Ромовый пунш

Глава 5

Луис Гара мог вполне сойти за приличного человека. Бывший бандит с большими возможностями. По мнению Макса, в этом смысле действия Луиса в амплуа банковского грабителя можно было считать наиболее показательными.

Луис рассказывал, что он просто протягивал кассиру записку со следующим текстом: «Спокойно. Это ограбление. Быстро выкладывай все полтинники и стольники. Что делать дальше, скажу потом». Луис сказал, что текст послания был им напечатан на пишущей машинке в магазине канцтоваров, а затем он ещё сделал с этого листа несколько копий. Тогда Макс поинтересовался количеством копий, сделав это не из праздного любопытства, а желая узнать, насколько оптимистично начинающий грабитель был настроен относительно своего будущего. «Двадцать на первое время, — ответил ему на это Луис. — А в случае чего всегда можно было наснимать дополнительных экземпляров». Первые семь банков дались ему без особого труда, причем суммарная выручка составила всего немногим больше двадцати тысяч наличными. Он с горечью заметил, что некоторые ошибочно полагают, как будто бы банк это всегда золотое дно. Вовсе нет, к тому же те грабители, с которыми ему позднее довелось встретиться в тюрьме, по большей части оказывались дилетантами и к тому же ещё законченными придурками. «На следующем банке я взял тысячу семьсот долларов разными купюрами и в придачу к ним кассир протянул мне ещё пятьсот долларов в пачке, которую мне ни за что не следовало брать. Это была самовзрывающаяся пачка, начиненная красителем, которая взрывается, когда её выносят из банка. Стоило мне только выйти на улицу, как она, разумеется, взорвалась, и я с ног до головы оказался в этой красной краске. Но в тот раз мне все же удалось уйти». Макс спросил, можно ли отмыть краситель, на что Луис ответил: «В общем-то, да, смыть его можно, но только, видно, над некоторыми банкнотами я поработал недостаточно, и они остались такого розоватого оттенка». А если человек пытается расплатиться где-нибудь розовой двадцаткой — чего мне ни в коем случае делать не стоило — то всем сразу же становится ясно, отчего это она вдруг покраснела. Я опомниться не успел, как на пороге моего дома уже стояли полицейские. Мне дали восемь лет, из которых я отсидел сорок восемь месяцев. Потом вернулся в Майами, где меня арестовали по подложному обвинению, за то что якобы я расплачивался найденной мной чужой кредитной карточкой. За то время, пока я был условно освобожден, один банк я взять все-таки успел, и мне пришлось бы отсиживать ещё два с половиной года за то что не выдержал испытательного срока, но судья оказался хорошим парнем. Он принял во внимание то время, что я реально уже отсидел.

Как же так? Так спокойно и разумно рассуждать, и в то же время быть уличенным в преступлении и отправиться на отсидку.

Он рассказывал, что работал в автомастерских в тюрьме штата Флорида, говорил также, что в тюремной столовой кормили неплохо, и что там он сдружился со своим соседом по камере, который был несколько старше его, раньше жил в Майами, а в тюрьму угодил за то, что прикончил собственную жену. По рассказам сокамерника выходило, что с некоторых пор она только и делала, что постоянно пилила и изводила его своим нытьем, чем наконец окончательно вывела того из себя.

«И как же он это сделал?» — поинтересовался Макс. Еще раньше звонила Рене, и ему пришлось выслушивать её нотации в течение целых двадцати минут, прежде, чем удалось наконец отделаться от неё и положить трубку.

Луис ответил, что тот задушил жену подушкой. «Он схватил подушку. „Да заткнешься ты или нет?“ Она начала верещать, тогда он прижал подушку ей к лицу, а через какое-то время снял её. „Так ты заткнешься наконец?“ Но нет, она продолжала вякать до тех пор, пока наконец, он в очередной раз снял подушку, а она уже заткнулась навсегда».

