Родная страна

Глава 10

Корпорация «ЗИЗ» не всегда носила такое название. Когда-то она звалась «Пожарная безопасность», и основал ее один из высших чинов компании «Халлибертон», гигантского военного подрядчика, заработавшего зузаквинтиллионы долларов на продаже дорогостоящих низкокачественных услуг американским воякам по всему земному шару. Потом они переключились на строительство никуда не годных, но бешено дорогих нефтяных скважин, в том числе той, что погубила все живое в Мексиканском заливе.

В «Халлибертоне» работал «динамичный, прорывной молодой вице-президент» (кроме шуток, так его называл журнал «Форчун») по имени Чемберс Мартин. В 2008 году он покинул родную компанию и основал «Пожарную безопасность», которая стала сразу набирать обороты, заключая с американскими вооруженными силами контракты на охрану транспортных колонн «Халлибертона», везущих припасы в Ирак и Афганистан.

До сих пор все идет нормально. Мало ли на свете компаний, которые выдаивают деньги из налогоплательщиков на удовлетворение потребностей кровожадных вояк. В Кандагаре и Фаллудже они охраняли грузовики с кремовым печеньем, направлявшиеся на передовые военные базы — если кто не знает, эти базы представляли собой нечто среднее между неприступной крепостью и супермаркетом. Армия платила им колоссальные деньги за стирку солдатской одежды, доступ к интернету и строительство пиццерий.

Но планы «Пожарных» простирались гораздо шире. Их уже не удовлетворяли получаемые из кармана налогоплательщиков бешеные гонорары за некачественные услуги. Они решили — ни много ни мало — стать банком. Для начала они взялись за выпуск облигаций под предполагаемые будущие контракты с правительством США. Самые простые облигации — это, по сути, долговые расписки: я продаю вам облигацию на сто долларов под пять процентов годовых и затем ежегодно выплачиваю по пять долларов в течение всего срока действия облигации — скажем, пяти лет, и когда этот срок заканчивается, мы с вами в расчете. Разумеется, если до истечения срока действия я разорюсь, то меня объявят банкротом, а вы лишитесь своих денег.

«Пожарная безопасность» продавала свои облигации направо и налево, платила самые высокие проценты, уверяла всех, что халява никогда не иссякнет, потому что с каждым годом военных контрактов становится все больше и больше, а значит, растут и ресурсы, из которых они платят по своим облигациям. Все шло прекрасно, пока Америка не начала выводить войска из Ирака. Контрактов стало меньше, годовая прибыль компании пошла вниз, и пришлось искать другие области приложения своих сил.

Компания стала не только выпускать собственные облигации, но и торговать чужими. Начали они с облигаций, обеспеченных задолженностями по студенческим кредитам. Получается, каждый доллар, который я брал взаймы, чтобы оплатить учебу в Беркли, превращался в облигацию, то есть какой-то денежный мешок покупал себе право получать выплату всякий раз, когда я гашу часть своего кредита. На этом неплохо нагревали руки и Беркли, и другие университеты и компании, которые выдавали студентам кредиты, необходимые для получения волшебной бумаги под названием «диплом». Облигации под залог студенческих кредитов гораздо надежнее, чем поручительство скользких военных подрядчиков, потому что скользкие военные подрядчики могут разориться, а студенты — никогда.

Спорим, вы этого не знали? Если вы возьмете заем для учебы в колледже и в конце концов разоритесь так, что вас признают банкротом, то с вас спишут все долги — и по кредитным картам, и по автокредитам, — но студенческий долг не исчезнет ни в коем случае. И стоит вам пропустить хоть один платеж, ушлые финансовые компании, выкупившие ваш долг у университета, имеют право обвешать ваш кредит баснословными штрафами и пенями. Если вы задолжали тридцать тысяч долларов за учебу и пятьдесят тысяч по кредитной карте, то, став банкротом, обнаружите, что долг по кредитной карте сильно уменьшен или вообще списан, а долг за учебу вырос аж до ста пятидесяти тысяч. Законы о банкротстве по студенческим кредитам прописаны так, что деньги в счет уплаты займов на обучение, взятых вами еще в подростковом возрасте, можно списывать даже с вашей пенсии, и плевать, что вы уже уплатили штрафы и пени на миллионы долларов.

Такой расклад пришелся очень по нраву «ЗИЗ». На деньги, получаемые от продажи облигаций, они стали скупать студенческие долги. Но не все, а только самые безнадежные. Долги несчастных обездоленных ребят из беднейших слоев населения, тех, кто загнал себя в вечную кабалу ради призрачной мечты подняться немного выше, чем удалось их родителям.

Этим бедолагам приходилось нелегко. Сам по себе вузовский диплом (хотя чаще им приходилось вовсе бросать учебу) не гарантировал хорошей должности. Должники становились безработными или трудились на десятках временных работ, чтобы только оплатить жилье, и без конца пропускали сроки платежей. И долги у них вырастали до неподъемных размеров.

Вступайте в «ЗИЗ». У них есть динамичный, прорывной план выбивания долгов — откровенный разбой. Их сотрудники отлично умеют запугивать, мучить, преследовать должников. У них крепкие связи с Департаментом внутренней безопасности, а значит, они имеют полный допуск к базам данных о том, кто где живет, кто с кем в родстве, о чем говорится в налоговых декларациях, сколько получают их родители, бывшие супруги, дедушки и бабушки, дальние родственники и школьные друзья. «ЗИЗ» распоряжается этой информацией весьма… гм… агрессивно. Можно сказать, прорывными методами.

Звучит довольно гадко? Да. Но дальше становится еще хуже. Люди, попавшие в кабалу к «ЗИЗ», начинали совершать поступки, совершенно для себя не характерные. Кто-то с оружием выходил на большую дорогу, кто-то взламывал богатые дома, некоторые шли на откровенный шантаж. Многие вступали в армию и вскорости бывали отчислены по причине полной непригодности к службе.

Почему они шли на это? Потому что в «ЗИЗ» им давали «финансовый совет». Например, такой: «Плати по счетам, приятель, иначе тебе и тем, кого ты любишь, будет очень, очень плохо». «ЗИЗ» — это не просто частная военная компания и не финансовые махинаторы высокого полета. Это мафия.

Эта информация содержалась в бесчисленных документах, среди которых были письма от штатских и окружных прокуроров, получавших жалобы от «клиентов» «ЗИЗ». Компания, разумеется, все отрицала, а сама между тем расширяла связи, заводила друзей в правительствах штатов и всего государства, в правоохранительных органах и в ДВБ. С такими друзьями можно жить спокойно и безмятежно.

Самый впечатляющий доклад поступил от городского прокурора Сан-Франциско. Она получила множество почти одинаковых жалоб от клиентов «ЗИЗ» и стала кропотливо выстраивать дело против компании. Собрала множество документальных свидетельств (также включенных в эту базу данных), однако получила от своего руководства строгий приказ прекратить следствие, потому что «в настоящее время у нас недостаточно улик для обоснования необходимости дополнительного расследования».

Но эта дама — читая, я мысленно аплодировал ей — не собиралась спускать дело на тормозах. Она продолжала записывать рассказы жертв «ЗИЗ», изучала финансовую деятельность компании, пыталась набрать «достаточные улики», которые убедят ее руководство. Но в один отнюдь не прекрасный день банкиры, ссылаясь на задолженность по выплатам, наложили взыскание на ее дом. Даму вместе с мужем и двумя маленькими детьми разбудили в шесть часов утра и вышвырнули на улицу. С тех пор она с головой увязла в бюрократическом кошмаре и много месяцев вела неравную борьбу за свое доброе имя, кредитную историю и собственный дом.

На этом рассказ о ней заканчивается, но для «ЗИЗ» все только начинается. Они наняли лоббистов в правительствах каждого американского штата. Это наверняка обошлось им в круглую сумму, и теперь я примерно представляю, какие деньжищи они заколачивают на купле-продаже своих грязных облигаций. Лоббисты продвигают принятие законов, дающих большую «свободу маневра» при охоте за имуществом родителей и даже бабушек и дедушек задолжавших выпускников, особенно если выпускники эти живут под крышей отчего дома. Перевожу: если вы задолжали по студенческому кредиту и обнищали настолько, что не можете позволить себе собственное жилье и вынуждены жить с родителями (гм), то они откроют охоту за жильем, зарплатой и пенсией ваших родных. Они не хотят дожидаться, пока вы сами выйдете на пенсию, они нацелились на пенсию вашей бабушки.

