ребенком она каждый день проводила там часть своего времени, подметая пол, складывая противни или просто составляя компанию бабушке. Они любили вместе петь на польском старые песни.

Дженни ярко помнила, как бабушка ласково гладила ее по голове, словно это было только вчера.

— У тебя самая важная работа, — говорила бабушка, когда Дженни была еще совсем крохой. — Благодаря тебе я помню, зачем пеку хлеб.

Да, приятное воспоминание. А ведь таких у нее множество. Целый город наполнен этими воспоминаниями. Дженни любила свой город, любила пекарню. Но было что-то, какая-то пустота, жажда, которая ее постоянно преследовала. После школы Дженни сразу начала работать в пекарне, и, надо признать, чувствовала себя неплохо, но, возможно… Возможно, она должна ухватиться за эту возможность, уехать и начать новую жизнь.

Сейчас ли? Этот вопрос мучил ее. После пожара она наконец-то почувствовала связь с Рурком. А может, это самая главная причина бежать из города как можно скорее. Дженни снова отпила вина, надеясь, что остальные не заметят ее эмоций. А потом почувствовала… знакомый страх, нарастающий внутри, словно звук приближающегося локомотива. Боже, только не сейчас, подумала Дженни. Пожалуйста, только не сейчас.

Спокойно, сказала она себе. Спокойно. Она ведь может просто извиниться, пойти в туалет и принять таблетку. И никаких проблем. Пока Дженни так сидела, без всякого выражения эмоций на лице, пытаясь скрыть свое состояние, в лавине тревоги в ее сознании всплыла любопытная мысль. У нее отсутствовали приступы паники, пока она была с Рурком.

Совпадение? Приступ случился сейчас, потому что пришло время или потому что рядом не было Рурка Макнайта?

Грег, Оливия и Коннор убрали со стола и ушли мыть посуду, оставив Дженни с Филиппом и Лорой.

— Расскажи мне о Маришке, — вдруг попросил Филипп Лору. — Я хочу понять.

Заинтригованная Дженни пододвинулась ближе. Должно быть, Филипп неспроста спросил об этом в ее присутствии. Лора восприняла эту просьбу спокойно.

— Долгое время Маришка жила не здесь, — сказала она, переводя взгляд с Филиппа на Дженни. — А потом, когда вернулась обратно с Дженни, все равно много времени проводила вне дома. Ее родители были счастливы присматривать за ребенком. — Лора улыбнулась Дженни. — Ты была таким ангелочком.

Дженни пыталась понять глубинный смысл этих слов. «Время вне дома» могло означать вечеринки у друзей. Из разговоров бабушки и дедушки Дженни знала, что ее мать не всегда приходила домой ночевать. Поездка на выходные могла растянуться на целую неделю, иногда на две. Вот почему никто не придал значения тому, что однажды Маришка не пришла домой. Конечно, никто и предположить не мог, что на этот раз опоздание затянется навечно.

— Супруги Маески были потрясающими, — продолжала Лора. — Они дарили Дженни всю свою любовь. Счастливый ребенок — это прекрасно. Невозможно грустить, когда на твоих коленях смеется маленькая девочка.

Дженни с трудом удержала улыбку на губах. Да, она была счастливым ребенком. Но еще она была четырехлетней девочкой, привыкшей к постоянному отсутствию матери.

— Когда вы поняли, что Маришка не вернется? — спросил Филипп.

— Не могу сказать точно. Возможно, через месяц. Или через шесть недель. Помню, как Лео сказал заместителю шерифа, который заходил по утрам в пекарню пить кофе с булочками, что Маришка регулярно звонила, но звонки внезапно прекратились. Так обычное беспокойство вылилось в официальное заявление в полицию, закончившееся расследованием. Однако нас предупредили с самого начала: когда внезапно пропадает взрослая женщина, есть шанс, что она сама этого захотела.

Определенно мать Дженни не хотела, чтобы ее нашли, и не желала возвращаться в захолустный городок, где никогда не обретет счастье.

