На комполка страшно смотреть. Али Кули Мирза бледнеет, краснеет. Собрание шумит взволнованно и всё ещё недоверчиво.
— Сергей Петрович… В такой результат, согласитесь, поверить нелегко… Рассказы штабс-ротмистра больше напоминали похвальбу барона Мюнхгаузена…
Ванновский повышает голос, чтобы его слышали все собравшиеся.
— Господа, не участвуй я сам в допросе, я бы, вероятно, как и вы не поверил бы. Но факт остаётся фактом.
— А не может быть ошибки перевода? — хватается за последнюю соломинку Дараган.
— Нет. Мы несколько раз задавали этот вопрос пленному японцу, через нескольких переводчиков. Все ответы и переводы совпали. Мало того, из документов, бывших при пленном японце, следует, что из-за действий охотников Гордеева противник вынужден отложить на неопределённый срок своё наступление.
— Это просто чудо какое-то, — разводит руками опешивший НикНик.
— Это не чудо, господа. Это подвиг! — Али Кули Мирза поворачивается ко мне, — Николай Михалыч, приношу вам свои искренние извинения.
— Извинения приняты, господин полковник, — я рад, что персидский принц переменил своё мнение обо мне, всё-таки изначально у нас с ним выстраивались неплохие отношения, и я отношусь к нему с искренним уважением. — Но подвиг это не только мой, а и всех моих боевых товарищей. И все они до последнего казака и солдата заслуживают награды.
Полковник обнимает меня. Шамхалов искренне улыбается и с чувством трясёт мою руку.
— Полагаю, господин штабс-ротмистр полностью свободен от всяческих обвинений? — Ванновский обводит собрание внимательным взглядом.
— Разумеется, — спешит заверить его Дараган.
Хотя чувствуется, что уж НикНик с удовольствием вынес мне обвинительный вердикт. А ему-то чем я перешёл дорогу и где?
— Господа, предлагаю по возвращении барона Маннергейма в полк заслушать его и штабс-ротмистра Гордеева рассказы об их героическом рейде, — высказывается Шамхалов.
— Да, да! С обязательным разбором тактических схем их действий! — добавляет НикНик и поворачивается ко мне, — Вы же не откажетесь, господин штабс-ротмистр поделиться своими наработками и с остальными офицерами полка?
Чувствую какую-то подковырку в предложении Мирбаха. Но, да бог ему судья!
— С неизменным удовольствием, господа. Поделюсь всем, чем смогу.
Офицеры расходятся с ободрительным, в целом, ропотом. Тем не менее, отмечаю, что кучка недовольных благополучным для меня исходом офицеров группируется вокруг НикНика, и так все вместе покидают собрание.
В принципе, ожидаемо. Те, кто меня прежде считал выскочкой и белой вороной, только утвердились в своём мнении.
И всё равно немного грустно — как ни крути, это мои боевые товарищи…
Меня окликают.
— Николай Михалыч, на пару слов тет-а-тет.
Чувствую, что Ванновский что-то припас в рукаве.
— Разумеется.
Он поворачивается к комполка:
— Мы сможем воспользоваться вашим кабинетом?
— Отчего нет? Буду польщён.
Следуем в штаб. Комэск с нами, старается держаться рядом со мной. Но в кабинет командира полка не идёт, его не приглашали. Шамхалов остаётся ждать в приёмной, благо ординарец полковника предлагает ему стакан крепкого чая и какие-то бутерброды.
Невольно сглатываю слюну — после суда тоже сильно проголодался.
— Господин полковник, у вас найдётся, чем промочить горло? — Ванновский сходу берёт быка за рога.
Али Кули Мирза кивает, роется в походном погребце, достаёт из него бутылку «Шустовского». Разливает по рюмкам.
— За победу русского оружия, — чокаемся и выпиваем.
Ах!.. Хорошо… Прямо огонь по жилам, горячий ком падает в желудок и раскрывается там мягким хмельным толчком, мозг словно укутывается ласковым невесомым пуховым одеялом… от всех бед и треволнений этого мира.
— Николай Михалыч, а взялись бы вы на основе вашего опыта командования отрядом охотников и проведённых в тылу врага операций написать нечто вроде… руководства по…
— Разведывательно-диверсионному делу?
— Ди-вер-си-онному… — Ванновский катает слово на языке, словно добрый глоток «шустовского». — Пётр Великий ещё в семьсот первом году создал под новый армейский артикул — корволант — летучий отряд из конницы, пехоты, следующей на лошадях, и лёгкой артиллерии, действующий в тылу противника без обозов, выполняя стратегические задачи.
