Рим. Полная история города

Глава третья. Беспокойные соседи и сожженная рука

Согласно общепринятой версии (то есть — по Титу Ливию, ибо других авторитетных источников в нашем распоряжении нет) этрусский царь Ларс Порсена, резиденцией которого был не сохранившийся до нашего времени город Клузий, начал войну с Римом после свержения Луция Тарквиния Гордого. Все выглядит логично — лишившись власти, Тарквиний Гордый обратился за помощью к соплеменнику-этруску, тот согласился помочь и пошел на Рим. «Прежде никогда не был так напуган сенат, ведь очень могущественным был тогда Клузий и грозным было имя Порсены», — пишет Ливий. Однако взять город приступом этруски не смогли, пришлось им начать осаду.

С этой осадой связана широко известная легенда о Гае Муции Сцеволе, имя которого стало нарицательным для обозначения беззаветного самопожертвования.

Юноша Гай из патрицианского рода Муциев[10] решил пробраться в этрусский лагерь и убить Порсену. Чтобы римляне не сочли его перебежчиком, Гай Муций явился в сенат и объявил о своем намерении. Сенаторы обрадовались и благословили храбреца. Удача сопутствовала Гаю — он благополучно добрался до царского места, где Порсена выдавал войску жалованье. В лицо Порсену Гай Муций не знал, но он логично рассудил, что на царе должны быть самые роскошные одежды… и убил богато одетого писца, сидевшего рядом со скромно одетым Порсеной (вот еще один пример в копилку пользы скромности).

Бернардо Каваллино. Гай Муций Сцевола против короля Порсены. Ок. 1650 год

Муция схватили и поставили перед Порсеной, который велел развести огонь для пыток. Когда принесли жертвенник с разожженным огнем, Муций сам сунул правую руку в пламя и держал ее там до тех пор, пока она не обуглилась. При этом он сказал Порсене: «Знай, насколько мало ценят плоть свою те, кто жаждет великой славы!» — и добавил, что еще триста таких же храбрецов-римлян готовы совершить покушение на вражеского царя. Пораженный (и явно перетрусивший) Порсена велел отпустить Гая Муция и поспешил заключить мир с римлянами. За потерю правой руки Муций получил когномен «Сцевола» («Левша»).

Согласно одной из альтернативных версий, когномен «Сцевола» в роду Муциев появился как-то иначе, а подвиг Гая был придуман для того, чтобы подчеркнуть моральное превосходство римлян над этрусками и прочими народами — вот мы какие! А что? Вполне годное предположение.

Некоторые историки считают, что Порсена сумел взять Рим и какое-то время правил им лично, не передавая власти Тарквинию. Есть и такие, которые идут дальше и приписывают Порсене свержение Тарквиния. Пришел, изгнал законного римского царя, правил некоторое время вместо него, но впоследствии тоже был изгнан.

Факт пребывания Рима под властью этрусского царя был весьма неприятным для римлян и расходился с культом непобедимости Рима, поэтому в более поздние времена историю слегка подретушировали — придумали Лукрецию и революцию. А на самом деле все было проще: избавившись от власти этрусского царя, римляне решили, что лучше будет установить республику, нежели восстанавливать монархию. Что же касается Луция Юния Брута, то его могли придумать для возвеличивания плебейского рода Юниев, к которому принадлежал Марк Юний Брут, видный политик и убийца Гая Юлия Цезаря (вспомним сакраментальное: «И ты, Брут!»). Связь, пусть и по женской линии, с последним царем Рима весьма способствовала поднятию престижа Юниев. Так-то вот.

