Роксана. Детство

Глава 18

Тепло наступило резко и сразу. Вчера днём ещё туман прятал солнышко и маскировал тепло в сырой хмари, а ночью вдруг что-то оглушительно хлопнуло. Так, будто недалеко взрывные работы проводили.

— Что это?! — подскочила, не в силах со сна сориентироваться, где я и что происходит.

— Ч-ш-ш-ш… — обняла меня тёплыми руками Глафира и стала убаюкивать, приговаривая тихо, — похоже, что река тронулась. Лёд треснул, завтра пойдём ледоход смотреть. Хочешь посмотреть, как лёд по реке плывёт?

— Хочу, — пробормотала я и вновь уснула.

Первая мысль после пробуждения была: «Ледоход!»

Как-то так случилось, что никогда в прежней жизни я этого явления вживую не наблюдала. В кино, даже в мультиках видела, но вот чтобы стоять на берегу и смотреть, как река несёт пласты расколовшегося льда — нет.

Поэтому я торопила домового и бабушку с завтраком, ела нехотя, капризничала. Вела себя как правильный пятилетний ребёнок.

В какой-то момент, поймав себя на такой мысли, даже испугалась: «Неужели тело берёт верх над разумом?». Но, немного подумав об этом, отмахнулась. Есть куда более интересное дело — ледоход.

Выйдя из дому, бабушка, цепко держащая меня за руку, повернула не на улицу, а в огород. Шли по меже, там, где грязи поменьше. По дороге Глафира проводила инструктаж.

— Роксана, от меня ни на шаг. К воде, как бы друзья тебя ни сманивали, не подходи. В толпу не лезь.

— Ба, ну что я, глупая, что ли? Вон и Дружок с нами, он не позволит, чтобы меня кто-то обидел.

Пёс бодро трусил следом. Было видно, что за те дни, пока меня не выпускали из дома, собакен соскучился. Он то и дело подходил поближе и подставлял крутой лоб для поглаживания. Княгиня, глядя на нас, рассмеялась.

— Боюсь, вы с псом сами кого угодно обидите.

Смеяться смеётся, а руку мою не выпускает. Понимаю и не обижаюсь. Сама на её месте так же поступила бы.

— Ба, а староста на берег придёт? — решила я во время прогулки не только развлечься, но и дело сделать.

— Должен быть. Редко кто такое зрелище пропускает.

— Ты его к нам для разговора пригласи. Надо по земле договориться, о доме спросить — можно ли выкупить, узнать о рабочих на поля и стройку, — напомнила я Глафире о планах, что в тетрадку писала. — На берегу о таком говорить не стоит. Разговор серьёзный, а вокруг шум, гам, толкотня.

И меня никто слушать не будет, могла бы дополнить к вышесказанному, но не стала.

— Неугомонная ты у меня, Ксаночка, — бабушка остановилась, поправила волосы, выбившиеся из-под капора, одёрнула пальтишко на мне. — Не устала? Пришли почти.

На высоком берегу реки собралось человек… эээ… много. Мужики кучкой стояли, о чём-то своём переговариваясь. Бабы же держались отдельно, некоторые с младенцами на руках, но больше тех, что головой крутили, наблюдая за неслухами своими — дети стайками носились вокруг. Девицы с парнями рядом, но чуть поодаль от взрослых. Переглядывались, хихикали, шутливо задирали друг друга.

Ещё одной, самой малочисленной группой стояли солидные дядьки. Урядника знаю, остальных нет, но могу предположить, что тусуются там староста и лавочник. С ними ещё какой-то дядька непонятный — вроде, как и в форме, но не военный. На шее у него на толстой цепи не то медальон с мою ладонь, не то знак какой. Рядом, но не с ними, худющий человек в форменной шинельке и фуражке, на самые уши надвинутой. Поглядывает на элиту, ухо в ту сторону как бы невзначай поворачивает, но в разговор не встревает.

— Ба, это кто? — подёргала Глафиру за руку и показала глазами.

— Бомонд местный, — скрывая усмешку, ответила княгиня. — Урядника нашего ты знаешь. Рядом, в полушубке распахнутом, староста Захар Гордеевич, подле него рид — батюшка Апполинарий. Он заезжал, когда ты болела. Молился за твоё здравие. Хороший человек. Умный, начитанный.

— Это который с медальоном? — уточнила я.