У лоббистов хватает дел везде, но особенно активно они действуют в Калифорнии, где молодежная безработица самая высокая по стране. С недавних пор плата за обучение в Калифорнийском университете стремительно взлетела до небес, и количество отчисленных школяров вроде меня тоже достигло рекордов. Скоро у нас подойдут сроки выплат по кредитам на обучение, и «ЗИЗ» нацеливается на деньги наших родителей.

А сейчас, с приближением выборов, «ЗИЗ» стал раздавать направо и налево бешеные суммы. Для этого они учредили целую сеть филиалов. И опять-таки один придирчивый репортер (чье имя было старательно вычеркнуто из документов) докопался до сути и обнаружил, что компания поддерживает деньгами каждого серьезного кандидата, часто даже противоборствующих — то есть всех, кто с приходом к власти сможет встать во главе какого-либо важного комитета.

Наша даркнетовская команда, получив задание вести поиск по ключевому слову «ЗИЗ», откопала целые горы похожих материалов. В глаза мне сразу бросился один документ: недавно в «ЗИЗ» приняли на работу высококлассного специалиста по безопасности с многолетним опытом работы в ДВБ и вооруженных силах — Кэрри Джонстон.

— Черт их всех побери, — выругался я.

— Ага, — подтвердила Энджи. — Вот почему они так задергались. Скупают по дешевке долги несчастных обедневших студентов, а потом выселяют этих ребят вместе с семьями из родных домов. И заколачивают на этом миллионы — да что там, сотни миллионов!

— И что будет, если мы предадим это гласности?

— Что значит — если? — Она посмотрела на меня как на ненормального.

— Энджи! — развел руками я. — Ты же читала об этих типах и знаешь, кто они такие. И они знают, кто я. Знают, что Маша передала выкраденные документы мне. Если это выплывет наружу, они…

— Что?! Маркус, эти люди — преступники и к тому же чокнутые. Подстраиваясь под них, ты себя не обезопасишь, только хуже сделаешь. Если понадобится, они опять придут за тобой. Эти чертовы хакеры редкостные сволочи, но насчет нее они правы. Она доверилась тебе, решила, что ты ее подстрахуешь, а ты вместо этого тратишь время, занося все улики в каталог…

— Чего-чего? Это я-то трачу время? Ты, Энджи, тоже уделила этому немало времени. Мы все вместе решили, что, прежде чем публиковать даркнетовские документы, надо их изучить, понять, чем мы располагаем, разработать стратегию…

— Маркус, это ты так захотел, потому мы этим и занимаемся. Ты бы запросто мог выложить в твиттер название торрента, ключ и заявить: «Загрузите это сейчас же! Тут полно всякого криминала!». Сколько у тебя подписчиков? Десять тысяч? После этого твой файл стал бы неубиваем.

— Но Маша-то очень даже убиваема, — возразил я.

— А вдруг она заодно с этими типами? Откуда тебе знать?

— Энджи, брось, глупости говоришь. Секунду назад ты говорила, что я последний негодяй, раз не хочу обнародовать документы ради спасения Маши. А теперь утверждаешь наоборот — что мы имеем полное право подставить Машу, потому что она сама может оказаться негодяйкой. Ты уж определись…

Энджи замотала головой:

— Все это ерунда. Важно лишь одно — ты мог бы сделать хоть что-нибудь полезное, а вместо этого по своему обыкновению топаешь, бегаешь и кричишь.

— Энджи, просто я, прежде чем действовать, хочу составить план. Что тут плохого?

— Маркус, я уже составила для тебя план. Пункт первый: ты сообщаешь всем, где лежат документы. Пункт второй: второго пункта не будет.

Она загнала меня в угол. Наши голоса звучали все громче и громче, и я уже боялся, что мы разбудим маму и сестру Энджи. Если бы наш спор разгорелся в общественном месте, в парке, например, я мог бы встать, отойти и остыть. Но время близилось к двум часам ночи. Куда тут пойдешь? И от этого я, разумеется, злился еще сильнее.

— Ну конечно, легко и просто. Ведь не тебя же бросали за решетку и не тебе угрожали.

К этому вопросу она была готова.

— А тебе не кажется, что они меня тоже давно вычислили? И если мы опубликуем файлы, то следующей в списке буду я? Маркус, меня не колышет, что со мной случится. Дело слишком важное, я не могу ставить превыше всего свою личную безопасность.

— Рад слышать, что ты подбиваешь меня пожертвовать собой.

— Маркус, а мне тебя и подбивать не надо. По-моему, M1k3y уже был бы готов действовать, сражаться за правое дело, а не болтался как в проруби, доводя до совершенства организационные вопросы и заботясь о себе. Он бы что-нибудь предпринял.

Вот оно. Единственная душа на свете, которую я любил, доверял всем сердцем и жить без которой не мог, одним махом выложила мне все, чего я боялся. Если тебя незаслуженно выпороли, хуже может быть только одно: если выпороли заслуженно.

— Энджи… — начал я.

— Проехали, — перебила она. — Пора спать.

Мы лежали в кровати, как две мраморные статуи, оцепенев и не касаясь друг друга. Я снова и снова прокручивал в голове все сегодняшние разговоры, анонимных хакеров, которые пролезли в мой компьютер, громил из «ЗИЗ» и Энджи, злую и разочарованную во мне. Все они дружно обвиняли меня в самых страшных грехах.

Когда укоряющий хор зазвучал чересчур громко, я встал и, не включая света, начал одеваться. В темноте, возясь с одеждой, услышал, как Энджи затаила дыхание, потом выдохнула, хотела что-то сказать, запнулась.

Кое-как одевшись, в незашнурованных ботинках, торопливо запихав свое барахло в рюкзак, я вышел из комнаты Энджи, скатился по лестнице и выскочил за дверь.

Хорошо хоть, у меня хватило ума зарядить телефон. Стал прокручивать список быстрого набора. Кому позвонить? Родителям? Надо бы, но что я им скажу? Чем они могут помочь?

В списке были два человека, которым я не звонил уже много месяцев. Поэтому автоматическая сортировка отодвинула их в самый конец. И только ручное добавление в избранные спасло их от полного выпадения.

Дэррил и Ванесса.

Мой палец надолго завис над иконкой Дэррила. Я шагал по Маркет-стрит и размышлял, удобно ли будет позвонить ему. Ведь Ван призналась, что я ей нравлюсь, и я не знал, известно ли об этом Дэррилу. К тому же Ван и Энджи годами терпеть друг друга не могли, и мне оставалось только гадать, то ли Дэррил ненавидит меня как соперника, то ли обижается на мою девушку за какие-то прошлые ссоры с Ван. Сначала мы перезванивались каждые несколько дней, потом дни стали перерастать в недели, недели — в месяцы. Чем больше времени проходит между встречами, тем труднее бывает вернуться к общению. Разговоры без повода становятся невозможны, а найти подходящий повод все как-то не удается.

На улице стало прохладно, меня пробила дрожь. Она словно проломила какие-то невидимые барьеры в моей душе, и через несколько минут меня затрясло всем телом, но уже не от холода. Тогда я нажал кнопку. Шел четвертый час ночи. Я ждал и ждал ответа.

«Привет, это Дэррил. Оставьте сообщение, а еще лучше — пришлите эсэмэс или письмо по электронке».

Я повесил трубку.

Странное дело — я страдал от одиночества и в то же время чувствовал, что за мной наблюдают. В телефоне был установлен «параноид-андроид», но и это не гарантировало защиты — взломать трубку станет сложнее, только и всего. Был ли телефон у меня на глазах все время, пока я сидел в машине со Шрамом и Тимми? Нет, он побывал у них в руках. Могли ли те хакеры, которые проникли в мой ноутбук, запустить червяка в мобильник?

Так оно даже лучше. В истерике позвонить человеку в три часа ночи — не лучший способ возобновления дружбы…

И тут телефон зазвонил. Дэррил.

— Привет, старик.

— Маркус, ты в норме? — В его голосе слышалась такая искренняя озабоченность, что я опять чуть не расплакался.

«Прости, старик, я просто нажал не ту кнопку. Прости. Ложись спать». Эти слова вертелись у меня на языке. Но не сорвались.