Надо сказать, что римлянки в своем героизме не уступали мужчинам. Согласившись снять осаду, Порсена потребовал от Рима заложников, которые были ему предоставлены. Среди заложников оказалась девушка по имени Клелия, которая сумела устроить групповой побег (Ливий пишет о том, что она увела с собой «отряд девушек»). Разгневанный побегом, Порсена потребовал выдать ему Клелию, которая, как вдохновительница неповиновения, интересовала его больше других беглянок. Когда Клелия вернулась, Порсена похвалил ее за доблесть и отпустил, разрешив взять с собой часть заложников по собственному выбору (стоило ли вообще «городить огород», требуя возвращения Клелии?). Сострадательная Клелия выбрала несовершеннолетних пленников, которые тяжелее всего переносили тяготы своего положения. За отвагу и гуманизм Клелии в Риме оказали небывалую почесть — воздвигли ей памятник в виде конной статуи.

А в московском Пушкинском музее хранится первоначальный вариант картины Рубенса «Муций Сцевола перед Порсеной» (ок. 1630). Муций держит руку в пламени и сурово смотрит на этрусского царя, поза которого выдает смятение, переходящее в ужас.

Плакат к кинофильму «Колосс Рима». 1964 год

В 1964 году режиссер Джорджио Феррони снял картину «Колосс Рима», главным героем которой стал Муций Сцевола. Сценаристы дополнили материал, полученный от Тита Ливия, историей любви Муция и Клелии. Эта вольность, а также костюмы героев вызывают нарекания у историков, но в целом получился добротный исторический боевик с лавстори в стиле «Клеопатры» (но «Клеопатра» все же круче).

Что изменилось в Риме после замены монархии республикой с точки зрения простого римского обывателя? Как изменился сам город?

Жить стало веселее, в том смысле что исчезла тирания, оказывавшая тормозяще-угнетающее воздействие как на общественную жизнь, так и на развитие общества. Римляне хорошо «подстраховались» — вместо одного тирана теперь правили два консула, избираемые на один год центуриатными комициями. «Комиция» («комиссия») переводится как «собрание». «Центурия» — это «сотня». В армии так называлось подразделение из ста воинов, всадников или пехотинцев. Каждый взрослый (и дееспособный) гражданин Рима был приписан к определенной центурии. Такое деление было установлено Сервием Туллием. Одна центурия имела один голос. Во время комиций члены одной центурии совещались между собой, а затем голосовали от имени всей центурии. Так было проще, ведь удобнее сосчитать сто девяносто три голоса (столько центурий было изначально), чем голоса девятнадцати тысяч граждан. С политическо-управленческой точки зрения так тоже было удобнее, ведь в большинстве случаев каждая центурия голосовала так, как хотелось ее наиболее влиятельным или наиболее богатым членам. Разумеется, свободный гражданин не может принуждать к чему-то других свободных граждан, но ведь можно обойтись и без прямого принуждения. Например, сказать: «Я устрою роскошный пир для всех, если сегодня победит уважаемый Луцций Апулей!».

Вместо одного царя, правящего десятилетиями, ежегодно избираются два консула… Иначе говоря, вместо одного правящего клана, сформировавшегося давно и надолго, ежегодно у ряда людей, входящих в ближнее окружение консулов, появляются новые возможности… Как говорят картежники, «чем активнее тасуешь колоду, тем лучше будет расклад». Вряд ли бы Рим стал Великим Римом, останься он монархией… Впрочем, наивысшего своего могущества Римское государство достигло в имперский период, когда республика вновь сменилась монархией. Но это совсем другая история и совсем другой разговор.

На левом берегу реки Тибр, за пределами изначального Рима, находилось огромное поле, весьма удобное для военных и гимнастических занятий. Поле получило название в честь бога войны Марса. Статуя и алтарь Марса находились в центре поля, а по краям его располагались казармы и прочие военные постройки.

Марсово поле имело очень важное значение для Рима. Если вы думаете, что для голосования римляне собирались на Форуме, то ошибаетесь. Центурии являлись воинскими подразделениями, а в Риме, ради пущего спокойствия горожан, было запрещено пребывание воинских подразделений («Тот, кто имеет в руках оружие, да не смеет пересечь священных границ Рима»). Это строгое табу касалось и тех «штатских» граждан, которые собирались на выборах по центуриям, поэтому центуриальные комиции могли проводиться только на Марсовом поле. Разумеется, столь важная для города территория на деле была его частью, а не пригородом. Поле потихоньку застраивалось, но центральная часть его оставалась свободной. Сама же низина, в которой находилось поле, имела площадь около двухсот пятидесяти гектаров.

