Вторник. Лишь выйдя из лифта и оказавшись на автостоянке аэропорта, Джеки увидела Рея Николета. Он стоял, прислонившись к переднему крылу припаркованного тут же «Роллс-Ройса».
— Было бы лучше прекратить подобные встречи, — сказал он, сохраняя на лице безразличное выражение.
В ответ ей следовало бы улыбнуться, что она и сделала; потому что, во-первых, он был ещё молод и слишком увлечен своей ролью полицейского, а, во-вторых, ей следовало быть с ним полюбезнее. Тем более, что его бесцеремонная манера держаться, и то, с каким вальяжным видом он подошел к ней, чтобы забрать тележку, его высокие ковбойские сапоги, пистолет, засунутый за пояс джинсов, прикрытый сверху легким свитерком, не могли вызвать ничего, кроме улыбки.
— Я думала, вы будете дожидаться в таможне.
— Мы не хотим посвящать их в это, — ответил Николет. — Это дело отдела по борьбе с контрабандой. Ну и как прошел полет?
— Блестяще.
— Представляю, как вы рады снова приступить к работе.
— А это уж как сказать, — отозвалась Джеки. Теперь они шли вдоль длинного ряда машин.
— Деньги здесь?
— Десять тысяч.
— А больше ничего нет? В смысле «травки» или кокаина?
— Нет, но я могу вам достать, если хотите.
— Время от времени я не прочь затянуться «косячком», особенно когда есть у кого «стрельнуть», — сказал Николет. — Ну, как, например, это бывает во время вечеринок. Но за деньги я дурь не покупаю. Это противозаконно.
Он уложил тележку в багажник «Хонды», а затем, усевшись на переднее сидение, поставил сумку рядом с собой. Джеки тем временем села за руль. Открыв сумку, он сказал:
— Три часа десять минут, — после чего назвал дату и их местонахождение. — Вынимаю пластиковый конверт из сумки объекта. В конверте лежат деньги… банкноты одинакового достоинства, стодолларовые купюры. Начинаю пересчитывать.
— Что вы делаете? — спросила Джеки.
Он указал ей на крохотный микрофон, приколотый к лацкану пиджака, а затем прикрыл его ладонью.
— Я записываю.
— Так вы же говорили, что позволите ввезти первую партию.
— Уговор в силе. Не волнуйтесь.
— Тогда к чему такие формальности?
— Не хочу никаких сюрпризов. Каждый шаг операции найдет отражение в моем отчете.
Она следила за тем, как он пересчитал банкноты, пометил каждую из них, нанеся легкий штришок зеленым фломастером, а затем вслух описал, в каком месте проставлены метки.
— …на первом нуле цифры «сто» в левом верхнем углу. — Наконец и с этим занятием было покончено. — Кладу деньги обратно в конверт. Всего десять тысяч долларов. Объект доставит сумму в…
— В фирменном пакете магазина «Сакс на Пятой Авеню», — подсказала Джеки, закуривая сигарету.
— …в фирменном пакете магазина «Сакс на Пятой Авеню».
Она жестом показала на несколько сумок, разложенных на заднем сидении.
— Большой пластиковый пакет черного цвета с ручками и красной надписью, — сказал Николет в микрофон, а затем достал диктофон из кармана пиджака и выключил его. — Порядок, теперь можно ехать.
— Разве не собираетесь сопровождать меня туда?
— Я буду рядом, — ответил Николет. — В котором часу вас будут там ждать?
— В половине пятого. На встречу придет женщина.
— Как её имя?
— Он мне об этом не сказал. Вы будете там один?
— Не волнуйтесь. Когда она уйдет, за ней проследят.
— Но вы ведь не будете задерживать ее? — обеспокоенно спросила Джеки.
Николет открыл дверь и вышел из машины.
— Ведь правда?
Нагнувшись, Николет сунул голову обратно в салон.
