Reet-K

6

Если вы ждёте, когда же уже начнётся экшен, то спешу уведомить – не сейчас. Может быть, он вообще не начнётся в том понимании, каким вы его себе представляете, а по мне, так он начался с первой строчки. Для кого-то и взаимодействие (как Вера называет взаимоотношения) с умной колонкой Алиса может восприниматься, как экшен, а для кого-то и совместное проживание на одной жилплощади с киборгом – плюнуть и растереть.

Апрель давно кончился. В июле я успешно сдала экзаменационную сессию и из девятнадцатилетней первокурсницы превратилась в двадцатилетнюю второкурсницу. В июле же мы с Верой на самурайке ездили в Рубцовск и две недели гостили у родителей. Самурайка свой нарядностью им понравилась, а когда мы решили все вместе съездить на рынок за покупками к празднованию моего дня рождения и окончания первого курса и за руль села я, то восторгу, фурору, опасениям и наставлениям не было конца. Как же, их доча, совсем несмышлёный ребёнок, сама водит такой синий и дорогой автомобиль! Умудрилась как-то и права получить и вождение со второй попытки сдать.

– Пап, ты же сам меня на наших жигулях, а потом на тойоте учил. Мама каждый раз чуть в обморок не падала, помнишь, мам?

– Не крути головой! Смотри на дорогу!

– Вот, точно как сейчас! – смеялась я.

В нашей старенькой двухкомнатной хрущёвке нас с Верой укладывали спать "в зале" на разложенном диване. Мы от розетки подтянули туда удлинёнку для зарядки наших "гаджетов". Вера "спала" у стенки и ночью тоже "подзаряжалась". Балкон был открыт, бамбуковая занавеска, колыхаемая налетающим ветерком, чуть слышно постукивала своими бамбучинками, снаружи доносились звуки недалёкой железнодорожной станции, ночью особенно хорошо слышные – дома всё было как всегда.

Как-то вечером на кухне, когда мы с мамой в сумерках сидели вдвоём, она спросила:

– У тебя всё хорошо? Как у вас с Верой отношения, всё нормально, не ссоритесь?

– Всё хорошо, мам. Я учусь, Вера работает, всё нормально.

– Она такая сдержанная, строгая, а ты балаболка всегда была. Не понятно, что вас связывает.

– Может это и связывает. Дополняем друг друга. Она хорошая, с ней спокойно. Правда, как сестра.

– А у неё совсем никого нет.

– Нет. Только дядя, чья квартира, но она про него никогда ничего не рассказывала. А больше никого.

– Бедная девочка, – вздохнула мама. – А друг-то у неё есть?

– У неё Женя – целый Евгений. Здоровый, как медведь. Он бизнесмен, лет тридцать – тридцать пять ему, у него автомойка в Бердске – это рядом с Академом, десять километров, город-спутник. Мы туда ездили вместе пару раз, приглашал нас с Верой на ужин в ресторан. А у нас он ни разу не был, Вера не приглашает никого.

– А у тебя?

– Тоже есть. Витя зовут. Учимся вместе. Он старше на два года, новосибирец, в армии здесь у нас в Рубцовске служил.

– Серьёзно у вас?

Я пожала плечами:

– Жениться пока не собираемся.

– Предохраняйся там хоть.

– Ой, мам.

– Я ж за здоровье твоё беспокоюсь... Как там профессор сверху поживает?

– Нормально. Он бодрый ещё. Курит много – больше, чем папа.

– А ты не куришь?

– Не-е-е. У нас большинство девчонок в группе курят, ага. Вот жила бы в общежитии, может, глядя на них, и закурила. А так… Вера не курит, и я не курю.

Ещё мы с Верой сходили в мою школу. Она недалеко от нашего дома, на соседней улице. Пройти через два двора между пятиэтажками, перейти улицу, и вот она, школа. Трехэтажная, буквой "Н", покрашенная в салатный цвет, и обнесена металлической решетчатой светло-зелёной оградой. За школой спортгородок, мастерские и теплица. Зашли внутрь, а там на вахте охранница незнакомая. Гляжу, в вестибюль по лестнице как раз спускается наша учительница литературы.

