Родовая земля

Глава 11

У Елены, показалось ей, внутри оборвалось. Виссарион не спеша загасил папиросу, медленно поднялся с лавки и направился к Елене. Она тайком ударила Дарью кулаком по спине, но та с гоготом засмеялась, выказывая кипенные крепкие зубы.

– Христос воскресе, – тихо, с диковинным для Елены звучанием инородного голоса произнёс Виссарион, почтительно склоняя к девушке голову.

– Воистину…

Но второго слова Елена не смогла произнести: в горле пересохло, сковалось. В висках постукивало. Лобызаясь, она ощутила лёгкий запах одеколона и дорогого, сладящего табака. Из всего его облика она увидела почему-то только лишь большой блестящий глаз, как у коня, и длинный завитой волосок в чёрных густых, словно бы мех, бровях. Елена спешно отошла, подхватив под руку свою разбитную тётку, к кучке детей, среди которых были три её двоюродные сестры – погодки-подростки, очень похожие друг на друга худобой, прямыми волосами и узковатыми азиатскими глазёнками. Их звали Глашей, Лушей и Груней.

Виссарион попытался подойти к Михаилу Григорьевичу, чтобы похристосоваться, однако же тот притворился, что не замечает его, отвернулся, покашливая как бы предупредительно.

Сёстры повисли на обожаемой ими Елене, целовали её, щипали, наперебой рассказывали последние семейные новости. Елена, притворяясь, что это получилось случайно, посмотрела на Виссариона, который сел на прежнее место. Его полные, сочные губы тронула улыбка, она сползла на узкий бритый подбородок, который как будто сморщился. Снова стал выглядеть строгим, отстранённым. Елена вдруг подумала: «Похож… да, да, похож… на… Христа с той иконы в нашей церкви. На Христа, который улыбался мне». Девушка замерла, неясный испуг холодновато-влажно скользнул по её душе. Однако девочки не давали покоя, куда-то тянули за собой, тормошили.

– Что там у тебя за черкес сидит, как фон-барон? – брюзгливо спросил Михаил Григорьевич у брата после христосования со всеми желающими, присаживаясь к самому большому, богато накрытому столу. Он видел, как Виссарион и Елена христосовались, и был этим обстоятельством крайне недоволен и раздражён. Рассеянно принял из рук Ивана наполненную до краёв чарку с водкой.

– Нашенский, православный хлопец, грузин благородный. Правда, какой-то архчист али арничихтист, тьфу, прости Господи, запамятовал слово! Дарька, подскажь! – толкнул он в бок сидевшую рядом счастливую до последнего волоска Дарью.

– Антихри́ст… ой! батюшки! А-на-хер-тист, ли чё ли, – серьёзно выговорила по слогам, но тут же захохотала Дарья.

Михаил Григорьевич, мелко, как бы украдкой, посмеиваясь, искоса взглянул на сидевшего в отдалении Виссариона. А Виссарион всё смотрел на Елену.

– Анархист, – снисходительно подсказал отец Яков, аппетитно закусывая куском жаренной с луком говядины.

– Во-во, батюшка! – чему-то обрадовался Иван. – Анархист.

– Да не я, сын мой, анархист, а твой артельный! – скованно засмеялся отец Яков.

– Все они одним миром мазанные – нахеристы! – ворчал, хмелея, Михаил Григорьевич, в бороде которого запутались завитки лука. – Бунты, революции имя подавай. А пошто? Для забавы! А работать, гады, не хотят.

Иван приобнял Михаила Григорьевича:

– Фуй, разворчался, братка. Виссариоша, говорю тебе, дельный мужик. Отбывал он ссылку в Якутии, но через каких-то своих именитых рожаков добился перевода сюды. Вот принял его в артель. Работник он всамделе – во, хотя из белоручек, аристократьёв. Сполнительный, тихий, поперёк слова не молвит, а чую – силён он духом, крепок какой-то задумкой.

– Хорош, не хорош, а на чёрта похож, – не дослушал брата Михаил Григорьевич и одним махом выпил из чарки, занюхал копчёным омулем. – Ты почему с отправкой рыбы и бельковых шкурок задерживашь? Лавка пуста, да с прииско́в, с Витима, наезжал ко мне приказчик Козлов Гришка – просит подводу-другу копчёностев, особливо сигов.

– Прости, брат, загулял малёхо. Ты меня знашь – могу пуститься во все тяжкие, но работу не забываю. Накоптил сига и омуля стока, что тебе две надо было гнать подводы. И белька уже набили изрядно, шкурки выделали – можно везть в Иркутск, по ярмаркам распихать.

– Всё тебя понукай и взнуздывай, как стоялого мерина. Пора бы, Иван, остепенеть.