— Мне с первым российским императором не ровняться, но что смогу, то сделаю.
— Отлично. Надеюсь, недели вам хватит.
Скрепляем договор крепким рукопожатием.
В расположение возвращаюсь чуть навеселе после рюмки коньяка, и на позитиве. Пытаюсь формулировать в голове будущее руководство. Мысли тесниться, забегая друг за друга, не хотят выстраиваться в нужный ранжир.
Расположение встретило меня настороженной внимательной, даже тревожной тишиной. Бойцы замерли с невысказанным вопросом на лицах.
— Всё нормально, братцы. Мы все признаны героями.
— Ура!!! — несётся над палатками.
— Качать господина штабс-ротмистра! — Это из Будённого прёт энтузиазм.
Несколько минут борюсь с собственным вестибулярным аппаратом, взлетая вверх и вниз на руках своих бойцов.
— Да отпустите же, черти! Укачаете! — кричу им на очередном взлёте вверх.
Бережно ставят на землю и оправляют сбившуюся форму. Кузьма обтряхивает от пыли и подаёт слетевшую фуражку.
— Вашбродь, — Бубнов расправляет согнутым пальцем усы. — Не побрезгуйте выпить с нами. От чистого сердца, от всего обчества.
Старший унтер протягивает мне стопку водки. В руках у остальных весело булькают фляги и кружки.
Эх… пошла неуставщина и панибратство. Тут главное, если не можешь помешать безобразию, возглавь его и направь в пристойное русло. Без ущерба для интересов службы и дисциплины.
Утреннее пробуждение приходит вместе с жутким похмельем.
В глаза, словно песок насыпали, во рту одновременно пустыни Кара-Кум и Кызыл-Кум, голову стягивают тугие обручи пульсирующей боли. Ох, до чего же хреново… Как же так я умудрился вчера так нахреначиться дешёвой китайской водкой маотай в компании своих друзей и подчинённых?
Пытаюсь пошевелить языком, но даже разлепить пересохшие губы почти невозможное усилие. Изо рта вырывается не то стон, не то хрип.
— Гх-р-з-узьм-м-м-а-а-а!..
Глаза не разлепить, но по звуку шагов понимаю, что Скоробут склонился надо мной и пытается понять, что нашему благородию надо.
— Вашбродь, вам бы ещё полежать… Я сейчас тряпочку холодную на лобик…
— Гхр-з-п-и-и-ть… води-и-и-цы…
— Вашбродь, не надо водицы вам… Я сейчас… мигом.
— С-с-с-тоять!!!
Нечеловеческих усилий стоит принять полувертикальное положение и сесть на постели, привалившись к стене. Я сейчас, словно Вий — Поднимите мне веки!..
Ещё одно нечеловеческое усилие и открываю глаза.
Мамочка! Лучше бы я этого не делал. Такое ощущение, что перед лицом рванула световая граната.
На второй раз прошло с менее катастрофичными результатами. Светлые и тёмные пятна плавают передом мной, складываясь в фигуру моего дорогого денщика.
Скоробут мочит тряпку в плошке с водой, выжимает её, но я оказываюсь быстрее — выхватываю плошку у него из-под рук и опрокидываю в жаждущую глотку.
— А-а-а!!! — какое блаженство.
Вода орошает иссохшие горло и пищевод, прокатывается в желудок. Мать моя женщина! Что такое — новая волна опьянения накатывает на мозг и отключает меня.
Густая липкая пьяная пелена медленно смывается из моей головы. Отступает боль и жажда. Стремительно трезвею. Уже без всяких нежелательных спецэффектов открываю глаза.
Лукашин-старший, нашёптывая что-то, совершает пассы своими пальцами вокруг моей многострадальной головы. Я раздет до чистого исподнего и лежу на койке, укрытый одеялом, на голове прохладный компресс, характерник приводит меня в норму после попойки и последовавшего за ней похмельного отходняка.
Минут через пять я смог ясно мыслить. Минут через десять — в состоянии встать без бунта вестибулярного аппарата -головокружения и подступающих позывов освободить желудок.
— Вы, господин штабс-ротмистр, впредь, аккуратнее с местной рыгаловкой. Коварная, зараза. Стоит добавить простой водички на старые дрожжи, тут же по башке шибает, как обухом.
