Reet-K

14

Самурайки в воскресенье у нас не было – она гостила в Алексеевском замке, так что поехать куда-нибудь мы с Верой не могли. "Алексеевский замок" – так я прозвала дом родителей Вани на Лебяжьей. Очень уж большим и помпезным он показался мне, выросшей в двухкомнатной хрущёвке.

Торопов тоже был занят и не мог Веру или нас обеих куда-нибудь сорвать. Накануне, пока Вера везла нас из Алексеевского замка, Женя с заднего сиденья своего крузера путанно рассказывал о прелестях рыбалки и подвёл итог:

– Девчонки, я вас не приглашаю. Будут только пацаны, и мне в пять часов вставать. Мы поедем рыбачить.

– Берите побольше водки и во избежание несчастных случаев из машины не выходите, – посоветовала я, вспомнив старый анекдот.

Мы отвезли Торопова в Бердск и вернулись домой на такси.

Без машины воскресенье у нас выдалось свободным, и мы решили остаться дома, устроить очередную генеральную уборку и помыть, пока стоит тёплая погода, окна.

Голова у меня после вчерашнего была немного чугунная, но я приняла контрастный душ, визжа от холодной воды, а потом на кухне налила себе здоровенную кружку кофе с молоком.

Вера в светленьких трикотажных штанишках, подвёрнутых до колен, и в кофточке на пуговичках поверх беленькой маечки, подвязала себе волосы косынкой. Я надела шортики из обрезанных джинсов и топик, а волосы собрала в пучок и заколола крабом. Красотки.

Выпив кофе, я зарядила нашими вещами стиральную машину, а Вера притащила из кладовки большой пылесос, т.к. маленькому пылесосу-роботу была доступна лишь гостиная, но и та без пушистого ковра, на который он не мог взобраться, а если бы взобрался, то непременном бы там запутался и утонул. Посудомойку я тоже зарядила под завязку, чтобы не простаивала, собрав в общем-то чистую посуду – пусть будет ещё чище. Налив в тазик воды со специальным моющим средством и взяв щётки, я отправилась в гостиную мыть окна и остекление лоджии, а Вера принялась пылесосить. У неё лучше получалось управляться с этим подметающе-моющим агрегатом с тучей кнопок на панели управления. По телевизору орало что-то музыкальное.

Пока я мыла окно и лоджию в гостиной, Вера везде справилась с полами и отправила пылесос в стоило.

– Сейчас я у себя окно вымою и отдам тебе щётку и тазик.

– Лучше ты и у меня помой, – ответила Вера, поправляя выбившиеся из-под косынки волосы. – А я пока душевую, ванну и туалет отдраю. Встречаемся на кухне.

Я отправилась мыть окна в наших комнатах. У Веры так и осталась привычка держать некоторые свои вещи на подоконнике, а не в шкафу. Теперь там собирала пыль ещё и клавиатура Сомова.

– Вера! – закричала я. – А можно я клавиатуру в шкаф на пустую полку уберу?

– Убери! – прокричала она из ванной в ответ. – Я там везде вытерла!

Когда я вымыла окно в спальне у Веры и перешла в свою, то увидела, что у меня она тоже всё вытерла и даже навела порядок на туалетном столике.

Когда мы обе пришли на кухню, Вера спросила:

– Чаю попьём?

– Не, – отказалась я. – Лучше доделать и отвязаться. А то я уже притомилась, а сейчас посидишь и потом на расслабоне совсем не захочется продолжать.

– Я так и знала, что ты так скажешь, – улыбнулась Вера. – Тогда мой окно, а я вытру шкафы, холодильник и мойку. И посуду расставлю, закончила посудомойка.

– Ой, там ещё стирка в машинке, – вспомнила я, стоя на подоконнике.

– Я её уже развесила на сушилку. Постельное зарядила. Пойду мусор вынесу и ведро помою.

Она с пакетом в руках выскочила из кухни и я слышала, как на лестничной площадке прогремела крышка мусоропровода. Через несколько секунд Вера снова была на кухне.

– Ты как метеор, – сказала я, не оборачиваясь.

