Родная страна

Глава 9

Если хотите капитально вынести себе мозг, сядьте и вдумайтесь в случайные числа.

Взять, например, число пи, отношение длины окружности к ее диаметру. Каждый, кто учил в школе математику, знает, что пи считается иррациональным числом. Оно представляет собой бесконечную дробь и, насколько нам известно, ни разу не повторяется. Вот как оно выглядит:

3,141592653589793238462643383279502884197169399375105820974944592307816406286208998628034825342117067982148086513282306647093844609550582231725359408128481117450284102701938521105559644622948954930381964428810975665933446128475648233786783165271201909145648566923460348610454326648213393607260249141273724587006606315588174881520920962829254091715364367892590360011330530548820466521384146951941511609…

И так далее. С помощью короткой компьютерной программы вы можете вычислять число пи хоть целый день. Да даже хоть до тепловой смерти Вселенной.

Возьмите любую тысячу знаков числа пи, и примерно сотня из них будет единицами, еще сотня — двойками, и так далее. Но в расположении этих цифр нет никакой закономерности. Выберите любую цифру числа пи — например, ту, что стоит 2670-й от начала. Это будет 0. Следующей цифрой окажется 4, потом 7, еще раз 7, затем две пятерки. Если вы, бросая десятигранный кубик, получите такой результат, то сможете назвать его случайным. Но если вам известно, что число 047755 представляет собой цифры числа пи с 2670-й по 2675-ю, то вы догадаетесь, что при следующем броске кости выпадет 5 (снова!) Затем 1. Затем 3. Затем 2.

Это уже не случайное число. Оно предсказуемо. Может, вы и не совсем отчетливо представляете себе, что такое случайность (лично я, например, понятия не имею!), однако она уж точно не подразумевает предсказуемости.

Поэтому число пи никак нельзя назвать случайным, даже при том, что оно обладает многими похожими характеристиками.

А как же с другими числами? Предположим, вы задали компьютеру какой-то псевдослучайный алгоритм, и он выдал вам вот такое число: 2,718281828459045235360287471352662497757. Оно случайное?

А вот и нет. Это, оказывается, число е, называемое также константой Непера. Не вникайте в его математический смысл, это очень сложно. Главное — число е похоже на число пи в том, что каждая его цифра предсказуема.

Ну а если ваш генератор случайных чисел выдаст вот такое число: 2222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222.

Оно случайное?

Ничего подобного.

А почему? Потому что если я спрошу: «Какая будет сотая цифра в числе, состоящем из тысячи двоек?», ответ будет вам известен. Никаких неожиданностей.

Оказывается, люди давно ломают головы, пытаясь придумать точное определение случайности. И одно из лучших предложенных определений звучит так: «Число является случайным, если самый простой способ представить его — записать».

Ничего не поняли? Без паники, все нормально. Сейчас объясню. Возьмем опять наше старое доброе число пи. Вы можете придумать программу для расчета числа пи, и она будет состоять примерно из двухсот знаков. А само число пи бесконечно, в нем уж точно больше, чем двести символов. Поэтому самый простой способ записать число пи — составить программу, и пусть она выводит на принтер все его бесконечные цифры.

И если уж с числом пи все более-менее легко, то уж с числом 222222222222222222222222222222222222222222 будет совсем просто. На языке Python программа для его записи будет выглядеть так: «print.join([‘2’]*42).» Язык Perl еще компактнее: «print 2×42.» Но даже на велеречивом «бейсике», который по цветистости и многословности может тягаться с языком Шекспира, программа будет не такой уж длинной:

10 PRINT «2» 20 GOTO 10 30 END

В этой программе тридцать символов, то есть гораздо меньше, чем в числе от 222222222222222222222222222222222222222222 до бесконечности. Намного меньше. Поэтому, если случайное число в самом деле непредсказуемо, если оно не имеет легко описываемой структуры или упорядоченности, то можно сказать так: «Число является случайным, если самая короткая программа для вывода его на печать будет длиннее, чем само это число».

Это определение обладает всеми признаками хорошего правила: оно короткое, внятное и строгое. Автором этого четкого правила является математик Грегори Хайтин. Однако впоследствии он сам же накрутил на него множество всяких уточнений. Он так гордился своим достижением, что послал свою статью безумному гению от математики Карлу Гёделю, а в конце добавил еще больше неразберихи, задав вопрос: «Как мы можем узнать, что придуманная нами программа для записи числа является кратчайшей?»

И ведь замечание действительно верное. Программисты то и дело предлагают новые способы решения задач. И, возможно, в якобы случайном числе скрыта некая закономерность, о которой вы даже не догадываетесь. Например, я попросил вас написать программу для записи вот такого числа: 6464126002437968454377733902647251281941632007684873625176406596754069362175887930785591647877727473927200291034294956244766130820072925073452917076422662104767303786316995423745511745652202278332409680352466766319086101120674585628731741351116229207886513294124481547162818207987716834634132236223411778823102765982510935889235916205510876329808799316517252893800123781743489683215159056249334737020683223210011863739577056747386710217321237522432524162635803437625360680866916357159455152781780392177432282343663377281118639051189307590166665074295275838400854463541931719053136365972490515840910658220181473479902235906713814690511605192230126948231611341743994471483304086248426913950233671341242512386402665725813094396762193965540738652422989787978219863791829970955792474732030323911641044590690797786231551834959303530592378981751589145765040802510947912342175848284188195013854616568030175503558005494489488487135160537559340234574897951660244233832140603009593710558845705251570426628460035.

Вглядывайтесь сколько хотите, вряд ли вы найдете в нем хоть какую-то закономерность (а если найдете, то она — плод вашего воображения). Значит, это число случайное? Ничего подобного. Оно — часть числа пи, его цифры со 100 000-й по 101 000-ю. Теперь вы можете написать очень короткую программу для записи этого числа: надо всего лишь попросить компьютер напечатать число пи и добавить фразу: «начать со 100 000-й цифры и закончить через 1000 цифр».

Идея Хайтина заключается вот в чем: невозможно с уверенностью утверждать, может ли некое длинное число быть напечатано с помощью программы более короткой, чем это число. То есть ни о каком большом числе нельзя сказать, является ли оно случайным. Может быть, случайных чисел вообще не существует. Он назвал эту особенность «неполнотой» и выразил примерно так: «Вы не можете быть полностью уверены, знаете ли вы, что некое число является случайным».

К тому времени Гёдель уже сформулировал собственную идею о неполноте, утверждая, что любая математическая теория содержит проблемы, которые не могут быть решены в рамках самой теории. Хайтин же вдобавок нашел неполноту в наших рассуждениях о случайных числах.

Насколько нам известно, Хайтин оказался прав. Мы не в силах понять, является ли число случайным или оно полностью предсказуемо. Потому его и считают одним из величайших гениев математики.

Печальный факт: в старости Гёдель страдал от психического расстройства и твердо верил, что его пытаются отравить. Он отказался принимать пищу и сам себя заморил голодом до смерти. Неизвестно, что именно довело его до безумия, но мне иногда думается, что он слишком много размышлял о всяческих неопределенностях.

Я никуда не сливал документы с описанием «ноут-лока». Энджи тоже этого не делала. И Джолу тоже. Если верить регистрационным журналам, к документам прикасались только мы трое и больше никто.

Но тем не менее они просочились в сеть.

Разумеется, Лиам узнал об этом даже раньше меня. Едва прочитав публикацию на «Реддите», чуть ли не вприпрыжку примчался к моему столу.

— Ты ведь учился в школе имени Чавеса?

— Да, а что?

— Знал там этого мерзавца Фреда Бенсона?

Он мог бы и не продолжать. Я мгновенно понял, о чем пойдет речь. Но дело обстояло еще хуже. Все выложенные копии из массива о «ноут-локе» были озаглавлены «DARKNET DOC −» с номером документа. Самым большим номером документа о «ноут-локе» был 745 120, многие читатели уже подметили это и пришли к выводу, что где-то есть сайт под названием «Даркнет-докс» и на нем выложено не меньше чем 745 120 документов.

Нас раскрыли.

— Потрясающе, правда? Даже не верится! Интересно, что еще у них есть?

— Гм, — буркнул я. — Угу. Ого.

Лиам подтащил стул к моему столу, склонился ближе. От него пахло туалетной водой «Акс», самым противным запахом, какой известен человечеству.

— Маркус, — вполголоса проговорил он. — Помнишь, вчера ты рассказывал о корневых сертификатах и тому подобном? Сдается мне, ты знаешь больше, чем рассказываешь.

— Да неужели.

— Ну, ты же не кто-нибудь, а Маркус Яллоу. Если на свете есть такая штука, как даркнет, ты, небось, его вдоль и поперек знаешь, йоу. Серьезно, чел! — Казалось, он от меня чего-то ждет. Не умею разговаривать с людьми, которые в конце каждой фразы говорят «йоу». Они словно разыгрывают сценарий какой-то броманс-комедии, которую я не успел посмотреть. Но Лиам был так взволнован, что его даже слегка потряхивало. — Старик, ну просвети, возьми меня в дело.

Так вот оно что. Лиам отнюдь не дурак. Он бурлит энтузиазмом и немного желторот, однако слушал внимательно и знает, что десять плюс десять равняется ста (в двоичной системе). И сердце у него на месте. И Джолу тоже приводит своих друзей в наш даркнетовский клуб. Но не могу же я записывать в наши ряды всех восторженных щенят вроде Лиама. Особенно если на нашей базе, кажется, завелись стукачи.

— Лиам, я серьезно, честно, абсолютно никак не возьму в толк, о чем ты говоришь. Впервые слышу.

— Правда? Честное-пречестное?

— Провалиться мне на этом месте. У меня даже аккаунта на «Реддите» нет. И понятия не имею, чего еще они нарыли об администраторах, использовавших «ноут-лок».

— Да нет, ничего особенного. — В своем благоговении перед мощью коллективного разума интернета Лиам даже забыл о том, что секунду назад подозревал меня в руководстве некой бандой по организации утечек. — Видел бы ты, что бывает с теми, кого доксят аноны.

Я, конечно, слышал об «Анонимусе» — странной полумифической группе, отпочковавшейся от /b/, мессенджера на анонимном веб-форуме 4chan, где никто не разглашает своего имени, а главная цель всего проекта — непристойно шутить и издеваться. На той почве постоянно проклевываются диковатые подгруппы, творящие много разных дел — храбрых, глупых или жестоких (или все это сразу). Например, однажды они задумали сподвигнуть тысячи пользователей на обрушение PayPal за то, что эта платежная система отказалась обслуживать «Викиликс». Анонимусы втянули в свою орбиту несколько крутейших хакеров, но гораздо больше у них крутится ребят, которые ничего толком не понимают ни в компьютерах, ни в политике, зато любят дух товарищества, ощущение собственной силы или просто от души посмеяться (или все это сразу).

