Родная страна

Глава 8

Несколько лет назад террористы взорвали мост в моем родном городе Сан-Франциско. Погибли более четырех тысяч человек. И после этого нам сказали: теперь все по-другому. Как раньше уже не будет. У нас больше нет тех прав, к которым мы привыкли, потому что поймать террористов — это важнее, чем какие-то там наши права и свободы.

Потом нам сказали: террористы пойманы. У истоков этого страшного злодеяния, вероятно, стоял один из тех, кого в Йемене расстреляли с дрона. Если это правда, то, пожалуй, хорошо, что его прикончили. Надеюсь, что это все-таки правда. Никаких доказательств нам, разумеется, не представили, отговорившись соображениями «национальной безопасности».

Но слова «Как раньше уже не будет» оказались не констатацией факта, а требованием. Они якобы должны были описывать новую реальность, но на самом деле требовали от каждого признать эту новую реальность, ту, в которой за нами можно шпионить, можно нас арестовывать и подвергать пыткам.

Через несколько лет все изменилось опять. Чуть ли не в одночасье все вдруг лишились работы, ни у кого не осталось денег, людей за долги начали выселять из домов. Никто не понимал, почему так случилось: ведь теперь каждому уже стало понятно, что как раньше уже не будет, а как будет — об этом никто говорить не желал.

Когда улицы полны вооруженных солдат и полицейских, которые твердят, что отныне все стало по-другому, то указать на причину этого было легко, потому что она имела человеческое лицо. И каждый соглашается: да, теперь все иначе.

Но когда некая таинственная общественная, или финансовая, или политическая сила перекраивает весь мир на новый лад, когда слова «Как раньше уже не будет» становятся не требованием, а констатацией факта, почему-то бывает гораздо труднее смириться с переменами и решить, как с этим быть.

Одно дело — требовать, чтобы с улиц ушли вооруженные охранники. И совсем другое — понять, что нужно сделать, чтобы из нашей жизни исчезли скромные красные листочки просроченных векселей и безмолвные судебные приставы с извещениями о выселении.

На следующий день я чуть не опоздал на работу. Выхватил обратно из груды стирки одну из своих похищенных футболок (Энджи обожала в них спать). От футболки исходил восхитительный запах моей девушки, поэтому у меня сразу поднялось настроение. Я вошел в штаб и прямиком направился к своему столу.

Ко мне, чуть не приплясывая, подскочил Лиам.

— Привет! — вскричал он. — Нет, ты можешь себе представить?

— Что? — спросил я.

— Сам знаешь! То самое, в даркнете!

Кровь отхлынула от лица и забурлила в животе, как штормовой океан. В ушах застучало.

— Чего-чего? — переспросил я.

— Неужели не видел?

Он перехватил у меня мышку, открыл браузер, перешел на главную страницу «Реддита», сайта, куда можно выкладывать свои истории и голосовать за чужие. На главной странице только и разговоров было, что об утечках в даркнете. Оцепенев, как в фильме ужасов, я щелкнул по одной из ссылок. Она вела на рассказ об анонимно выложенном на pastebin.com файле с инструкцией по использованию устройств полицейского перехвата для удаленного управления телефоном на «андроиде» и включения его камеры. Тот, кто выложил файл, направил репортеру на wired.com письмо о том, что в даркнете выложено еще 800 000 таких документов и что волонтеры прочесывают их и вскоре обнародуют еще. Ни словом не упоминалось, откуда появились файлы и кто такие эти волонтеры.

Я вернулся на «Реддит» и проверил остальные ссылки. Сколько даркнетовских документов утекло в открытый доступ? Но везде рассказывалось в разных вариантах примерно одно и то же: восемьсот тысяч документов, даркнет, будут новые разоблачения. Не больше. Я начал понемногу успокаиваться.

— У тебя телефон на «андроиде»? — спросил Лиам.

— Да. Но я поставил «параноид-андроид» — это альтернативная прошивка, устойчивая к подобным шпионским программам.

— Правда? — раздался голос Джо. Он неслышно подошел к нам, пока мы разговаривали, и я подскочил. — Полно, полно, Маркус, успокойся. У меня тоже телефон на «андроиде». Знаешь что, давай я на обед закажу пиццу, а ты проведешь нам мастер-класс по безопасности телефонов. Кажется, нам всем не помешает узнать об этом побольше.