– Нет, я не двигаюсь быстрее тебя, – сказала Вера. – Я за этим слежу. Меня Дмитрий учил, что нельзя быстро двигаться, это не естественно.

– Наверное, дело не только в быстроте. У тебя, когда ты что-то делаешь, бывают слишком рациональные, выверенные движения.

– Это я только при тебе расслабляюсь, – сказала Вера. – При других стараюсь или вообще ничего не делать или побольше вертеть головой и двигать руками.

– Я на Торопова поражаюсь, – сказала я, спрыгнув с подоконника и закрыв окно. – Наверняка же он замечает некоторые твои странности. На мой взгляд, вы вообще странная парочка. Особенно ты. Он тебе никогда ничего не говорил, что ты какая-то ненормальная?

– Так он меня и считает ненормальной, – кивнула Вера. – Не настолько, конечно, чтобы в психушку сдать, но всё-таки. Он как-то признался, что иногда ему кажется, что я ребёнок.

– Это он, наверное, в детстве какое-нибудь жалостливое кино посмотрел.

– Какое? – тут же спросила Вера.

– Не знаю, – хмыкнула я. – "Чучело" или, может, "Лион".

– Посмотрю, – сказала Вера. – Я ему однажды рассказала, что в детстве в детдоме меня сильно напугали и я долго болела. У меня были психогенные и психосоматические расстройства, а потом, вроде, всё прошло, но кое-какие последствия остались на всю жизнь. Женя меня за это жалеет. Он сказал, что меня любит и ни разу мне ни одного резкого слова не сказал и ни одного грубого движения в мою сторону не сделал.

– А ты его любишь? – я посмотрела Вере в глаза.

– Люблю, – кивнула она. – С ним хорошо. Он всё время как будто меня ото всего защищает. Он жизнь за меня отдаст, как положено.

– В каком смысле, положено?

Я сидела на подоконнике, Вера стояла, опершись на мойку, как стояла я, когда приезжал Вовка, только она не сложила руки на груди, словно защищаясь, а сунула их в карманы своих штанишек.

– Я же киборг-женщина, командир взвода. Как ты думает, почему киборгов-мужчин на командные должности не назначают?

– Ты мне не говорила, что их не назначают.

– Не назначают, – сказала Вера.

– Почему?

Мне показалось или глаза у неё действительно стали совершенно неживые.

– Потому что мужчины, как правило, любят женщин. За некоторых женщин-киборгов они платят деньгами, а за меня здоровьем или жизнью, так как знают, я их тоже люблю и буду всегда защищать и тоже отдам за них жизнь, если обстановка того потребует.

– Ужас какой! Я не поняла! Ты что, с ними спала? Это у тебя что, слабость такая?

– У меня слабостей вагон и маленькая тележка, о которых люди, как правило, не знают, а это не слабость, успокойся, Тань. Можешь считать, что со мной переспал весь мой взвод. Ты не поймёшь, но если бы было так, то это означало бы, что они все готовы отдать за меня жизнь. Но я была не настолько хорошим комвзвода.

В этот момент я почувствовала себя, как Дмитрий, когда он вытеснял из своего сознания то, чего не мог понять или даже вовсе не хотел об этом знать. Теперь я поняла смысл его слов и о привороте "мы с тобой одной крови" и о том, что он не знает, как воспринимать Верины слова о любви… Что она в них вкладывает?

Мне нужно было над всем этим подумать, мне нужно было понять, что она чувствует...

– А в интимном плане Торопов может догадаться или почувствовать, что ты… другая?

– Не думаю. Нет, – Вера "разморозилась" и снова улыбнулась. – Я хорошо сделана. Наши мужчины нормально относятся к женщинам-киборгам. Многие предпочитают нас женщинам-людям. Мы безотказней, гигиеничней, у нас больше физиологических возможностей для удовлетворения партнёра. Это для Дмитрия я была не настоящей, он к киборгам не привык. А Женя об этом ничего не знает.

– А если бы и Женя узнал, что ты киборг?

– Я думала об этом. И я не знаю, как бы он прореагировал. Не уверена, что хорошо.

– Тебе никогда не хотелось ему признаться?