– Татьяна Васильевна! – закричала я, маша ей рукой. Она на нас посмотрела и узнала меня.

– Ой, кого я вижу, Таня! Алёна, пропустите, пожалуйста, девочек. Это мои бывшие ученицы.

Охранница кивнула и мы с Верой прошли через турникет.

– Татьяна Васильевна, здрасьте, как я рада вас видеть! – я прижала её руки к груди. – Это моя двоюродная сестра Вера из Новосибирска.

– Здравствуйте! Вы очень похожи, сразу видно, что сёстры. Надолго приехали?

– На недельку, родителей попроведовать.

– Встречала твою маму, она сказала, что ты теперь в университете учишься, на юридическом, кажется?

– Да, в НГУ на юридическом, закончила первый курс. Без хвостов! Как вы всё про всех помните?..

– Мы всех помним. Вы же по десять лет растёте у нас на глазах. Все наши ребятишки. Своих-то видела кого-нибудь?

– Некоторых видела, да. С некоторыми созванивались. Кто где сейчас. А я вот Вере нашу школу хочу показать.

Наш класс был на третьем этаже и после разговора с Татьяной Васильевной мы отправились туда. В школе стояла тишина, коридоры пустые, безлюдно, каникулы. Откуда-то пахло свежей краской. Класс мой располагался в самом дальнем конце этажа и оказался заперт.

– Ты десять лет в этой школе училась? – спросила Вера.

– Одиннадцать, – мы уселись на широкий подоконник одного из окон в рекреации. – Первые три года – начальная школа – наш класс был на первом этаже, а потом здесь – кабинет математики. Наша классная не Татьяна Васильевна. Она нам русский и литературу преподавала. А у нас Пелипенко Евдокия Всеволодовна – математичка. Она в школе, наверное, самая старшая по возрасту – ещё маму учила, заслуженный педагог. А ты как училась?

– Киборги не учатся в человеческих школах. У нас же нет детства. Мы сразу взрослые. И учат нас по-разному, согласно специализации. У военных это что-то скорее похожее на ваше военное училище. Два года. Год общий курс, год специализация.

Зря я её спросила. Даже представить не могу, какой она была, когда сюда попала. Видимо всё же, Дмитрию пришлось очень нелегко с ней. Как же он её всему человеческому учил?

– А до того, как сюда попасть, тебе много приходилось с людьми общаться и жить среди них?

– Два года в училище, но там людей мало – только персонал. Потом два года на "срочке" рядовой – там, наоборот, больше людей, киборгов мало, а потом ещё четыре года уже контрактная служба, пока на Тампе всё это не случилось.

– Выходит, тебе, – я посчитала. – Со здешними всего 12 лет?

– Выходит, да.

– А сколько киборги живут?

– А никто толком пока не знает, – сказала Вера. – Всю механико-электронную часть можно апгрейдить или менять теоретически бесконечно. Живые ткани, собственно говоря, тоже, это как и у людей, и у сигомов, а вот мозг. Он у нас различается, конечно, но основа у него одна, человеческая, и личность – это, всё же, мозг, а не нога, рука или даже сердце, но ни один киборг, насколько я знаю, пока своей смертью от старости не умер. Вся наша смертность от прочих причин – несчастные случаи, катаклизмы, катастрофы, преступления, войны.

– А суициды были? Теоретически, киборг же может лишить себя жизни?

– Может, причём легко – нет таких психологических барьеров, как у человека. Вернее, они есть, но их легко снизить или вовсе отключить. Но я про суициды среди киборгов ничего не знаю, хотя, скорее всего, были.

– Весёленькую мы тему завели, – задумчиво сказала я, глядя в окно на зелёный школьный двор. – Пошли домой, а то мама с работы придёт, а нас нет – потеряет.

В выходные, уже на папиной машине, мы съездили в деревню – двадцать километров от Рубцовска по гравийной дороге. Там у нас дом с участком, оставшийся после смерти бабы Нади, моей бабушки и маминой мамы. В домике никто не жил, за ним приглядывали соседи, а на участке они садили картошку, чтобы он не пустовал и не зарастал сорняком.

