Роковой дом

ГЛАВА 6

На следующее утро Сильвия Бейли не сразу вспомнила, где находится!

Через занавески, которые она накануне скрепила булавкой, проникал яркий солнечный луч. С растерянностью и изумлением Сильвия оглядела просторную комнату, так не похожую на ее тесную спаленку в «Отеле де л'Орлож».

А затем она вдруг вспомнила! Ну да, она в Лаквилле, а эта чудесная, роскошная комната некогда принадлежала фрейлине и подруге самой императрицы Евгении, факт, придававший отелю еще больше романтического очарования.

Дорожные часы сказали ей, что еще нет и шести, но Сильвия вскочила с кровати и, раздернув занавески, стала рассматривать озеро.

Опустевшее водное пространство обрело под утренними лучами новую красоту; белое Казино с минаретами, которые отражались в озере, казалось дворцом фей. Глубокой тишины не нарушало ничто, кроме мелодичного пения птиц на берегу.

Но вскоре чары рассеялись. Когда на старой приходской церкви, в самом сердце Лаквилля, колокол пробил шесть, как бы по волшебству, повсюду, и внутри дома и снаружи, закипела жизнь. Из привратницкой вышла женщина и медленно распахнула позолоченные железные ворота «Виллы дю Лак».

Сильвия услышала шум воды в ванной и даже позвякивание душа. Мсье Польперро в своем хозяйстве придерживался, разумеется, самых высоких стандартов чистоты!

Сильвии было хорошо, она ощущала свежесть. Вялость, вызванная парижской жарой, покинула ее. А почему бы тоже не встать и не выйти на воздух?

Когда она почти уже оделась, снаружи раздался странный шум, и она снова выглянула в окно.

По камням двора, перед подковообразной лестницей, ведущей к двери холла, кто-то водил лошадь. Еще не было и половины седьмого. Кто это так рано утром собрался на прогулку?

Скоро она получила ответ на свой мысленный вопрос. Из дома вышел граф де Вирье, одетый в рейтузы и черную фуфайку. За ним по пятам следовал мсье Польперро, с утра пораньше нарядившийся в белый поварской колпак и передник.

Слыша его бесконечные «господин граф то» и «господин граф се», Сильвия потихоньку усмехнулась. Хозяин отеля «Дю Лак» очень гордился своими аристократическими гостями.

Граф де Вирье также улыбался и что-то говорил; таким оживленным Сильвия его еще не видела. Его довольно странный костюм для верховой езды был ему очень к лицу. На прощанье, махнув рукой мсье Польперро, граф вскочил в седло и выехал за ворота, а затем круто свернул налево.

Сильвия подумала, что он, наверное, отправился в Монморансийский лес, который, если верить путеводителю, считался одной из главных достопримечательностей Лаквилля.

Тут в дверь постучали, и Сильвия, произнеся «Войдите!», с удивлением узрела на пороге самого мсье Польперро.

— Я пришел осведомиться, хорошо ли мадам спалось, а также узнать, не пожелает ли мадам позавтракать по-английски. Если вам угодно, мы сервируем вам английский завтрак в столовой или здесь, наверху.

— Лучше я спущусь вниз, — улыбнулась Сильвия, — но мне пока не хочется завтракать. Я сяду за стол в полдевятого-девять.

Она распаковала чемоданы, разложила вещи, и тут ей пришло в голову, что неплохо бы побыть в Лаквилле подольше. Новые впечатления увлекали, и, чувствуя себя без Анны Вольски слегка растерянной, она все же не могла не радоваться вновь обретенной самостоятельности.

Она села и написала несколько писем… В основном не обязательных, а таких, которые пишутся под настроение. Но было среди них и деловое — адресованное ее опекуну Биллу Честеру. Она сообщала, что сменила адрес и отказалась от поездки в Швейцарию.

Приятели, с которыми Сильвия собиралась встретиться в Швейцарии, дружили и с Биллом Честером, и теперь можно было ожидать, что он тоже откажется от путешествия за границу.