— Ксаночка, детка моя золотая, да какой же это медальон? Это знак Триединого, — шёпотом ахнула опекунша. — Подойдём под благословение, не забудь приложиться.

— Поцеловать, что ли? — мысленно сморщилась я, представляя, сколько губ уже мазнули по этому символу веры.

— Зачем целовать? Лобиком коснись и подумай что-то хорошее.

Ну если так, тогда ладно. Поблагодарю за всё, что мир этот мне дал: жизнь, Глафиру, Марфу с Тимкой, Дружка, Акима с его кладами.

— Обязательно приложусь, — пообещала я и спросила о других: — А те двое кто?

— В шинели почтарь Колумбий Львович. Он маг. Слабый пространственник. За шкатулку магопочты отвечает, чем невероятно горд. Видишь, отдельно стоит? Не желает с простым людом знаться. Толстячок — лавочник Капитон Иванович.

— Ты прям всех знаешь, — удивилась я. — А вроде из дому и не выходишь.

— Это сейчас так. А когда приехали, я металась от одного к другому, помощи искала, понять хотела, как жить теперь.

— Помогли? — спрашивала, понимая, что если и была поддержка, то незначительная. Иначе вряд ли я очнулась бы в настолько неприглядном жилище.

— Помогли, — Глафира вздохнула. — Староста сказал, у кого недорого можно молоко брать и яйца. Лавочник мешок муки привёз, картошки немного, да и по мелочи: крупы, соли, масла постного. Не даром, конечно, но и то помощь. Сама не донесла бы. Рид…

— … помолился, — фыркнула я.

— Помолился, — согласилась бабушка и погладила меня по плечу. — Побеседовал, утешил, велел надеяться. Мне после разговора с ним немного легче стало. Гневаться на жизнь перестала. И я ему за это благодарна.

— А почтарь?

Ответить Глафира не успела. Кто-то закричал:

— Тронулся! — и люд, стоявший на берегу, в единым порыве шагнул ближе к реке.

Когда мы подошли, я первым делом посмотрела на реку и не увидела ничего интересного. Лёд и лёд. Кое-где промоины разной величины, и только. Разочаровалась, вздохнула об обманутых ожиданиях и принялась вертеться, людей рассматривая. А сейчас, после крика, ещё раз на реку глянула.

Картина изменилась. Промоины вдруг «сломались», пошли широкими трещинами, и куски льда поплыли. Но не ровно, а тесниться стали, карабкаться друг на друга, словно посмотреть хотели, есть ли там дальше место, куда плыть.

Шум стоял невероятный. Лед трещал и шуршал, люди гомонили и кричали, наперебой с ними каркали грачи и вороны, одновременно взмывшие в небо с прибрежных деревьев. И всё это было не радостно, а тревожно, и хотелось или убежать, или спрятаться.

— Не бойся, лапушка, — прижала меня к себе Глафира, заметив мой страх. — Нас не достанет. А если хочешь, уйдём. Только к риду подойдём и со старостой поздороваемся. Приличия соблюдём и домой отправимся. Меня вязание ждёт.

Хотели было шагнуть в сторону группы влиятельных мужчин, но рид, заметивший нас, уже сам спешил навстречу.

— Уважаемая Глафира Александровна, Роксана, — склонил он голову, сдержанно приветствуя нас.

Мы с бабушкой синхронно присели в книксене, а потом поочерёдно подошли под благословение. Первой опекунша. Я во все глаза смотрела на последовательность действий, чтобы в точности повторить ритуал. Глафира приблизилась, склонила голову к приподнятому священником амулету, замерла на несколько секунд.

То ли солнышко из-за тучки выглянуло и мне показалось в отблеске его, то ли на самом деле, но окутала женщину на мгновение золотистая дымка.

Рид возложил свободную руку на голову Глафиры и что-то шепнул, благословляя.

Однако!

Ладно, и я пойду. Жрецу пришлось ко мне наклониться — не дотягивалась я до символа веры. Приложилась. Удивительно, но металл не был холодным. Наверное, от Глафиры нагрелся, — подумала и стала благодарить. Но не словами, а транслируя те чувства, что испытываю к этому миру, к людям и Дружку.

Мне показалось, что меня слушают и слышат. Кто? Рид или местный Всевышний? Собственно, какая разница, главное, что принимают благосклонно.

— Будь счастлива в этом мире, дитя! — шепнул мне в макушку жрец, и я подняла голову.

