Родная страна

Глава 12

Наутро я проснулся задолго до будильника, сполз с кровати и побрел в ванную, предаваясь тихой панике при мысли о том, сколько работы мне предстоит сделать сегодня. Натянул футболку, которая показалась наименее пахучей, и решил, что продержусь еще день в тех же носках, что накануне. Хотел было опрокинуть в рот чашку мюсли, как вдруг взгляд упал на газету, лежавшую на кухонном столе, там, где ее оставила мама. Газета была толстенная, как библия, которую дают в отелях, и называлась «Сан-Франциско Кроникл». Ее испокон веков клали нам на крыльцо каждое субботнее утро.

Стоп. Каждое субботнее утро. Сегодня суббота. Я отставил недоеденные мюсли и плюхнулся в кухонное кресло. Весь адреналин, побуждавший меня встать и выйти из дома, вылетел из организма чуть ли не со свистом.

Пять минут спустя я все еще сидел в кресле и размышлял, как провести свободные дни. В последний раз настоящие выходные выпадали мне еще в школе, да и то приходилось учить уроки. Я решил, как в старые добрые времена, приготовить маме и папе роскошный завтрак с нормальным кофе вместо той бурды, которую они обычно пили. Я сварю ее в своем замечательном аэропрессе. Потом не торопясь приму душ, приберусь в комнате, загружу полную стиральную машину, отправлюсь в Нойзбридж, стряхну пыль со своего «Секретного проекта Х-1» и постараюсь наладить 3D-принтер, чтобы он нормально заработал хотя бы к следующему Burning Man. Я поджарил фантастические трехмерные оладьевые скульптуры, изобразил даже печеный шагоход в стиле «Звездных войн», а кофе получился — в точности цитирую мамины слова — великолепный. Родители отдали должное моей прибранной комнате, я сунул в рюкзак Зверя Колченогого, сел на велосипед и покатил в Нойзбридж. Меня согревало приятное ощущение, что я наконец-то сумел обрести ту самую, давно утерянную «нормальность».

В Нойзбридж я прибыл около половины одиннадцатого, и в столь ранний час народу там было немного. Я снял с полки свой ящик с инструментами, сдул гипсовую пыль со всякой поломанной всячины, привезенной с фестиваля. Нашел свободный рабочий стол, кивком приветствовал бритоголовую девушку, которая за соседним столом учила младшую сестренку паять. Взял баллончик со сжатым воздухом, стал прочищать свой принтер от пыли и приводить его в рабочее состояние. Мало-помалу погрузился в свои мысли, изредка прерываясь, чтобы отхлебнуть клаб-мате — эта сладкая немецкая газировка, приправленная кофеином и экстрактом чая мате, считается официальным напитком компьютерных клубов по всему свету. Идеальный стимулятор.

Закончив с чисткой принтера, я взял мультиметр и стал прозванивать все схемы, начиная с электропитания и продвигаясь по системе все дальше и дальше. Где-то на полпути я, кажется, нашел место, где скрывалась неисправность, — шаговый моторчик был смонтирован задом наперед. Я раскрыл Зверя и стал искать схему установки, размышляя про себя: «Черт возьми, если выяснится, что все дело было только в этом, то, значит, я полный болван».

Но естественно, поставив ноутбук на рабочий стол, я не мог хотя бы одним глазом не заглянуть в почтовый ящик. Раскрыть ноутбук и не проверить почту — это все равно что подойти к буфету и не стащить печенье.

Вместо подписи стоял крошечный псевдографический портрет Гая Фокса, составленный из букв и знаков препинания. К письму был прикреплен гигантский zip-архив.

Я прекрасно понимал, что может содержаться в этом архиве. Доксы, то есть персональные данные. Всевозможные факты и домыслы, какие только можно найти или сочинить про Кэрри Джонстон и ее карьеру. Мне доводилось видеть в составе доксов ученические табели за второй класс, в которых содержались не только сведения об успеваемости ученика, но и его медицинские данные и многое другое. Если тебя доксят, то докопаются до всего.

Я захлопнул ноутбук и закрыл глаза.

С одной стороны, мне очень не хотелось рассматривать документы из этой папки. У меня у самого имеется немало секретов. И я отлично представляю, как паршиво себя чувствуешь, когда кто-то тщательно перетряхивает твое грязное белье, ничего не оставляя без внимания. Именно это проделала со мной Кэрри Джонстон. И те придурки, которые взломали мой комп. Может быть, где-то на земном шаре перед кем-то сейчас всплывает электронное письмо с темой «Доксы Маркуса Яллоу».

Однако я прекрасно понимал, что открою этот архив. Обязательно. А кто бы удержался? Ведь Кэрри Джонстон — сущее чудовище, она бросает людей за решетку, пытает, убивает. Опьяненная властью военная преступница. Тварь и командует такими же тварями. И не будем забывать: она охотится на меня. Теперь, когда вся история выплыла наружу, разве «ЗИЗ» не вернется за мной? Скоро ли у меня на пути вновь вырастут Тимми и Шрам? Сбросят ли меня на дно Залива на этот раз?

Я непременно должен открыть архив. Это чистая самооборона. Думаю, Кэрри Джонстон еще не упрятала меня в какую-нибудь частную пыточную камеру только потому, что уверена: у меня хватило хитрости собрать такое вот досье и сделать так, что в случае моего исчезновения оно автоматически выложится в сеть. Мерзавцы вроде Кэрри Джонстон всегда полагают, что все остальные похожи на них. Не на меня. Те, кто похож на меня, хорошие люди. Мы имеем право заглянуть в чужое грязное белье. Особенно белье таких негодяев, как Кэрри Джонстон.

Ну и трус же я.

Я открыл архив и стал листать документы.

На моем месте вы бы тоже так поступили.

Прошла вечность, и меня вывел из забытья чей-то голос.

— Маркус!

Это был Лемми, тот самый коллега по Нойзбриджу, который подвез меня и Энджи домой после Burning Man. Бывший панк лет за сорок, с растянутым пирсингом в ушах и руками в синих татуировках сверху донизу. В механической мастерской он был сущим гением, и, когда у меня возникали вопросы о чем-нибудь большом, быстродвижущемся и смертоносном, я первым делом обращался к нему. Я не мог отделаться от ощущения, что он считает мои электронные проекты забавными игрушками — прикольными, но не идущими ни в какое сравнение с огромными деталями из прецизионно обработанного металла.

Возможно, он уже несколько минут говорит со мной, а я не слышу.

— Прости, — сказал я. — Зачитался.

Он улыбнулся:

— Слушай, я хочу сходить с остальными на большую демонстрацию. Возьму свои дроны. Хочешь со мной? Будешь помогать.

— Сегодня будет большая демонстрация?

Лемми рассмеялся:

— Ты бы, дружок, почаще отдыхал. Слышал, что вчера происходило? Так вот, похоже, что все, кто вчера был там, решили выйти снова да еще и прихватить своих друзей. Весь центр города перекрыт. Я тут как раз возился с квадрокоптерами и решил, что могу с их помощью отснять классное видео. К тому же все они способны раздавать вайфай и настроены на разные сети 4G, так что поможем народу бесплатно выходить в интернет. А в придачу три из них оснащены программно-определяемыми радиостанциями и могут триангулировать местонахождение полиции и машин скорой помощи. Я их настроил так, чтобы они отыскивали места самой плотной концентрации полицейских радиопереговоров. Интересно будет послушать. Но, сам знаешь, в программировании я не силен, поэтому для испытательного полета мне нужен помощник, который сможет на ходу устранить ошибки в коде.

Лемми обожал дроны, хотя, опять же на мой взгляд, предпочел бы создавать беспилотные автономные танки или квадроциклы, обвешанные тяжелым блестящим металлом. Я вгляделся в экран, тот вгляделся обратно в меня, заманчиво демонстрируя все, что я хотел знать о Кэрри Джонстон, и даже намного больше.

Я не мог оторвать глаз от ноутбука, однако не желал погружаться в эти материалы с головой. Поэтому захлопнул крышку и сунул Зверя в рюкзак.

— Идем. Ты прав, старик, программист из тебя никакой.

— Ага, — бодро подтвердил он. — Программы — это мелочи. А я люблю действовать с размахом.

Лемми решил добираться на машине — нелегко было бы пару миль тащить на себе четыре миниатюрных квадрокоптера. Однако улицы были наглухо забиты тачками, направлявшимися туда же, куда и мы, — к местам демонстрации, поэтому мы ползли с черепашьей скоростью. Чтобы не терять времени, я решил познакомиться с программами, которые разработал Лемми. Это оказалось нетрудно — большей частью они базировались на хорошо знакомых мне стандартных библиотеках. В основном это были системы для управления беспилотниками и для работы программно-определяемого радио.

Программно-определяемое радио появилось сравнительно недавно и проникло в мир так тихо, что мы почти и не заметили. Обычное традиционное радио работает на маленьких кристаллах кварца, примерно таких же, как в электрических часах. Кварц имеет свойство вибрировать, то есть колебаться туда и обратно с частотой, заданной при его изготовлении. Выбирайте кристалл, настроенный на нужную частоту, соорудите вокруг него электронную схему, и радио готово — оно может настроиться на любые сигналы, частота которых попадает в пределы колебательных частот кристалла. Одни радиоприемники настраиваются на спутники GPS, другие — на сотовые телефонные сигналы стандарта CDMA, третьи — на FM-радиостанции, и так далее, и тому подобное.

Но SDR — это программируемое радио. Вместо кристалла в нем работает аналого-цифровой преобразователь, небольшой электронный прибор, который принимает любые аналоговые сигналы с датчиков, например световые колебания с фотоэлементов или звуки с микрофона, и превращает их в нули и единицы. Подключаете преобразователь к радиоантенне, сообщаете ему, к какому диапазону прислушиваться, а потом с помощью стандартных программ извлекаете информацию из принимаемых им сигналов.