— Да, конечно, — отозвался я. — Обязательно.

Хотя сам, едва увидев рассказ на Wired, сразу стал строить планы вместо обеда прихватить с собой что-нибудь перекусить, отыскать сеть WiFi с защитой по слабому протоколу WEP, подключиться, нырнуть в даркнет и разобраться, что там стряслось. Нет, я, конечно, лучше чем кто-либо знал, что идеальной безопасности не существует, и понимал, что рано или поздно найдется ловкач, который без приглашения докопается до наших даркнетовских документов. Но не думал, что это случится на следующий же день после публикации!

Но и работой пренебрегать было нельзя. Я так долго о ней мечтал и получил такое хорошее место. И даже если в эту минуту по моим следам идет безжалостная армия наемников, это не значит, что я откажусь помогать Джо на выборах.

Поэтому, когда начался обеденный перерыв, я стоял у белой пластиковой доски с куском пиццы в одной руке, маркером в другой и рисовал схемы того, как злоумышленники могут получить контроль над вашим телефоном и что делать, если его взломали.

Джо задумчиво дожевал свой кусок пиццы, вытер пальцы и рот и поднял руку:

— Ты хочешь сказать, что в наши телефоны может проникнуть полиция?

— Нет! — аж запрыгал в кресле Лиам. — Он говорит, что кто угодно может…

Я вскинул руки, и Лиам успокоился.

— Я хочу сказать вот что. Если в дата-центре телефонной компании установлено оборудование для перехвата, то пользоваться им может каждый, у кого есть логин и пароль.

— Но у кого есть логин и пароль? У полиции, да?

— Скорее всего нет. В просочившихся документах утверждается, что этими устройствами распоряжается телефонная компания или интернет-провайдер. Поэтому полицейский просто звонит технику, ответственному за перехват, и тот делает все, что поручено. Так что список лиц, способных получить доступ к телефонам, довольно широк. В него входят те, кто сумеет взломать сеть провайдера, подкупить или шантажировать кого-либо из сотрудников провайдера, кто сможет убедительно изобразить из себя полицейского, кто заставит настоящего полицейского дать ему доступ, а также те, кто сумеет за деньги нанять человека, способного проделать все вышеизложенное.

— Получается, что превратить чей угодно телефон в супержучок не сложнее, чем подделать талон за неправильную парковку?

— Мне никогда не доводилось подделывать парковочные талоны, — признался я. — Я вообще не за рулем. А что, это сложно?

Джо побарабанил пальцами по столу:

— Для тех, кто богат или имеет нужные связи, совсем не сложно. Мне так рассказывали.

— Ага, — подтвердил я. — Те, кто богат или имеет нужные связи, могут превратить любой телефон в жучок. Теоретически это относится не только к смартфонам на «андроиде». Можно выпустить аналогичные обновления для «Айтьюнс», «Файерфокса» или любого другого приложения. Для этого нужен только сертификат подписи и… — Я запнулся, вспомнив, что в документах не было ни слова о сертификатах подписи. — И тому подобное. Так что в теории любой компьютер, любой телефон, любой гаджет, автоматически получающий обновления, может быть превращен в жучок. Надо только установить на него соответствующие программы.

У меня вспотели ладони. Возможно, Джо и остальные сотрудники штаба не знали, что такое сертификаты подписи, но Лиам это прекрасно понимал. Он слушал так внимательно, словно старался навсегда запомнить каждое изреченное мной слово.

— И вот еще что, — добавил я. — Если ваш компьютер подхватит заразу, то наблюдать за всеми вашими действиями сможет не только полиция или те, кто установил жучок.

Джо снова поднял руку и потребовал:

— Объясни.