Макс был уверен, что такое вполне возможно. Стоит человеку в какое-то мгновение потерять контроль над собой, и дело сделано. Но что его действительно беспокоило, так это то, что на счету Луиса был далеко не один проступок. Угоны автомобилей в Огайо, разбойное нападение в Техасе, мошенничество и ограбление банков здесь, во Флориде. Луису было сорок семь лет, у него было волевое лицо, взгляд умудренного жизнью человека и темные вьющиеся волосы, в которых уже появилась седина; своему атлетическому сложению он был во многом обязан тюремным работам, где ему довольно много приходилось переносить тяжести. Те три числившиеся за ним проступка вычеркнули всего-навсего семь лет из его жизни, и что, по выражению самого же Луиса, он не много потерял. Вообще-то если быть более точным, то это было всего-навсего шесть лет и десять месяцев. Не правда ли, очень напоминает отношение к жизни оптимистически настроенного человека? К тому же Луис никогда ни на что не жаловался и не был злопамятен.

Его выдавали глаза.

Макс видел это. Его потухший взгляд, который хоть и как будто казался безжизненным, но в то же время ничего не оставлял без внимания. Оступившись трижды, уже невозможно просто выйти из тюрьмы, купить новый костюм и снова зажить жизнью обыкновенного, нормального человека. Сама жизнь меняет таких людей. Поэтому однажды Макс велел Уинстону:

— Ты присматривай за ним.

— Я знаю, что он за птица, — ответил на это ему Уинстон. Как-то раз Уинстон спросил у Луиса, не пробовал ли он когда-либо выяснять отношения с помощью кулаков. Луис сказал, что бывало иногда; но поступать так опрометчиво в отношении Уинстона он все же на всякий случай поостерегся бы.

— Он далеко не дурак, — заметил Макс.

— Рискнул бы только, — сказал Уинстон, — и я его так отделал бы, что на какое-то время он забыл бы дорогу сюда.

— Но он все равно добрался бы до тебя. Ты разве не знаешь, как это бывает? Разве его глаза не говорят тебе о том же?

Еще раньше Макс уже поставил в известность «Общество взаимопомощи Глэдиса», что ему не нужен помощник, тем более такой, как Луис; имея за плечами преступное прошлое, Луис уже никогда не сможет получить лицензию на занятие поручительской деятельностью. В ответ же парень из конторы посоветовал Максу «использовать его на тяжелых работах», например, заняться поиском тех, кто вовремя и добровольно не явился в суд. Так что Максу ничего не оставалось делать, как взять Луиса для помощи в крайних случаях, когда приходилось иметь дело с той категорией клиентов, от которых не оставалось ожидать ничего, кроме неприятностей. При себе у Луиса имелась только пара наручников, и ничего кроме них. Они не только никогда не позволяли ему вооружиться пистолетом, но и вообще держали от него подальше все оружие, что имелось в конторе: револьверы и никелированный «Моссберг 500» двенадцатого калибра с пистолетной рукояткой и лазерным прицелом. Все оружие хранилось в запертом на замок шкафу, стоявшем в кабинете для переговоров. И к тому же у Луиса не было даже собственного ключа от офиса.

В четверг, вернувшись в офис после обеда, Макс позволил Луису отправиться вместе с Уинстоном за Зорро — так звали пуэрториканца, промышлявшего грабежами, оказавшегося помимо всего прочего обладателем коллекции холодного оружия, под одной крышей с которым проживало несколько экспансивных родственниц. Несколько дней назад, когда Уинстон впервые отправился за ним, Зорро не оказалось дома.

Часы показывали десять минут четвертого, когда они вернулись обратно в контору.

Уинстон первым вошел в кабинет и молча кивнул Максу, а вслед за ним следовали Луис Гара и Орделл Робби, при этом Орделл радостно объявил на ходу:

— Я шел, чтобы повидаться с вами, и совершенно случайно столкнулся с Луисом на улице перед конторой. С вашего позволения, мы с ним сейчас выйдем на пару слов, а потом я хочу забрать у вас деньги, которые вы мне остались должны и буду просить вас оформить для меня ещё одно поручительство.

Макс оставался по-прежнему молча сидеть за столом.

Молчал также и Луис Гара. Войдя, он не произнес ни слова, и даже не взглянул на Макса, когда забирал с его стола кофейную чашку. Он призывно кивнул Орделлу, и тот проследовал за ним в комнату для переговоров. На ходу Орделл заговорил вполголоса: «Послушай, я ведь тебя уже обыскался…». Винстон проводил приятелей до двери и со злостью захлопнул её за ними.

Затем он напустился на Макса.