– Нет. Этого нельзя делать, – сказала Вера. – Это опасно. И для меня, и для тебя. Вот стронем нашу фирму с места и через год, а то и раньше, если иметь ввиду Женю, мне надо исчезать из поля зрения связанных с нами людей. Я не меняюсь, а так не бывает, сама знаешь.

– И что же мы скажем? Куда исчезла Вера?

– Ну, скажем, например, что я уехала жить к дяде в Южную Корею.

– Торопова не жалко?

– Торопов – человек со здоровой психикой. Он от меня вылечится. Время вылечит.

– Ну да. А ты себе найдёшь другого, кто бы тебя защищал… – сказала я.

– Я тактический киборг, Таня. Я сама умею защищаться и защищать.

На этом наш не очень приятный и во многом непонятный для меня разговор не закончился. Вечером у нас появился Ваня.

– Привет! Я вашу самурайку пригнал, а то батя увидел её и решил, что это ему гольф-кар доставили.

– У вас что, поле для гольфа на участке есть? – спросила я, наливая Ване чаю.

– Почему на участке-то? – с серьёзным видом ответил он. – Оно в дому, на первом этаже, из прихожей сразу направо. Как добрались вчера?

– Нормально, – сказала Вера, попивая свой лайм. – Заехали, накопали на Бердском заливе червей, отвезли Женю на рыбалку и домой, спать. Таня не любит рыбалку. Ты знаешь об этом?

– Почему не любишь? – спросил меня Ваня.

– Рыбку жалко, – сказала я. – Вот зацепить тебя крючком за губу и вытащить в безвоздушное пространство. Вы же, военные, всегда так с людьми поступаете.

– А при чём здесь военные и при чём здесь люди? – недоумённо спросил Ваня, внимательно на меня посмотрев.

Я пожала плечами и спросила, глядя ему в глаза:

– Командир взвода должен любить своих подчинённых?

– Разумеется! Иначе они не будут любить и уважать его в ответ, – сказал Ваня и тут же добавил. – Ну, как любить. Такого слова в армии нет. Но если боец тебя не уважает, не верит тебе и если ты почему-то его, как ты говоришь, не любишь, не бережёшь, если ты к нему равнодушен, то откуда ты можешь знать, выполнит он твой приказ или нет, особенно если приказ такой, что легко задвухсотиться можно. Странный какой-то разговор. Тебе зачем? И причём тут рыбалка?

– А я представила, что вот я или Вера в армии служим и командуем взводом, в котором тридцать мужиков и они все в нас влюблены.

– Вот теперь я понимаю, почему у нас красивых баб командиров взводов нет, – рассмеялся Ваня. – Мужики же перебьют друг друга сапёрными лопатками за место в её блиндаже.

– А если не надо будет никого сапёрной лопаткой рубить, а надо отлично нести службу и быть воином и тогда она тебя сама в блиндаж позовёт, – спросила Вера.

– Блин, ну и фантазии у вас, девушки! Вам что, нас с Тороповым не хватает? Ну да, мы то на рыбалку, то на дежурство вот. Извините! Один мужик всяко-разно не тридцать!

Я аж разозлилась.

– Всё, давай, являйся на своё дежурство! Не опоздай, а то тебя твой комвзвода отлюбит по полной программе двумя нарядами вне очереди и я тебя потом до Нового года не увижу!

Но Ваня был не тот человек, которого так легко можно вывести из себя.

– Танечка, звёздочка моя ясная! – поднялся он с табурета и, перегнувшись через стол, поцеловал меня в лоб. – После комвзвода ты у меня на самом первом месте. Вот ключи от вашей самурайки, пошёл я. Пока, Вера.

На встречу с Кербутом мы с Верой отправились вдвоём. Чтобы выглядеть как можно непохожей, сделали совершенно разные укладки, вырядились в разные по стилю наряды, наложили разный макияж и наконец-то купили Вере очки. Кербут нас встретил на проходной и повёл в заводоуправление.

– Вы бы нам по территории экскурсию сделали, Леонид Сергеевич, – улыбнулась Вера. – Нам ещё не доводилось бывать на предприятиях вашего профиля. Или у вас нельзя?