— Нет. Не в норме.

Взвыла сирена. Мимо промчалась пожарная машина. Я вскрикнул и подскочил.

— Ты где? — спросил он.

Я огляделся.

— На углу Маркет-стрит и Герреро.

— Стой на месте, — велел он. — Буду через пятнадцать минут.

Вот они какие, настоящие друзья.

Когда в Беркли проводилось сокращение штата, отец Дэррила не остался без работы, но вынужден был согласиться на «добровольное» снижение зарплаты. Однако они кое-как удержались на плаву и до продажи машины дело не дошло. У них осталась «хонда» десятилетней давности, и у Дэррила имелись собственные ключи. Машина была страшная как смертный грех, держалась на честном слове и на одном крыле, но тем не менее могла ездить и оказалась способна в три часа ночи домчаться от Твин-Пикс до центра города за пятнадцать минут, хотя, подозреваю, для этого Дэррилу пришлось несколько раз проскочить на желтый свет и, возможно, пару раз — на красный.

«Хонда» подъехала к обочине, щелкнули замки, я открыл дверь и сел. В этой машине я ездил уже миллион раз, и нос сразу уловил знакомые ароматы: старый кофе, отголоски утреннего сэндвича из «Макдоналдса», пригорелый и одновременно сыроватый запах, какой образуется в салоне, если машина с закрытыми окнами то раскаляется на солнцепеке, то остужается в туманной прохладе университетского кампуса в Беркли.

Дэррил был в тренировочных штанах и футболке, обут в незашнурованные конверсы на босу ногу, сквозь дырку в правом торчал большой палец. Ноги у Дэррила были великанские, и любые ботинки быстро рвались на мысках.

Первыми его словами были не «Что случилось?», и не «Ты знаешь, который час?», и не «Старик, ты передо мной в неоплатном долгу».

Нет, он сказал:

— Дружище, как я рад снова тебя видеть.

Он сумел подобрать самые лучшие слова.

— Угу, — отозвался я. — Тоже очень рад видеть тебя.

Я никак не мог решить, с чего начать рассказ. Дэррил знал о даркнете, просматривал документы. Вероятно, натыкался и на отчеты о «ЗИЗ», помогал их разбирать. Но сказать надо было очень многое, а я никак не мог начать. В раздумье закрыл глаза — и вдруг Дэррил встряхнул меня за плечо. Я разлепил веки, осмотрелся. Машина стояла у ворот его отца. Когда-то я знал это место не хуже собственного дома.

— Просыпайся, старик, — сказал он. — Заходи.

Я заковылял за ним, еле волоча ноги по земле, в дверях споткнулся о порог, поплелся в спальню.

В темноте едва заметил, что в его постели сидит Ванесса. На ней была футболка, волосы разметались в какой-то безумной укладке анимешного стиля.

— Привет, Ван, — выдавил я. Дэррил направил меня к узкому походному матрасу, уже уложенному у изножья его кровати. Я плюхнулся туда. Глаза закрылись даже раньше, чем голова коснулась подушки. Кто-то — наверное, Дэррил — попытался перекатить мое бренное тело набок, чтобы вытащить из-под меня запасное одеяло и укрыть, но потерпел неудачу. Я словно налился свинцом. Организм понял, что я нахожусь в безопасном месте, среди людей, которым можно доверять, и не намеревался бодрствовать долее ни секунды. В глубинах сознания промелькнула мысль, что неплохо бы поставить будильник, дабы не опоздать на работу, но руки стали тяжелыми, как бетонные блоки, а телефон находился за миллион миль от меня — в кармане. Кроме того, я уже спал.

Проснулся я от запаха яичницы с беконом, поджаренного хлеба и, главное, кофе. В спальне никого не было, сквозь плотные занавеси просачивался тусклый свет. Я раздвинул шторы и уставился на ярко-голубое небо. Морщась от боли, вытащил телефон — я так и проспал всю ночь прямо на нем, отдавив ногу, — и посмотрел на часы. 11:24. На работу я безнадежно опоздал. Надпочечники попытались выплеснуть адреналина и захлестнуть меня паникой, но организм иссяк. Сил хватило лишь на слабую тревогу. Я заскочил в туалет и спустился в залитую солнцем кухню.

Ослепленный ярким светом, я прикрыл глаза рукой, чем вызвал громкий смех Дэррила и Ванессы, кружившихся по кухне под звон кастрюль, тарелок, стаканов и кружек.

— Я же говорил, проснется на запах, — захохотал Дэррил. — У него вместо мозгов желудок.

Ван хихикнула:

— А я-то думала, у парней мыслительные центры находятся дюймов на шесть ниже.

Они поцеловались. Неужели мы с Энджи выглядим так же тошнотворно? Наверное, да.

— Ребят, — сказал я. — Я очень, очень благодарен вам за помощь, но остаться на завтрак не могу. И так уже опоздал…

— На работу, — закончил за меня Дэррил. — Знаю, знаю. Потому и позвонил твоей маме, а она позвонила твоему боссу и предупредила, что ты плохо себя чувствуешь и с утра поработаешь из дома, а после обеда постараешься явиться. Так что, братан, ты под прикрытием. Садись и ешь.

Вот они, настоящие друзья! Я потянул носом — на плите начала булькать гейзерная кофеварка. Эти штуковины — не самый плохой способ приготовить кофе, но с ними надо правильно обращаться. По сути, они представляют собой двухэтажные кастрюльки. Нижнюю часть наполняют водой, в верхнюю насыпают кофе и ставят на огонь. Вода нагревается, расширяется, давление проталкивает ее сквозь слой кофе в верхнюю половину. Но у гейзерных кофеварок есть склонность разогреваться слишком сильно, и перегретая вода экстрагирует из кофе все худшие, самые горькие кислоты. В итоге вы получаете чашку крепкого отвратительного кофе, который надо сдабривать галлоном молока или килограммом сахара.

— Дай-ка сюда. — Я притушил огонь, взял кухонное полотенце и смочил под холодным краном, а потом обмотал им кофеварку, остужая воду и прекращая экстракцию. Досчитал до трех, потом отвинтил верхнюю секцию. В идеале надо охлаждать кофеварку еще быстрее, но от резкого перепада температур она может лопнуть. Я выяснил это опытным путем на собственной шкуре — эксперимент с применением кофеварки и миски ледяной воды закончился генеральной уборкой, затянувшейся на целый день. Чугунная кастрюлька разлетелась вдребезги, хорошо хоть рука осталась цела.

— Маркус, — укоризненно сказал Дэррил. — Это всего лишь кофе.

— Вот именно, — подтвердил я. — Это всего лишь кофе. А ты что хотел сказать?

Я потянулся к буфету за кофейными чашечками, которые много лет назад подарил Дэррилу на Рождество. Автоматически вспомнил, в каком из кухонных шкафов они хранятся. Выудил три чашки и разлил кофе. Попробовал. Не так уж плохо. Почти что хорошо.

Дэррил отпил из другой чашки и кивнул:

— Хорошо. У меня так не получается.

Ванесса тоже пригубила.

— Дэррил, это потрясающе. Отдай должное нашему гостю, он это заслужил.

Дэррил отвесил мне театральный поклон:

— Сэр, ваша осведомленность в области кофейных дел поразила мое воображение. Прошу, водрузи же свой зад в сие кресло, дабы я мог угостить тебя наилучшим зажаренным провиантом.

Ван наградила его шлепком, я уселся, и передо мной появились тарелка, нож, вилка и соус табаско — он напомнил об Энджи, и кольнуло сердце. Стояла даже баночка поливитамина.

Дэррил и Ван тоже сели, и мы быстро покончили с едой. Потом я помыл посуду, Дэррил нашел и включил музыку, а Ван ушла в душ и вернулась с полотенцем на голове, в коротенькой юбке и длинной просторной хлопковой блузе длиной чуть ли не до края юбки. Выглядела она потрясающе, и я невольно засмотрелся на нее пристальнее, чем позволяли приличия. Она перехватила мой взгляд, загадочно хмыкнула, и я отвел глаза.

— Ну как, готов рассказать, что случилось? — спросил Дэррил.

— Не совсем, — честно ответил я. — Но рассказать все-таки надо.