Это означает, что одно и то же устройство способно считывать сигналы воздушного транспорта, полицейских каналов, любительской радиосвязи, аналогового телевидения, цифрового телевидения, АМ-радио, FM-радио, спутникового радио, GPS, радионянь, одиннадцать стандартов вайфая и все, какие существуют, стандарты сотовой связи, и делать все это одновременно. Главное условие — чтобы преобразователь был достаточно быстрым, антенна — достаточно большой, а программы — шустрыми. Представьте себе, что вы изобрели автомобиль, который путем загрузки нужных программ может превращаться в велосипед, реактивный самолет, дирижабль, океанский лайнер или гоночный мотоцикл. Вот так это и происходит в мире радиоволн. Гениальная штука.

На своих дронах Лемми установил готовые SDR-приемники, купленные у нью-йоркской компании Adafruit, специализирующейся на электронных компонентах с открытым исходным кодом. Adafruit продает устройства с полным открытым кодом и подробными схемами, то есть вы имеете возможность переделать их под свои задачи. В Нойзбридже все обожали их SDR-приемники и другие детали. И, поскольку тысячи хакеров и рукастых умельцев по всему миру пользовались станциями, выпущенными этой компанией или ее конкурентами по тем же чертежам, то, разумеется, по сети гуляло очень много чистых, хорошо задокументированных программ для работы с ними.

Сидя на пассажирском кресле, я вникал в тонкости программного кода, лишь краем глаза замечая, как Лемми то трогается с места, то тормозит, то сворачивает из переулка в переулок, пытаясь выбрать местечко поближе к демонстрации.

— Ну что, док, каков вердикт? — спросил он, ставя машину на стояночный тормоз. — Годятся мои программы?

Я пожал плечами:

— На мой взгляд, все нормально. Осмелюсь предположить, ты просто скопировал примеры кода из руководств и добавил пару строк, привязывая каждый модуль к предыдущему. Так?

— Ага, — усмехнулся он. — Для меня написать программу — это как приготовить кекс из готовой сухой смеси: высыпаешь в миску, добавляешь яйцо и чашку воды, перемешиваешь и ставишь в духовку. Кекс все равно получится, а красивый или нет — это уже другой вопрос.

— Ну что ж, тогда посмотрим, испекся ли наш кекс.

Я вышел из машины. Это далось нелегко, потому что мы припарковались на уходящем вверх склоне крутого холма. Не сразу понял, куда нас занесло, а сообразив, удивился:

— Это же обратная сторона Ноб-Хилл!

— Ага. Я не смог ближе подобраться к демонстрации. Она огромная.

— Но нам же надо быть в миле отсюда? Или вроде того?

— Да нет, меньше. К тому же, насколько я вижу, протесты разрастаются. К концу дня дотянутся и досюда. Там происходит что-то несусветное. Люди злы как черти. Я тут живу с восьмидесятых годов и ни разу не видел таких масштабов.

Лемми достал из багажника квадрокоптеры. Они представляли собой крестообразные конструкции из легкого гибкого пластика, с четырьмя вертолетными винтами по концам крестовины. Посередине в круглой капсуле находились аккумуляторы, электроника, радио и системы управления. Без аккумуляторов каждый дрон весил меньше полкило, но с аккумуляторами этот вес удваивался. Лемми вручил мне два дрона. Я взял их в обе руки, кое-как пристроив пальцы между датчиками и антеннами центрального диска, стараясь ничего не погнуть и не заляпать линзы объективов.

Потом он протянул мне еще один. Лемми вообще обращался с дронами гораздо грубее, чем осмеливался я. Что ж, хозяин барин, хочет ломать — пусть ломает. Я неуклюже подхватил третий дрон под мышку. Оставшийся аппарат Лемми взял в одну руку, а другой стал водить по экрану телефона. Винты закрутились, застрекотали по-стрекозьи, квадрокоптер пару раз дернулся у него на ладони и взмыл. Вертикальный взлет произошел так быстро, что, казалось, дрон просто исчез в результате какого-то спецэффекта.

Лемми взял лишний коптер у меня из-под мышки и показал свой телефон. На экране отображался вид с нижней камеры дрона: на фоне удаляющегося пейзажа виднелись наши головы, постепенно они превратились в крохотные точки. Дрон поднимался все выше и выше в небо.

— Получается, — с довольным видом сказал Лемми. — Полезно будет иметь на экране полную картину происходящего. А теперь передадим эту трансляцию в сеть.

Он нажал еще несколько кнопок.

— Здорово, — похвалил я. Вот за это я и люблю технологии — они превращают каждого отдельного человека в силу природы. Мы подняли в небо зоркий глаз, подключиться к которому может кто угодно. — Дай ссылку.

— Когда я начинаю трансляцию, URL автоматически передается с моего аккаунта. Ты ведь на меня подписан?

— Ага. — Я достал телефон, запустил твиттер-клиент, нашел твит со ссылкой и перепостил, добавив: «Идем к #санфранциско #демонстрация #протесты. С квадрокоптерами. Видео с высоты».

Мы медленно поднимались к вершине Ноб-Хилл, а коптер парил в сотне футов над нами. На такой высоте он не наткнется ни на провода, ни на деревья. На экране у Лемми были видны неровные, похожие на бахрому края демонстрации. Люди постоянно прибывали. Чуть дальше картинка выглядела практически статичной, лишь еле двигались крохотные точки — людские головы, упакованные, как апельсины в ящике.

Коптер поднялся выше, и я поразился неимоверным размерам собравшейся демонстрации. Людское море растянулось от Фелл-стрит до Маркет-стрит, выплескивалось в боковые улицы, заполняло целые кварталы.

— Боже мой! — ахнул я.

— Проклятье! — согласился Лемми. — Хочешь их прозуммерить?

— А ты сможешь это сделать отсюда?

— Ага, — подтвердил он. — Правда, в результате коптер выйдет из зоны прямой радиосвязи, но мы все равно будем получать картинку в интернете. Заодно проверим программы, посмотрим, как все работает.

Он прочертил пальцем на экране зигзаг над толпой, меняя траекторию полета. Потом нажал ПУСК. Коптер, висевший у нас над головами, двинулся в сторону людского моря, сначала сохраняя прежнюю высоту полета, потом стал медленно спускаться и завис всего метрах в пяти над землей.

С этой высоты я мог различать отдельные лица в толпе, читать лозунги на плакатах. Потом картинка резко, головокружительно дернулась, аппарат опять изменил траекторию, с математической точностью следуя нарисованному зигзагу и лишь изредка вздрагивая под порывами ветра. Коптер чуть не столкнулся с другим беспилотником, и я, глядя в экран, невольно вскрикнул:

— Смотри по сторонам!

Тот, другой беспилотник был испещрен логотипами вещательной корпорации «Майкрософт». Он круто накренился и едва ушел от удара. То ли на нем стояли какие-то приборы, помогающие избегать столкновений, то ли рядом находился умелый оператор с проворными пальцами.

— Лемми, а что произойдет, если эта штука рухнет? Я не хочу никого превращать в гамбургер.

— Я тоже не хочу. Теоретически у любых двух винтов хватит подъемной силы, чтобы замедлить падение, к тому же при аварийной посадке дрон будет громко жужжать, и люди уйдут с дороги.

— Разве что вокруг будет такой шум, что они ничего не услышат.

— Да. Ну, таковы издержки жизни в большом городе.

Я не был с ним полностью согласен. Все-таки это очень плохо — сбрасывать беспилотники людям на головы. Но, с другой стороны, понимание риска придавало просмотру видеотрансляции жгучий привкус опасности и тем самым притягивало еще сильнее. Впрочем, зрелище и без того было притягательным. Бесчисленные лица, тысячи и тысячи, колышущимися волнами проносились по экрану.

— Пойдем туда, — предложил Лемми, и я кивнул.

Эта демонстрация гремела еще громче, чем вчерашняя. Оглушительный гул был слышен за два квартала, пробивался через раздраженные гудки машин, пытающихся найти дорогу в объезд. Тротуар был запружен народом, и мы вместе с сотнями других таких же пешеходов стали пробираться среди застрявших в пробке машин, увертываясь от велосипедов и мотоциклов, спешащих туда же, куда и мы. Вскоре движение практически застопорилось, и до меня дошло, что мы уже находимся в самой гуще демонстрации, даже несмотря на то что вокруг нас полно неподвижных машин. Я заглянул в одну из них. За рулем сидела измученная женщина, а на заднем сиденье бесились двое малышей. Один колотил другого игрушечной машинкой, и оба орали как резаные — в закрытые окна были видны лишь беззвучно разинутые рты.

Я встретился глазами с водительницей, и она ответила мне отрешенным взглядом. Тогда я задумался обо всех остальных в этой пробке. Они хотят скорее попасть домой, накормить детей, а может, спешат на работу, в больницу или в аэропорт. На миг у меня мелькнула мысль встать посреди дороги и регулировать движение, помочь этим беднягам развернуться, выбраться из пробки и уехать подальше от демонстрации, — но я не знал, как к этому подступиться. Позже я прочитал, что многие поступали именно так — разруливали пробку, и толпа расступалась, пропуская застрявших. Меня охватила гордость за своих соотечественников и стало стыдно, что у меня самого не хватило духу хотя бы попробовать.

Теперь мы не могли сделать ни шагу, не наступив никому на ногу, и то и дело орали «извините» прямо на ухо своим соседям, которые, в свою очередь, кричали то же самое идущим впереди.

— Черт знает что, — буркнул я.

— Красотища, — широко улыбнулся Лемми.