Макет-реконструкция Марсова поля по состоянию на 300 год н. э.

На Марсовом поле не только упражнялись и голосовали, но и проводили так называемый ценз — составление личных и имущественных списков граждан, иначе говоря — перепись населения. Проведением ценза занимались выборные чиновники-цензоры. То, что цензоры выбирались из бывших консулов, позволяет составить представление о высоком статусе этой должности. Цензоры не просто вели поголовный и поимущественный учет, они также надзирали за нравами, финансами и использованием общественного имущества. В отношении граждан, которые, по мнению цензора, поступали «безнравственно», могло быть вынесено замечание («нота»), с объяснением причин, по которым отнимались гражданские или сословные права. И подобной дискриминации цензор мог подвергнуть любого римлянина. Короче говоря, цензоров в Риме уважали больше, чем консулов.

Мы на Дне выборов в Древнем Риме. С раннего утра толпы горожан, сопровождаемых рабами, которые несут корзины с питьем и легкими закусками, направляются к воротам, ведущим на Марсово поле. Римляне одеты в праздничные тоги…

К слову о тогах. Оборачивать себя этим куском белой шерстяной материи могли только свободные граждане Рима мужского пола, так что тога была не просто одеждой, но и знаком гражданства, знаком статуса. Тога берет свое начало от первобытной тканой одежды, пришедшей на смену шкурам. В незапамятные времена тоги носили все — и мужчины, и женщины, и дети, потому что ничего другого не было. Днем в ткань одевались, а ночью она служила подстилкой и одеялом. Но со временем это одеяние «приватизировали» свободные граждане. «Владыки мира, народ, одетый в тоги» — так называл римлян поэт Вергилий.

Хотите одеться по-древнеримски? Вам понадобится не менее четырех с половиной метров белой ткани (шерстяной — римляне любили добротные материи), а если ваш рост выше ста восьмидесяти сантиметров или же природа не обидела вас комплекцией, то берите все шесть — не ошибетесь. Классическая тога имела эллипсовидную форму и в самом широком месте ширина ее составляла около двух метров. Между нами говоря, весила тога изрядно, надеть ее можно было только с посторонней помощью, а стирка (ручная, какая же еще?!) представляла собой ту еще мороку, поэтому многие римляне не горели желанием в нее облачаться. Но как можно надеть вместо исконной-достойной тоги тунику — матерчатый мешок с отверстиями для головы и рук, прообраз современных одежд? Окружающие примут тебя за малодостойного чужестранца или, того хуже — за презренного раба. Престиж важнее всего, да и традиции нужно чтить, ибо ими силен Рим. Так что надеваем тогу. О том, как это правильно сделать, нам расскажет Мария Сергеенко, одна из выдающихся отечественных антиковедов.

«Для тоги брали кусок материи в форме эллипса, обычно вдвое или втрое больший, чем это требовалось по фигуре. Материю эту брали обеими руками за ее широкий край, захватывая примерно треть всего куска и, собрав его складками, перекидывали через левое плечо так, чтобы покрыта была левая рука и спереди конец свисал почти до самой земли (конец этот назывался lacinia). Затем материю (около трети ее по ширине) пропускали под правой рукой (в старину ее натягивали туго по спине), на высоте бедра опять собирали в складки и, протянув по груди наискось, перекидывали конец через левое плечо: это была «перевязь» (balteus или praecinctura); натягивать ее надо было так, чтобы она не «душила человека», но чтобы и не обвисала… Остальную часть материи (захвачена была ведь только треть ее) спускали полукругом, тщательно располагая в нем складки, чуть пониже колена — это sinus, и перекидывали конец опять через левое плечо. Заднюю полу несколько поддергивали вверх и на груди над «перевязью» собирали ее в складки — это umbo (слово обозначает выпуклость посередине щита). Нельзя, чтобы пола волочилась по земле: это признак небрежности и изнеженности, и над Цезарем за такую манеру носить тогу подсмеивались… Sinus обычно натягивали на правое плечо; его можно было накинуть и на голову, защищая себя от дождя или солнца или желая остаться неузнанным, молясь и совершая жертвоприношение. Квинтилиан советовал оратору, начиная речь, отбросить sinus с плеча.