И я изложил все опять. Днем, на сытый желудок, это далось гораздо проще — я словно пересказывал сюжет боевика, а не историю, случившуюся со мной. Поймал себя на том, что заостряю внимание на подмеченных странных деталях, например на горячей приверженности ЗИЗовцев к тактическим гаджетам. Ван реагировала взрывами хохота, и от этого вся история зазвучала спокойнее, стала казаться уютной стародавней сказкой, а не нависшим над головой дамокловым мечом. Дэррил и Ван уже знали про «ЗИЗ» и не нуждались в подробных объяснениях, поэтому я смог сразу перейти к той части нашего разговора с Энджи, когда она обозвала меня трусом и подонком за то, что я отказался рисковать жизнью. Так, по крайней мере, это прозвучало в моих устах.

Они сочувственно кивали, и от этого мне стало вроде бы легче, но на самом деле гораздо тяжелее. Словно я возвел себя на пьедестал героя, хотя вел себя совсем не героически.

— Боже мой, Маркус, ну и досталось же тебе, — выдавила Ванесса.

— Что думаешь делать дальше? — поинтересовался Дэррил.

Ван бросила на него нетерпеливый взгляд.

— А как ты считаешь? Бросит всю эту затею и уйдет. И правильно сделает. Для него это очень опасно.

Дэррил выпустил ее руку.

— Нет, он так не сможет. Во-первых, в это дело вовлечены и другие. Даже если он уйдет, они останутся.

Ван скрестила руки на груди:

— Если Маркус скажет, что работа прекращается, Джолу так и сделает. Вот и весь сказ.

Потрясающе. Из милой воркующей парочки они вмиг превратились в заклятых врагов. Глядя на них, я понял, что, во-первых, ругаюсь с Энджи довольно редко, а во-вторых, очень мало знаю об их отношениях. Я попытался вставить хоть слово, но за меня уже заговорил Дэррил:

— Не скажет. Не может и не должен. Всю эту петрушку про «ЗИЗ» и все остальное надо предать гласности.

— Да неужели? А зачем? От этого что-нибудь изменится? Думаешь, кто-то не знает, что вся система прогнила насквозь? Думаешь, порция анонимных, ничем не подтвержденных сплетен из интернета сподвигнет людей восстать и действовать? Сбросить цепи, освободить мир? Брось, Дэррил. После всего, что ты пережил…

Дэррил рывком вскочил.

— Пойду прогуляюсь.

И вышел, хлопнув дверью. Я не успел ни слова сказать. Дэррилу пришлось гораздо хуже, чем мне, он застрял в Гуантанамо-в-Заливе на несколько месяцев. Его держали в одиночной камере, преднамеренно сводили с ума, и это оставило на нем множество ран — и видимых, и невидимых. После освобождения он месяц пролежал в больнице под наблюдением врачей, и только после этого его отпустили. Об этом не говорилось вслух, но я знал, что за ним наблюдают на предмет возможного суицида.

У Ванессы на глазах выступили слезы.

— Иногда он бывает страшно глуп, — молвила она. — Что плохого в том, чтобы не лезть в пекло? С какой стати он заставляет тебя рисковать жизнью ради чьих-то принципов?

Мне нечего было ей ответить. Разумеется, принципы были не чьи-то, а мои. Точнее, были когда-то, пока ужас пережитого не изгнал их из моей души. Почему же Дэррил, на чью долю выпало гораздо больше, оказался таким бесстрашным? Кто из нас сломлен — он или я?

Ван заплакала. Я неуклюже обнял ее, она уткнулась мне в плечо. Однажды она поцеловала меня — всего один раз, крепко, в губы. Это случилось, когда она откликнулась на мой зов и передала весточку от меня Барбаре Стрэтфорд, журналистке из «Бэй Гардиан». В тот раз она призналась, что я ей нравлюсь, и больше никогда об этом не заговаривала. И вот сейчас я не мог думать ни о чем другом. Ссора с Энджи, бурные события последних дней настолько натянули мне нервы, что я, кажется, был готов совершить какую-нибудь несусветную глупость — например, поцеловать ее еще раз.

Я выпустил ее и встал. Плечо было мокрым от ее слез. Она глядела на меня снизу вверх, и по лицу струились слезы.

— Пойду поищу Дэррила, — сказал я. — Нельзя оставлять его одного.

И только выйдя за дверь, задумался, можно ли оставлять в одиночестве Ванессу.

Я отыскал Дэррила именно там, где и рассчитывал, — выше по склону холма, на небольшой площадке для выгула собак. Оттуда открывался потрясающий вид на глубокую долину, на холмы по ее другую сторону, на другие холмы, подальше, на венчающий их причудливый человекоподобный силуэт башни Сатро-Тауэр, похожей на сдающегося в плен инопланетянина с поднятыми руками-антеннами. Именно сюда мы ускользали, когда замышляли сомнительные проделки, например втихаря забить косячок или выпить бутылочку чего-нибудь запрещенного. Пару раз даже ставили эпические опыты с фейерверками, чудом не оставшись без глаз или пальцев. Судя по тому, насколько часто тут попадались бычки, пустые бутылки или сгоревшие петарды, мы были не единственными.

Дэррила я нашел на изрисованной скамейке над долиной, запруженной автомобилями. Он сидел и смотрел в никуда. Я опустился рядом с ним.

— Ума не приложу, откуда в тебе столько храбрости, — начал я. — Мне до тебя далеко. Я бы так не смог.

Он вроде как усмехнулся, но без всякого веселья.

— Храбрости? Маркус, никакой я не храбрец. Мне дико страшно. Все время, понимаешь? По сто раз на день у меня руки чешутся оторвать кому-то голову. Чаще всего ей. — Мне не было нужды спрашивать, кому это — ей. Он говорил о Кэрри Джонстон, женщине, которая являлась мне в кошмарных снах. Дэррилу тоже. — Меня одолевает злость. Я словно смотрю на себя со стороны. Тебе повезло, ты мог хоть что-то делать. А я сидел взаперти. И ничего не мог. Ни помогать тебе с икснетом, ни ходить на демонстрации, ни глушить маячки, как другие икснеттеры. Сидел в той комнате голышом, один-одинешенек, часами, часами, часами, и не было там ничего, только мои мысли да голоса у меня в голове.

Мне никогда в голову не приходило считать себя везунчиком после всего, что произошло, когда власть в Сан-Франциско захватил ДВБ, однако сейчас, взглянув на дело с точки зрения Дэррила, я волей-неволей признал, что да, могло быть намного хуже. Попытался представить себе, что чувствовал бы я, оказавшись в одиночестве и полной беспомощности. Меня окружали хорошие друзья, соратники, которые смотрели на меня снизу вверх и чествовали как героя. А каково было Дэррилу?

— Прости, Дэр, — вздохнул я.

— Ты не виноват, — отозвался он. — Не хочу грузить тебя. С этим я должен разобраться сам. — Он пару раз запнулся. — Отчасти поэтому я в последнее время редко вижусь с тобой. А то мало ли, вдруг ненароком ляпну что-нибудь обидное. Потому что знаю: все то, что ты сделал, было ради меня.

Разве? Ну если только отчасти. Но в основном я действовал ради себя самого, в стремлении преодолеть и оставить позади все свои унижения, страхи, боль.

Дэррил продолжил:

— Но когда Джолу рассказал мне о даркнете, когда я увидел те документы, то почувствовал: пришла моя очередь действовать. Теперь и я наконец смогу выступить против всей гнусности, продажности и злобы нашего мира. Но Ванесса оказалась к этому не готова. Она хотела только одного — чтобы со мной больше ничего не случилось. Но она не понимает: если я буду беречь себя, то не смогу снова стать самим собой, не смогу прогнать демонов из своей головы. Мне надо что-то предпринять, я хочу наконец стать звездой собственного фильма.

— Ну, Дэр, вообще… — Я не мог подобрать слова. Отчасти я об этом догадывался, но не думал, что Дэррил когда-нибудь выскажет это вслух. Обычно парни друг другу такого не говорят, даже если они близки как братья, как были мы с Дэррилом.

— Да, — вздохнул он. — Это сложно понять, правда?

— И что же ты хочешь сделать? — спросил я.

— То есть как — что я хочу сделать?

— Да, — подтвердил я. — Именно ты. Чего хочешь ты? Не «Что, по-твоему, я должен сделать?», и не «Как ты думаешь, какие шаги будут самыми безопасными». Что именно желает предпринять Дэррил Гловер, не откладывая, сегодня же?