— Какого черта ты приставил его ко мне?

— Что? — недоуменно переспросил Макс, силясь понять, как это Луис самовольно забрал его собственную чашку, даже не удосужившись спросить при этом разрешения. И затем задал встречный вопрос: — А они что, действительно случайно встретились на улице?

Для Уинстона этот вопрос оказался полной неожиданностью.

— Кто? Ты об этих двоих? Да, наверное.

— Луис сам попросился пойти с тобой, — пожал плечами Макс.

— Но это было в первый и в последний раз.

— Странный он сегодня какой-то, не такой как обычно.

Уинстон подошел поближе к его столу.

— Ты взгляни вот на это, — сказал он, указывая себе на лицо. — Видишь царапины? — Затем он поднял руку, и стало заметно, что рукав его спортивной рубашки разорван и перепачкан в крови. — А вот это ты видел?

Макс подался вперед в своем кресле.

— Боже мой, что случилось?

— Я с самого начала сказал Луису, что разберусь со всем сам, а его беру с собой лишь на всякий случай, для прикрытия. А ещё я его заранее предупредил, чтобы ни в коем случае даже не пытался нацепить наручники на кубинца, пуэрториканца или ещё на кого-нибудь из им подобных, в присутствии их баб. Они не допустят этого, их мужское достоинство не позволит им стерпеть такое унижение. Поэтому сначала такого клиента нужно вывести из дома и дойти с ним до машины. Я ещё переспросил у Луиса: «Все запомнил?» А как же, конечно, он и сам все знает. Ну, приезжаем мы на место, Зорро впускает нас в дом. Для себя он уже знает, что ему придется идти, но все равно сначала для порядка ему надо поразводить руками, сказать, что он не при чем, что его, мол, подставили, и так далее. Так вот, Луис стоит здесь — ты действительно считаешь, что он какой-то не такой? И тут он смотрит на меня, вслух изрекает: «Дерьмо это все», хватает Зорро за руку и собирается надеть наручники. Ты бы видел, что тут началось! Жена Зорро, его две сестры тут же завопили и набросились на нас с кулаками. Они царапались как разъяренные кошки и верещали на всю округу. Из кухни выскочила его мать с огромным ножом в руке… Ты только глянь вот на это. — Уинстон приподнял изодранный рукав, под которым теперь стал виден окровавленный носовой платок, которым была перевязана рука. — А ты знаешь, что у Зорро, между прочим, целая стена увешана саблями? Он попытался выхватить одну из них, но Луис успел со всей силы огреть его кулаком, и продолжал бить до тех пор, пока я пытался защититься от старой ведьмы с её тесаком. Когда мы выбрались-таки на улицу, я сказал Луису: «Здорово ты вломил этому заморышу. Может быть теперь хочешь испытать это и на мне?» Я был вне себя от ярости, оттого, что этот ублюдок завалил все дело. А Луис в ответ только лениво взглянул в мою сторону и сказал в смысле того, что он подумает над этим и обязательно сообщит мне о своем решении. Он ещё никогда так не разговаривал со мной. Тебе показалось, что он сегодня не такой, как всегда? А я считаю, что возможно как раз сегодня он показал, каков он на самом деле.

Макс наблюдал за тем, как Уинстон принялся осторожно развязывать стягивавший руку носовой платок, чтобы взглянуть на рану.

— Зорро остался дома?

— Я понял, что взять его и обойтись при этом без жертв мне все равно не удастся. И тогда мы уехали.

— Я сам привезу его, — сказал Макс. — А тебе лучше заняться рукой.

— Все будет в порядке. Нужно будет наложить несколько швов. — Уинстон поднес руку в лицу и принюхался. — По-моему, до меня старая ведьма резала своим тесаком лук.

— У меня к вам образовалось ещё одно дельце, — сказал Орделл Максу. — Моя приятельница, работает стюардессой. Она как раз возвращалась из Фрипорта, когда её взяли. Послушайте, мне кажется вы могли бы использовать те десять тысяч, которые я вам давал для Бьюмонта и которые вы все равно должны были бы мне вернуть. Тем более что сегодня днем уже была назначена сумма залога: десять тысяч. Только за то, что она имела их при себе: всего лишь сорок два грамма. Даже меньше двух унций. Черт.