— Ради чего я вдруг стал бы делать это?
Макс приехал в торговый центр в четыре часа. Он припарковал машину на стоянке у «Сиерз» и вошел в здание. Сейчас он зайдет к Рене, поговорит с ней и окончательно выяснит отношения. А если она опять примется читать ему нотации, то скажет, что у него мало времени, и вообще ему уже пора идти. За все время он так и не сумел придумать ничего, о чем бы с ней можно было поговорить. У неё же подобных затруднений не возникало никогда. С ним она разговаривала исключительно о себе.
Джеки сказала, в половине пятого. Схема проста: женщина подойдет к её столику или же расположится где-нибудь поблизости. Джеки ещё сказала, что в это время в зале всегда полно народу. Если же он сможет приехать раньше, то пусть попробует разыскать её в «Сакс».
За стеклом двери выставочного зала висела табличка: «ДЭВИД ДЕ ЛА ВИЛЬЯ», — было выведено на ней темно-зелеными буквами, а внизу были указаны даты.
Библиотечный столик, покрытый белой тканью, в центре галереи, сплошь увешанные зелеными картинами стены — тростниковые поля в прошлом мальчика на побегушках, считавшего теперь себя художником. С одной из картин смотрит обнаженная Рене…
Она слишком мала, чтобы её можно было разглядеть отсюда, через застекленную дверь выставочного зала, но она там была — на правой стене, третий холст. Макс вошел в зал. Содержимое огромного металлического «сосуда» рядом со входом, казалось, не претерпело никаких изменений — здесь по-прежнему валялись те же самые окурки, фантики и пластмассовый стаканчик — не больше и не меньше. Он увидел Рене.
Она выходила из двери в дальнюю комнату, неся перед собой на подносе нарезанный сыр и крекеры. Подняв глаза, она увидела его, и тут же снова опустила взгляд.
— Рене… — окликнул её Макс.
— А, это ты, — сказала она, опуская поднос на стол, стараясь разместить его строго по центру.
Он подумал, что обознаться и принять его за кого-то другого было бы затруднительно.
— Мне тоже очень приятно.
Она избегала его взгляда.
— В пять у меня открывается выставка. — Она снова поправила поднос, передвинув его примерно на дюйм к себе.
— Я знаю, — ответил Макс, — но мне хотелось бы поговорить с тобой.
— Я очень занята. Разве ты не видишь?
— Я вижу, что тебя занимают чипсы и крекеры, — сказал Макс. — Я всегда знал, что они составляют большую и важную часть твоей жизни.
— Чего тебе надо?
Он помедлил с ответом. К ним приближался уборщик-самородок с серебряным подносом в руках и пиджаком, перекинутым через руку. Макс выжидал, глядя на Рене, тоже ожидавшей спасительного прихода этого выскочки. На Рене была широкая, белая, до пола накидка из легкой, полупрозрачной ткани, похожая на платьице эльфа, или же на те наряды, в которые были на девушках, танцевавших при лунном свете вокруг Стонхенджа.[7] Рене пыталась наверстать упущенное время. «Как все мы», — подумалось Максу. На внесенном Дэвидом подносе были разложены овощи, а в центре был налит какой-то густой соус. Водрузив поднос на стол, он надел, оказавшийся довольно поношенным смокингом, надетым теперь поверх желтой старомодной рубашки, которую молодой возлюбленный его жены носил с потертыми на коленях джинсами.
— Он что, пристает к тебе? — спросил он у Рене.
Полнейший абсурд. А что если даже и так, и он действительно приставал к ней? Что этот сопляк может ему сделать?
— Мы разговариваем, — сказал Макс.
— Нет, — протестующе замотала головой Рене, и от этого шапочка густых черных волос качнулась, но седых волосков видно не было, они исчезли. Она повернулась, собираясь уйти, и в ушах у неё закачались зеленые серьги-колечки. — Я сказала ему, что мы заняты.
