Рецепт счастья

Глава 24

Когда поезд со скрежетом остановился в Авалоне, желудок Дженни завязался в узел. Она попыталась успокоиться. Не нервничать. Ведь она возвращается домой. Нужно радоваться.

Но вместо этого Дженни чувствовала себя проигравшей. Месяц назад она уехала в Нью-Йорк в надежде… на что? Что ее жизнь вдруг превратится в эпизод из «Секса в большом городе»? Бросить в воздух шляпу, когда мир признает, что она великолепна? Что ее тут же окружат друзья, которые в ней заинтересуются и будут ею восхищаться? Нужно было все продумать заранее. Если бы она это сделала, то поняла бы, что убежать от себя невозможно. Пребывание в городе, встреча с литературным агентом, который разъяснил, сколько работы предстоит проделать, раскрыли Дженни глаза. Она была подобна своей незаконченной книге: сама находилась в разработке. К тому же городская жизнь, как выяснилось, — это не то, чего хотела Дженни.

Чувствуя тяжесть в теле, Дженни сняла сумки с верхней полки и направилась к выходу. Она ступила на платформу, тут же налетел резкий холодный ветер.

Облако снега и пыли рассеялось, и Дженни увидела на платформе Рурка в слабом неровном свете, точно это был сон.

Внезапно Дженни вспомнила день, когда Джоуи сделал ей предложение. Рурк тогда хотел что-то ей сказать, и, возможно, если бы она позволила ему это сделать, все обернулось бы по-другому. Даже через сотню лет Дженни не забудет выражение глаз Рурка в тот день. Его взгляд стал суровым, тяжелым, мгновенно заледеневшим от ее слов. «Джоуи сделал мне предложение». Всего на секунду, подумала Дженни. На секунду она заглушила свои истинные чувства. Секунда сомнения — и она открыла для Джоуи дверь. Секунда — и она разрушила жизни троих.

— Не вздумай сказать: «Я же тебе говорил», — предупредила Дженни Рурка и подумала, отобразились ли переживания от воспоминаний на ее лице.

— Думаю, это не требуется, — ответил Рурк, но в его голосе не было удовлетворения.

Дженни стояла перед ним как идиотка. Обнять его? Поцеловать в щеку? Чего Рурк от нее ждет?

— Я не знала, что ты придешь, — наконец сказала Дженни.

Рурк взял самую тяжелую сумку и направился к выходу. Никаких объятий. Даже не сказал ей «привет». Чего уж там надеяться на улыбку? Может, тот прощальный поцелуй ей приснился?

— Я подумал, тебя потребуется подвезти, — сказал Рурк.

— Спасибо, Рурк.

— Не благодари меня пока что. Я приехал, чтобы остановить тебя.

— Что?

— Чтобы отговорить тебя ехать в лагерь «Киога».

Их ботинки скрипели на ледяном снегу стоянки.

— Тогда ты зря приезжал, — ответила Дженни. — Я уже все решила. Это мой новый адрес на ближайшее будущее.

Рурк швырнул вещи на заднее сиденье «форда».

— Там же нет ничего в радиусе десяти миль!

— Что мне как раз и нужно, особенно после того, как я узнала, что такое жить в большом городе.

Дженни забралась на пассажирское сиденье.

— Ты остаешься со мной, — произнес Рурк, заводя двигатель.

Дженни рассмеялась:

— Мне всегда нравились мужчины, которые не боятся командовать окружающими.

— Я серьезно, Дженни.

Она перестала смеяться.

— О боже. В самом деле.

— Жить так далеко от города среди зимы — плохая идея.

— Как и то, чтобы мной командовать.

— Я никем не командую! Просто существует слишком много причин против того, чтобы ты там оставалась.

— Это твои причины, не мои.

Они заехали в гараж для грузовиков позади пекарни, где стояла машина Дженни. На Дженни вдруг нахлынули противоречивые чувства. Она не хотела признавать, что была рада видеть Рурка. И глупо взволнована тем, что он за нее беспокоится. И вместе с тем это ее раздражало.

