Рисорджименто

Глава 8

Следующие полгода я мотался из одного места в другое, редко вылезая из седла. Похоже, что я еще похудел и теперь выглядел моложе своих двадцати семи лет. Да еще и подравнивая бородку, умудрился неловко повернуть бритву… в, общем, пришлось бриться. Хорошо хоть это произошло после того, как я совершил найм, потому что перед Пфайпфером необходимо было выглядеть солидно, как минимум, чтобы не подписали за совсем уж пацана, что, естественно, повредило бы переговорам.

Люцерн встретил меня дождем. Хорошо хоть дорогу не развезло настолько, чтобы она стала непроходимой. Но здесь, в преддверии Альп, почва была более каменистая, поэтому до состояния болота ее было трудновато размыть. Поселившись на постоялом дворе, заняв весь этаж, я отправил мальчишку-прислужника за Пфайпфером. Он еще только начал свой бизнес по сдаче в аренду пехоты, который уже очень скоро начнет приносить ему баснословную прибыль, но пока еще услугами швейцарцев пользовались немногие, так что именно он должен был прийти ко мне, а не я к нему, как уже лет через пятьдесят будут делать представители королей и пап. Сейчас же, я был Великий князь и король, что немаловажно, хоть и титулярный, а он — никто.

В дверь постучали. Я в это время стоял у маленького окошка, затянутого бычьим пузырем и пытался рассмотреть хоть что-то за пеленою дождя. Здесь уже больше ощущалось, что я нахожусь именно в средневековой Европе, потому что в Италии с его палаццо, огромными окнами и солнцем, эти ощущения не проявлялись в полной мере. Может быть, именно поэтому я остановил свой выбор именно на этом полуострове, хотя, положа руку на сердце, я остался бы на Руси, если бы обстоятельства сложились по-другому. Стук повторился, и Милославский, встав со стула, на котором сидел за столом, открыл дверь, за которой стоял высокий широкоплечий мужчина, прилично одетый перепоясанный ремнем, на котором был приторочен меч. Васька сделал шаг в сторону, и мужчина вошел в комнату. Я пристально смотрел на его меч и мучительно вспоминал, имеет ли он право его носить?

— Ваше величество, — как многие до него, Пфайпфер сразу же определил во мне главного. Я плохо знал немецкий, тем более диалекты, поэтому сразу же расставил акценты.

— На латыни, господин Пфайпфер, если это возможно.

— Это возможно, — он кивнул, выпрямляясь после глубокого поклона. — Вы хотели меня видеть, ваше величество?

— Да, господин Пфайпфер, я хотел вас видеть. Мне все уши прожужжали по дороге сюда, рассказывая, что пехота кантона Люцерн едва ли не лучшая пехота в мире. Я хочу убедиться, что слухи не преувеличивают достоинство ваших людей.

— А могу я узнать, с какой целью это интересует ваше величество? — у него был цепкий взгляд, которым он пристально рассматривал меня, отмечая каждую, необходимую ему деталь.

— Мне нужна армия, зачем же еще? — я взглянул удивленно, словно недоумевая от тупости его вопроса.

— Простите, вы сказали «армия», ваше величество? — пришла пора Пфайпферу хлопать глазами.

— Наверное, я неправильно выразился, — я продолжал смотреть на него, не мигая. — Две тысячи солдат будет достаточно. Я точно знаю, что мой царственный собрат, король Франции, платит двадцать тысяч франков в год, для армии в эти же самые две тысячи солдат. Мне они понадобятся сроком на три года, и я заплачу за эти три года сразу. Также я хочу, чтобы вы включили в контракт пункт, о самообеспечении. Обозы для солдат — не мое дело. Я буду платить за них отдельно, но от сборов прошу меня уволить. Так же, в контракт должен будет внесен пункт о беспрекословном подчинении моим приказам.

— Я хотел бы уточнить, что означает этот пункт, ваше величество, — быстро спросил Пфайпфер, видимо уже прикидывая, где он возьмет две тысячи солдат.