Он опустил глаза и поглядел на свои руки. Ногти были изгрызены под корень, кутикулы пестрели крошечными шрамами там, где он прокусывал кожу до крови. Он часто грыз ногти в детстве, но лет в пятнадцать бросил. Я и не знал, что эта привычка вернулась к нему.

— Хочу все это предать огласке. Сегодня же. Сейчас.

— Да, — отозвался я. — Это будет правильно. Действуем, черт нас возьми.

Ванесса нашу идею не одобрила, но тем не менее села с нами в машину. Дэррил вел медленно, осторожно, но я, сидя на пассажирском месте, видел, как дрожат его руки. На Саут-Маркете мы застряли в плотном потоке транспорта, и Дэррил проявил энциклопедическое знание окрестных улиц. В итоге мы вынырнули на Маркет-стрит из переулка такого узенького, что, выбираясь из него, зацепили боками пару пластиковых мусорных контейнеров. Еще через несколько минут он добрался до Хейес-Вэлли и остановился перед домом Энджи. Я знал, что у нее сегодня утром нет занятий, и позвонил ей, однако она не ответила. Тогда я постучался в дверь.

Энджи открыла. Она была в тех же тренировочных штанах и футболке, в каких накануне легла спать, глаза покраснели и опухли. Увидев меня, она сложила руки на груди и сердито сверкнула глазами.

— Оденься, пожалуйста, — попросил я. — Немного позже сможешь ругать меня сколько хочешь. А пока оденься.

Она бросила взгляд через мое плечо. Дэррил помахал ей, Ван тоже пошевелила рукой, но без всякого энтузиазма.

— Издеваешься, что ли? — сказала Энджи.

— Оденься, — повторил я. — Свершилось.

Она окинула меня долгим внимательным взглядом. Я ответил ей тем же, твердя про себя: «Ну же, Энджи, потом поспоришь, сделай же как я прошу, пока я не сдрейфил». Сердце колотилось в груди, как голубь, который случайно залетел в магазин и бьется о стекло в тщетных попытках вырваться.

Энджи развернулась на каблуках и скрылась в доме. Я услышал на лестнице ее торопливые шаги. Через минуту в коридоре появилась ее сестренка Тина.

— Помнишь, я говорила, что, если ты разобьешь ей сердце, я тебе мошонку на голову натяну?

Она была на два года моложе Энджи, рослая и тощая, полная противоположность невысокой, хорошо сложенной сестре, однако родство между ними было заметно с первого взгляда: похожие голоса, одинаковая мимика.

— Помню, Тина. Давай отложим переформатирование мошонки на потом. Сейчас у нас есть дела поважнее, чем наши с Энджи отношения.

Она вздернула голову:

— Я подумаю.

Через минуту Энджи стремглав сбежала по лестнице. В уголке губ белела зубная паста. На ней был длинный ярко-синий плащ, который мне очень нравился, кеды с ручной росписью и огромные, квадратные японские штаны, которые она сама сшила по выкройке. Все эти шмотки были разбросаны по полу в ее комнате, когда я был там в последний раз — прошлой ночью, а может, сто лет назад.

— Тина, хватит уже про мошонку, — сказала сестренке Энджи, направляясь к нам. Тина состроила обиженную рожицу и чмокнула сестру в щеку. — Пошли, — бросила мне Энджи и стремительно шагнула к машине Дэррила. На миг замешкалась, потом решительно распахнула заднюю дверь и уселась рядом с Ванессой. Я, замыкая шествие, сел на пассажирское место и украдкой покосился назад — не поубивают ли друг друга девчонки.

Напряжение в машине было густым, как ночной туман на вершинах Твин-Пикс.

— Ты ведь знаешь, где офис Джолу, верно? — спросил я Дэррила.

— Мы едем к Джолу? — осведомилась Энджи.

— Я же тебе сказал, — отозвался я. — Свершилось. И присутствовать при этом должны мы все, лично. Так лучше, чем без конца дергаться, не взломал ли кто-нибудь наши компьютеры и телефоны.

Энджи достала из сумочки мобильник и выключила. Ее примеру последовали мы с Ванессой. Дэррил извлек свой телефон и протянул мне, и его я тоже выключил.

— Ну ладно, — смилостивилась Энджи.

Дэррил сказал:

— Да, я знаю, где работает Джолу.

Мы были уже на полпути туда. У Дэррила был почти мистический талант объезжать сан-францисские пробки. Из него получился бы лучший на свете таксист или угонщик.

— И каков же наш план? — чуть позже поинтересовалась Энджи.

— Нет у них никакого плана, — ответила Ван. — Просто сели в машину и покатили куда глаза глядят.

Я покосился через плечо на Энджи. Она кивнула:

— Ну да, это как раз в их духе.

Девушки впились друг в друга взглядами. Я невольно затаил дыхание. Они терпеть не могли друг друга с восьмого класса. Я так и не сумел выяснить, какая кошка пробежала между ними, и подозревал, что это застарелая неприязнь из тех, что постепенно обретают собственную жизнь, и вы не ладите с человеком просто потому, что не ладите, вот и все.

Наконец дуэль взглядов прекратилась. Я с облегчением развернулся обратно. Через несколько секунд Ван как ни в чем не бывало спросила:

— У тебя есть знакомый адвокат?

— Не то чтобы знакомый. После Гуантанамо-в-Заливе на судебном процессе нам был назначен государственный защитник и еще приходили из Американского союза гражданских свобод, но никого из них я толком не знаю.

— Ясно, — отозвалась Ванесса. — Кто приходил из Союза гражданских свобод — женщина или мужчина?

— Оба. Мне показалось, что та женщина отлично знает свое дело. Как ее звали?

— Алисса? Аланна?

— Элана, — вспомнила Энджи. — Она была великолепна.

— Так вот. Думаю, нам всем надо написать на руках номер телефона адвоката. На всякий случай. Мы ведь имеем право на один телефонный звонок. Не хочется тратить его на справочные службы.

— Ее номер должен быть у меня где-то в почте.

Я услышал, как Энджи открывает ноутбук, вводит пароль.

— У меня есть маркер.

Они стали писать друг у друга на руках.

— Не надо так крупно, — попросила Энджи.

— Если написать покрупнее, остальные смогут увидеть номер с другого конца комнаты, даже если у них номера смоются. Мало ли что.

— Верно подмечено, — кивнула Энджи. — Ну, теперь ты закатывай рукав.

— Вы серьезно полагаете, что если нас схватят, то разрешат поговорить с адвокатом? — спросил я, втайне радуясь, что девушки общаются вполне цивилизованным тоном.

— Заткнись, — перебила Энджи. — Если нам все-таки разрешат сделать звонок, а у тебя не будет номера, кем ты себя будешь чувствовать? Круглым идиотом.

— Ну да, точно, — подтвердил Дэррил.

— Ты тоже заткнись, — велела Ванесса. — И на следующем красном свете дай сюда руку.

Я закатал рукав и, извернувшись, протянул руку к заднему сиденью. Энджи схватила ее и больно дернула. Я ойкнул, и она недовольно хмыкнула:

— Сиди смирно.

Руку защекотал кончик маркера. Энджи возилась как-то уж очень долго. Получив наконец свою руку назад, я увидел, что из всех ноликов она сделала грустные рожицы, а из всех восьмерок — черепа. Я решил считать это выражением симпатии, и на душе стало немного спокойнее.

Крошечная фирмочка Джолу состояла из трех парней и одной женщины, занимавших два стола в глубине помещения другой конторы, покрупнее и побогаче. Вокруг этих столов теснились четыре офисных кресла, явно помнивших кризис доткомов, случившийся в конце прошлого столетия, и липкой ленты на них было едва ли не больше, чем родной эргономичной сетки. Мы, петляя между столов, цепочкой пробирались через офис большой компании — какого-то аналитического агентства, о котором я смутно слыхал. Джолу заметил нас издалека, обратил внимание, что мы явились все вчетвером, и тихонько постучал по плечу свою коллегу, а сам встал и двинулся нам навстречу.

— Пойдемте в комнату для совещаний, — предложил он и показал дорогу.

В тесной совещательной комнатке едва хватило места для нашей компании, а вместо рабочего стола был приспособлен стол для пинг-понга, причем сетку и ракетки запихнули на одну из битком набитых полок. К счастью, в комнате имелась дверь, и Джолу ее закрыл.