В деревне поехали на кладбище, сходили на могилку бабушки, посетили могилы близкой родни – я, считай, никого из них не знала или, если знала, почти не помнила живыми. На кладбище какие-то могилы были ухожены, окрашены, убраны искусственными цветами, а какие-то, было видно, что давно заброшены. Свежих не было вовсе.

– А здесь сейчас уже не хоронят. Где-то новое место отвели, – сказала мама, когда я обратила на это внимание.

В домике было веселей. На участке вдоль заборов росла малина и несколько кустов смородины и крыжовника. На яблонях во дворе густо висели красные ранетки. Повсюду таская за собой Веру, я "попаслась" и в малиннике, и у смородины, и под яблонями. Вера тоже "пробовала" всю эту "кислятину", а я ей вполголоса объясняла, как нужно зажмуривать глаза, сжимать губы и причмокивать, когда ешь кислое. Зелёного садового клопа-вонючку, который просто не мог мне не попасться, я тоже Вере показала и, посадив на листочек, дала понюхать. Так же показала ей деревенскую баню и деревенский туалет – учиться, так учиться. С большим интересом (это фраза такая, а на лице у Веры при этом каких-то особых эмоций не отразилось) она понаблюдала за курами и коровой с телёнком, прохаживающимися в соседском дворе за высокой сетчатой оградой.

– Ты их раньше, что, не видела?

– Видела, конечно, но вживую, нет. Ты же тоже не всех животных видела вживую?

– Ну, так-то да, – согласилась я. – Вернёмся в Новосибирск, надо будет в зоопарк сходить. Там такой крутой зоопарк, я по инету смотрела, а мы не были.

– Я несколько раз была с Дмитрием, – утёрла мне нос Вера. – Некоторых животных знаю по именам.

– Кого, например?

– Белых медведей Кая и Герду, снежного барса Ишима, орангутанга Бату…

– Это где такие медведи и орангутанги? – раздался мамин голос. Она, надев оранжевые резиновые перчатки, надёргала в огороде лебеды и принесла охапку к сетке, чтобы перебросить корове и курам.

– Да это у нас в зоопарке в Новосибирске. Вера вон даже имена зверей помнит.

– А нас с отцом Валя со Славиком тоже туда водили. Давно, правда. У нас тут свой зоопарк, кормящий.

Телёнок как раз начал сосать у подошедшей к лебеде коровы вымя. Вера улыбнулась.

Перед отъездом мама и соседка тётя Нюся (Нюрочка, как её называла мама) обменялись гостинцами – мама тёте Нюсе отдала пакеты со всякими "городскими" вкусняшками, тётя Нюся маме – с "деревенскими". Так уж заведено.

Попрощавшись, мы, уехали. Перед окончательным отбытием в Рубцовск ещё завернули на озеро – давненько я его не видела и хотелось посмотреть, как оно там. На заросшем травой берегу прохаживались домашние гуси, слева, где вдоль кромки воды росли ракиты и ивы, разросся высокий камыш, и над водой не было видно ни одной чайки, а раньше одна-две обязательно летали.

– В классе пятом или шестом я последний раз здесь купалась.

– Как шестой закончила, – сказала мама, глядя из-под руки на озеро. – Тем летом баба Надя умерла и тебя сюда на каникулы больше не возили.

– А ты плавать умеешь? – спросила Вера.

– Маленько умею, по-собачьи. И нырять умею с открытыми глазами.

– Надо нам в бассейн записаться и научить тебя плавать, – сказала Вера.

Мама с любопытством на неё посмотрела, и я подумала, что сейчас обязательно что-нибудь скажет, но она ничего не сказала.

В день отъезда из Рубцовска мы решили отбыть пораньше, чтобы добраться до Новосибирска засветло. Родители провожали нас до машины. Перед этим папа несколько раз спускался с третьего этажа с поклажей и укладывал всё в самурайку. У мамы, как всегда, глаза были на мокром месте, мы попрощались, обнялись, поцеловались все друг с другом и наконец-то мы с Верой сели в машину.

– Счастливого пути! – мама через окошко нас перекрестила. – Осторожненько езжайте, девочки, не гоните.