— Это значит, что, если я прикажу прыгать, у них будет право лишь уточнить на какую высоту, — я усмехнулся, вворачивая эту знаменитую в моем мире фразу.

— Вы должны знать, ваше величество, что в контракте есть пункт, предусматривающий, что армия может отказаться выходить на поле боя, если им будет противостоять войско, нанятое в швейцарских кантонах.

— Это разумное требование, — я кивнул. — В свою очередь, хочу напомнить, что, выплатив пенсион за каждого погибшего солдата, я надеюсь получать на его место полноценную замену, согласно контракта.

— Вы знаете, что каждому солдату будете платить по четыре гульдена в месяц, ваше величество?

— Да, я знаю это, — я кивнул. — Вас устраивают подобные условия?

— Вполне, ваше величество. Как скоро вам нужны солдаты?

— Немедленно, — он нахмурился, почесал висок и кивнул.

— Полагаю, вы захотите посмотреть ваших будущих солдат, провести смотр и познакомиться с командирами, ваше величество?

— Разумеется. Как скоро мы сможем подписать договор? — как и в то время, когда я мчался в Италию, не разбирая дороги из Твери, у меня появилось чувство, что необходимо вернуться. Но я не мог бросить то, зачем, собственно, и явился в Люцерн на полпути.

— Завтра, я думаю, смогу принести вам первоначальный вариант, ваше величество, — и Пфайпфер поклонился на этот раз еще более низко. Я махнул рукой, отпуская его, и этот торговец элитными на этом этапе войсками, вымелся из комнаты, чтобы найти грамотного юриста и начать собирать солдат, потому что две тысячи человек найти, оснастить и выставить на смотр было не так уж и просто.

— И долго ты, княже, решил наемникам платить? — Милославский сел на место, с которого вскочил несколькими минутами ранее.

— Пока не создадим нашу армию, — я снова повернулся к окну. — Нашу, Вася, не поместную, а ту, коя всегда будет готова встать и пойти туда, куда воевода укажет. Как в Риме дохристианском было. Гарнизоны, где солдаты будут каждый день науку воинскую постигать, а воеводы придумывать, как еще лучше сделать.

— Где ж мы, княже, народу столько возьмем, чтобы не хлеба сеяли, а в гарнизоне жили? — Милославский задумался, пытаясь себе это представить.

— Придумаем что-нибудь, — я повел плечами. — Надо сначала с помощью наемных полков закрепиться как следует, а там уже будем решать, как именно воинскую повинность внести в указы, да как гарнизоны те начать сооружать. А делать это придется едва ли не в первую очередь, потому что врагов мы себе наживем немеряно.

— Ты уж меня извини, княже, но все, кого мы встречали по дороге, только что глотки друг дружки не рвут, — усмехнулся Милославский.

— Так то везде, Вася, разве же тут же Тверь не помнишь, или Новгород Великий? Вот уж где народец неугомонный, так и норовит бунт устроить, хуже Казани, ей Богу, — я повернулся к своему рынде. — Сам же говорил, что усмирять пришлось смутьянов.

— Ну, ежели с этой стороны смотреть, — Васька хмыкнул. Все ты понимаешь, сукин сын, проверить решил, понимает ли князь, что творит? — Так куда думаешь двинуть прежде всего?

— Все-таки в Милан, — я повернулся к нему. — Туда, где черная смерть не так давно жатву собрала. Есть у меня мысль, как там можно без особой бойни герцогский палаццо занять. Но сначала наведаемся к князю Холмскому, поглядим, как устроиться успел, да Аристотеля с да Винчи заберем, они нам ой как пригодятся.

— Этот да Винчи шибко шебутной, — Васька поднялся на ноги и потянулся. — А еще он говорит, что Аристотель давно бежал из тех мест, кои родными считал, чтобы голову на плечах сберечь. А обвиняли его…

— В фальшивомонетничестве, — перебил я Ваську. — Я знаю. Он мне сам об этом сказал. И нет, его вина не была доказана.

— Но это не значит, что он этого не делал, — Милославский прищурился.