И вдруг весь мир словно перекувырнулся. А ведь и правда красотища. Сотни тысяч, если не миллионы моих соседей и друзей вышли на улицы Сан-Франциско, потому что их возмущало то же самое, что и меня. Они пришли, рискуя собственной жизнью и свободой, потому что в стране все пошло совсем не так, как надо. И дело было не только в даркнетовских документах, и не только в грязных манипуляциях со студенческими кредитами, и не только в выставленных на продажу домах и потерянной работе. И не только в опустошении планеты или в глобальном потеплении, и не в том, что в далеких государствах мы приводим к власти преданных нам диктаторов или поставили на поток в своей стране целую индустрию частных тюрем. Нет, их волновало все это вместе взятое. Их выводили из себя вся совокупность творящихся ужасов и тот факт, что никто не может ничего с этим поделать. Ни политические лидеры, ни полиция, ни армия, ни деловые круги. Наоборот, чаще всего оказывалось, что и политики, и полицейские, и солдаты, и бизнесмены как раз и творят все те безобразия, против которых мы выступаем, и при этом говорят: «Нам и самим это не нравится, но ничего не поделаешь, так надо, верно?»

И сейчас немалая часть моих сограждан вышла на улицы родного города, чтобы сказать: «НЕТ!» Сказать: «ПРЕКРАТИТЕ!» Сказать: «ХВАТИТ!» Я понимал, что проблемы эти сложные, и мне своим умом их так сразу не охватить, однако хорошо знал, что слова «Это сложно» чаще служат предлогом, а не реальным объяснением. Прикрываясь этими словами, люди обычно идут на попятный, говорят, что больше ничего поделать нельзя, пожимают плечами и возвращаются к обыденной жизни.

Я еще никогда не видел сразу так много народу. С высоты, на которой летал коптер, казалось, что город оживает, по каменным и бетонным улицам растекается живое людское море, расходится волнами все дальше и дальше. От такого зрелища делалось страшно, и я понятия не имел, во что это выльется, но, честно сказать, не волновался. Свершилось то, чего я ждал, происходило то, что не могло не произойти. Ничто уже больше не будет как прежде. Никто не станет пожимать плечами и говорить: «А что тут поделаешь?» Отныне мы будем действовать. И не «топать, бегать и кричать», а «идти плечом к плечу и требовать перемен».

А еще я понял, что моя дурацкая идея насчет того, как вдохнуть новую жизнь в избирательную кампанию Джо Носса, на самом деле не такая уж дурацкая.

Коптеры Лемми с жужжанием кружили над демонстрацией, наш канал на «Юстриме» набирал просмотры, дойдя уже до пары тысяч. Наверняка многие из зрителей находились в этой же толпе, но, судя по статистике в реальном времени, канал пользовался успехом по всему свету.

Время от времени мы включали на трех коптерах сканеры программно-определяемого радио, выискивая места повышенной концентрации переговоров в полицейском диапазоне. С недавних пор полиция начала шифровать свои сигналы, но это там не мешало — мы не интересовались, что именно они друг другу говорят, лишь хотели вычислить места, где радиообмены происходят интенсивнее. Иными словами, нам был важен сам факт разговоров, а не их содержание.

Когда три коптера обнаруживали всплески интенсивности на частотах, используемых полицией, они посылали туда четвертый — чтобы он определил место сосредоточения и прислал оттуда видео. Таким способом мы получили множество видеозаписей с прибывающими отрядами вооруженной полиции и, немного позже, национальной гвардии. Их были сотни, они привезли с собой множество автозаков — больших автобусов, в которые можно запихнуть огромное количество пленников. Кое-где кружили даже полицейские квадрокоптеры, транслирующие сигналы в тех же самых зашифрованных диапазонах.

Два этих коптера обнаружили нашего разведчика и стали кружить возле него.

— Чтоб их, — ругнулся Лемми.

— Почему?

— Потому что даже с новенькими аккумуляторами у нашего малыша скоро иссякнет заряд, мне придется приземлить его для смены батареек, и они в точности узнают, кто мы такие и где находимся.

— Чтоб их, — согласился я. — А что, разве закон запрещает запускать беспилотники?

Лемми пожал плечами:

— Может быть. В целом, конечно, не запрещает, но на такой случай у них наверняка найдется какое-нибудь безумное обвинение, например в «тайном сговоре с целью организации гражданских волнений», по которому они смогут упрятать за решетку любого, кто им не нравится.

— Чтоб их, — повторил я.

— Придется просто угробить его, — вздохнул Лемми. — Жалко.

— Сколько еще продержится аккумулятор?

Лемми вгляделся в поток телеметрии с разведчика.

— Минут двадцать.

— Сможешь посадить его куда-нибудь подальше, например на крышу? А потом мы попробуем его забрать.

— Да, — отозвался Лемми. — Умница.

Я включил Google Earth, осмотрел ближайшие крыши и нашел подходящую. Показал ее Лемми, и он направил коптер туда. Крыша находилась далеко от эпицентра протестов, на случай если операторы полицейских дронов, висевших на хвосте у нашей птички, заподозрят нас в чем-нибудь нежелательном. Я взял на себя управление оставшимися тремя и тоже отвел их подальше от полицейских коптеров. В основном я старался снижаться над местами, где, на мой взгляд, затевалось что-то интересное. Неподалеку от муниципального центра несколько человек с маленькими детьми организовали что-то вроде детского сада — встали в круг, охраняя малышей, играющих посередине. Ну и круто же это выглядело! Я наконец поверил, что мои собратья из рода человеческого в основном народ замечательный.

Мне позвонила Энджи. Она, разумеется, была уже в самой гуще событий, в нескольких плотно запруженных кварталах от меня. Я объяснил ей, где нахожусь, и она сказала:

— Стой где стоишь, сейчас приду.

— Все в порядке, мы сели, — сообщил Лемми. — Ты отметил эту точку?

— Да, — подтвердил я.

— Понял вас, — сказал Лемми. — Как идет управление полетом?

— Нормально.

Я переключался с одного коптера на другой, глядя, как парят камеры над нашими головами, и вдруг заметил, что мы стоим уже не на краю протестующей толпы — демонстрация растянулась еще на два квартала, и люди всё прибывали и прибывали.

Пока я раздумывал над этим, мне на плечо легла тяжелая сильная рука, и я на миг ударился в панику, решив, что за мной пришли из «ЗИЗ». Даже не успев ничего сообразить, я машинально ринулся в самую гущу толпы, петляя, протискивался в узкие просветы между плотно стоящими людьми.

— Маркус! — раздался знакомый голос. Услышав его, я остановился и обернулся. Передо мной стоял Джо Носс в своей привычной одежде — кардигане с эмблемой избирательной кампании. Он широко улыбался.

— Джо! — воскликнул я. — Простите, вы меня напугали.

— Ну разумеется, никто не хочет в выходные наткнуться на своего босса, — усмехнулся он. — Ну и дела тут творятся, да?

— Потрясающе! — сказал я, и только потом мне пришло в голову, что, может быть, он отнюдь не одобряет подобные мероприятия. Стало страшно: а вдруг я ляпнул что-нибудь не то? — Трудно даже поверить, правда?

— Маркус, я никогда в жизни не видел ничего подобного. Сейчас самое подходящее время для того, чтобы выдвигаться как независимый кандидат. Эти люди сыты по горло безобразиями, которые творит наше правительство. И я их прекрасно понимаю, поэтому мы с ними находимся по одну сторону баррикад.

— Возрадуемся, братья! — подытожил Лемми, и Джо озарил его своей тысячеваттной улыбкой.

— Здравствуйте. Я Джозеф Носс, — представился он.

— О, я вас узнал! А я Лемми.

— Лемми — мой друг по хакерскому клубу, — пояснил я.

Джо пожал ему руку.

— Очень приятно. Маркус рассказывал мне о вашем клубе. На мой взгляд, необычайно интересно. Вы величайшие герои научного фронта. Насколько я понял из рассказов Маркуса, вы и ваши коллеги способны воплотить в жизнь практически все, что придет вам в голову.

Лемми с жаром закивал:

— Ну да, все что угодно. А если сами не справимся, нам помогут ребята из других таких же клубов. По вечерам в пятницу у нас вроде как день открытых дверей. Приходите, посмотрите, чем мы занимаемся.

— С удовольствием, хотя, наверное, придется подождать, пока пройдут выборы, а до тех пор я буду очень занят. — Он снова окинул взглядом толпу. — В голове не укладывается. Столько народу!

— Посмотрите-ка сюда. — Лемми показал ему свой экран.

— Это репортаж какого-нибудь информационного агентства?

Лемми расхохотался:

— Ага. НХА — Наше Хакерское Агентство. Сигнал идет с построенных мной беспилотных квадрокоптеров. Вон они, летают. — Он указал в небо. Джо поднял глаза и перевел взгляд обратно на Лемми.

— Шутите? Вы управляете вертолетами с дистанционного пульта?

— Да они величиной с обеденную тарелку и весят чуть больше килограмма. Вот такие малютки. На каждый из них пошло электронных деталей баксов на пятьдесят. Самая дорогостоящая штука в них — батареи, я их соорудил из аккумуляторов сотовых телефонов.

Джо уперся руками в боки и, склонив голову набок, вгляделся в Лемми, словно прикидывал, не врет ли тот. Потом в восхищении покачал головой:

— Невероятно. Просто потрясающе.

— Хотите поуправлять? — Лемми провел пальцем по экрану. — Трансляцию с этого дрона смотрят пятнадцать тысяч человек. Вот, возьмите клавиатуру.

Джо взял телефон и поглядел на него с опаской, словно тот был радиоактивный.

— Боюсь, у меня не хватит квалификации управлять летательным аппаратом.

— Да вы им не управляете. Он сам собой управляет. А вы только подсказываете ему, куда лететь.

Я думал, Джо заупрямится, но он осторожно коснулся экрана. Потом еще раз, поэнергичнее.

— Поразительно, — сказал он через минуту. — Просто поразительно. А это что за красная иконка мигает?

Лемми взял у него телефон.

