Глава 2

Утром в понедельник Рене позвонила Максу на работу, чтобы сообщить, что ей срочно нужно восемьсот двадцать долларов, и она просит его как можно скорее привезти ей чек. Она звонила из галереи, располагавшейся в рекреационно-торговом комплексе «Гарденз-Молл». Поездка туда на машине заняла бы у Макса никак не меньше получаса времени.

— Рене, — оправдывался он по телефону, — даже при всем желании я не смог бы приехать. Как раз сейчас я жду звонка от одного человека. Только что мне пришлось объясняться с судьей насчет него. — Здесь он был вынужден на некоторое время замолчать, чтобы выслушать её повествование о том, каких трудов ей стоило дозвониться до него и наконец-таки все же застать его в офисе. — Правильно, меня здесь не было, потому что я был в суде. Да, я прослушал твое послание на автоответчике… Я только что вернулся, у меня совсем не было времени… Рене, ради бога, перестань… Я же все-таки на работе. — Макс замолчал, плотно прижимая к уху телефонную трубку и не имея ни малейшей возможности вставить ни слова в гневный монолог собеседницы на том конце провода. В очередной раз оторвав взгляд от полированной поверхности стола, он увидел неведомо откуда взявшегося в его кабинете негра в желтой спортивной куртке. У визитера были лоснящиеся черные волосы, и в руке он держал фирменную спортивную сумку «Дельфины Майями». Тогда Макс сказал: — Рене, позволь теперь мне сказать, ладно? У меня тут человек может получить десять лет отсидки, если только я сейчас не смогу разыскать его и доставить обратно в наилучшем виде. А ты требуешь от меня… Рене, подожди…

Макс устало опустил трубку на рычаг.

Негр заговорил первым.

— Что, бросила трубку? Держу пари, это была твоя благоверная.

Теперь парень улыбался ему.

Макс был уже готов согласиться с ним и сказать что-нибудь типа того, что, мол, да уж, представляешь, что мне пришлось выслушать в ответ… Было уже собрался, но не сказал. Чего ради заводить этот разговор с совершенно незнакомым человеком, которого он прежде и в глаза никогда не видел…

— В приемной никого не было, — продолжал негр, — ну вот я и решил войти. У меня к вам есть кое-какое дельце.

Снова зазвонил телефон. Макс снял трубку, и указав на кресло свободной рукой, сказал:

— Поручительства Макса Черри.

* * *

Орделл слышал, как он говорил по телефону:

— Мне нет никакого дела до того, где ты был, Регги, но ты не явился на слушание своего дела. Теперь мне придется… Рег, может быть ты все же дашь сначала мне договорить, ладно? — на этот раз Макс Черри говорил на более сниженных тонах, чем до этого, когда спорил с женой. По крайней мере, его голос звучал не столь болезненно. Орделл тем временем водрузил свою спортивную сумку на свободный письменной стол, стоявший напротив стола, за которым сидел Макс Черри и вытащил сигарету.

Комната скорее походила на рабочий кабинет главы семьи, чем на офис поручительской конторы: целую стену позади стола Макса Черри занимали книжные полки, на которых были расставлены книги, вырезанные из дерева фигурки птиц и несколько пивных кружек. Все здесь было как-то слишком уютно и по-домашнему, что совершенно не вязалось с тем довольно неприглядным бизнесом, которым занималась контора. Сам хозяин офиса оказался широкоплечим человеком вполне благообразной наружности. Чисто выбрит, синяя рубаха расстегнута у ворота. Смуглая кожа, этот с виду самоуверенный тип чем-то напоминает Луиса; такие же темные волосы, но только, в отличие от Луиса, уже несколько поредевшие на макушке. Скорее всего, ему уже за пятьдесят. Очень похож на итальянца, но только, насколько по своему опыту мог судить Орделл, все без исключения его знакомые дельцы, заправлявшие делами поручительских контор, оказывались евреями. Макс тем временем доказывал своему собеседнику, что судья теперь может с чистой душой воздать ему сполна, засадив за решетку на весь срок.

— Тебе этого хочется, Рег? Оттрубить там все десять лет вместо шести месяцев с условным освобождением на поруки? Но я сказал судье: «Ваша честь, Регги всегда был примерным клиентом. Я уверен, что смогу разыскать его прямо сейчас…»

Тут Макс сделал небольшую паузу. Орделл воспользовался ею, чтобы прикурить сигарету.