— Что ты хочешь этим сказать? — я не понимал, что Васька от меня хочет услышать.

— Ничего, просто, ежели Аристотель умеет и пушки лить и монеты отливать, хоть и фальшивые, то и настоящие сможет? — не понял, он что хочет сказать, что я должен буду чеканить свои монеты? — Пойду я, княже, с тобой Сергей ночевать останется сегодня.

С утра начались проверки и правки контракта, который притащил Пфайпфер. Параллельно с этим он таскал меня на специальную площадку, чтобы продемонстрировать свой товар. Швейцарцы были облачены в легкую броню, в основном, на них были шлемы и нагрудники. У каждого в руках длинная пика, короткий меч на боку и небольшой круглый щит. М-да, на экипировке своего живого товара местные воротилы явно экономят. Но, тем не менее, несмотря на столь явное пренебрежение безопасностью, эти солдаты уже успели снискать себе славу прекрасных воинов, отличающихся отвагой и преданностью. Хотя, таковы законы любого бизнеса, на котором такой вот товар был представлен в изобилии, конкуренция страшная, а до регулярных армий еще далеко, так что потеря репутации сразу же выкинула бы швейцарцев с рынка, и кантоны потеряли бы свой едва ли не единственный доход.

Я провел в Люцерне почти месяц, пока все формальности наконец-то были утрясены, а войско собрано в полном составе. Разделив его на две половины, я отправил одну тысячу в Турин, под командованием Клыкова, которому отрядил еще четверых дружинников в помощь. Сержанты были представлены воеводам, и самое странное для этого времени войско выдвинулось в Савойю. Вторая тысяча под предводительством Березина отправилась в Горицию. Я же, оставшись с десятком витязей, расплатился по контракту, деньги мы предусмотрительно привезли с собой в седельных сумках, именно поэтому у нас были весьма ограниченные запасы взяты с собой, и так же выдвинулись навстречу князю Холмскому, от которого я не получал никаких известий с тех самых пор, как мы разделились. Уже из Гориции я планировал выехать во Флоренцию, в то время как полки, дошедшие к тому времени до Турина, должны были начать выдвигаться к Милану. Дай Бог я успею сделать все запланированное до родов, а то Катька еще начнет думать, что я ее бросил. А если она начнет так думать, то обязательно наделает глупостей, и этого допускать было никак нельзя.

Весь следующий час я просто просидела за столом, разглядывая невообразимое количество бумаг и писем, которые занимали больше половины сундука, и которые мне еще предстояло разобрать. Стоит ли мне ждать еще каких-то потрясений от почивших Орси, которые зачем-то хранили всю эту макулатуру у себя. Зачем они сохранили это письмо? Это была защита от Чибо с Людовико, или что-то еще? Жаль, но на этот вопрос я никогда не получу ответа. Причем, я даже не знала, как и где именно хранилось это письмо, ведь все документы и письма Бордони просто свалил в одну кучу. Я достала очередную стопку из сундука и переложила ее на стол. Мысли постоянно возвращались к той минуте позорной слабости и унижения перед Чезаре. Такого я себе никогда не позволяла ни в этом мире, ни в своем, что на меня нашло? Всегда есть выход, даже из безнадежной ситуации, не нужно было так на него давить. А то, что я могу еще и верного мне человека с отличными навыками телохранителя потерять, вообще к концу дня довели до психоза. Надо успокоиться и взять себя в руки, после чего пойти к Чезаре и попросить не думать больше о том, чего он не признавал долгое время.

— Сеньора, я могу с вами поговорить? — в комнату, постучавшись и дождавшись разрешения войти, протиснулась Джульетта, которая робко топталась возле самой двери, не решаясь пройти дальше в комнату и прикрыть дверь.

Я кивнула, откладывая бумаги, и повернулась в ее сторону. Девушка все-таки прикрыла за собой дверь, но продолжала стоять у порога, не зная, как следует себя вести. С того самого вечера, который она только чудом пережила в подвале моего дома в Форли, мы толком не виделись, и, тем более, не общались. То, что она пришла сейчас, говорило только о том, что Чезаре ей все рассказал и принял какое-то решение. Но о себе он пока знать не давал.