— Вот как это работает. Скажем, я подкупил кого-то, чтобы он запустил жучка в ваш компьютер. Теперь на вашем девайсе стоит вредоносная программа, которая может, например, смотреть, что передает ваша камера, слушать микрофон, следить за нажатиями клавиш, похищать файлы с жесткого диска и тому подобное. Может быть, эта программа стоит на каком-нибудь удаленном сервере, и в этом случае любой, кто взломает этот сервер, получит доступ ко всем зараженным компьютерам, смартфонам и прочим гаджетам. Или же она прописалась на вашем компе, и я, получив управление над ним, могу перейти с него на любой зараженный компьютер. Есть и другой вариант: если кто-то догадался, что на вашем компьютере работает жучок, он может напрямую подключиться к вашему компу — например, гулять возле вашего дома, взломать пароль от вайфая, дождаться, пока вы включите машину, и завладеть ею. Или же они вообще знать вас не знают, просто сидят в «Старбаксе», ждут, пока в сеть войдет чей угодно зараженный компьютер, а потом перехватывают управление.

Теперь руку подняла Флор:

— Насколько это реалистично? В смысле, это все звучит очень устрашающе, но ты можешь хотя бы примерно сказать, много ли компьютеров были заражены таким методом? Надо ли беспокоиться об этом в повседневной жизни? Или вероятность здесь примерно как попасть под удар молнии?

Я пожал плечами:

— Думаю, спрашивать об этом надо не у меня. Я такими штучками никогда не пользовался, никому не отстегивал сотню тысяч за такую коробочку. Думаю, если полиция их покупает, то, значит, использует. Относитесь к этому примерно как к ВИЧ. У вашего компьютера есть иммунная система, она защищает его от паразитов с помощью паролей и тому подобного. Когда компьютер взломан, его иммунная система ослабевает. И поселиться в нем могут любые паразиты. — Я на миг задумался. На душе стало спокойнее. Нет, не совсем так. Я по-прежнему волновался, но страх исчез. Приятно было сознавать, что весь штаб ловит каждое мое слово. Сразу чувствуешь себя умным и значительным. — Точнее будет сказать, что иммунной системой обладает вся сеть. Ее опорные точки — честные интернет-провайдеры, которые не запихивают в ваш компьютер вредоносные программы. Когда маршрутизатор вашего провайдера сообщает, что файл пришел от «Гугла», «Эппла» или «Мозиллы», ваш компьютер верит этому. Но если вы начнете мухлевать с этим процессом, если создадите процедуру, которая вынудит провайдера втайне обманывать своих абонентов, вот тогда и вступит в действие иммунная система.

— И что же нам делать?

— Ну, с «андроидом» очень просто, — объяснил я. — Эта операционная система открытая и бесплатная, то есть «Гугл» публикует ее исходный код. Группа хакеров разработала альтернативную версию под названием «параноид-андроид», которая, получив обновление, сразу же проверяет возможные источники и решает, можно ли им доверять. Установить ее было довольно сложно, но сейчас становится легче. Я написал небольшой скрипт-установщик, облегчающий работу, вы можете скачать его из внутренней сети. Просто подключите ваш андроид-смартфон к компьютеру, запустите этот скрипт, и прошивка установится сама собой. Если будут проблемы, обратитесь ко мне.

— Но откуда мы знаем, что этому скрипту можно доверять? — спросила Флор. — Может быть, ты хочешь заразить все наши девайсы.

Лиам аж подскочил:

— Маркус ни за что не стал бы…

Я невольно рассмеялся.

— Нет, все верно. Флор, вы задали хороший вопрос. У вас нет никаких оснований мне доверять. Я здесь работаю всего пару дней. Правда, вы сами позвали меня работать сюда, так что вряд ли я планировал наводнять ваш штаб зловредным софтом, но, может быть, у меня просто хобби такое — подпускать всем жучков. — Я задумался над этим. — Вы, наверно, можете погуглить сами, проверить все, что я вам тут рассказал, и скачать «параноид-андроид» самостоятельно. Но а вдруг я нарочно засунул в сеть эту информацию, чтобы Гугл ее нашел. Наверное, все зависит от степени вашей паранойи.

— Степень моей паранойи умеренная, граничит с благоразумием и здравым смыслом, — объявил Джо, вызвав всеобщие смешки. — Я установлю твою программу. Что мне делать дальше?

— Ничего ровно до тех пор, пока ваш телефон не предупредит, что доступно обновление. Тогда погуглите, или позовите меня, или положитесь на собственное суждение. Подобный флажок существует для «убунту линукс», если кто-то из вас работает на этой операционной системе. Он сообщит, если доступное обновление не соответствует контрольной сумме публичных серверов. К сожалению, не знаю, существуют ли аналогичные решения для Маков и «виндоус». — Я развел руками. — Пицца еще осталась?

