Рискованная игра

Глава 2

В мастерской художников на Колхозной, как по старой привычке именовала свою творческую крепость на проспекте Мира компания московской интеллигенции во главе с бородатым художником Константином Гуреевым, было многолюдно. Мастера кисти и красок собрались в этот вечер, чтобы помянуть своих приятелей Зимина и Ветрова, которые нелепо погибли в антикварной лавке Зимина. Сегодня было сорок дней, и по русскому обычаю мужики решили отметить эту прискорбную дату.

Когда в мастерскую заехал крепко сбитый мужчина лет пятидесяти, торжественная часть закончилась и поминки превратились в обычные творческие посиделки. Присутствующие, среди которых были не только художники, но и писатели, режиссеры и даже люди далеких от искусства профессий, разбились на небольшие группы в разных местах четырехкомнатной квартиры. Самой распространенной темой споров были политика и изобразительное искусство.

Маланов для приличия нажал на звонок, который давно уже не работал, и, не дождавшись приглашения, толкнул тяжелую железную дверь. Оказавшись в прихожей, гость тут же уловил шум подвыпившей компании, а в лицо дохнуло плотным табачным дымом. Двери, ведущие из прихожей в комнаты, были раскрыты. Инструктор окинул зорким взглядом разбившихся на группы людей, и первым, кто ему попался, был Славка Демакин, среднего роста плотный мужчина с короткой стрижкой. Увидев Маланова, художник вскочил со стула и поспешил навстречу приятелю.

— Какие люди! — радостно воскликнул завсегдатай мастерской. — Сколько лет, сколько зим?!

— Привет, Славик! — протянув художнику крепкую ладонь, поздоровался гость.

— Здравствуй, Илья! — пожимая руку товарищу, произнес Демакин. — Раздевайся! Мы тебя уже заждались!

Илья усмехнулся и, достав из бокового кармана черной кожаной куртки литровую бутылку «Смирновской» водки, передал ее хозяину.

— Я вижу, — произнес инструктор, снимая одежду и вешая куртку на гвоздь, — поминки у вас в самом разгаре.

Славка Демакин многозначительно приподнял вверх руку с оттопыренным указательным пальцем.

— Не поминки, — поправил он товарища, — а сорок дней!

— Да не один ли черт, — грустно вздохнул седовласый мужчина, — суть‑то одна! Людей нет!

Плотный мужчина снова ткнул вверх указательным пальцем.

— А я о чем, Ильюша, — философски изрек художник-реалист, — Богу Богово, а кесарю кесарево! Что теперь делать?! Пусть им земля будет пухом, а мы должны о живых думать! А то и в самом деле, вот так живешь-живешь, а завтра смотришь — и нет человека! Задумаешься на мгновение, а оказывается, что встречались мало, сказали друг другу не все, что хотели, а если и буркнули что‑нибудь второпях, то не доброе слово или пожелание, а непременно какую‑нибудь гадость или крепкое русское словцо!

Маланов понимающе кивнул.

— Твоя правда, Слава, — уклончиво произнес инструктор. — Бежим, бежим, а куда? Жизнь — штука странная, и не всегда мы ею вертим, скорее она нам диктует свои условия…

— Нет, Ильюша, не так живем, — грустно вздохнул Вячеслав, — не бережем друзей!

Выказав наболевшее, Демакин на мгновение задумался. Илья Маланов дружески похлопал его по плечу.

— Устами творца глаголет истина! — согласился седовласый гость с художником. — Исправляйся, Славик!

Вячеслав вдруг очнулся и, виновато улыбнувшись, засуетился.

— И в самом деле, Илья, — затараторил Демакин, — чего это мы на пороге стоим? Давай проходи!

— Благодарю! — сказал гость и, посмотрев в зеркало, поправил рукой на голове седые волосы. — А где Гуреев?

Вячеслав снисходительно усмехнулся и махнул рукой.

— А где может быть «Дуреев»? — перефразировав фамилию товарища, устало произнес художник. — Как всегда, в своем репертуаре! Сотку накатил и жизни учит молодежь!

Илья добродушно улыбнулся и понимающе закачал головой.

— Это на него похоже, — сказал гость. — Кстати, зря ты, Славик, о нем так. В Костике пропадает Макаренко.

Демакин снова махнул рукой и хотел было возразить Маланову, однако не успел этого сделать. Боковая дверь в прихожей распахнулась, и перед взором приятелей предстало огромное тело с курчавой русой бородой с золотистым оттенком. Добряк и балагур, который частенько впадал в депрессию, гордо надулся и вскинул кучерявую голову.