— Сеньора… — она нахмурилась и замолчала, было видно, что она никак не могла подобрать слова и решимость вывалить на меня тонну упреков и грязи, в которой я бы на ее месте такую наглую бабенку утопила.

— Я догадываюсь, зачем ты пришла. Все не так просто, как может показаться на первый взгляд, просто так сложились обстоятельства. Тем более, я ни на кого не давлю и никого что-либо делать не заставляю, и с самого начала сказала, что, как только я найду выход из ситуации, то все вернется на круги своя. Мне ответа Чезаре не давал, и, как видишь, я не стою перед ним с ножом у горла, заставляя принимать определенного рода решения, которые он обязан принять, как единственный наследник Джироламо Риарио. — Я смотрела на девушку, и не знала, что еще могла бы ей сказать. Могу ли я пойти на такой шаг ради собственного благополучия, тем самым разрушая чью-то жизнь? Об этом я не задумывалась до этого момента, и теперь сомнения накрыли меня с головой. Это было мерзко с моей стороны. И гораздо больнее, нежели прямой удар ножом в сердце. Все же я не настолько очерствела в этом средневековье, и теперь еще больше сожалела о своей просьбе к молодому человеку, который был просто не готов вариться в этом ядовитом котле итальянской аристократии.

— Вам не надо заставлять, — она решительно подняла на меня горящие глаза и сделала шаг вперед. — Вы красивая, умная, жесткая, даже, порой, жестокая женщина, в которой еще осталось милосердие и жалость. Вы сами не замечаете, как приковываете взгляды мужчин вокруг себя. Если вы откроете глаза и перестанете жить только воспоминаниями о своем муже, то заметите, как те сеньоры, которые вас окружают видят в вас если не жену, то любовницу. Тот же де Медичи, да Винчи, Чезаре, да даже тот русский цесаре. Вы можете идти против самого Рима с высокоподнятой головой, но в то же время вы, как и все женщины, хотите просто обычного семейного счастья и покоя. Это видят все. И я прекрасно понимаю, что если вы добьетесь того, чего хотите, то не сможете себя заставить отступить…

— Джульетта…

— Он любит вас. — Она не дала мне вставить ни единого слова, чтобы хоть как-то успокоить начинающую расходиться девицу. То, что она сюда и Ваньку приплела, вообще было похоже на обычную бабскую истерику. — Я женщина, и я вижу это. Нет, он относится ко мне хорошо, как и к своему ребенку, но я постоянно замечаю его взгляд, направленный в вашу сторону, то, как он опекает вас, а не просто делает свою работу по охране вашей жизни.

— Джульетта…

— Вы даже представить не можете, как это больно. Но такова жизнь. Вы сами может и неосознанно, но симпатизировали ему, с самой первой вашей встречи, да вы даже слова не сказали ни разу в упрек ему, хотя было за что. А то, что вы не только сохранили жизнь мне и его сыну, так еще не тронули других детей… И, зная вас, я понимаю, что вы никогда не откажетесь от спокойной жизни в окружении людей, которые заботятся о вас, и сомневаюсь, что если представится такой шанс, то он сможет сам легко отказаться от жизни с такой женщиной как вы, все-таки Чезаре сын своего отца и, как бы он не отрицал подобное, но всегда стремился и будет стремиться быть похожим на своего отца, а граф Риарио любил вас, как бы больно, порой, вы ему не делали.

Она резко замолчала и вылетела из комнаты. Таддео осторожно заглянул внутрь и, не заметив ничего компрометирующего, аккуратно закрыл дверь. Да уж, не такого я ожидала от этого разговора. Девушка просто пришла выговориться, даже не единым словом ни упрекнув. Высокие чувства эпохи Возрождения, черт бы ее побрал. Но, самое удивительное заключалось в том, что ее слова привели меня в чувства. Я скептически отнеслась к этой пылкой речи. Единственное, к чему я отнеслась серьезно, так это к тому, что нужно уже прекратить жить прошлым и начинать выковыриваться из этой скорлупы. Жизнь-то продолжается, даже такая гадкая, и пора бы уже смотреть на мир широко раскрытыми глазами. Нет, я никогда не отступлю, и Людовико, как минимум, Людовико, умрет на моих глазах и довольно мучительно. Но не ради одной мести стоит жить.