— Батарейка садится. Приземляем всю стаю, меняем аккумуляторы. У меня с собой на смену целая тонна заряженных.

И он сосредоточил все внимание на телефоне, словно нырнул в кроличью нору. Пальцы плясали по экрану, а сам он исполнял любимый фокус таких же нердов, всем своим видом излучая: «Не трогайте меня, я занят».

Мне хотелось кое о чем поговорить с Джо, но я боялся. Во рту пересохло, ладони вспотели. Вокруг нас громко шумела толпа, но даже сквозь гул я слышал стук собственного сердца.

— Джо, — начал я. Он обернулся ко мне. Его глаза, как обычно, проникали прямо в душу.

— Что, Маркус? — отозвался он и чуть-чуть пошевелился, приняв позу вдумчивого слушателя. Этот трюк, хорошо знакомый всем политикам, словно возвышал его над простыми смертными вроде меня. В глубине сознания мелькнула мысль: интересно, он сам понимает это или оно получается бессознательно? Но разум послушно отозвался на его невербальный сигнал. Странная штука — разум.

— У меня есть идея насчет вашей избирательной кампании. Но она, гм, немного амбициозна.

— Амбициозна — это хорошо. Люблю амбициозных.

— Давайте дадим нашим сторонникам своего рода программу для поиска голосов. Небольшое приложение, которое можно запустить на компьютере. Первым делом оно просматривает ваш список контактов на фейсбуке[6], твиттере, в электронной почте, где угодно, и дает возможность в один клик отправить письмо каждому из соседей, кто, на ваш взгляд, захочет поддержать вашу кампанию. Можно выдать им списки с перечнем вопросов, которые могут быть интересны потенциальным сторонникам, а потом автоматически создавать агитационное письмо с вашей позицией по каждому вопросу. После этого попросим каждого нового сторонника проделать то же самое с его списком контактов. Потом изучим сведения о местных спонсорах избирательных кампаний, посмотрим, не связан ли с ними кто-нибудь из ваших существующих сторонников и нельзя ли обратиться к ним с просьбой о финансировании. Затем займемся избирателями и теми, кого вы уже сумели сагитировать. Но наше агитационное поле не будет статичным. Начнем мы с тезисов, которые считаем самыми удачными, напишем несколько вариантов и посмотрим, какой из них получит наилучший отклик. Есть такое понятие — А/Б-тестирование. Какая программа лучше — эта или та? При большом числе просмотров будем отлаживать текст письма по несколько раз в день на протяжении всей кампании. Что-то вроде опросов общественного мнения, только гораздо быстрее. И каждый, кто приведет друга, будет получать бонусные баллы. А мы будем вывешивать списки лидеров, каждую неделю приглашать лучших рекрутеров в нашу штаб-квартиру на вечеринку с пивом и пиццей, словом, превратим это в игру, в чемпионат. Тем временем мы пустим в дело картографические программы, которые знают, где находится каждый избиратель, и будем вычислять наилучшие места для наших мероприятий по всему штату. Поставим в известность прессу, и журналисты повалят толпой, потому что мероприятия будут действительно интересными. Там не будет долгих серьезных речей обо всем хорошем — мы устроим что-то похожее на комедийные шоу с короткими, остроумными, запоминающимися репликами, которые будут прекрасно смотреться в эфире вечерних новостей или на газетных страницах. Каждая встреча с избирателями будет чуть-чуть отличаться от предыдущих и поэтому станет заметным событием в местной жизни.

Глаза Джо широко распахнулись.

— Ты и правда можешь такое соорудить?

Я пожал плечами:

— Наверно. В целом, на мой взгляд, требуется всего лишь немного доработать уже существующие открытые программы для проведения рекламных кампаний, просто никому еще не приходило в голову использовать их для предвыборной агитации. Я, пожалуй, смогу составить это и запустить.

— То есть если ты сможешь написать такую программу, то и моим соперникам это под силу?

— Ничто им не мешает. И поэтому вам желательно опередить их.

Он рассмеялся. Но мои идеи еще не исчерпались.

— Да, но я также подумываю использовать сеть, которая вашим соперникам недоступна.

— Ну-ка, ну-ка.

В тех же глубинах сознания зародился вопрос: а почему он не скажет «Давай отложим до понедельника»? Но Джо выдвигается в сенаторы, ему надо вести предвыборную агитацию. У него не бывает выходных. И если он в данный момент разговаривает с одним из своих сотрудников, то, значит, у него в разгаре рабочий день.

— Вы ведь знаете о документах, выложенных в даркнете? — Я усилием воли удержался, чтобы не оглядеться по сторонам — не подслушивает ли кто-нибудь.

— Я о них слышал. — На его лице была все та же непроницаемая маска внимательного слушателя, которую он надел в начале нашего разговора.

— Сейчас до них добраться нелегко. Надо долго возиться с «Тором». Анонимайзеры — технология сложная. Преимущество этого метода в том, что эти документы невозможно уничтожить или даже хотя бы вычислить, где они находятся. Но, с другой стороны, обычным людям трудно их увидеть. Они не хранятся на каком-нибудь стандартном, старом добром интернет-сайте, куда может зайти каждый, у кого есть веб-браузер и нужная ссылка.

— Верно, — кивнул Джо. — Я и сам не пошел их смотреть, потому что, на мой взгляд, такие сложные методы доступны только продвинутым специалистам.

Я открыл рот и хотел было сказать: «Ну, не так уж это и сложно», а потом прочитать ознакомительную лекцию об использовании «Тора», — но прикусил язык. Сейчас не время. И к тому же, если Джо считает эту тему слишком сложной, моя задача — подтвердить, что он имеет все основания так думать.

— Ну, а я все-таки заглянул в эти документы. Та часть, которую я успел увидеть, наполнена свидетельствами о коррупции и преступлениях. И по большей части эти преступления совершаются государственными деятелями и теми, кто к ним близок. Поэтому мне кажется, что, если вы хотите, чтобы люди рискнули проголосовать за независимого кандидата, будет полезно показать им, что их голоса не пропадут впустую, потому что, голосуя за других кандидатов, они приведут к власти тех, кто совершал все эти мерзости.

— И ты считаешь, что мы должны выложить все эти даркнетовские документы, — понял Джо. Похоже, эта идея казалась ему не самой плохой на свете, однако он был далек от того, чтобы вскинуть руки в воздух, стиснуть меня в медвежьих объятиях и закричать: «Маркус, молодчина!»

— Да.

— Насколько я понял, на сей день изучена лишь малая часть документов. А если мы выложим их на наш сайт, и окажется, что там сплошная ложь, грязные шутки и чужие банковские реквизиты?

Черт, ну и умник наш Джо. Хороший вопрос.

— В даркнете лежит электронная таблица, и в ней перечислены все документы, которые успела прочесать исследовательская команда, уж не знаю, что это за ребята… — Меня так и подмывало виновато потупиться, но я удержался. — Так что мы можем брать только то, что уже просмотрено. Я могу написать скрипт, который будет просматривать эту таблицу по несколько раз в день и забирать то, что в нее включено.

Джо задумался.

— Ну, это уже лучше, чем публиковать все подряд, но, Маркус, мы же не знаем, кто эти ребята из даркнета. Твоя идея наделяет их возможностью выкладывать на агитационном сайте Джо Носса все, что им захочется, достаточно лишь включить это в таблицу. Для меня это большой шаг. И большой риск.

Как ни печально, он был прав. Терпеть не могу, когда меня ставят на место.

— Гм, — протянул я. — Может быть, введем требование: все, что выкладывается на сайте, должно предварительно просматриваться живыми людьми в нашем штабе? — Я задумался. — Например, собрать все названия документов, которые мы еще не успели одобрить, и пусть посетители сайта голосуют, что из этого они хотели бы увидеть раньше. Так что, если даркнетовцы начнут заливать документы тысячами, мы сумеем выделить те, какие сильнее всего интересуют сторонников Джо Носса.

В середине этой моей речи он начал понимающе кивать, а под конец его губы растянулись в широкой улыбке.

— Очень интересная идея. Я, надо признаться, думал совсем не об этом, но твоя мысль мне нравится. Лучшее, что может сделать независимый политический кандидат, стремящийся к реформам, это выложить на своем сайте свидетельства о продажности традиционных политиков. И это тоже ты сумеешь организовать?

Я опять задумался, мысленно прикидывая, каким образом соединю разрозненные части готовых программных библиотек для Drupal, мощной системы промышленного масштаба, на которой работал наш веб-сайт. И ответил:

— Сумею. Это не так уж сложно. Я уже занимался подобными вещами и смогу повторить еще раз, надо будет лишь склеить детали в другом порядке.

Джо опять кивнул:

— Тогда займись. Сделай и то и другое. Построй мне демоверсию, я покажу ее Флор и нашему консультативному совету. На этом этапе мне может понадобиться твоя помощь. Успеешь что-нибудь показать к понедельнику?

Сегодня суббота. Теоретически этим можно будет заняться в воскресенье. Демоверсия? Смогу сколотить ее за пару часов.

— Да, — ответил я. — Справлюсь.

— Маркус, ты мой супергерой высоких технологий!

Лемми оторвался от возни с батареями квадрокоптера и рассмеялся:

— Что верно, то верно. Он такой.

В этот миг у меня ожил телефон. Звонила Энджи, она была неподалеку, но заблудилась в толпе. Я объяснил ей дорогу и помахал руками в воздухе, чтобы она меня заметила. Подойдя, Энджи бросилась мне на шею, и я представил ее Джо.

— Маркус от вас в полном восторге, — сообщила она ему вместо приветствия.

— Я от него тоже, — отозвался он, и чувствовалось, что это не простая вежливость — он говорил искренне. У меня аж голова закружилась. — И с учетом того, что мне о нем известно, полагаю, вы — девушка необыкновенная. Заходите к нам в штаб поздороваться, посмотрите, как Маркус творит волшебство.