— Это кто там пропадает? — слегка пошатываясь и не поднимая глаз, грозно воскликнул Гуреев. — Опять ты, Демакин, поклеп на честной народ наводишь?!

Плотный мужчина протяжно и нервно вздохнул.

— Началось! — недовольно произнес Вячеслав. — Иди, Костяныч, лучше проспись!

Фраза, брошенная приятелем, была неприемлема и оскорбительна для широкой русской души Гуреева.

— Тебе не заткнуть рот правде, Демакин! — обиженно произнес Константин. — Кто ты такой?!

Костя Гуреев тряхнул кучерявыми волосами и, слегка прищурившись, уставился на своего приятеля пренебрежительным взглядом. Он хотел резануть правду-матку, но неожиданно рядом со Славкой увидел седовласого мужчину.

— Ты… — воскликнул бородатый художник и вдруг широко раскинул длинные руки в стороны и радостно расплылся в широкой улыбке. — Маланов!

— Он самый, Костя, — улыбнулся Маланов.

Здоровяк нетвердой походкой бросился к гостю и щедро обнял Илью, энергично похлопывая по плечу.

— Ильюша! — не веря своим глазам, пробасил Гуреев на всю прихожую. — Как я рад тебя видеть!

Славка Демакин, поняв, что гость в надежных руках, поспешил ретироваться.

— Ладно, Илья, вы тут разбирайтесь, — сказал он, — только недолго, а то водка стынет.

Плотный мужчина указал глазами на водку, но так, чтобы не видел подвыпивший бородатый товарищ, которому, по мнению Демакина, уже было достаточно спиртного.

— Хорошо, — согласился Маланов.

Вячеслав направился на кухню, где также сидели люди.

— Иди, Иуда рода человеческого, иди с богом, пока я трезв! — благословил собрата по кисти бородатый художник.

Слава Демакин ничего не ответил и скрылся на кухне, а Костя, потрепав немного гостя по плечу, вдруг встрепенулся и удивленно посмотрел на Маланова.

— Ильюша, а чего это мы тут стоим? — спросил он у приятеля, словно тот был повинен в бездействии.

Илья снисходительно усмехнулся.

— Вот об этом я хотел бы спросить у тебя, Константин Сергеевич? — парировал вопросом на вопрос пенсионер. — Кто хозяин здесь?

Бородатый хозяин энергично тряхнул своими кудрями и взял под руку дорогого гостя.

— Виноват, Алексеевич, виноват! — пробурчал художник и потащил Маланова на кухню, где только что за дверью скрылся его собрат. — Пойдем в народ, Ильюша! Нельзя брезговать народом, ведь мы все из него…

Илья не стал противиться.

— Пойдем, — согласился инструктор и, поддерживая товарища, направился в заданном направлении.

Не успели хозяин с гостем войти на кухню, как раздалось общее радостное восклицание присутствующих.

— Илья! — воскликнул смуглолицый Юрка Глаголев.

— Маланов? — удивленно произнес Дима Власов, симпатичный брюнет, занимающийся то ли бизнесом, то ли искусством.

— Легок на помине, — бесстрастно усмехнулся вечно подозрительный Владимир Джимисюк, отрывая голову сушеной вобле. — Долго жить будешь, Алексеевич… — заметил художник и пригладил свои усы а‑ля «Песняры».

Седовласый мужчина развел руки в стороны, словно хотел подчеркнуть, что во всем промысел Божий.

— Надеюсь, — вздохнул инструктор, пожимая руки приятелям. — Добрый вечер всей честной компании!

— Привет, привет, бродяга!

— Илья, присаживайся к столу, — пригласил Демакин гостя, указывая рукой на старенький стул, и стал разливать водку в рюмки.

Седовласый полковник поблагодарил товарищей и присел на стул.

Сразу же со всех сторон посыпались вопросы в адрес гостя, однако бородатый художник быстро прекратил допрос.

— Молчать! — недовольно гаркнул Костя Гуреев.

— Ты чего, Костяныч? — не поняв раздражения хозяина мастерской, удивленно спросил Вовка Джимисюк.

Гуреев грозно посмотрел на усатого хохла.

— Молчать! — повторил подвыпивший художник свою просьбу и обвел присутствующих многозначительным взглядом. — Всем молчать! Для начала штрафную чарку дорогому гостю, а уж потом все вопросы!