Джолу выложил для нас в даркнет небольшое приложение для чатов и сразу приступил к делу:

«Пухлый Кролик» был ником, который Джолу выбрал себе. В придачу он соорудил генератор никнеймов, который помогал нам выбрать случайные, одноразовые, круто звучащие прозвища.

Мне показалось, что он воспринимает всю нашу затею не слишком серьезно. Сплошные заглавные буквы, шутливый тон. Мы имеем дело с выбросом плутония, а он ведет себя, словно речь идет о мелких неприятностях.

Ну да, конечно. Может быть, за нами самими следят. Горький юмор ситуации: подпустить жучка, чтобы следить за теми, кто нашел утечку о жучках и собирается с помощью жучков слить утечку в прессу… От этих мыслей у меня голова пошла кругом. Я решил придерживаться принципа бритвы Оккама. Предположение, что кто-то проболтался, выглядело гораздо реалистичнее.

(Это была Энджи).

Так звали одного из помощников, которых привел Джолу, но больше я не знал о нем — или о ней — ничего. Мы с Джолу решили не разглашать ничего сверх самого необходимого минимума. Мне не обязательно было знать, кто такой Беспокойный Агент, главное — под этим ником скрывается человек, которому Джолу полностью доверяет.

Джолу не Джолу, но у меня руки зачесались пристукнуть этого Беспокойного Агента. Как он смеет сомневаться в Дэрриле, Ван, Энджи и мне? Тем временем Энджи тоже прочитала сообщения на своем экране. Она сидела на моей кровати скрестив ноги, склонившись над ноутбуком так, что волосы закрыли лицо. Услышав, как мои пальцы сердито застучали по клавиатуре, сказала:

— Эй, босс. Успокойся.

— Но… — начал я.

— Знаю, знаю. С интернетом что-то стряслось. Считай до десяти. В троичной системе.

— Но…

— Считай.

— Один. Два. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Двадцать. Двадцать один. Двадцать два. Сто. Сто один. Сто два. — Я умолк. — Сбился со счета. Сто два — это десять или одиннадцать? — Считать в двоичной системе я мог, даже когда злился, но для счета в троичной — с основанием три — требовалось гораздо больше сосредоточенности. — Ладно, твоя взяла. Я успокоился.

(Это был еще один из приятелей Джолу).

— Ну ладно, на том и угомонимся, — вздохнул я. — Спасибо, что уберегла меня от превращения в онлайн-злюку.

— Обращайтесь. Не следовало во всеуслышание говорить «как мы можем доверять твоим друзьям». Нехорошо.

Я хотел было поспорить, но спорить тут, в общем-то, было не о чем. Ведь я же вышел из себя, когда Беспокойный Агент сказал мне то же самое.

— Угу, да, проехали. — Я пролистал вверх и вниз колоссальную таблицу из восьмисот с лишним тысяч строк. — Что сегодня почитаем?

— Давай о полицейском перехвате. Алгоритм выловил сотни документов на эту тему. Раз уж мы к ней приступили, изучим поподробнее.

— Договорились, — согласился я. — Ты бери предлагаемые документы из первой половины, а я двинусь на четыреста тысяч строк вперед. Кстати, мама пригласила тебя остаться на ужин.

— Вот и чудненько, — отозвалась Энджи, и мы принялись за работу.

Стоит упомянуть еще об одной особенности даркнетовских документов: почти все они невероятно скучны. Длинные ряды чисел. Невнятные доклады, написанные бюрократическим жаргоном, щедро усыпанные аббревиатурами, именами людей и названиями организаций, о которых я слыхом не слыхивал. Был велик соблазн перескочить через них и заняться чем-нибудь поинтереснее или хотя бы попонятнее, но здесь то и дело попадались детали, с которыми какой-нибудь другой документ обретал смысл, вставал на место еще один кусочек пазла, и я радовался, что дал себе труд прочитать это.

Вот, например, документ от Сан-Францисского объединенного управления образования. В нем перечислялись школы, участвовавшие в «эксперименте по противодействию воровству ноутбуков», проведенном год назад. На ноутбуки, выданные в школе, ставились следящие программы, которые каждый день-другой связывались с базовой станцией в районе, где расположена школа. Таким образом отслеживались украденные ноутбуки — программа узнавала их IP-адреса и передавала в полицию. Сначала я не обратил большого внимания на то, что школа имени Сезара Чавеса находится в верхних сточках списка экспериментальных площадок, а потом вспомнил, как все четыре года учебы таскал в рюкзаке школьный ноутбук.