— С удовольствием, — улыбнулась Энджи, и я видел, что она мгновенно прониклась к Носсу тем же доверием и восхищением, что и я. Это было почти что колдовство, удивительное и при этом пугающее.

Энджи поздоровалась с Лемми и сразу принялась помогать ему с подготовкой коптеров к новому полету. По моей ссылке она уже давно подключилась к трансляции и жаждала порулить дроном сама. Чувствую, Лемми не скоро сумеет отобрать у нее пульт управления.

— Ты, наверное, часто ходишь на такие демонстрации, — обратился ко мне Джо.

— Гм, — замешкался с ответом я. — Не очень. Вчера мы с Лиамом сходили разок, но в целом, должен признаться, довольно редко заглядываю на протесты.

— Понятно, — отозвался он. — Во времена моей молодости мы, кажется, только и делали что протестовали. Годы, когда президентом был Рейган, в Сан-Франциско прошли довольно бурно. А с тех пор я редкий гость на здешних событиях. Однако стараюсь отслеживать, когда и где намечается что-нибудь важное. На таких демонстрациях мы обычно выступаем, произносим речи.

— Вы и сейчас можете произнести речь, — предложил я. — Многие захотят послушать, что вы скажете. — Я рассказал ему о «народном микрофоне». Оказывается, он слышал о нем, но никогда не видел в действии.

— Получается, этот микрофон работает только в тех случаях, когда ты сумеешь убедить людей, что тебе есть что сказать, — подытожил Джо. — Хорошая идея.

— Хотите попробовать?

После того как вчера меня силком вытолкнули на трибуну перед «народным микрофоном», мне очень хотелось проделать эту же штуку с кем-нибудь еще. В конце концов, Джо — настоящий профессиональный политик, обладающий сверхъестественной способностью одним взглядом и парой слов вызывать доверие к себе.

Он оглянулся на толпу, серьезно задумался.

— Пожалуй, да.

— Прямо сейчас?

— Конечно, — улыбнулся он. — Пока я не струсил и не ушел домой.

Я сложил ладони рупором и, немного мучаясь угрызениями совести, громко прокричал:

— Проверка связи!

Мой клич подхватили с десяток человек. Я повторил его еще и еще раз, и наконец уже несколько сотен демонстрантов вокруг нас выкрикивали «Проверка связи!» и ждали слов Джо Носса.

А Джо тем временем затеял разговор с водителем стоявшей неподалеку машины. Тот вышел и облокотился о бампер.

— Этот господин предложил мне вместо трибуны капот своей машины, — пояснил Джо. Шофер, пожилой азиат в спортивной куртке и очках-авиаторах, смотрел на нас с добродушным интересом. В целом общее настроение было довольно приподнятым, и это казалось странным, если учесть, что тысячи возмущенных граждан вышли на улицы, чтобы выразить протест. Надо бы разузнать, многие ли из наших соседей пребывали в таком же хорошем расположении духа, что и мы.

Джо ловко вскочил на капот, покачнулся, обрел равновесие.

— Меня зовут Джо Носс, я независимый кандидат на выборах в сенат Калифорнии, но сегодня я пришел сюда по другому поводу.

Эта фраза была слишком длинной для «народного микрофона», и в повторах слова стали бессвязными. Джо ничуть не смутился, снова примерил свой внимательный вдумчивый лик и начал заново:

— Простите.

— Простите, — эхом отозвался «народный микрофон».

— Меня зовут Джо Носс.

— Я независимый кандидат.

— На выборах в сенат Калифорнии.

— Я мог бы выдвигаться от Демократической партии.

— Или от Республиканской.

— Но я решил быть независимым.

— Хотя мне и говорили: в этой стране нельзя победить.

— Если ты не входишь ни в какую партию.

— Возможно, так и есть.

— Но я всю жизнь был демократом.

— И видел только шпионаж, войны и диктат банкиров.

— Поэтому я не пошел в Демократическую партию.

— Республиканцы тоже не смогли предложить ничего лучше.

— Потому что в нашей стране что-то идет не так.

— И во всем нашем мире что-то идет не так.

— Понятия честности, справедливости и добрососедства куда-то исчезли.

— Их заменили культ алчности, близорукость и расчет, что вам все сойдет с рук.

Он говорил размеренно, как проповедник, и голос его звучал как трубный зов. Между фразами приходилось делать долгие паузы, ждать, пока слова, повторенные сотнями глоток, разойдутся кругами, растекутся по улицам во все стороны. И в этих паузах Джо сохранял безмятежную уверенность. Владелец машины, на которой стоял Джо, уже не усмехался лукаво, в его глазах сквозил чистейший восторг.

— У меня нет ответа.

— И не думаю, что у кого-нибудь он есть.

— Полагаю, ответ мы найдем, только когда положим конец беззакониям.

— Нам нужны политики, которые пекутся не о деньгах, а о людях.

— Я всегда был таким.

— И собираюсь оставаться таким и дальше.

— Наш штаб находится на Мишен-стрит, на углу Двадцать четвертой.

— Он открыт все рабочие дни.

— Заходите в любое время.

— Расскажите, чего ждете от правительства.

— И мы расскажем о наших планах.

— И, конечно, вы можете заглянуть на наш веб-сайт.

— Просто наберите в гугле «Джо Носс».

Он улыбнулся мне. Я давно замечал, что в конце каждой своей речи он старательно произносит «даблъю-даблъю-даблъю-точка-джо-носс-в-сенат-калифорнии-точка-орг» и из-за этого становится похожим на путешественника во времени, явившегося к нам из девяностых годов. Поэтому напомнил ему, что его сайт непременно появится в первых трех выдачах любой поисковой системы, если ввести его имя.

— Благодарю вас.

Ответом ему были аплодисменты в стиле «народного микрофона», с пальцами, шевелящимися в воздухе, чтобы не заглушать слова оратора. Джо спустился, поблагодарил парня, предоставившего ему свою машину. Тот неожиданно обнял его — мы ведь как-никак в Калифорнии! — и Джо отреагировал как настоящий профессионал: от всей души стиснул его в медвежьих объятиях и похлопал по спине.

— Маркус, это вышло замечательно, — сказал мне Джо. — Спасибо, что подсказал такую возможность.

— Вы были великолепны, — похвалил я, понимая, что выгляжу глуповато: ну какое дело настоящему профессионалу до мнения жалкой козявки вроде меня. Однако он, кажется, искренне обрадовался.

Мы поболтали еще немного. Потом на импровизированную трибуну поднялась девушка и по «народному микрофону» рассказала о студенческом кредите, который вырос до двухсот с лишним тысяч долларов за счет штрафов и пеней, после того как компания-кредитор потеряла один из ее платежей. О том же самом рассказали еще несколько человек. Мало-помалу я проголодался. У Энджи в рюкзаке нашлась холодная пицца, завернутая в фольгу, мы отошли в сторонку и поели, потом вернулись к Лемми. Джо уже ушел.

— Сказал, хочет посмотреть, что творится в других местах, — сообщил Лемми. — Кажется, классный мужик.

— Так и есть, — подтвердил я, втайне гордясь, что познакомил Джо с Лемми.

У толпы, как и у человека, есть настроение, и оно далеко не всегда совпадает с суммой настроений всех людей в этой толпе. Вы можете радоваться, находясь в разозленной толпе, однако рано или поздно или уйдете оттуда, или разозлитесь сами.

Когда мы пришли, настроение толпы было радостным, хоть и с оттенком нервного напряжения. Но время шло, люди всё прибывали, и постепенно народ разогревался все сильнее, в настроении стали проявляться возмущенные оттенки: «Черт возьми, как же так!», «Нет, с этим надо что-то делать» и «Долго ли мы будем терпеть?».

Мы втроем — Лемми, Энджи и я — двинулись дальше, то углубляясь в толпу, то уходя в запруженные переулки, направляя коптеры туда, где происходило что-нибудь интересное. В одном месте марширующий оркестр наигрывал регтайм, и люди танцевали, в другом огромный ансамбль барабанщиков выбивал оглушительный сложный ритм. Кое-где на импровизированных сценах выступали ораторы, поддерживаемые «народным микрофоном». Один из них читал очень интересную лекцию о Федеральном резерве, другой развивал конспирологическую теорию о том, что за взрывами на мосту Бэй-Бридж стоит правительство. В подтверждение своей теории он утверждал, что участвовал в восстановительных работах, и им было официально и под страшным секретом приказано не сохранять никаких улик, способных вывести на вероятного организатора взрывов.

Я уже не раз слышал эту теорию и считаю, что она не выдерживает никакой критики. Поверить в нее может только тот, кто старательно ищет повод не доверять правительству. Ну, а мне не нужны были никакие поводы, я и без них ни на грош не доверял нашим властям. Мне не было нужды размышлять, могли они взорвать Бэй-Бридж или нет, я и без них знал, что власти только и ждут удобного случая загнать нас всех в полицейское государство. Я не доверял правительству потому, что после той атаки Сан-Франциско в одночасье очутился под властью полиции. Либо некий злой гений устроил взрывы, чтобы наслать на наш город своих авторитарных головорезов, либо там, наверху, сидят мерзавцы, которые только и ждут любой катастрофы, придерживая наготове своих цепных псов, готовых вцепиться в глотки безвинным людям, еще не пришедшим в себя после величайшего в их жизни бедствия.

Называйте меня скептиком, но я считаю, что планировать катастрофу — это еще не самый большой грех. Настоящие преступники — это те, кто смотрит на людей, переживших беду, потирает руки и думает: «Ага, нынче они беззащитны, и я могу делать с ними все что хочу». Поэтому я не вижу смысла с пеной у рта доказывать, что взрывы на мосту произошли в результате заговора. Гораздо страшнее сознавать, что никакого заговора не было.

