Римские древности

Книга XIV

1. (1) Кельтика[1252] расположена в той части Европы, что простирается к западу между северным полюсом и равноденственным закатом. Имея четырехугольную форму, она на востоке примыкает к Альпам, самым высоким горам Европы, на юге, откуда ветер Нот, — к Пиренеям, на западе — к морю за Геракловыми столпами, а к скифскому и фракийскому племени — по направлению к северному ветру Борею и реке Истр[1253], которая стекает с Альпийских гор, являясь крупнейшей из здешних рек, течет через весь континент, что лежит под Медведицами[1254], и впадает в Понтийское море. (2) 2. Размеры же ее таковы, что, говорят, немного не хватает до четверти Европы. Страна изобильна водой, тучная, богата плодами и весьма хороша для выпаса скота. Она разделяется посередине рекой Рейн, которая считается самой крупной из рек Европы после Истра. 3. Часть по эту сторону Рейна, граничащая со скифами и фракийцами, называется Германией, простираясь до Герцинского леса[1255] и Рипейских гор[1256]. А часть по другую сторону, обращенную на юг вплоть до Пиренейское гряды, окружающая Галльский залив[1257], названа Галлией, как и море. (3) 4. Общим же именем вся она зовется эллинами Кельтика: как говорят некоторые, от имени какого-то гиганта Кельта, правившего здесь. Другие же рассказывают миф, что от Геракла и дочери Атланта Астеропы[1258] родились два мальчика, Ибер и Кельт, которые дали свои собственные имена землям, где тот и другой управляли[1259]. 5. Третьи утверждают, что есть какая-то река Кельт, берущая начало в Пиренеях, по имени которой была названа Кельтикой сначала ближняя, а затем, со временем, и остальная страна. Также некоторые передают, что, когда первые эллины переправлялись в эту землю, их суда, гонимые сильным ветром, причалили у Галльского залива, а люди, после того как достигли побережья, назвали страну Кельсикой соответственно приключившемуся с ними событию[1260]. Потомки, изменив одну букву, стали именовать ее Кельтикой. Ambr.

II. (4) В Афинах некая священная олива у гробницы земнородного Эрехтея[1261], посаженная Афиной во время спора, случившегося у нее с Посейдоном по поводу этой страны[1262], была сожжена варварами вместе со всем остальным, что имелось в святилище, когда они захватили Акрополь[1263], но на следующий день после сожжения пустила из пня росток размером в локоть[1264]. Тем самым боги хотели показать всем, что город скоро восстановится и породит новые ростки взамен старых. (5) 2. И в Риме была полностью сожжена вместе с окружающими домами некая посвященная Марсу хижина, сооруженная рядом с вершиной Палатина[1265]. Но, когда очищали пожарище под новое строительство, в середине горячего пепла там сохранился невредимым символ основания города — палка, загнутая с одного конца, нечто вроде тех, что носят волопасы и пастухи, одни называя их калавропами, а другие — лагоболами. Ромул, гадая по птицам, размечал ею пространство для предзнаменований, когда готовился основать город.

3. С войском, готовым к битве[1266] и ничего, кроме оружия, не несущим.

Когда раздались аплодисменты, как при самом великолепном зрелище и при этом самом прекрасном для слуха, и те, кто несомненно находился в затруднительном положении, и те, кто изображал крайне затруднительное положение...[1267] Ambr.

III. (8) Что Марк Фурий, диктатор[1268], из своих современников был самым выдающимся человеком в военных делах и самым разумным — в гражданских. Vales.

IV. (6) Отличившийся, когда римляне спасались на Капитолии, Манлий[1269], подвергаясь опасности лишиться жизни за попытку установления тирании, взглянул на Капитолий и, протянув руки к храму Юпитера на нем, воскликнул: «И даже это место не будет в состоянии спасти меня, место, которое я сохранил для вас, когда оно было захвачено варварами?! Но я и тогда за вас погибал, и ныне погибну от ваших рук». В итоге, в тот раз его отпустили из сочувствия, но позднее он был сброшен с утеса[1270]. Ambr.