— За это полагается залог только в тысячу долларов, — заметил Макс.

— Они считают, что это хранение с целью распространения.

— Все равно этого слишком много.

— У неё при себе к тому же оказалось пятьдесят штук наличными, — сказал Орделл. — На слушании один коп из Департамента по борьбе с преступностью — молодой ещё совсем — так тот вообще хотел, чтобы залог был не меньше, чем на двадцать пять. Упирал на то, что риск слишком велик, что Джеки может пройти на самолет и улететь куда-нибудь. Она все же стюардесса. Вы ведь сами понимаете.

Они остались одни в кабинете. Уинстон отправился к врачу; Луис сказал Орделлу, что увидится с ним позже и тоже ушел, не сказав, куда. Орделл сидел за столом Уинстона. На нем была вся та же желтая куртка спортивного покроя, надетая поверх шелковой рубашки коричневого цвета. Макс обратил внимание на то, что на сей раз он пришел без спортивной сумки, видимо служившей ему мешком для переноски денег.

— Давайте сначала покончим с Бьюмонтом, — предложил он.

— Кто-то уже успел сделать это раньше нас, — Орделл сдержанно усмехнулся в ответ. — Ко мне из полиции приходили насчет этого. Наверное узнали, что это я внес за него залог. С вами полицейские уже тоже говорили?

Макс покачал головой.

— Какие ещё полицейские?

— С Ривьера-Бич. Какие-то следователи, но одеты как оборванцы. Женщину мою напугали, мою Шеронду. Она думала, что они собираются забрать меня. Я сказал, что никогда не был знаком с Бьюмонтом близко, и даже фамилию его узнал лишь всего пару дней назад. Тогда они спросили, почему я внес за него залог. А я рассказал, что его матушка всегда очень хорошо относилась к моей и заботилась о ней, когда я ещё только-только перевез её сюда. Они оставались подругами до самой маминой смерти. Замечательная женщина эта Розмари — так мать Бьюмонта зовут. Знаете, ведь вот как странно получается: сколько лет мы были знакомы с Розмари, а её фамилии я тоже не знал. Она потом вернулась на Ямайку, и наверное, до сих пор живет там. Так что оставьте деньги, что вы мне должны, у себя и употребите их на то, чтобы вызволить Джеки из-за решетки. Джеки Берк — вот её полное имя, такая симпатичная блондинка.

— А её матушка что для вас сделала? — поинтересовался Макс.

Орделл снова позволил себе улыбнуться в ответ.

— Послушайте, я считаю Джеки своей хорошей знакомой, я несколько раз встречался с ней во время полетов. А когда мои друзья оказываются в беде, то я делаю все от меня зависящее, лишь бы только вызволить их оттуда.

— А разве Бьюмонт не работал на вас?

Орделл отрицательно покачал головой.

— Полицейские тоже сначала думали точно так же, как вы. Я же просто сказал им, что, мол, послушайте, ребята, я же безработный, и как вообще я могу нанимать кого-то, чтобы на меня ещё работали? А теперь, когда я стану вносить залог за Джеки, ко мне, наверное, снова полицейские станут докапываться, как вы думаете? Станут расспрашивать, что она для меня делала и чего не делала, и не мне ли уж она те деньги везла…

— Ну а на самом деле как все было? — спросил Макс.

Орделл настороженно огляделся по сторонам, изобразив при этом рукой неопределенный жест.

— Надеюсь, я могу рассчитывать на то, что этот разговор останется исключительно между нами? Ведь адвокат не станет разглашать сведений, сообщенных ему конфиденциально клиентом?

Макс покачал головой.

— Сожалею, но моим клиентом вы сможете стать лишь когда угодите за решетку, и мне придется ходатайствовать, чтобы вас выпустили на поруки под залог.

— Вы говорите об этом так, как будто не исключаете, что это может случиться.

В ответ Макс лишь пожал плечами.

— Но если между нами нет — как у вас это принято называть — доверительности? Почему тогда я должен рассказывать вам что-то?

— Потому что вам очень хочется дать мне понять, что вы очень ловкий и изворотливый тип, — ответил Макс, — и что стюардесса должна была доставить те пятьдесят штук именно вам.

— С чего это вы взяли?