— Вот что я тебе скажу, — начала Дженни. — Я буду звонить тебе каждый вечер, чтобы ты знал: убийца с топором в очередной раз меня пощадил.

— Этого недостаточно.

— У меня другое мнение, — возразила Дженни. — Соглашайся.

Рурк молча перетаскивал сумки из своей машину в машину Дженни. Хорошо, подумала Дженни. Пусть дуется. Она не собирается его успокаивать.

— Я могу и сама о себе позаботиться, — заверила Дженни Рурка. — Могла всю жизнь, смогу и сейчас. Давай посидим в пекарне. Я угощу тебя булочкой.

Они прошли через заднюю дверь, и их встретила какофония звуков: грохот тележек, шум оборудования, спокойная джазовая мелодия из магнитофона.

Дженни глубоко вдохнула, почувствовав, как воздух с запахом дрожжей и свежего хлеба наполняет каждую клеточку ее тела. Она дома. До отъезда Дженни и не подозревала, до какой степени это место является частью ее естества. Нравится ей это или нет, пекарня у нее в крови. Она вшита в самую ее душу.

— А вот и ты, негодница из большого города. — Лора вышла из кабинета и заключила Дженни в нежные объятия. — Без тебя здесь все не то. Но могу тебя заверить, мы отлично справляемся. — Она взглянула на Рурка. — По крайней мере, большинство из нас.

Рурк нахмурился.

— Я пытаюсь убедить Дженни не ехать в этот домик.

— Почему нет? — спросила Лора. — Это же замечательно. Вдали от всего, идеальное место, чтобы работать над книгой.

— Я слышала, ты переезжаешь в зимний домик. — Дэзи Беллами прошла через створчатые дверцы из кафе. — Там здорово, — продолжала она, и ее лицо поражало своей живостью. — Тебе там понравится. Прошлое лето мы провели в лагере «Киога». Там было потрясающе.

— Спасибо, — от души поблагодарила Дженни и Дэзи, и Лору. — Приятно знать, что не все считают эту идею плохой.

Дженни направилась наверх, в свой кабинет, взять кое-какие бумаги, над которыми хотела поработать. Дэзи пошла за ней и остановилась на пороге.

— Мне нужно тебе кое-что рассказать.

— Хорошо.

— Лично. — Дэзи обернулась через плечо и вошла в кабинет.

— С тобой все в порядке?

— Да.

Однако лицо девушки потеряло живость и приобрело мучнистый цвет. На лбу и над верхней губой проступили бисерины пота, и, глядя на Дэзи, Дженни начала волноваться.

— Дэзи, присядь. Ты хорошо себя чувствуешь?

Дэзи вытерла ладони о фартук.

— Время от времени меня тошнит, но я не больна. Я беременна.

Дженни словно обдало ледяной водой. Дэзи беременна. Она ведь еще ребенок. Конечно, тут нечему удивляться. Испокон веков подростки попадали в неприятности. Даже красивые, умные девушки с большим будущим. Например, мать Дженни. Ее лучшая подруга Нина. Любая девушка, которая позволяла страсти побороть осторожность и здравый смысл, подвергала себя риску забеременеть.

«Ладно, — подумала Дженни. — Дыши глубже». Она попыталась представить, что сейчас чувствует Дэзи. Много чего. Дэзи была далеко не пустышкой. Дженни знала, что сейчас девушка испытывает целую гамму чувств.

Дэзи закрыла за собой дверь и села на стул напротив Дженни. Ее подбородок дрожал. Дэзи глубоко вздохнула и посмотрела Дженни прямо в глаза.

— Не знаю, с чего начать, — призналась она.

— Давай ты расскажешь мне все, что захочешь. Возможно, я не смогу помочь советом, но обещаю не судить тебя и не злиться. Ничего подобного.

Дэзи немного расслабилась.

— Спасибо.