— …он дожидается меня у порога собственного дома.

Послушать только. Вот это защитник.

— Я могу добиться отмены ордера на арест, Рег… Это называется гарантия от побега, но тебя, парень, все равно станут разыскивать. Поэтому я буду должен привести тебя обратно.

Орделл выдохнул дым и огляделся по сторонам в поисках пепельницы. На двери, ведущей в соседнее помещение, где по всей видимости была устроена комната для переговоров — там стоял длинный стол, холодильник и кофеварка — висела строгая табличка «НЕ КУРИТЬ».

— Оставайся гостить у своей матушки, пока я сам не приеду за тобой. Тебе придется вернуться обратно… Так ведь это всего на одну ночь. Назавтра тебя уже снова выпустят. Я обещаю. — Орделл продолжал разглядывать Макса, когда тот наконец положил трубку, и пробормотав: «Или к моему приезду он будет дома, или мне это обойдется в пять тысяч долларов», — наконец обратился к нему: — А у вас что за беда?

— Не могу найти пепельницы, — сказал Орделл, осторожно держа сигарету. — И ещё одно, мне нужно организовать поручительство на десять тысяч.

— Чем собираетесь расплачиваться?

— Дам наличными.

— Деньги у вас при себе?

— В сумке.

— Можете воспользоваться кружкой с того стола.

Орделл обошел вокруг свободного стола, на который он до этого водрузил свою сумку, и где помимо неё стоял лишь телефон и кружка с недопитым кофе. Стряхнув пепел, он уселся на вращающийся стул, снова оказываясь лицом к лицу с Максом Черри, сидевшему за столом напротив.

— Если у вас есть наличные, — заговорил Макс, — то зачем вам я?

— Да перестаньте, — отмахнулся от него Орделл, — как будто сами не знаете, как они там привередничают. Сначала станут выпытывать, откуда эти деньги, а потом ещё заграбастают оттуда несколько штук и скажут, что это на какие-то там судебные издержки. В результате человек оказывается с ног до головы в дерьме.

— Поручительство обойдется вам в тысячу.

— Я знаю.

— Для кого это? Для родственника?

— Для одного парня по имени Бьюмонт. Он сейчас в тюрьме «Ган-Клаб».

Отодвинувшись от своего стола, Макс Черри теперь, ссутулясь, сидел, склонившись над какими-то бумагами. Перед ним стоял компьютер, а на столике рядом — пишущая машинка и стопка папок, одна из которых была открыта.

— Его арестовали в субботу вечером, — рассказывал Орделл. — За то, что пьяным вел машину, но они упорно «вешают» на него «незаконное ношение оружия». У него при себе был пистолет.

— Для такого десяти тысяч как будто многовато.

— К тому же он уже сидел как-то раз. А может быть им просто не понравилось, что он с Ямайки. Понимаете, что я имею в виду? Они боятся, что он может удариться в бега.

— Если он это сделает, то мне придется ехать на Ямайку за ним. Все расходы за ваш счет.

Это было уже довольно занятно, и тогда Орделл сказал:

— Думаете, вам удастся вытащить его оттуда? А потом посадить в самолет и доставить обратно?

— Я уже делал это и не раз. Так как его полное имя?

— Бьюмонт. Я знаю только это.

Макс Черри принялся вынимать из ящика своего стола какие-то бумаги. Теперь у него был вид напряженно думающего человека. Где это видано: человек вызывается отвалить такие деньги, а сам не знает даже фамилии того, за кого хочет просить? Орделлу доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие вызывать в окружающих повышенный интерес к своей персоне, а этот экземпляр — вы только посмотрите на него — упорно старался избегать каких бы то ни было расспросов.

— Вообще-то зачастую мне приходится прибегать к услугам людей, не имеющих на воле иных имен, кроме как что-нибудь типа Зулу, или Куджо, или просто Ва-ва. Их так назвала улица. А знаете, как меня иногда называют в тех кругах? Для них я «Белая булка» — это потому что я оказался самым светлым из них. Или просто «Булка», потому что так короче. Но я нисколько не обижаюсь. Ведь это все же не со зла… — Посмотрим, как ты к этому отнесешься.

Но Макс промолчал. Он снял трубку с телефона.