Как бы то ни было, я прекрасно понимала опасения девушки, и что ее слова в отношении своего жениха нельзя пропускать мимо ушей. Даже если во всем сказанном ею, есть хоть небольшая крупицы истины, то я просто не могла ни воспользоваться этим шансом. Тем более, что семейная жизнь у них явно не складывается и идет под откос по нарастающей, если судить по этому истеричному потоку мыслей в моей комнате. Я стерва? Да, и еще какая. Только вот, правильно она заметила, что я ни разу не упрекнула молодого человека ни в чем, хотя после стольких оплошностей могла смело колесовать на центральной площади. После покушения Орделаффи, я отстояла его право находиться в моей личной охране перед Риарио, который совершенно не выделял сына среди остальных наемников, мол хочешь сам пробираться вверх, пожалуйста, отец создал тебе в этом все условия, только получать будешь как все, и отвечать за свои косяки тоже как все, если не больше. Может, чисто интуитивно я чувствовала его родство с Риарио, может, что-то другое, только времени разбираться в этом у меня не было. Я поморщилась своим мыслям. В таком состоянии я могу убедить себя в чем угодно, тем более, гормоны и повышенная чувствительность постоянно дают о себе знать.

Я обдумывала ситуацию, бездумно перебирая бумаги, даже не вникая в суть написанного, пока мозг не уцепился за знакомые слова. Тряхнув головой, я взяла довольно толстую стопку скреплённых между собой листов и начала перечитывать написанное более вдумчиво, прекрасно понимая, что моему мозгу в таких ситуациях можно смело доверять.

Я не успела прочитать и половины первой страницы, как меня отвлек звук открываемой двери. Я резко обернулась, немного испугавшись, потому что никто до этого без стука ко мне не входил.

В комнату вошел Чезаре с довольно серьезным видом, которого я ни разу еще не замечала у него. Он подошел ко мне и встал возле стола.

— Я поговорил с сеньором да Винчи. Право наследование обсуждению не подлежит, собственно, как и законность признания, учитывая сложившиеся факты. Несмотря на некий договор, который ни я, ни сеньор да Винчи не видели, право наследования землями нужно подтвердить непосредственно перед коммуной и церковью, сеньории Имолы и Форли которые находятся в папской области. — Я смотрела на него пристально, не мигая, хотя он в свою очередь смотрел перед собой, так же, как и я до этого перебирая бумаги на столе. — Ваша просьба была неожиданной и довольно странной, учитывая ваше затворничество и неприятие любого, кто подходит к вам на расстояние вытянутой руки. Ну разве что, кроме того цесаре, к которому вы прониклись с первой же минуты, как только увидели. Что уж говорить, он единственный, который заставил вас сделать что-то, чего вы делать не хотели, а это даже графу Риарио не всегда удавалось. Вот только, его здесь нет, он уехал и не известно, вернется ли вообще назад. — Чезаре, наконец, повернулся ко и теперь смотрел мне в глаза, таким знакомым взглядом, что меня на секунду пробила дрожь, со злостью пропуская через себя его слова о Ваньке. Он бросил меня! Хотя обещал, что никогда больше так не сделает. И я прекрасно осознаю, что эта потеря окончательно выбила у меня почву из-под ног. Но как бы тяжело не было, я продолжала пристально смотреть на молодого человека, который был несколько деморализовал сложившимися обстоятельствами.

— Риарио правда убил твою мать? — я сама не ожидала, что задам этот вопрос.