За столом сразу же стало спокойнее и тише. Бородатый художник повернулся к своему коллеге, который старательно и аккуратно разливал водку небольшими порциями.

— А ты, Демакин, — недовольно заметил Гуреев, — не тряси рукой, больше разливаешь. А Ильюше не в рюмку лей, а в стакан и до краев!

— Правильно, Костя, — весело поддержал друга Юрка Глаголев, — а то ты уже почти на взлетной полосе, а Ильюша — ни в одном глазу.

За столом раздался дружный смех.

— Вам бы только позубоскалить, — добродушно проворчал Константин и повернулся к застывшему в ожидании Демакину: — Чего застыл, как Венера Милосская? К тебе это не относится, давай разливай!

Демакин равнодушно пожал плечами и потянулся за стаканом, однако Маланов остановил его.

— Благодарю, господа, однако я за рулем, — отказался он и замахал рукой, — такие дозы мой Боливар не выдержит! Да и не пить я заскочил, а ребят помянуть.

Костя удивленно напыжился.

— Так и мы про то же, — фыркнул бородач. — Вот и помянем рабов божьих Александра и Евгения.

За столом воцарилось неловкое молчание, и мужики взяли наполненные рюмки.

— Ну что ж, — подняв рюмку с водкой и поднявшись с места, тихо произнес инструктор, — пусть земля им будет пухом и примет их Господь.

Присутствующие также встали, молча выпили и сели обратно на свои места. Кто‑то стал закусывать огурцом, кто‑то закурил в тягостной тишине. Однако не прошло и нескольких минут, как вздох за вздохом, слово за слово и за столом понемногу завязался разговор, который становился все оживленнее и громче, особенно когда зашел спор о направлениях в живописи, о художниках и их работах.

— Да не умеет общество ценить талант, — заметил Демакин. — Давайте вспомним Пабло Пикассо. Он же был самым плодовитым художником. Творческая жизнь его длилась 78 лет, а по-настоящему оценили его значительно позже, а ведь Пикассо написал более тринадцати тысяч пятисот картин и рисунков, сто тысяч гравюр, тридцать четыре тысячи книжных иллюстраций, создал триста скульптур и керамических фигур. Его произведения позже оценили в пятьсот миллионов фунтов стерлингов. Но по-настоящему оценили Пикассо гораздо позже.

— Интеллигенция всегда страдала, — печально произнес Юрка Глаголев.

Все с интересом посмотрели на него.

— Что ты имеешь в виду? — потребовал уточнений Демакин.

— А то, что во все времена интеллигенция первой поднимала протест, увлекала за собой народ и первая же направлялась на эшафот.

— Ну эти времена уже канули в Лету, — взмахнул рукой Демакин. — Сейчас, слава Богу, нам это не грозит. Но помнить об этом надо, — упрямо продолжил он. — Когда умер Орджоникидзе, один чеченский поэт опубликовал стихи по поводу его смерти. На собрании чеченских писателей его сильно хвалили за эти стихи. Растроганный поэт сказал: «Когда умрет товарищ Сталин, я напишу еще лучше!» Через неделю поэта расстреляли.

— Да, жизнь ведь дается только один раз, — протяжно произнес Юрка.

— Не надо к жизни относиться слишком серьезно, живыми нам все равно из нее не выбраться! — едко заметил Костя.

— Да, да, — поддержал друга Демакин, — жизнь дается только один раз. И далеко не каждому. Поэтому при народе прежде, чем что‑то откровенное говорить, надо хорошенько подумать.

— А как же понимать такие слова, как любовь, дружба, братство? — спросил Юрка. — Ведь народ должен быть главным в стране.

— Ха, тоже мне сказал «народ»! — пьяно усмехнулся Демакин. — А что народ? Кролики, как известно, думали, что любят друг друга. А на самом деле, их разводили… В Помпее тоже все жили долго и счастливо. И умерли все в один день.

— А как ты относишься к кубизму? — выдвинувшись грудью вперед, поинтересовался Юрка Глаголев.

Полковник облегченно вздохнул. Разговор пьяных друзей мог выплеснуться через край.

— Я не сторонник кубизма, — небрежно скривился Славка Демакин и, заметив на потолке одинокого малярийного комара, гордо задрал кверху глаза. — Я… — произнес художник, — реалист, — но вдруг замолчал.