V. (7) Одолев врагов и завалив войско добычей, Тит Квинций, будучи диктатором, за девять дней взял девять вражеских городов[1271].

Застигнутые с обеих сторон, эти ненавистные богам люди были перерезаны, как стадо. Ambr.

VI. (8) Что римляне великодушны. Ведь в то время, как почти все остальные люди и в общественных делах своих государств, и в частной жизни изменяют свои взгляды в соответствии с ближайшими обстоятельствами и часто прекращают серьезную вражду из-за случайных добрых дел, а продолжительную дружбу разрушают из-за мелких и ничтожных обид, римляне полагали, что в отношении друзей следует поступать наоборот и в благодарность за старинные благодеяния отказываться от гнева на недавние поводы для обвинений. (9)2. Достойно восхищения, несомненно, и это у римлян: говорю же я о том, что они не стали мстить никому из тускуланцев, но всех преступников отпустили без наказания[1272]. А еще гораздо удивительнее этого те милости, что римляне предоставили им после прощения вины. Ведь обсуждая средства, с тем чтобы впредь ничего подобного не происходило в том городе и чтобы никто не получал основания для мятежа, они не сочли необходимым ввести гарнизон в их крепость или взять заложников от самых знатных людей, или отнять оружие у тех, кто его имеет, или каким-нибудь другим способом указать на то, что их дружба не пользуется доверием. 3. Но, полагая, что лишь одно дело объединяет всех связанных друг с другом родством или дружбой — равное участие в благах, они решили предоставить побежденным гражданство, уступив долю во всем, что имелось у коренных римлян. (10) Они восприняли не такой же образ мыслей, как у тех, кто прилизал на власть в Элладе, то есть у афинян и лакедемонян: 4. ведь какая необходимость говорить об остальных эллинах? Ибо афиняне в отношении самосцев[1273], своих собственных переселенцев, а лакедемоняне — мессенцев[1274], ничем не отличавшихся от братьев, когда те в чем-то оскорбили их, они, разорвав родственные узы, поступили столь жестоко и дико после подчинения их городов, что и самым свирепым варварам не превзойти этого беззакония в отношении соплеменников. (11) 5. Кто-нибудь, пожалуй, сможет назвать тысячи подобного рода преступлений у этих городов, что я обхожу молчанием, поскольку упоминание и данных случаев огорчает меня: ведь я считал, что эллины отличаются от варваров не по имени и не из-за языка, но умом и выбором в пользу достойного образа жизни, а более всего тем, что не совершают в отношении друг друга никаких беззаконий, противоречащих человеческой природе. Поэтому, у кого в характере преобладали эти качества, тех, я полагаю, следует называть эллинами, а у кого противоположные — варварами. 6. Также их благоразумные и человеколюбивые мысли и поступки я считаю эллинскими, а жестокие и дикие, в особенности если они затрагивают родственников и друзей, — варварскими. Так вот, тускуланцы ушли, не только ничего не лишившись из собственных владений после взятия их города, но и сверх того, получив блага, что имелись у победителей. Vales.

VII. Что Сульпиций, по прозвищу Руф[1275], был чаювеком выдающимся в военных делах и придерживавшимся среднего курса в управлении государством. Vales.

VIII. (12) Галлы, отправившись в поход против Рима во второй раз, стали опустошать альбанскую область[1276]. Здесь все они насыщались большим количеством пищи, пили много неразбавленного вина[1277], — а производимое там вино самое сладкое из вин после фалернского[1278], более всего похожее на смесь с медом, — предавались сну больше обычного и часто проводили время в тени. В итоге, они стали настолько тучными и изнеженными и так ослабили свои силы, что, когда принимались тренировать тело и упражняться с оружием, их дыхание прерывалось постоянной одышкой, а члены обливались сильным потом, и они отказывались от трудов прежде, чем им приказывали командиры. Ambr.