Орделл сидел, покуривая свою сигарету и глядя на то, как сидящий напротив него человек набирает номер, тыча пальцем в кнопки на корпусе телефонного аппарата. Когда на том конце провода сняли трубку, он попросил сначала соединить его с архивом, а затем спросил кого-то, не будут ли они столь любезны и не заглянут ли в регистрацию, где нужно найти карточку на задержанного по имени Бьюмонт, прибавив тут же что ему кажется, что это фамилия, хотя он в этом не очень уверен. Нужно проверить всех поступивших вечером в субботу. Пришлось подождать ещё немного, прежде чем в конце концов ему удалось получить необходимую информацию и начать заносить данные в бланк, лежащий на столе перед ним, время от времени переспрашивая и задавая вопросы. Когда дело было сделано, он положил трубку и объявил:

— Бьюмонт Ливингстон.

— Ливингстон, значит?

— И у него ещё предыдущий срок не вышел, — продолжал Макс Черри. — Он отсидел девять месяцев, а теперь считается условно освобожденным и взятым на поруки. Был осужден за ношение незарегистрированного оружия.

— Я бы на вашем месте не стал так шутить.

— Так что он совершил ещё одно правонарушение, отбывая хоть и условный, но все же срок. Теперь ему реально светит десять лет тюрьмы и плюс к тому срок за незаконное хранение оружия.

— Поверьте мне, он не таков, — сказал в ответ Орделл. Он затушил сигарету и бросил окурок в остатки кофе на дне кружки. — У Бьюмонта нет времени на отсидки.

Теперь взгляд Макса Черри снова был устремлен куда-то в пространство перед собой.

— А вы сами когда-нибудь попадали в тюрьму?

— Давным-давно, как-то по молодости довелось сиживать. Пустяковый срок в Огайо. Так, по мелочи: угон машин.

— Мне нужно записать ваше имя и адрес.

Орделл рассказал, что его зовут Орделл Робби, а затем ещё и назвал свое имя по буквам, когда собеседник попросил его об этом, а также сказал, где он в настоящее время живет.

— Вы родом с Ямайки? У вас нетипичное имя.

— Да вы что, я разве что, похож на кого нибудь из них? Вы слышали, как они говорят? Они же разговаривают друг с другом на своей тарабарщине, что можно подумать, что это совершенно другой язык. Нет, приятель, я афро-американец. Вообще-то раньше я уже был и ниггером, и ублюдком, и черномазым, но теперь меня полагается называть афро-американцем. А вы кто? Еврей, что ли, а?

— Если вы афро-американец, то тогда, полагаю, я франко-американец, — ответил Макс Черри. — И, наверное, не без некоторой примеси кровей нью-орлеанских креолов.[1] — Теперь он перебирал разложенные перед ним на столе бумаги в поиске нужных. — Вам необходимо заполнить письменное обязательство на явку в суд, договор о погашении ответственности, а также дать свою личную расписку… Это на тот случай, если Бьюмонт решит скрыться, и мне придется ехать на его поиски, то вы обязуетесь возместить мне понесенные в связи с этим расходы.

— Бьюмонт никуда не денется, — пообещал Орделл. — Вам придется придумать какой-нибудь другой способ для того, чтобы наварить на этом деле и загрести больше, чем полагающиеся лично вам десять процентов. Удивительно, что вы не стали требовать с меня двойную цену только за то, что он с Ямайки…

— Это противозаконно.

— Да, но тем не менее встречается сплошь и рядом. Так ведь? У вас свои профессиональные хитрости. Можно, к примеру, не возвратить залог. — Орделл встал и, подойдя к столу напротив, достал из спортивной сумки, купленной им ради такого случая в сувенирном киоске аэропорта, сверток с наличными — пачку потертых банкнот, перетянутых резинкой. — Сто раз по сто, — объявил Орделл, — и плюс к тому ещё десять в оплату ваших услуг. Надеюсь, все будет в порядке, а? Что мне ещё очень хотелось бы узнать, так это где вы собираетесь хранить мои деньги до тех пор, пока я не получу их назад? Вот в этом столе?

— В «Первом Юнион-банке» через улицу, — отозвался Макс Черри, сам тем временем освобождая пачку денег от стягивавших её тонких резинок. — Они будут положены там на доверительный счет.

— Так что вам удастся ещё кое-что подзаработать и на процентах, да? Я в этом не сомневался.