Но не могу сказать, что я часто заглядываю к ним. В свое время я уделил много сил партизанской кибервойне и решил завязать с этим, а в особенности не иметь ничего общего со всякими невообразимыми «движениями», которые не столько боролись за свободу, сколько грызлись между собой или просто забавлялись.

— Доксят… — задумчиво протянул я, пытаясь вспомнить, что это такое.

— Да, обрушивают на кого-нибудь свой праведный гнев. Тогда этого беднягу доксят, то есть откапывают как можно больше сведений о нем. Судебные постановления, сведения о собственности, свидетельства о браке, рождении и смерти, школьные дневники, домашний адрес, рабочий адрес, телефонные номера, упоминания в новостях… Да все что угодно. Мы и понятия не имеем, как много всякой всячины знают о нас всевозможные агентства и компании, какую прорву могут накопать поисковые машины. Это, конечно, безумие, все равно что ДВБ наизнанку. И вот они берут это все и вывешивают на всеобщее обозрение. То, что они надыбали о твоем долбанутом замдиректоре, это еще детский лепет. Когда за дело берется Анон, пиши пропало.

Теперь и я вспомнил, что такое доксинг. Деанонимизация. Мерзкая штука.

— Ты случайно не знаешь, кто еще может заниматься такими вещами?

— То есть? Если не считать копов, ФБР и тому подобного?

— Да, они, конечно, на это способны. — И на многое другое, подумалось мне. Мало ли что можно раздобыть при помощи той штуковины для полицейского перехвата. — А если, например, за дело возьмется руководитель какой-нибудь крупной корпорации? Или сотрудник частной военной компании?

— Ты хочешь сказать, там сидит кто-то вроде этих «Анонимусов», но занимается этим не ради хохмы, а за деньги? Вроде наемных хакеров? Старик, я в этом не сомневаюсь. Не обязательно быть ангелом или гением, чтобы понимать, как внедрить SQL-код или взломать слабый файл с паролями. Зуб даю, половина придурков из моей школы нынче ошивается в частных информационно-аналитических агентствах.

— Ага, — вздохнул я. Интересно, многие ли из тех придурков получают плату от Кэрри Джонстон. Наверняка кто-нибудь из них ошивается в даркнете и морочит нам головы.

Когда настал обеденный перерыв, я отпросился на пару часов, чувствуя себя отпетым лодырем — ведь сегодня всего-навсего мой третий рабочий день, — и договорился о встрече с Энджи и Джолу в Саут-Парке, месте, которое находилось примерно на равном удалении от школы Энджи и рабочих мест — моего и Джолу. Этот небольшой, слегка запущенный парк к югу от Маркета был отправной точкой для множества интернет-сервисов и технологических компаний, здесь постоянно тусовались компьютерные гики. Тут я всегда чувствовал себя в своей тарелке.

Первым явился Джолу, как обычно взрослый и солидный. На окрестных скамейках несколько человек, жующих свой ланч, узнали его и помахали.

— Как тебе это удается? — спросил я, когда он сел.

— Что? — улыбнулся он, словно мы с ним задумали какую-то невероятно веселую шутку.

— Ну, как тебе сказать… Почему у тебя такой классный вид? Я целыми днями ковыряюсь с этим даркнетовским массивом и при этом выгляжу так, словно одевался в темноте, не знаю, как подстричься, чтобы не смотреться лет на пятнадцать, а ты весь из себя такой стильный.

Он снова одарил меня той же беззаботной улыбкой:

— Не знаю, Маркус. Меня постоянно терзали всяческие тревоги. Хорошо ли я выгляжу, не влипну ли в какую-нибудь историю, скоро ли наступит конец света и все такое прочее. А потом я сказал себе: «Что бы ни случилось, я своим судорожным трепыханием ничего не исправлю». Поэтому велел себе прекратить. И так и сделал.

— То есть ты истинный мастер дзен?

— Попробуй и ты, братан. Вид у тебя, уж прости, немного задерганный.

— Сам знаешь мой девиз: если страшно, не молчи — топай, бегай и кричи.

— Да, слышал от тебя не раз. И хочу спросить: ну как, помогает?

Я закрыл глаза, потер ладони о джинсы.

— Не очень.

— А ты не пробовал просто притормозить на минуту-другую, успокоиться и поставить крышу на место, пока она не слетела?

Будь на месте Джолу кто угодно другой, я бы обиделся, но мы с ним дружим всю жизнь и он знает меня как облупленного. Мне вспомнилось чувство, испытанное в храме, когда я сидел в пыли под звуки гонгов и пение «Омммм». В тот раз на меня снизошли мир и спокойствие, я погрузился в них, словно в теплую ванну. С тех пор я много раз пытался вернуть то чувство, но никак не мог. Вспомнить его получалось, а вот испытать заново — никак. Чем сильней я старался, тем дальше оно ускользало.

Джолу легонько тряхнул меня за плечо:

— Спокойнее, старик. Не натягивай удила. У тебя вид, словно ты схватился со мной в кун-фу. Надо расслабиться, а не накручивать себя. А если не получается, значит, ты что-то делаешь не так.

Мне и вправду было паршиво. Как будто я провалил какую-то важную задачу. Пытаясь это скрыть, я спрятал лицо в ладонях и изобразил художника, терзаемого муками творчества.

— Маркус, не парься. Просто задумайся на досуге. Есть два вида событий. Одни происходят в реальном мире, и над ними мы имеем весьма ограниченную власть. Другие творятся у нас в голове, и мы можем полностью подчинить их себе, по крайней мере в теории. Я давно замечаю, что ты стараешься изменить внешний мир и тратишь на это уйму энергии, однако совсем не обращаешь внимания на то, каким образом этот внешний мир отзывается у тебя внутри. Я не отговариваю тебя от попыток изменить внешний мир, но постарайся уделять чуть больше внимания миру внутреннему. И посмотри, что произойдет.

Произнося этот монолог, он улыбался. Я понимал, что он не хочет меня обижать, но все равно смутился. Наверное, потому что он прав. Всю жизнь мне говорили: успокойся, расслабься, не бери близко к сердцу, — но расслабиться у меня почему-то не получалось, а вот психовать — запросто.

Джолу встревоженно поглядел на меня:

— Ладно, забудь все, что я тут наболтал. Я заговорил об этом только потому, что ты сам спросил. Давай лучше перейдем к текущим делам. То есть к вопросу, что за чертовщина творится в даркнете. Кто заглядывает нам через плечо? Что у них на уме?

— Хороший вопрос. — Я был рад, что он сменил тему.

— Будем действовать методом исключения, потому что надо хоть с чего-то начать. В журналах сказано, что к документам не прикасался никто, кроме меня, тебя и Энджи. Ты уверен, что документы сливает не она? Только не психуй. Я просто хочу рассмотреть все возможности.

— Да, я тебя понимаю. Нет, не могу себе представить, что это делает Энджи. Когда я предложил опубликовать то, что мы узнали о Бенсоне, она мне чуть в горло не вцепилась.

— То есть это ты предлагал устроить слив?

— Что? Нет. То есть, конечно, да, моим первым порывом было пригвоздить всех этих подонков к позорному столбу, но Энджи велела мне не дурить, и я передумал. Кроме того, я всего лишь предлагал обсудить эту возможность со всей командой и не собирался заниматься самодеятельностью. Я вообще понятия не имею, как бы я сделал это, если бы задумал слить. Тот, кто это делает, придумал неплохую схему. Сначала закачивают через «пастбин», потом «Реддит» встает на дыбы, затем подключается пресса.

В эту минуту появилась Энджи. Она была сногсшибательна: черный свитер крупной вязки с пиксельным изображением Марио пополам с Ктулху, колготки в черно-белую полоску, красная юбочка. Дополняли наряд допотопные мотоциклетные ботинки цвета старого цемента и пластиковые браслеты, отпечатанные на 3D-принтере. Энджи — самая идеальная из женщин, моя лучшая подруга, и всякий раз, видя ее идущей по улице или гуляющей в парке, я говорю себе, что счастливее меня нет никого на свете.

Энджи никак не могла втихаря слить файлы за нашими спинами.

Она тепло обняла Джолу, еще теплее стиснула в объятиях меня и наградила долгим поцелуем, под конец которого я уткнулся лицом ей в шею и вдохнул божественный аромат ее ключиц.

— Ну что, ребята, разобрались со всеми вашими проблемами?

— Еще нет, но мы над этим работаем.

Мы распаковали коробки с ланчем. Утром, перед выходом из дома, я сделал себе сэндвичей с арахисовым маслом и вареньем, добавил яблоко, немного печенья и бутылочку кофе холодной заварки. Я начал носить обед с собой после того, как подсчитал, много ли останется от моей зарплаты, если я каждый день буду тратить восемь долларов на кофе, буррито и орчату[4]. Энджи, как обычно, приготовила рис, овощи, холодный тофу и говядину, в идеальном порядке разложив их в ланчбоксе. Джолу притащил свой фирменный энергетический батончик собственного изготовления, огромный как штакетина и раза в два плотнее; он стряпал такие батончики из всевозможных семян и орехов, приправляя копченым беконом и щедро сдабривая своей секретной смесью пряностей. На таком батончике он мог продержаться целый день, я сам это видел в наших поездках в летние лагеря: чуть проголодается — откусит кусочек и бегает дальше.

— Пока мы еще на берегу, хочу уточнить, — сказала Энджи, аккуратно пережевывая рис с маринованным баклажаном. — Джолу, ты точно не сливал эти документы? Не обижайся, но…

Он расхохотался:

— Да ладно, дело понятное. Видела бы ты, как взвился Маркус, когда я спросил у него то же самое про тебя.

— Ну да, надо ведь было с чего-то начинать. Я, разумеется, ничего не сливала. Даже жаль, лучше бы это сделала я — тогда мы были бы уверены, что в наш контур безопасности никто не просочился. Но, Джолу, ты так и не ответил на мой вопрос. Это не ты слил документы?

— Нет, Энджи. Уж лучше бы это сделал я — по той же причине. Потому что о других вариантах даже думать не хочется. Либо кто-то серьезно обрушил защитный контур моего сервера, что весьма непросто, учитывая, что там ни один байт не входит и не выходит незашифрованным, либо…

— Либо кто-то подпустил червя в компьютер к тебе, или ко мне, или к Энджи.

— Да.

Эта мысль крутилась у меня в голове с самого утра. Кто-то чужой полностью подчинил своей власти мой компьютер, обрел способность включать камеру и микрофон, перехватывать тексты с экрана и файлы с жесткого диска. Об этом даже думать не хотелось. Если верить даркнетовским документам, одного из студентов, бедолагу, чем-то ему не угодившего, Фред Бенсон сфотографировал аж восемь тысяч раз.

