Всю дорогу в такси я пытался постичь замысел этой встречи… Кто этот человек? Почему он живет в писательском поселке? Тетушка оставила ему дом? Он живёт там с другом-бомжом, забравшись в пустующее здание? Сын писателя в четвертом поколении?
Спрашивать не хотелось, любой ответ мог стать преградой потоку мыслей, замерших в ожидании замысла новой книги, который, я чувствовал, вот-вот должен проявиться.
Роман сидел молча, не пытаясь разговорить меня, чтобы понравиться и раскрутить на деньги. Это безоговорочно выдавало в нем сдержанного и воспитанного человека.
Утренние дороги были не сильно загружены. Время не тянулось, оно стремительно приближало меня к разгадке. В какой-то момент пришло осознание, что я не хочу попасть с этим человеком в его дом, чтобы не разрушить тонкое предвкушение интригующей истории его жизни и падения. Очень не хотелось услышать что-нибудь простое и тривиальное. Мне казалось: чуть больше времени, и сознание писателя создаст тот шедевр, который каждый пишущий человек ожидает от своего следующего произведения!
Если бы я мог знать, что ожидает меня впереди… Как бы я поступил? Кинулся бы прочь от этого нового знакомого? Не знаю. Но жизнь оказалась ошеломительнее моих фантазий!
Мы подъехали к старенькому, но опрятному заборчику, поддерживающему живую изгородь, которая тщательно скрывала дом от посторонних глаз.
Двор был аристократически запущен. В нем не было мусора, но не было видно и приложения руки хоть какого-нибудь, пусть и не профессионального, но садовника.
Сам дом был по современным меркам небольшим, но по советским — огромным, хотя и одноэтажным.
— Да. Здесь раньше жила большая семья моего деда, — комментировал Роман, сопровождая меня по тропинке между громадных сосен и очаровательных в своей оставленности плодовых деревьев и кустарников. — То есть не его самого, а его родителей. Но сам дом — это заслуга деда. Он его построил и постоянно достраивал, деля между семьями своих братьев и сестер. Внуки, конечно же, хотели раздербанить фамильное гнездо, но вышел запрет на продажу домов в этом поселке. И мои родители, заработав в 90-е, выкупили все доли и расселили родственников, а дом оставили себе. Теперь здесь живу я.
— А родители где? — поинтересовался я скорее из вежливости, чем из любопытства.
— В Канаде, — открывая дверь, ответил хозяин, и продолжил: — Проходите, пожалуйста, в кабинет к дедушке.
Вот не сказал он тогда «в кабинет дедушки» или «в дедушкин кабинет»! А произнес именно: «в кабинет к дедушке». И как человек, занимающийся словом профессионально, я это заметил.
— К моему стыду, — ведя меня по коридору, объяснял хозяин, — это единственное тщательно убираемое помещение во всем доме. Дед просил, чтобы я проводил в его кабинете как минимум два часа в день. Вот я и убираюсь, когда устаю от чтения…
Роман распахнул дверь, и я впал в ступор. Передо мной предстал шикарнейший кабинет советского писателя. Чего здесь только не было! И всё оттуда, из тех времен. Веяло писательской благодатью!
— Дед занялся творчеством ещё в студенческие годы и смог вписаться в советскую действительность… должен был вписаться, чтобы кормить семью. Он создавал чудесные сказки. Все советские дети знали его истории. Возможно, и вам их читала мама.
Я не мог произнести ни слова. Если бы этот странный человек знал, какой подарок он мне преподнес своим появлением в моей жизни! Я предчувствовал, что найду здесь тему своего романа.
Если бы я тогда знал, к чему это все приведет…
В доме раздался звонок: курьер привез заказ. Роман пошел открывать, а я остался у входа в эту магически притягательную комнату, даже не осмеливаясь перешагнуть порог.
Оцепенение от предвкушения чего-то грандиозно талантливого не давало решимости войти в личное пространство этого, возможно, когда-то великого писателя, раз уж он смог творить, выжить и состояться в советские времена…
Я медленно вошел в комнату, и сразу же моим вниманием завладело громадное кресло, величественно возвышающееся напротив массивного письменного стола, уставленного всеми полагающимися обстановке атрибутами писательства.