— Знакомьтесь, это Кайли Дево, — представил он свою сотрудницу, хорошенькую чернокожую девушку чуть постарше нас, с короткими волосами и в круглых очках в красной проволочной оправе. Она улыбнулась и пожала всем руки.

— Вы, должно быть, из даркнета, — сказала она. — Рада познакомиться лично.

— Кайли — основательница компании, — пояснил Джолу. — Я не мог выходить в даркнет, не посвятив ее в наши дела.

— Понятно, — ответил я. — Это было бы непорядочно.

— Нет, — возразил Джолу. — А впрочем, да. Но главная причина в том, что Кайли умнее нас всех вместе взятых. — Кайли отвесила шутливый поклон. — Это она раньше всех отыскала информацию про «ЗИЗ». Вы, наверно, из-за этого и пришли? Или вы затеяли еще какое-нибудь грандиозное сверхсекретное дело, о котором мне следует узнать?

— Нет, — успокоил его я. — Только об этом. Кайли, рад познакомиться. Я хочу рассказать о людях, с которыми столкнулся вчера ночью. Чисто условно я называю их людьми, хотя первые из них больше похожи на привидения или сверхразумные котоматрицы, а вторых хочется назвать гориллами или, может быть, гиенами.

— Я же говорил, будет интересно, — ухмыльнулся Джолу и сел.

— В общем, — сказала Кайли, — я понимаю, почему вам так не терпится предать это огласке.

— Правда? — обрадовался Дэррил. — А мне вот кажется, что наша затея самоубийственна.

От этого слова меня передернуло. Может быть, эскулапы не зря держат Дэррила под постоянным наблюдением.

— Возможно, — улыбнулась Кайли. — Но если ничего не делать, это и будет чистейшим самоубийством. Конечно, эти мерзавцы не будут вечно смотреть сквозь пальцы на то, что вы гуляете на свободе. По-моему, они отпустили тебя только потому, что были вынуждены действовать быстро и не успели придумать предлог, как убрать тебя с дороги, не подставляясь под удар самим. Но, как мы уже видели, с их рук кормятся множество различных агентств, у которых хватит сил отобрать дома всех городских прокуроров. Им не составит труда намекнуть полиции, что к тебе нужно проявить повышенный интерес.

— До сих пор мне это даже в голову не приходило, — вздохнул я. — Опасался лишь, что мне натянут на голову мешок, засунут в самолет и отправят, например, в Йемен. Или еще куда-нибудь к черту на рога.

Кайли ответила:

— Такой вариант обошелся бы им в круглую сумму. Знаешь, сколько нынче стоит топливо для реактивных самолетов? Проще переложить расходы на кого-нибудь другого. Эти ребята виртуозно умеют сидеть на государственных пособиях. Выбивают из правительства деньги на военные контракты, вместо контрактов пускают их на облигации, заставляют принимать законы, которые обеспечат их облигациям надежную защиту, а потом требуют все новых и новых законов, еще масштабнее и выгоднее для себя. Вряд ли они добровольно потратят хоть пенни, скорее подсунут счет дяде Сэму, пусть оплачивает. Нет, я думаю, вчера ночью они просто хотели подстраховаться. Убедиться, что, если они и впрямь натравят на тебя правоохранителей, ты не сумеешь соскочить с крючка, например, обнародовав кучу документов об их незаконной деятельности. Потому я и считаю, что тебе следует действовать сейчас. Потому что следующим шагом, я думаю, в какой-нибудь из полицейских служб раздастся очень важный телефонный звонок, и речь пойдет о тебе, а может быть, еще и о твоих друзьях, потому что они прекрасно знают, с кем ты дружишь, и после этого тебе станет гораздо труднее добиться правды…

— Картина ясна. — Я обвел взглядом друзей — давних, самых лучших. Энджи немного побледнела, стиснула пальцы так, что побелели костяшки; на руке темнел номер адвоката, записанный знакомым почерком Ванессы. Дэррилу тоже было страшно до чертиков. Джолу, как обычно, был крут как кинозвезда, хотя я замечал легкие признаки волнения: морщинки вокруг глаз и губ, тоненькую жилку на лбу, пульсацию вен на шее. Но Ванесса сидела как ни в чем не бывало и была исполнена мрачной решимости.

— Так что лучше действовать немедленно, да? — спросила она.

Джолу кивнул:

— Да, время пришло. Я написал скрипт, который мгновенно уничтожит наши чаты на даркнетовском сайте, сотрет все журналы и удалит наши ники из примечаний под базой данных.

— Когда ты успел? — изумилась Ван.

Джолу улыбнулся в своей кинозвездной манере:

— В первую же ночь. Прикинул, что нам, вероятно, потребуется в спешке открывать доступ к нашему сайту, и решил действовать на опережение. Меры надо принимать своевременно.

— Отличный девиз, Джолу, — похвалила Энджи. — Во много раз лучше, чем «Если страшно, не молчи — топай, бегай и кричи».

Меня передернуло.

Джолу пожал плечами:

— Не хочу встревать в ваши отношения, Энджи, но топать и бегать иногда тоже бывает полезно. У каждого из нас свои суперспособности.

Дэррил нервно рассмеялся:

— Да, Маркус не был бы самим собой, если бы не бегал и не кричал. Таков уж он уродился.

— Ребята, я здесь, — напомнил я. — И все слышу.

— Заткнись, дорогуша, — оборвала Энджи. Но потянулась через весь стол и взяла меня за руку. Я ответил таким же пожатием, она откинулась назад, подтянув меня к себе через весь стол, обхватила меня за голову и впилась в губы жгучим поцелуем. А выпустив, заявила: — Ты, конечно, болван. Но все равно мой. И не вздумай еще раз сбежать, иначе после каждой ссоры, в которой ты проиграешь, буду сажать тебя на привязь и караулить.

— Ах вы мои сладкие, — всплеснул руками Джолу. — Любовь — это прекрасно!

— Так и есть, — подтвердила Ванесса. Дэррил встал, обошел вокруг стола, обвил ее длинными руками и прижал к себе так крепко, что у нее хрустнули ребра.

— Дети мои, — вступила в разговор Кайли. — Любовь — это, конечно, прекрасное и важное чувство, однако у нас много дел. Мистер Торрес, надеюсь, упомянутый скрипт готов к запуску?

Джолу пробежался по клавиатуре.

— Готов.

Дэррил поднял руку:

— По-моему, для начала надо попытаться войти в контакт с теми чудиками, которые шпионили за Маркусом. Они, кажется, придумали хороший способ привлечь всеобщее внимание к своим словам.

Я прикусил язык. Если бы после перепалки с призраками, поселившимися в моей машине, меня не схватили наемные бандиты, я бы сейчас на стенку лез от злости при одном только предположении, что мы должны пойти на сотрудничество с этими отморозками. Однако в последние дни моя шкала кошмарности подверглась радикальной перекалибровке: неделю назад я бы поставил шпионам, проникшим в мой комп, девять баллов из десяти, но сейчас моя оценка снизилась до шестерки и стремительно падала.

За меня ответила Энджи:

— Дэррил, это будет нехорошо по отношению к Маркусу. Они ведь как-никак шпионили за ним. Наизнанку выворачивали. Это не те люди, с которыми хочется работать.

Я немного расслабился. Вот она, Энджи, моя верная подруга.

— Тогда что ты предлагаешь? — спросил Дэррил. Я видел, что он взвинчен куда сильнее, чем секунду назад. Мне вспомнилось его признание в парке: он хочет хоть раз стать звездой собственного фильма. До чего же, наверно, противно, когда кто-то развенчивает твой героический план. Но, черт возьми, эти ребята все равно отморозки.

— Расскажем обо всем прессе. Отправим ссылку, анонимно, Барбаре Стрэтфорд, объясним ей, как попасть в даркнет. Из всех журналистов на свете только она сможет разобраться, как войти на сайт даркнета через «Тор». А если не разберется сама, у нее много знакомых умников, помогут.

Журналистка Барбара Стрэтфорд работала в «Бэй Гардиан» и специализировалась на расследованиях. Она давно дружила с моими родителями и приложила много усилий, чтобы вытащить меня из тисков Кэрри Джонстон. Но она работала в традиционной печатной прессе, дорожила своей репутацией и действовала с кропотливой осторожностью.