Сколько раз мой компьютер был взломан? Ноль? Или восемь тысяч раз?

И гораздо более важный вопрос. Если мой компьютер и вправду был взломан, то что это? Единичный случай, когда кто-то сканировал уязвимости на всех компьютерах подряд и подловил мою машину в редкий момент ослабленной бдительности? Или это было сделано намеренно и целью взлома был именно я? Подобно Гёделю, я уже не был уверен, что понимаю разницу между случайными и систематическими событиями.

Уж не знаю, что Джолу сказал Беспокойному Агенту и другим своим приятелям, но в даркнетовских чатах больше никто не обвиняет меня или Энджи в утечке документов. Я не знал, да и знать не хотел, кого Джолу привел в наш проект, но предполагал, что они — его коллеги и он, вернувшись с обеда, провел с ними небольшой разговор. Надеюсь, им хватило ума держаться подальше от любых компьютеров, на которых, возможно, втайне от всех работают микрофоны или камеры.

Но, естественно, ни у кого не возникало желания болтать в даркнете, пока мы не выяснили, кто за нами шпионит.

Дождавшись, когда последний из сотрудников — Лиам — уйдет из штаба, я еще долго сидел за столом и глядел в компьютер, словно внутри него пряталась живая ядовитая змея. Я сказал коллегам, что останусь допоздна, чтобы закончить работу и компенсировать свое долгое отсутствие в обеденный перерыв, однако больше всего мне не хотелось идти извлекать червей из домашнего ноутбука, когда в штабе простаивает множество компьютеров, которые могут во многом помочь.

Теоретически, обеспечить или восстановить безопасность моего компьютера — дело не такое уж трудное. Найти еще один жесткий диск и создать на нем шифрованную файловую систему. Скачать из интернета свежий загрузочный диск, тщательно проверить его контрольную сумму, чтобы убедиться, что передо мной — чистенькая, ничем не зараженная версия «параноид-линукса», и загрузить с этого диска мой — или вообще любой — компьютер. Потом установить свежую версию «параноид-линукса» на новый жесткий диск, скопировать мои пользовательские данные со старого диска на новый, и вуаля! — мой компьютер получает новые мозги. В них хранится та же память, что и в старых, зато я уверен в их надежности и безупречности. Этот метод сработает еще лучше, если под рукой есть пара запасных ноутбуков и жестких дисков, а этого добра здесь хватало. Обычно ни у кого не поднимается рука выбрасывать старые ноутбуки, поэтому в штабе скопилось немало древних машин, когда-то подаренных Джо Носсу его сторонниками.

Однако при этом возникает другая, более сложная проблема — выяснить, не заражены ли эти древние ноутбуки. Если кто-нибудь подпустил в эти машины червя и внес изменения в ядро — сердцевину операционной системы, где можно спрятать самые коварные шпионские программы, — то мне либо придется проверять строчку за строчкой (на это могут уйти столетия), либо строить новое ядро на основе известных надежных источников, сравнивать контрольные суммы и отслеживать заметные расхождения. Беда в том, что за долгие годы я столько раз латал и штопал ядро своей операционки, что любые расхождения с новой системой будут вызваны, скорее всего, не вирусами, а моими же давними ошибками.

Мой компьютер стоял на столе и глядел на меня маленьким, с рисовое зернышко, глазком веб-камеры. Микрофон прятался в крохотном, как булавочная головка, отверстии в рамке дисплея. Утром, придя в штаб, я первым делом взял из шкафа рулон липкой ленты, намереваясь заклеить и камеру, и микрофон.

Но не сделал этого. Потому что почувствовал себя отпетым параноиком. Если внутри моего компьютера действительно кто-то прячется, этот человек знает меня лучше, чем я сам. Но до сих пор этот субъект не делал ничего особенного, только аккуратно и эффективно выкладывал в сеть документы, которые я и сам собирался опубликовать. Возможно, этот тип не так уж и плох. Может быть, он вообще на моей стороне. Я попытался представить себе этого шпиона: парнишка лет семнадцати, примерно такой, каким я сам был пару лет назад, пищит от восторга, потому что сумел проникнуть туда, где его никто не ждет. Или старый заскорузлый агент ФБР сидит в тесном кабинете на базе Квантико и тщательно конспектирует выражение моего лица и технику поцелуев с Энджи. Или вояка с бычьей шеей сохраняет скриншоты самых деликатных моментов, чтобы потом показать их Кэрри Джонстон и вместе посмеяться.

В штабе стояла зловещая, призрачная тишина. Уличные звуки растворялись в размеренном гуле кондиционера. Я впился взглядом в веб-камеру и заговорил:

— Ты ведь там, внутри, да? Честно сказать, мне очень не по себе. Тебе кажется, ты мне помогаешь? Знаешь, на самом деле ты меня пугаешь до чертиков. Уж лучше бы ты со мной поговорил, а не прятался по углам. А если ты из моих врагов, то и черт с тобой. Твои фокусы не помешают мне опубликовать все даркнетовские документы. А если тебе удастся меня запугать или я вообще исчезну, то просто одним махом вывалю в сеть весь массив. Ты меня слышишь? Ты вообще там или нет?

Нет слов, каким же идиотом я себя чувствовал. Примерно то же самое я испытал, когда однажды, стоя у кровати, впервые в жизни помолился. Мне было лет десять или одиннадцать, я проснулся ночью и оторопел от внезапной жуткой мысли: если Бог действительно существует, то Он наверняка хочет обрушить на мою семью громы и молнии за то, что мы в Него не верим. Я и правда не чувствовал в душе никакой веры, однако попытался чисто практически взвесить все издержки и выгоды. Получалось примерно так: «Вера в Бога не требует никаких затрат. Вероятность Его существования очень мала, однако если она все-таки окажется правдой, то за неверие Он накажет меня вечным проклятием. Последствия чудовищны, однако риск невелик. Может, все-таки подстраховаться на случай этого маловероятного события?» Как раз незадолго до этого отец сменил страховую компанию, оттуда приходил оценщик, осмотрел наш дом и долго обсуждал, нужна ли нам страховка от пожара, наводнения, удара молнии и землетрясения, и если да, то в каком размере, и мы с папой вместе проводили расчеты по методике, разработанной Ричардом Прайсом, английским математиком, открывшим миру работы Томаса Байеса, которого папа считал своим математическим кумиром. Так что в тот момент вопросы страхования были мне близки и понятны.

Не спорю, мысль была странная, но еще удивительнее было то, что она захватила меня с головой. Я не мог отделаться от ощущения, что приобрел неправильную страховку, поверил не в того Бога. А может быть, отправляю страховую плату не по тому адресу, то есть не умею как следует молиться. Примерно неделю я провел в состоянии тихой паники насчет своей религиозной безграмотности, а по ночам, когда ложился спать и ждал, пока придет сон, становилось еще хуже.

И вот однажды ночью я встал и, сгорая от стыда и чувствуя себя дурак дураком, опустился на колени у кровати, сложил руки, склонил голову и закрыл глаза. Я видел такие молитвы в старых мультиках — кажется, этому учил своих племянников Дональд Дак, а может быть, морячок Попай, однако сам я никогда еще не пробовал.

Долго подыскивал слова. «Боже мой, прошу Тебя, — вот все, что приходило в голову. — Боже мой, прошу Тебя, не убивай нас. Прошу Тебя, дай нам счастья и здоровья. Прошу Тебя, скажи папе Дэррила, пусть разрешит ему переночевать у меня в эти выходные. Прошу Тебя, помоги мне выполнить задание по истории…» Едва начав перечислять, я вдруг обнаружил, что у меня скопился длинный перечень подобных просьб, проблем, о которых я и сам не догадывался, и мне хотелось, чтобы некий невидимый и всемогущий небесный отец решил их за меня. Слова текли и текли. Начал я вполголоса, постепенно перешел на шепот, а под конец просто шевелил губами, словно загадывал желание, задув свечку в день рождения.

Наконец исчерпавшись, я произнес «Аминь» и открыл глаза. Болели колени. Приятно было сбросить с плеч груз бесчисленных забот, однако, вдумавшись, я с удивлением обнаружил, что они никуда не делись. И при этом я все равно чувствовал себя круглым идиотом. Ведь если Бог и вправду существует, какое Ему дело до того, придет мой друг ко мне в гости или нет?

Но что поразило меня сильнее всего, так это полное отсутствие ответа. Я открыл Богу все свои потаенные страхи и тревоги, произнес заветные слова, скрытые в самых глубинах души. Я вознес свою молитву к небесам, слова улетели вдаль, но не принесли мне оттуда никакого отклика. Никакого ощущения чьего-то невидимого присутствия. Никакого впечатления, что меня заметили, услышали, поняли. Я обратился к вселенной, а вселенная и ухом не повела. Той ночью я выбросил из головы все мысли о страховках и платах и понял, что с тем же успехом я мог бы молиться Аллаху, готовиться к бар-мицве или податься в кришнаиты. Всего за какой-то час я прошел путь от тревожного агностицизма до беззаботного атеизма, в коем и пребываю по сей день.

В тот вечер, в штабе Джо, я снова обратился к вселенной.

И на сей раз вселенная ответила.

Невидимые руки подтащили курсор мыши к панели быстрого запуска, неслышно щелкнули иконку LibreOffice, создали на экране окно нового текстового документа. Впечатление было такое потустороннее, что волосы встали дыбом, а по спине побежали мурашки. Я старался сохранять невозмутимый вид и не мигая смотрел в глазок видеокамеры, а на экране тем временем оживал мой самый страшный кошмар.

Я не знал, что сделать, что сказать, в голову ничего не лезло, во рту пересохло, затряслись руки.

Неимоверным усилием воли я шевельнулся, дотянулся до крышки, захлопнул ноутбук и вскочил, опрокинув кресло. Очнулся, стоя посреди штаба, весь дрожа и в холодном поту. Со всех сторон меня окружали темные экраны, пялились немигающими видеокамерами, и я всей кожей ощущал, как вглядываются в меня скрытые за ними далекие, призрачные глаза.

Изо всех сил стараясь не сорваться на бег, я быстрым шагом направился в серверную. Меня терзала звериная жажда выдернуть из гнезда провод, подключающий здание к интернету, превратить наш штаб в темный островок ничейной земли посреди гигантской паутины планетарного масштаба. Но, очутившись в прохладном кондиционированном воздухе тесной комнатки, где на стеллажах тихо гудели серверы и роутеры, мигали сетевые выключатели и массивные источники бесперебойного питания, я мало-помалу успокоился, перевел дыхание. Да, здесь тоже полно компьютеров, но у них нет ни камер, ни микрофонов. И клавиатура тут только одна, маленькая и побитая, на которой я с пулеметным треском набирал команды для проверки или перезагрузки роутеров. И экран всего один, девятидюймовая плоская панель с навеки отпечатавшимся окошком для ввода пароля к одному из роутеров. Все здесь было знакомо и привычно, все дышало спокойствием высоких технологий. В этой комнате я невидим для веб-камер. Тут я могу запрограммировать роутеры, чтобы они генерировали огромные, необъятные журналы, целые библиотеки с информацией о каждом пакете, каждом байте, входящем в здание или покидающем его стены. В этой комнате я сумею организовать западню.