Размышляя над этим, обсуждая с Энджи, я вдруг почувствовал, что настроение толпы меняется. На улицах сгущались сумерки, повеяло прохладой. Сентябрьские дни в Сан-Франциско бывают жаркими, почти как в июле, но к вечеру сгущается знаменитый здешний туман и холод пробирает до костей. Радостное возбуждение, царившее весь день, сменялось гневом и страхом, я все чаще и чаще слышал треск полицейского радио, видел кружащие над головой вертолеты и беспилотники.

Неподалеку от Макаллистер-стрит мы застряли в особенно густой толпе. Я достал телефон и долго рассматривал трансляцию с квадрокоптеров Лемми. Да, полиции стало намного больше. Один из коптеров летал над самыми краями манифестации и, развернувшись, продемонстрировал во всей красе длинную линию полицейского оцепления и военных автобусов. Она тянулась чуть ли не до Эмбаркадеро. Либо эти автобусы привезли к зоне протестов миллионы копов, либо приготовились увезти в наручниках миллионы демонстрантов. А может, и то и другое.

Я показал Лемми экран своего телефона. Энджи потянула мою руку вниз, она тоже хотела посмотреть. Я от испуга совсем забыл, что она небольшого роста, а Энджи не давала спуску тем, кто пренебрегает интересами коротышек.

— Пора выбираться, — сказал Лемми.

— Ага, — согласился я. — Пошли.

Мы стали озираться, выискивая кратчайший путь наружу. Обводя взглядом толпу, я заметил, что не у меня одного в глазах мечется страх. Многие, наверно, смотрели трансляцию с летающих над головами коптеров и заметили линию оцепления.

Я снова перевел взгляд на телефон.

— Что-то странное.

Энджи опять дернула меня за руку, всмотрелась тоже.

— Можно поконкретнее?

— Нельзя, — ответил я. — Сам не понимаю. Но дело нечисто.

Лемми тоже внимательно вгляделся в мой экран.

— Полицейских беспилотников нету, — заметил он.

Мы дружно подняли головы. И верно, полицейских беспилотников, планеров и квадрокоптеров стало значительно меньше.

— Откуда ты знаешь, что исчезли именно полицейские дроны? — спросил я.

— Они летают ниже всех, — пояснил Лемми. — Лица снимают.

У меня пересохло во рту.

— Зачем они приземлили все свои дроны?

Лемми выпучил глаза:

— Может, не хотят, чтобы в сеть попало видео того, что тут скоро начнется.

— Или, может, они хотят что-то сделать с электроникой, — предположила Энджи.

Мы с Лемми дружно обернулись к ней. Она с решительным видом покопалась в сумке и извлекла две пары плавательных очков и пачку малярных бумажных масок. Одни очки надела сама, другие отдала мне, потом достала молочную коробку с магнезией и смочила бумажные маски. Надела сама, дала мне и протянула Лемми, но он будто и не заметил — присел на корточки и с головой нырнул в рюкзак, усердно что-то выискивая.

— Лемми. — Я сунул ему под нос мокрую маску. Жидкость нейтрализует самые едкие составляющие любого перечного спрея, а если они пустят другие химикаты, то мокрая маска защитит лучше, чем сухая. — Лемми!

Он выпрямился, да так резко, что зацепил меня под подбородок. Я бы опрокинулся, если бы хватило места. Но в густой толпе люди за спиной подхватили меня и помогли устоять на ногах. Я помахал им в знак благодарности и снова обернулся к Лемми. Он держал в руках серебристый пакет на застежке.

— Телефоны сюда, — велел он. — Быстро!

Этот пакет был мне знаком. Он назывался сумкой Фарадея, в нем можно было носить любые радиочастотные идентификаторы — удостоверения, пропуска, проездные билеты, транспондеры для платных дорог, паспорта. И тогда никто не сможет прочитать, что на них записано.

Но в сумке Фарадея можно не только прятать свои вещи от общения с внешним миром. Они столь же эффективно не пропускают внутрь радиоволны, идущие извне. Я выхватил телефон так стремительно, что джинсовый карман вывернулся наизнанку и на землю высыпалась мелочь. Энджи уже держала свой телефон наготове. Мы сунули мобильники в пакет, Лемми добавил свой, застегнул и сунул в рюкзак. Потом взял у меня маску, достал свои плавательные очки и экипировался.

Окружающие обратили внимание на наши странные действия, и некоторые последовали нашему примеру. Другие принялись толкаться, спеша выбраться наружу, и у меня мелькнуло в голове: «Боже мой, сейчас начнется паника, нас затопчут…»

В этот миг над головами раздался треск, словно гигантские божественные руки разорвали в небесах огромный лист бумаги. Все, какие были поблизости, электронные устройства взорвались фонтанами искр и погасли.

На нас обрушили поток высокоэнергетического радиоизлучения.

Высокоэнергетическое радиоизлучение, или HERF — страшное оружие. Оно представляет собой мощные импульсы электромагнитной энергии на радиочастотах. Радиочастотная пушка может получить энергию от обычного автомобильного аккумулятора, с помощью мини-тарелки спутникового телевидения преобразовать ее в луч толщиной с карандаш и сжечь ноутбук на расстоянии в двадцать шагов. Сделать такую пушку совсем нетрудно, и, если с умом подбирать детали, она обойдется вам долларов в двести, не больше.

Но разумеется, у правительства или хорошо снаряженных полицейских отрядов нет нужды собирать такие пушки на коленке. Достаточно открыть каталог любого военного магазина и заказать готовые импульсные энергетические устройства огромной мощности. С точки зрения сил охраны правопорядка эти штуки можно сравнить с «чистыми» атомными бомбами: электромагнитный импульс не затрагивает ни людей, ни здания, зато гарантированно превращает в кирпич любое устройство сложнее, чем дизельный двигатель 1975 года выпуска.

Сначала мне показалось, что полиция облучает радиоимпульсами толпу, но, как выяснилось, дело было не так. Позже, в ходе слушаний дела о протестах 24 сентября, офицеры из отдела по пресечению массовых беспорядков засвидетельствовали, что импульсное оружие было направлено на сто футов выше людской массы и мгновенно погасило все беспилотники. Они рухнули на головы собравшихся и положили начало первой волне жертв той страшной ночи. Никто не погиб, но один человек провел шесть месяцев в коме, а одна девушка лишилась левого глаза.

Те же самые офицеры клятвенно утверждали, что не имели намерений отключать людям мобильные телефоны, а также бортовую электронику всех машин, оказавшихся на пути луча. И те шесть человек, у которых сгорели слуховые аппараты, и те двенадцать, у кого остановились кардиостимуляторы, — они пострадали по чистой случайности, мы очень, очень сожалеем.

Однако целью использования импульсного оружия, по их словам, было «обеспечение оперативной безопасности», что в переводе с полицейского языка на человеческий означало «Никто не должен видеть, что мы будем делать дальше». Тем более что перед этим они «законным образом отдали приказ разойтись», хотя я, надо признаться, его не слышал. В общем, всякое бывает. Жизнь в большом городе полна неожиданностей.

— Лемми! — прошептал я ему на ухо сквозь маску.

— Чего?

— Помнишь коптер, который ты приземлил на крышу? Тот, у которого сели батареи?

— Угу.

— Как ты думаешь, он сможет взлететь?

— Кто его знает. Может быть. А что?

— По-моему, надо поднять его в воздух и начать инфракрасную съемку. Немедленно.

— Ага.

Он расстегнул чехол Фарадея, достал телефоны, отдал наши с Энджи, занялся своей трубкой. Вышки сотовой связи были отключены по требованию полиции за миг до радиоатаки, но телефон Лемми был напрямую подключен к дрону на частоте 900 МГц. Волны с частотой 900 МГц отлично проникают сквозь стены и другие препятствия, однако этот диапазон сильно загружен, в нем работают радионяни, портативные рации и радиоуправляемые игрушки. Но почти все эти устройства сгорели под лучами HERF, и Лемми мог распоряжаться опустевшим диапазоном как хотел.

Повозившись, он удовлетворенно хмыкнул.

— Взлетел. Батареи хватит минут на двадцать пять. — И через минуту добавил: — Он даже ловит 4G. Наверно, с какой-нибудь далекой вышки.

— Отлично, — одобрил я. — Подведи его поближе к нам.

— Угу.

Тем временем Энджи снова и снова перезагружала свой вайфайндер, дожидаясь, когда станет доступна сеть, ретранслируемая коптером.

— Поймала!

— Сможешь выложить ссылку на наш стрим с коптера?

— А чем я, по-твоему, занимаюсь?

— Прости.

Я тоже взял телефон, подключился к сети коптера, выложил твит.

— Можешь отключить его сетевой мост? — попросил я Лемми. — Сейчас в сеть ломанутся миллионы народу, и никакое наше видео не пробьется.

— Ага, — сказал Лемми. — Готово.

Впервые после радиоимпульсного удара я огляделся по сторонам. Ох и ничего же себе! Казалось, весь свет, какой был в округе, провалился в тартарары, и мы очутились в царстве теней. Повсюду, насколько хватало глаз, виднелись лишь смутные силуэты, они колыхались, как былинки под ураганным ветром. То тут, то там у кого-нибудь находился фонарик, и эти крохотные искорки вспыхивали в кромешной тьме, как лучи прожектора.

В этот миг на нас обрушился душераздирающий вой. Словно в каком-нибудь старом военном фильме, ревела сирена воздушной тревоги. В последний раз этот рев раздавался над городом в день, когда прогремели взрывы на мосту Бэй-Бридж. До этого сирену включали для проверки раз в неделю, днем по вторникам, но после террористической атаки испытания прекратили, потому что у многих горожан этот вой вызывал реакцию посттравматического стресса. Одни впадали в истерику, другие неконтролируемо бежали прятаться в домах или, наоборот, выскакивали на улицу, более легкие психические проявления приобрели массовый характер. После долгих обсуждений городские власти решили для проверки сигнализации воспроизводить кодовый сигнал SOS в азбуке Морзе — три длинных гудка, три коротких, три длинных.