— Это будет слишком долго, — подтвердил мои опасения Дэррил. — Она сначала прочитает все документы от начала до конца, поищет подтверждение в других источниках, проверит юридическую сторону дела, напишет статью и поставит ее в очередь на публикацию в следующем еженедельном выпуске. А нам нужно выплеснуть это немедленно.

Энджи открыла было рот, чтобы возразить, но ее перебил Джолу:

— А почему бы не сделать и то и другое? Расскажем твоей подруге репортеру, но в то же время опубликуем даркнетовский адрес там, где его сможет увидеть кто угодно.

— Как это сделать? — Я давно размышлял над этой проблемой. Как опубликовать документы, при этом сохраняя анонимность?

Джолу пожал плечами:

— Создать новый аккаунт в твиттере, запустить его из-под «ай-предейтора». Создать новый блог в «уорд-пресс», сделать то же самое. Завести новую учетную запись в фейсбуке[5], выложить и туда тоже.

Я покачал головой:

— Не получится. Кто в твиттере обращает внимание на только что созданные аккаунты?

— Ну, можешь ретвитнуть, у тебя тысячи подписчиков. Или я смогу это сделать.

— Ага, с тем же успехом я могу написать яркими буквами: «Видите этот анонимный аккаунт? Он мой!»

— Верно подмечено, — признал Дэррил. — Поэтому надо найти человека, которому мы доверяем, и попросить его обратиться к своим друзьям — пусть они раскрутят этот аккаунт, подпишутся на него, ретвитнут, подружатся — все что угодно. Тогда будет труднее отследить источник.

Теперь уже покачал головой Джолу:

— Прости, братан. Не забывай, это будет происходить в социальных сетях, там, где каждый пользователь свободно выкладывает на всеобщее обозрение подробные списки своих друзей. И отследить нас будет очень просто. Надо всего лишь прошерстить все эти контакты, отследить, что между ними общего, и вуаля — у вас на руках полный перечень вероятных подозреваемых. Остается лишь установить за ними слежку или подослать дрон-убийцу.

Дэррил умолк и сердито уставился в стол. Джолу сохранял хладнокровие.

— Прости, старик, но, сам понимаешь, такова реальность. Она жестока, но от нее никуда не денешься.

Пока шла эта перепалка, Ванесса сидела, откинувшись на спинку кресла, словно ее этот разговор не касается. И вдруг заговорила:

— Кайли, Джолу говорит, вы умнее нас всех вместе взятых. А он и сам не дурак. Как, по-вашему, мы должны поступить?

— Ну, первым делом скажу, что это задача трудная. Одна из самых трудных на сегодняшний день. С такой проблемой сталкивается каждый, кто хочет привлечь внимание к своему товару или делу, от крупных политиков до мелких бизнесменов, желающих торговать газировкой или открыть ресторан. Каждый, кто хочет продвинуть свои достижения или пригласить зрителей на игры своей малой лиги. По этой причине существуют рекламные агентства и маркетинговые компании, в этом бизнесе крутятся миллиарды долларов. А у вас дело осложняется еще и тем, что вы хотите все проделать быстро и сохранить свою анонимность. Имейте в виду, вам будет очень нелегко. А теперь, после всего вышесказанного, подчеркну, что у вас есть два очень важных преимущества. Во-первых, вы ребята толковые, прекрасно разбираетесь в компьютерах, сетях, людях и технологиях. Во-вторых, выставляете на «продажу» грандиозный «товар». Я читала эти ваши документы и представляю, на какой пороховой бочке вы сидите. Вы ведь не впариваете покупателям новый вкус сладкой водички. Вы хотите рассказать о несметной кладези опасного взрывчатого вещества, о грудах информационного плутония, выкопанного на заднем дворе у правительства. Материалы такого рода вызывают неподдельный интерес, и люди охотно рассказывают друг другу о подобных находках. Мне кажется, лучшая стратегия должна быть такова: мы создаем новый аккаунт и рассылаем с него сообщения. Всем, кто обладает хоть каким-то политическим весом, или имеет много подписчиков, или способен выступать на широких площадках. Сообщения простейшие, типа «Эй, мистер, смотрите, что у меня есть». Большинство адресатов, особенно поначалу, проигнорирует нас, потому что они ежедневно получают сотни таких сообщений — от мошенников, спамеров, пиарщиков и просто психов. Но мы должны действовать как одуванчики.

— Как это? — не поняла Ванесса. Я видел, что Кайли ей понравилась. Ван взяла на себя роль ответственного взрослого человека, заботящегося о бестолковых малышах, и видела в Кайли потенциальную союзницу. Мне она тоже пришлась по душе — идеально облачала в слова то, что бурлило у меня в голове и не находило выхода. Хотел бы я уметь так говорить.

— А вот как. Мы, млекопитающие, вкладываем в процесс размножения много сил и ресурсов. Когда мы хотим произвести на свет себе подобных, мы на несколько месяцев теряем работоспособность, а потом на несколько лет посвящаем себя тяжелому кропотливому труду ради жизнеобеспечения наших копий. — Мне не очень понравилось определение моей персоны как «копии» родителей, однако суть дела была схвачена верно. — Однако посмотрите на одуванчик. Когда приходит время воспроизвести себя, он создает тысячи своих возможных копий в виде крохотных семечек, складывающихся в пушистый шарик. Когда налетает порыв ветра, одуванчик не бежит за каждым из своих потомков, дабы проверить, в правильном ли направлении они летят, надели ли варежки и взяли ли с собой коробочку с завтраком. Большая часть семян, выпущенных одуванчиком на ветер, погибнет, не успев укорениться, но одуванчик об этом не беспокоится. Ему не важно, выживет ли каждое семечко, главное — использовать все до единой возможности пустить корни. Успешный одуванчик — это тот, кто сумел заселить каждую трещинку в тротуаре, а не тот, который старательно высадил на грядку все свои семена. Вот и мы будем действовать так же. Рассылать сообщения о даркнете — дело недорогое. Может быть, имеет смысл чуть-чуть видоизменить каждое сообщение с учетом потребностей адресата — добавить его имя, пробудить интерес. Но уделять каждому сообщению не больше минуты. Мы не ставим себе целью добиться, чтобы все до единого адресаты пересказали кому-нибудь нашу историю. Мы хотим добиться, чтобы каждый, кто может хоть чуть-чуть усилить наш сигнал, знал, что файлы хранятся там-то, бери и распространяй.

— А если ничего не получится? — спросил я. Идея Кайли звучала как-то слишком уж легко и просто.

— Попробуем что-нибудь еще, — отозвалась Кайли.

— А если не успеем попробовать? Если к нам ворвется группа захвата, привяжет к ногам камни и бросит в океан?

Кайли смерила меня укоризненным взглядом.

Ванесса подскочила:

— Маркус, я понимаю, у тебя есть веские причины беспокоиться, но подумай сам, что нам еще остается? У тебя есть предложения получше? Вы с Дэррилом решили, что пришла пора действовать, и мы с вами согласились, но, пожалуйста, не иди сразу же на попятный. Неправильно это будет.

Я на миг вернулся к мысли войти в контакт с теми отморозками, которые за мной шпионили. Но, во-первых, я не хотел этого, а во-вторых, не знал, как к этому подступиться. С одной стороны, мне хотелось забить на все остальное и кричать о наших документах на каждом углу, со всех моих аккаунтов с тысячами подписчиков. За это я, конечно, вылечу с работы, но, черт возьми, раз уж мы вступили в гонку с «ЗИЗ» и хотим обнародовать как можно больше, прежде чем за мной явятся их мордовороты, то на кой мне нужен зарплатный чек, который я, скорее всего, даже не успею обналичить. А с другой стороны, мне было попросту страшно. И предложение Кайли казалось далеко не таким опасным.

— Ну хорошо, — сдался я. — Но, когда нас всех отправят в секретную афганскую тюрьму, не рыдайте у меня на плече.

Дэррил подбросил нас к дому Энджи. Мы, как и миллион раз прежде, уселись в ее комнате с компьютерами на коленях и принялись торопливо выбирать людей, которые, возможно, согласятся принять наше сообщение. Для каждого из них мы немножко меняли текст и отсылали с анонимных аккаунтов, состряпанных в офисе у Джолу. Использовали для этого IPredator и «Тор», и это здорово замедляло работу, поэтому для компенсации мы отсылали письма нескольким адресатам сразу, перескакивая с одной вкладки на другую. Джолу предложил запустить в даркнете еще один сайт, на котором можно было бы координировать, кому мы уже отправили письма и какой отклик получили, чтобы избежать дублирования, но Кайли упрекнула его в том, что он действует не как одуванчик, и Джолу отказался от своей идеи.