Мы тронулись, я помахала родителям рукой, а они помахали нам. Мы выехали со двора на улицу, объехали квартал, проехали мимо школы, в окнах которой ослепительно сверкало отражённое восходящее солнце, и поехали домой. Вскоре ветер, врывающийся в окно, высушил мои ресницы, к которым я специально не прикасалась, чтобы не размазать. Вера молчала.

– Странные люди, да? – сказала я, закрыв окно и включив кондиционер. – Плачут, смеются...

– Нормальные, – сказала Вера. – Так вы устроены. Я вот не смеюсь и не плачу.

– У тебя вообще нет слёз?

– Слёзы есть. Слёзная жидкость для смачивания или омывания глаза. Но у меня этот механизм не связан с эмоциями. Эмоции сами по себе, слёзы сами по себе.

– А глаза, как орган зрения, у нас одинаковые?

– В целом да, но есть и отличия.

– Какие?

– У меня в каждом глазу есть ещё глаз, и все эти глаза показывают разное. Если всё нормально, то я вижу так же, как ты, плюс на это изображение накладываются ещё изображения, которые выводят контекстные и персональные данные.

– Но это же должно мешать смотреть! – воскликнула я, представив что-то похожее на виртуальные очки, только внутри. – Надо постоянно перефокусироваться.

– Нет, не так! Ничто не мешает и перефокусироваться не надо. – Сейчас попробую объяснить. В глазу у нас – и у тебя и у меня – есть слепое пятно. Это такое место на сетчатке, куда сходятся все волокна от зрительных рецепторов и уходят в мозг. Где этот пучок проходит сквозь оболочку, там рецепторов нет, и этим местом мы не видим, потому его и называют "слепое пятно". Представь, ты смотришь на пейзаж за окном, а посредине чёрное пятно. Представила?

– Представила. Но пятна же нет!

– Есть, просто мозг делает так, будто пятна нет. Мозг всё время его закрашивает для тебя чем-то подходящим по цвету и фактуре, аппроксимирует, а так как глаз всё время движется, мелко дрожит, то это место мы то видим, то не видим, а мозг, когда не видим, заменяет тем, что только что видели и получается, будто никакого чёрного пятна нет.

– А оно есть, – понимающе кивнула я.

– А оно есть, – подтвердила Вера. – И вот, в мой глаз перед слепым пятном поместили камеру. Ма-а-ахонькую. Если бы её поместили не над слепым пятном, то она мешала бы свету попадать на рецепторы, загородила бы видимость, а раз она над слепым пятном, то я её тоже не вижу. А камера всё прекрасно видит, и то, что она видит, она, как и рецепторы, оправляет в мозг, но поскольку у меня два мозга, живой и электронный, чтобы не мешать живом, всё отправляется в электронный. Он полученное изображение обрабатывает, распознает на нём различные, понятные ему, образы, например, предметы, надписи, коды, метки и тому подобное, и получает из сети обо всём этом информацию, формирует её, как картинку со схемами, надписями, пояснениями и отправляет в зрительный нерв, накладывая на то, что видит биологический глаз, и уже это смикшированное изображение попадает в живой мозг, где я вижу картинку, на которой всё подписано, отмечено, выделено, снабжено нужными комментариями и пояснениями.

– Ну, ничего себе, ты так видишь?!

– Видела. Сейчас, конечно, не так. Это зрение контекстное или сетевое и чтобы оно полноценно работало, нужна сеть, а сеть осталось там. А к здешней сегодняшней сети мой мозг не подключён – это другая сеть, не такая, и потому сейчас в контекстном режиме я вижу только то, что есть в мозге локально, а в нём лишь минимум.

– А к сегодняшней сети твой мозг нельзя подключить?

– Можно. И какой-нибудь исследовательский центр, отдай ему меня на опыты, обязательно подключил бы, но я сама этого сделать не могу. Это, как ты не можешь сама себе сделать операцию по замене хрусталика, хотя это и не сложно. Хирурги нужны и оборудование.

– Ясно. А персональные данные? Ты сказала, есть контекстные и есть персональные.