Тревога в груди не давала Дженни покоя. Она извинилась и, зайдя в ванную, проглотила полтаблетки, не запивая водой. Постояв немного перед дверью столовой, она все же решилась зайти обратно. Лора и Филипп склонились друг к другу через стол. Увлеченные разговором, они не заметили, как вошла Дженни. Она почувствовала в их голосах напряженность и остановилась, не желая прерывать разговор.

— …Не знала, увижу ли я тебя снова после того лета, — говорила Лора. — Ты приехал в киогский лагерь вместе со своей новой женой, а еще через несколько лет со своей маленькой дочкой.

— Но ты знала, Лора! — Филипп осушил свой бокал. — Бог мой, ты знала!

— Были вещи, о которых мы не говорили никогда. Например, о тебе.

— Почему ты ничего не сказала?

— Не мне было об этом рассказывать.

— Ты единственная, кто мог рассказать о Дженни, ты молчала!

— Я защищала этого ребенка! — разозлилась Лора.

— Какого черта ты имеешь в виду?

— Сам подумай, Филипп. Дженни была счастливой девочкой и росла в безопасном мирке, полном любви. Я представить себе не могла, что случится, если в ее жизни вдруг появится какой-то незнакомый мужчина и она начнет называть его папой. Но я точно знала, что у твоей семьи достаточно денег и влияния, чтобы забрать ее у нас.

— У вас?

— У ее бабушки и дедушки, — поправилась Лора, а потом со злостью добавила: — И от меня, да! Я любила Дженни, но у меня не было никаких прав на нее. Я очень боялась ее потерять.

— Неужели ты думала, что я и моя семья такие монстры?

— Я считала вас нормальной семьей. И я просто не могла представить Дженни рядом с вами. Разве твоя жена приняла бы ее? Ребенка другой женщины? А твоя дочь, Оливия… я понятия не имела, будет ли для нее хорошо обрести сестру. В любом случае я бы оказалась той, кто решил судьбу маленькой девочки. А мне этого делать не хотелось.

Той маленькой девочки больше нет, подумала Дженни, и в ее сознании созрело решение. Сейчас она уже взрослая женщина, и устала от этих тайн и страха.

После ужина Дженни поехала домой. Она по привычке свернула на Мэйпл-стрит и только потом вспомнила, что ее дома там больше нет. А в доме Рурка ее ждет большая удобная кровать. Но, оказавшись вблизи своего дома, Дженни почему-то решила обязательно проехать мимо него.

Под шинами автомобиля хрустела дорожная соль. Дженни не стала сворачивать на подъездную дорогу, заваленную снегом, а припарковалась на обочине. Пустой провал между домами выглядел ужасно. Перед ним возвышались два клена. Когда Дженни была маленькой, бабушка сгребала листья осенью в такие огромные кучи, что в них можно было бы нырнуть с головой. Теперь деревья выглядели нелепо, словно скелеты, неизвестно зачем оказавшиеся на пустом месте. Отсюда Дженни видела задний двор. Когда операция по спасению имущества завершилась, дом снесли, оставив на его месте лишь обломки. После расчистки из-за сожженной земли место стало походить на зону военных действий.

Но всю прошлую ночь и почти весь день шел снег, и теперь большие сугробы скрыли все признаки дома, простоявшего на этом месте семьдесят пять лет. Теперь Дженни видела лишь белое пространство, отгороженное черно-желтой лентой. Свет уличного фонаря вырисовывал малейшие детали. То место, где раньше была гостиная, где они по вечерам сидели и разговаривали с бабушкой, теперь пересекали кроличьи следы.

До болезни бабушка очень любила поговорить. Она могла бесконечно что-то обсуждать, и ей нравилось отвечать на вопросы. А так как у Дженни всегда их было полным-полно, они идеально подходили друг другу.

— Расскажи, как ты была маленькой девочкой и жила в Польше, — просила Дженни.