— Ты слышал, что тебе было сказано? — переспросил бывший уборщик.
Макс был растерян, продолжая стоять лицом к лицу с этим глазеющим на него уродом в дурацком смокинге, но в то же время осознавая, что Рене вот-вот уйдет, и поэтому он окликнул её.
— Это очень важно.
Это задержало её ровно настолько, чтобы бросить ему в ответ:
— Мне моя выставка важнее.
Знакомая песня? Я работаю. Я тоже работаю. Мне нужно поговорить с тобой. А мне некогда. Я подаю на развод… Возможно это и привлекло бы её внимание. Он снова обернулся к лоху-кубинцу, который вызывал в нем наибольшее раздражение, по сравнению со всем остальным.
— Ты знаешь, на кого ты сейчас похож?
— Ну и на кого же?
Он стоял, подбоченясь, и выжидал.
Макс помедлил с ответом. Потому что этот урод мог вырядится во что угодно, но это он был виновником сегодняшнего торжества, это ему удавалось водить за нос любителей искусства и выходить при этом сухим из воды… Или может быть у него действительно был талант, возможно он и вправду умеет хорошо рисовать, и это Макс, хоть на нем и был новый льняной пиджак и модные брюки, ни черта не разбирался в искусстве. Возможно со стороны Макс и мог кому-то показаться большим ребенком.
— Да нет, ничего, — с достоинством ответил Макс и, развернувшись, направился к выходу.
— Если я ещё хоть раз увижу тебя здесь, то вызову охрану, — неслось ему вслед, и Макс чуть было не остановился. — Чтобы они вышвырнули тебя вон. — Но он продолжал идти. Потому что за убийство первой степени в лучшем случае полагался залог в пятьдесят тысяч долларов.
Ровно в половине пятого Джеки купила пару булочек и стакан чая со льдом у стойки «Чайна-Таун», и прошла мимо стоявших полукругом обеденных стоек, с фирменным пакетом из «Сакс». Она все ещё по-прежнему была в своей летной униформе стюардессы «Островных Авиалиний». Затем она принялась пробираться через лабиринт проходов между столиками, прежде чем ей наконец удалось выбрать столик, за который она и села, располагаясь за ним так, чтобы можно было бы наблюдать за всем, что происходит вокруг. Она подумала, что, возможно, ей удастся высмотреть в толпе Николета; а может быть и Макса, если он все же решится прийти; но она вовсе не рассчитывала на то, что ей удастся вычислить кого-нибудь из людей Николета, которых он якобы должен был бы привести с собой. Она не слишком-то поверила тому, что он ей наговорил. Хотя он и пообещал, что кое-кто обязательно проследит за тем, кто заберет у неё деньги. Но это вовсе не означало, что сюда обязательно должен будет прийти ещё кто-то из агентов Управления по борьбе с контрабандой. Джеки была больше чем уверена, что на встречу к ней Орделл пришлет ту женщину, которая с ним жила — которая ответила ей по телефону, что его нет дома, и тут же повесила трубку. Прошло пятнадцать минут. Джеки тем временем уже доела свои булочки и закурила сигарету.
— Это место занято? — спросила стройная молодая негритянка, с заставленным едой подносом в руках и с сумкой из «Сакс», висевшей на запястье.
Джеки сказала, что нет, присаживайтесь, и смотрела на то, как та ставит поднос с тарелками на стол. Кукурузная лепешка, моллюски с перцем, поджаренные бананы, большой стакан кока-колы, салфетки, пластиковые приборы…
— Вы голодны, — сказала Джеки.
— Да, мэм, — ответила молодая негритянка. Ее можно было назвать довольно хорошенькой. Наверняка ей ещё не было и двадцати.
— Поставьте сумку на пол, ладно? — сказала Джеки. — Под стол. Все должно выглядеть естественно. — Она глядела на свою соседку, которая так ни разу ещё и не удостоила её взглядом, так как едва лишь усевшись на скамейку, она принялась нагибаться, чтобы заглянуть под стол.