Но еще через десять или пятнадцать документов я наткнулся на описание продукта под названием «ноут-лок», использованного в эксперименте. Стало интересно, почему алгоритм Джолу пометил этот документ как имеющий отношение к полицейскому перехвату. На каких ключевых словах он выскочил? Оказывается, этими словами были «скрытое включение» и «веб-камера». Термин «скрытое включение» говорил сам за себя: если вы установили на гаджет следящую программу, которая связывается с базой в случае кражи, то, естественно, не хотите, чтобы эта программа афишировала свою работу. «Внимание, вор! Я собираюсь сообщить в полицию ваш IP-адрес. Хотите продолжить? [ОК] [ОТМЕНА]»

Но зачем активировать веб-камеру на украденном ноутбуке? Я пролистал брошюру. Ну конечно, чтобы сфотографировать вора. Программа может скрытно включать веб-камеру, так, чтобы не загоралась лампочка индикатора включения, фотографировать вора и тихо отправлять его фотку в учебную часть. А вот это уже кошмар. Ведь кто угодно из учеников может добыть логин и пароль и с помощью этой фишки тайно наблюдать за одноклассниками. Мой ноутбук стоял открытым у меня на столе постоянно — и когда я спал, и когда одевался, и когда мы с Энджи…

Тьфу ты черт.

Я продолжил раскопки. Теперь я знал название продукта, а это уже позволяло провести поиски. И — вот оно! В даркнетовских документах слово «ноут-лок» встречалось множество раз. Я отсортировал их по дате и углубился в чтение увлекательной переписки между сотрудницей информационного отдела из управления образования и ее начальством. Девушка обеспокоенно докладывала, что один из школьных директоров использует интерфейс администратора в «ноут-лок» для слежки не за ворами, а за учениками своей школы, причем делает это и ранним утром, когда они, возможно, одеваются, и ночью, когда они, скорее всего, спят.

Девушка заглянула в общую сетевую папку этого директора и обнаружила тысячи снимков учеников и их родственников — иногда обнаженных, иногда спящих. Там лежали также аудио- и видеозаписи личных разговоров учеников с родителями. Начальник не в меру совестливой сотрудницы пришел в ярость, потому что рядовым сисадминам не положено «шпионить» за директорами школ. Спор разгорался все жарче, девушка подчеркнула, что ее «шпионаж» — детский лепет по сравнению с тем, что вытворяет директор, и закончилось дело тем, что ее вынудили написать заявление об увольнении. Мне стало ее жалко. Такому достойному специалисту нелегко будет найти новое место в нашем гнусном современном мире.

Такое случалось не только в Сан-Франциско. В других районах тоже находились школьные директора, не способные устоять перед возможностями, которые открывает панель управления «ноут-лока», и считавшие, что слежка за учениками входит в круг их прямых служебных обязанностей. Однако директором, о котором шла речь в переписке, был не кто иной, как некий Фред Бенсон.

Когда-то Фред Бенсон был заместителем директора в школе имени Чавеса и с высоты своего престола вершил строгий суд над невежами, осмелившимися задеть его тонкое чувство консервативной морали.

То есть надо мной.

Но старый Фред Бенсон был вынужден уйти на пенсию, когда стало ясно, что жители Сан-Франциско, да и всей Калифорнии, не намерены отдавать свой город «силам законности и правопорядка» — полувоенным формированиям, которые под предлогом защиты от терроризма взяли горожан в заложники, хватали их, бросали за решетку, подвергали пыткам и издевательствам. Ах, как печально было видеть его покинувшим свой уютный кабинет и уныло бредущим по улице. Еще одна жертва войны против террористов.

Но Фред когда-то был спортсменом и даже после отставки не растерял боевого задора. Он решил избираться в окружной школьный совет. Ему противостоял один-единственный кандидат, какой-то чудак, признанный виновным в трех случаях крупного мошенничества с недвижимостью, который, однако, сумел оттянуть на себя почти половину голосов. Счастливый избранник стал получать от государства неплохое жалованье и бодрым шагом восходил к сияющим вершинам системы образования, жестоко помыкая учителями и пытаясь навязать свой «лидерский стиль» всем школам округа.