Странно, но Дженни льстило то, что молодая кузина ей доверяет. Однако она чувствовала себя беспомощной. Что она могла сказать этой девочке, что могла для нее сделать, чтобы изменить все к лучшему?

Дэзи удалось взять себя в руки, и она заговорила:

— Это случилось перед тем, как моя мама уехала за границу. После их развода с отцом я была в таком смятении. А еще они оба стали изводить меня насчет коледжа, понимаешь?

— Прости. Не понимаю. Меня растили по-другому. Но я знаю, каково, когда тебя заставляют делать то, чего тебе не хочется. Возможно, у нас с тобой есть что-то общее. Так ты не хочешь поступать в колледж?

— Нет. И в моей школе это все равно что сказать: «Я не хочу дышать». Абсолютно неслыханно.

Дженни ясно представила себе несчастную молодую женщину, угасающую в тоске по другой жизни. Филипп немного рассказывал о том, какая ситуация сложилась в семье его младшего брата, Грега. Он упоминал, что развод стал для родителей Дэзи настоящей пыткой. Очевидно, дети тоже мучились.

Дженни обошла стол и взяла кузину за руки. Все ногти девочки были обгрызены до мяса.

— Скажи, как я могу тебе помочь.

Дэзи подняла на Дженни прекрасные синие глаза.

— Ты уже помогаешь.

Дэзи кивнула.

— Как странно. Я хожу в школу, общаюсь с друзьями и вроде бы живу нормальной жизнью. А потом — бах! — и я уже беременна. Из-за этого я чувствую себя пришельцем с другой планеты.

Дженни до сих пор помнила, как Нина была напугана и как по мере развития беременности она становилась… Другой. Что-то отделяло беременную девушку, которая шла по коридорам школы, от всего остального мира, как будто Нина существовала внутри какого-то пузыря, своего собственного мира. Дэзи чувствует примерно то же?

— Не могу сказать, что у меня есть какой-либо опыт в этой области, — ответила Дженни. — Но зато я знаю, что такое быть взрослой. Сначала с нетерпением ждешь того дня, когда больше никто не станет указывать, что делать. Но когда этот день позади, иногда так хочется, чтобы кто-то все же подсказал, как поступить.

Дэзи грустно вздохнула:

— Не может быть.

— Будучи в твоем возрасте, я чувствовала то же самое. Я не могла дождаться, когда окончу школу и уеду из Авалона.

— А что случилось?

— Мой дедушка умер, и забота о пекарне легла полностью на наши с бабушкой плечи. И даже после этого я могла уехать, потому что бабушке помогала Лора, и вообще весь город любил ее. Но с бабушкой случился удар. Она никогда не просила меня остаться. Бабушка нашла бы способ самой со всем справиться. Но как я могла уехать? Я просто не могла этого сделать.

Дженни замолчала. Ее пронзили воспоминания о планах на будущее и о том, как они рухнули.

— Я осталась дома, стала следить за пекарней, ухаживать за бабушкой, и годы просто пролетели мимо.

— Ты жалеешь о своем выборе?

До поездки в Нью-Йорк Дженни бы тотчас ответила «да». Но теперь она осознала, что сделала правильный выбор. Несмотря на то что жизнь Дженни не была сказочной и полной приключений, она принадлежала этому маленькому городку, пекарне, где ее окружали люди, которым она была небезразлична.

— Это так странно, — пыталась Дженни объяснить Дэзи. — Все к лучшему, даже если сначала мы этого не хотели. Я помню, как стояла в палате ожидания в госпитале и врачи попросили меня принять решение насчет бабушки, а я просто… была шокирована. Я бы все отдала, лишь бы за меня принял решение кто-то другой. Но, кроме меня, это некому было сделать. Я должна была сделать выбор и жить с ним. И это вовсе не так ужасно, — поспешила добавить Дженни, тронув Дэзи за плечо. — Что бы ты ни решила, этот опыт преподаст тебе урок и поможет вырасти морально.