— Прямо рядом с моей. А потом, когда я уйду, — продолжала Джеки, — ну, в общем, сами знаете. А как вас зовут?
Негритянка подняла взгляд на нее.
— Шеронда, — неуверенно ответила она и после этого снова уставилась в стоявшую перед ней тарелку.
— Начинайте. По-моему, это я с вами разговаривала по телефону, — сказала Джеки, — когда позвонила из тюрьмы и спросила Орделла. Разве это были не вы?
— Наверное я, — не стала возражать она.
— Вы уже знаете мое имя? Меня зовут Джеки.
— Да, мэм, — согласилась Шеронда и снова застыла в ожидании.
— Да вы ешьте, ешьте. Я больше вас не побеспокою. — Джеки смотрела на то, как Шеронда принялась за еду, низко склоняясь над тарелкой. — Только ещё один последний вопрос. Вы с Орделлом женаты?
— Он сказал, что мы живем как муж и жена, — ответила Шеронда, не поднимая головы.
— Вы приехали сюда на машине?
— Да, мэм. Он нанял машину, которая привезла меня сюда.
— Так значит, вы живете вместе, — сказала Джеки.
Шеронда смутилась, и Джеки вовсе не ожидала получить ответ на свой вопрос. Но ответ все же последовал.
— По большей части, — отозвалась Шеронда, по-прежнему не поднимая головы.
— Не каждый день?
— Иногда каждый день, но это только на какое-то время.
— Выходит, иногда вы не видите его по нескольку дней?
— Да, мэм.
— А вы знаете, что лежит в сумке, которую вы заберете?
— Он сказал, что там сюрприз.
Джеки затушила в пепельницу окурок сигареты.
— Что ж, приятно было познакомиться, — сказала она на прощание, и подхватив с пола сумку Шеронды, пошла прочь.
Макс наблюдал за происходящим из бара «Капучино». Он видел, как Джеки встала из-за стола и направилась к выходу, и тогда он попросил девушку за прилавком не убирать его кофе, пообещав, скоро вернуться. Джеки не видела его. Идея Макса состояла в том, чтобы по возможности держаться неподалеку, но не подходить к ней до тех пор, пока оба они не окажутся подальше от этого места. Но план этот изменился в тот самый момент, когда он увидел, как из павильона «Кофе & Чай. Компания Барни» вышел какой-то парень, и Джеки остановилась рядом с ним. Макс тоже замедлил шаг. Он следил за тем, как незнакомец, одетый в спортивную куртку, джинсы и ковбойские сапоги, берет у Джеки из рук фирменный пакет «Сакс» и запускает в него руку, не сводя при этом взгляда с нее. Этот парень был наверняка никто иной, как Рей Николет, решивший убедиться, что она не ушла с десятью тысячами в сумке. Макс, сам в прошлом полицейский, догадывался о ходе мыслей Рея Николета, который, по его мнению, должен был бы думать примерно следующее: «Разве можно здесь кому-нибудь доверять?» Особенно, когда в дело вовлечен тайный информатор. Они поговорили ещё с минуту. Со стороны можно было бы подумать, что речь идет о вещах не слишком серьезных. Джеки согласно кивнула, выслушала, что ей скажет Николет, снова кивнула и зашагала прочь. Всего несколько шагов — и она скрылась за углом, а Николет остался стоять, глядя в сторону обеденного зала и разговаривая сам с собой, или же наговаривая что-то в скрытый радиомикрофон. Макс возвратился в бар «Капучино» и занял свое прежнее место, собираясь допить кофе.