– С удовольствием всё покажу, – Кербут был сама любезность. – Производственная зона там, за второй проходной, а здесь заводоуправление, заводской клуб, кафе-столовая, общежитие и бомбоубежище. Ну, и аллея Славы ещё.

На аллее Славы виднелся небольшой монумент-обелиск и три флагштока с флагами – государственный триколор, флаг области и флаг, как я поняла, завода. Перед входом в управление шумел небольшой фонтан. Уютно, тихо.

Мы поднялись по лестнице на третий этаж и Кербут провёл нас в конференц-зал.

– Алексея Романовича сегодня на заводе нет, – сообщил Леонид Сергеевич, усаживая нас в кресла. – Но он распорядился. Я вам всё, как на духу, и в курс дела введу и, кого скажете, пригласим. Как построим работу?

– Сначала в общем обрисуйте ситуацию, потом решим, с кем нам пообщаться ещё, – Вера выложила на стол из принесённого с собой кейса папку из кожи с красивым тиснением и шикарную авторучку. – Потом организационные вопросы, помещение для наших сотрудников, столы, стулья, ксерокс, компьютер, подключённый к вашей сети, принтер, пропуска, доступ на проходной, доступ к документам.

– Никакие документы выносить нельзя, – сказал Кербут. – Это требование безопасности.

– Разумеется, – кивнула Вера. – журнал-реестр, всё под роспись, копии, если понадобятся на вынос, вы сами цензурируете и визируете. Список сотрудников мы предоставим к понедельнику, их количество определим по результату встречи.

– Договор на аудит тоже подготовим к понедельнику, – подключилась я. – Сумма, сроки, объём и характер официальной части. И не забудьте про обещанную экскурсия.

– Да-да, Татьяна, непременно.

Вот так фирма "Арита-К" начала свою деятельность. До понедельника нам был нужен хотя бы один юрист и хотя бы один аудитор.

– Не дрейфь, Таня, – успокаивала меня Вера. – Мы же здесь будем работать не с китайской и не с немецкой юрисдикцией. Всё наше. Поднимем все предыдущие судебные и арбитражные решения за несколько последних лет, выявим, в чём основные просчёты и причины проигрышей, сформируем пакет рекомендаций, как их избегать. Наша цель не выигрывать конкретные процессы, а сделать так, чтобы их вообще по возможности не было. Так же изучим состояние текущих сделок и соглашений, нужные порекомендуем скорректировать, перезаключить или вовсе от них отказаться в пользу других. Нам не нужны сейчас какие-то очень крутые специалисты. Нам нужны просто специалисты, которые будут всё получать, носить, отбирать, лопатить и обеспечивать мне, так сказать, рабочую среду, при этом производя на заводе заметную и бурную деятельность нашей фирмы. К понедельнику будут у нас и юрист и аудитор – я этим сегодня же займусь. Первые пару дней я буду с ними и мы всё наладим.

Когда я слушала Веру, моя уверенность в положительном результате заметно росла.

Сомов появлялся на занятиях в университете всё реже и реже. Иногда я звонила ему и когда он отвечал, сердито шипела в трубку:

– Сомов, ты где, гад!? Ты учиться собираешься? Семестр только начался, а у тебя уже неуды! Я тебя уволю!

– Серваки получил, Тань, – гундосил Сомов в трубку. – Такие лапочки. Как звери гудят.

– Я же Оле сказала, не пускать тебя до обеда.

– Она и не пускала, пока я на ресепшене ей новый сканер не настроил.

Разговаривать с ним было бесполезно – он решил отчислиться.

– Ты не отчисляйся совсем, Сомов, – увещевала я его. – Возьми академический на год. Вдруг наша фирма не взлетит. Ты два курса закончил, на бюджете учишься, родителей пожалей.

– Да я из-за маменьки сюда и поступил, а хотел всегда в НГТУ на вычислительную технику. Маменька же у меня прокурором района была. Династию ей подавай. Загнала на юрфак. А я её предупреждал, что фигня какая-нибудь выйдет.

– Сомов, – вздыхала я, стоя у его стола в серверной и не зная, как его увещевать. Мне только и не хватало, чтобы его мама-прокурор стружку с нашей конторы, отвращающей её сыночка от учёбы, начала снимать. Ну, вот что ему сказать, если мне в этой серверной даже сесть было не на что. – Ты хоть стул для посетителей поставь.