— Спасибо, Тимофей. Давай-ка для закрепления эффекта…
Следующий час мы с братьями Лукашиными исходим семью потами на полосе препятствий и в рукопашном спарринге: с шашками, с шашками и кинжалами, с одними кинжалами, с винтовками со штыками и просто с голыми руками.
К концу тренировки одежду можно хоть выжимать, в мышцах приятная усталость и в организме никакого остатка недавнего похмельного состояния.
До обеда успеваю зайти с Будённым к местным мастерам: кузнецу и плотнику с очередным заказом — восстановить сожжённые в окружении тачанки. Обещаю заплатить по окончании работ, выдаю аванс — пока из своих (набежало денежное довольствие во время нашего рейда), но неплохо бы возместить из казённых, я же не олигарх какой — спонсировать министерство обороны местной Российской империи.
Оставляю Будённого втолковывать мастерам детали заказа, но перед этим отзываю в сторону на пару слов.
— Семён, ты как насчёт перед господами офицерами выступить с разъяснениями тактики действия тачанками как в качестве средства мобильной огневой поддержки пехоты, так и самостоятельного мобильного пулеметного подразделения.
Вижу недоумённый взгляд Будённого и поясняю проще:
— Короче, надо расписать как и при каких случаях необходимо использовать тачанки, в чём их преимущество!
Семён Михалыч задумчиво крутит усы.
— Боязно, вашбродь…
— Лучше тебя с Жалдыриным их возможностей всё равно пока никто не знает. Плох тот казак, который не мечтает стать атаманом.
Хлопаю ободрительно будущего маршала по плечу.
— Ты набросай на бумаге мысли в связанном порядке, покажи мне — вместе покумекаем.
— Так ведь, не силён я в грамоте, Николай Михалыч… — Будённый скребёт пальцами в затылке.
Вот ведь… и как я мог забыть. Российская империя тут, хоть и с домовыми, и мавками, но похоже, с теми же проблемами, что и в мом мире. Грамотность здесь на уровне двадцати процентов. Среди женщин неграмотных больше, чем среди мужчин. Среди бедноты неграмотность — норма жизни.
— Ты неграмотный?
— Грамотный. Выучился у приказчика. Батя денег задолжал много одному купцу. Выбор был: либо коня продать, либо меня к купцу в кабалу, в смысле, в услужение, отдать. А в казачьем хозяйстве как без коня? Я и вызвался к купцу идти в счёт долга. Днём работал в лаве, а по ночам грамоту осваивал.
— А спать?
— Водой обливался холодной или коленками на угли становился. Сон, как рукой снимало.
Меня аж передёрнуло, как себе представил.
— Так, а что же тогда?
— Дык робею перед образованными. Вы, вот, в училищах обучались, языки иностранные превозмогли.
— Хочешь, займёмся с тобой английским? Только он у меня больше в американском варианте.
— Хочу, вашбродь.
— Вот и договорились. Придёшь с первыми намётками по тачанкам и займёмся.
Так, теперь придётся ещё и Бубнова напрячь.
— Савельич, сколько у нас в команде грамотных, и насколько?
— Озадачили вы меня, вашбродь, — леший старший унтер задумчиво морщит лоб. — Узнаю.
— Сам-то грамотный?
— Читаю, пишу. Правда, с мудрёными словами не так, чтобы очень.
— К вечеру представь мне список грамотных и неграмотных в подразделении. С указанием степени грамотности.
— Будет сделано.
— Я к командиру эскадрона. Ты — за старшего.
По пути к Шамхалову в седле предаюсь досужим размышлениям.
Мы с казаками не раз беседовали о возможностях тачанок. Не будь эти средства передвижения такими конструктивно хлипкими, можно было бы попробовать использовать их для стрельбы и лёгкой артиллерией — но даже отдачи небольшой горной пушки деревянная, по преимуществу, конструкция тачанки не выдержит. Тут нужна более надёжная конструкция…
Автомобиль? Здешние автомобили и по дорогам пока передвигаются не слишком быстро, а уж на бездорожье… да обшитые металлическими листами хотя бы для защиты от пуль…
Трактора? Где их тут в Маньчжурии найдёшь, если и в Европейской России их можно пересчитать по пальцам? А если взглянуть на проблему с другой точки зрения?
Компактное, не тяжёлое, но мощное вооружение, не обладающее сокрушительной отдачей? Миномёты и ракеты?
Шамхалов мне искренне рад.