И все время, пока Сильвия писала, ее не покидало смутное предчувствие перемен, надежда на чудесные приключения, которые принесет ей будущее…

Спустившись, наконец, в столовую и увидев на пороге Поля де Вирье, Сильвия внезапно со странным смущением поняла, что именно этой случайной встречи с ним она и ожидала.

— Надеюсь, я не побеспокоил вас, отправляясь на раннюю прогулку, — произнес он на безупречном английском. — Я видел вас в окне.

Сильвия с улыбкой покачала головой.

— Я уже полчаса как не спала, — ответила она.

— Вы ездите верхом? В Англии я узнал, что многие англичанки ездят верхом, причем превосходно.

— Отец очень хотел, чтобы я умела, и в детстве я получила основательную подготовку, но потом мне редко доводилось сидеть в седле.

Сильвия слегка покраснела, поскольку догадывалась, что вслед за этим граф спросит, не желает ли она прокатиться с ним вместе, и уже решилась ответить «Нет», хотя гораздо приятнее было бы сказать «Да».

Но ничего подобного не произошло. Даже сейчас, едва узнав графа де Вирье, Сильвия была поражена тем, насколько он не похож на многих молодых людей, которых она встречала раньше. Он держался подчеркнуто почтительно, и в то же время в его поведении не было ни малейшего намека на флирт. Граф успел поколебать предвзятое мнение о французах, которое сложилось у Сильвии.

Ей представлялось, что французы держатся с женщинами бесцеремонно — оскорбительно бесцеремонно. Она считала, что красивой молодой женщине — а отрицать свою принадлежность к таковым было бы глупо — следует остерегаться иностранцев, так как француз просто не может не приударить за любой привлекательной особой, если их пути хоть мимолетно пересекутся!

Но приходилось признать — и это было даже немного обидно — что граф де Вирье проявляет к Сильвии всего лишь уважительный интерес, как к какой-нибудь пожилой леди. И все же за завтраком она в течение получаса дважды ловила на себе внимательный, вопросительный взгляд его голубых глаз, понимая, что на старую даму Поль де Вирье не стал бы так смотреть.

Они завершили завтрак одновременно. Граф распахнул для Сильвии дверь и немного спустя последовал за ней в сад.

— Вы уже посетили potager [6] ? — почтительно осведомился он.

Сильвия в недоумении подняла глаза. Французское слово potager было ей пока незнакомо.

— Думаю, это можно перевести как «огород».

По лицу Сильвии проскользнула улыбка.

— Те, кто строил виллу дю Лак полвека назад, питали пристрастие к садоводству. Я подумал, что вам будет любопытно посмотреть potager . Если разрешите, я вам его покажу.

Они пошли рядом; день был чудесный, на траве и листьях все еще блестела роса. Сильвия думала, что знакомство с французским огородом будет не только приятным, но и познавательным.

— Как это ни странно, в детстве я бывал здесь очень часто, потому что тогдашний владелец виллы дю Лак находился в дальнем родстве с моей матерью, десяти лет от роду я перенес серьезную болезнь, и дядя, а также его милая жена, пригласили меня пожить на вилле и набраться сил. Матушке не хотелось отпускать меня далеко, поэтому я жил в Лаквилле.

— Необычное место для ребенка! — со смехом воскликнула Сильвия.

— Тогда, мадам, Лаквилль был совершенно не таков, как сегодня. Да, было озеро, где каждое воскресенье скромно развлекались рыбной ловлей и катанием под парусом парижане, было несколько вилл на берегу. Но нужно помнить, что в те доисторические времена не существовало Казино. Именно оно сделало Лаквилль тем, что он есть.

— Тогда мы должны его благодарить, — весело воскликнула Сильвия.

Они оставили позади просторную лужайку, примыкавшую к долгу, и приблизились к длинной высокой стене. Граф толкнул калитку, Сильвия шагнула, и перед ней оказался самый большой и роскошный огород, какой она когда-либо видела.