Коллеги, заметив потерю интереса к дискуссии художника и его странное движение вверх, перевели свои взгляды с Демакина в указанном его глазами направлении. Растревоженное капризами природы сонное насекомое оторвалось от пошарпанного потолка и, не удержавшись за известковую поверхность, сорвалось и неуклюже спикировало вниз прямо в стакан с пивом Вовки Джимисюка.

— Вот, сучий потрох, — выругался московский хохол и, достав из стакана комара, машинально, но медленно растер его двумя пальцами. — Он сын российских полей, берез и дубрав! — не глядя на присутствующих спорщиков, а продолжая заниматься очисткой своей воблы, небрежно бросил Джимисюк. — Романтик-пейзажист!

— Не романтик, — возразил Славка, — а реалист!

За столом раздалось недовольное мычание.

— Может быть, тебе и Малевич не по вкусу? — настойчиво спросил Костяныч и, пренебрежительно усмехнувшись, разгладил свою курчавую бороду.

Демакин равнодушно посмотрел на Гуреева, потом достал из пакета яблоко и, протерев его своим носовым платком, откусил третью часть сочного фрукта.

— Да плевал я на вашего Малевича и его «Черный квадрат»! — промычал Вячеслав. — На ваш кубизм, мазохизм и общественный онанизм! Кстати, в музее из‑за халатности персонала картина Казимира Малевича два месяца провисела вверх тормашками. Мне нравится реалистическое направление в живописи. Разумеется, я не отрицаю других направлений в изобразительном искусстве, но я сыт ими всеми по горло! В моем возрасте нужно ценить время и работать, а не болтать!

Усатый хохол оторвался от стакана с пивом и одобрительно мотнул головой в поддержку своего приятеля.

— Правильно, Вячеслав, — ковыряясь в зубах воблой, вяло согласился Владимир Джимисюк и немного интерпретировал сказанное реалистом: — Деньги нужно зарабатывать, а не философствовать!

Славка обрадованно вздохнул, а Костя Гуреев недовольно сверкнул глазами на Джимисюка.

— И ты туда же со своим салом! — воскликнул бородатый хозяин мастерской. — Для вас что главнее — материальные блага или творческий полет фантазии?

Демакин ехидно усмехнулся.

— На голодный желудок не очень‑то и полетаешь, — заметил он, — разве что камнем в житейские проблемы.

Константин не сдавался и повернулся к седовласому гостю.

— Ильюша, вот ты скажи, разве я не прав! — ища поддержки у Маланова, обратился художник к инструктору.

— Да хватит искать правых и виноватых, — недовольно сказал чернявый бизнесмен.

Маланов усмехнулся и непроизвольно почесал рукой затылок: ему осточертели споры его приятелей-художников, которые всегда заканчивались одним и тем же — мировой и привычным «наливай».

— Тут палка о двух концах, — не желая быть втянутым в бессмысленный спор, уклончиво ответил отставной полковник.

— Нет, ты скажи! — настаивал разгоряченный Гуреев.

— Да, че ты пристал к Алексеевичу, — не выдержав шума, произнес появившийся в дверях невысокий и всегда спокойный Петр Естремский. — Лучше наливай, Костяныч!

— И в самом деле, — поддержали собратья по кисти Петра, — водка стынет!

За столом зазвенела посуда, и разговор на время перешел в другое русло. Илья, воспользовавшийся моментом, встал со стула и, подойдя к окну, закурил сигарету.

На душе у Маланова было неспокойно… В последнее время у него ничего не ладилось, в голову лезли всякие дурные мысли, навязчивые подозрения, в которых стыдно было признаться.

— Вижу, Илья, — подойдя к приятелю, задумчиво стоящему с дымящейся сигаретой, сказал Дмитрий Власов, — у тебя, как и у меня, аллергия на диспуты.

Инструктор махнул рукой.

— Не то слово, Димыч, — тяжело вздохнул пенсионер, — полная изжога!

Мужчины улыбнулись, однако брюнет заметил, что улыбка приятеля получилась какая‑то вымученная.

— Неважно выглядишь, Илья, — заметил Власов.

Полковник равнодушно пожал широкими плечами.

— Обыкновенно, — ответил он, глубоко затягиваясь горьковатым сизым дымом.

Удачливый бизнесмен понимающе покачал чернявой с проседью головой и положил руку на плечо Маланова.

— Это связано с убийством ребят? — сделал предположение Дмитрий. — Или с другими твоими расследованиями?