Он узнал молодую негритянку, подошедшую к Джеки, эта была та женщина, что жила в доме на 31-й улице, и с которой он разговаривал в пятницу утром, когда разыскивал Орделла по тому адресу. Он до сих пор не терял надежды встретиться с ним, так как на руках у него по-прежнему оставался липовый «Ролекс», который хорошо гляделся на руке, безукоризненно точно показывал время, но все же был лишь подделкой, которая не стоила тысячи баксов. Он носил часы для оценки в ювелирный магазин, и выходило, что Уинстон был абсолютно прав — за них можно было получить не больше двух с половиной сотен.
Молодая негритянка продолжала поглощать блюда мексиканской национальной кухни, не поднимая головы и не оглядываясь по сторонам. Но вот что-то отвлекло её от еды. Повернув голову, она посмотрела на женщину за соседним столиком. За ним сидела пожилая негритянка.
Макс продолжал наблюдать.
Старая негритянка что-то сказала. Молодая женщина взяла со стола пепельницу, которая до этого стояла перед Джеки, и передала её на соседний стол. Женщины обменялись несколькими фразами. После этого никто из них не говорил, пожилая закурила сигарету. Когда Джеки ещё сидела за столом, она разговаривала со своей темнокожей соседкой по столику, не таясь, вполне открыто. На столе перед пожилой негритянкой стояла лишь чашка кофе и не было ничего из еды. Теперь она снова сказала что-то, но на этот раз, не поворачивая головы и не глядя в сторону соседнего столика. Молодая негритянка сначала замерла, а затем снова начала торопливо есть.
Кофе-«капучино» Макса уже давно остыл.
Когда он все же допил его, то молодая негритянка уже собиралась уходить. Он видел, как она встала из-за стола и нагнулась за фирменным пакетом «Сакс», а затем выпрямилась, и ещё раз оглядевшись по сторонам, направилась к выходу из заставленного столиками бельведера. Макс видел, как она прошла мимо «Кафе Мане», мимо «Кофе & Чая Барни», и повернула за угол, прежде чем уже знакомый ему парень ковбойского типа вышел из своего укрытия. Макс наблюдал издалека за тем, как Николет вначале выждал, когда негритянка удалится на некоторое расстояние от него, а затем сказал что-то в свой радиомикрофон и последовал за ней. Макс взглянул в сторону бельведера и увидел, как пожилая негритянка затушила в пепельнице сигарету.
Она ещё пару минут посидела за столиком, прежде чем взять в руки — как вам это нравится? — фирменный пакет «Сакс на Пятой Авеню» и проследовать в сторону прилавков, направляясь в противоположный конец зала.
Этот маневр уже не имел ничего общего с описанным Джеки сценарием. Но это не важно. Даже если бы она теперь держала в руках пакет из какого-нибудь другого магазина, Макс все равно последовал бы за ней: вниз по эскалатору и через нижний этаж торгового центра к «Бердайнз», а затем через магазин на улицу и затем к стоянке, где был припаркован коричневый «Меркури-седан» старой модели. С молодой негритянкой Максу однажды уже довелось видеться, и он знал, где она жила. Но с этой темнокожей леди преклонных годов, которая теперь садилась в машину, положив сумку на сидение рядом с собой и собираясь выехать со стоянки, он ещё знаком не был.
Макс записал номер машины в записную книжку и снова вошел в магазин, надеясь отыскать где-нибудь поблизости телефон. Его давнишний приятель, которого он знал ещё по прежней работе, Гарри Боланд, ныне возглавлявший тактическое подразделение, наверняка в это время должен уже быть дома, коротая свободное от службы время за стаканчиком хорошего виски. Они смогли бы поговорить за жизнь — и тогда Макс попросил бы его по старой дружбе, чтобы тот поручил бы кому-нибудь из своих подчиненных перезвонить позднее ему в контору и назвать интересующее его имя и адрес.