Краски были ослепительны, воздух насыщен ароматами; скромные цветы составляли кайму; расположенные на равных расстояниях каменные бассейны, до краев наполненные водой, создавали ощущение живительной прохлады.

В дальнем краю сада стояла каменная оранжерея. Здание, относящееся к восемнадцатому веку, сохраняло в себе величавое очарование минувшей эпохи.

— Что за чудесное место! — воскликнула Сильвия. — Но оно, должно быть, обходится мсье Польперро очень дорого…

Граф де Вирьё усмехнулся.

— Ничего подобного! Наш мудрый хозяин сдал свойpotager фирме, которая выращивает овощи на продажу, и в качестве части оплаты фирма весь год снабжает отель фруктами и овощами. Potager при «Вилле дю Лак» — основной поставщик фруктов и цветов в Лаквилле! В детстве этот уголок сада казался мне раем, здесь я провел счастливейшие часы своей жизни.

— У вас было, наверное, странное ощущение, когда вы сюда вернулись и сняли номер в отеле, — заметила Сильвия.

— Очень странное, особенно вначале.

Они прошлись по одной из длинных, окаймленных цветами дорожек.

— Не хотите ли зайти в оранжерею? — спросил граф. — Смотреть там почти нечего: апельсиновые деревья вынесли наружу, но красиво само здание, старое и довольно необычное.

Оранжерея «Виллы дю Лак» представляла собой образец искусственной и пышной архитектуры восемнадцатого века, строго симметричной, с тщательной отделкой деталей. Здание входило в состав служб при замке, который стоял здесь прежде и был разграблен и сожжен во времена революции, более чем за полвека до того, как была построена вилла.

Сильвия вошла в высокую дверь. Растения в горшках и кустарники, зимовавшие в оранжерее, были вынесены наружу, но помещение не опустело: вся площадь, до малейшего клочка, использовалась для выращивания винограда и персиков.

В центре каменного пола располагался фонтан, который кольцом опоясывала скамья.

— Давайте сядем, — внезапно сказал Поль де Вирье. Но когда Сильвия опустилась на скамью, он сел не рядом, а напротив.

— Вы надолго в Лаквилль? — коротко спросил он.

— Не знаю, — неуверенно отвечала Сильвия. — Это зависит от планов моей подруги, мадам Вольски. Если мы обе не передумаем, то пробудем здесь, наверное, еще недели три или месяц.

Наступила пауза, которая показалась Сильвии очень продолжительной. Во взгляде француза читалась озадаченность.

Внезапно он встал, прошелся по оранжерее, а потом остановился перед Сильвией.

— Миссис Бейли! — воскликнул он. — Простите ли вы меня, если мои слова покажутся вам несколько дерзкими?

Сильвия густо покраснела. Вопрос застал ее врасплох. Но следующие фразы принесли облегчение, хотя при этом и некоторую досаду.

— Прошу вас, мадам, покинуть Лаквилль! С вашего разрешения, скажу прямо и открыто: вам не следует ездить в подобные места.

Сильвия подняла взгляд. Она была поражена и не то чтобы обижена, а скорее задета.

— Но почему? — жалобно произнесла она. — Почему бы мне не пожить немного в Лаквилле?

— В том, чтобы провести здесь день-другой, нет ничего страшного. Но если бы, к примеру, моя сестра захотела пожить в Лаквилле, мне бы это не понравилось. — Речь его постепенно убыстрялась. — Скажу больше! Лаквилль, возможно, представляется вам раем, но в этом раю полным-полно змей.

— Змей? Вы имеете в виду, конечно, змей в человеческом обличье?

Он серьезно кивнул.

— Город, где царит Богиня игры, неизбежно привлекает к себе двуногих пресмыкающихся, как солнечное тепло притягивает ящериц. Виной тому не игра и не страсть к игре; страсть к золоту — вот причина!

Сильвия заметила, что он сильно побледнел.

— Как центр азартных игр Лаквилль уступает только Монте-Карло. Но если Монте-Карло еще и курорт, если там проводят досуг различными способами, то в Лаквилль приезжают исключительно играть. Вам, разумеется, нравится Казино, там празднично и красиво, но не случайно оно было сценой многих и многих трагедий. Знаете ли вы, как относятся к Лаквиллю в Париже?