Это была любимая бабушкина тема. Ее взгляд смягчался и становился рассеянным, как будто она была уже не здесь, а где-то очень далеко. Бабушка рассказывала Дженни о днях, проведенных в деревне Бржежны в окружении пшеничных полей и платановых лесов, где воздух наполнен пением птиц, шумом быстрой речки и звоном колоколов.

Когда Хеленке исполнилось шестнадцать, ее отец доверил ей возить пшеницу и кукурузу на мельницу для помола. Там Хеленка познакомилась с сыном мельника, который был так крепок и силен, что мог крутить жернова одной рукой. Его глаза были цвета бирюзы, а смех таким веселым и заразительным, что люди, слышавшие его, тут же бросали свои дела и начинали смеяться вместе с ним.

И конечно же Хеленка в него влюбилась. А что она могла поделать? Молодой мельник был самым сильным и добрым человеком в деревне и говорил, что она краше солнышка.

Для Дженни все это было волшебной сказкой. Но в отличие от сказки для молодоженов не наступило «жили долго и счастливо». Всего через две недели после свадьбы Германия напала на Польшу. В деревне хозяйничали солдаты, горели дома и магазины. Повсюду убивали, здоровых мужчин и парней забирали в армию, с женщинами творили бесчинства, детей запугивали. Когда Дженни стала взрослее и могла сама прочитать о резне в деревне Бржежны, она поняла, что бабушка не рассказывала ей многих ужасных вещей.

Единственной причиной, по которой Хеленка и Леопольд сумели выжить, было то, что в этот день они отправились в райцентр, чтобы зарегистрировать свои отношения. Когда они вернулись, деревня была разорена, а члены их семей убиты или бежали.

— На следующий день, — рассказывала бабушка, — мы отправились в путь.

Бабушка долго говорила, а Дженни задавала много вопросов и вскоре перед ее глазами вырисовывалась картина. Хеленка и Леопольд ушли из деревни в чем были, с мешком сушеных яблок и кое-какими припасами, включая ящичек с закваской для ржаного хлеба, который Хеленке подарила ее мать в день свадьбы.

Германия напала на Польшу, напала и на Россию. Для поляков каждая река, каждая дорога превратилась в поле битвы. Не осталось ни одного безопасного уголка для мирных жителей, которые веками обрабатывали свою землю, растили на ней детей и хоронили здесь мертвых. В ходе Второй мировой войны погибло около шести миллионов поляков. Бабушке и дедушке Дженни повезло выжить.

— Куда вы отправились? — спрашивала Дженни.

— К Балтийскому морю.

Когда Дженни была маленькой, ей казалось, что это все равно как пойти в магазин за углом и купить бутылку молока. Позже она поняла, что ее бабушка и дедушка, которые были почти детьми и никогда прежде не покидали свою маленькую деревню, прошли сотни миль пешком и, достигнув порта Гданьск, заплатили за проход, пообещав тяжело работать.

Иногда Дженни задумывалась о людях, которых бабушка навсегда потеряла: ее родителях, шестерых братьях и сестрах, всех, кого бабушка знала.

— Наверное, ты так по ним скучаешь, — вздыхала Дженни.

— Это правда, — отвечала бабушка. — Но все они здесь. — И она мягко прикасалась ладонью к своей груди. — Они навсегда в моем сердце.

Дженни прислонилась к машине, закрыла глаза и прижала кулаки к груди, молясь, чтобы бабушка оказалась права. Пока помнишь человека, думаешь о нем и любишь его, он всегда будет рядом с тобой.

Дженни глубоко и судорожно выдохнула, открыла глаза и заморгала от ночного холодного ветра. Не сработало. В ее сердце ничего нет. Дженни почувствовала себя опустошенной. Внутри нарастал страх.

Из-за угла выехала машина, затопив улицу белым светом фар. Через дорогу в окне дома миссис Самюэльсон шевельнулась занавеска. Машина подъехала ближе, и Дженни узнала в водителе Рурка Макнайта. Он припарковался на обочине, вышел из машины и направился к ней. Сердце Дженни пропустило один удар.