– С персональным режимом всё в порядке. Для него сеть не нужна. Мой электронный мозг посредством разных датчиков и естественного мозга собирает самую разнообразную информацию о моем организме, оформляет её в виде картинок, диаграмм, надписей, и накладывает на изображение, поступающее через зрительный нерв в естественный мозг, и я всегда вижу, что и где у меня творится. Датчики вкуса, запаха, тактильных воздействий, усилий, температуры, давления, напряжения и тэдэ и тэпэ. Что-то можно подрегулировать, что-то может потребовать действий, какого-то вмешательства. Как бы, пульт управления самой собой.

– Здорово!

– Да, неплохо. У людей и у сигомов в наше время тоже всё это есть, если кто желает. Отличается нюансами, но в целом очень похоже. Я в нынешнем интернете смотрю, сейчас это на уровне разработки нейро-компьютерного интерфейса и различных бионических и электронно-механических органов слуха и зрения. Так что, уже вот-вот появится. Я про это писала на своей страничке в АфтерШоке. Найди мою статью "Волшебная таблетка" и почитай.

Я взяла смартфон, нашла страничку и стала читать:

Волшебная таблетка

Выглядеть дураком не хочет никто, но, не сомневаюсь, каждому приходилось оказываться в ситуации, когда знаний и опыта явно не хватало, а возможности "на лету" эту нехватку восполнить не было. Не очень-то приятно сидеть в компании собеседников, когда речь заходит о предмете, о котором у тебя нет ни понятия, ни представления, ни мнения. Сразу оказываешься "лишним".

Если плохо учился, если мало читал, если ничего не слышал, не видел и ни о чём не думал, то, как говориться, "лучше молчи – умнее будешь казаться". Слушать, видеть, читать, учиться и думать – это долго и утомительно. Сформировать своё понимание, суметь его сформулировать, высказать и подкрепить аргументами могут далеко не все. Вот если бы была такая волшебная таблетка!.. Проглотил её и ты умный, ты всё знаешь, у тебя на всё готов ответ и не надо жечь лучину, портить глаза и тратить время, наживая сколиоз, над скучной книжкой.

До недавних пор такой таблетки не было, но теперь она появилась – это интернет. И пусть проглотить таблетку мы всё ещё не можем, но она уже у нас в руке, она создаёт в нас иллюзию всеведенья. В неё напихано столько всего, что и не глотая, мы чувствуем себя умнее. Пусть знаний не прибавилось, но теперь можно не молчать смущённо, когда собеседники заводят разговор о чём-то неизвестном. Есть таблетка в потной ладошке! Стоит её немножко встряхнуть и вот тебе готовые знания, суждения и даже выводы на нужную тему!

Пусть таблетка "грязная" и содержит "токсичное" количество информации вторичной, тривиальной, избитой и откровенно ложной. Пусть подавляющее большинство страничек в и-нете не содержат никакой первичной информации и являются плохо структурированным цитатником уже миллион раз цитированного. Пусть поисковик по запросу выдаст тысячи ссылок, просмотреть и тем более изучить которые в обозримое время не представляется возможным. Мы справимся, мы пробьёмся! Мы поймём, что существуют 5-10 ключевых работ, которые содержат 90% всего полезного и значимого по интересующему вопросу, а остальное – это компиляции, цитаты, перепевки, вариации и т.п., имеющие очень низкий уровень информативности. Нас не испугают ни сама "интернет-помойка", ни царь этой помойки – поисковик.

Будем надеяться, что таблетку рано или поздно очистят. Нет, её не сделают идеально стерильной и абсолютно безвредной. Она всё равно будет содержать вредные примеси и специализированные добавки – рекламу, манипулирование, порнографию, но, по крайней мере, от многократного дублирования, "белого шума" и вредоносных паразитов её должны избавить.

Стадия нулевая – таблетки нет

Если таблетки нет, за информацией мы должны "ходить" сами – в школу, в университет, в библиотеку, в поход. Информация рассредоточена по множеству "источников", плохо структурирована и труднодоступна. "Источники" очень разнообразны, но я бы их свела к трём видам:

– общий (книги, изображения, аудио-видеозаписи – всё, что можно "оцифровать");

– чужой (чужие знания, опыт, которые можно получить только при личном общении);

– непосредственный (информация, для восприятия которой необходимо "личное участие" – впечатление от пейзажа, от блюда, от секса и т.п.).