— Нет… Я впервые услыхала о Лаквилле на прошлой неделе.

— Все парижские торговцы, без единого исключения, подписали петицию к правительству с просьбой отменить игровую концессию.

— Поразительно! — Сильвия была искренне удивлена.

— Простите, но ничего поразительного тут нет. Те деньги, которые попали бы в карманы торговцев, текут в кошельки анонимных акционеров Лаквилльского Казино. Конечно, держатели отелей находятся в ином положении, чем торговцы. Им Лаквилль не особенно мешает. Он расположен так близко к Парижу, что иностранцы, посетив Казино, на ночь возвращаются обратно в парижские гостиницы. Совсем переселяются в Лаквилль только самые закоренелые игроки.

Он уставил на Сильвию многозначительный взгляд, и она снова почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

— Да, я догадываюсь, о чем вы думаете, мадам. Увы, такова позорная правда, я один из этих несчастнейших, Богом забытых созданий — я закоренелый игрок.

В голосе графа звучала приглушенная боль с оттенком гнева. Охваченная жалостью Сильвия сочувственно вгляделась в его суровое и печальное лицо.

— Я расскажу вам в двух словах свою историю, — продолжал он, уселся рядом с мадам Бейли и стал палкой чертить на каменном полу воображаемые узоры. — Мне предназначалась карьера, которую я считаю самой завидной и приятной — карьера дипломата. Вы обратили внимание, как я говорю по-английски? Так же хорошо я владею немецким и испанским. Затем случилось несчастье, умерла моя нежно любимая матушка, и я унаследовал от нее несколько тысяч фунтов. Я тяжело переживал свое горе, к тогу же был тогда ничем не занят. Приятель уговорил меня отправиться в Монте-Карло. Две недели, проведенные там, изменили мою жизнь… сделали меня никчемным лоботрясом, как сказали бы англичане. Нужно ли после этого удивляться, что я прошу вас уехать?

Это признание тронуло и удивило Сильвию. Его слова звучали искренне, во взгляде сквозило смирение, на лице была написана мука. Под загаром Поступила бледность, черты обострились.

Сильвия произнесла тихо:

— Очень любезно с вашей стороны рассказать мне все это, и я должна благодарить вас за предостережение.

Но граф де Вирье, пропустив ее слова мимо ушей, продолжал:

— Дама, с которой вы в прошлый раз посетили Лаквилль, — я имею в виду польскую даму — я хорошо запомнил. В последние три года я видел ее летом в Монте-Карло, Спа и Экс-ле-Бене. Разумеется, я не удивился, встретив ее здесь, но — признаюсь, мадам — был немало поражен тем, что рядом с нею находится… — тут он помедлил, — молодая английская леди. Вы, вероятно, обиделись бы, скажи я вам, что мне пришло на ум, когда я увидел вас в Казино?

— Едва ли, — мягко отозвалась Сильвия,

— Мне показалось, мадам, что передо мной лилия, взошедшая на поле, которое густо заросло буйными и высокими сорняками, а скорее даже ядовитыми растениями.

— Но я не могу сейчас уехать! — воскликнула Сильвия. Слова и серьезный тон собеседника действительно произвели на нее глубокое и тягостное впечатление.

— На меня обиделась бы моя подруга, мадам Вольски. Неужели, если я останусь и даже буду делать иногда мелкие ставки, непременно случится какая-нибудь беда?

Она посмотрела на него умильно, как дитя. Но Сильвия была не ребенком, а очень красивой молодой женщиной, и сердце графа де Вирье забилось быстрее. Тьфу, глупости! Время, когда он любил и добивался взаимности, минуло навсегда.

Приняв на себя роль советчика, француз руководствовался исключительно человеколюбием. Нежная, безыскусная привлекательность Сильвии тронула его сердце, поэтому он счел нужным дать ей наставление, которое считал крайне полезным.