А что ещё-то?..

– Нечего тут посетителям рассиживаться, – заявил Сомов.

– Чтобы завтра стул был! – сказала я. – Или мне что, приказ издать за подписью и печатью?

– Будет стул, – буркнул Сомов.

В серверной была такая толстенная и тяжеленая металлическая дверь, что ею даже не хлопнешь.

Чуть позже Сомов из университета отчислился. Заставить его учится юриспруденции, когда он с головой погряз в своих компьютерах, никто был не в силах. Даже мама-прокурор.

В последний тёплый и погожий день этой осени мы с Верой успели съездить на природу. А на следующий день похолодало, заветрúло и начались дожди. Мы специально не собирались, поездка случилась спонтанно. После занятий Вера заехала за мной в университет, и мы поехали в офис – я должна была подписать там кое-какие текущие бумаги. Их могла подписать и Вера, имитируя мою подпись, но у нас был уговор – мы так поступаем только тогда, когда я действительно, в силу каких-либо причин, не могу поставить подпись, и подделка подписи Верой согласована. Это было правильно – как директору мне не хотелось бы вдруг столкнуться со своей подписью, которую я не ставила и о которой даже понятия не имела.

В офисе Оля принесла в мой кабинет нужные бумаги – пару счетов, пару платёжек. Ничего важного и доходного, сплошные расходы – проклятие любого директора. Я их подписала.

Спросила Олю, обеспечена ли доставка после рабочего дня с завода домой наших юристов? Пока корпоративного транспорта у нас не было, Оля вызывала и оплачивала для них такси.

Попросила Олю напомнить мне не опоздать завтра на встречу по согласованию дизайна сайта фирмы. Я не хотела общаться онлайн, мне нужно было поговорить с девушкой-дизайнером лично – не дай бог они мне станут втюхивать какой-нибудь джумловский шаблон малоюзабельной корпоративной визитки, от которых в интернете меня воротит.

Ещё Оля мне сообщила, что у нашего арендодателя (с Дмитрием она знакома не была) из-за неких юридических неувязок по сетям не заключён договор на теплоснабжение здания. Она узнала это от управляющей и подумала, что ведь скоро начинается отопительный сезон. Не надо ли как-то попробовать посодействовать арендодателю в юридическом плане с этим договором, раз мы юридическая фирма? Арендодатель может это оценить. Оля соображала в правильном направлении, молодец.

Я посмотрела на Веру, сидящую тут же в кабинете на диванчике и читающую юридический журнал. Она кивнула и сказала:

– Позвоню сегодня Судницкому, спрошу, в чём там дело.

– Я ещё хотела спросить по отоплению, – начала Оля.

– Спрашивай.

– Вокруг ресепшена все батареи далеко, а у меня за стойкой так и вовсе ни одной нет, они все установлены по наружным стенам. А я там уже сейчас подмерзаю, ещё до холодов. Можно мне туда какой-нибудь обогреватель?

– Конечно можно! – сказала я. – Даже нужно. Нам только простуд на рабочем месте не хватало. Сомов здесь?

– Здесь.

Я подняла трубку телефона внутренней связи.

– Сорок четыре, – подсказала Оля номер.

– Твой день рождения, – сказала я Вере, два раза нажимая кнопку с цифрой четыре. – Сомов, привет! … Тут Оля на тебя жалуется, что мёрзнет без твоего внимания. … А вот не надо так нелепо оправдываться. Лучше купи и привези ей электрический обогреватель. … Нет. … Вот прям завтра и выбери, да. … Я Вере скажу, она тебе сбросит. … На твоё усмотрение, но только такой, чтобы противопожарная инспекция с ним ко мне не привязалась. … Хорошо.

Я положила трубку.

– Всё, будем тебя греть, – сказала я Оле.

– Спасибо. Ещё какие-то распоряжения будут?

– Нет. Спасибо, Оля.

– Может тебя куда-нибудь поесть свозить? – спросила Вера, когда Оля ушла. – Ты ела сегодня?