Альберт Кречмер. Состоятельные римляне. Дата неизв.

Питер Пауль Рубенс. Римский триумф. Ок. 1630 год

Плащ накидывали на себя сразу; тогу надевали в несколько приемов, и облечься в это сооружение одному, без чужой помощи, было невозможно… уже в конце республики и при империи в составе городской челяди держат рабов-специалистов, умевших расправить и уложить складки тоги… К этому делу приступали с вечера; раб «устраивал наново складки», прокладывал их тоненькими дощечками или полосками липового луба и прихватывал зажимами, чтобы сохранить в должном виде до утра… Неумело надетая тога вызывала усмешки городских щеголей… Гортенсий, знаменитый оратор и соперник Цицерона, славившийся своими причудами и франтовством, выходил из дому, только тщательно проверив в зеркале, хорошо ли сидит на нем тога, и когда в тесноте и толкотне римских улиц кто-то, налетев на него, «разрушил сооружение его тоги», сдвинув складки с плеча, он подал на обидчика в суд за оскорбление».[11]

Суровая, нужно признать, была жизнь в Древнем Риме. Помнешь случайно складки на чьей-то одежде — и угодишь под суд. Хорошо, что со временем жизнь становится проще.

Ткань должна быть белой и только белой, если, конечно, вы не хотите ощутить себя триумфатором — победоносным полководцем, которого римляне встречают с великими почестями. Триумфаторы облачались в пурпурные тоги, расшитые золотыми нитями. «Золотыми» в полном смысле этого слова. Золото само по себе пластично, а добавление небольших количеств серебра или меди увеличивает это свойство настолько, что становится возможным вытягивать этот благородный металл в тонкие прочные нити. Хорошая тога весила около шести килограммов, и еще килограмм-полтора добавляло золото… Нелегко приходилось триумфаторам, но чего только не вытерпишь ради славы?

Фрески с Виллы Мистерий в Помпеях, датированные серединой I века до н. э.

Жрецы, аристократы, консулы и мальчики, не достигшие шестнадцатилетнего возраста, носили тоги с пурпурной полосой по краю, причем у последних она была наиболее широкой. А претенденты на консульскую должность надевали ослепительно белые тоги, доведенные до такого состояния в меловом растворе. Эти тоги назывались «кандидами», отсюда и произошло слово «кандидат». В имперском периоде все больше римлян стало предпочитать тоге более удобный паллий — меньший по размеру отрез материи, который набрасывали на плечо и оборачивали вокруг талии. Правители и вообще все приверженцы исконных традиций относились к ношению паллия неодобрительно, ведь это была просто одежда, в то время как тога была символом римского гражданства. Но в конечном итоге удобное всегда вытесняет неудобное.

Итак, облачившись в «настроенную» с вечера тогу, вы выходите из дома в сопровождении старшего сына, которому пора уже приобщаться к взрослой жизни, и раба, несущего корзину с разбавленным по греческому обычаю вином и фруктами (ничего более сытного не требуется, поскольку любая центуриальная комиция заканчивается хорошей пирушкой в дружеском кругу).

— Отец, а кто станет консулом? — волнуется двенадцатилетний мальчик. — Публий Клавдий? Квинт Цецилий? Марк Порций? Гай Флавий?