— Готовьтесь, Николай Михалыч, принимать пополнение. В бригаде принято решение сформировать из вашей команды охотников полноценный эскадрон специального назначения. Так что, в подчинённых моих вы дохаживаете последние дни.
Вот это новость так новость.
— Арслан Газизович, признаться, удивлён…
— Это после ваших-то подвигов в тылу у японцев? — Комэск смеётся и достаёт бутылку с тёмно-янтарной жидкостью без каких-либо пояснительных наклеек. — Предлагаю спрыснуть ваше назначение.
При одном взгляде на спиртное вспоминаю хмурое сегодняшнее утро и непроизвольно морщусь.
— Что-то не так?
Рассказываю без особых, впрочем, подробностей, про вчерашнее происшествие с китайской гаоляновой водкой.
— Николай Михалыч, как вы могли подумать, что я предложу вам какой-то шмурдяк? Коньяк домашний с дедовских виноградников. В бочки его залили в год, когда я стал юнкером в военном училище. Так что за выдержку можно не беспокоиться.
Князь разливает коньяк по крохотным серебряным стопочкам.
— Ваше здоровье, господин штабс-ротмистр. Вы были отличным взводным, надеюсь, будете столь же прекрасным эскадронным.
— Буду стараться, Арслан Газизович.
— И маленький совет — чтобы вы не пили, всегда выпивайте последней добрую порцию коньяка. Похмелья не будет. Так говорит мой дед.
— Князь, я, собственно, к вам за советом, — излагаю Шамхалову историю с сожжёнными в японском тылу тачанками и необходимостью финансировать их восстановление.
Шамхалов в задумчивости закуривает ароматную папироску с турецким табачком.
— Насколько я помню, финансировали вы сооружение тачанок из своих собственных средств. На балансе вашей команды охотников формально они даже не состояли. Так что уничтожения казённого имущества вам не приписать.
— Уже легче, — усмехаюсь. — Так, а что делать? Опять оплачивать из своего кармана?
— Нет. Это не годится. У нас всё же императорская армия, а не частная лавочка.
Шамхалов присаживается к столу, пишет что-то на листке бумаги, ставит замысловатую роспись и личную печать.
— Передайте это нашему персидскому принцу. Я рекомендую выделить вам средства из полковой казны для сооружения восьми тачанок, раз уж у вас теперь полноценный эскадрон. Надеюсь, восьми, будет достаточно?
— Надеюсь, хотя есть идеи, что можно погрузить на тачанки, кроме пулемётов.
— Не сомневаюсь. У вас удивительно светлая голова, Николай Михзлыч. Вы просто фонтанируете новыми и необычными идеями.
— Американцы называют это «креативом». Вам приходилось слышать про миномёты?
— Да. В Порт-Артуре кто-то из флотских офицеров изобрёл минную мортиру. Этакий полевой бомбомёт.
— А у нас в полевой армии есть что-то подобное? Можно ознакомиться?
— Вы же, вроде, на короткой ноге, с полковником Ванновским? Он точно должен быть в курсе.
— Разрешите ещё вопрос, князь? Что у нас с ракетным вооружением?
— Официально ракеты сняты с вооружения. Ещё в 1898 году. Как бесперспективный вид вооружений.
Вот те на! Бесперспективный…
— А?..
— Всё к полковнику Ванновскому, — смеётся Шамхалов и машет на меня рукой.
Иду в штаб к полковнику, раз уже все стрелки сводятся на нём. Застаю его вместе с комполка.
После короткого приветствия перехожу к делу.
— Ракеты? — Сергей Петрович Ванновский искренне удивлён, — Да, они, конечно, мобильны и неплохо зарекомендовали себя при покорении Туркестана, но больше за счёт психологического воздействия на тамошних туземцев, чем в силу реальных боевых качеств. Их главная проблема — низкие прицельные возможности. Бить ими по наступающим порядкам неприятеля неэффективно.
— Но ведь, против крепостей Бухары и Хивы они сработали?
— Да, за счёт удара по площадям, — уточняет полковник.
— А разве вражеские окопы не те же крепости?
— Я наведу справки, Николай Михайлович, — глаза Ванновского загораются азартом.
Но это ещё не всё.
— А миномёты?
— Ну, с этим проще, — нам доставили образец, сделанный по описаниям, данным капитаном Гобято, автором этого изобретения, — Ванновский поворачивается к Али Кули Мирзе, — Вы с нами подполковник?
— Пожалуй, — соглашается персидский принц, — Захвачу только с собой фотоаппарат. Запечатлеем для истории.