В предбаннике было шумно, девушки пели, даже плясали, напившись пива. На круглом столе горела керосинка, отбрасывая на бревенчатые стены весёлые подвижные тени. Александра притянула к себе голову Елены и в самое её ухо сказала:
– Ан не люб тебе Семён, девонька. Ви-и-и-жу! Не обманешь! Ты образованная – пошто он тебе, увалень деревенский? Мне отдай его, покамест не поздно. Мы с ём – два сапога пара, – неприятно засмеялась она. – Али как?
Елена пыталась посмотреть в глаза подруги, но та цепко держала её голову в своих ладонях. Елена всё же увидела, что Александра улыбалась потемневшими поджатыми губами и лицо подруги было натянутым, чужим, совершенно незнакомым для Елены. Ей стало боязно и тревожно, а тени, метавшиеся по стенам и потолку, показались угрожающими.
– Христос с тобой, Саша, – всё же выкрутилась из её рук Елена. – Не плачь – не разрывай моего сердца, – шептала она в самое ухо подруги. – Воля отца – пойми ты!
Александра махнула мокрой, взлохмаченной головой, сдавленно засмеялась:
– Пошутковала я, а ты уж струсила, давай на батюшку вину спихивать! – Отвернулась от Елены и крикнула, размахнув руку: – Девки, голубушки, наливайте! Замуж отдаю товарку. Ой, напьюсь завтрева с горя горького! А можа, уже и сёдни! Музы́ка где? Патефон сюды тащите! А можа, гармониста затянем? Игнатку Черемных, к примеру, меринка стоялого?!
– Уж Игнат, знатный юбошник, тута развернётся!
– Он, жеребец черногривый, мигом зашшупат всех до смерти!.. – смеялись девушки.
Проскользнула в баню Дарья, прошла в тёмный с занавеской угол, разделась и скрылась в парилке. Ни на кого не взглянула, прикрыв лицо мочалом.
– Чего с Саней? – шёпотом спросила Наталья у Елены. – Как чумовая, а в глазах – тоски на пуд с фунтом.
– Тризну справляет… по своей любви, – ответила Елена, прижимая к своему боку маленькую щуплую Наталью. Странное, незнакомое чувство вздрогнуло в Елене, и она подумала, через силу усмехаясь: «Неужели ревную? Неужели имеется в моём сердце искорка любви к Семёну? Чудна бабья душа!»
– Неужто и она метила за Семёна? – округлились детские глаза простодушной Натальи. – Не поделили, чё ли? А он хоро-о-ош. Высокий, в плечах косая сажень, работящий и богатый. Везучая ты, Ленча! А я Васю, братца твово, вспоминаю, – вздохнула подруга и откусила от пряника. – Так, знашь, порой взгрустнётся – хоть вой. В задворье ино схоронюсь за поветью и плачу. Ты не думай, что я тольки простушка-хохотушка!
– Помнишь Василия? Дай тебя поцелую в щёку. Он ведь не злой… вспылил пьяный.
Подружки помолчали, сдерживая дыхание, словно к чему-то прислушиваясь внутри себя.
– Где он тепере? – негромко спросила Наталья, прижимаясь к Елене. – По селу слух идёт: оправдали-де, не осудили, а Плотников пошёл на каторгу. Выходит, Вася чист, не преступал закона? – Наталья стала дышать тише, ожидающе. Елена ответила не сразу:
– Не знаю. Дед отмалчивается. От отца с матушкой тоже ничего не добьёшься. Но тебе шепну по секрету: в солдатах он.
– Ой, батюшки!