Одним словом, если вы еще не поняли, я этого гада терпеть не мог.

Но даже я немало удивился, обнаружив, что старый Фред с таким рвением пользуется защитной системой школьных ноутбуков. Собственно говоря, в его служебные обязанности отнюдь не входил контроль над учениками, однако он так много раз запрашивал активацию «ноут-лока», что информационный отдел выдал ему личный логин для сохранения результатов работы. Кто-то в отделе оказался недоволен таким решением и скрупулезно зарегистрировал все многочисленные случаи, когда Фред употреблял систему.

Употреблял? Точнее, злоупотреблял.

— Энджи, смотри! Это непременно надо предать гласности, — заявил я. — Что? Ты так не считаешь?

— Нет, Маркус, я думаю, этого делать не следует. Ты же сам только что ругался на всех из-за утечки. А теперь сам хочешь ее организовать. Твоему примеру последуют и остальные. Мы договорились, что сначала каталогизируем весь массив, решим, что из него имеет наивысший приоритет, потом опубликуем так, чтобы не навлечь неприятностей ни на кого из нас. Если завтра ты нас подведешь, Маше и Зебу не выкарабкаться. Да и нам всем тоже. Нельзя ставить под угрозу всю наш группу ради того, чтобы свести счеты со школьным завучем, на которого у тебя зуб.

— Да он же извращенец, вуайерист! Это не просто личная месть. Общество имеет право знать, что этот подонок подглядывает за их детьми. Энджи, на месте этих ребят мог быть я. У меня в школе имени Чавеса осталось много друзей, и Бенсон их терпеть не может. Могу спорить, он с них глаз не сводит ни днем, ни ночью!

— В твоем представлении он сидит у себя дома, потирает руки и упивается властью и секретностью. Но пойми, в этих файлах Бенсон еще не самое страшное чудовище. Посмотри, что творят другие. Загляни в файл 439 412.

Я пролистал таблицу и прочел краткое содержание:

«Государственный департамент. Транспортная накладная на доставку устройств для полицейского перехвата в Сирию. См. 298 120»

Файл 298 120:

«Отчет разведывательного персонала посольства о гибели под пытками диссидентов, схваченных с применением устройств для полицейского перехвата».

— Ого, — выдохнул я.

— Вот тебе и «ого», — передразнила Энджи. — Так что прекрати. Соблюдай дисциплину. Тут не просто детские шалости, игра идет по высшему разряду.

И не успел я рассердиться на нее — рассердиться по-крупному, как бывает, когда ты совершенно неправ, а тебя ставят на место, и ты понимаешь, что не можешь ничем оправдаться и поэтому бесишься, — как снизу окликнула мама:

— Маркус, Энджи, пора ужинать!

В старые добрые времена «семейные ужины» бывали у нас чуть ли не каждый вечер. Либо мама с папой приготовят что-нибудь, наполняя кухню звоном кастрюль и сковородок, веселыми голосами и вкусными запахами, либо, если все устали, заказываем что-нибудь из ресторана с доставкой. Даже я время от времени удосуживался что-нибудь состряпать, и мне это нравилось, хотя, по-моему, самое трудное в этом деле — начать. Пустая кухня всегда навевает унылые мысли о домашней рутине. Однако у меня получалось вполне пристойное каре ягненка, а когда я готовил пиццу, на тарелках не оставалось ни крошки.

Семейные ужины остались в прошлом вместе с родительской работой. Временные подработки, которые удавалось урвать то папе, то маме, иногда задерживали их до позднего вечера, но настоящая причина была не в этом. А в том, что они целыми днями сидели дома, с глазу на глаз, и довольно часто с ними сидел и я, поэтому никому не хотелось лишний час проводить за столом в пустых разговорах. У нас просто не осталось тем для застольных бесед. Спрашивать друг у друга, как прошел день? Дурацкий вопрос, если с самого утра мы не расходились дальше чем на пять метров.

Однако, когда пришла Энджи, все расстарались. Родители в ней души не чаяли. Я, конечно, тоже. При этом смотреть, как она ест, было очень забавно.