Ноутбук нагло развалился у меня на столе, пялясь экраном мне в лицо, будто незваный гость.

«Эй, Боже, это ты? Слышишь меня? Это я, Маркус». В горле вспыхнул истерический смешок, я его с трудом проглотил.

Тишина. Гудел кондиционер. Запертый в серверной роутер старательно закачал на свой твердотельный диск лишние несколько миллионов байт, за счет этого выработав чуть-чуть больше тепла, чем обычно, и кондиционеру пришлось самую малость прибавить мощности. В атмосферу взлетел крохотный шлейф углеродного выброса.

Я глядел во въедливый стеклянный глаз веб-камеры и размышлял. Кто, интересно, смотрит на меня с той стороны? Или там вообще никого? Хотелось бы знать, как работает этот баг. Звонит хозяевам всякий раз, когда я вхожу в сеть, и сообщает, что я доступен для слежки? А пока я не в сети, накапливает мои фотографии и отчеты о нажатиях клавиш, ожидая удобного момента слить эти данные куда следует?

Может быть, в этот миг на чей-то телефон прилетела эсэмэска вроде «Маркус онлайн» и раздался бодренький рингтон? Например, «Ла кукарача»?

— Эй! Кто там есть?

Тишина.

— Да вылезайте же, паршивцы, я знаю, что вы там. — Паранойя отчетливо подсказывала, что меня записывают, что любые мои слова и жесты минут через десять будут выложены на ютьюб. Я старался строить из себя крутого супергероя, чтобы весь мир видел, как я с гордо поднятой головой встречаю известие о том, что за мной следит скрытая камера. — Что толку прятаться? Я знаю, что вы влезли в мою машину. Поэтому я, как только закончу, выключу этот комп и переустановлю операционку. У вас последний шанс поболтать со мной, пока я не прикрыл вам дверцу.

Я долго смотрел в экран. А он терпеливо пялился на меня.

— Ну ладно. — Я встал и потянулся закрыть крышку. На миг я испугался, уж не примерещилось ли мне все это. Может, я уже рехнулся? Но едва рука коснулась крышки, как на экране вспыхнуло слово:

Я сел обратно.

— Рад новой встрече. У вас есть что мне сказать?

— Вы за мной шпионите. — В моем голосе слышалась дрожь.

Теперь дрожь пробила меня с головы до ног. Эти подонки шпионят за мной, и у них еще хватает наглости говорить «забудь»?

— Вы не… — У меня перехватило дыхание. Я сглотнул комок, сделал пару глубоких вдохов. — Ошибаетесь, вы не на моей стороне. Вы хоть сами понимаете, что за чудовищную гнусность творите?

Я хотел было оскорбиться, но тут до меня дошло. Эта цепочка грубостей адресовалась не мне. По ту сторону экрана сидели два человека и переругивались прямо в моем текстовом окне. Один печатал гораздо быстрее и аккуратнее другого.

— Вам что, лет по двенадцать? — спросил я. — Вы, значит, мелюзга?

В моем списке лингвистических преступлений «хата» стояла наравне с «йоу» в конце предложений. Это и вправду мелюзга, даже если мистер водолей не врет насчет своего возраста. По крайней мере, эмоционально они еще салажата.

— Имейте в виду, что из-за ваших фокусов могут погибнуть два человека. Того, кто дал мне эти документы, схватили. Вам лишь бы поржать, однако своими хиханьками вы серьезно запороли работу, которую мы проделывали ради помощи им.

На миг мне подумалось, что, может быть, они из Машиной группы. Например, ее разноцветные подружки. Но потом — бритва Оккама — я решил, что они наверняка узнали о Маше и Зебе, подслушивая мои разговоры.

— Зря суете нос не в свое дело.

— Вы о чем?

— Что? Помогать? А чем я, по-вашему, занимаюсь все время? То есть все свободное время, когда не пытаюсь выяснить, откуда идет утечка. Когда не трачу время на вас, придурков.

— Чего? — Я внимательно следил, как на экране появляются слова. Их там не меньше чем трое. А то и четверо.

В обычном чате сообщение сразу приходит целиком — пауза, потом текст. Но здесь было не так. Я видел, как на том конце кто-то набирает текст, то задумывается, то стирает написанное, пару раз даже вмешивался другой таинственный наборщик, пытался вставить что-то от себя, но был изгнан, его текст поспешно стерли. В этом тексте была фактура, и оттого он казался уже не таким призрачным и страшным. По ту сторону сидели и цапались люди, а не всемогущие боги, и тот факт, что им удалось меня взломать, еще не указывал на их всемогущество или моральное превосходство.

— Я хочу выложить весь этот массив и не хочу сесть за это в тюрягу. И чтобы эти факты сыграли весомую роль. А для этого надо превратить их в связные рассказы, понятные людям. Вы же давно следите, что мы делаем, и прекрасно понимаете, почему мы за это взялись. — Мой страх сменился гневом. — Кроме того, вы начали постить это без нашего ведома, не сказав нам ни слова. Нам пришлось принимать сложные меры безопасности. И если бы мы не тратили время на это, то продвинулись бы гораздо дальше.

— Хотите сказать, что вы по чистой случайности взломали мой комп как раз тогда, когда мы начали это дело? Начали шпионить, когда я стал делать то, что вам не нравится?

— Чего? Да я сейчас одним звонком сменю все пароли в даркнете. Через час из всех компов все будет вычищено. Ничего у вас нет, дурачье, и не будет, если не начнете со мной работать.

Я постарался не отразить на лице никаких эмоций. Разумеется, нельзя сказать, что у них ничего нет — в каком-то смысле у них есть все. Зависит, конечно, от того, много ли они успели записать. Наверняка у них есть мои пароли, почтовые адреса, аудиозаписи… И про Энджи тоже все есть — имя, разговоры со мной, наши свидания.

— Да, погубить меня вы сможете, это вам под силу. Но кто тогда сумеет помочь Маше? Вы этого хотите?

Сейчас вроде бы стал печатать кто-то один, тот, кого я про себя окрестил главным боссом, верховный шпион этой жалкой шайки.

— Мы так ничего не добьемся. Я ухожу, перепрошью все компы, сменю все пароли. Если захотите поговорить со мной как люди, лицом к лицу, то сами знаете, где меня найти.

На перепрошивку Зверя Колченогого я убил часа два. В основном время уходило на мучительно медленное копирование файлов из всех моих резервных хранилищ и кропотливую сверку контрольных сумм. Я снова и снова загружал операционную систему и все свои приложения, каждый раз стараясь убедиться, что мне досталась чистая копия, в которой не был изменен ни единый байт.

Я перетащил кресло в серверную и занялся перепрошивкой там. Это давало мне прямой доступ к роутеру и всем его объемным, многословным архивам. Извлек все до единого пакеты данных, входившие в здание и выходившие из него. Колоссальный поток пакетов, наводнение, хаотичное цунами. На первый взгляд кажется, что разобраться в этом вихре данных — все равно что рассортировать пылинки, вьющиеся в воздухе, то есть занятие бессмысленное и безнадежное. Однако пылинки по своей сути аналоговые, а пакеты данных цифровые. От роутера мало толку в плане крупномасштабного статистического анализа, но от него это и не требуется. Не для того он придуман.

На платформе VMWare выложен отличный каталог виртуальных машин, заточенных на обработку больших массивов данных. В два клика я загрузил одну из них в облачную виртуальную машину, скачанную с «Амазон S3», снял галочку у пункта «Частное/шифрованное». Еще одним кликом запустил ВМ, потом включил VNC — приложение для совместного доступа к экрану, и вуаля — экран виртуальной машины отобразился на маленьком плоском мониторе с навеки впечатавшимися в него призрачными символами. Велел роутеру отправить свой исполинский лог-файл на виртуальную машину, и через пару минут передо мной выстроилась вереница красивых диаграмм и графиков. Это волшебство сотворил Hadoop — бесплатный набор для обработки данных, который обходится с большими массивами примерно так же, как фотошоп с графикой.

Я не очень хорошо разбираюсь в Hadoop, однако, хорошенько поработав мышкой, сумел отсечь весь безобидный трафик, оставив только потоки, которые помогали следить за моим ноутбуком. По одной-единственной сессии трудно сделать определенные выводы, но, похоже, шпионская программа видела, что компьютер нашел новую сеть, потом выжидала некоторое время и посылала короткий зашифрованный сигнал, вроде как «Я здесь». Через несколько секунд мой комп получал обратно несколько битов («Я тебя вижу»). И тогда из машины вырывался могучий поток информации. Он был зашифрован, так что я, строго говоря, не знал, какие данные в нем содержатся. Видимо, трансляция с моего экрана, камеры и микрофона.

В Hadoop встроена удобная библиотека для анализа трафика, и она предупредила меня, что некоторые пакеты поступили с Kphone, бесплатного телефонного приложения наподобие «скайпа», умевшего передавать видео. А другие уходили с VNC — той же программы, какую использовал я. Что вполне понятно: если хотите запустить кому-то в компьютер троян, то самый простой способ — запихнуть его в пачку надежных, проверенных, отборных приложений. Можете даже поддерживать эти приложения в актуальном виде, используя обновления, устраняющие ошибки, и въехать в машину на спине у разработчиков. У вас появится гораздо больше времени на изучение частной жизни своей жертвы. Наверняка те же самые приемы используются в полицейском перехвате, подробно расписанном в даркнетовских файлах. У копов и у грабителей в руках одни и те же отвертки, а винтиками оказываются простые граждане, очутившиеся между ними.

И тут я заметил то, на что должен был бы обратить внимание в самом начале: сообщение «Я тебя вижу», скриншоты с монитора и записи с камеры уходили на разные IP-адреса. Я поискал их в гугле, и, естественно, все они оказались выходными точками «Тора». Мои шпионы не просто шифровали трафик с моей машины, они перебрасывали его по всему интернету, чтобы я не смог проследить, куда он направляется. Где-то в недрах сети находился сервер наподобие нашего даркнетовского массива, и на нем имелись кнопочки «Вид с камеры Маркуса», «Звук с микрофона Маркуса», «Экран Маркуса» и «Жесткий диск Маркуса».

Другими словами, эти шпионы взяли технологию, с помощью которой я защищал свою приватность в сети, и использовали ее для защиты своей собственной приватности. Злая ирония судьбы.