Разглядывая предметы на столе, я медленно опустился на сиденье. Хотелось попробовать представить, что мог чувствовать и о чем думать сидящий в этом кресле человек, которого знала вся страна от мала до велика. Я закрыл глаза, чтобы вжиться в это состояние.
Но на это действо мне было отведено совсем немного времени.
— Молодой человек, — незнакомый голос выдернул меня из раздумий. — Сергей вас, кажется, зовут?
Я открыл глаза и, подскочив с кресла от неожиданности, забежал за его высокую спинку, рефлекторно пытаясь спрятаться. Напротив меня стоял тот, чей громадный портрет я только что видел на стене, решив, что это бывший хозяин этого дома.
Передо мной стоял крепкий, уверенный в себе пожилой человек в отлично сшитом, я бы сказал, дорогом костюме каких-то прошлых времён. Он внимательно, и чуть улыбаясь, смотрел мне прямо в глаза.
— Да, я дедушка этого обормота, — как ни в чем не бывало, продолжил старик, словно читая мои мысли. — Я не против, если вы останетесь у нас погостить, но с одним условием! Согласны?
Я не знал, что это было за условие, но уже покорно кивал, понимая, что у меня нет вариантов отказаться.
— Вот и чудненько, — проговорил дед и, ничего не добавив, исчез за потайной дверью, о существовании которой мне, конечно же, еще не довелось узнать.
Я плюхнулся обратно в кресло и замер без единой мысли в голове. Анализируя потом свое состояние, мне показалось, что со мной что-то происходило в тот момент, но я никак не мог вспомнить, что именно. Не знаю, сколько я просидел в таком оцепенении, но когда очнулся, солнце было уже полуденным. В дверь вошел бодрый и радостный Роман.
— Ого! Почему вы такой бледный? — спросил он меня с порога.
Я молчал, не понимая: признаваться или нет.
Роман внимательно посмотрел на меня и улыбнулся.
— Дедушка? Вы его видели? Приходил?
Я только смог кивнуть в ответ.
— А ушел сюда? — Роман указал на один из книжных стеллажей.
— Да, — снова кивнул я.
— Весело! Вы первый из посетителей этого дома, кому он явился. А посетителей было здесь не мало, уж поверьте мне! Пойдёмте, покажу!
Я вышел из-за стола, а Роман подхватил меня под руку, как будто понимая мое состояние.
Миновав несколько комнат, мы подошли к большому залу, на стенах которого на фотографиях рядом с тем, кого я только что удостоился чести лицезреть, была запечатлена целая плеяда известных, да и малоизвестных советских писателей.
Старинные фото висели вперемешку с современными, на которых также мелькали знакомые мне лица.
— Ни к кому из этих людей и моих родственников дед посмертно не приходил. Кроме меня.
— И что он хочет от вас? — начиная понемногу приходить в себя, спросил я, понимая, что не только мне в этом доме видятся призраки.
— Хочет, чтобы я стал писателем. Чего он хочет от вас, я пока не знаю. Пойдемте пить чай!
— Вы так спокойно об этом говорите? — воскликнул я с удивлением.
— Привык! Не первый год является, — невозмутимо ответил Роман и повел меня на террасу.
Получалось, что дед хотел сделать из внука писателя и… и, возможно, подстроил встречу с настоящим писателем, то есть со мной. Но реально ли это? Не тронулся ли я умом, делая такие предположения? Чего призрак хотел от меня? Почему, кроме нас двоих, больше никому никогда не являлся? С другой стороны, какая разница! В сложившихся обстоятельствах я точно сумею нащупать лейтмотив для новой книги. Призраков в моих книгах еще точно не встречалось, а уж про жизнь и говорить не приходится! Но как так получилось, что я понадобился призраку? Возможно, наши желания просто пересеклись во Вселенной? Мне нужна идея, а ему зачем-то понадобился я.
— Он не дает мне работать, — отвлек меня от размышлений новый хозяин дома и продолжил свой рассказ, разливая чай и придвигая ко мне варенье. — Как только я устраиваюсь на работу, он организовывает какие-нибудь препятствия! Весьма изобретательный и настойчивый дед, надо вам сказать.