Входя в кухню, она, как всегда, воскликнула:

— Как вкусно пахнет!

И сразу достала свой аэрозольный баллончик. Когда мы только познакомились, она намешивала себе перечное масло до жгучести в сто тысяч единиц по шкале Сковилла, примерно как у карибского красного перца. Но Энджи постоянно тренировалась и наращивала обороты, поднимаясь к высочайшим вершинам кулинарной отваги. Каждый месяц она стряпала себе новую порцию обжигающего соуса. Брала убийственную дозу молотого перца хабанеро в плотно завинченном флакончике и растворяла в нескольких унциях масла. С каждым месяцем увеличивала концентрацию перца, пока не получила, по ее словам, «то, что надо». В переводе на человеческий язык это означало жгучесть, при которой через минуту после дегустации капли этого масла на верхней губе выступал пот.

Пару раз в год она старательно измеряла жгучесть своего масла, примешивая к своей месячной дозе немного спирта, потом постепенно разбавляя это сладкой водой, пока острота не переставала ощущаться. Последнее измерение показало триста двадцать тысяч по Сковиллу. Примерно тогда я начал требовать, чтобы между едой и поцелуями она чистила зубы. У меня на губах начали появляться химические ожоги.

— У нас сегодня колбаски с чипсами, — сказала мама. — Вкусная и сытная британская еда.

— Но приготовленная американцем, — отозвался от духовки папа.

— Да ладно! Это ведь я поставила чипсы в духовку! — Под чипсами мама как истинная британка подразумевает жареную картошку, особенно ту ее сладкую разновидность, которую она сама запекает в духовке и замораживает. Надо признать, получается очень вкусно.

— Да, милая моя, конечно ты. И к тому же наблюдала за приготовлением.

Папа поставил на стол блюдо тихо шкворчащего мяса. Как-то раз он выполнил небольшой заказ по анализу данных и отладке онлайн-торговли для кооператива, производящего органическое мясо. Потом написал им опять и спросил, нет ли для него еще какой-нибудь работы. Они сжалились и предложили продавать ему мясо по льготным ценам, как для сотрудников. Поэтому у нас на столе часто появлялись страусятина, оленина и буйволиная колбаса. Больше всего мне нравилась оленина; вкус замечательный, главное — за едой не думать о Бемби.

Папа шагнул к плите и выключил вытяжную вентиляцию, с громким гулом уносящую прочь аппетитные мясные ароматы. Потом хлопнул себя по лбу:

— Совсем из головы вылетело! Энджи, ты же, кажется, теперь вегетарианка?

Я спрятал улыбку. В начале лета Энджи объявила, что переходит на вегетарианство, но Burning Man разбудил в ней внутреннего хищника, особенно если мы забредали в лагерь, где гостей угощали вкуснейшим барбекю.

— Ничего страшного, — успокоила Энджи. — Мясо — это всего лишь глубоко переработанная форма растительных тканей.

— Пра-а-авильно! — поддержал папа, положил ей на тарелку пару колбасок и наконец сел.

До чего же хорошо было снова собраться всей семьей за ужином, глядеть на стоящую передо мной тарелку вкусной еды и слушать, как родители ведут оживленный разговор, словно забыв на время о своем неизбывном страхе перед платежами по ипотеке и счетами из супермаркета.

Но счастье не может длиться долго. Мне непременно надо было сморозить какую-нибудь глупость.

— А знаете, какую интересную штуку я недавно узнал? Читал книгу по истории криптографии во Второй мировой войне, и там была целая глава по истории шифровальных машин — «Энигмы» и тому подобных. Ими занимались в Англии, в Блетчли-Парке.

— Какие-какие машины? — переспросила мама.

— Те, с помощью которых нацисты шифровали свои сообщения, — объяснил папа. — Даже я это знаю.

— Простите, — сухо сказала мама. — Плохо ориентируюсь в нацистских гаджетах.

— На самом деле, — Энджи проглотила большой кусок буйволиной колбаски, — «Энигмы», строго говоря, не были нацистскими. Их разработали в Нидерландах и продавали как коммерческий товар. Ими пользовались банкиры, чтобы засекречивать свои телеграммы.