— Избраны будут достойнейшие! — отвечаете вы традиционной фразой. — И среди них (консулов-то два) непременно окажется Марк Порций.

Иначе и быть не может, ведь ваша супруга приходится Марку Порцию троюродной сестрой, а это, по римским понятиям, довольно близкое родство, позволяющее вам, как представителю древнего патрицианского семейства, надеяться на получение какой-нибудь «хлебной» должности, например — стать викарием[12] в какой-нибудь ближней провинции.

— Правда, что стены Рима неприступны? — спрашивает сын, когда вы проходите через ворота.

— Неприступно величие Рима, — отвечаете вы, вспоминая себя таким же юным, восторженным и недалеким. — Любые стены можно взять приступом, если за ними не стоит мощь римских легионов.

Денек выдался жаркий и вы с затаенной завистью поглядываете на раба, одетого в легкую тунику. Но тут же приосаниваетесь и поправляете «синус» — конец тоги, натянутый на правое плечо. Вы — свободный гражданин Великого Рима, ваш достопочтенный предок был среди ближайших сподвижников Ромула-основателя… Если судьбе будет угодно взвалить на ваши плечи всю тяжесть этого мира, вы достойно справитесь и с этой ношей. Положение обязывает.

На подходе к Марсовому полю вы берете из корзины, которую несет раб, кувшин с вином и хорошенько смачиваете горло, ведь вам предстоят долгие словесные баталии. Дальше вы пойдете один, детям и рабам нечего делать в собрании достойных граждан.

Вдали виден помост, на котором в ослепительно белой тоге стоит Марк Порций. Вы убыстряете шаг, чтобы поддержать и ободрить вашего родственника приветственными возгласами. Но он, кажется, не нуждается в вашей поддержке. Собравшаяся толпа вопит: «Порций! Порций!» и приветственно машет руками. Дойдя до места, в котором собирается ваша центурия, вы понимаете, что сегодня обсуждать нечего — проводив Порция восторженным ревом, ваши товарищи столь же восторженно приветствуют Публия Клавдия, претендента на другую консульскую должность.

Подсчет голосов — дело долгое, но вам всегда есть, о чем поговорить с приятелями. Обсудив рост цен на зерно и общее падение нравов, вы переходите к перспективам расширения римских границ. И пусть скептики сколько угодно рассуждают о том, что «нам бы удержать завоеванное». Вы, как истинный патриот своего отечества, знаете, что территорий, хлеба и денег много не бывает. Рим должен владеть все миром, насколько широко ни простирались бы его просторы — и точка!

Солнце нещадно палит, вы с вожделением думаете о кувшине с вином и с сожалением — о том, насколько глупы ваши приятели, но вот уже подведены результаты… Сегодня боги благосклонны к вам — консулами избраны Марк Порций и Квинт Цецилий. От второго вам тоже может произойти какая-то польза, поскольку ваши отцы когда-то считались близкими друзьями. Но, как известно, «кровь сильнее приязни», и потому первым вы спешите поздравить Марка Порция.

О, удача! Поистине, сегодня боги благоволят к вам! Марк Порций пригласил вас на пир по случаю своего избрания консулом. Мало того, что вы получите возможность оказаться в высшем римском обществе и сможете завести новые полезные связи, так еще и вашему желудку уготована великая радость…

…Или, может, великое испытание. Впрочем, судите сами. Живший в I веке Гай Петроний Арбитр, он же — просто Петроний, в своем романе «Сатирикон» описывает роскошный пир у богача Трималхиона. Трималхион — бывший раб, отпущенный на свободу и неслыханно разбогатевший. Пир, устроенный Трималхионом, не просто роскошный, а невероятно, чрезмерно роскошный, но кто сказал, что по знаменательному случаю нельзя выложиться «на всю катушку»? Отставим в сторону некоторое временное несоответствие, ведь нам, живущим в XXI веке, что I век нашей эры, что III век до нашей эры — все едино, все один и тот же Древний Рим.