На Рурке все еще была рабочая одежда. Полы длинного пальто развевались сзади. Рурк подошел к ней.

Дженни трясло. Она сунула руки в карманы и сказала:

— Привет.

— И тебе привет. — Рурк окинул взглядом пустошь. — Все нормально?

— Конечно, — ответила Дженни, зная, что настоящий вопрос «Что ты здесь делаешь?» — Я… эм… Я приехала сюда по ошибке. Понимаешь, поехала домой на автопилоте. — Дженни попыталась улыбнуться. — Мне необходимо время, чтобы привыкнуть.

Дженни не могла вынести взгляд Рурка — смесь сочувствия и доброты, — поэтому она снова прислонилась к машине и нашла взглядом то место, где раньше было окно спальни на втором этаже.

— А ты знаешь, — спросила Дженни, — что, когда была маленькой, я вылезала из окна вон по тому суку. — Она показала на клен. — И меня ни разу не поймали.

— Зачем? Чтобы тайком уйти из дома?

Дженни попыталась понять причину резкой нотки в голосе Рурка.

— По-разному, — ответила она. — Обычно чтобы встретиться с друзьями на речке и потусить. Иногда мы ездили в Коксаки смотреть кино под открытым небом. Мы не совершали ничего противозаконного. Ради бабушки и дедушки я старалась держаться подальше от проблем.

— Хотел бы я, чтобы все дети были такими, — вздохнул Рурк. — Насколько легче тогда стала бы моя работа.

— Мне всегда было жалко бабушку и дедушку из-за моей матери, — пояснила Дженни. С каждым вдохом страх внутри утихал. — Она разбила им сердце. В них всегда оставалась какая-то печаль. Особенно в дедушке. Когда доктора сообщили о его болезни, он сказал, что, возможно, дочь приедет на похороны.

Дженни пнула снег мыском ботинка. Она всегда чувствовала, что должна как-то компенсировать отсутствие своей матери.

— И так как моя мать навсегда оставила бабушку с дедушкой, я решила навсегда с ними остаться.

В очень раннем возрасте Дженни поняла, что ее предназначение заключается в том, чтобы не давать бабушке с дедушкой печалиться, и в течение всех этих лет старалась ему соответствовать. Странно вдруг лишиться своего предназначения.

Некоторое время Рурк молчал. Дженни провела проверку по баллам, предложенную доктором. Несколько минут назад тревога была на восемь баллов из десяти. Сейчас, к огромному облегчению Дженни, она опустилась до шести, а возможно, и до пяти-четырех. Может, это действие таблетки, которую она приняла в доме Грега? Или просто пришло время успокоиться.

— В доме было несколько коробок с полицейскими отчетами об исчезновении моей матери, — вспомнила Дженни. — Они сгорели при пожаре.

— Их копии хранятся в департаментских архивах, — заверил ее Рурк. — Если хочешь, я могу проверить эти записи.

— Спасибо. Последние несколько дней я думала о ней больше, чем обычно.

Подул сильный ветер со снегом.

— Это странно, но часть меня считала, что моя мать приедет после смерти бабушки.

— Почему это странно?

— Для меня странно было думать об этом. Я имею в виду, если она не приехала, когда ее отец заболел и умер и когда с ее матерью случился удар и мы стали нищими… если все это не заставило ее вернуться, глупо было надеяться, что ее вернет смерть бабушки.

Рурк ничего не ответил, и Дженни была этому рада. Потому что одной из версий, почему ее мать не возвращается, было то, что она мертва. Дженни отказывалась об этом думать. Если бы Маришка умерла, они бы узнали.

— Какая ирония, — усмехнулась Дженни. — Вдруг в моей жизни, практически из ниоткуда, появился Филипп. Когда я решила, что осталась совершенно одна, у меня вдруг появилась целая семья родственников.