Так я ничего не добьюсь. Тем временем Зверь вернулся в исходное состояние. Я даже перепрошил его BIOS — область, которая объясняет всему компьютеру, как надо вести себя при включении. Занятие кропотливое и скучное, но откладывать его было бы глупо. Считается, что удаленно заразить компьютерный BIOS невероятно сложно, однако, восстанавливая комп после фатального взлома, пренебречь BIOSом — все равно что, потеряв ключи, сменить все замки в доме, но оставить окна открытыми нараспашку.

BIOS починен, компьютер восстановлен, тролли изгнаны. Я погасил свет в штабе, накинул куртку, включил охранную сигнализацию и вышел в прохладную сан-францисскую ночь.

Прямиком в лапы полицейских, поджидавших меня в припаркованной машине.

За всю мою жизнь меня арестовывали дважды. Сейчас со мной обошлись не самым грубым образом (не то что после взрыва на Бэй-Бридж, когда копы из ДВБ схватили нас на Маркет-стрит и в ответ на вопрос, в чем, собственно, дело, огрели дубинками по голове) и не слишком сильно запугивали (не затягивали на шее мешок, как сделали головорезы из отряда Кэрри Джонстон; в тот раз меня вырвало полупереваренной пиццей из помойки, и я не сомневался, что задохнусь насмерть). В этот раз они действовали слаженно и профессионально — не будь мне так страшно, я бы вручил им награду за хорошее обслуживание клиентов.

Едва я ступил на дорогу, они с идеальной синхронностью вышли из машины. Оба здоровенные, мясистые, сразу видно — копы. Рядом с такими у меня мускулы на шее сразу натягиваются, как струны на теннисной ракетке. Один встал у обочины, преграждая мне дорогу, и с монотонностью хищного зверя завертел головой, глядя, не идет ли кто. Другой направился ко мне, в три быстрых шага вступил в мое личное пространство и махнул перед носом заламинированным удостоверением ДВБ. Не давая мне времени прочитать, движением фокусника сунул карточку обратно в карман.

— Маркус, — сказал он. — Нам бы хотелось поговорить с тобой.

Если страшно, не молчи…

— Я предпочел бы говорить в присутствии адвоката, — отозвался я.

— Не нужен нам адвокат. Просто неформальная беседа. — От него повеяло дезодорантом «Акс». Самый нелепый аромат для рослого громилы.

— Разрешите еще раз посмотреть ваше удостоверение, — сделал я еще одну попытку.

— Нечего тебе на него смотреть. Пойдем.

Топай, бегай…

Я сделал осторожный шаг по Мишен-стрит, прочь от копов, заранее высматривая прохожих, которых можно было бы позвать на помощь. Но тут железная рука вцепилась мне в бицепс и потянула вверх. Я повис, не касаясь ногами асфальта. Казалось, плечо вот-вот вывернется из сустава.

И кричи…

— ПОЖАР! — завопил я. На крик «Помогите!» никто в Мишене даже не обернется, зато всегда найдутся желающие поглазеть на пожар. Так, по крайней мере, рассказывали на уроках самообороны. — ПОЖАР! — еще громче закричал я.

Другой рукой полицейский плотно зажал мне нос и рот, подсунул большой палец под подбородок, не давая разжать челюсти.

Может, надо было все-таки кричать «ПОМОГИТЕ!».

Усаживая меня в машину, они привычным полицейским движением, одновременно грубым и заботливым, пригнули мне голову, чтобы я не высадил себе мозги о дверную раму. Но теперь я был на 110 процентов уверен, что они не из полиции, не из ДВБ и вообще не имеют отношения к государственной службе. Их выдавало техническое оборудование — ничего похожего на побитые, поцарапанные ноутбуки в прорезиненных корпусах, какими снаряжены патрульные машины сан-францисской полиции. А у этих громил компьютеры были военного образца, матово-черные, с массивными стальными накладками по углам, с поляризационными фильтрами, видеть сквозь которые мог только тот, кто сидит прямо перед монитором, а всем остальным предстает лишь черный экран. Выглядели эти гаджеты так, словно дизайнер никогда не видел настоящих компьютеров и представляет их себе лишь по описаниям человека, разъезжающего в мощных машинах вроде «хаммеров».

И приемник GPS у них тоже был, да не простой, а военно-навороченный, ощетинившийся, как еж, короткими прорезиненными антеннами. Уличная карта на дисплее отображала знакомые улицы Мишена в квадратной восьмибитной графике и не имела ничего общего с обычными гражданскими навигаторами или гугл-картами. Прямо в приборную панель были вделаны бронированные USB-порты с парными светодиодными лампочками под закаленным стеклом. В салоне стоял отчетливый запах новой машины, словно они не далее как утром заказали для моей поимки новенький шпионский автомобиль, а после операции обольют его бензином и столкнут с обрыва.

Весь вид этих парней говорил о том, что у них есть деньги, много денег, и они не боятся их тратить. Они не походили на нищебродов с госслужбы, которым приходится заполнять кучу нелепых бумаг, чтобы получить возмещение расходов, как вынужден был делать отец, покупая книги для своего факультета в Беркли. Тот, что стоял на страже, скользнул на заднее сиденье рядом со мной. Я заметил, что на задних дверях с внутренней стороны нет ручек, и задумался, как, интересно, он выберется, когда со мной закончат. Странная мысль. Она навела меня на размышления о том, что конкретно будет означать «со мной закончат».

— Привет, Маркус, — сказал мой сосед на заднем сиденье. От него тоже пахло «Аксом» — видно, это фирменный запах Сволочандии. Вид у него был обезоруживающе дружелюбный, гладко выбритое лицо изрезано веселыми морщинками. Он лучился неколебимым спокойствием и уверенностью в себе, словно повзрослевший типаж самого популярного парня футбольной команды из дурацкого подросткового фильма. — Можешь называть меня Тимми.

Если они намеревались разыграть спектакль с добрым и злым полицейским, то Тимми явно взял на себя роль доброго.

— Я бы хотел посоветоваться с адвокатом, — повторил я.

Его улыбка стала еще шире.

— Так я и думал. Именно это она и предсказывала. Даже голос сумела изобразить. Она тебя прекрасно знает.

«Она» — это наверняка Кэрри Джонстон. Забилась, как бурундук, в удобную норку, грызет попкорн и развлекает подчиненных рассказами о моих жалких корчах.

Эти ребята явно хотят что-то из меня вытрясти, добиться чего-то, выпытать имена тех, кто имел доступ к пропавшим документам, пароли или ключи, местонахождение всех копий. Норовят меня запугать. И это им удалось. Я еле сдерживал рвотные позывы. Боялся, что вот-вот обмочусь.

Нет. Знаете, что я ощущал на самом деле? Как будто я тону. Словно меня опять привязали к доске, подняли ноги выше головы, закрыли рот липкой пищевой пленкой и капля по капле заливают в нос воду. Она затекает в дыхательное горло, срабатывает кашлевой рефлекс, я судорожно пытаюсь втянуть воздух. С каждым кашлем пищевая пленка выгибается наружу, выпуская из легких последние остатки драгоценного воздуха. А с каждым вздохом плотно прилипает к губам, и я втягиваю носом все больше и больше воды. Легкие опустели и сжимаются. В голове вспыхивает чудовищный фейерверк, сливаются последние огни и звуки, какие воспринимает обезумевший мозг, понимая, что вот-вот угаснет, погибнет, сгниет.

Вот что я чувствовал.

Меня прошиб пот, на грудь словно поставили тяжеленную гирю. Я понимал, что нахожусь во власти человека, который уверен, что может безнаказанно делать со мной все, что захочет, и ему ничего за это не будет.

— Маркус, дружище, успокойся. Мы не сделаем тебе ничего плохого.

Я мысленно пнул себя за то, что выказал слабость. Однажды я спал в неудобной позе и что-то защемил в ноге — то ли нерв, то ли сосуд. Проснулся, и нога стала как деревянная. Встал — она подвернулась, я упал и растянулся во весь рост. Вот и теперь у меня было похожее ощущение — как будто некая внутренняя сила, место, куда я погружался, сидя в храме на плайе, внезапно предала меня, причем в миг, когда я меньше всего ожидал этого.

— Я бы хотел, — пролепетал я сдавленным голосом, — посоветоваться…

Он отвесил мне пощечину. Не сильную. Даже почти что ласковую. Но очень стремительную. Я даже не заметил, как шевельнулась его рука, лишь сумел воссоздать произошедшее по мелким жестам — его туловище чуть склонилось вперед, потом снова расслабленно откинулось назад, расплывчато мелькнуло предплечье. Щеку словно обожгло, но сильной боли не было.

— Маркус, — сказал он голосом по-отечески суровым. — Хватит валять дурака. Мы пришли не для того, чтобы тебя бить. — «Ага, а кто только что влепил мне пощечину?» — подумалось мне. Нет, конечно, он ударил не сильно. А ведь мог бы, но не стал. Он на добрых шесть дюймов выше меня, широкоплеч, мускулы выпирают, как у супергероев на картинках. — Нам всего лишь надо с тобой поговорить. Если хочешь скорее закончить эту беседу, выслушай нас.

Я уставился в одну точку прямо перед собой.

— Маркус, у тебя есть кое-что очень важное. То, о чем ты уже успел раззвонить кому не следует. И эта штука, о которой идет речь, тебе не принадлежит. Наша задача — забрать ее и вернуть на место. Как только мы убедимся, что она у нас, в целости и сохранности, нам не будет нужды продолжать общение с тобой, а тебе — с нами.

Я хотел было снова потребовать адвоката, но понял, что это бессмысленно. Так и сидел, устремив взгляд в одну точку.

— Насколько мне известно, некое лицо просило тебя опубликовать этот материал. — Чего? Ах да, Маша. — Это лицо изменило свое решение.

Я попытался сохранить невозмутимый вид, но у меня это плохо получается. Он заметил, как в моем лице что-то дрогнуло.

— Думаешь, мы ее били или что? Она передумала под нашим нажимом? — Он расхохотался во все горло, будто услышал забавную шутку, и его приятель на переднем сиденье засмеялся тоже — мелко, гаденько, словно увидел, как незнакомый человек споткнулся и упал. — Маркус, друг мой, знаешь, эта девочка уже очень устала бродяжничать. Ей надоело питаться тортильями и бобами, прятаться от непогоды в оврагах. Она хочет жить так, как жила раньше, питаться три раза в день, спать в теплой постели, смотреть телевизор с большим экраном, держать продукты в холодильнике. Нынче для нее все это недоступная роскошь. Она не хочет провести остаток жизни в бегах, спать под газетой и искать еду в мусорных баках. И, знаешь, такие люди, как она, нам очень нужны. Мы в нашей группе ее хорошо знаем, кое-кто раньше работал с ней. Нам нравится то, что она делает. У нее неплохо получается. Мы ее не били, не вырывали ногти и не капали горячим воском. Всего лишь предложили ей работу, и она согласилась.