В ответ Макс не сказал ни «да», ни «нет» — он был занят пересчетом стодолларовых купюр. Когда все было пересчитано, и Орделл принялся подписывать разные бумаги, он спросил, не собирается ли он, Орделл, нанести визит в тюрьму вместе с ним. Орделл оторвался от бланков, и ненадолго задумался, прежде, чем отрицательно покачать головой.

— Вообще-то не хотелось бы. Передайте Бьюмонту, что я сам с ним свяжусь. — Орделл принялся застегивать свою двубортную спортивную куртку яркого канареечного цвета, надетую поверх черной футболки, к которой очень подходили и спортивные брюки из черного шелка, надетые им сегодня. Ему не терпелось поскорее узнать, какого все-таки роста был Макс Черри, поэтому он сказал: — С вами весьма приятно иметь дело, — и протянул руку, однако не подходя к столу вплотную. Макс Черри поднялся со стула, и оказалось что в нем шесть с лишним футов росту, и он даже на какую-то малость повыше Орделла. Хозяин офиса кивнул и остался стоять, ожидая ухода посетителя.

Тогда Орделл снова заговорил:

— А вы знаете, почему я решил обратиться именно к вам, а не куда-нибудь еще? Просто в данное время у вас работает один из моих друзей.

— Вы имеете в виду Уинстона?

— Нет, другого парня. Его зовут Луис Гара. Это один из моих белых друзей, — пояснил Орделл и улыбнулся.

Макс Черри, по-видимому, вовсе не был склонен радоваться такому заявлению. Вместо этого он сказал:

— Я его что-то сегодня ещё не видел.

— Ну что вы, ничего страшного, я его как-нибудь в другой раз застану, — и, подхватив сумку, Орделл направился к двери. На пороге он остановился и оглянулся. — У меня есть к вам ещё один вопрос. А что если — просто вдруг подумалось — что если Бьюмонт до суда вдруг попадет под машину, или случится ещё что-нибудь, и он умрет? Ведь тогда я получу деньги назад, не так ли?

* * *

Судя по тому, как это было сказано, он знал наверняка, что сможет получить деньги назад. Этот парень из тех, кто умеет держать себя в руках, превзнемогая нестерпимое желание покрасоваться перед посторонним человеком. Он прекрасно знает механизм действия системы, а также и то, что центральная окружная тюрьма носит название «Ган-Клаб», получив его по названию дороги, близ которой она и была выстроена. Он сидел в тюрьме, знал Луиса Гара, и уехал отсюда на «Мерседесе» с опускающимся верхом. Что ещё желаете знать? Орделл Робби. Максу показалось странным, что он до сих пор ничего не слышал о нем. Подумав об этом, он отошел от витрины и возвратился обратно в свой кабинет, собираясь заполнить соответствующие бумаги, необходимые для оформления поручения.

Итак, документ номер один — доверенность. Макс вставил лист в пишущую машинку и задумался, мысленно возвращаясь к своей проблеме. Она всплывала перед ним каждый раз, когда ему приходилось заполнять документы на бланках «Общества взаимопомощи Глэдиса».

Доверенность удостоверяла тот факт, что Макс Черри являлся уполномоченным представителем страховой компании по делу Бьюмонта Ливингстона. В соответствии с этим выходило, что страховая компания получала одну треть из десятипроцентного вознаграждения и одна треть с этой суммы вкладывалась ею в фонд покрытия убытков.

Если представить, что Макс выписывал бы залоговых поручительств хотя бы на пятьдесят тысяч долларов в неделю, то ему с этих денег причиталось бы пять тысяч с вычетом расходов и той одной трети, которая отходила к «Обществу взаимопомощи» в Майами. Работа нудная, но деньги за неё можно было выручить неплохие.

Но хуже всего было то, что после того, как он пробыл на посту представителя компании уже девятнадцать лет, добросовестно все это время исполняя свои обязанности, и не получив ни единого нарекания ни у одной из сторон, в компании целиком сменилось руководство, и на смену прежним директорам пришли новые ребята, не гнушавшиеся связями с организованной преступностью. В этом Макс был уверен. Они даже к нему в офис подсадили одного из своих людей — того самого Луиса Гара, приятеля Орделла Робби. «В помощь вам, — этот бандит из „Общества Глэдиса“ прямо так ему и сказал, хотя сам ни черта не разбирался в деле. — Будет заниматься розыском по крупным поручительствам, выданным за торговцев наркотой».

— Эти люди ударяются в бега сразу же как только их выпускают на поруки, — втолковывал ему Макс.