Но сейчас сирена ревела во всю мощь, и я не понимал, откуда идет звук, ведь поблизости не было ни одного громкоговорителя. Оглушительный вой то нарастал, то падал безумной волной, перекатывался внутри черепа, сводил болью стиснутые зубы, и каждая клеточка кричала: «Беги, хуже будет!»

Силуэты-былинки заколыхались сильнее, сталкивались и падали, ища спасения от этого мучительного рева.

И вдруг звук оборвался. Звенящая тишина, наступившая следом, вселяла еще больший страх. В тот же миг из невидимых динамиков обрушился трубный глас. В нем звучала чистейшая, кристаллизованная властность, словно он не принадлежал человеку, а был сконструирован в лаборатории или синтезирован обезумевшей программой, настроенной на максимальное устрашение.

«ЭТОТ МИТИНГ НЕ САНКЦИОНИРОВАН».

Слова прокатились над демонстрацией от края до края, растекаясь от квартала к кварталу, словно нелепая пародия на «народный микрофон».

«ВЫ ПРОЙДЕТЕ ТЩАТЕЛЬНУЮ ПРОВЕРКУ НА БЛАГОНАДЕЖНОСТЬ».

Мне вспомнилось: у нас над головами летает коптер и транслирует все это в интернет. Интересно, много ли народу смотрят его передачу.

«ТЕ, КТО НЕ НАРУШИЛ ЗАКОН И ГОТОВ СОТРУДНИЧАТЬ, БУДУТ ОТПУЩЕНЫ НА СВОБОДУ».

Где-то поблизости началась толкотня. В центре одной из лужиц света стоял здоровенный детина с налобным фонариком. Он снял мешковатый плащ, под ним обнаружилась ветровка, спереди и сзади испещренная большими квадратными буквами: ГПСФ. Городская полиция Сан-Франциско. Я огляделся. Со всех сторон появлялось все больше и больше ветровок с такими же буквами. Здоровяки в одинаковых куртках, разбросанные в толпе, как изюминки в рисовом пудинге, раскрывали свою истинную сущность.

Были и другие неожиданные гости. В десятке метров отсюда трое громил в тактических черных мундирах, в защитных очках и лицевых масках, выстроившись клином, бесцеремонно проталкивались сквозь толпу, расшвыривая людей. Остановились они перед парой совсем молодых ребят. Те побелели от страха, глаза распахнулись так, что блеснули белки. Без лишних разговоров, не произнеся ни слова, копы ткнули их электрошокерами, ребята повалились наземь, как телята на бойне, и заколотились в судорогах. Один из них случайно задел рукой какую-то девушку, та взвизгнула, отшатнулась и ударила затылком в нос мужчину, стоявшего позади. У него хлынула кровь.

Трое громил не обратили на происшедшее никакого внимания. Они склонились, связали ребят по рукам и ногам пластиковыми наручниками, затянули сильным рывком, действуя совершенно равнодушно, словно запускали упрямую газонокосилку, потом закинули ребят на плечи, будто это были не люди, а свернутые рулоном ковры, и тем же клином двинулись сквозь толпу обратно.

В эту минуту послышались крики, толпа заколыхалась.

Поначалу звук раздавался где-то вдалеке, за несколько кварталов, а толкотня прокатывалась по толпе легкими волнами. Девушка, стоявшая впереди меня, отступила на полшага, чтобы удержаться на ногах после столкновения с человеком, невольно толкнувшим ее, наткнулась на меня, я тоже отступил на полшага, натолкнулся на Энджи, она удержала меня и тоже сделала полшага назад.

Но следующая волна оказалась гораздо сильнее. Люди колыхались уже не на полшага, а на добрых полтора. Я получил локтем в солнечное сплетение, задохнулся и согнулся бы пополам, если бы для этого хватило места. Третья волна больше напоминала столпотворение на рок-концертах, четвертая походила на землетрясение, а пятая… На пятой волне мы очутились посреди стотысячной толпы, охваченной паническим безумием.

Внезапно у кого-то родилась блестящая идея.

— Проверка связи!

Сначала я разозлился. Какого черта этот болван вздумал произносить речь? Какой от этого прок? Но, конечно, речи тут были ни при чем, просто парень сообразил, что главное сейчас — прорваться сквозь животную натуру толпы, достучаться до ее человеческого разума, разбудить осознание того, что толкучка и паника неминуемо приведут к катастрофе.

— Проверка связи! — завопил я, и другие голоса подхватили:

— Проверка связи!

— Проверка связи!

Зов расходился кругами по человеческой массе, и там, где его слышали, наступала тишина. Мимо меня протолкалась полицейская группа захвата, они прошли так близко, что я мог бы подставить им подножку, но я ничего не сделал, даже бровью не повел. На меня снизошло спокойствие, то самое, которое я впервые испытал в храме, то, какое всегда пытался обрести в критические моменты, но редко находил.

В мою сторону направился один из полицейских здоровяков, увешанный всевозможными приспособлениями. Я поймал себя на том, что с любопытством разглядываю их, прикидывая, для чего они предназначены. Он остановил мужчину и женщину, которые по возрасту вполне могли быть друзьями моих родителей — когда-то давно, в старые добрые времена, такие же приветливые люди иногда приходили к нам на ужин и оставались посмотреть телевизор.

Полицейский что-то сказал повелительным тоном, и они достали паспорта. Коп поднес документы к планшету, провел по ним красной сеточкой лазерных лучей, словно в магазинном считывателе, и сфотографировал. Вгляделся в дисплей и убрал гаджет. Еще несколько секунд они разговаривали на повышенных тонах, потом пара протянула копу свои телефоны, предварительно введя коды разблокировки. Наверно, они оказались в тени радиочастотного удара, и телефоны остались в рабочем состоянии. Полицейский пригляделся к разъемам на нижней стороне мобильников, достал подходящие кабели и вставил. Кабели тянулись к одной из непонятных коробочек у него на поясе, и я, кажется, понял, что происходит: полиция проверяет людей, регистрирует, копирует все данные с их телефонов и затем отпускает.

Я взбеленился. Почему-то это показалось даже страшнее, чем группы захвата, которые без единого слова вылавливали людей прямо из толпы. В этих телефонах могли храниться самые интимные подробности жизни их владельцев. Пароли. Адресные книги с именами друзей и родных. Хронология GPS-регистрации всех посещенных мест. История браузера со списком всех просмотренных сайтов. Мессенджеры, сообщения на стене, твиты. Я не верил своим глазам.

Закончив свою работу, полицейский достал из небольшой кобуры ручку и что-то написал каждому на тыльной стороне ладони. Пара стояла с остекленевшими от ужаса глазами. Полицейский улыбнулся им, что-то подробно объяснил, и они кивнули, так и не обретя дара речи.

Потом коп дружески похлопал их по плечу и легким толчком отправил обратно в толпу. Я двинулся наперерез.

— Эй, погодите! — окликнул я их.

Пара остановилась.

— Что он вам сказал? Полицейский этот.

Мужчина — лет шестидесяти, с приветливым лицом, аккуратными усиками и мягким южным говором — ответил:

— Сказал, чтобы, если нас остановят, мы предъявили эту надпись, и тогда нас пропустят. — На руках красовались невнятные каракули вроде подписи автора под граффити. Может быть, инициалы этого копа. — Особые чернила, — добавил мужчина.

— Он скопировал себе все данные из ваших телефонов?

Женщина кивнула. На вид она была ровесницей своего спутника, с модной стрижкой и массивными деревянными украшениями на руках и шее. Может быть, в юности они были хиппи.

— Да. И удалил все наши фотографии. — Она сдвинула брови. — У меня там были снимки внуков.

Оба разговаривали будто в кошмарном сне.

— Спасибо, — кивнул я.

— Не за что. — Они побрели дальше.

А полицейский занялся следующей жертвой. Просканировал паспорт, отобрал телефон. На этот раз ему попался парень. Чернокожий. Может быть, в этом и было дело. Коп обыскал его сумку, заставил вывернуть карманы. За это время телефон парня опять заблокировался, и коп велел его разблокировать. Парень, казалось, вот-вот заплачет — или ударит копа. А тот явно упивался происходящим. Накарябал что-то у парня на руке и отправил своей дорогой.

Энджи и Лемми тоже видели это. Мы обменялись потрясенными взглядами. Очередная группа захвата послала по толпе качающуюся волну, на этот раз я не устоял на ногах, упал и оцарапал ладони. Боль словно пробудила меня из оцепенения. Я понял, что делать.

— Проверка связи! — крикнул я.

Энджи бросила на меня встревоженный взгляд.

— Проверка связи!

Энджи повторила мой клич. Присоединился и Лемми. Призыв кругами разошелся по толпе.

— Полиция проверяет паспорта.

— И копирует данные из ваших телефонов.

— И удаляет фотографии.

— Не имея ордеров на обыск.

— Не предъявляя обвинений.

— Это противозаконно.

— Это преступление.

— Полицейские нарушают закон.

— Полиция не имеет права толковать законы как ей хочется.

Полицейский услышал это и пригляделся ко мне внимательнее. Я подавил невольное желание говорить быстрее. Для «народного микрофона» речь должна быть медленной, размеренной.

— Не подчиняйтесь.

— Требуйте адвоката.

— Отказывайте им в праве нарушить закон.

Полицейский направился ко мне сквозь толпу, нашаривая что-то на своем поясе. Перечный спрей? Электрошокер? Нет, длинная лента пластиковых наручников.

— Кажется, он хочет меня арестовать.

— За то, что призываю соблюдать закон.

— Вдумайтесь в это.