Вранье было настолько очевидным, что я и сам чуть не расхохотался. Маша, конечно, человек сложный, но чтобы она продалась этим мерзавцам? Да никогда.

Но черт возьми, настолько ли хорошо я знаю Машу? Встречался с ней всего три раза. О ее репутации знаю лишь понаслышке, и нельзя сказать, что репутация эта безупречна.

Но Зеб? Зеб уж точно на это не подписался бы. И я видел Машу и Зеба вместе. Они — пара. Или, по крайней мере, выглядят так.

— Кстати, этот ее парнишка, — сказал Тимми, словно прочитал мои мысли или разглядел что-то на моем якобы невозмутимом лице. — Он нам малоинтересен. Мы ей сказали: если хочешь, оставим его тут вместе с тобой. Места он занимает немного, жрет не в три горла. Каждый имеет право завести себе ручного зверька. Но она с ним рассталась, хотя в их, так сказать, интимные подробности я не посвящен. Они друг другу наговорили много теплых слов, и он ушел своей дорогой. — Он перевел дыхание. — Ты наверняка считаешь нас злодеями. Это не так. Маркус, мы не чудовища. Мы нормальные люди.

«Ага, нормальные люди только и делают, что силком хватают других. Взрывают арт-мобили среди пустыни и укладывают множество народу на больничные койки. Ангелочки, да и только». Я произнес это мысленно, про себя, но вслух не сказал.

— Хочешь, отвезем тебя к ней? Это в наших силах. Правда, ехать далековато.

— А шмотки собрал? — безумно хохотнул коп на переднем сиденье. — Не надо ехать налегке, Маркус, далековато будет.

— Чистая правда. Но если это поможет убедить тебя, Маркус, мы готовы. Кто знает, возможно, ты будешь нам чем-то полезен. Ты ведь мальчик умный, умнее многих в этом болоте. Но вряд ли хочешь отправиться с нами в дальний путь, верно?

Тип на переднем сиденье включил мотор и выехал на улицу. Я было дернулся, но тот, что сидел рядом, мягко положил мне руку на грудь, не давая шевельнуться. Между передним и задним рядами опустилась панель из непрозрачного стекла, а задние окна внезапно потемнели. Свет падал только из крохотной лампочки под потолком.

— Куда мы едем? — спросил я, и голос дрогнул, как у испуганного пацана, каким я, собственно, и был.

— В одно уютное местечко. Рад слышать, что ты не отказываешься с нами поговорить. Вот и поболтаем.

Будь я супершпионом, я бы всю дорогу считал холмы и спуски, прислушивался к характерным звукам городского движения и в точности вычислил бы, куда мы направляемся. Но в Сан-Франциско полным-полно холмов, и если вы, сидя до смерти напуганным в затемненном ящике, сумеете отличить один от другого, то снимаю шляпу — вы дадите фору простому горожанину вроде меня.

Всю дорогу Тимми тихонько напевал себе под нос. Он отобрал у меня куртку и рюкзак и стал методично рыться по карманам и того и другого, извлекая всю электронику: ноутбук, телефон, электронную книгу, небольшой тестер, который я сунул в карман, чтобы проверять сетевую проводку в штабе. Из каждого девайса он вытаскивал аккумулятор, потом укладывал и то, и другое в прочный металлизированный пакет. Все остальное после быстрого, но тщательного осмотра было возвращено в мою сумку, кроме маленького, но классного мультиинструмента, который я в Нойзбридже покрыл яблочно-красной эмалью. Тимми повертел штуковину, раскрыл лезвие, попробовал большим пальцем — ножик был острый как бритва, — улыбнулся и одобрительно кивнул.

— Хорошо, — сказал он, и меня охватила странная нелепая гордость оттого, что этот доморощенный ниндзя похвалил мой ножик. Может быть, то же самое чувствовала и Маша, когда впервые пришла на работу в ДВБ или когда сошлась с Кэрри Джонстон и прогнала Зеба — если, конечно, это правда.

Нож нырнул в пакет с электроникой. Он тщательно прощупал все швы и края, и мне подумалось: вот так и должны обыскивать багаж работники службы безопасности в аэропортах, если бы они действительно стремились найти опасные предметы, а не играли на публику.

Машина остановилась. Может, мы ехали несколько минут, а может, и сотню лет. Разделитель между передним и задним рядами скользнул вниз с тихим, еле слышным жужжанием, какое издает отлично сконструированный и отлаженный механизм. Коп, сидевший впереди, — его сверхкороткая стрижка не скрывала грубый шишковатый шрам от макушки до вздутых сухожилий на шее — обернулся к нам. Я озирался, пытаясь понять, куда мы приехали. В лобовое стекло виднелись вода, какие-то темные силуэты вроде катеров, промышленные здания. Должно быть, это Чайна-Бейсин, рекультивированный район, где опустевшие склады и фабрики соседствуют с модными жилыми комплексами и офисами, устроенными прямо в этих складах и фабриках. Судя по заколоченным окнам, пластиковым пакетам и другому застарелому мусору, мы попали в реально заброшенный квартал.

— Вот мы и приехали. — Тимми потер руки и обменялся с напарником долгим взглядом. Потом снова обернулся ко мне. — Маркус, ты прекрасно понимаешь, чего мы от тебя ждем. Верни то, что к тебе попало. Так надо. Мы постараемся любыми способами убедить тебя в этом. Если хочешь, можем отвезти тебя к твоей подружке, пусть она тебе объяснит, что к чему. Только вряд ли тебе это понравится. Поэтому давай закончим эти неприятные разговоры как можно скорее и с минимальными потерями.

Губы его напарника растянулись в злобной ухмылке.

— Да уж, дорогуша, давай обойдемся без потерь. Без тяжелых потерь.

Я понимал: он старается меня запугать.

И ему это удалось.

— А с другой стороны, — Тимми взял у приятеля бутылку минералки и осушил половину одним глотком, — если отдашь то, что нам нужно, мы тебя просто отвезем куда скажешь, и все. Будто на такси, только бесплатно. Ты вернешься к прежней жизни, мы закончим работу пораньше и успеем еще прошвырнуться по барам. Решай, Маркус, ты умный мальчик или глупенький?

Я попытался найти в душе мир и покой, но они никак не приходили. Поэтому я стал искать в себе злость — убежище, в которое легче всего спрятаться от собственного страха, — и нашел.

— Ребята, ну и чушь вы городите, — заявил я. — За дурака меня держите? Вот открою я ноутбук, сотру ваш файл — и что, вы меня отпустите? Поверите, что эта копия единственная? Я вас умоляю. Если этот файл так важен для вас, вы мне ни за что не поверите.

Тимми расхохотался и захлопнул дверь машины.

— Да брось, Маркус, мы же профи. Кое-что смыслим. Не потащим тебя с собой без крайней нужды. Место, куда мы направляемся, овеяно славой, служить там — награда и почет. Тамошние люди — сплошь элита. У тебя еще нос не дорос. Будь наша воля, мы бы тебя оставили там, где нашли.

Я снова постарался напустить невозмутимый вид. Ага, оставят они меня. В мусорном мешке на дне Сан-Францисского залива.

— Думаешь, мы хотим тебя прикончить? А какой в этом смысл? Ты мальчик умный, наверняка сделал кучу копий и рассовал туда, где мы их не найдем, но, если ты исчезнешь, они рано или поздно всплывут. Нам нужно твое сотрудничество, а его можно добиться, только если ты жив.

— И если тебе есть что терять, — добавил другой. Злой полицейский.

— Покажи ему, — сказал Тимми. Его напарник вышел, закрыл дверцу — опять с хорошо отрегулированным щелчком — и направился к багажнику. Достал что-то — машина качнулась на подвесках. Тихо скрипнул гравий под его ботинками. Он открыл дверь с пассажирской стороны, сел. В руках у него был футляр из высокопрочного баллистического пластика, еще одна тактическая черная штуковина с массивными защелками. Они слегка потерлись от частого использования, и сквозь матовую черную краску поблескивал серебристый металл. Коп сдвинул защелки, откинул крышку — она подалась, тихо хлюпнув каучуковыми уплотнителями. Внутри оказалась пенорезиновая подложка с углублениями, в которых идеально размещались маленький черный ящичек, какие-то провода, разнообразные диски и зажимы.

— Полиграф, — солидно заявил коп.

Сюрприз оказался таким приятным, что я чуть не расхохотался.

Полиграф — это звучное наукообразное название детектора лжи, машины, которая якобы может отличить правду от вранья, измеряя такие параметры, как «кожно-гальваническая реакция» (еще одно наукообразное слово, означающее просто потливость) и частоту сердцебиения. Он был изобретен в 1921 году и, подобно многим наукообразным штуковинам, показался таким сложным, что люди решили: уж это точно будет работать. Довольно сомнительный повод верить чему-нибудь.

На самом деле детекторы лжи — полная дребедень. Они способны лишь показать, что человек, к которому пристегнуты провода, вспотел или у него быстрее забилось сердце. Но это не означает, что он врет. Поэтому ни один суд не считает показания детектора лжи вескими доказательствами.

Однако эти приборы все равно выпускаются и широко применяются — по той же самой причине, какая заставляет людей носить на шее кристаллы, якобы излечивающие от болезней, или покупать гомеопатические снадобья. Это сочетание двух разных оттенков глупости. Один из них называется «Все-таки это лучше, чем ничего», а другой «Ну мне же помогло».

Эти заблуждения и являются причиной, по которой многие крупные корпорации, американские Вооруженные силы и ФБР проверяют своих сотрудников на детекторе лжи. Представьте себе, что вы — важная персона, миллионер, глава крупной торговой сети. Вам нужен региональный менеджер. Выбор — дело серьезное. Если вы возьмете на работу нечестного сотрудника, он дочиста ограбит вас и разорит. У вас нет права на ошибку.

Поэтому вы поручаете подбор соискателя большой и дорогой рекрутинговой компании. Они расхваливают себя на все лады: мы, дескать, компетентные, занимаемся этим уже много лет, и главное — мы используем достижения науки. У нас есть специально разработанные научные тесты анализа личности. И прежде чем рекомендовать вам кандидата, мы пристегнем его к детектору лжи и зададим очень важные вопросы, например «Намереваетесь ли вы ограбить компанию?» или «Употребляете ли вы наркотики?».

Наука — великая вещь, правда? Такая рекрутинговая компания уж точно порекомендует вам самого надежного кандидата, ведь они опираются на последние достижения науки и имеют в своем штате множество великих специалистов по подбору персонала. Но вот беда: вы где-то слыхали, что детекторы лжи, мягко говоря, не очень надежны. Можно ли им доверять?