– А давай возьмём бутылочку сухого вина, сырой картошки, солёного сала и поедем куда-нибудь на Бердский залив и картошку в костре испечём, – сказала я. – Давно печёной картошки не ела.

– Никаких проблем, поехали.

– А как мы там дрова нарубим?

– Не беспокойся, просто веток сухих насобираем, да и всё. В конце концов, можно уголь для мангала в магазине купить.

– Не, ветки лучше.

Через час вокруг нас стояла такая замечательная тишина. Мы, прислонясь спинами к сосне, сидели на циновке, вынутой из багажника самурайки, а перед нами тихо потрескивал костёр, пламени которого в солнечных лучах почти не было видно. Впереди за невысоким обрывом чешуйчато серебрилась вода Бердского залива. Я зажмурила глаза, а солнце ласкало теплом моё лицо. Ни одной мушки или комарика – осень.

– Так хорошо, – сказала я, склонив голову Вере на плечо. – Хоть всю жизнь отсюда не уезжай.

– Картошку когда класть? – спросила Вера.

Я открыла глаза и посмотрела на костёр.

– Рано ещё, пусть побольше прогорит.

– Открыть тебе вино?

Я опять закрыла глаза.

– Сейчас. Давай ещё маленько так посидим.

И мы сидели, и какой-то миг я наверное даже ни о чём не думала, или думала, что если так тихо, и уютно, и хорошо, то жить можно долго-долго. Всегда. Хорошо, тихо… Хорошо, тихо и тепло и если жить долго-долго, то всё понятно…

– Ты хочешь жить всегда? – спросила я.

– Вечно?

"А ведь правда, всегда и вечно, это же синонимы", – подумала я и открыла глаза. Костёр как раз превратился в горку покрытых огоньками и белым пеплом углей.

– Уже можно класть картошку, – сказала я, подняв голову с Вериного плеча. – Я сама. Ты открой вино.

Я дотянулась и подняла с земли прутик. Встала, присела перед костром на корточки и принялась разравнивать угольки. Вынула из пакета несколько небольших картофелин, побросала их на угли и прутиком снова сгребла угольки и горячую золу на серединку, засыпав ими картошку.

– Пять минут и будет готово.

Тем временем Вера взяла бутылку с вином, подошла к багажнику самурайки, достала оттуда какой-то ключ и резким движением отбила у бутылки горлышко. Я даже глазом не успела моргнуть.

– Штопора-то у нас нет, – сказала Вера, видя, как я смотрю на её трюк с бутылкой. Она обтёрла скол салфеткой.

– У нас ведь и ножа нет сало резать, – сообразила я.

– Есть пластмассовый, – улыбнулась Вера. – Справимся.

Когда картошка испеклась, я прутиком выкатила почерневшие картофелины из костра, и сложила в кучку на краешке циновки. Вера поставила рядом пластиковую тарелку с толстыми и неровными ломтиками сала и налила в два стаканчика вина – мне побольше, а себе на самое донышко. Мы уселись, по-турецки скрестив ноги, я положила себе на тарелку картофелину, разломила её пластмассовой белой гнущейся вилкой на несколько частей и, бросив вилку в костёр, чокнулась с Верой стаканчиком и выпила вино. Взяв прямо пальцами картошку, откусила кусочек, стараясь не обжечь губы, потом откусила сала и стала есть. Давно хотела.

Вера тоже взяла с тарелки маленький кусочек картошки:

– Ты прямо не чищенную ешь? – спросила она.

– Угу, – кивнула я. – В этом весь кайф. Всё остальное с картошкой можно сделать и без костра. А картошку, печёную в углях, можно испечь только в углях. Попробуй и запомни вкус. Ни в какой духовке или гриле этот вкус не повторить. Некоторые перед тем, как положить картошку в золу, оборачивают её фольгой. Это можно сделать и дома. Оберни фольгой и сунь в духовку. Будет то же самое.

– Но её и в духовке, без фольги, можно запечь точно так же до обугливания.

– Вера, не ломай мне кайф. Считай меня картофельной фетишисткой. А то сейчас скажешь, что картошку можно и зажигалкой обуглить. Только хардкор, только живой костёр.