— Помнишь монстра из ужастика «Чужой»? Там был такой страшила, который пожирал людей, — говорил Орделл. — Так вот, он в упор таращится на Сигурни Уивер в неглиже, и ему как будто на это совсем наплевать. И глядя на это безобразие, тебе просто-таки хочется крикнуть ему: «Протри глаза, придурок, это же Сигурни Уивер в одних трусах! Чего же ты ждешь?»
— Ты вспомнил об этом из-за Джеральда? — спросил у него Луис.
— Из-за того, что он не спешил утащить Мелани в какой-нибудь укромный уголок, чтобы там поскорее залезть на нее. Вместо этого он идет с ней в кухню и варит для неё кофе.
— Но ведь в конце концов все получилось, — возразил Луис. Он теперь и сам был замешан в этом деле, пути назад не было.
— Да уж… Старушка Мелани не подкачала.
— А ты сам стал бы в него стрелять?
— Только в случае крайней необходимости.
— Крайней необходимости — да ещё немного, и он изуродовал бы тебя как бог черепаху…
Теперь их разговор был похож на тот, что обычно происходил между ними и много лет назад. Орделл как всегда подтрунивал над ним. Они ехали в «Мерседесе» Орделла, направляясь к дому, где жила Симона. Дело было во вторник ранним вечером. Теперь Луис знал, почему Орделл поселил его именно там. Это было сделано вовсе не ради его увеселения. Прежде всего ему вменялось в обязанность охранять деньги, которые Симона приносила домой. Таким образом Орделл все больше и больше вовлекал его в свой бизнес.
В понедельник поздно ночью они вместе с Орделлом наведались в промышленный район близ Острейлен-Авеню, застроенный сдаваемыми в аренду складами и неизменными автомастерскими с рядами гаражей; Орделл был предельно осторожен и прежде всего удостоверился, что за ними нет слежки, и им удалось пробраться сюда никем не замеченными. Он снял висячий замок, поднял дверь арендуемого им склада, и луч его карманного фонарика осветил открывшееся перед ними помещение. Чего здесь только не было: огнестрельное оружие военного образца, благодаря стараниям мастера ставшее теперь полностью автоматическим, ящики с глушителями, живо напомнившие Луису о деталях на фабричных лотках, пулемет М-60 и противотанковые гранатометы, которые они в тот же день забрали из дома Джеральда. Орделл сказал, что завтра-послезавтра ночью весь этот хлам будет упакован, загружен в автофургон и перевезен в Исламораду, на Рифы, где его погрузят на судно Мистера Уолкера, которое оттуда возьмет курс на Багамы. Там Мистер Уолкер передаст весь груз посреднику, закупающему оружие для колумбийских наркодельцов, и получит за него деньги. Здесь находится товара на добрых двести тысяч, и даже после вычета всех расходов и издержек, общая сумма, осевшая на его счете в тамошнем банке, вплотную приблизится к миллиону.
Обо всем об этом он доверительно рассказывал Луису, пока они стояли в темноте.
Даже доверил ему ключ от замка, чтобы он мог перевезти сюда ещё несколько единиц оружия — ТЕС-9 — которые все ещё хранились в доме Симоны.
Луис слышал такой знакомый голос своего давнишнего приятеля, и в нем крепла уверенность, что вовсе не Орделл пытался подставить его, а сама Мелани.
— Я надеюсь, расклад тебе ясен, — говорил Орделл. — Ты можешь разом стать богатым, но, с другой стороны, начинаешь также подмечать и кое-какие, я бы сказал, занимательные, нюансы. Такие приколы, на которые никто другой на твоем месте не стал бы обращать внимания. Понимаешь, о чем я говорю? Ты единственный из белых, на чье понимание я всегда мог рассчитывать. А вот с Мелани этого не получается. Мелани может запросто ляпнуть какую-нибудь глупость, даже не заметив этого. Но иногда она делает это специально, желая продемонстрировать свое остроумие, которого она лишена по жизни. Помнишь, когда мы все вместе возвращались на машине от Джеральда? Ты её слышал? А как она объявила: «А вы, мальчики, оказывается, все такие же придурки как и раньше». Видал? Она считает, что если она застрелила того мужика, то теперь ей дозволено болтать все, что только придет в голову. Как будто бы она шутит, а мне и ответить-то на это нечего.