Илья повернулся к собеседнику и невесело усмехнулся.

— Старые грехи, как снежный ком, обрастают новыми проблемами, — задумчиво ответил оперативник.

— Да… — сочувственно вздохнул Власов. — Врагов ты себе нажил уйму среди серьезных людей! Я кое‑что слышал краем уха о покушении на тебя. Слава богу, что все обошлось!

Полковник настороженно посмотрел на приятеля.

— А ты откуда знаешь? — поинтересовался он.

Бизнесмен снисходительно усмехнулся.

— Москва слухами полна… Да и кто ж тебя не знает, — прищелкнув пальцами, ответил Власов, — коли о тебе легенды по московским просторам и домам ходят.

Маланов тряхнул седой головой.

— Что‑то я не пойму…

— А что тут, Алексеевич, понимать, — вздохнул собеседник, — есть полиция явная, а есть и тайная, правда, в преступном мире, но ничуть не уступающая официальной.

— А — а… — понимающе протянул Илья, — везде свои глаза и уши.

— У каждого свой бизнес, — согласился Дмитрий, — а бизнес необходимо оберегать.

Илья снисходительно усмехнулся, а Власов, немного помолчав, добавил:

— Но среди этой когорты ты приобрел и немало друзей, которые готовы тебя отблагодарить.

Илья Маланов недоуменно посмотрел на собеседника.

— Это как же? — недовольно спросил он. — Вроде среди этого сорта мерзавцев и подлецов друзей у меня никогда не было и быть не может.

Деловой приятель понимающе рассмеялся и кашлянул в кулак.

— Ну как же! — хитро прищурив один глаз, возразил Дмитрий. — Ты же убрал их конкурентов! То, что не удалось сделать им, совершил ты, так сказать, бесплатно сделал за них черную и опасную работу.

Отставной полковник наконец‑то понял, о чем идет речь.

— Пусть не радуются, — пообещал инструктор, — и до них дойдет очередь!

— Я в этом и не сомневаюсь, мил-человек, — согласился Власов, — только думаю, что, пока дойдет до них очередь, они могли бы помочь тебе разобраться с проблемами.

— В моем положении, — грустно вздохнул седовласый мужчина, — спасение утопающего — дело рук самого утопающего.

Художник неуверенно пожал плечами.

— Иногда и случайная соломинка может пригодиться, — заметил он.

Пенсионер внимательно посмотрел на приятеля и, покачав головой, пренебрежительно чмокнул губами.

— Говоришь, Дима, не плюй в колодец: может, испить придется? — ответил инструктор вопросом и добавил: — Понимаю, дело верное… Только я не привык из помоек питаться!

Дмитрий Власов слегка покраснел: он давно знал Маланова и был уверен в его отказе. Однако ситуация, в которую попал его товарищ, требовала мобилизации всех ресурсов и средств, чтобы остаться живым.

— А тебя никто и не заставляет дерьмо хлебать, — не сдавался приятель, — ты только разделяй и властвуй! Отделяй зерна от плевел.

Илья хитро прищурил глаза. В словах Дмитрия было рациональное зерно, и не воспользоваться им для хорошего дела было бы не только грешно, но и преступно.

— А что, — усмехнулся инструктор, — будем расчищать дорогу в светлое будущее руками самих пачкунов — пусть замаливают свои грехи добрыми поступками.

Дмитрий Власов одобрительно похлопал собеседника по плечу.

— Правильно, Илья, — воскликнул бизнесмен, — особенно когда на тебя устраивают охоту без правил.

Маланов задумчиво покачал головой.

— Да, в этой игре правил нет, — согласился он и, улыбнувшись, хлопнул приятеля по плечу. — Ладно, Димыч, спасибо за заботу о ближнем!

— Ты не «спасибуй», — недовольно произнес бизнесмен, — это слабое противоядие, а хорошенько подумай!

— Подумаю, Дима, подумаю! — успокоил бизнесмена полковник. — Только давай сначала накатим по соточке, а то мне скоро нужно отчаливать от этих гостеприимных поэтических берегов.

— Давай вздрогнем, — согласился Дмитрий. — Говорят, водка причиняет зло, но и мы же ее не жалеем. Будь! По правде сказать, Илья, и я задержался на этом празднике.

Маланов затушил сигарету, и двое собеседников присоединились к шумной компании, которая все еще спорила о смысле жизни, месте художника в обществе и о вещах, которые мало имели отношения к сорока дням…