Поднимаясь к Энджи в комнату, мы все еще дулись друг на друга после вчерашней ссоры, но быстро погрузились в работу и забыли недавние распри. Вскоре мы, как обычно, начали поддразнивать друг друга и перешучиваться. Энджи заметила, что я слишком углубился в биографию Стива Возняка, легендарного гениального инженера, одного из основателей «Эппл», имевшего миллионы подписчиков в твиттере. Я с головой погрузился в «Википедию», переходил со ссылки на ссылку, впитывая информацию о его карьере и достижениях.

Энджи метнула мне в голову карандаш:

— Эй, не слышу стука клавиш. Ты кем себя считаешь — одуванчиком или млекопитающим?

Я фыркнул, показал ей средний палец, но все-таки перестал валять дурака и отослал сообщение.

Потом мы приготовили на кухне сэндвичи с арахисовым малом и джемом, отнесли их в комнату и поужинали. Даже на эти сэндвичи Энджи умудрилась плеснуть своего острого соуса, и, что удивительно, на вкус получилось очень неплохо, что-то вроде индонезийского карри. А потом она меня вытолкала в шею.

— Завтра тебе на работу. — напомнила она. — Нельзя прогуливать два дня подряд.

Я покорно поплелся на выход и всю обратную дорогу, сидя в автобусе, копался в телефоне, перезагружая поисковые ссылки на наш даркнетовский сайт. Нашел несколько ссылок, от силы пару десятков, но, разумеется, нелегко было догадаться, что они ведут в даркнет. Потому что сначала надо было установить к себе на компьютер «Тор», потом разобраться, как им пользоваться, и поставить в браузер что-нибудь вроде «Торбаттона». Даже я успел забыть, как его устанавливать, и каждый раз на новом компе приходилось искать наши документы заново. Дал себе слово, что если выйду из этой заварушки целым и невредимым, то посвящу себя работе в Нойзбридже. Тамошние хакеры постоянно ковырялись с «Тором», стараясь сделать его удобным в использовании.

Я устал как собака. Вчерашней ночью почти не сомкнул глаз, и все прошлые семьдесят два часа надпочечники старательно накачивали организм адреналином. Вдобавок все еще болели разбитый нос и бесчисленные синяки, полученные на фестивале, не говоря уже об отголосках целой недели, проведенной в пустыне. Хорошо еще, что мама и папа с головой погрузились в собственные неурядицы. Если бы они уделяли мне столько же внимания, как в мои шестнадцать лет, то сошли бы с ума от ужаса.

И от этого мне стало еще паршивее. Лежал в постели, включив будильник на светящихся часах, которые сам соорудил из газоразрядных трубок, и страдал, а дурацкие голоса у меня в голове издевательски нашептывали, что родителям нет до меня дела, они даже не устроили мне разнос за долгое отсутствие, и я, к стыду своему, никак не мог прогнать эти нелепые мысли.

Хорошо еще, что силы у меня были на исходе, так что даже идиотские голоса в голове не смогли побороть биологическую потребность в сне. Поэтому, как мне показалось, всего мгновение спустя будильник выдернул меня из мрачных сновидений, и я, шатаясь, побрел в ванную принимать душ и чистить зубы.

Выходя из дома, я сильно надеялся, что дело близится к концу. Ведь когда я в прошлый раз обратился к Барбаре Стрэтфорд, она поместила мой портрет на первую страницу «Бэй Гардиан», и с той минуты события начали развиваться стремительно. И по мере приближения к штабу у меня в душе с каждым шагом крепла уверенность, что стоит мне переступить порог, как со всех сторон раздастся: «Ты только представь, что творится в этом даркнете! Это же надо! Все только об этом и говорят!»

Но я вошел — и никто на меня даже глаз не поднял. Никто не догадывался, что мир в одночасье перевернулся с ног на голову. Я уселся за стол, постарался сосредоточиться на составлении доклада для Джо — он написал, что огорчен моим плохим самочувствием и жаждет услышать мои идеи, как только я смогу вернуться в штаб.

Мне подумалось, что неплохо бы составить что-то вроде презентации в «пауэрпойнте», но всякий раз, загружая бесплатный аналог этой программы — «либре-офис импресс», тупо пялился в экран. Терпеть не могу «пауэрпойнт». Кроме того, в голову лезли только мысли о даркнете и больше ничего.

Я решил, что загляну туда всего только на минуточку-другую, погуглю, посмотрю, что там происходит. Ага, как же.

Через час я разозлился окончательно. Да, некоторые видные ресурсы опубликовали-таки нашу ссылку, стебельки одуванчика пробились сквозь трещины в асфальте. Но все они до единого были переполнены едкими презрительными комментариями. Одни пользователи считали, что все это газетная утка. Другие говорили, мол, там нет ничего интересного. Сотни утверждали, что на сайты невозможно попасть и не стоит даже пытаться. И все эти комментарии поступали с разных аккаунтов, их писали разные люди, но у меня не укладывалось в голове, что все, кто заглянул в даркнетовские документы, не нашли в них ничего примечательного.

Хуже того, если бы я впервые случайно набрел на эти документы, то решил бы: раз они вызывают столько отрицательных эмоций, раз люди дружно утверждают, что все это лажа, чушь и ничего интересного, значит, так оно и есть. По словам Кайли, большую часть времени я занимаюсь выявлением материалов, не заслуживающих внимания, чтобы отфильтровать их и вплотную заняться по-настоящему важными вещами, и одним из критериев отбора являются отзывы людей, которые уже успели с этими материалами познакомиться.

Усилием воли я заставил себя вернуться к ковырянию в «пауэрпойнте», и в этот миг на горизонте появился Лиам, чтобы, по своему обыкновению, изводить меня расспросами. Я радостно ухватился за хороший повод отвлечься.

— Как ты думаешь, эти даркнетовские материалы — лажа или все-таки нет?

Меня не удивило, что ссылка уже долетела до Лиама. Будь оно наоборот, я бы сильно удивился — ведь такие вещи как раз в его духе.

— А ты сам-то читал? — спросил я.

Он слегка смутился:

— Не-а. Знаешь, у меня на компе всегда стоял «Тор», но недавно я обновил операционку, и руки не дошли поставить его обратно, и вообще, так как все кругом говорят, что это вранье… — Он неуверенно смолк и пожал плечами.

— Тебе не стыдно называть это враньем, пока сам не прочитал? — накинулся на него я. — Почему ты доверяешь мнению какого-то случайного дурня из интернета и не хочешь посмотреть своими глазами? У тебя что, мозгов нет? Думать разучился? — Еще даже не договорив, я понял, что веду себя непорядочно, в том числе и потому, что Лиам, не таясь, смотрит на меня снизу вверх. Под градом моих жестоких слов он сжался, втянул голову в плечи, словно хотел провалиться сквозь землю. С одной стороны, я понимал, что веду себя как сволочь, но с другой — считал, что наказываю его по заслугам. За то, что он не соизволил изучить материалы, которые мы с таким трудом сделали доступными в том числе и для него. В смысле, если уж Лиам не хочет ознакомиться с даркнетовскими документами, то кому они вообще нужны?

— Значит, ты их видел? — произнес он жалобным, обиженным голосом. — Считаешь, что они настоящие?

Я не только сволочь, но и болван. Ведь не собирался же никому говорить, что уже знаком с даркнетовскими документами, по крайней мере до тех пор, пока они не появятся на первых страницах газет и в вечерних новостях, не хотел вызывать подозрений и расспросов «А чего это ты ими так интересуешься?». Но теперь я уже не мог сказать: «Нет, я и сам не смотрел», потому что тогда окажусь еще большей сволочью.

— Да, — сказал я, мысленно отвешивая себе пинка. — Видел. Они потрясающие. Термоядерные. Посмотри обязательно.

— Угу, — отозвался Лиам. — Ладно. Ты прав, надо жить своим умом, а не делать то, что говорят другие.

И умчался делать именно то, что сказал ему я. Ну и сволочь я все-таки.