— Ну и что? — невозмутимо ответствовал тот. — Страховая премия все равно останется у нас.

— Но я никогда не ручаюсь за людей, если заведомо знаю, что они не выполнят договоренностей.

— Если кто-то из них и не пожелает затем объявиться в суде, то это их личное дело, — последовал ответ.

— А мое дело в том, чтобы решать, за кого можно поручиться, а за кого нет, — ответил ему на это Макс.

Тогда парень из конторы Глэдиса сказал ему: «У вас проблемы с личностной оценкой», — и приставил к нему Луиса, этого законченного головореза, грабителя банков, к тому же только что вышедшего на волю из тюрьмы, который теперь с утра до вечера ошивался в офисе.

* * *

Макс все ещё был занят бумагами, когда в помещение конторы вошел Уинстон Вилли Пауэлл, поручитель с опытом и лицензией. Это был невысокого роста, плотного телосложения человек, обрамленное черной бородой лицо которого казалось столь темным, что его черты можно было рассмотреть лишь с большим трудом. Макс проводил его долгим взглядом, наблюдая за тем, как, усевшись за стол напротив, тот открыл ключом верхний правый ящик, вынул из него пистолет, и лишь после этого впервые за все это время посмотрел в его сторону.

— Нужно будет зайти за тем взломщиком-пуэрториканцем. Видите ли, возомнил себя этаким Зорро. Вроде это он у себя дома развесил сабли на стене? Для начала водил за нос инспектора, которой пришлось его блюсти; у неё к нему якобы имелись какие-то ещё притязания; мы, значит, поручились за него, а затем он не соизволил явиться в суд на слушание своего дела. Я звонил в департамент полиции Делрей, хотел на всякий случай предупредить, что, возможно, мне понадобится подкрепление — смотря как будут складываться обстоятельства. А они мне в ответ: «Это ваши трудности». Им просто неохота связываться с теми его бабами, что там живут вместе с ним. Его психопатки выцарапают глаза любому, кто только осмелится тронуть Зорро хотя бы пальцем.

— Тебе нужна помощь? Возьми с собой Луиса.

— Нет уж. Лучше уж я сам, — раздраженно отказался Уинстон, засовывая пистолет за пояс и прикрывая его сверху футболкой. — Кого это ещё ты записываешь?

— Сокрытие оружия. Десять тысяч.

— Многовато будет.

— Но только не для Бьюмонта Ливингстона. Он уже как-то раз до этого попадался на автоматах.

— Бьюмонт — если он с Ямайки, то наверняка тут же постарается подорвать отсюда.

— А вот один господин, отрекомендовавшийся «афро-американцем» и внесший деньги за него, клянется и божится, что он этого не сделает.

— Кто он? Мы его знаем?

— Орделл Робби, — ответил Макс и сделал небольшую паузу.

Уинстон лишь покачал головой.

— А где он живет?

— На Тридцать первой, как раз на выезде с Гринвуд. Ты знаешь, что́ это за район? Там все уже давно схвачено и повязано. Там люди вынуждены ставить себе решетки на окна.

— Если хочешь, я его проверю.

— Он знаком с Луисом. Они старые приятели.

— Тогда жди подвоха, — сказал Уинстон. — Где живет этот Бьюмонт?

— На Ривьера-Бич. Ничего особенного. Так себе, обыкновенная «шестерка», не более, но мистер Робби настолько им дорожит, что даже готов выложить за него десять тысяч.

— Мечтает выдернуть его оттуда, прежде, чем полицейские припрут того к стенке и он расколется. Я могу заняться им, когда повезу Зорро.

— Не стоит. Мне самому все равно туда ехать. Нужно доставить Регги.

— Снова не явился на слушание? Вот красавец!

— Говорит, что у дорогой мамочки был день рождения, и он забыл.

— А ты и уши развесил и сразу же поверил. Готов поклясться, временами ты начинаешь относиться к ним, как если бы они были совершенно обычными людьми, ничем не отличающимися от всех остальных.

— Мне очень отрадно, что мы с тобой заговорили об этом именно сейчас, — сказал Макс.

— Ну да, но только лично меня такое твое поведение совсем не радует, — недовольно продолжал Уинстон, — и нечего здесь умничать. Как будто ничего не способно вывести тебя из себя. И даже господин Луис Гара, отнимающий у тебя столько времени, совершенно не действует тебе на нервы.