— А теперь вам хочется, чтобы я начал бы рассуждать о ваших поступках. Знаете, Орделл, я был бы склонен думать, что вы связаны с наркобизнесом, но меня смущает только то, что деньги почему-то идут в противоположном направлении. Я мог бы позвонить в канцелярию шерифа, чтобы вас и там проверили бы…

— Сколько угодно! Они станут проверять меня по своему компьютеру, но только, уверяю вас, не найдут ничего, кроме одного единственного упоминания о том давнишнем пустяковом деле в Огайо, о котором я вам уже говорил. И не исключено, что из-за всей своей незначительности оно уже больше среди их данных и вовсе не числится.

— Послушайте, Орделл, я и так уже знаю, что вы очень оборотистый молодой человек, и что теперь вы задались целью любой ценой добиться своего. Ну ладно, вы желаете внести ещё один залог, и сделать так, чтобы деньги, внесенные вами за Бьюмонта, были бы теперь приняты мной в оплату поручительства за стюардессу, а это в свою очередь предполагает некоторую бумажную работу. Для начала я должен получить свидетельство о смерти, чтобы представить его в суд, выписать квитанцию на возврат внесенной в залог суммы, а затем приниматься печатать новое ходатайство, договор о погашении ответственности…

— Это ваши проблемы, — перебил его Орделл. — Мои деньги у вас.

— Я просто перечисляю вам, что мне придется сделать, — сказал Макс. — От вас же требуется лишь — я повторяюсь на тот случай, если вы забыли — доплатить мне ещё тысячу баксов за то, что я буду этим заниматься.

— Да, конечно… Через пару дней у меня будет эта сумма, — согласился Орделл. — Но вы можете уже начинать работать, оформлять бумаги.

Макс откинулся в кресле.

— Через пару дней? Что ж, я вполне могу подождать.

— Послушайте, вы же меня знаете. Я исправно плачу.

— А что если с вами, не дай бог, что-нибудь случится до того, как вы успеете заплатить мне…

— Ничего со мной не произойдет. Я самый обыкновенный человек, живущий самой обыкновенной жизнью.

— А вдруг вас застрелят? Бьюмонта-то убили…

Орделл покачал головой.

— Деньги у меня есть. Я в них не нуждаюсь. Тысяча долларов — это же ничто.

— Да, тут вы совершенно правы. Это ничто, до тех пор, пока вы не положите их вот сюда, ко мне на стол.

— Послушайте, — заговорил Орделл, подаваясь вперед, опершись при этом руками о стол и в упор глядя в глаза Максу. — Эту интеллигентную женщину упекли за решетку и теперь она находится в Форте, в тюрьме, в обществе тех сучек, которых там содержат вместе с ней. Джеки провела под одной крышей с ними пока всего лишь одну ночь, а сегодня днем у неё состоялась первоначальная явка — все происходило в суде, что недалеко от тюрьмы «Ган-Клаб», я уверен вы знаете, где это. Она сидела, понурившись, опустив голову и глядя в пол. Меня она не видела — я оставался в задних рядах. Короче, вид у неё был неважный. Еще несколько дней, проведенных в тюрьме, могут просто-напросто убить её.

— Если её утонченная натура не может вынести предварительного заключения, — Макс тоже не отвел взгляда, — то как она собирается отсиживать положенный срок?

Орделл ещё какое-то время продолжал в упор разглядывать его. Он оторвал от стола одну руку, и сунув её за расстегнутый ворот шелковой рубашки, подцепил большим пальцем и вытащил наружу висевшую у него на шее массивную золотую цепочку.

— Вот за это я заплатил две с половиной тысячи.

— Я не ношу украшений, — отказался Макс.

Тогда Орделл выпустил из руки цепочку и сунул Максу под нос руку с часами.

— Настоящий «Ролекс». Взгляните сами. Это на все пять штук потянет, запросто. Ну давайте же, выпишите это чертово поручительство.

— У меня здесь не ломбард, — сказал Макс. — Можете пойти и загнать свои часы кому-нибудь, если вам так не терпится, а потом вернуться сюда с тысячей баксов. Это мое последнее слово.

— Да вы только посмотрите, — продолжал уговаривать Орделл, поворачивая руку, отчего золото часов поблескивало при свете ламп. — Ну, разве не прелесть?