— Ну конечно, — скажут вам консультанты. — Разумеется, наши методы не вполне совершенны. Но в мире вообще нет ничего совершенного. Однако полиграфы все-таки в некоторых случаях сообщают, что человек лжет, а это ведь лучше, чем ничего, правда?

Правильный ответ: скорее всего, нет. Подбрасывание монетки или принесение в жертву козла тоже может в некоторых случаях сообщить, что человек лжет, особенно если у вас в запасе много времени, лжецов и козлов.

А теперь представьте себя начальником отдела в ФБР. Вы попали на эту должность, пройдя испытание на детекторе лжи. Вас опутали проводами и стали спрашивать, не являетесь ли вы тайным коммунистом, исламофашистом, террористом или наркоманом. На все вопросы вы ответили «нет», и машина с вами согласилась. Ура, работает! И вдруг какие-то умники заявляют, что детектор лжи — полная дребедень. Да что они вообще понимают?! Ведь этот аппарат показал чистую правду, и не только в вашем случае, но и со всеми вашими сотрудниками!

Естественно, те, в чьем случае детектор не сработал, либо не были приняты на службу, либо все-таки их взяли даже несмотря на то, что они сооружали бомбу для самоубийц, втягивая метамфетамин сквозь скрученную трубочкой страницу из «Манифеста коммунистической партии».

В мире полным-полно всякой наукообразной ерунды. Наверняка кто-нибудь из ваших знакомых носит медный браслет, который якобы «помогает от артрита». С тем же успехом они могли бы сжечь на костре ведьму или, перемазавшись в синей грязи, танцевать под полной луной. Любой из этих способов может улучшить их самочувствие благодаря эффекту плацебо — это когда мозг убеждает сам себя, что самочувствие улучшилось. Однако есть люди, и их слишком много, которые утверждают, что если средство помогло, то это не плацебо, а настоящее лекарство.

И вот теперь копы хотят пристегнуть меня к детектору лжи, принести в жертву козла и проверить, вру я или нет. Они, конечно, ребята крутые и богатые, вооружены куда лучше меня и способны на многое, однако поддались на уговоры деревенского знахаря и приобрели у него волшебный талисман, распознающий ложь. Поэтому я в два счета обведу их вокруг пальца.

Они и тут изображали из себя супершпионов. Смотрели, как я ввожу пароль в компьютер, старательно записали его в какой-то черный прорезиненный тактический девайс — веб-камеру, из которой мне на пальцы безжалостно падал режущий свет ослепительно-белого светодиода. Похоже, у этих ребят неограниченный запас технических игрушек для взрослых мальчиков. Под их внимательными взглядами я запустил TrueCrypt, вошел в свой скрытый раздел, открыл каталог, показал им нужные файлы и удалил их.

— Так, с этим все в порядке. Но, Маркус, у тебя наверняка есть резервные копии?

Похоже, они все-таки не такие уж дураки.

— У меня много резервных копий, — признал я. — Пожалуй, ради вас я смогу справиться с этой задачей.

— Да? Ну-ка, расскажи. — Тимми лучезарно улыбался всеми своими веселыми морщинками. Казалось, он очень доволен собой и хочет поделиться своей радостью. Мне подумалось, что с этой же самой улыбкой Тимми будет отрезать мне пальцы или прикручивать к яйцам электрические провода.

— Естественно, все мои резервные копии зашифрованы.

— Надо думать.

— И чтобы добраться до их содержимого, мне нужен ключ, так?

— А как же.

— Так давайте я уничтожу ключ.

— А разве у тебя нет его резервной копии?

— Есть, — ответил я. — Мне нужно выйти в сеть и стереть его в нескольких местах. Не будет ключа — не будет и ничего остального. Вся информация превратится в случайный шум.

Другой коп, тот, что со шрамом на затылке, держал веб-камеру, направив ее яркий луч прямо мне в глаза, и я не видел его лица. Но когда Тимми обернулся к нему, Шрам опустил лампу, и я разглядел у него в ухе наушник — разумеется, тактический. Интересно, часто ли эти ребята роняют на пол какую-нибудь важную детальку и потом не могут ее найти, теряя из виду черную мелочь на черном фоне. Может, кто-то из них в прежней жизни был готом.

А может, и нет.

Шрам поднял толстый палец, прислушиваясь к кому-то в наушнике. Значит, веб-камера стримила все происходящее кому-то еще, и за всеми моими действиями наблюдал технический эксперт, который советовал им, как поступить. Шрам два раза кивнул, сказал в микрофон:

— Так точно, — и обернулся к нам. — Действуйте. А потом проверим его на полиграфе.

— Я дам тебе пароль от нашего вайфая, — сказал Тимми. — Ты сможешь сделать, как говорил. Мы будем следить за твоими действиями. А потом проверим результат. Если все будет как надо, пойдешь домой. Все очень просто. Договорились?

До этой минуты мне было очень страшно. А теперь я боялся, что они по моему лицу поймут, как я доволен. Надо было строго следить за собой, так как весь мой замысел основывался на том, что они поверят: я очень, очень нервничаю.

Я ввел пароль от вайфая и дождался соединения. Интересно, что здесь за линия. Я бы на их месте направил все через туннель SSL на тор-маршрутизатор где-нибудь на просторах сети, чтобы хорошенько анонимизировать весь трафик. А почему бы и нет? Если этот способ вполне устраивает такого параноика, как я, то и для них сгодится. Вся техника так устроена — хорошо работает для каждого. И для тех, у кого что-то утекло, и для тех, кто беспокоится за свои данные, и для тех, кто выкладывает утечку. Всем нам хватает ума направлять свои параноидальные пакеты взад-вперед по сети, словно взбесившиеся мячики.

Разумеется, соединение было очень медленным. Я терпеливо ждал, пока ноутбук подключится к резервному хранилищу у меня дома.

— Это мой домашний диск, — сказал я и ввел парольную фразу, которая открыла ключ, спрятанный на жестком диске, и приказала отправить его на внешний диск, лежащий дома на столе. Камера внимательно фиксировала все мои действия, и я ей не мешал. Она разглядела, как мои пальцы ввели команду полного удаления искомого файла из моего первичного резервного хранилища, записав поверх него три слоя случайных (точнее, «случайных») данных, потом провел поиск на диске, показав, что та копия была единственной. — Мой диск синхронизируется с хранилищем в нашем хакерском клубе — Нойзбридже. — Я вышел из домашней системы и залогинился в открытую оболочку Нойзбриджа, специально созданную для защиты от взломщиков. Долго блуждал среди ее бесчисленных слоев, зашифрованных и уводящих не в ту сторону. — Уничтожаю этот файл и здесь. — Сказано — сделано. — Нойзбридж создает резервные копии в облаке. Тем диском я управлять не могу, но синхронизация происходит каждые пять минут, и журналы хранятся вот здесь. — Я открыл файл журнала командой tail — f, которая позволяет видеть новые строки прямо по мере добавления. В гнетущей тишине мы стали ждать очередной синхронизации, потом отслеживали в журнале, как нойзбриджский сервер сравнивает свои данные с облачной копией, замечает, что я удалил файлы и ключи, и отдает команду также удалить их на том конце линии.

Тогда я вышел из системы.

— Готово.

— Ну что, Тимми, поверим ему? — с издевкой спросил Шрам.

— Я-то ему верю, но ты же знаешь поговорку: доверяй, но проверяй. Твой черед, приятель.

Шрам обогнул машину, открыл заднюю дверь и поменялся местами с Тимми. Притащил свой высокотехнологичный детектор лжи, скрупулезно осмотрел все детали, постаравшись, чтобы этот процесс не ускользнул от моего внимания. Во времена испанской инквизиции палачи придумали процесс под названием «демонстрация возможностей»: перед несчастными еретиками выкладывали орудия пыток, давая вдоволь налюбоваться на причудливые железяки, способные поддевать, отделять, расковыривать самые нежные и болезненные части человеческого тела. Из Шрама вышел бы отличный инквизитор, да еще с научным подтекстом. Ему бы родиться лет пятьсот назад.

Он надел на меня манжету для измерения кровяного давления — разумеется, тактическую, один вид которой радовал его милитаризованную душу, — и стал возиться с электродами. Электродов было много, и он явно намеревался пристегнуть ко мне все до единого. Аккуратно смазывал каждую присоску специальным проводящим гелем, выдавливая его из одноразового пакетика вроде тех, в каких в «Макдоналдсе» подают кетчуп. Эти пакетики в кои-то веки были не тактическими, пестрели надписями на немецком языке и незнакомым логотипом.

И тогда я начал сжимать и разжимать мышцы заднего прохода.

Нет-нет, вам не померещилось. Детекторы лжи измеряют признаки, характеризующие нервное состояние клиента: пульс, частоту дыхания, потливость. Теория гласит, что люди, когда врут, сильнее нервничают, и эту нервозность можно измерить приборами.

На практике дело обстоит не так хорошо. Существуют отпетые лжецы, которые способны врать, не проявляя никаких внешних признаков волнения, потому что они вообще не испытывают никакого волнения. В этом, собственно, и заключается определение социопата: человек, который никак не реагирует на собственную ложь. Так что детекторы лжи прекрасно работают в большинстве случаев и дают сбой, когда дело доходит до самых опасных лжецов на свете. Помните, я упоминал одно из проявлений глупости — «Это лучше, чем ничего»? Вот оно во всей красе.

Но, с другой стороны, множество людей нервничают по совершенно понятным причинам — например, если от результата испытаний на детекторе лжи зависит их свобода или будущая должность. Или, например, когда человека схватили два наемных головореза и угрожают отвезти в свое логово, если он не станет сговорчивее.

Иногда детектор лжи все-таки может отличить простое волнение от нервозности лгуна. Вот почему полезно с самого начала добавить в процесс немножко дополнительных признаков тревожности. Для этого существует много способов. Говорят, разведчики подкладывают в ботинок канцелярскую кнопку и колют об нее пальцы, чтобы в нужный момент нервная система отплясывала чарльстон и «спокойное» состояние казалось дьявольски нервным. Поэтому, когда они говорят ложь, любая дополнительная нервозность тонет в океане безумной парасимпатической трясучки.

Канцелярские кнопки в ботинках — это, по-моему, перебор. Пусть этим методом хвастаются суперотвязные супершпионы, для которых дырка в ноге — все равно что медаль за отвагу. И если вам доведется попасть на полиграф, просто работайте ягодицами.

В сжатии и расслаблении ануса задействовано множество крупных мышц и нервных узлов, усиливается кровоток, и на полиграфе вы будете казаться, что вы нервничаете как отъявленный лжец, хотя на самом деле просто совершаете ритмичные мышечные движения. В качестве побочного эффекта получите накачанную попу.