— Нет, это не так. Луис действует мне на нервы, — спокойно сказал Макс.

— Ну тогда дай ему под зад коленом и запри дверь. А потом позвони в эту вонючую страховую компанию и поставить их в известность, что между вами все кончено. Иначе они сожрут тебя с дерьмом или столкнут лбами с властями штата, и ты сам это знаешь не хуже меня.

— Да, знаю, — не стал возражать Макс, снова склоняясь над пишущей машинкой.

— Послушайся дружеского совета. Все, что от тебя требуется в данное время, так это прекратить оформлять их поручительства.

— Ты хочешь сказать, отойти от дел.

— На какое-то время. А что здесь такого?

— Если ты за последнее время так и не удосужился заглянуть в отчеты нашей конторы, — сказал Макс, — то осмелюсь тебе напомнить, по ним у нас проходит ещё почти миллион баксов.

— Но это ещё совсем не означает, что именно поэтому ты обязан здесь работать. Как-нибудь выкрутишься. Но зато потом, когда по конторским книгам уже ничего не будет проходить, ты как нормальный человек сможешь начать новую жизнь.

— Но как и всем нормальным людям, мне ещё приходится оплачивать счета.

— Правильно, но ты и с этим справишься, если захочешь; было бы желание. Лично я считаю, что ты уже устал от этого бизнеса.

— И снова ты прав, — согласился Макс, чувствуя усталость от самого этого их разговора.

— Но сам ты не видишь выхода из сложившейся ситуации, а поэтому продолжаешь вести себя так, как будто тебе ни до чего нет дела.

Макс не стал возражать. Как-никак, а вот уже целых девять лет они работают вместе. Уинстон хорошо знал его. В кабинете воцарилось молчание, а затем Уинстон сказал:

— А как успехи у Рене? — он явно решил подобраться к нему с другой стороны. — Все получается?

— Тебя интересует, оплачиваю ли я ещё её счета?

— Если не хочешь, можешь мне ничего не рассказывать.

— Нет, отчего же, — запротестовал Макс, переставая стучать на машинке. — Вот самый последний прикол. Я захожу в контору, я только что возвратился от судьи, с которым у меня был разговор о Регги, она звонит.

Он на мгновение замолчал, в то время как Уинстон поудобнее устроился за столом, и теперь выжидательно смотрел на него, приготовившись слушать.

— Она в галерее. Она чего-то там заказала — горшки какие-то, что ли — а когда приехал курьер с товаром, то ей тут же понадобилось получить с меня восемьсот двадцать долларов. Целых восемьсот двадцать.

— А что из себя представляют эти «горшки»?

— А я-то почем знаю? Единственное, чего она хотела добиться от меня, так это чтобы я бросил бы к чертовой матери все свои дела и лично доставил бы ей чек.

Уинстон оставался неподвижно сидеть, втянув голову в плечи и продолжая пристально разглядывать его.

— За эти самые горшки, надо полагать.

— Я тогда сказал ей: «Рене, я очень занят. У меня срочная работа. Я стараюсь спасти от тюрьмы одного молодого человека. Ему реально светит срок в целых десять лет, и теперь я должен дождаться звонка от него». Короче, я пытался объяснить ей все по-хорошему. И ты знаешь, что она мне ответила на это? Она заявила: «Ну, знаешь ли, я тоже работаю».

Уинстон как будто еле заметно усмехнулся.

— Как-то раз мне довелось побывать там. Рене сделала вид, что она меня не признает и в упор не видит, хотя кроме меня там больше совсем никого не было.

— И я о том же, — подхватил Макс. — Она говорит, что работает — но вот только каким образом? Туда же никто не ходит — и не придет, пока она не выставит вино и закуску. Улавливаешь мою мысль? Как будто бы для выставки, но только на самом деле никакой это не вернисаж, а просто сходка любителей пожрать за чужой счет. Видел бы ты рожи эти бродяг — такое впечатление, что они ночуют в картонных коробках где-нибудь под мостом. Они сжирают все до последней крошки, не оставляют после себя ни капли выпивки… А ты знаешь, кем они оказываются на самом деле? Оказывается, все они художники и их богемное окружение. Среди них я даже узнавал кое-кого из тех, кого собственноручно вытаскивал из-за решетки. Рене же держится так, как будто она сказочный Питер Пэн — она даже волосы подстригла покороче — а все эти ублюдки — её Потерянные Мальчики из той же сказки. Но когда все сожрано, гости расходятся, а ни одной её чертовой картины так и не продано.

