Роман, в издательство

Глава 11 Генрих

— Это было восхитительнее, чем в коме! — прокомментировал я поцелуй Софьи.

— Мы там тоже целовались? — хитро улыбнулась она.

— О, еще как! Ты же здесь говорила, что мы останемся друзьями! Соня-братик и всё такое…

— Да ну его! Надоел со своими похождениями…

— Это месть? — грустно то ли спрашивал, то ли констатировал я.

— Нет, это не месть! Много месяцев подряд хотелось, но ты был в коме…

— Я и сейчас еще немножко в ней, — смущенно проговорил я, пытаясь намекнуть, что, кроме нежности, организм пока не чувствует больше ничего.

— Я знаю, не парься. Это нормально, все со временем восстановится…

Софья пошла готовить…

— Можешь, наконец, объяснить, что это за брак у вас такой? И что вообще этот разговор означал?

— Могу, — улыбаясь, ответила Соня. — Максу посоветовали нашу клинику, как лучшую в стране. И он тебя к нам перевел. Мы познакомились, потому что кома — тема моей диссертации, и профессор отдал тебя под мое наблюдение. Макс захаживал, проведывал тебя и болтал с тобой. Общался со мной, потом предложил встречаться, я отказалась.

А однажды ночью, я была на дежурстве, влетел в клинику весь белый с трясущимися руками, белыми губами, с перекошенным от страха лицом, просил меня подтвердить, что весь вечер провел у меня, будто я его невеста…

Я позвонила Владленовичу и попросила выяснить. Он через время ответил, что, по всей видимости, Макса хотят по какой-то причине подставить и что, скорее всего, он ни в чем не виноват, но, если у него не будет алиби, его посадят однозначно.

Я согласилась предоставить это алиби и подделала видеозаписи охраны. Но если бы на этом все закончилось, то как бы было бы все это странно. И мы официально поженились. Ему удобно выходить со мной в свет, а я пользуюсь его деньгами в том количестве, которое мне необходимо. И — да, мы спим в разных комнатах, всегда и изначально. Он гуляет направо и налево, я изображаю из себя дурочку, которая терпит такого кобеля, и живу одна.

А какое-то время назад поняла, что в моей жизни появился ты… Я так привыкла с тобой ежедневно разговаривать, что незаметно для себя влюбилась. — Софья, улыбаясь, смотрела прямо в мои глаза, внимательно и испытующе. Как там, в коме…

— А как же Соня-братик? — хитро решил уточнить я.

— То есть ты хотел, чтобы я сразу бросилась тебе на шею, даже не поняв, кто ты и чем живешь? Я же даже ни разу не слышала твоего голоса на тот момент…

Я, радуясь, смотрел на любимую и купался в состоянии счастья, которое, с детства верил, должно приходить к каждому человеку, просто надо дождаться…

Большая половина пути прошла спокойно, мы болтали, рассказывали друг другу всю свою жизнь, и чем жили, и что волновало.

Спала моя доктор целомудренно на своем диванчике, сказав, что сначала дождется моего полного выздоровления, а потом… посмотрим.

Мы ехали всю ночь. Оказалось, что вместе с автодомом она заказала смену водителей.

А утром позвонил Максим и абсолютно ровным голосом, как будто читал приговор из какого-нибудь подземелья, начал:

— У меня на столе лежат документы, подтверждающие твою девичью фамилию. Я управляю издательством твоего отца, и ты знаешь об этом.

Человек, который посоветовал мне твою клинику, был твоим пациентом, значит, ты попросила его об этом.

Когда я пришел за алиби к тебе, это по твоей просьбе меня подставили.

Едешь ты сейчас в сторону Анапы с Сергеем, издательством которого я управляю.

В Южной Корее, а потом в Израиле ты встречалась с Павлом, издательством отца которого я управляю.

Ты недавно встречалась с Ильей, издательством отца которого я управляю.

Ты едешь к дочери Смоленского, которая работает под Анапой, издательством отца и мужа которой я управляю.

Остается только мой тезка с фамилией через «а». Не знаю, что ты на его счет сочинила, но думаю, у тебя и на этот случай уже есть план.

Я не был причастен к убийствам ваших родителей, я был слишком молод на тот момент. И мой отец никого не убивал и не отдавал приказы, его назначили, и он не мог отказаться.

Но сейчас ты едешь разрушить все, а когда это произойдет, ничего не изменится с этим издательским бизнесом, я тебя уверяю, но не станет меня.

А я, прости, себе дороже, чем ты и этот парень из комы. Я отдал им доступ к трекеру на твоем телефоне. Они скоро вас догонят.

Это те ребята, чей брюлик спрятал в банке муж Виктории. Ради 300 миллионов фунтов они из вас вытрясут все, что им необходимо.

Я бы на вашем месте не сопротивлялся и просто рассказал им обо всем, что они хотят узнать.

Они получат брюлик, я кассету, а вы жизнь. И любите друг друга счастливо! Денег ведь у тебя, Сонь, хватит жизни на три, как я понимаю, да?

Я не кровожадный, и бабла мне не жалко, просто выхода у меня другого не было. Прости!

Макс отключился, машина остановилась, видимо, сменился водитель, и мы свернули с дороги и въехали в лес.

Метров через пятьсот автодом остановили. К нам зашел человек и очень вежливо попросил Софью выйти, а ко мне зашел Генрих.

— Я не хочу никому причинять боль. Мне нужно имя, и мы уедем, и вы о нас больше и слова не услышите! — произнес он без намека на какой-либо акцент.