Лишь за той информацией, которая у нас в голове, "ходить" не нужно – она всегда при нас. Добавлю четвёртый вид источника:

– личный (собственные знания, опыт).

Информация, которую мы получаем, практически не зависит от внешнего контекста и абсолютно не зависит от внутреннего, т.е. на неё окружающая нас обстановка и наше внутреннее к ней отношение никак не влияют – она не умеет "подстраиваться" и не "оценивает" уровень нашей информированности ею.

Стадия первая – таблетка в руке

(Каждая следующая стадия не отменяет предыдущих, но включает их в себя.)

При появлении таблетки в руке все "общие" источники сливаются в один – в таблетку. В идеале, информация из таблетки может быть структурирована практически по неограниченному числу формальных параметров и их комбинаций, что позволяет её быстро находить, сопоставлять, подбирать, отбирать, анализировать и т.п.

Таблетка, при высокой степени структурированности содержащейся в ней информации, уже может "выстроить" наш внутренний "псевдоконтекст" (анализируя запросы) и управлять потоком входящей для нас информации (контекстная реклама).

Стадия вторая – таблетка на глазу

Чем ближе таблетка из ладошки будет перемещаться к мозгу, тем больше контекст должен ею управлять.

Для лучшего понимания этой фразы вспомните, например, про свой смартфон или про виртуальные очки. Проглотить таблетку мы не можем, но почему бы её из руки не переместить поближе – к глазам, к ушам, к показателям пульса, давления, двигательной активности? Таблетка будет "видеть" то, что видят глаза, "слышать" то, что слышат уши, "знать" значения прочих показателей и, анализируя этот контекст, будет давать подходящую информацию глазам и ушам, а те отправлять её в мозг, т.к. сама таблетка это делать не может, да и не должна.

И вот тут возникает новый аспект деятельности таблетки – она уже может воспринимать доступный ей и более широкий, чем ранее, внешний контекст. Не думаю, что в этом плане есть что-то сложное. Распознавание образов (лиц, предметов, обстановки), ключевые слова, фразы, звуки, навигация (местоположение), электронные метки, штрих-коды (любая дополнительная информация), обмен информацией с другими таблетками и иными устройствами (интернет-вещи) и т.д. Таблетка находится в специализированном инфополе – в "родной" для себя среде и может, сообразуясь с контекстом, поставлять информацию из инфополя нашим органам чувств (зрению, слуху).

Конечно, всё ещё сохранятся формализованный подход, т.к. таблетка знать не знает и ведать не ведает, что у "хозяина" в голове, какая информация для него важнее и какая степень детализации и глубины необходимы, а если интерес "хозяина" не в контексте, то таблетка и вовсе не может "самостоятельно" ничего "понять". Вот если бы ей получать контекст как извне (от окружающего мира), так и изнутри (от хозяина).

Стадия третья – таблетка в голове

Всё, описанное выше, так или иначе, сегодня уже реализуется и поскольку на АфтерШоке тусуется народ исключительно умный и у каждого таблетка "в руке" или "на глазу" уже есть, то ничего нового я пока не сказала.

Чтобы третья стадия наступила, таблетку надо "проглотить". Она должна уметь взаимодействовать с мозгом непосредственно. Схожие попытки уже предпринимаются, и я не буду тратить время на поиск описаний сегодняшних достижений и опытов по разработке интерфейса мозг-компьютер. Даже любимый на АШе Илон Маск что-то такое анонсировал.

По моему мнению, разговоры о попытках что-то "записывать в мозг" сегодня преждевременны и даже глупы, особенно если речь идёт о записи "в реальном времени". О снятии "копии" мозга ещё как-то можно гипотетически рассуждать (перед смертью из мозга инфу "слили", а потом "залили" в другой мозг), но и это для меня на грани дурдома.