— Так ты и промолчал, — заметил Луис.
— Промолчал, но я ей это ещё припомню. Потому что она завела моду выставлять тебя дураком и считает, что это очень весело и остроумно. А я терпеть не могу, когда надо мной смеются и никому не даю спуску, за исключением людей особо мной уважаемых.
— Ты ей доверяешь? — спросил Луис.
— Ни в коем случае, — отозвался Орделл, — с тех самых пор, как впервые увидел. Я постоянно приглядываю за ней, и все же время от времени она умудряется преподносить мне сюрпризы. Как, например, с этим пистолетом. Крохотный «Вальтер.32» — слышал, как громко пальнул? Должно быть она тайком стащила его у меня же, да так, что я даже не знал, что она, оказывается, при оружии. А то где бы ещё ей взять пистолет, за который в лучшем случае пришлось бы выложить восемь сотен? Ведь не купила же она его, в самом деле.
— Я тоже стану за ней присматривать.
Отвлекшись от дороги — они ехали по Виндзор-Авеню, Орделл пристально взглянул на Луиса.
— Она пытается настроить тебя против меня?… Можешь не отвечать, уж я-то её хорошо знаю. Прежде чем что-то сделать, она десять раз подумает, чтобы уж быть уверенной в удаче наверняка. Она выпустила в Верзилу пять пуль, так?
— Четыре, — поправил Луис.
— Ну, хорошо, пусть будет четыре. А в обойме их семь. Тогда отчего же она не избавилась от меня сразу же, как только ей предоставилась такая возможность? И ты знаешь, почему? Потому что она не уверена, что ты сумеешь занять мое место. Ты ведь тоже мог пристрелить Верзилу, а заодно и меня вместе с ним, но ты этого не сделал. И тогда Мелани подумала: «Фу ты, черт, и этот слабак ни на что не способен». Она из тех, кто никогда не сделают ставки, прежде чем не будут точно знать, кто победит.
— Так на кой черт ты держишь её при себе?
Орделл усмехнулся в ответ.
— Потому что она моя девчонка. А теперь у меня есть ты, и я уверен, что в случае чего ты сможешь прикрыть меня…
— Ты слишком рискуешь, — сказал Луис. — Ты находишься на виду у всех. Слишком уж многие знают, чем ты занимаешься.
— Выгодное дело, — ответил Орделл, — всегда сопряжено с риском. Эти люди нужны мне, пока дело не будет доведено до конца. Я знаю, кому можно доверять, а кому нет. Единственный из моих людей, кто волнует меня на данный момент — это Куджо. Я уже рассказывал тебе о нем. Его уже перевезли в «Ган-Клаб». Я позвонил, и мне сказали, что размер залога за него ещё не назначен. Я бы с радостью вытащил бы его оттуда и послал куда подальше, только боюсь, что за это могут назначить такую сумму, которую будет невозможно заплатить иначе, как наличными, а их-то как раз сейчас у меня и нет. Я не думаю, что им удастся с ходу его расколоть, чтобы он выложил все, что знает обо мне. Еще какое-то время он будет строить из себя крутого, а мне только этого и надо. Продержаться бы ещё пару дней, а потом свалить отсюда.
Они свернули с Виндзор на 30-ю улицу и в конце концов остановились перед домом с оштукатуренными стенами, выстроенным на испанский манер, где жила Симона.
— Ну так ты перевезешь остальные пушки на склад? — напомнил Орделл.
— Сегодня же вечером.
И тогда Орделл задал ещё один вопрос.
— Послушай, я ведь так от тебя и не услышал, оттрахал ты уже мою старуху или ещё нет?