IX. (13) Узнав об этом, римский диктатор Камилл созвал своих воинов и сказал им много такого, что побуждало к отваге, в том числе и следующее: 2. «У нас приготовлено оружие лучше, чем у варваров, — панцири, шлемы, поножи, крепкие щиты, благодаря чему мы защищаем все таю, а также обоюдоострые мечи и вместо копья дротик[1279], метательный снаряд, от которого не скроешься, — одно оружие оборонительное, такое, что нелегко поддастся ударам, а другое наступательное, что пробьет любую защиту. У тех же головы обнажены, и обнажены грудь и бока, обнажены также бедра и голени вплоть до ступней, и никакой другой защиты, кроме щитов, а наступательное оружие — копья и очень длинные рубящие клинки[1280]. (14) 3. И местность, на которой мы устроим сражение, окажется нашим союзником, ибо мы будем спускаться сверху вниз, а для них — враждебной, поскольку они будут вынуждены двигаться снизу вверх. И пусть никто из вас не боится ни количества врагов, ни их высокого роста, и пусть никто, глядя на эти их преимущества, не станет малодушнее перед битвой. Пусть каждый, напротив, обратит внимание, во-первых, что меньшее войско, хорошо знающее, что следует делать, сильнее, чем большое, но несведущее. Далее — что тем, кто сражается за свое собственное, сама природа придает определенную храбрость перед лицом опасностей и вызывает неистовое воодушевление, как у одержимых божеством, а у тех, кто стремится присвоить чужое, обычно перед лицом опасностей отвага становится слабее. (15) 4. Впрочем, и того, чем они устрашают врагов и пугают, прежде чем схватиться врукопашную, нам не следует бояться, как будто мы неопытны в военном деле. Ведь что ужасного для идущих в бой смогут сделать косматые волосы, суровость в их взорах и грозный внешний вид? Ну, а эти их неуклюжие прыжки и пустое потрясение оружием, и частые удары по щитам, и сколько другого расточается и движениями, и звуками среди угроз врагам из-за варварского и неразумного бахвальства, — какую пользу по самой своей природе способно это принести тем, кто нападает безрассудно, или какой страх внушить тем, кто сознательно стоит среди опасностей? (16) 5. Итак, поразмыслив об этом, и те из вас, кто участвовал в прошлой войне с галлами, и те, кто из-за молодости не был там, первые — чтобы не опозорить тогдашнюю доблесть нынешней трусостью, а другие — чтобы оказаться ничем не хуже старших в свершении прекрасных деяний, идите, о благородные сыны и ревностные последователи славных отцов, идите неустрашимо против врага, имея помощниками богов, которые предоставят вам возможность взыскать со своих злейших врагов такое возмещение, какого вы желали, и со мной в качестве полководца, чье значительное здравомыслие и большое счастье вы сами удостоверяете! 6. С этого времени блаженную жизнь будут вести те, кому удастся принести с собой самый почетный для родины венок[1281], но прекрасную и бессмертную славу оставят вместо смертного тела своим малым детям и престарелым родителям те, кто обретет такой конец жизни. Не знаю, о чем следует больше говорить: ведь движется уже варварское войско, направляясь против нас. Расходитесь же и становитесь в строй». Ambr.