– Поняла, – кивнула Вера, что-то вытирая салфеткой у меня на губах, видимо сажу. – Вкусно?

– Угу, – кивнула я, жуя. – Ну, так как на счёт жить всегда? Ты, хитренькая, не ответила.

– А тебе как ответить, лирически или логически?

Я хмыкнула:

– Знаю я эти лирические ответы. Красиво, но ни о чём. После таких ответов, если не пузыри пускать, а подумать, то вопросов ещё больше возникает. Отвечай логически, здесь я хоть поспорить смогу.

Вера съела свой кусочек картошки и спросила:

– Определение жизни знаешь?

– Учили, наверное, по биологии в школе, но я не помню.

– На самом деле, определений много, – сказала Вера. – А если определений много, то обычно это означает, что исчерпывающего определения нет.

– Хоть парочку озвучь для примера.

– Например, жизнь – это способ существования белковых тел.

– Ужас какой, – передёрнула я плечами.

– Или другое. Жизнь – это активная форма существования материи от рождения до смерти.

– Вера, ты специально выбрала такие определения, которые состоят из слов, которые сами все не определены? Что такое существование, что такое белковое тело, что такое рождение, что такое смерть?

– Ну, а что такое жизнь по-твоему? – спросила Вера. – Согласно определениям, ты – белковое тело, существующее от рождения до смерти. Вот твоё существование и есть жизнь. Самурайка, не белковое тело, хоть и существует от создания, которое можно назвать рождением, и до окончания функционирования, которое можно назвать смертью. По первому определения это не жизнь, а по второму жизнь, поскольку есть начало и конец. И такой софистикой можно заниматься бесконечно. Философы и занимаются.

Я в свой стаканчик налила ещё вина, выпила и спросила:

– И что, никакого логического просвета? Только хардкор, только лирика?

Вера пожала плечами.

– Вот ты для себя, не зная ни одного определения и даже никогда не думая о них, как различаешь живое и не живое.

– Ну, с живым я могу общаться, – сказала я первое, что пришло мне в голову и показавшееся очевидным.

– Не обязательно, – сказала Вера. – Например, с деревом ты не можешь общаться, с бактерией тоже. А с колонкой Алиса можешь. Подумай ещё. Чем живое однозначно отличается от неживого?

Я откусила картошки, сунула в рот кусочек сала.

– Питание!

– Самурайка тоже питается, – сказала Вера. – Жрёт бензин.

– Тогда размножение! – воскликнула я. – Все живое размножается, даже… – и тут я осеклась.

– Да, я не размножаюсь, – заметила Вера моё замешательство. – Так и ты тоже, кстати. Если подходить персонифицировано, то женщина без мужчины или мужчина без женщины тоже не размножаются. Нужна женская яйцеклетка и мужской сперматозоид. Есть виды, у которых однополое размножение, деление, почкование. Получается, что живые только они?

– Нет, – сказала я. – Мы тоже живые. Просто надо говорить, не "я" могу размножаться, а "мы" можем размножаться.

– Ну, вот тебе и определение, что такое жизнь, – сказала Вера. – Жизнь – это размножение вида.

– Тоже так себе определение, – заметила я. – Что такое вид? Что такое размножение? – Меня увлекла эта игра в логику. – Самурайка, тоже своего рода вид. Вид автомобиля. Мы его производим, то есть он размножается. Выходит, самурайка живая? И жрёт, сволочь, да, – мне стало смешно.

Вера тоже улыбнулась:

– Видишь, как хорошо быть философом. – А теперь вспомни свой вопрос и перефразируй его в рамках нашего определения жизни.

Я подумала и сформулировала:

– Ты хочешь размножаться вечно? Господи, но ведь так никто не спрашивает!

– Конечно, не спрашивает. Зачем об этом спрашивать вид? Он только это, в сущности, и делает. И будет жить, пока это делает. А перестанет размножаться – тут же исчезнет.

– Логично, – согласилась я. – Ну, а самурайка все-таки живая, согласно нашему определению?