— Нет. Сикст отправил своих людей, когда понял, что отец не выполнит его приказ. Он тогда не успел что-либо сделать, а я сбежал с братом на руках, просто испугавшись. Дети не представляли угрозу для Ватикана, поэтому нам по факту ничего не угрожало. В этот же день, он нашел меня, тяжело было спрятаться с младенцем на руках, но уже тогда я не хотел быть частью этой семьи. Он не бросил меня и занялся воспитанием, как и других беспризорников, которыми в то время уже занимался, создавая небольшой отряд под себя и свои цели, уважая и принимая мой выбор. А потом он перевел меня в Форли и приставил сначала к Бордони, а после случившегося в замке Святого Ангела приблизил к себе.

Он ненадолго замолчал, пытаясь отвлечься от мыслей, вчитываясь в документ, в содержание которого я пыталась вникнуть до его появления.

— Чезаре. Я не заставляю и не принуждаю тебя, — осторожно попыталась я вернуть его в реальный мир.

— Сейчас мы не можем покинуть границ Флоренции, и когда представится такая возможность, известно только одному богу. Я сомневаюсь, что в данном случае смогу успеть оказаться в Форли до ваших родов. Надо поговорить с сеньором де Медичи, чтобы он организовал нам коридор по уже незараженным землям. Только сомневаюсь, что из самого города сейчас выехать будет просто. Сеньор да Винчи пытается найти зацепку юридического характера, чтобы обезопасить вашего ребенка от Ватикана, но почти всегда законы человеческие ничего не стоят перед законами божьими, озвученные голосом его, — он невесело усмехнулся и покачал головой. — Я приложу все усилия, чтобы помочь, но прошу в ответ, если ничего из задуманного вами не получится предпринять, не нужно никому знать о моем родстве с графом Риарио. — Я кивнула, начав, наконец, понимать, что сейчас многое против меня и нам элементарно не хватит времени.

— Я могу спросить тебя неформально, как будущий муж, которого ты хочешь видеть рядом с собой? — такое обращение было непривычным, но я согласно кивнула. — Ты же понимаешь, что если даже отберешь у Рима свои земли им мало что помешает просто забрать у тебя ребенка?

— Я понимаю, только в данном случае мы можем вместе с тобой диктовать условия, им уже будет не так просто забрать мое дитя, тем более, я ни за что не поверю, что у Ватикана нет других больше забот, нежели тратить столько времени на меня и ребенка. Почему ты согласился?

Он некоторое время смотрел на меня, так и не ответив, и в конечном итоге отвернулся, погрузившись в чтение, просматривая страницы одну за другой. Судя по его виду, он тоже нашел там что-то интересное, но отбирать бумаги у него мне не хотелось. Он отложил листы и повернулся ко мне, закусив нижнюю губу.

— Что ты там нашел? — я протянула руку к бумагам, но Чезаре перехватил ее, не давая мне прикоснуться к документам.

— Я не думаю, что тебе необходимо это знать. Ни к чему хорошему это не приведет и прошлого не изменит, — довольно холодно проговорил он.

— Чезаре, — я вырвала руку из некрепкого захвата и схватила со стола бумаги. Реакция мужчины просто не оставила мне выбора.

— Катерина, — я вздрогнула, давно я не слышала собственного имени. — Прошу тебя, отдай их мне.

Я отвернулась и сделала шаг в сторону от мужчины, прекрасно понимая, что он ничего мне не сделает и пробежала глазами несколько страниц.

— Ты вы издеваетесь, — лицо буквально обдало жаром, стало невероятно душно, а я в который раз поняла, что меня использовали для своей выгоды, сыграв на чувствах. И я прекрасно понимала, что этот заверенный юристами договор существует в четырех экземплярах у каждой заинтересованной стороны, и причин прятать его у Орси особо не было никаких. Меня начало потряхивать, а низ живота прострелило болью, от которой я согнулась и застонала. Чезаре вылетел в коридор, видимо за помощью, я осторожно опустилась на пол и почувствовала под собой что-то мокрое. Слишком рано. Как же я ненавижу эту сраную жизнь и надежду, которая машет мне рукой и всегда умирает без права на воскрешение.