То дверь запрет, и пока я найду окно, из которого могу выбраться из дома, — опоздаю. То деньги спрячет, которые я заработаю. Пытался не ночевать дома: отработаю смену, поем на полученные, прихожу домой — меня начинает так невыносимо тошнить, что лучше бы не работал и не ел. Много чего вытворял! Фантазии у него на сотню писателей хватит! А я вот хожу и побираюсь теперь…
«Боже, как мне повезло! В этом доме точно можно найти груду историй, если покопаться!» — подумал я тогда, а вслух спросил:
— А договориться с ним не пробовали?
— Бесполезно. Он и слышать ничего не хочет! Ему нравилось читать мои юношеские сочинения, и он не видит для меня никакой альтернативы. Но та страница уже перевернута, и я не хочу к ней возвращаться…
— Так вы писали? Дайте почитать! — сам не понимая почему, воодушевился я.
— Писал, но почитать не получится. Юношеское утеряно, а остальное — все сжигал, все до единого листочка. Пока пишу, вроде нравится и даже кажется приличным. Финальную точку поставлю, перечитываю — все ерунда, все тлен, не стоящий внимания.
— Да кто вам сказал такое? — оторопел я от такого отношения писателя к своему творчеству.
— Я сказал! — ответил он, как-то даже, мне показалось, слишком строго к себе…
— А кто-нибудь читал ваши сочинения, которые вы сожгли?
— Нет, никто, — на удивление легко и просто ответил автор, уничтожающий результаты своего труда.
— Так откуда вы можете знать, что все написанное вами — ерунда? — почти вспылил я.
— Я знаю, — очень грустно, совершенно спокойно и с поразительным достоинством, в котором чувствовалась боль и какая-то непоколебимая уверенность в словах, ответил мой новый знакомый.
Что можно было на это сказать? Я перевел тему:
— Вкусное варенье. Сами варите?
— Нет, соседка, — лицо Романа разгладилось доброй улыбкой.
— Она вам нравится! — сразу сделал я вывод, даже не подумав, что неприлично так говорить с малознакомым человеком.
— Нравится, — тихо и немного смущенно проговорил он.
— Почему вы не вместе? Она замужем?
— Нет, она свободна и, возможно, влюблена в меня, но мы никогда об этом не говорим.
— Почему?
— Что могу ей дать я? Несостоявшийся внук писателя, побирающийся на улицах и в забегаловках!
— Любовь! — воскликнул я, ничуть не сомневаясь в драгоценности такого дара.
— Любовь никчемного человека? — с вызовом и презрительной ухмылкой к самому себе проговорил Роман.
— Может тогда, стоит начать писать ради этой любви? — хотелось понять мотивы человека, так уверенно отказывающегося от девушки, которая ему явно была симпатичной, и своего призвания (Насколько я смог понять из рассказа о призраке это было именно оно — призвание!).
— Писать и быть осмеянным? Нет уж, увольте! — непоколебимость убеждения была завидной.
— Боже ж мой, какие страсти! — не выдержал я. — Да вы попробуйте сначала написать, а потом уж бойтесь!
Роман вдруг поморщился, зажмурившись, а через мгновение открыл глаза, полные слез, встал и каким-то немного жалким, но и одновременно жестким голосом произнес:
— Я вам очень благодарен за еду и за то, что скрасили мое утро! Я удивлен, что вы видели деда, но сейчас это уже не имеет никакого значения. Я прошу вас покинуть мой дом! — Роман закрылся. Он стоял и внимательно смотрел на меня сверху вниз, по моим ощущениям, даже не веря самому себе, что смог произнести такие слова тому, кто, как казалось, облагодетельствовал его сегодня.
— Ром, прости! — искренне извинился я. — Я был не прав, что вот так слету ворвался в твою жизнь и проехал катком, видимо, по-больному. Я не хотел. Занесло. Не каждый день ведь встречаешься с призраками великих писателей и их внуками, описывающими такие страсти!
Роман улыбнулся и, пожалуй, даже обрадовался моей искренности:
— Ладно, проехали! А ты чем занимаешься? — как-то органично перешел и он на «ты».
— Я? Геолог, — почему-то с ходу соврал я в ответ и сам удивился такому повороту.
— Геолог? Ни разу в жизни не встречал геологов. Как тебя занесло в такую профессию? — логично удивился и Роман.