— Надеюсь, ты права. Потому что я… Я решила оставить ребенка. Мои родители об этом знают и вроде нормально к этому относятся. Нормально настолько, насколько это возможно при таких обстоятельствах. Понятия не имею, хорошо это или плохо, но я просто не могу… погубить жизнь. Моя семья разбита, но думаю, что мы с ребенком… мы станем маленькой семьей из двух человек.

— Понятно. Это… хорошо, — ответила Дженни, хотя внутри у нее все переворачивалось. Дэзи так молода, а ребенок — слишком большая ответственность.

— Значит, ты меня уволишь? — спросила Дэзи, сунув руку в карман.

Дженни рассмеялась, не веря в сказанное.

— Ты же говоришь это несерьезно? Конечно, я тебя не уволю. Во-первых, мне нравится, как ты у нас работаешь, а во-вторых, увольнять кого-то из-за беременности незаконно.

— Хорошо. — Дэзи поднялась и с облегчением вздохнула. — Вернусь к работе. Это странно. То мной овладевает страх, то я чувствую радость.

— Тут нечего стыдиться. Наверное, все женщины, которые ждут ребенка, чувствуют подобное. Все будет хорошо.

Дженни понятия не имела, правда это или нет, но хотела бы, чтобы было именно так. Она знала, Дэзи тоже так думает. Наверное, самое тяжелое для женщины — это родить ребенка в таком юном возрасте. Кто-то справляется успешно и расцветает, как Нина. Другие терпят крах. Мать Дженни — лучший тому пример.

Дэзи открыла дверь и замерла.

— А как насчет тебя? Ты хочешь когда-нибудь завести детей?

— Мне сейчас даже не с кем на свидание сходить.

— А разве вы с шефом Макнайтом не…

— Нет! — выпалила Дженни. — Почему меня все об этом спрашивают?

— Просто любопытно. — Дэзи начала спускаться вниз. В кафе никого не было. Зак показывал Рурку что-то на компьютере.

— Что это за фотографии? — спросила Дженни, заглядывая в монитор компьютера через плечо Рурка.

— Их сделала Дэзи, — ответил Зак. Дэзи подала Дженни кружку кофе.

— Я загрузила их в компьютер в качестве заставки. Надеюсь, ты не возражаешь.

Рурк отступил в сторону, чтобы Дженни могла лучше рассмотреть фотографии. Все они были сделаны в пекарне, но являлись не просто снимками или документальными фотографиями. Они были душевными, трогательными и нежданными. Руки Лоры крупным планом, в то время как она нежно и ловко лепит из теста буханки. Лицо малыша с необычайно яркими глазками, который смотрит на пирожные в витрине. Только что выпеченный хлеб, расставленный на полках с геометрической точностью.

— Потрясающе, — поразилась Дженни. — Дэзи, у тебя и правда талант.

Зак слегка толкнул Дэзи в бок:

— Я же говорил.

Дэзи прочистила горло.

— Я подумала, может, ты разрешишь распечатать несколько снимков и повесить их в кафе?

Идея показалась Дженни интересной.

— Если ты обещаешь подписать каждый снимок и дать мне оформить их в рамки, как полагается.

— Я… конечно. — Дэзи была удивлена, а Зак светился от гордости.

— Очень мило с твоей стороны, — сказал Рурк, когда они покинули пекарню.

— И взаимовыгодно. У Дэзи талант к фотографии, а кафе нужно как-то украсить.

Дженни казалось правильным привлекать в дела пекарни людей, находя компромисс.

— Уехав в Нью-Йорк, я была уверена, что в пекарне справятся и без меня.

— А сейчас?

— Я удивлена. В хорошем смысле. — Дженни открыла машину и стряхнула снег с окон. Ее внимание привлекла группа людей на другой стороне улицы. Дженни узнала Оливию — та, смеясь, выходила из магазина одежды — и…

— О боже! — пробормотала Дженни.