X. (17) Конечно, способ сражаться у варваров, имея во многом звероподобный и бешеный характер, был беспорядочным и непричастным к военному искусству. Ведь они то поднимали мечи вверх и на манер диких кабанов[1282] наносили удары, наваливаясь всем своим телом подобно каким-то дровосекам или землекопам, то направляли неприцельные удары сбоку, словно намереваясь разрубить вместе с самими доспехами все тело противника. Затем острия своих мечей они отводили в сторону. (18) 2. У римлян же оборона и их боевые приемы против варваров были надежны[1283] и обеспечивали значительную безопасность. Ведь когда варвары еще только заносили свои мечи, они, поднырнув под их руки и поднимая вверх щиты, а затем ссутулившись и пригнувшись, делали их удары бесполезными и напрасными, поскольку направлялись те слишком высоко. Сами же они, держа мечи прямо, били врагов в пах, пронзали бока и поражали внутренние органы ударами в грудь. А у кого видели эти части тела защищенными, тем подрезали сухожилия под коленями или на лодыжках и опрокидывали их на землю — скрежещущих зубами, кусающих щиты и издающих крик, похожий на рев, как дикие звери. (19) 3. И многих варваров покидали силы, поскольку члены тела слабели от усталости, и часть оружия притупилась, а часть сломалась, частично же оно не могло быть далее полезным: ведь помимо текущей из ран крови, пот, лившийся по всему телу, не позволял сжимать мечи и удерживать щиты, ибо пальцы скользили по рукоятям и уже не имели крепкой хватки. Римляне же, привыкшие к многочисленным трудам вследствие бесконечных и постоянных военных походов, мужественно переносили все опасности. Ambr.

XI. (20) В Риме произошло много и других ниспосланных богами знамений[1284], но величайшим из всех было такое: почти в центре Форума разверзся участок земли на бездонную глубину, и так оставалось в течение многих дней. По решению сената хранители Сивиллиных оракулов справились в книгах и сказали, что земля сомкнётся и к тому же породит в будущем большое изобилие всех благ, если она получит самое ценное у римского народа. 2. Когда они это объявили, каждый стал бросать в пропасть первинки тех благ, которые он полагал необходимыми для родины, — и жертвенные пироги из плодов, и первинки из своих денег. (21) 3. Но некий Марк Курций, считавшийся среди первых из юношей за рассудительность и военную доблесть, попросил доступ к сенату и сказал, что из всех благ самой прекрасной вещью и самой необходимой римскому государству является доблесть мужей: если же и от нее земля получит какие-то первинки и тот, кто окажет родине эту услугу, будет добровольцем, то земля породит много доблестных мужей. 4. Сказав так и заявив, что никому другому не уступит эту честь, он вооружился и сел на боевого коня. Когда же посмотреть собралась, толпа горожан, он сначала взмолился богам исполнить предсказания и даровать, чтобы в римском государстве появилось много мужей, подобных ему. Затем, отпустив коню поводья и пришпорив его, он кинулся в пропасть. 5. А вслед за ним в пропасть было брошено на общественный счет много жертвенных животных, много плодов, много денег, много нарядных одеяний, множество первинок от всех ремесел: и тотчас земля сомкнулась. Ambr.

XII. (22) Галл был огромен телом, намного превосходя обычные размеры[1285]. Ambr.

Лицииний Столон[1286], бывший десять раз плебейским трибуном и предложивший законы, из-за которых произошла десятилетняя смута, был на суде признан виновным и приговорен народом к денежному штрафу, после чего он сказал, что нет зверя кровожаднее народа, который не щадит даже тех, кто кормит его. Ambr.

XIII. (23) Когда во время осады консулом Марцием привернатов[1287] у тех не оставалось уже никакой надежды на спасение, они отправили к нему посольство. А на его вопрос: «Скажите мне, как вы сами наказываете ваших домашних рабов, когда те убегают?» — посол ответил ему так: «Как следует наказывать тех, кто страстно стремится вернуть свою исконную свободу». 2. И Марций, одобрив его прямоту, сказал: «Ладно, ну, а если мы даже послушаемся вас и откажемся от гнева, какую поруку вы дадите, что больше не совершите никакого враждебного деяния?» В свою очередь посол ответил: «Это находится в твоей власти и власти остальных римлян, Марций! Ведь получив обратно вместе с родиной и свободу, мы всегда будем вам верными друзьями, но вынужденные стать рабами — никогда». В итоге, Марций восхитился величием духа этих людей и прекратил осаду. Ambr.