— Судя по тому, что ты мне тут сейчас наговорил, ты до сих пор продолжаешь потакать её прихотям, — вслух сделал вывод Уинстон.

— В данное время она связалась с каким-то кубинцем. Его зовут Дэвид. То есть, я хотел сказать Давид. Она считает его чрезвычайно одаренным, и все твердит, что очень скоро о его таланте заговорят все. Но так как этого покуда ещё не случилось, парень подрабатывает в ресторане «Чак и Гарольдз» — убирает грязную посуду со столов.

— Знаешь, чего я никак не могу взять в толк, — заговорил Уинстон, — так этого того, как ты, здоровый мужик, допускаешь до того, чтобы какая-то там баба, эта фитюлька, возила бы тебя вот так мордой по столу. Твоя беда в том, что ты пытаешься относиться к ней по-человечески, так же, как и к тем недоношенным подонкам, с которыми нам с тобой приходится иметь дело. Они самозабвенно запудривают тебе мозги, а ты всему веришь. Так, на моих глазах ты сначала связываешься с каким-нибудь негодяем и горьким пьяницей, который при первой же возможности пускается в бега, ты же его за это просто слегка журишь, а потом берешь за ручку и приводишь обратно. Ты понимаешь, к чему это я говорю? А почему бы тебе все же не поставить свою бабу перед выбором: или она начинает сама оплачивать свои счета, или же ты с ней разведешься. Или пойди ещё дальше и разведись с ней безо всяких условий и оговорок. Вы ведь все равно не живете вместе. Какой тебе прок от того, что ты женат? Никакого. Разве я не прав? Хотя, может быть ты до сих пор ещё время от времени залезаешь к ней в койку…

— Когда живешь отдельно, — сказал Макс, — это вовсе не обязательно. Самому не хочется.

— Ну, я все же надеюсь, что у тебя не возникает проблем с женщинами. Интересно, а как она обходится без тебя? Развлекается с этим уборщиком-кубинцем, Давидом? Если так оно и есть, то это может послужить замечательным основанием для развода. Подлови её на этом, когда в следующий раз начнет выступать.

— Ты начинаешь переходить на личности, — заметил Макс.

Уинстон был как будто откровенно поражен этим замечанием.

— Послушай, мы ведь все это время не говорили больше ни о чем другом, как исключительно о личном. Именно неурядицы в личной жизни выбивают тебя из колеи, одна проблема порождает другую. Рене крепко взяла тебя за яйца, а если так будет продолжаться и впредь, то у тебя никогда не хватит духу и смелости отделаться от страховой компании. Все свои деньги ты угрохал на её дурацкую лавку с картинами, оплачиваешь за неё бесконечные счета; хотя мог бы запросто удалиться на какое-то время от дел и безбедно существовать, пока не подвернулось бы удобного случая начать бизнес заново, выбрав себе в партнеры какую-нибудь страховую компанию почище. И ты сам прекрасно знаешь, что я прав, а поэтому я замолкаю и не скажу больше ни слова.

— Хорошо, — сказал Макс. Он снова склонился над пишущей машинкой, в которую был вставлен листок бланка доверенности.

— Ты отвез ей чек, который она хотела заполучить с тебя?

— Нет. Не стал.

— Она больше не звонила?

— Пока ещё нет.

— Она расплакалась и закатила истерику, как это с ней обычно случается?

— Она бросила трубку, — ответил Макс. — Послушай, мне нужно закончить вот это и уходить.

— Тогда не смею тебе больше мешать.

Макс снова принялся печатать на машинке.

Он слышал, как Уинстон вдруг выругался вслух: «Черт, мать твою…», — и взглянув в его сторону, увидел, что тот стоит у своего стола, держа в руке кружку для кофе.

— Этот ублюдочный Луис… ты видишь, что он устроил? Бросил мне в кружку бычок от сигареты. С каким удовольствием я врезал бы ему по морде, чтоб неповадно было…

Макс снова вернулся к заполнению доверенности, отпечатанной на бланке «Общества взаимопомощи Глэдиса».

— Я вполне разделяю твои чувства, — вздохнул он в ответ. — Но горбатого могила исправит, а уж коль скоро дорогу тебе переходит не просто бывший бандит, но ещё при этом трижды неудачник, то, как говорится, его остается только убить.

Загрузка...