— В чем дело?

— Это мать Оливии и ее родители. Оливия предупреждала меня, что они приедут помогать ей со свадьбой. Прятаться уже слишком поздно?

— Я уверен, что они тебя заметили.

И в самом деле, Оливия подняла руку в знак приветствия. На секунду Дженни ощутила раздражение. Оливия стояла в окружении своих родственников и сияла, будто выиграла в лотерею. Хотя, конечно, так оно и было. Оливия родилась в семье Беллами, оба ее родителя были живы, бабушки и дедушки тоже, и еще она готовилась выйти замуж за человека своей мечты. Моложе Дженни. Лучше образованна. С более светлыми волосами. Трудно было удержаться от сравнений. Еще труднее удержаться от зависти к собственной сестре.

Дженни надеялась, что ничего из того, о чем она подумала, не отразилось на ее лице. Они с Рурком направились через дорогу к Оливии и ее семье. Те чувствовали себя так же неловко, как и Дженни. С застывшей улыбкой она поздоровалась с матерью Оливии, Памелой Лайтси, и с ее дедушкой и бабушкой, Сэмюэлем и Гвен Лайтси. Памела оказалась типичной светской львицей с Манхэттена. Холеная красавица, ухоженная с головы до ног. В ушах сверкали бриллиантовые сережки-гвоздики. Несмотря на непогоду, каждая ресничка Памелы была идеальна, а на губах сияла снисходительная улыбка.

— Приятно познакомиться, — сказала Памела, но ее глаза говорили об обратном. Они говорили: «Значит, ты и есть дочь любовницы моего бывшего мужа».

В свои шестьдесят с лишним Гвен и Сэмюэль имели цветущий вид и серебристые волосы. Они держались уверенно и с достоинством. По крайней мере, так в первый момент показалось Дженни. Во взгляде Гвен скрывалось что-то жесткое и суровое. Потом Дженни поняла что: холодное неодобрение. Тридцать лет назад семья Лайтси запланировала для своей дочери прекрасное будущее. Памела должна была выйти замуж за сына их лучших друзей, чтобы они все стали одной большой семьей. Но Филипп встретил Маришку Маески. Их роман длился только одно лето, после чего Филипп все-таки женился на Памеле, но их союз не был счастливым. Дженни чувствовала, что Лайтси винили в этом Маришку. Если бы Филипп ее не встретил, возможно, он был бы доволен Памелой.

Лайтси тепло поздоровались с Рурком, упомянув, что знакомы с его отцом, сенатором. Дженни и Оливия переглянулись, и Оливия сказала одними губами: «Прости».

Дженни примирительно улыбнулась.

— Как проходят приготовления к свадьбе? — спросила она.

— Просто великолепно. Я хотела тебя кое о чем попросить, — начала Оливия. — Я буду счастлива, если ты согласишься быть подружкой невесты.

Памела напряглась и застыла, как будто ей в зад вставили сосульку, и Дженни поняла, что об этой идее она слышит впервые. Памела неодобрительно сжала губы в тонкую линию и чуть ли не затряслась от усилий, чтобы промолчать.

Дженни находила перспективу согласиться сразу весьма соблазнительной, но напомнила себе, что это все-таки праздник Оливии, которая заслуживала лучшей участи, чем вид несчастного лица своей матери.

— Оливия, я польщена, — ответила Дженни, — но…

— Никаких но. У меня только одна сестра. Для меня будет честью, если ты примешь участие в свадебной церемонии.

— Могу я подумать? — спросила Дженни. — Я дам тебе знать, хорошо?

Сэмюэль Лайтси внимательно ее изучал.

— Вы так похожи на свою мать, — отметил он. — Поразительное сходство.

Гвен взяла мужа под руку. Дженни подозревала, что она сделала это, дабы удержать его от лишних замечаний. Дженни вежливо улыбнулась Сэмюэлю:

— Я не знала, что вы встречались с моей матерью лично.