«Когда ты сам-то в последний раз видел геолога, так запросто слоняющегося по улицам Москвы?» — думал я про себя и сочинял на ходу дальше:
— Фильмов советских насмотрелся про походы, открытия. Помнишь, был фильм с Высоцким?
Рома кивнул.
— Вот этот фильм был последней каплей, и я решился.
— Нравится? — почти с восхищением спросил он.
— Вообще — да. Но сейчас пытаюсь устроиться в институт, надоело мотаться по горам и весям. Устал уже. Не то чтобы романтика прошла, но хочется уже какой-то оседлой стабильности, что ли…
— Женат?
— Нет, не сложилось. Не встретил еще ту, единственную, соседку, которую смог бы любить всю жизнь, — с улыбкой ответил я с намеком на вареньеварительницу.
— Послушай, — кивнул Роман, понимая и закрывая тему, — я тут обещал соседу одному помочь. Ты, если хочешь, оставайся. Дом в твоем распоряжении. Я заметил, что тебе интересно в кабинете у деда. Можешь почитать что-нибудь. А я быстро сгоняю, помогу починить соседу водопровод и сразу вернусь. Договорились?
Я был счастлив от такого предложения.
Захватив с собой какие-то инструменты, Роман ушел из дома.
Я остался сидеть за столом, ошеломленный происходящим. Прошловековое спокойствие и неспешность витали в воздухе. Хотелось затаиться, наслаждаясь моментом и атмосферой этой писательской идиллии. Я достал смартфон, чтобы почитать о хозяине дома.
— Молодой человек, — раздался уже знакомый голос, снова заставивший меня вздрогнуть. Писатель сидел в кресле напротив. — Мой обормот, насколько я слышал, уже успел вам рассказать, что страшиться меня нет оснований. Я довольно спокойный призрак.
— Да, за исключением вашего параноидального стремления мешать ему жить!
— Я не мешаю, я пытаюсь подтолкнуть внука к его призванию.
— А разве можно заставить человека делать то, что ему не нравится? — спросил я, осознавая, что меня даже не удивляет спокойствие, с которым я разговариваю с призраком.
— Еще как можно! Так всегда было: для блага семьи можно заставить себя делать что угодно. Только ваше время расхолодило вас всех до расхлябанности.
— Да у него и семьи-то нет, — парировал я.
— Поэтому-то и нет, что не делает того, что должен! — со стопроцентной уверенностью в словах проговорил писатель.
— Да кто решает это, что он должен делать, а что нет? — реально возмутился я, как будто речь шла обо мне самом или, по крайней мере, о моем брате.
— Он сам. Только он сам, — грустно проговорил мой собеседник.
— Тогда почему вы заставляете делать его то, что он сам считает нужным не делать?
— Вы не понимаете, молодой человек! Он сам решил стать писателем, а потом испугался трудностей, встречающихся у любого на пути, и спрятался в кусты. Я пытаюсь напомнить ему об этом и уговорить перестать обращать внимание на всяких страшащих его зайцев, которые сами боятся всего вокруг, встречаясь с талантом такого уровня, и поэтому пытающихся закопать, закидать грязью любого одаренного человека, лишь бы не думать о себе и своем прозябании.
— С ним что-то случилось? Не на пустом же месте он вдруг стал таким?
Призрак пожал плечами и развел руками, дав ясно понять, что объяснять он это не намерен.
— Скажите, — вдруг задумался я. — А вы реальный персонаж, так сказать? Вас можно потрогать? Вы не прозрачный. На вид кажетесь плотным, как и мы все.
— А это без разницы, молодой человек. Это как вам заблагорассудится.
— Как это?
— С нами, потусторонними, дело именно так и обстоит. Захотите вы себе решить, что мы плотные, — будем плотными, захотите — прозрачными, — будем прозрачными. Это ведь все в вашей голове, сударь!
— То есть мы с Романом оба вас придумали? — вдруг осенило меня.
— Ну, зачем же сразу — «придумали»! Я вполне реальный. Ну, по крайней мере, я так считаю. А как считаете вы, это уж вам и решать!
«Совсем запутал старик! Хотя, в сущности, какая разница, какой он! Главное ведь, замысел книги от него заполучить…» — думал я.
Раздался звонок, дед исчез, а от калитки послышалось: «Рома, ты дома?»