— Верно, — кивнул я. — А еще ими пользовались все страны Оси. Так что первые поколения этих машин были просто прекрасны. Над ними работали превосходные инженеры. Нацисты скопировали нидерландские модели и постепенно усложняли конструкцию, добавляли новые роторы и другие детали, чтобы выдаваемые машиной шифры стали еще надежнее. На основе «Энигмы» было создано около десяти модификаций, одна другой крепче. Но в то же время все свои лучшие ресурсы они израсходовали на главную цель — уничтожение людей. Поэтому к концу войны машины превратились в грубые биметаллические коробки с двенадцатью роторами вместо первоначальных трех, но на вид они были унылыми, без изящества и лоска первых моделей. Похоже, у инженеров к тому времени настроение было хуже некуда, приходилось целыми днями надзирать за рабским трудом или чинить арифмометры в лагерях смерти. Так что, по большому счету, война стерла с шифровальных устройств всю элегантность и красоту, оставив чистый функционал, и только сумасшедшие могли бы разглядеть в этих уродцах какую-то красоту.

— Ого, — протянула Энджи. — Символично.

Я шутливо ткнул ее в плечо:

— О чем и речь. Эта небольшая иллюстрация хорошо показывает, как гибнет все хорошее, что есть в обществе. Как-нибудь покажу вам ту картинку. Машины первого поколения были потрясающими. Настоящие произведения искусства. А последние версии… Чувствовалось, что их делал глубоко несчастный человек. Вот увидите.

Папа с мамой ничего не сказали. Сначала я не придал этому значения, потом заметил, что по папиной щеке ползет слезинка. Мне стало до безумия стыдно и неловко. В полном молчании папа встал из-за стола, вышел в ванную, вернулся через несколько минут, умытый, с еще влажным лицом. Пока его не было, никто не произнес ни слова, да и после его возвращения разговор никак не возобновлялся.

Он съел несколько ложек и сказал:

— Просто удивительно, как быстро общество может скатиться в полную дикость.

Мама натянуто рассмеялась:

— Полно, Дрю, не думаю, что все так уж плохо.

Он отложил вилку, долго-предолго жевал, работал челюстями так старательно, словно желал отомстить этой несчастной колбасе.

— Ты так считаешь, Лилиан? Сегодня на нашей улице были выселены за долги жильцы из трех домов. Только за один сегодняшний день. А что касается рабского труда — вдумайся, на скольких вещах в нашем доме стоит штамп «Сделано в Китае» и как много из того, что произведено у нас в Америке, вышло из тюремных стен.

— Дрю… — попыталась остановить его мама.

— Маркус, Энджи, я прошу прощения.

— Папа, не за что… — начал я.

— Нет, я прошу у вас прощения за то, что мы оставляем вам страну в таком жалком, бедственном состоянии. Страну, где все богатства находятся в руках кучки банкиров, где максимум, на что ты можешь надеяться, это частичная занятость безо всяких социальных гарантий и пенсионного плана, где твоя единственная медицинская страховка — беречь здоровье и надеяться, что не заболеешь, где…

Он стиснул зубы и отвел глаза. Я уже видел у мамы на столе счет от страховой компании с предупреждением о том, что в случае неуплаты мы лишимся медицинской страховки. О том, что будет дальше, не хотелось даже думать.

— Ничего, пап, — выдавил я.

Даже под бородой я видел, как побледнело его лицо, вокруг глаз залегли глубокие морщины, шея покрылась складками. Он стал выглядеть лет на двадцать старше, чем в начале ужина.

— Дрю, не вешай нос, — сказала мама. — Могло быть намного хуже. Многие на свете сказали бы: нам бы ваши проблемы. Давай лучше выпьем по бокалу вина и посмотрим «Ежедневное шоу». Я записала прошлый выпуск.

Когда родители отключили кабельное телевидение, я поставил на старый компьютер программу MythTV и соорудил цифровой видеомагнитофон. Он работал только с некоторыми телеканалами HD-качества, транслируемыми в Сан-Франциско, зато автоматически конвертировал файлы так, чтобы их можно было смотреть на смартфонах или ноутбуках, и убирал рекламу.

Папа опустил глаза и ничего не ответил.

— Энджи, пойдем, — позвал я. Ужин все равно, считай, закончился, а нам предстоит еще долго копаться в даркнетовских файлах.