— Я не знаю имя своего главного врага, у меня и врагов-то никогда не было. Мне было тогда 15, может ваша Лиза что-то напутала?

Я взглянул своими честными глазами на Генриха и дальше не помню ничего.

Очнулся я, когда уже стемнело. Все воспоминания о происходящих в коме событиях были стерты из моей головы. Откуда я это узнал? Генрих так и сказал, открыв дверь: «Я вычистил все его воспоминания о том, что было в коме! Он чист. Заходи».

Софья вошла и посмотрела на меня. По ее взгляду я понял, что выгляжу я совершенно убого. Я попробовал вспомнить то, о чем он сказал и понял, что помнил только момент аварии и то, как очнулся в клинике.

На душе заскреблись кошки, и стало как-то пусто и тоскливо.

— Мы едем с вами! То есть будем вас сопровождать, пока он не придумает имя своего главного врага, потому что он его действительно не знает и пытать его незачем. Я профессионал. Человек не может от меня скрыть под гипнозом то, что он знает.

Остаток пути ехали молча. Софья что-то читала, а я тупо смотрел в окно, пытаясь собрать осколки мыслей во что-то более-менее связное.

Софья вела себя потрясающе. Никогда бы не подумал, чтобы человек после тотального провала своего плана, судя по словам Макса, готовимого на протяжении не одного года, мог быть таким спокойным.

По прибытии в Утриш Генрих не пустил Софью к Виктории, а пошел к ней сам. Вернулся, улыбаясь.

— Она с нами не едет. Таких женщин я еще не встречал. Возможно, дельфины так влияют на человека? Она выслушала и сказала: «Пристрелите прямо здесь. Я никуда не поеду. Это мое последнее слово». Я ушел. Это все.

И — да. Вот эту романтику заканчиваем. Едем до аэропорта, а дальше с пересадками туда, где ищем ключ. Где мы его ищем, Софья Леонидовна?

— В Шамони.

— Вот и умничка. Собирайтесь, нам до аэропорта пару часов. И кстати, Сергей, вы в курсе, что механизм атрофии мышц запускается в голове, естественно. За вами в клинике был потрясающий уход. Я бы не отказался от такого ежедневного массажа. Ваши мышцы в идеальном состоянии. И я в связи с этим заодно починил вашу голову, чтобы не возиться с креслом. Вы можете ходить. С костылями, скорее всего, пока только, но исключительно из-за страха и неверия, чтобы помочь психике привыкнуть. Добро пожаловать в полноценный мир человечества. Выбирайтесь из фантазий и живите уже, раз выкарабкались!

— С чего такая щедрость? — съязвил я.

— А вы не огрызайтесь! Я врач, любой пациент для меня — это возможность утвердиться в своем если не всемогуществе, то хотя бы превосходстве над другими смертными! Вставайте Сергей.

Я встал.

— Идите.

Я пошел.

— Видите, как все легко? Садитесь!

Я сел.

— Вы ведь так не умеете, Софья Леонидовна?

— Нет, — сдавленным голосом ответила Соня.

— Я не мог не похвастаться перед вами. Я читал ваш диссер. Заслуживает уважения. Ну что ж! Кресло выкинули и погнали? Вперед, к бриллианту? Берите ваши вещи, и бросаем этот дом на колесах, у меня в машине комфортнее и быстрее доедем.

Мы пересели, ехали, потом летели, потом снова сменили самолет. Потом снова летели. Генрих убеждал меня радоваться жизни и начать уже кутить, раз у моей барышни столько денег. А я ничего не чувствовал, как будто меня выключили, как будто, украв мои воспоминания, он уничтожил мою сущность. Я стал роботом, который мог только фиксировать события, есть, пить, спать, вставать, идти, садиться.

В аэропорту Франции всех, кто нас с Софьей сопровождал, Интерпол положил на пол… простите, очень хотелось так написать! Не сдержался… арестовал, надел наручники и увел.

Оказывается, все, с самого первого шага, как только мы вошли в автодом, Софья записывала на видеорегистратор и передавала Павлу. Во Франции нас ждали.

Теперь мы ехали в Шамони, но все равно в сопровождении… Только теперь не бандитов, а четырех машин с мигалками. Как мне показалось, офицеры полиции боялись, что мы сбежим, не меньше нас самих.

В их глазах, по-моему, мы были какими-то мафиози. Не заложниками, которых надо было освободить, а бандитами, от которых можно было ожидать чего угодно…

Я увидел горы! Впервые в жизни. Это было зачетно. Я никогда не был в горах, да и, если вы помните, и заграницей никогда не был. Все было в диковинку.

В городе полиция нас отпустила, потому что всем было понятно, что в банк инкогнито мы не зайдем, и охранять нас не было никакого смысла.

Софья сказала, что устала и ушла спать, а я пошел в местный бар, в котором все говорили на знакомом мне языке. Это было удивительно! Сам не понимая почему, в институте я выбрал французский, и потому что он шел в охотку, я блестяще для русского студента его знал.

Через полчаса я уже болтал с местными ребятами-альпинистами, то есть местными они были только потому, что сидели в баре, а по сути — были со всего мира.

Через час я уже был знаком со всеми отдыхающими в этом заведении.

Еще через два часа я знал истории восхождений всех моих новых приятелей.

А к утру мы договорились до того, что я пойду с ними на какую-то первую в своей жизни гору.

Конечно, все знали, что так не бывает, чтобы без подготовки, но все так прониклись моей историей про кому и гипнотизера, который за один сеанс поставил меня на ноги, что забились: ради меня, ради торжества жизни они затащат меня туда, чего бы им это ни стоило.

Конечно, все мы были уже пьяными…