Полицейский был уже совсем рядом, изготовился схватить меня, как вдруг из толпы вышел какой-то парень и преградил ему дорогу. Я видел его только со спины — зеленая армейская куртка, длинноволосый затылок, три сережки в левом ухе и две в правом. В свете полицейского фонарика эти детали вырисовывались с фотографической ясностью.

Полисмен попытался обойти его, но на пути выросли еще двое. Потом еще и еще. Я отступил на шаг, и толпа сомкнула ряды вокруг меня. Коп что-то закричал. Никто не стал повторять. У него не было «народного микрофона».

— Вы можете идти.

Не знаю, что сподвигло меня сказать это. Само вырвалось.

— Вы можете идти, — раскатилось по толпе.

— Вы можете идти, — нараспев повторяли демонстранты. — Вы можете идти.

Три коротких слова. Не «Пошел к черту, свинья», и не «Вот она, хваленая демократия». Вместо этого группа собравшихся людей просто утверждала, что они способны сами за собой присмотреть и не нуждаются в услугах стражей порядка, которые отправляют их по домам, словно непослушных детишек.

— Вы можете идти.

Коп остановился. Снисходительное дружелюбие, с которым он обращался к обыскиваемым людям, быстро сменилось гневом вперемешку с ужасом. Рука сама собой потянулась к поясу, на котором висело множество штуковин с пистолетными рукоятками и аэрозольными кнопками — так называемое нелетальное оружие, с помощью которого он мог избивать нас, поливать газом, обездвиживать. Между копом и мной встало еще больше народу, и я, приподнявшись на цыпочки, увидел, что у него за спиной толпа разделилась надвое, открывая ему свободную дорогу прочь отсюда.

— Вы можете идти.

Этот клич подхватили сотни голосов. Мы уже не злились. Но и не смеялись. В наших словах не было насмешки. «Мы управимся сами. Вы нам не нужны. Идите займитесь делом». Вот какой смысл мы в них вкладывали.

— Вы можете идти.

Полицейский развернулся на каблуках и медленно побрел прочь. Голова высоко поднята, подбородок вздернут, плечи расправлены. И хотя мгновение назад он был готов направить на меня струю газа, сейчас мне стало его немного жаль. У него только и было что власть, и мы ее отобрали. Из доблестного стража порядка он превратился всего лишь в человека, наряженного словно на детский праздник, в карнавальный костюм героя, и его обратили в бегство простые гражданские, которых ему полагалось пасти и опекать.

Звук — это ударная волна, имеющая определенную длину и частоту колебаний. В разреженном воздухе молекул слишком мало, ударная волна не может распространяться далеко, поэтому звук движется медленно и вскоре угасает. А в плотных материалах — железе, камне, воде — звук движется быстро и проходит очень большие расстояния, потому что ударная волна легко перекидывается с одной частички материала на другую.

Мы стояли в толпе плечом к плечу, и наши идеи распространялись, как звуковая волна по стальному брусу. Слова «Вы можете идти» разбегались во всю ширь городской площади, как круги по воде. Народ медленно, шаг за шагом двинулся в сторону Маркет-стрит. Мы целый день готовились — стояли, собирали народ, набирались сил — и вот теперь выступили в поход. Наш путь должен куда-то привести.

Энджи сплела пальцы со мной, я закинул руку на плечи Лемми. Со стороны мы, должно быть, походили на Дороти, Железного Дровосека и Страшилу, отправившихся в путь по желтой кирпичной дороге. Шаг. Еще шаг. «Вы можете идти». И мы тоже можем. Шаг, еще шаг.

Вдруг вспыхнула какая-то кутерьма — общее смятение, сердитые крики, человека, идущего за мной, резко толкнули, и я получил локтем в спину. Я не сразу понял, что происходит, и попал прямиком в лапы группы захвата.

В первые мгновения я чувствовал только руки. Много-много рук. Сильные, крепко вцепившиеся куда попало. Потом чей-то локоть стиснул шею так, что я не мог вдохнуть. Мне заломили руки за спину, выкрутили болевым приемом из каких-то боевых искусств, чуть не выломав из плеч.

В левое запястье впилась пластиковая полоска наручников. Я бы завопил, но дыхания не хватало. Я трепыхался, отбивался, края поля зрения уже заволакивало красно-черной пеленой. Услышал далекие крики — Энджи, кого-то еще, потом меня оторвали от земли и стали швырять.

И в следующий миг я опять стою на земле. Руки исчезли. Рядом со мной Энджи, она торопливо нацепила на меня защитные очки, трясущимися от спешки руками натянула мне на лицо маску. Я поднял руки помочь ей и заметил, что левая рука до сих пор стянута пластиковым наручником, зато правая была свободна. Покачнулся, чувствуя, что меня вот-вот стошнит. А вот и Лемми, стоит возле меня в рваной куртке, из глубокой ссадины на опухшей щеке сочится кровь. Одной рукой он зажал ссадину, другой коротко показал мне большой палец.

— Что тут произошло? — спросил я.

— Тебя освободили из-под ареста, — небрежным тоном пояснила Энджи. Я огляделся. Неподалеку от меня какой-то парень с дредами щеголял в респираторе, кажется, полицейского образца, и держал в руках щит, уж точно полицейский. Рядом с ним стояла женщина в полицейском шлеме. Еще несколько шлемов перекатывались по мостовой.

— Что сделали с копами? — поинтересовался я.

— Да ничего особенного, — пожал плечами Лемми. — Забрали их барахло, когда они отступили. Не беспокойся, никто копов не бил и в драки не ввязывался.

Марш продолжался. Колышущаяся толпа сделала еще один шаг в направлении к Маркет-стрит. В маске было тяжело дышать, очки запотели. Только я собрался протереть их, как на нас обрушился газ.

Его распыляли с дирижаблей, крошечных, невидимых и неслышимых. Они удерживались на месте слабенькими шелестящими электромоторчиками. Я и сам в Нойзбридже однажды помогал строить такую игрушку в качестве побочного проекта космической программы. Команда разработчиков запустила метеорологический зонд легче воздуха, и тот, поднявшись в верхние слои атмосферы, передавал на базу снимки Земли. Планета была круглой, как огромный мяч, мы всегда знали это, но впервые увидели на снимках с нашего аппарата. А эти полицейские дирижабли были легкими и хлипкими, как пластиковые пакеты из химчистки. Ткнешь его пальцем — уносится прочь, как пушинка одуванчика, потом, управляемый короткими выверенными взмахами крошечного пропеллера, упрямо возвращается точно на прежнее место. Они напоминали ядовитых медуз или безмозглых инопланетян и своими маневрами вселяли в меня инстинктивный страх. Можно подумать, только и ждут, как бы ужалить зазевавшегося чужака.

Газовые баллоны у них под брюхом выплескивали свое жгучее содержимое короткими, почти синхронными залпами. Звук был такой, словно лопалась кукуруза на сковородке. Все дружно подняли головы, посмотрели вверх, и началась…

Паника.

Распылители находились футах в четырех-пяти над нашими головами, и газ успел растечься хорошо заметным пятном. В первое мгновение мы ошалело смотрели на него, потом сообразили, что на нас обрушивается облако ядовитого химиката, и все одновременно бросились бежать, врассыпную, во все стороны, лишь бы уйти подальше от медленно падающего токсина.

Меня швыряли из стороны в сторону, сбили с ног, чуть не затоптали. Чья-то нога в твердом ботинке опустилась мне на голову, другая пнула по почкам. Потом незнакомые руки подхватили меня, поставили на ноги, толкнули, снова опрокинули, опять подняли.

Потом газ подействовал. Люди стали задыхаться, со всех сторон раздались сдавленные вопли. Началась рвота. То ли в газ было подмешано что-то тошнотворное, то ли организмы жертв отчаянно пытались исторгнуть едкую чужеродную субстанцию через все доступные отверстия. На меня со всех сторон выплескивались рвотные массы. Я поскользнулся на них, упал на четвереньки, встал на колени, затем на ноги.

Часть газа просочилась-таки сквозь малярную маску, правда, очень небольшая. Стало тяжеловато дышать, глаза под очками помутнели от едких слез, поднимавшихся по синусам. Полуслепой, я метался в кромешной темноте, и в голове билась только одна мысль: Энджи.

Я высматривал ее, но нигде не видел. Кое-кто сумел подняться на ноги, но тут у нас над головами снова начали сновать квадрокоптеры и планеры. На них наверняка установлены приборы ночного видения, и съемка ведется полным ходом. И, наверное, технические возможности этих приборов позволят получить прекрасные, отчетливые портреты «зачинщиков», которые явились на демонстрацию в защитных очках и масках — ожидали, небось, что полиция применит против них химические агенты в отместку за то, что посмели выражать собственное мнение.

Я громко звал Энджи, но маска приглушала голос. Я набрал побольше воздуха, чтобы крикнуть погромче, и наглотался химикатов, которые налипли на маску изнутри и просочились в поры. Согнулся пополам от жестокого кашля, судорожно сглатывал, подавляя рвотные позывы. Не хотел блевать внутри маски и не хотел снимать маску, открывая лицо.

Тогда я стал хватать тех, кто корчился на земле вокруг меня, и помогал им подняться на ноги. Понятия не имел, где сейчас Энджи, и надеялся, что, если она вот так же барахтается в луже собственной блевотины, кто-нибудь поможет ей встать.

Я протянул руку здоровяку с короткой армейской стрижкой. Он держался за голову и стонал. И вдруг меня что-то остановило. Ледяная игла иррационального страха пронзила позвоночник и пригвоздила меня к месту. Я присмотрелся к здоровяку, и тут до меня дошло. Через весь затылок, от макушки до толстой шеи, тянулся уродливый вспухший шрам. Я уже видел его — на заднем сиденье роскошной машины, в которой на задних дверях не было ручек. Это был Шрам, один из прихвостней «ЗИЗ».