Сэмюэль прочистил горло.

— Я не так выразился. Возможно, я видел ее мельком, очень давно.

Рурк согласился отпустить Дженни в лагерь «Киога» только при условии, что он расчистит дорогу и посыплет ее песком, а Дженни была только рада его помощи. Кроме того, Рурк настоял, чтобы Дженни взяла с собой Руфуса, старшего из его псов, дворнягу с примесью лайки, которого он нашел в брошенном хозяевами доме. У бдительного Руфуса была густая шерсть и необычайно светлые голубые глаза. Он ехал на заднем сиденье, наполняя воздух в машине собачьим запахом, и внимательно смотрел в окно. Снегоуборочная машина острыми лезвиями вспахивала нетронутый снег на дороге и посыпала ее солью и гравием. Дженни ехала позади, медленно, держась на расстоянии от сыпавшегося гравия. По обеим сторонам дороги ветви деревьев склонились под тяжестью снега, создавая такой красивый пейзаж, что Дженни вовсе не была против низкой скорости и наслаждалась видами местности.

— «Я не так выразился», — пробормотала Дженни, обращаясь к собаке. — Знаешь, я думаю, старикан врет.

Она попыталась понять почему. Возможно, ответ затерян где-то в далеком прошлом.

От мыслей Дженни отвлек белый кролик, который выпрыгнул на дорогу и пронесся прямо перед ее машиной Руфус кинулся к окну и облизал стекло. Дженни замедлила скорость, пропуская кролика и глядя, как он стремглав бросился к лесу. Потом его белая шкурка слилась со снегом и пропала из вида. Руфус сел обратно, разочарованно заскулив.

После этого Дженни следила за дорогой внимательнее. Рурк расчистил квадратный участок для парковки. Затем они пошли осматривать домик и прилегающий к нему участок. Руфус радостно прыгал по сугробам.

— Это плохая идея, — заметил Рурк не в первый раз.

— Ну, хватит уже, — отрезала Дженни и побежала вперед.

Снегу было по колено. Легкий как перышко, он поднимался вверх облачками снежинок.

— Не будь занудой, — усмехнулась Дженни, доставая ключ, который ей дала Джейн. — Заходи, посмотрим домик вместе.

Через сугробы они пробрались к двери. Окрестности напоминали зимнюю сказочную страну. Зимний домик был самой старой постройкой на территории лагеря. Его построили для основателей лагеря, семьи Гордон, которая в 1920-х годах иммигрировала из Шотландии. Дженни посмотрела на крепкий бревенчатый домик. Интересно, думает ли Рурк о том дне, когда они оказались здесь вместе? Может, он даже об этом не помнит.

— Дом, милый дом, — произнесла Дженни.

— Выглядит прямо как в книгах Стивена Кинга.

Значит, вот какие у Рурка романтические ассоциации с этим местом.

— Ох, перестань. Здесь чудесно. Если я и здесь не сумею закончить книгу, то не заслуживаю называться писателем.

Дженни с волнением распахнула дверь. Прошлым летом домик отремонтировали, и теперь внутри все было просто шикарно. Сложенный из речного камня двухъярусный камин, уходящий трубой в сводчатый деревянный потолок. Возле кухни и столовой — дровяная печь. В другом конце помещения лестница вела на чердак. Спальня была оформлена в старом стиле ушедшей эпохи. К ней примыкала ванная, а в самой спальне у окна с видом на озеро стоял грубоватый письменный стол с покатой столешницей.

Рурк зажег водонагреватель и затопил печь и камин. Дженни, широко улыбаясь, вышла из спальни.

— Мне начинает нравиться быть одной из Беллами, — сказала она.

— Я все равно думаю, что это безумие.

— Ты шутишь? Да люди отдают целое состояние, чтобы пожить в таком месте, как это. Мог бы и порадоваться за меня.

— Мне не нравится, что ты остаешься совершенно одна в этой глуши.