Мужчина смотрел мне в лицо с мягкой доброжелательной улыбкой, но в то же время будто знал обо мне всё-всё-всё. С рождения до кончины и нового воплощения.

Ух! Даже мурашки по спине пробежали. А ведь знает, вдруг поняла я. И не он ли призвал меня сюда?

— Ступай, Глафира Александровна ждёт, — мягко подтолкнул он меня к бабушке.

Но я не торопилась.

— Спасибо, отче. И за то, что путь указали, и за то, что тепло приняли, — едва слышно прошептала я.

— Это воля Триединого, — так же тихо отозвался рид. — Оправдай его ожидания.

Я ещё раз поклонилась. Но теперь уже ниже и с большим почтением.

Вот так, размышляла я, идя к бабушке. От меня ждут чего-то? Знать бы, чего…

— Глафира Ляксандровна, рад! Рад вас и девочку вашу видеть! — словно чёртик из табакерки, выскочил рядом с нами староста. — Как поживаете, голубушка? Всё ли ладно? Может, помощь какая нужна?

— И я вам рада, Захар Гордеевич, — с княжеским достоинством отозвалась опекунша. — Есть у меня к вам разговор серьёзный, но, видно, уже не сегодня.

Староста едва заметно смутился. От него явно пахло свежевыпитым алкоголем и ядрёной закуской. Самогон с луком то ещё амбре.

— Дык, праздник ныне, — оправдываясь, признался мужчина. — Как за такое рюмку не поднять.

— Понимаю, — Глафира едва заметно приподняла уголки губ, обозначая улыбку. — Приходите завтра поутру.

— Приду! Обязательно приду, драгоценная, — пообещал староста и поспешил к туда, где поднимали рюмки за ледоход.

— Пойдём и мы? — предложила опекунша, но остановилась, увидев, что к нам спешно, чуть ли не наперегонки, шагают лавочник и урядник. — Что это на них сегодня нашло?

Мужчины остановились, соблюдая дистанцию и старательно дыша в сторону.

— Глафира Александровна, — первым начал урядник, — спешу сообщить вам, что дело Петра Андреевича на рассмотрение передано. И есть надежда…

— Оправдают? — всю холодность княгини как ветром сдуло.

— Как знать, как знать. Но будем на лучшее надеяться. Имущество и титул вряд ли вернут, но из острога, думаю, могут выпустить, заменив наказание на ссылку.

— Как мне ходатайство подать, чтобы, если ссылку присудят, то к нам сюда? Думаю, князю… кх-м… сыну после казематов уход нужен будет.

Урядник сделал вид, что не заметил оговорки, и пообещал заехать на днях помочь в составлении важной бумаги и передачи её надлежащим образом по инстанциям.

— Буду рада вам, Гаврила Давыдович, — склонила голову Глафира и, поняв, почему я её за руку дёрнула, добавила: — Да и дело у меня к вам помимо этого есть. Заезжайте.

Раскланявшись с урядником, бабушка повернулась к лавочнику, скромно ожидавшему своей очереди на аудиенцию.

— Я ж чегось… эт самое… Не надо ль чегось? Может … эт самое… привесть чегось? Так вы, уважаемая, эт самое… Только скажите. И по доброй цене всё будет… Агась!

— Спасибо, добрейший Капитон Иванович, — Глафира искренне поблагодарила лавочника и голову склонила не едва-едва, а на реальный поклон похоже. — Я с вами и за прошлое ещё не рассчиталась, а вы не напомнили.

— Дык, эт самое… понятие имеем. Не до того вам было… эт самое… девчушка же… — смутился толстяк. — Так чегось везть-то?

— Я так сразу и не скажу… — женщина тоже растерялась.

— Дядя Капитон, — выступила я вперед. — Мы с бабушкой дома подумаем, посчитаем, чего и сколько нам нужно. И Тимку Кузнецова к вам с запиской пришлём. Хорошо?? А как привезёте товары, так бабушка сразу и за всё денюжки отдаст. И за прошлое, и за нынешнее. Можно так?

Слушая меня, лавочник удивлённо поднимал брови. С каждым предложением всё выше и выше. А потом захохотал. Громко и от души.

— Ай, какая умница… эт самое! Говорит-то как складно! Мне бы…это… «Можно так?» говорит! Ха-ха-ха!!! Можно, девонька! Можно! Присылайте Тимку, всё привезу… эт самое.

Поклонился и пошёл. Наверное, туда, где рюмки за ледоход поднимают.

Праздник же…