У нас в Нойзбридже народ постоянно экспериментирует с такими вещами, вот почему там так круто. Кто-то услышал о возможности ягодичной атаки на полиграф, рассказал еще кому-то, и вот уже оглянуться не успеешь, как мы уже прикупили на eBay парочку дешевых моделей и развлекаемся, пристегивая к ним друг друга и качая попу. Вам кажется, будто заметить, что человек сжимает ягодицы, очень легко? Ошибаетесь. Немного практики — и никто вас ни в чем не заподозрит.

— Какой сегодня день недели? — спросил Шрам.

— Среда, — ответил я и сжал ягодицы. Любая проверка на полиграфе обычно начинается с простейших вопросов, на которые вы знаете ответ. По ним аппарат определит, как выглядит ваше нормальное правдивое состояние.

— Вас зовут Маркус Яллоу?

Жим-жим.

— Да.

Жим-жим.

— На мне черная куртка?

Жим-жим.

— Да.

А еще черная рубашка, черные штаны, черные носки и черный пояс. Жим-жим.

— На фестивале Burning Man в Неваде ваш сообщник передал вам инструменты для скачивания и расшифровки файлов, содержащих конфиденциальную информацию?

— Да.

Жим-жим. К концу допроса мои ягодицы станут железными.

— Вы родились в Сан-Франциско?

Жим-жим.

— Да.

— Вы говорите на латыни?

— Нет. — Жим-жим.

В таком духе Шрам продолжал допрос еще некоторое время. Ясное дело, хотел как следует откалибровать свой гаджет, прежде чем перейти к серьезным вещам.

И вот:

— Вы удалили все копии файлов?

Жим-жим.

— Да.

— У вас остались копии этого файла?

— Нет. — Жим-жим.

— Вы сможете каким-либо образом получить копию этого файла или его расшифрованных частей?

— Да. Некоторые из этих частей уже опубликованы. Я могу получить к ним доступ.

Шрам зарычал, а Тимми расхохотался:

— Ловко он тебя подловил.

— Если исключить документы, которые уже находятся в публичном доступе, сможете ли вы каким-либо образом получить копию этого файла или его расшифрованных частей?

— Да. Полагаю, я все еще могу загрузить зашифрованный торрент-файл.

Твердым как сталь пальцем Шрам ткнул меня под ребра. В животе словно вспыхнул пылающий огненный шар, я согнулся пополам, задыхаясь, хватая воздух ртом, еле сдерживая рвоту.

— Только попробуй блевануть на меня, голову откручу, — пригрозил Шрам совершенно спокойным тоном.

Я заходился кашлем, но воздух никак не хотел просачиваться в грудь. Глоток за глотком мне мало-помалу удалось наполнить легкие и при этом не блевануть.

— А ты не собьешь калибровку полиграфа? — спросил Тимми с легким раздражением. Если он и сердится на напарника, то уж точно не за избиение меня.

— Ничуть, — отозвался Шрам. — Смотри. — Он влепил мне пощечину, твердую, но не сильную. — Эй, Маркус, ты готов отвечать на вопросы?

— Да, — ответил я и машинально сжал ягодицы.

— Раскаиваешься, что был таким умником?

— Да. — Жим-жим.

— Вы удалили все имевшиеся в вашем распоряжении копии переданных вам документов?

— Да. — Жим-жим.

— У вас остался доступ к ключам для расшифровки любых других копий, к которым вы могли бы получить доступ?

— Нет. — Жим-жим.

— Вы рассказывали кому-нибудь об этих документах? Передавали кому-нибудь копии этих документов?

— Нет. — Жим-жим. Вот он, главный вопрос. Из него станет ясно, охотились ли они на Энджи, или Джолу, или других моих друзей, допрашивали ли их, как меня, будет ли с ними то же, что со мной. Я изо всех сил сжимал-разжимал ягодицы.

Шрам показал напарнику экран. Тимми склонил голову, прислушался к голосу в наушниках и ответил:

— Вас понял.

Шрам выключил прибор.

— Ну что ж, получилось неплохо. Теперь отвезем нашего юного дружка, куда он захочет. Маркус, куда тебя доставить? В кафе-мороженое? В кино? Или на курсы изучения Библии? В скаутский отряд?

— Пешком дойду отсюда, — буркнул я.

Я обливался потом и мечтал как можно скорее выбраться из машины. Глаза сами собой падали на дверь без ручек, и в голове крутилась мысль: «Это не машина, а тюрьма на колесах». До сих пор думалось, что они набьют мне карманы камнями и швырнут в залив. Ведь на то они и головорезы, чтобы убивать.

— Ну, полно дуться, душечка, — ухмыльнулся Тимми. — Разве мы плохо с тобой обошлись? Просто выполняем свою работу. И, кстати, мы на своей работе защищаем тебя от реальных негодяев, которые охотно взорвали бы твой дом и нарядили твою мамашу в паранджу. Нынче вечером ты оказал своей стране большую услугу. Можешь гордиться собой.

Я ничего не ответил. Все слова, какие вертелись на языке, закончились бы для меня еще одной пощечиной или тычком под ребра. А то и похуже.

— Маркус, куда тебя отвезти? Хочешь с нами в стриптиз-клуб?

— Выйду здесь.

— Как знаешь, — недовольно буркнул Тимми.

Шрам снял с меня электроды и распахнул дверь. Я начал собирать рюкзак — просто швырял вещи внутрь, и все. Когда дошел до мультиинструмента, Тимми выхватил его у меня и помахал в воздухе.

— Можно я его оставлю себе? Не возражаешь? Так сказать, в память о нашем сотрудничестве на благо правды и справедливости.

В его глазах блеснуло безумное веселье, и внезапно он показался гораздо опаснее Шрама.

— Возьмите, — кивнул я.

— Боже мой, Маркус, ты очень любезен, — процедил он. — Правда ведь, он лапочка?

Шрам расхохотался. Я схватил рюкзак, застегнул, накинул куртку и зашагал прочь. Не знал в точности, где сейчас нахожусь, однако нетрудно было догадаться, что, удаляясь от воды, я буду приближаться к Саут-Маркету, а оттуда сумею отыскать Мишен-стрит и доберусь до дома пешком, а может, сяду в автобус или на метро. Прошел шагов двадцать — и за спиной взревел мощный мотор. Я едва успел отскочить. Тачка промчалась мимо, чуть не зацепив меня. Это был последний гадостный привет от Шрама и Тимми, прощальное напоминание о том, что я жалкий котенок, а они крутые пацаны. Месть была мелочная просто до смешного, но если это так забавно, то почему у меня на глазах слезы?

Я расплакался. Всерьез, навзрыд, со всхлипами и соплями. Тряслись руки, подкашивались ноги. Рюкзак показался тяжеленным, я сбросил его наземь, ничуть не заботясь о ноутбуке.

Я чувствовал себя побитым щенком. Словно меня смешали с грязью. Словно я пустое место. Попытался в утешение сказать себе, что у них хватило глупости поверить детектору лжи, что я их все-таки перехитрил. Не помогло. Они все равно больше, сильнее, лучше обеспечены. Верят в детектор лжи, потому что сами проходили проверку на нем, и все, кого они знают, тоже проходили, а значит, детектор работает. Точно так же многие люди верят в астрологию или чудесные исцеления, потому что все, кого они знают, тоже в это верят. Но все равно это не меняет главного факта — эти громилы сильнее и могущественнее меня.

Я силком проглотил слезы, крепко зажмурился и постарался выкинуть из головы эту жалкую плаксивость. Снова надел рюкзак на плечи и зашагал. Надо добраться домой, связаться с Энджи и Джолу, рассказать им. Рассказать обо всем. Болел разбитый нос. Время близилось к полуночи, через несколько часов мне надо быть на работе и представить предложения о том, как превратить кампанию Джо в «Выборы 2.0». Понятия не имею, что я ему скажу.

Скажу, наверно, что мою домашнюю работу съели наемные убийцы.

Домой я не пошел. На полпути к Мишен свернул к Маркет, направился к Хейес-Вэлли, где жила Энджи. В нерешительности остановился у ее дверей. Время позднее, в ее доме не горело ни одно окно, а у меня в телефоне сел аккумулятор, так что я даже позвонить не мог. Оставалось только нажать на кнопку звонка и разбудить весь дом. Или идти домой и провести ночь одному. Это было невыносимо.

Наконец я придумал: сесть на крыльцо, достать ноутбук, подключиться к вайфаю Энджи, позвонить по скайпу на ее мобильник и разбудить. Странноватый способ связи с человеком, находящимся в десяти метрах, но именно так я звоню на собственный телефон, когда не могу его найти. Должно быть, окно в комнате Энджи было приоткрыто, потому что вслед за вызовом по скайпу над улицей поплыл ее рингтон — призрачный звук Тардис из «Доктора Кто».

— Кто это? — Звонок по скайпу пришел с неопознанного номера.

— Это я. Я внизу. Открой мне.

— Внизу — это где?

— Прямо тут. У тебя под ногами.

В динамиках компьютера раздался шорох, он повторился из окна и откуда-то изнутри дома. Это Энджи накинула халат и спустилась по лестнице. Через мгновение звякнула цепочка на двери, щелкнули замки, дверь распахнулась, и передо мной предстала Энджи. Оказавшись рядом с ее телефоном, мой компьютер взвыл обратной связью. Я захлопнул крышку, Энджи коснулась экрана и сбросила звонок.

— Маркус?

— Впусти меня, а?

Я люблю Энджи. Она крепко поцеловала меня в губы, схватила за руку и потянула в дом. Мы на цыпочках поднялись по лестнице, и на пороге ее комнаты я спросил:

— У тебя комп включен?

Она озадаченно посмотрела на меня:

— Да.

— Пойди выключи.

Я подождал за дверью, прислушиваясь к шорохам. Через мгновение дверь распахнулась, на пороге стояла Энджи с ноутбуком в одной руке и его аккумулятором в другой.

— А теперь рассказывай, что стряслось.

Я-то думал, что принес самую грандиозную сегодняшнюю новость. Оказалось, ошибся.

— Ты уверен, что твоему компьютеру можно доверять? — спросила Энджи, когда я закончил рассказ. Честно говоря, я ожидал услышать от нее совсем другое.

— Да, со мной все хорошо, только до сих пор немного потряхивает, спасибо, что поинтересовалась, — отозвался я.

— Проехали пока. Как ты считаешь, твой компьютер не заражен? Ты мог бы выйти с него в даркнет?

И только тут я заметил то, на что должен был обратить внимание с самого начала. Энджи тоже напугана, и не только моим рассказом.

— А что стряслось?

— Ты доверяешь своему компу или как?

— Да, да, — торопливо ответил я, включил ноут и застучал по клавиатуре.

— Зайди в базу данных, — велела Энджи. — Ищи «ЗИЗ». З-и-з.

— Что еще за зиз?

Она прожгла меня взглядом, в котором читалось: «Не задавай дурацких вопросов».