Предоставляем слово Петронию, речи которого перевел для нас выдающийся литературовед советского периода Борис Исаакович Ярхо.

Рим начинался с Палатинского холма, а пир — с закусок: «Посередине подноса находился ослик коринфской бронзы с вьюками на спине, в которых лежали с одной стороны черные, с другой — белые оливки. Над ослом возвышались два серебряных блюда, по краям их были выгравированы имя Трималхиона и вес серебра, а на припаянных к ним перекладинах лежали жареные сони [мелкие грызуны, употребляемые римлянами в пищу], обрызганные маком и медом. Были тут также и кипящие колбаски на серебряной жаровне, а под жаровней — сирийские сливы и гранатовые зерна».[13]

Петр Стахевич. Гай Петроний Арбитр. Между 1896 и 1902 годом

После закусок «подали первое блюдо с корзиной, в которой, расставив крылья, как наседка на яйцах, сидела деревянная курица. Сейчас же прибежали два раба и под звуки пронзительной музыки принялись шарить в соломе; вытащив оттуда павлиньи яйца, они роздали их пирующим… мы взяли по ложке, весившей не менее полуфунта каждая, и разбили яйца, слепленные из крутого теста… поковыряв корочку, я вытащил жирного винноягодника,[14] приготовленного под соусом из перца и яичного желтка».

Затем было подано блюдо, на котором пирующие увидели: «птиц и свиное вымя, а посередине зайца, украшенного крыльями, как бы в виде Пегаса. На четырех углах блюда мы заметили четырех Марсиев, из мехов которых вытекала обильно подливка прямо на рыб, плававших точно в канале». После «было внесено огромное блюдо, на котором лежал изрядной величины кабан с шапкой на голове, державший в зубах две корзиночки из пальмовых веток: одну с карийскими, другую с фиванскими финиками. Вокруг кабана лежали поросята из пирожного теста, будто присосавшись к вымени, что должно было изображать супорось» …

Вы уже объелись и просто некуда складывать еду? А это всего лишь середина пиршества. Сейчас вам подадут блюдо с огромной свиньей, занявшее весь стол. Когда брюхо свиньи будет вспорото, оттуда посыплются разные колбасы… Следом вам подадут блюдо с пирожными, посреди которого будет стоять сделанный из теста Приап, сын бога вина Диониса и богини любви Афродиты. В подоле платья Приапа сложены фрукты, в том числе и сильно любимый римлянами виноград.

Между основными блюдами было принято подавать закуски, которые могли быть как легкими, так и весьма сытными (например — жирные пулярки). Отличие закусок от основных блюд заключалось в манере подачи. Основные блюда торжественно вносились слугами (рабами) и ставились на стол, а закуски разносились теми же слугами с небольших подносов и накладывались непосредственно в тарелки (блюда) едоков.

В завершение обеда был подан жирный гусь, обложенный разными рыбами и птицами, но все это, включая и гуся, изготовлено из свинины, наиболее распространенного в Древнем Риме мяса. В чем тут прикол? А в том, что искусный римский повар должен был уметь виртуозно манипулировать вкусами, имитировать их — хоть голубя из сала изготовить, хоть курицу из свиной вырезки.

Петроний не пишет ничего о выпечке, обычной и сладкой, поскольку такие «мелочи» не заслуживают упоминания. Когда станете рисовать в воображении картину роскошного римского пира, не забывайте о корзинах с лепешками и сладким печеньем, с сахаром или медом, а также о всевозможных пирожках с начинками. Только учтите, что у римлян было принято добавлять в большинство сладостей перец. Любили товарищи, чтобы было поострее.

После сытного обеда, по закону Архимеда, чтобы жиром не заплыть, нужно снова закусить…

Закусывайте на здоровье, набирайтесь сил, потому что впереди нас ждут увлекательные экскурсии по великому и изменчивому Риму, который никогда ни под кого не прогибался, оставаясь Вечным городом, в который ведут дороги всех времен.