– Кто это может знать, – риторически вымолвила Вера. – Люди уже сами как боги. Они воспроизводят самураек и делают их живыми, они воспроизводят роботов и делают живыми их, они воспроизведут звезды и сделаю живыми звёзды. А самих людей, сквозь немыслимые количества попыток, инициированных вселенской волей, не поддающимся никакой логике демиургическим актом извергла из себя алформация, которая есть Бог!

Я, глядя на Веру, от потрясения открыла рот! Это что я сейчас вижу? Киборг, впав в экстаз, читает мне проповедь?

– Таня, очнись, – Вера взяла меня за руку. – Это я тебе воспроизвела лирический вариант, а логический немножечко другой.

– Какой же? – растеряно спросила я.

– В более правильной формулировке это звучит так. Алформационный объект, способный реплицировать себя на основании своего спектра и в иной, отличной от своей, локализации, является живым.

На этом историю про Ритку можно бы и закончить. Вот так, с водевильным "пшы-пшы ниачом" в финале. А что ещё рассказывать? Всё известно.

Дальше будут проходить дни, месяцы и годы, и больше ничего особенного произойти не должно. Фирма "Арита-К" разовьётся и наберёт обороты, я через три года выйду замуж за Ваню, хотя учёбу ещё не закончу, а продолжу в аспирантуре, а затем в Германии в Ганновере. Потом у нас родится дочка, а Вера так и будет жить в Новосибирске, раз в три-четыре года меняя место и перебираясь из одного района в другой, подальше.

Реальная жизнь не похожа на приключенческий фильм или роман – это фраза, сказанная и написанная уже, наверно, миллион раз, удивительно реалистична и правдива. В нашей сегодняшней повседневной реальной жизни киборгу Ритке ещё нет места. Вере, пытающейся стать обыкновенной женщиной, такой, как все, место есть, но всякий раз, как только жизнь заметит в Вере что-то нечеловеческое, Вера "вылетит" с этого места и будет искать себе новое, сначала. Не очень-то завидная судьба – быть всегда и везде иной и постоянно контролировать себя и притворяться, пряча свою инаковость. Наверное, только киборг так может. Нормальному человеку это не под силу – натура где-нибудь обязательно бесконтрольно проявится. Нельзя годами 24 часа в сутки себя контролировать. Даже Штирлиц пёк в камине картошку и беззвучно пел русские песни. Интересно, что бы делала Вера? С нелегально купленным помповиком в багажнике уезжала бы подальше в лес и стреляла, не имитируя человеческую мимику и движения? Не плакать же она туда ездила бы, если говорит, что плакать не умеет, и не картошку печь.

Но нет, история не захотела кончаться.

Костёр наш погас, полностью прогорев, недоеденные картошка и сало были оставлены под сосной "для птичек и белочек", вино вылито на землю, бутылка и тарелка со стаканчиками уложены в пакет и убраны в багажник самурайки вместе с циновкой. Мы ещё постаяли над заливом, глядя на подожжённую закатным солнцем воду, сели в машину и поехали домой. Когда мы по просёлку выехали из леса на шоссе и самурайка набрала скорость, Вера подала мне свёрнутый вдвое листок.

– Что это? – спросила я, беря листок.

– Прочитай.

Я развернула листок. На нем был напечатан на принтере совсем маленький документ:

П Р И К А З

заместителя командира полка по вооружению

от ХХ.ХХ.ХХХХ

г.Новосибирск

Для координации действий и получения дальнейших указаний

ПРИКАЗЫВАЮ:

§1

Старшему лейтенанту Стебловой к Екатерине явиться ХХ ноября ХХХХ г. в 16:00 местного времени по адресу: г.Новосибирск, ул.Хххххххх, ХХ-ХХ.

Форма одежды гражданская.

Заместителя командира полка по вооружению

подполковник А.Захар с

– И что это? – снова спросила я.

– Это приказ персонально мне, – сказала Вера. – Сегодня почтой доставили.

– Куда доставили?

– На адрес ООО "Арита-К", секретарю под роспись о доставке. Мне его Оля передала. Тебе твои бумаги, мне мои. На конверте значилось – Голованёвой Веронике Владимировне.

– А ты у нас Стеблова Екатерина… "к" – это киборг?

– Да.

Так я узнала третье Риткино имя.

====

Конец первой части