Для реализации третьей стадии записывать в мозг ничего не надо. Во-первых, зачем, а во-вторых, у нас есть всё для того, чтобы информация записывалась в мозг в реальном времени – наши органы чувств и нервная система. Таблетке не надо ничего записывать, ей достаточно подавать в нужные нервные узлы нужные сигналы, которые будут восприниматься нами, как зрительные, или звуковые, или какие там ещё бывают, образы, а уж мозг с этим пусть сам разбирается, как разбирается вот уже сотни тысяч лет.

А как же таблетка будет считывать информацию из мозга? Я думаю и это таблетку не затруднить, если не пытаться учить её "понимать" считываемое и ограничиться лишь формальным подходом. Опять же, мы и сами толком не знаем, что такое "понимать" и как это понимание происходит. Вполне вероятно, что наш мозг тоже недалеко ушёл от формализованных методов обработки информации, просто пока мы не доросли до его логики и математики.

Предположим, у нас есть некая карта мозга. Мы знаем, что согласно карте такие-то участки мозга проявляют регистрируемую активность при работе со зрительными образами, такие-то со звуковыми, такие-то с абстрактными, такие-то с конкретными, такие-то при тактильном воздействии, такие-то при температурном, такие-то при гневе, такие-то при страхе… (Я пишу очень условно, лишь для иллюстрации, не владея никакими специальными знаниями и не предлагая никаких конкретных решений). Таблетка прекрасно может "понимать", откуда идёт сигнал и получать его структуру для анализа.

Структуру же сигнала я представляю, как некий гештальт-спектр, порождённый слиянием гештальт-спектров более низкого уровня, порождённых слиянием гештальт-спектров более низкого уровня, порождённых слиянием гештальт-спектров более низкого уровня… этакая рекурсия… порождённых слиянием элементарных (простейших) гештальт-спектров. Вот здесь и нужны математики, чтобы найти или разработать подходящие математические модели.

Сопоставляя локацию сигнала, его интенсивность и его структуру, таблетка вполне может получить внутренний контекст, чтобы определит, в какую сторону рыть и как глубоко.

Если гештальт-спектры разных образов у разных людей одинаковы (что навряд ли) или похожи (что возможно), то задача упрощается.

Выше я писала, что

"Информация может быть структурирована практически по неограниченному числу формальных параметров и их комбинаций, что позволяет её быстро находить, сопоставлять, подбирать, отбирать, анализировать и т.п."

Ничто не мешает структурировать информацию и по гештальт-спектрам.

Если же гештальт-спектры образов у разных людей различные, то задача усложняется, но всё равно решаема – просто проглоченная таблетка не будет сразу "понимать" хозяина. Она будет постепенно учиться его понимать. И если таблетку "проглотить" ещё в роддоме, то к тому времени, как хозяин заговорит, таблетка вполне себе будет "знать", какой гештальт-спектр что означает и прекрасно свяжет хозяйские "хотелки" с инфо-сферой.

Осталось лишь понять, как и кто будет составлять практически бесконечную базу гештальт-спектров в инфо-сфере? А её будут составлять все, "проглотившие" таблетку. Им для этого ничего особенного и делать-то не надо. Всё как всегда – нужно учиться, читать, слушать, видеть и думать, а таблетка в процессе обучения будет получать внешний и внутренний контексты и устанавливать между ними связи, чтобы в следующий раз этими связями воспользоваться для обслуживания хозяина.

Информации у каждого будет – море разливанное, ума – палата, возможностей – немеряно, но дураки как были, так и останутся. Можете не сомневаться.

Я прочитала статью и прочитала все комментарии под ней. Меня особенно поразил один, где Веру спрашивали, уж нет ли у неё в мозгу такой "таблетки"?

Вот она сидит рядом со мной, ведёт нашу самурайку и я знаю, что "таблетка" в мозгу уже есть. Пусть пока только у Веры, но буквально завтра она появится у меня, у кого угодно и это никакая не фантастика.

А про плакать мы с ней ещё поговорим, потому что я не знаю, что ей ответить, если она спросит: "Почему ты плачешь и зачем тебе это вообще уметь делать?" Человек и не станет о таком спрашивать – он знает, что никто не ответит. А Вера спросит.