— Ты никогда не останешься одна, — сказал Рурк.

Эти слова и тон его голоса заставили Дженни вздрогнуть.

— Рурк? — тихо позвала она.

Рурк взял себя в руки и снова натянул маску доброго полицейского.

— Я имею в виду, ты ведь часть этого города, — пояснил он. — Все здесь тебя любят. Твоя лучшая подруга — здешний мэр.

— Ты прав. Я невероятно везучая. — Дженни глубоко и медленно вдохнула холодный воздух. — Во всем произошедшем мало хорошего, — продолжила она. — Я лишилась дома и семьи. Такого не пожелаешь даже злейшему врагу.

— У тебя нет врагов, — заметил Рурк.

— Если не выяснится, что кто-то поджег мой дом.

— Никто не поджигал твой дом.

— Вообще-то во всем этом все-таки есть нечто хорошее. Когда я лишилась дома, передо мной открылся целый мир возможностей.

— В смысле?

— Я могу начать все с чистого листа, там, где мне захочется. — Дженни следила за лицом Рурка, но не могла понять, о чем он думает. — И все же уезжать отсюда будет тяжело.

Рурк ничего не сказал и даже не шелохнулся. Было так тихо, что Дженни слышала, как на ее куртку падают снежинки. Она ждала его ответа, затаив дыхание.

Рурк молча стоял с каменным лицом.

Возможно, он не расслышал.

— Я сказала, что уезжаю из Авалона.

— Я слышал тебя.

— И тебе нечего на это сказать?

— Нет.

— Рурк…

— Это твоя жизнь. Твое решение. Я не вправе что-либо говорить тебе.

«Скажи, что ты хочешь, чтобы я осталась, — подумала Дженни. — Одно твое слово, и я никуда не поеду». А потом ей стало тоскливо. Если бы Рурк сказал ей, она бы действительно осталась?

— Скажи что-нибудь.

— Что ты хочешь услышать?

— Я хочу услышать, что ты думаешь о моем плане.

— Разве важно, что я думаю?

— Да.

— Почему?

— Потому что ты важен для меня, — выпалила Дженни и в страхе пошла на попятную. — Это потому, что ты такой великодушный. Слишком великодушный. Мне неудобно, что я причинила тебе столько неудобств. Я слишком долго навязывалась тебе. Я не могу просто взять и войти в твою жизнь, Рурк.

— Почему нет?

— Потому что это неправильно. Каждый из нас живет своей жизнью, и никто не вправе ограничивать другого.

— То есть я тебя ограничиваю.

— Нет! Господи, с тобой невозможно общаться!

Рурк ничего не ответил.

— Я решила ехать в Нью-Йорк, — объяснила Дженни. Все ее существо трепетало от принятого решения. Впервые она озвучила его вслух. — Я буду жить в старом доме Оливии. Это предложил Филипп Беллами. Он хочет, чтобы мы получше узнали друг друга, чтобы я встретилась с его сестрами и провела некоторое время с его родителями… моими бабушкой и дедушкой… Как только я все здесь улажу, я дам ему знать. Лора присмотрит за пекарней, а у меня, наконец, появится шанс серьезно заняться писательским делом.

Почему-то к моменту, когда Дженни закончила рассказывать о своем плане, ее дыхание совсем сбилось. Говорить о подобном казалось ей странным. Но это скоро произойдет. Она уедет из города, в котором родилась, выросла и прожила всю свою жизнь. Только если Рурк не назовет ей причину, чтобы остаться. Но с какой стати он будет это делать?

— Я собираюсь воспользоваться той свободой, которую дал мне пожар.

— Звучит, словно ты хочешь убежать. — Рурк открыл дверцу ее машины. — Встретимся у меня дома, — сказал он.

Дженни нерешительно села за руль.

— Увидимся позже, — добавил Рурк, заглянув в салон. — Пристегнись, — напомнил он и захлопнул дверцу.