— Я не так глуп, чтобы утверждать, будто все, кто посещает лаквилльское Казино — закоренелые игроки, — медленно произнес граф. — Мы, французы, легко относимся к развлечениям и, не сомневаюсь, немало добропорядочных парижских буржуа приезжают сюда, выигрывают или проигрывают несколько франков, и никому от этого нет никакого вреда. И все же я обещал самому себе, что открою вам глаза на опасность…

Выходя наружу, на яркий солнечный свет, Сильвия чувствовала, что у нее появился друг — настоящий друг — в лице графа де Вирье. Это странное ощущение было ей настолько приятно, что она не решалась себе в этом признаться.

Большинство мужчин, которых она встречала, с тех пор, как стала вдовой, обращались с ней, словно с милым ребенком. Многие флиртовали просто ради удовольствия пофлиртовать с хорошенькой женщиной, другие — сознавала она с негодованием — начинали проявлять к ней интерес, когда выяснялось, что она владеет немалым состоянием. После смерти мужа Сильвия получила несколько предложений Руки и сердца, но ни один из тех, кто признавался ей в любви, не рассказывал о себе столько, сколько этот Француз.

Слова графа тронули и заинтриговали ее, тем более, что вел он себя крайне сдержанно. Не так уж долго пробыв на «Вилле дю Лак», Сильвия успела заметить, что граф знаком со многими постояльцами, но ни с кем из публики, весело щебетавшей в столовой отеля накануне вечером, он не вступал в близкое общение.

Перед тем, как войти в отель, Сильвия остановилась и взглянула графу прямо в лицо.

— Я должна благодарить вас, — заговорила она робко, — за любезное предостережение. Знаете, у нас, в Англии, есть пословица: «Кто предупрежден, тот вооружен». Поверьте, я не забуду того, что вы сказали. Конечно, этот разговор останется между нами.

Граф мгновение молча рассматривал ее, а потом выразительно произнес:

— Боюсь, правда обо мне известна всякому, кто проявляет интерес к моим делам. Уверен, например, что ваша польская подруга знает обо всем. Перед вами человек, потерявший все свои деньги до последнего гроша, никогда и нигде не работавший и живущий за счет сердобольных родственников.

Ни разу прежде Сильвия не слышала такой горечи в человеческом голосе.

— Лошадь, которую вы видели утром, — продолжал он, — принадлежит не мне, а моему зятю. Мне присылают ее каждый день, потому что сестра любит меня и считает, что прогулки верхом необходимы мне для здоровья, мой зять — великодушнейший из людей, но он не дарит мне лошадь, так как опасается, что я ее продам, а деньги пойдут на игру.

Наступила длительная неловкая пауза. Затем граф продолжил, уже более бодрым тоном:

— А теперь, мадам, до свидания, и простите, что навязал вам свои личные горести. Обычно я не позволяю себе этого с людьми, которых не имею чести близко знать.

Сильвия поднялась в свой номер. Разговор тронул ее и взволновал. Никогда прежде ей не приходилось заглядывать в глубины чужой души.

Жизнь полна загадок, она похожа на паутину из множества тонких, едва видимых нитей. Эта удивительно откровенная, и в то же время ни к чему не обязывающая беседа с посторонним человеком — более того, с иностранцем — заставила Сильвию понять, как мало, в сущности, люди знают друг о друге.

Как мало, к примеру, она знает о Билле Честере — впрочем, о нем, наверное, и знать нечего. И об Анне Вольски ей почти ничего не известно! Они подружились, а ведь Анна не доверила Сильвии ни одного своего секрета. Сильвия не знала даже Домашнего адреса своей подруги.

Сильвия чувствовала, что между нею и французом, которого она впервые увидела всего неделю назад, возникла неразрывная связь. Если даже им никогда больше не придется встретиться, она никогда не забудет, что он позволил ей заглянуть в глубины своего изболевшегося сердца. Он приподнял край Завесы, скрывавшей его чувства и сделал это для того, чтобы спасти ее, незнакомую женщину, от беды, которую испытал на себе!