— Эта «глушь», если ты не заметил, находится недалеко от города. Здесь есть электричество и телефонная связь, так что мы сейчас находимся не на дрейфующей льдине. — Дженни захотелось прикоснуться ко лбу Рурка и разгладить складочки между бровями, но она сдержалась. — Мне необходимо это, Рурк. Это время наедине с собой… возможно, мне давно нужно было это сделать. И здесь вполне безопасно. Вспомни: мой дедушка приезжал сюда каждую зиму заниматься подледным ловом. Может, я и сама попробую.

— Ради всего святого, если ты выйдешь на лед, я клянусь, что привезу тебя обратно в город в наручниках.

Дженни рассмеялась, чтобы скрыть неожиданно отразившееся на лице возбуждение от мысли, что Рурк наденет на нее наручники.

— Экстренный выпуск новостей для Рурка. Я уже взрослая и сама за себя отвечаю.

— Возможно, но знаешь что? Я начальник полиции, и это место находится в моей юрисдикции. Так что не удивляйся, если я приеду патрулировать…

— Ты этого не сделаешь.

— Посмотрим.

— Ты сумасшедший.

— Сумасшествие — это оставаться здесь. Черт возьми Дженни! Почему ты такая упрямая?

— Это не упрямство. А декларация независимости. Я потеряла все, Рурк. И единственное, что меня успокаивает, — это шанс начать все с нуля.

— Ты ничего не начинаешь. Ты прячешься.

— Да пошел ты, Рурк.

— Уже пробовали! — бросил Рурк. — Не сработало!

— Хватит. — Дженни чувствовала, что еще чуть-чуть, и она проиграет. — Уходи отсюда! Тебе лучше уехать, или я…

Одну за другой Рурк натянул перчатки.

— Или что? Вызовешь полицию?

Почти всегда самые радостные моменты нашей жизни связаны с едой. Не только большие празднества — помолвка, рождение ребенка, — но и менее громкие. Например, когда в детстве вы приносите домой хорошую оценку, вас обязательно угостят чем-нибудь вкусненьким.

А еще бывают несчастливые времена, когда без чего-нибудь вкусненького просто не обойтись. Когда моя бабушка была маленькой, она как-то лежала в постели со скарлатиной. С кухни от выпечки ее матери доносился аромат корицы. С тех пор аромат корицы стал ассоциироваться у нее с любовью.

Всякие вкусности — неотъемлемая часть посиделок с подружками. Без этого они просто невозможны. Моя бабушка всегда с удовольствием пекла пироги, зная, что еда приносит радость. Это происходит из-за ассоциаций с людьми или эмоциями, которые провоцирует вкус еды или ее аромат. Приправленный ностальгией, с ароматом любви, вкус любимых лакомств — как объятие дорогого человека.

Польский штрудель с яблоками

3–4 кислых яблока, очищенных, без сердцевины, порезанных тоненькими ломтиками

1 корж

2 столовые ложки сливочного масла

1 (5 унций или 140 г) баночка грецких орехов в сиропе

½ чайной ложки корицы

½ чайной ложки гвоздики

½ чайной ложки молотого кардамона

3 столовые ложки коричневого сахара

3 столовые ложки меда

1 столовая ложка кукурузного крахмала

¼ чашки хлебных крошек

Разогрейте духовку до 180 °C. Обжарьте яблоки в сливочном масле на слабом огне, пока они не станут мягкими. Добавьте грецкие орехи, пряности, коричневый сахар и мед. Затем добавьте кукурузный крахмал и помешивайте до растворения. Дождитесь, когда смесь загустеет.

Раскатайте тесто, придав ему форму квадрата. На большой противень поместите пергаментную бумагу. Выложите яблочную смесь на тесто, заверните края к середине и защипните. Сделайте сверху несколько надрезов и посыпьте хлебными крошками.

Выпекайте около 30 минут до золотистой корочки. Дайте остыть не менее 10 минут. Подавайте на стол в таком виде или со сладкой сметаной.